Вот гардеробная миссис Беннет, ее святая святых, укрытие от настоятельных нужд и тягот семейной жизни: вся в пышной обивке, ламбрекенчиках, подушках, драпировках и турецких коврах, заваленная надетыми по разу платьями, забытыми шалями, спенсерами, ротондами и капорами, пропахшая истлевшими розами, с обоями в полоску и цветочек, заставленная фарфоровыми безделушками, на которые уходили все карманные деньги, бесчисленными бумажными цветами, бонбоньерками из ракушек, увешанная прихотливыми орнаментами, вышивками в рамках и расписанными тарелочками – творениями искусных пальчиков ее дочерей; и все это – ветшающее, облезлое и собирающее пыль, к отчаянию хозяйственной миссис Хилл.

Экономка, вызванная в святилище для обсуждения меню на неделю, приняла (как всегда, на память) заказы на куропаток, запеченное мясо и рагу и порывалась броситься бежать на кухню, дабы вымесить и раскатать поставленное загодя тесто, которое, должно быть, давно уж подошло в тепле. Однако пришлось задержаться в гардеробной и выслушивать сетования миссис Беннет, досадовавшей, как обычно, на мистера Беннета, неспособного осознать всю важность того, что ей казалось настоятельной потребностью. А поскольку мистер Б., по-видимому, с трудом переносил даже звук голоса своей супруги, та решила более не обсуждать с ним эту животрепещущую тему, предпочтя излить душу прислуге.

Хотя миссис Хилл из многолетнего опыта прекрасно знала, сколь тщетны любые попытки навести в этой комнате порядок, не в ее характере было сидеть сложа руки и сочувственно хмыкать. Уголком передника она смахнула пыль с фарфоровых пастушек и протерла комод, на котором они стояли. Затем сняла со стула мятое платье цвета яичного желтка и расправила на нем складочки.

– Ах, да оставь же его, Хилл!

– Я бы его повесила…

– Повесила? Все бы тебе развешивать! Оставь! Это просто рваная тряпка!

Миссис Хилл осмотрела платье: неужели девушки что-то упустили? Шелковистые желтые складки скользили между пальцами. Никаких заметных повреждений: все швы целы, подол нигде не отпорот, не видно ни дырочки. Наряд выглядел в точности таким же, каким вернулся в гардероб миссис Беннет из последней стирки. Помнится, перед этим она надевала его на особо торжественный ужин у Голдингов. И как же прилежно девушки трудились над этим платьем: замачивали и намыливали, тщательно удаляя с шелка каждое пятнышко. Миссис Хилл гордилась своими подопечными – такие умелицы, отличные прачки. Да и сами они порадовались, когда наконец платье стало чистым, будто новенькое. Гордиться делом своих рук – это ли не радость? Куда как приятнее, чем уныло терпеть тяготы жизнь и втайне мечтать оказаться где подальше.

– Мне нужен новый наряд, – продолжала меж тем миссис Беннет. – Просто необходим. И девочкам тоже нужны обновки. Разве я многого прошу, после всех этих лет? А это мерзкое старье можешь забрать себе. Я его больше не надену.

Миссис Хилл аккуратно повесила платье на руку. В былые годы сердце у нее учащенно забилось бы при мысли, что ей достанется такая прелесть. Но, скажите на милость, что сейчас-то ей проку от желтого шелка и воланов? Придется его ушить, переделать и убрать все эти финтифлюшки, чтобы, не ровен час, не загорелись, когда она будет возиться у очага. Так что достался ей не столько подарок, сколько очередная порция работы, а без этого она предпочла бы обойтись.

– Это действительно ужасно, Хилл. Тебе не дано знать, что это за мука – быть матерью и наблюдать страдания несчастных детей, лишенных отцовской заботы.

