Боб Марли
Их было трое. Шанс не мог сказать, что их появление стало для него неожиданностью, но легче от этого не было. По пути из вестибюля к приемной он осознал, что прямо сейчас у него в кармане лежит флешка Ди с файлами Реймонда Блэкстоуна, сброшенными туда с ноутбука детектива в день убийства, и, когда взглянул на Люси, уже сидевшую за своим столом, в глазах Шанса стоял чистейший ужас. Во всяком случае, так ей показалось. Она в ответ подняла бровь и встала, чтобы представить ему визитеров.
Один из мужчин, самый молодой, был судебным секретарем-стенографистом, сертифицированным в штате Калифорния. Двое других оказались адвокатами: мистер Берг представлял истца, мистера Чада Дорси из города Юджин, а мистер Грин – доктора Уильяма Фрая, пенсионера. Дело против Лорены Санчес и агентства, которое направило ее к доктору Фраю, наконец-то возбудили. Для обеспечения будущей безопасности того, что еще оставалось на многочисленных счетах доктора Фрая, мистер Дорси, дальний племянник, седьмая вода на киселе, добивался судебного постановления о признании дядюшки неправоспособным и, вследствие этого, передачи полномочий по управлению его деньгами наследникам, в данном случае вышеупомянутому мистеру Дорси. Доктор Фрай принял решение бороться. К огорчению Шанса, ему было предложено явиться в суд в качестве эксперта со стороны истца. Из-за последних событий судебный процесс, который длился и документировался уже минимум две недели, совершенно выскочил у него из головы.
– С вами все нормально? – прошептала Люси.
Она стояла за плечом Шанса, который только что проводил визитеров в свой кабинет. Последнее время этот вопрос с ее стороны превратился в традицию. Учитывая обстоятельства, Шанса сейчас радовало любое проявление интереса к его благополучию.
– Я в полной боевой готовности, – ответил он, – но спасибо тебе. Спасибо, что спрашиваешь. – Повисла пауза. – Ты волосы покрасила? Они больше не рыжие.
– Ну-у, наверно, пару недель назад.
– Правда? Прости, не заметил.
Люси лишь молча смотрела на него. Казалось, она не может определиться, расхохотаться ей или набрать 911.
– Мне так нравится. Я сказал об этом?
– Сказали. Вот сейчас.
Шанс кивнул.
– Доктор… – Она бросила взгляд на ожидающих мужчин.
– Ну очень хороший цвет.
Дача показаний угнетала всегда, утомительные ответы на столь же утомительные вопросы, хотя именно благодаря им Шанс зарабатывал на хлеб, а заодно выстроил барьер, которым отгораживал себя от всех Жаклин Блэкстоун этого мира. А в этот день процесс оказался даже кошмарнее, чем обычно, так как Шанс вскоре стал свидетелем упорной перебранки между адвокатами, причиной которой послужило мнение мистера Грина о том, что, при всем уважении к доктору Шансу, необходимо провести различие между консультирующим и приглашенным экспертом. Так он, вне всякого сомнения, надеялся, что некоторые комментарии Шанса из первоначального отчета относительно возможного нейродегенеративного состояния доктора Фрая не дойдут до зала суда. Мистер Берг же никогда прежде слыхом не слыхивал о подобных нелепостях. И сейчас тоже не желал слышать. Так оно и пошло. Спустя три часа Шанс так и не закончил давать показания.
– Как вы полагаете, – спросил он, – могу я на пять минут отлучиться в мужской туалет?
– Хорошая идея, – сказал мистер Грин, и они все вместе вышли из офиса.
Шанс управился первым. Он оставил мистера Берга и мистера Грина (а также сертифицированного секретаря-стенографиста, все действия которого, включая и акт мочеиспускания, производились в абсолютном молчании) рассуждать о достоинстве какого-то определенного поля для гольфа где-то на юге города. Адвокаты, судя по всему, были старыми друзьями.
Войдя в приемную, Шанс увидел, что Люси машет ему, и подошел к ее столу.
– Она все названивает, – сказала Люси.
