Глава V

Постоялец не появился и утром. Бабушка меня не будила, так что сам я продрал глаза лишь в половине восьмого. Сев на кровати, сладко потянулся, морщась от лучика утреннего солнца, пробивавшегося в этот полуподвал. Происшедшее накануне казалось мне случившимся словно и не со мной.

— Ой, как на Ваську-то похож! Вчера в потемках и не разглядела толком, а чичас прямо одно лицо! Только побриться — и не отличишь.

Бабуля замерла в дверном проеме с видавшим виды полотенцем в руках, взирая на меня с нескрываемым интересом. Понятно, не в плотском плане, наверняка климакс ее уже навестил, причем давненько. Интерес как раз был вызван схожестью, на взгляд Старовойтовой, между мною и ее постояльцем.

— Что, серьезно так похож?

— Вот те хрест! — мелко перекрестилась старушка.

— А есть его фото?

Спросил я неспроста, потому как в моей голове зародилась вполне очевидная мыслишка.

— Ежели только он, паршивец, документ дома оставил, — сказала бабка, делая ударение в слове «документ» на второй слог. — Чичас гляну.

Она принялась рыться в тумбочке, и спустя несколько секунд извлекла на свет божий удостоверение личности, принадлежащее некоему Василию Матвеевичу Яхонтову, родившемуся в 1908 году в Змиеве Змиевского уезда Харьковской губернии.

— Паспорта у него не было?

— Да откель паспорт-то! Он, почитай, из села приехал, кто ж ему такой документ выдаст.

Ну да, в это время процесс паспортизации только налаживался, а то начитались Маяковского, что он там что-то из штанин извлекает, я-то только годы спустя узнал, что в стихотворении речь шла о загранпаспорте. В загранку — да, без паспорта никак, а внутри страны как-то обходились.

Приглядевшись к лицу изображенного на небольшой черно-белой фотографии человека, я понял, что он и впрямь чем-то смахивает на меня. Может, это знак свыше? На первое время могу закосить под Яхонтова, а там уж как-нибудь, с божьей помощью… Правда, нужно еще от формы сотрудника НКВД избавиться, заменив ее на гражданскую. Хорошо еще, что бабуля не разбирается в таких тонкостях, приняла меня за милиционера.

— Знаете что, Клавдия Ивановна, я, пожалуй, временно конфискую этот документ для проверки личности вашего постояльца. Если объявится — так ему и передайте. Потом повесткой вызовем в милицию, а заодно и ваш вопрос постараемся решить. Если внушение не поможет — будем применять к дебоширу более строгие меры.

— Вот спасибо, сынок! Я ж за тебя молиться теперь буду!

— Не надо молиться, ваше дело — вовремя докладывать о творящихся безобразиях. И не поселять у себя жильцов без соответствующего оформления документов… Ох, что-то есть так хочется!

— Так я быстро кашку пшенную с молочком утренним сготовлю, у нас тут поутру разносит крестьянка из Бутово.

— А что ж, не откажусь. Премного благодарен за вашу заботу. Я у вас тут, получается, и сам словно постоялец, вечер да ночь провел.

— Вот кабы все были такие постояльцы — и слава Богу!

— И еще платили бы, — усмехнулся я.

— Дык жить-то надо, куды ж деваться, на пенсию, что артель платит, разве ж проживешь?!

— А что за артель?

— Дык я ж тридцать лет, почитай, на «трехгорке» проработала, они и платят из фонда.

— На «Трехгорной мануфактуре»?

— На ей самой, будь она неладна.

— А что так?

— Дык сама там все здоровье оставила, еще и мужа моего, Степана Лексеича, мануфактура эта в 21-м забрала: попал в ситценабивной станок, когда уж вытащили — одни кровавые ошметки.

Тут Клавдия Ивановна снова со вздохом перекрестилась, теперь уже на черно-белую фотографию в рамке, на которой была изображена она же в возрасте лет тридцати, с платочком на голове, рядом с усатым мужиком картузе, выглядевшем куда старше.

— Мы ж с ним оба с Псковской губернии. Приехали в Москву аккурат к войне с японцами, да и устроились на мануфактуру. Подвальчик вот себе заработали на пару комнатушек. Детей двоих родили, сына с дочкой, ну энто еще до революции, они уж разлетелись. Дочь за военного вышла, они на Дальнем Востоке сейчас, а сын помер, под поезд попал, царствие ему небесное, Володеньке моему.

Опять перекрестилась, теперь уже на общее фото, где были изображены все члены семьи. — Чивой-то я разговорилась, пойду кашу готовить.