С этими словами миссис Б. издала тяжкий вздох, с трудом приподняла рыхлое тело с дивана и нетерпеливым взмахом руки сделала знак миссис Хилл отойти. Встав, она прошлась по комнате, скрипя половицами, и замерла у окна, однако мысли ее явно занимал отнюдь не чудесный парк, раскинувшийся внизу.

– И не только для ближайшего бала. Нам необходимы новые наряды для ранних визитов, и для семейных обедов, и для вечеров, и для выхода к чаю, и для прочих оказий. – Опершись на подоконник, она промокнула глаза. – Но, полагаю, он этого не одобрит. Он совершенно глух к такого рода вещам. Хуже того, я догадываюсь, что они ему вообще неинтересны.

Миссис Хилл сверлила взглядом широкую спину хозяйки. Если прямо сейчас не спуститься в кухню и не заняться тестом, всю неделю они будут есть кирпичи вместо хлеба. Одну из девочек надо бы отправить в курятник за яйцами, другую послать выбивать ковер – и ведь какой из них какое дело ни поручи, все равно обе будут недовольны и побранятся из-за этого. А Джеймса отослали в Хайфилд, починять изгороди. Миссис Хилл припасла для него кувшин пива на полке в кладовой, но, если не забрать его прямо сейчас, потом уж у нее не будет случая спуститься в кладовую, пока не переделает всю работу. Не успеешь оглянуться, уже пора подавать обед, а там и мистер Хилл потребует чашку чаю, а нельзя же заставлять его дожидаться слишком долго.

Но что поделать, миссис Б. грустит и ждет утешения. Экономка подошла ближе и дотронулась до хозяйкиного плеча:

– Мне очень жаль, мэм.

Локоны миссис Б. задрожали.

– Вечно находятся более важные траты, во всяком случае по его разумению. Кое-кто из арендаторов не платит ренту. А то вдруг нужно начинать на ферме жатву или сев или срочно что-то починить. Всегда найдется что-нибудь более важное, чем я и бедные мои девочки.

Миссис Б. обратила лицо к экономке, глядя на нее серьезно и пристально. Жесткие руки миссис Хилл вдруг оказались в мягких ручках госпожи.

– Ты переговоришь с ним обо мне, Хилл?

– Я могу, если пожелаете, мэм, но не думаю, что из этого выйдет много проку.

– Ах, полно, ты и сама знаешь, что к тебе он прислушивается, Хилл. Если ты скажешь, что это необходимо, он непременно согласится. А о чем бы я с ним ни заговорила, он все считает вздором, не стоящим внимания. Тебя он послушает. А меня не слушает. Уже давно.

Миссис Хилл отвернулась. На столике стояла пудреница, пуховка валялась рядом, полированная поверхность красного дерева была засыпана толстым слоем дорогой пудры с запахом лаванды. Дети давно подросли, а других, очевидно, уже не будет, вот в чем причина разочарования хозяйки, всего этого беспорядка и неуюта. Ей так и не удалось родить здорового мальчика, наследника Лонгборна. С другой стороны, размышляла миссис Хилл, если вспомнить, как изнурили миссис Беннет многочисленные беременности, как вымотали ее роды, если вспомнить обо всех выпавших зубах, страданиях и пролитой крови, взглянуть на живот, который болтается мешком, вполне можно поверить, что миссис Б. испытывает определенное облегчение при мысли, что больше не придется через все это проходить.

– Ты знаешь, что это правда. Одно твое слово, и мигом появляется новая метла, или кастрюля, или свечи – что только захочешь.

– Траты по хозяйству, мэм, только и всего.

Миссис Беннет выпустила руки экономки из своих:

– Это всё траты по хозяйству! Они касаются всех нас! Я полагала, что ты, женщина, сможешь понять. Но, конечно, ты ведь не мать, откуда тебе знать. Разве можешь ты представить, как страдаю я из-за своих девочек. Мистер Бингли может жениться прежде, чем мои любимые дочери дождутся шанса предстать перед ним в пристойном виде.