– Кто? – спросил он и только потом сообразил, что не дал секретарше договорить.
Та укоризненно взглянула на него, потом сверилась с планшетом:
– Долорес Флауэрс. Она говорит, что ей очень важно поговорить с вами. Говорит, вы знаете, в чем дело.
У Шанса словно камень с души свалился, и, наверное, по его лицу это сейчас мог понять любой.
– Ах да… мисс Флауэрс. У нас с ней были кое-какие неприятности за восточным мостом. Скажи ей, что ты мой офис-менеджер и доверенное лицо. Она может сказать тебе все, что желает сказать мне. Речь идет о счете за ремонт ее автомобиля. – Шанс дал Люси свою кредитную карту. – Пусть скажет в магазине, или в гараже, или где там еще, чтобы они звонили сюда. Пусть все делают за мой счет. И пусть ни о чем не беспокоится, скажи ей, что я позвоню после работы.
Остаток дня прошел в обществе мистера Берга и мистера Грина. Это оказалась, пожалуй, самая длинная, самая нудная дача показаний в его практике. Единственным просветом столь унылого дня было то, что ни один из адвокатов, кажется, понятия не имел о некоторых обстоятельствах биографии Шанса, недавно всплывших на свет божий. Шансу, конечно, по-прежнему грозило обвинение в соучастии в убийстве, но его карьера приглашенного эксперта пока не пострадала.
Когда троица в костюмах удалилась, и Шанс наконец-то остался один, он улегся на пол прямо возле письменного стола, наблюдая, как за прекрасным старым стеклом в окне кабинета играет среди облаков предвечерний свет.
– «Пора, Господь!» – сказал он вслух и перескочил из начала в конец: – «Кто дома не имел, бездомным и умрет. Кто одиноким был – тому им оставаться» .– Когда-то он мог прочесть это стихотворение целиком на том языке, на котором оно было написано. – «Wer jetzt kein Haus hat».
Декламацию прервал звонок Люси:
– Возможно, вы захотите выйти в приемную.
– Долорес Флауэрс?
– Нет, другой человек.
Выйдя, он обнаружил Жаклин Блэкстоун в джинсах и черной кожаной куртке, из-под которой выглядывала красная футболка с портретом Боба Марли. Недавно подстриженные волосы Жаклин были по-модному взлохмачены. Она с головой ушла в разговор с печальным Жаном-Батистом, который, возможно, расхрабрившись от того, что Люси стала с ним дружелюбной, средь бела дня явился повесить еще одну ужасную фотографию, – раньше подобные деяния он совершал втайне, словно некий антипод вора-форточника.
Шанс постарался как можно скорее разлучить их, извинился перед Жаном-Батистом за вмешательство в разговор, о котором он даже знать ничего не желал, взял Жаклин под локоток и вывел в холл. Он понятия не имел, с чего начать. Она спасла его, заговорив первой:
– Реймонд ранен. Он застал грабителя, тот пытался залезть к нему в машину. Вчера вечером. – Жаклин вздохнула. – Парень метнул в него нож. Реймонд сейчас в больнице с пробитым легким. А еще одного человека убили.
– Полицейского?
– Нет, какого-то вышибалу из массажного салона в Окленде, они там оба были. Думаю, у Реймонда там какие-то интересы.
– Вы точно это знаете?
– Я ничего не знаю точно, когда дело касается Реймонда. Никто не знает. И я никому больше об этом не скажу. Если он хотя бы заподозрит, что я о чем-то догадываюсь, я окажусь в беде.
– Но вы все-таки догадываетесь.
– Ну, до меня кое-что доходит время от времени.
– А что полиция? У них есть подозреваемые?
Он понял, что ведет себя слишком нетерпеливо, и вопрос завис между ними в воздухе.
– Мне там практически ничего не сказали, но вряд ли. – Прошло мгновение. – В любом случае, он говорит, что сам со всем разберется.
Шанс словно покачнулся. Возможно, это земля уходила из-под ног.
– Это он о чем?