Оставшись один, я, с оглядкой на дверной проем, принялся рыться в вещах постояльца. Так, опасная бритва — вещь полезная. Обмылок дегтярного мыла в плотной бумаге — тоже сгодится. Это все вместе с удостоверением личности втиснулось в планшет, который я вместе с формой и оружием позаимствовал у Шляхмана. И кое-какая одежонка имеется. Причем, что приятно, на вид вроде бы мой размер. Натянул на гимнастерку пиджак… Слегка маловат, но без гимнастерки, думается, будет свободнее. Снял, отложил в сторону. Вот и сорочка, большой отложной по моде воротник относительно чистый — откладываем к пиджаку. Брюки… Приложил к себе — коротковаты, по щиколотку, а на дворе не 60-е, стиляг еще нет, тут мужики, как я заметил еще по прибытии в прошлое, форсят в просторных штанах.

— Ой, чивой-то вы делаете?

Старушка как-то гармонично перескакивала с «вы» на «ты» и обратно. Сейчас, стоя в дверях, она с любопытством наблюдала за моими действиями.

— А-а… Это на экспертизу, образцы одежды, — отбрехался я. — Потом вернем, пусть жилец не переживает.

— Ну ежели на икспиртизу — то ладно. Каша стынет, товарищ милиционер.

Позавтракав, я объявил, что мне нужно сдавать дежурство, а посему отбываю в Управление, прихватив с собой удостоверение личности и перевязанные бечевкой образцы одежды Василия Матвеевича Яхонтова. Переодеться на скорую руку удалось в одной из квартир готовящегося под снос двухэтажного дома старинной постройки, который обнаружился в паре кварталов от дома старушки Старовойтовой. Старинный московский дворик, словно бы списанный с картины Поленова. Дешевенькая, засиженная мухами репродукция картины с указанием фамилии автора на нижнем канте висела у нас на кухне, и все мое детство пейзаж ассоциировался с мамиными борщами, котлетами и пирожками с яйцом и капустой, которые ей особенно удавались. Пока эти дворики еще существовали, в моем же будущем центр Москвы был практически полностью избавлен от них, будучи закатанным в асфальт. Ну хоть старинные особняки сносить не стали, сохранив историческое лицо города.

Форму сотрудника НКВД, перевязав все той же бечевкой, заныкал здесь же, под половицей. В середину свертка спрятал кобуру с револьвером, туда же отправил и планшет, предварительно забрав из него бритву с мылом и удостоверение личности.

Жаль, нет зеркала, не могу себя оценить со стороны, но вроде бы одежонка Яхонтова на мне держится прилично. Плохо, что носков нет, оставил их в подвале, когда переодевался в форму Шляхмана. Не на портянки же ботинки натягивать, в самом деле, да и не натянул бы — пробовал. Эдак еще и мозоли натрешь. Хотя в карманах шляхманской формы я обнаружил несколько купюр и россыпь мелочи, так что носками можно обзавестись на каком-нибудь вещевом рынке.

Еще раз проверив, надежно ли подогнана половица, под которой лежала форма, я стал думать, как мне побриться. На сухую — это мазохизм. Выручила зрительная память, подсказавшая, что за забором в проулке была колонка. Подобрав с пола какую-то мятую чеплажку, я направился за водой. Только бы работала… Впрочем, судя по разлившейся рядом луже, вода подавалась.

Надавив пару раз на кривую ручку, я услышал, как где-то внизу зашумело, а спустя мгновение из крана ударила тугая, холодная струя. А пить-то как резко захотелось! Тут же приник к струе, а напившись, набрал в посудину воды и, стараясь ее не расплескать, направился обратно. При этом поглядывая по сторонам — не хватало еще, что бы местные жители мною заинтересовались.

Бриться холодной водой, без зеркала и помазка — тоже удовольствие малоприятное. Но хотя бы бритва прилично заточена, это помогло мне обойтись без серьезных порезов. Ладно, морда вроде бы побрита, значит, мое сходство с Яхонтовым может и прокатить. Правда, фотокарточка физиономии Ефима Сорокина имеется и в моем деле, могут разослать ориентировки, так что от патрулей и прочих людей в форме лучше держаться подальше. Тем более праздношатающийся по центру столицы гражданин в рабочее время тоже может вызвать подозрение. Опять же, настоящий Яхонтов вернется, и может не дождаться «повестки», а самолично припереться в ближайшее отделение за документами. Могут и по шее настучать, а могут и дать ход его заявлению о странном милиционере, конфисковавшем чужие удостоверение личности и одежду с бритвой и мылом. А если еще и сопоставят с моей особо опасной личностью, имеющей на своем счету два высокопоставленных трупа… Так что людям в форме и впрямь лучше не попадаться.

А я бы прогулялся сейчас по Москве 37-го. До этого как-то не выпадало подходящего момента, видел какие-то куски из окна «воронка». Нет, в самом деле, не каждому выпадает возможность из 2017-го провалиться на 80 лет назад, любопытно, как столица СССР выглядит в это время. Историей я никогда особо не увлекался, а потому имел лишь приблизительное представление о сталинской Москве, почерпнутое в основном из размещенных на каких-то форумах фотографий.