– Мистер Бингли?

– О да, ты же, наверное, и не слышала! – Лицо миссис Беннет изменилось мгновенно, как погода в весенний день: ветерок разогнал тучи, и вот уже засияло солнце. – Вообрази, Незерфилд-Парк наконец-то сдали внаем. Ко мне недавно заходила миссис Лонг и поделилась новостью. Новые соседи переедут туда к Михайлову дню.

– Миссис Николс с ног собьется, чтобы привести там все в порядок к сроку.

Миссис Беннет только отмахнулась: заботы миссис Николс не шли ни в какое сравнение с ее собственными.

– Видишь ли, Хилл, новый съемщик – молодой человек. Холостяк. Холостой молодой человек с очень большим состоянием.

Миссис Хилл пошатнулась, примериваясь к заваленному подушечками дивану на случай обморока. Молодой холостяк собирается поселиться по соседству. Это означало веселье и радостное воодушевление в хозяйских комнатах. Это означало пикники, увеселительные прогулки – и горы дополнительной работы для обитателей нижнего этажа.

– Да-да. Девочкам просто необходимы новые наряды, чтобы он мог влюбиться в одну из них, и мне тоже – надо же показать, что мы почтенная семья и достойны его внимания. Я не допущу, чтобы мистер Бингли смотрел на нас свысока и счел ничтожествами из-за каких-то платьев. Поэтому ты должна переговорить об этом с мистером Беннетом и настоять, чтобы наряды были куплены.

Хорошо хоть Джеймс сейчас на подхвате. Лишняя пара рук, да еще мужских и молодых, – он сможет быть форейтором вместо мистера Хилла.

– Я поговорю с мистером Беннетом, – согласилась миссис Хилл, – раз вы правда этого желаете, мэм.

– Хорошо, – кивнула миссис Беннет и опять опустилась на диван, оставив миссис Хилл стоять. – Только не тяни с этим, Хилл. И налей-ка мне порцию моего бальзама. У меня вконец истерзаны нервы.

Миссис Хилл откупорила бутылочку, до половины наполнила рюмку и протянула его хозяйке. Выпив, та прикрыла глаза и, казалось, успокоилась. Миссис Хилл оставила ее и поспешила в кухню. Хлебное тесто поднялось уже выше края миски – твердая круглая масса, вся в трещинах. Экономка вывернула его на посыпанную мукой столешницу, ногтями счистила со стенок миски остатки и принялась месить. Она приподнимала его и с силой бросала на стол, колотила по нему кулаками, подсыпая муки. Когда немного позже в кухню заглянул мистер Хилл, ему хватило одного взгляда, чтобы понять – не стоит напоминать ей о своем чае. Вместо этого он тихо уселся у очага, дожидаясь, пока его заметят.

Сара там однажды бывала – давным-давно, еще до того, как в Лонгборне появилась Полли. Ее послали передать в подарок окорок, когда у Беннетов закололи свинью. Тогда величественные колонны особняка в Незерфилде были сплошь в разводах зелени и пятнах сырости. Двери отворил сухопарый привратник в ливрее – траченной молью и в сальных пятнах. Он выглянул из неосвещенного холла и, строго посмотрев на нее единственным зрячим глазом – на другом тускло блестело бельмо, – осведомился, чья она девчонка. Потом шире распахнул скрипучую дверь и кивком предложил войти.

Внутри было холодно, гулко, по стенам блуждали тени. Девочка шла по коридорам, увешанным зеркалами, полуслепыми от бурых пятен и плесени, и уставленным мебелью, укутанной в чехлы. Замерзший окорок, запеленатый в ткань, будто младенец, оттягивал руки. Привратник довел Сару до гостиной, где повалился в кресло и замер, откинув голову и раскрыв рот, измученный путешествием до дверей и обратно.