– О расследовании, мести… я понятия не имею. Больше он ничего не сказал. Я была у него вчера вечером, а потом сегодня утром, перед работой. И в какой-то момент мне нужно будет вернуться. Он говорит, что сам со всем справится, когда выйдет из больницы.
– Ну… – начал Шанс, но не знал, что тут сказать.
Она нашла его руку:
– Идемте со мной.
Шанс колебался. Она сильнее сжала ему ладонь:
– Пойдемте в кафе. Уделите мне двадцать минут.
Идя несколько нетвердыми шагами в сторону своего офиса, он столкнулся с уходящей Люси.
– Только не говорите, – сказала она, – что вы послали ее в кафе.
Он мог бы ответить, но Люси уже удалилась. Не обернувшись, она над плечом махнула ему кончиками пальцев с выкрашенными в пурпурный цвет ногтями.
Когда Шанс вошел в приемную, Жан-Батист вешал там новую фотографию. Шанс почти не видел друга в последнее время, но слышал, что его болезнь усугубилась. Машинами на парковке уже занимался другой человек.
– Какая потрясающая женщина. – приветствовал Жан-Батист Шанса. – Та, с которой я только что беседовал. Твоя пациентка?
Жан-Батист был ростом едва ли выше пяти футов и чуть ли не столько же в ширину. В каком-то смысле можно было сказать, что он сложен с удивительной соразмерностью. Шанс полагал, что ему вряд ли больше пятидесяти, и считал, что они примерно ровесники. Француз носил массивные очки в роговой оправе, в черных волосах на хорошо вылепленной голове кое-где сверкала седина, и он собирал их в хвост в половину себя длиной. По мнению Шанса, Жан-Батист выглядел старше своих лет из-за тонкой, словно бумажной кожи, своим желтоватым цветом навевающей ассоциации с какой-то болезнью.
– Как врач я осмотрел ее только раз, для составления заключения, а потом направил к психотерапевту Дженис Сильвер.
– Один раз – это не так уж плохо.
– Один раз – это один раз.
Жан-Батист не сразу нашелся с ответом.
– Это ты сейчас говоришь мне или себе? А может, какому-то своему внутреннему врагу. – Он еле заметно подмигнул Шансу. О Жан-Батисте говорили, что с самого своего прибытия в город на заливе он довольно-таки много внимания уделял дамам.
– Наверно, и то, и другое, и третье понемногу. Я отправил ее в кафе на углу.
– Рад за тебя.
– Надеешься увидеть, как я лишусь лицензии?
– Ерунда. Тебе только пальцем погрозят, да и то если только кто-то нажалуется. Полагаю, ты не занимался с ней сексом на полу своего кабинета во время того единственного освидетельствования.
– Это точно.
– Плохо. Она привлекательная женщина. К тому же умная и сексапильная. Насколько она не в себе?
– Не знаю. У нее провалы в памяти и как минимум одна альтернативная личность…
– Вот как, – сказал Жан-Батист. Он говорил тоном человека, с нежностью вспоминающего некие иные эпохи.
Шансу был известен свойственный собеседнику скепсис, но ему не хотелось спорить. К тому же его собственные взгляды на вопрос были не слишком ясны даже ему самому.
– Она до сих пор пребывает в очень напряженных отношениях, связанных с насилием, – сказал он. – В очень деструктивных отношениях. Если бы она могла освободиться…
– Этот другой может и уйти.
Шанс пожал плечами.
– А может и нет.
– А может и нет, – согласился Шанс.
– И ты пытаешься помочь.
– Вроде того.
– Ну, – сказал он, – вы как Орфей и Эвридика в холодном сером городе. И кто станет тебя винить? Я, к примеру, целиком за.
– Целиком за что?
– Ой, да ладно тебе. Женщина тобой увлечена. Это ясно как день. И ты увлечен ею. Как давно у тебя был секс?
