До того как Майру Коэн изнасиловал, изуродовал и убил неизвестный преступник, она трудилась в небольшом бизнес-центре неподалеку от Сан-Паоло-авеню в северо-западном Беркли, деля его с еще двумя врачами. Приехав по адресу, Шанс обнаружил там пустырь. А поговорив с владельцем дома по соседству, узнал, что интересующее его здание сгорело дотла почти два года назад. Шанс сумел напасть на след одного из работавших вместе с Майрой врачей, который теперь открыл практику неподалеку от больницы в южном Беркли. Он позвонил туда из машины, представился доктором Шансом, спросил доктора Миллера. Однако доктор Миллер в результате мало что смог добавить. Он почти ничего не знал о пациентах Майры, и – нет, ему ни о чем не говорило имя Жаклин Блэкстоун. Да, обстоятельства смерти доктора Коэн по-настоящему трагичны. Что же касается документации… то, что было в старом офисе, полностью утрачено. Он не может сказать, держала ли Майра где-то еще резервные копии медицинских карточек своих пациентов, просто не знает. Насколько ему известно, она жила одна, и вскоре после ее гибели дом продали. Шанс спросил, не знает ли он, кто занимался продажей, возможно это были родственники, и их можно найти. Доктор Миллер ответил, что, к сожалению, рассказал все, что ему известно. Шанс поблагодарил его и повесил трубку.

Нужно было возвращаться в город. В конце концов, у него было предостаточно дел; для начала он пообещал Карле поговорить с Николь и намеревался сдержать слово, хоть и боялся этого разговора. Дочь растет, и ее вот-вот заберет большой мир. Какие такие спасительные речи можно придумать, когда его собственная жизнь разваливается на части, и дочь это видит? И, конечно ждала работа, Люси Браун за столом в приемной, громоздящиеся в изрядном количестве бумаги, которые следовало заполнять перед каждым судебно-медицинским освидетельствованием, – их число росло час от часу, и Шанс уже начинал не справляться. Это должно было его беспокоить, но он, тем не менее, просто стоял, припарковавшись у пустыря, из стереосистемы звучал Чет Бейкер , и из открытого окна его машины в летний пыльный день плыли звуки композиции «Давай исчезнем».

Казалось, день промыт сияющим светом, в котором чрезмерно резкими выглядели обугленные холмы, довлеющие над пейзажем к востоку от залива. К парковке примыкали ухоженные дома в испанском стиле, построенные незадолго до войны. Обычно такого рода здания Шансу нравились, но в тот день ему казалось, что на их беленые стены тяжело смотреть в этом безжалостном свете. В какой-то момент он задремал. Недосыпая по ночам, он обнаружил, что в любое другое время способен уснуть почти где угодно и когда угодно, хоть средь бела дня на оживленной улице… городской гул дарил ту Шансу анонимность, которой он не мог найти в темных стенах собственной квартиры. А истина была проста: сейчас он находился с ее стороны залива, пусть и не на ее улице, но хотя бы неподалеку от места, которое в прошлом она регулярно посещала, перед тем как… В том-то и вопрос, подумал он, перед чем? Перед тем как Реймонд Блэкстоун прознал о сеансах и положил им конец способом, который довольно убедительно выставляет его некой ипостасью князя тьмы? Он не мог исключить такой возможности, но безоговорочно настаивать на ней не мог тоже. Вопреки всему, такая версия казалось какой-то чрезмерной. В принципе, он мог бы спросить об этом саму Жаклин, но с тем же успехом можно поинтересоваться у шизофреника не преследует ли его кто-нибудь. Вместо этого он решил попробовать счастливые часы в «Гроте свежей рыбы Спендера», сочтя такой вариант более продуктивным.

«Грот» открыли еще в начале двадцатого века – это был настоящий рыбный ресторан залива Сан-Франциско былых времен с темным полированным деревом, медными деталями, снятыми с кораблей и поблескивающими в приглушенном свете, старыми фотографиями на стенах. На фотографиях были суда и доки, где в избытке водились груды глянцевитой рыбы и мужчины, которые эту рыбу ловили, – настоящие мужчины, видит Бог, вне всякого сомнения знавшие кое-что о судьбоносном велении смертной крови; и все это являло собой резкий контраст с толпой, которая заполняла ресторан сейчас, как раз когда Шанс пил в баре, поскольку это была даже не студенческая толчея его первых сан-францисских деньков, а удручающее сборище пьяных туристов, одетых для наблюдения за китами.