В комнате было душно, хоть и холодно. Пахло лекарствами, камфарой, мочой и совсем слабо чем-то сладким. Ломберный стол был уставлен посудой из разных сервизов. В углу приткнулась кушетка, где на смятых простынях что-то лежало. Сначала Саре показалось, что это груда тряпья, но груда вдруг зашевелилась, повернулась и улыбнулась девочке. Те зубы, что еще оставались во рту у леди, совсем почернели.

– Хочешь кусочек кекса, малышка?

Сара помотала головой, положила окорок, попятилась к дверям и бросилась наутек по коридору. Она сумела сама открыть тяжелую входную дверь. И, спотыкаясь, бежала целю милю в сторону Лонгборна, а когда совсем запыхалась и перешла на шаг, то шла торопливо, то и дело озираясь через плечо. Запах того дома, приторно-сладкий запах тления, преследовал ее потом не один день.

Сегодня, уже совсем взрослой, Сара вновь приближалась к Незерфилду. На сей раз вместо тяжелого мерзлого окорока она несла составленное в изящных выражениях письмо к мистеру Бингли с приглашением на семейный обед.

С хрустом ступая по гравиевой дорожке, тщательно разровненной граблями и прополотой от сорняков, Сара подняла глаза на величественную, отчищенную от зелени колоннаду. Что и говорить, перед ней был уже не тот дом, где соседскую девчонку-служанку могли принять с парадного входа. Сара свернула на боковую тропинку и, пытаясь отыскать дверь для слуг, пошла в обход дома. Рамы в окнах были подняты, чтобы впустить свежий воздух и проветрить комнаты; внутри пахло свежей краской. Краешком глаза Сара заметила белоснежный потолок, мебельные чехлы, водянистое зеркало.

У барышень и миссис Б. прямо с языка не сходил этот мистер Бингли. Они уже немного познакомились, но слугам мало что было о нем известно. Когда мистер Бингли заезжал в Лонгборн, они с мистером Б. угощались канарской мальвазией в библиотеке и, на диво, обошлись без чьей-либо помощи. Для Джеймса возможность позаботиться о лошади мистера Бингли, превосходном вороном мерине, была, кажется, скорее удовольствием, чем лишней тяготой.

Но сейчас речь шла о приглашении на семейный обед, и миссис Б. уже волновалась по поводу рыбы и супа, поскольку, что ни говори, обед по всем правилам куда сложнее приготовить, нежели обычный. Необходимо произвести впечатление, но так, будто у вас и в мыслях не было произвести впечатление. Обед следует подать превосходный, однако гостям должно казаться, будто семья так обедает каждый божий день.

Особое внимание миссис Б. уделила письму и, высунув от усердия кончик языка, старательно вывела слова приглашения на лучшей бумаге, какая нашлась в доме. Миссис Хилл также отнеслась к этому со всем тщанием: когда Джеймс спустился с посланием из комнаты для завтрака, она схватила конверт с подноса, осмотрела, щурясь, а потом решительно протянула Саре:

– Только смотри, поживей, не зевай по сторонам. Ты мне здесь нужна, поможешь с пирогами.

Дверь была простая, маленькая, не иначе вход для слуг. Никто не ответил на стук, так что Сара просто открыла ее и пошла на шум, к кухне. Скорее всего, там она сможет передать письмо какому-нибудь лакею, который доставит его наверх. Еще не успев ни с кем заговорить, Сара уже начинала волноваться: ну разве не странно, что с приглашением является горничная, а не лакей? О чем только думала миссис Хилл?

На что ж им тогда мистер Смит, как не на то, чтобы носиться по всей округе, выполняя поручения господ?!

Сара бочком прошла в двустворчатую дверь и оказалась в поместительной кухне. Никто ее даже не заметил. В гулком, просторном помещении царила сумятица. Девушка заметила повара в синей куртке, тот расхаживал, заглядывая под крышки кастрюль. Три кухарки резали лук и крошили порей, слуги то и дело вбегали и выбегали. Ароматы ошеломляли: и мясо, и вино, и томящееся на огне варенье. И тут к ней подлетел лакей – высокий, в нарядной ливрее и пудреном парике.