Сейчас, когда Люси ушла, их было тут всего двое – лишь они вдвоем да пресловутые модели Жана-Батиста. На фотографии, которую француз только что принес, был мужчина, вероятно, не старше семидесяти лет, по-видимому страдавший болезнью Альцгеймера или какой-то иной формой деменции. Мужчина был одет в нечто, похожее на большой матерчатый подгузник, и ленту через грудь с надписью «КАПИТАН АМЕРИКА» жирными буквами. Он стоял на простом деревянном стуле перед длинным пустым столом, словно намереваясь повеситься в какой-то общественной столовой. В первую очередь внимание приковывал блеск в глазах старика на фотографии, одновременно сумасшедших и горящих сурово и непреклонно, иначе и не скажешь.
– Осознание того, что твоя смерть близка, дает определенную свободу от условностей, – говорил тем временем Жан-Батист. Шанс глаз не сводил с новой фотографии и мужчины на стуле. – Последние деяния человека… особенно без утешения загробной жизнью…
– Раньше мне казалось, что ты не из тех, кто верит в последние деяния, – перебил француза Шанс. – Я думал, это одна из твоих фишек.
– Я сейчас говорю с тобой откровенно. Нет никаких воплощений в следующей жизни. Ты – лишь тот, кто есть сейчас. И тебе приходится думать, говоря в терминах Ницше, о вечном возвращении.
Шанс с трудом оторвал взгляд от портрета слабоумного.
– Дженис Сильвер считает, что у нее может быть пограничное расстройство.
– Да, ну… как обычно. Я уверен, она-то знает. А ты что думаешь?
– Я не знаю.
– Конечно, не знаешь. А кто вообще знает? Но все не так плохо.
Шанс лишь посмотрел на него.
– У нее действительно пограничное расстройство, и ты с этим ничего не поделаешь, ни ты, ни кто-то еще. Она такая, какая есть, продукт неважно каких трагических процессов и хренового стечения обстоятельств, для которых она имела несчастье родиться. Как там у Беккета? Господи, что за адская планета? Мой совет, переспи с ней, пока еще можешь. Предайся неистовой, страстной любви и двигайся дальше, вперед и с песней, как говорится, только расскажи мне об этом, хорошо? В деталях. Пожалуйста. – Когда Шанс ничего не ответил, Жан-Батист продолжил развивать мысль: – Знаешь, говорят, когда становишься старше, то начинаешь соглашаться на меньшее. На самом деле все куда ужаснее, друг мой: ты словно начинаешь постоянно, не мигая, смотреть в глаза серой крысе.
Шанс еще раз посмотрел на старика в подгузнике, Капитана Америку, по-новому осмысливая работу друга.
– Так вот что он делает?
– О, в этом нет никакого сомнения.
– Так это ищешь… в каждом из них. – Взгляд скользнул к столь любимой Люси старой даме в индейском головном уборе.
– Эту искру, да… ее самоочевидность. Непоколебимость, говоря другими словами.
– А как ты отличаешь непоколебимость от обыкновенного безумия?
– Ах, – сказал Жан-Батист, воодушевляясь, – в ней живет история, мой друг. Но пусть судят те, кто смотрит на мои работы, я оставляю это им. Честно говоря, суждения других не слишком меня интересуют. Я ищу свет, будто мотылек – свое чертово пламя, изредка делаю вылазки в мир живых, а сейчас и то через рассказы людей – вот все, что мне остается, и я рассчитываю, что ты мне с этим поможешь.
Вопреки всему, Шанс улыбнулся. Ничего не мог с собой поделать. Если детали – то, что нужно Жану-Батисту… у Шанса они есть.
– «Я люблю того, чья душа…» – сказал Жан-Батист. Теперь он цитировал человека, чей портрет висел над столом Шанса, лучшего другана Большого Ди. Боже, подумал Шанс, никуда от этого ушлепка не деться. Однако очи Жана-Батиста были устремлены горе, интонации стали драматичными, а голос – низким: – «…глубока даже в ранах ее… Я люблю всех, кто подобен тяжелым каплям, падающим одна за другой из темной тучи, нависшей над человечеством: они предвещают приближение молнии и гибнут, как провозвестники» .
– Да не пошло бы оно все на хер, – сказал Шанс.
– Я именно об этом, – ответил ему Жан-Батист.