Он пил мартини, а тени за раскрытой дверью все удлинялись, и ближе к закату он поехал в сторону улицы, где жила Жаклин. Он добрался туда уже в темноте, без приключений. Опыт Дженис показал, что за домом следят, и Шанс уже верил почти во что угодно, припарковался на максимальном расстоянии, с которого можно было разглядеть дом, и засел в салоне. Следует признать, что он был слегка пьян.

Шанс сделал вывод, что его действия, пусть и граничат с явным безумием, но все же не лишены смысла. Он надеялся увидеть, как она выходит, и потом рассчитывал последовать за ней на расстоянии (во всяком случае, до тех пор, пока не убедится, что он один такой, и других преследователей нет), а потом выбрать подходящий момент и подойти. После происшествия в доме ее ученицы и того, что он узнал о Майре Коэн, им надо было поговорить. Да, надо было, причем без посторонних глаз, и отчасти он сидел тут, за рулем старого автомобиля в темном конце улицы, именно поэтому. Шанс мог наполовину растолковать свое решение, но вот вторая половина, обсессивно-компульсивная, не поддавалась никаким объяснениям.

Ему пришло в голову, что было время, причем не так давно, когда он стал бы играть по всем правилам, отправился бы в полицию и выложил бы там все как есть, от избиения Жаклин до гибели Майры со всеми промежуточными этапами. В конце концов, он ведь уважаемый член медицинского сообщества. Шанс даже успел потешить себя фантазиями о том, что все еще может так поступить. Но эти мысли умерли вместе с последним светом у подножия разоренных холмов. Ведь прошлое, которое он надеялся скрыть, проложило себе путь в настоящее. Плюс к этому непростой развод, битва с налоговой, школьные неприятности дочери, связанные с наркотиками… а вдобавок, господи прости, его поддельная французская мебель и парни из магазина «Старинная мебель Аллана». Его респектабельные денечки миновали. От этого никуда не деться, и ни одно из его нынешних решений не поможет их вернуть. Более уравновешенный человек после подобных умозаключений решил бы, что на сегодня хватит, и отправился домой. Шанс остался, где был. Его часы показывали восемь.

Около восьми тридцати он увидел, как она вышла из дому. Села в автомобиль, маленькую серую «хонду», неприметную до полной невидимости. Шанс поехал за ней до кампуса, где Жаклин припарковалась, вышла из машины и отправилась вглубь территории. Он тоже остановился. Не заметив никаких признаков слежки (если не считать его самого), выждал некоторое время, вышел из автомобиля и двинулся за Жаклин.

Он нагнал ее у пруда с золотыми рыбками в той части кампуса, что была известна как Восточный сад. Она в одиночестве стояла на маленьком мостике и смотрела вниз, в темную воду. На ней были джинсы и блузка с длинными рукавами. Вначале он постоял, издали глядя на нее, потом пересек садик, освещенный только несколькими висящими среди деревьев маленькими фонариками, и вышел на мостик. Когда он приблизился, Жаклин обернулась, и глаза ее расширились. Он подошел прямо к ней и взял ее руки в свои. Ему захотелось перевернуть их вверх ладонями и самому увидеть порезы. Вместо этого он принялся бормотать вымученные извинения за то, что случилось с Дженис, и за свое неожиданное появление.

– Хочу, чтобы вы знали: я вас не оставлю, – проговорил он.

– Вы не должны быть тут, – сказала она ему, и ее удивление сменилось чем-то больше похожим на панику. – У него моя дочь…

– Что значит «у него»?

– Ее нигде не могут найти. Она не пришла на занятия, но я знаю – это все он. Он забрал ее куда-то. Ну или они забрали.

– Они?

– Бандиты, румынская мафия. Зовите как хотите. Я говорила вам, он оборотень в погонах, у него есть дружки, он всякие дела проворачивает… Если он обнаружит, что вы до сих пор со мной общаетесь…

– Вы были в моей квартире.

Она не обратила на его слова внимания.

– Вы слышали, что я вам сказала?

Он сжал ее руки:

– Мне нужно, чтобы вы кое-что для меня сделали. Мне нужно от вас письменное разрешение, которое обеспечит доступ к документам Майры Коэн.

Имя произвело впечатление.

– Она мертва.

– Я знаю.

– Это было ужасно…

– Я хочу попытаться кое-что сделать, – прервал ее Шанс.