– Простите… – Он замолчал и отступил.

Лицо у него было очень смуглое. Сара украдкой взглянула на руки: вдруг такие же коричневые, как лицо. Но на нем были белые перчатки, так что проверить не удалось. Закусив губу, Сара снова подняла глаза: лакей был поразительно хорош собой – и поспешила отвернуться, потому что смотреть на человека в упор неприлично. С пылающими щеками она уставилась себе в ноги.

– Не могу ли я быть вам полезен?

Слова были английские и произнесены на весьма благородный манер. Не решаясь встретиться с ним взглядом, Сара вынула тщательно составленное письмо миссис Беннет и протянула ему:

– Для… для мистера Бингли.

– Вы подождете ответа?

Она кивнула. Но лакей не трогался с места, и ей пришлось снова на него посмотреть. Глядя на нее темными, словно кофейные зерна, глазами, лакей еле заметно улыбался. Ее щеки заполыхали пуще прежнего.

– Счастлив узнать это. – Отвесив поклон, он удалился.

Неужели этот человек из тех, кого называют чернокожими, хотя на самом-то деле кожа у него коричневая? Африканец? Но африканцы все в шрамах, черные, что твои чернила, полуголые и в цепях. В доме приходского священника ей доводилось видеть таких на медали, висевшей в холле: «Разве я не человек и не твой брат?» Этот совсем иное дело: безупречен в своей ливрее, кожа у него совсем не исполосованная, а, наоборот, восхитительно гладкая и чистая. Признаться, она ненамного темнее, чем у мистера Смита или любого местного фермера, работающего в полях под августовским солнцем. Правда, их загар к зиме выцветает, к тому же доходит он только до ворота рубахи и края засученных рукавов…

Сара прислонилась к стене, чтобы не мешаться под ногами. Видно, очень уж дальний здесь путь наверх, к господским комнатам. А может, мистер Бингли все никак не решит, хочется ему встречаться с семейством Беннет за семейным обедом или нет. Зеленовато-желтая штукатурка приятно холодила ладони. Девушка наблюдала, как хлопочут слуги, и от души порадовалась, что ей не нужно включаться в эту суету. Повар остановил незерфилдскую экономку, миссис Николс, и с издевкой распекал за что-то. Должно быть, новые хозяева привезли его из Лондона: в здешних краях поваров-мужчин отродясь не бывало. Миссис Николс оправдывалась, конфузилась, умоляюще воздевала руки, и Сара отвернулась: вряд ли экономке хотелось бы, чтобы в эту минуту ее видели посторонние.

Вернувшись, темнокожий лакей протянул ей небольшое письмо, сложенное и весьма небрежно запечатанное, с торопливо нацарапанным адресом.

– Надеюсь, что на ответ последует ответ, – произнес он.

Сара не нашлась, что на это сказать. Сделав книксен, она поспешно ретировалась.

– Так он не приедет?

– Его даже не будет в поместье. – Новость вызвала общее волнение. – Он уезжает в Лондон!

Да еще так внезапно, будто это пустяки какие-то, будто позволительно проделывать подобные вещи каждый день!

– Кажется, он собирается заехать за кем-то, чтобы привезти сюда на бал.

– Разъезжать туда-сюда – пустое это! – отрезала миссис Хилл и посетовала: – А я-то уже заказала мясо.

– Что ж, эти Бингли с их деньжищами могут позволить себе разъезжать, – заметила Полли. – Все так говорят. Я слыхала, их папаша торговал сахаром. А на сахаре можно уйму денег заработать.

Джеймс полировал столовое серебро. Саре следовало бы чувствовать благодарность, ведь он спас от этого занятия ее. Однако ей было обидно: разве плохо она справлялась со своими обязанностями, что ее работу перепоручили новенькому?

– Должно быть, очень выгодное дело, – сказала миссис Хилл. – Без сладкого никто обойтись не может.

– Мне бы тоже хотелось торговать сахаром, – мечтательно вздохнула Полли. – Вы только представьте!..

– Ты ходила бы в плавание на корабле… – Джеймс вилкой очертил в воздухе треугольник паруса. – На корабле, доверху груженном оружием и скобяным товаром. Пассаты погнали бы твой парусник на юг, до самой Африки…

Полли слушала с восторженной улыбкой. Но потом растерянно моргнула:

– Что такое скобяной товар?

– Кандалы и цепи, кастрюли, ножи, – объяснил Джеймс. – В Африке можно продать все это и оружие и купить рабов. Ты посадишь их в трюм и поплывешь в Вест-Индию, а там продашь и купишь сахар, а уж сахар доставишь домой, в Англию. Трехсторонняя торговля – так это называется. Осмелюсь предположить: Бингли, по всей вероятности, родом из Ливерпуля или Ланкастера, раз уж говорят, что они с севера.

– Я не знала, что сахар достался им такой ценой, – заявила Полли, пододвигая свой стул поближе к столу.

– Какой ценой?

– Что его меняли на людей.

– Да. – Джеймс протер вилку и слегка пожал плечами. – Так и есть.

– А вы, я смотрю, много про все это знаете, – вмешалась Сара.

Он обернулся к ней и снова пожал плечами:

– Я читал книгу.

– Правда?

– Да, правда. А что в этом такого?

– Да так, что-то непохоже.

– Почему же непохоже?

– Просто, глядя на вас, не подумаешь.

– Что? Что я умею читать?

– Ну…

Полли показалось, будто по комнате пронесся порыв холодного ветра, хотя она и не могла понять, в чем тут дело: ведь только что, мгновение назад, все так хорошо ладили. И вдруг эта перепалка между Джеймсом и Сарой – их вопросы-ответы воланом летали туда-сюда. Полли только успевала переводить глаза с одного на другую. Миссис Хилл, чинившая платье, внезапно замерла, занеся иглу над прохудившейся тканью. Полли заметила, как она переглянулась с мистером Хиллом и как тот приподнял в ответ щетинистые брови.

– Получается, вы только что назвали меня невеждой.

– Нет, но…

– Но вам просто не приходило в голову, что я, возможно, читаю больше, чем, скажем, да хоть, к примеру, вы?

– Я читаю все время! Правда же, миссис Хилл?

Экономка глубокомысленно кивнула.

– Мистер Б. позволяет мне брать его книги и газеты, а мисс Элизабет всегда дает романы, которые заказывает в платной библиотеке.

– Да, конечно. Романы мисс Элизабет. Уверен, они очень интересны.

Сара поджала губы, сузила глаза и, помолчав, повернулась к миссис Хилл.

– А у них там в Незерфилде служит негр, вы знали? – объявила она торжествующе. – Я с ним сегодня разговаривала.

Джеймс на миг замер, но тут же опустил голову и продолжал драить вилки.

– Что ж, – заметила миссис Хилл, – я полагаю, что миссис Николс сейчас не откажется от любой помощи.

– И ведь представить только! – Полли не терпелось вернуться к предыдущей теме. – Это какая же прелесть и какие деньжищи, и всё от сахара. Мне думается, стены у них зелененькие, словно мята, а колонны, должно быть, витые, как леденцы. А полы все из полированной сливочной помадки, а на диванах-то подушки сплошь марципановые!

– Увы, но колонны самые обычные, из местного камня. – Сара подняла шитье, подхватив иглой петлю. – О подушках ничего сказать не могу. Но марципан, по-моему, будет липнуть, если подтает от камина.

Полли кивнула и, мечтательно улыбнувшись, проглотила слюну.