– Вы уже пытались раньше.

– Это другое. Я ни разу не встречал психотерапевта, у которого не было бы копий его записей. Я хочу разузнать, кто распродавал ее имущество. Возможно, это был кто-то из родни Коэн. Может, я смогу…

Она не дала ему договорить, шагнула вперед, прижавшись щекой к его груди, ее волосы щекотали ему губы, ноздрей достиг запах ее тела.

– Вы такой хороший, – сказала Жаклин, но, когда отступила назад, в ее глазах стояли слезы. – Но вы ничего не сможете с этим поделать. Я принадлежу ему. Я знаю, вы хотите помочь. Но у вас просто не хватит сил. И ни у кого не хватит.

– Вы достойны лучшего.

– Вам просто хочется так думать.

– Все начинается с желания. Мы можем найти выход. Он есть всегда.

– Думаю, вы и сами все понимаете.

На ее лице, в основном, была написана грусть, грусть да еще что-то подобное жалости, которая пробрала его до костей.

– Расскажите о Майре Коэн.

– Вы и так знаете.

– Не понимаю, о чем вы. Я понятия не имею, знал ли о ней ваш муж. Не знаю, почему она погибла. Не знаю, стала она случайной жертвой насилия, или тут что-то другое. Поэтому я спрашиваю, что вы об этом думаете.

Выражение ее лица не изменилось.

– Какое это имеет значение? Вы ничего не сможете исправить, и меня вам тоже не исправить. Я слишком больная.

– Жертв не существует, Жаклин, бывают только добровольцы.

Утверждение, которое он еще недавно оспаривал, вдруг показалось удивительно уместным. Она рассмеялась ему в лицо, но потом взяла себя в руки.

– Все это закончится не так, как вы думаете.

Жаклин отпустила его руки и отступила.

Он попытался начать снова, но она ушла. Шанс уже сделал шаг ей вслед, но она, судя по всему, услышала его и бросилась бежать. Часть его хотела кинуться за ней, правда, непонятно с какой целью. Он отправился обратно, и на этот раз встретился с молодым человеком, студентом, судя по возрасту. Но было в нем что-то такое… атлетическая фигура, упругие движения, потрепанная по моде одежда… отчего Шанс проникся внезапной ревнивой уверенностью, что на самом деле, вот так возникнув перед Жаклин, он сорвал тайное романтическое свидание. Чувство было столь сильным, что он все-таки развернулся и побежал за ней следом, забыв, что она уже все ему сказала. Он мчался сломя голову, словно его побуждала к этому некая сила, с которой ему было не совладать, до самого пруда и обнаружил, что она ушла. Мужчина тоже исчез.

Ночь прошла, на следующей день, после обеда Шанс приехал в магазин Аллана. Прошло около двух суток, с тех пор как он нанял Ди. Можно было подумать, что в результате злополучной вылазки на Ист-бей Шанс впал в отчаяние, но, как сказал один человек, всему свое время под небесами. На ум приходила гипомания, без сомнения усугубившаяся из-за недосыпания, но зачем сейчас об этом думать? В голову закрадывались и мысли о полудюжине разных снотворных, но он жаждал узнать, добился ли здоровяк каких-нибудь успехов. Он не удивился, найдя Ди вне магазина, но за работой. Тот трудился в переулке над «Старлайт-купе».

– Ну да, – сказал Ди через некоторое время, после того как Шанс поднял волновавшую его тему. – Мне тут надо закончить еще парочку дел.

– Два дня прошло.

Ди кивнул.

– Можешь ключ подать. – Он указал на ящик с инструментами у ног Шанса.

Тот протянул ему ключ.

– Я, наверно, тебя не понял. Мне казалось, ты готов взяться за дело.

Придирчиво изучив свечу зажигания, Ди установил ее на место и повернул ключ.

– Ты готов начать прямо сейчас?

– Не уверен, что понимаю, – снова сказал Шанс. – Я думал, мы уже начали.

Ди лишь посмотрел на него.

– Я же заплатил тебе.

– Ага… мы бы и рады… просто я не на колесах сейчас, а старик с простудой слег.

Шанс не сразу осознал все смыслы этого заявления.

– Ты хочешь сказать, что не водишь машину?

– Я ничего такого не говорю, – ответил ему Ди. – Я все эти сраные окрестности изъездил. Просто оно как-то не заладилось.