Жаль, что приходится шариться по таким трущобам, вместо того, чтобы устроить себе полноценную экскурсию. Кстати, из Москвы однозначно надо валить, куда легче затеряться на просторах необъятной Родины. Со спасением страны и оповещением товарища Сталина о событиях ближайшего будущего придется обождать. Вряд ли до Кобы дойдет информация от Ежова о странном человеке, прикидывающимся путешественником во времени. Хотя, с другой стороны, может и дойти, поскольку о гибели Фриновского ему наверняка доложат. Может и заинтересоваться историей этого дела. Мол, с чего это заместитель наркома лично повел расстреливать арестанта? А может быть, и не заинтересуется, кто знает, вдруг тут и сам Ежов зачастую на тот свет людей отправляет, я, как человек, не столь тщательно изучавший историю этих лет, мог всего и не знать.

Попробовать добраться до Берии, вдруг он окажет содействие? Блин, что-то берет серьезное сомнение… Может, он и лучше Ежова, но намного ли?

Нет, лучше не рисковать. Вот только куда валить и чем заниматься? Документы по-любому придется предъявлять, и не раз, где-то могу и спалиться…

Тут меня озарило. А не смыться ли мне из страны на несколько лет? Ну а что, раз мои патриотические потуги не хотят оценивать, а вместо этого норовят поставить к стенке, и прямого выхода на Сталина не имеется (опять же, не факт, что он мне поверит даже при личной встрече), то нужно заняться собственным обустройством, и желательно, с комфортом. Я к вам, понимаешь ли, со всем сердцем, с открытой душой, а меня по мордасам. А я против, не хочу такого к себе отношения. Так что не обижайтесь, товарищи, если я на какое-то время покину СССР.

Да, это путь наименьшего сопротивления. Но пусть в меня тот бросит камень, кто предпочел бы на моем месте биться лбом о стену, пока его не расстреляют в подвале Лубянки или Бутырки. Меня уже и там и там выводили на расстрел, с меня хватит! Так что идите вы все в дупу со своим морализаторством!

Так, и куда направим свои стопы? Германия отпадает, хотя мысль найти и завалить Адольфа приятно грела. Да, немецкий знаю, но не настолько, чтобы выдать себя за аборигена.

Французский тоже мимо. Пусть даже там полным-полно русских эмигрантов. Не уверен, что смогу поладить с этой публикой, ненавидящей советский строй. В принципе, я не являлся ярым сторонником монархизма, но мое детство прошло при социализме, и в памяти осталось только хорошее. Понятно, что в детстве и деревья были выше, и небо голубее, и мороженое вкуснее… Однако и подавляющее большинство тех, чья сознательная жизнь пришлась на эпоху застоя, так же вспоминали больше хорошего, не в последнюю очередь бесплатное образование, медицину, жилье и нормальную пенсию. Я допускал какой-то процент преувеличения, но в чем-то, тем не менее, соглашался.

Итак, Франция под вопросом. Может быть, Англия? Языком Шекспира я владел не то чтобы идеально, но вполне сносно, объясниться смог бы. Ну что, попытаемся двинуть к Черчиллю в гости, или кто там сейчас рулит?

А что для этого нужно? В голову приходил почему-то Архангельск как порт, откуда еще при Петре I ходили суда в Британию. В памяти сразу всплыли Севморпуть и арктические конвои времен войны. Как раз из Англии и ходили. Значит, по-любому и сейчас какие-то суда каботируют между Архангельском и британскими портами. Есть шанс проникнуть на плавсредство и договориться либо с капитаном, либо с кем-то из команды, на крайний случай просто спрятаться в трюм, захватив узелок с едой. А если договариваться, то что я могу предложить взамен? Была бы валюта — вариант, но валюты нет, равно как и ювелирки в виде золотишка или драгоценных камней. Разве что себя самого в качестве рабочей силы.

Но об этом будем думать позже, пока первостепенная задача — добраться до этого самого Архангельска. Из Москвы в ту сторону можно попасть на поезде, возможно, с пересадками, или на самолете. Рейсы наверняка есть, только аэропорт — слишком уж стремно, вряд ли типы вроде Васи Яхонтова летают самолетами, не вызывая подозрений. Поезд — дело другое. Там кого только не встретишь, тем более в плацкартных вагонах.

Черт, часа два прошло, а уже как надоело сидеть в этих руинах! Да и есть хочется, пшенной каши для удовлетворения чувства голода надолго не хватило. По-любому придется выбираться, кстати, и носки прикупить не мешало бы, как-то уж очень некомфортно в видавших виды ботинках на голую ногу.

Ладно, попробуем осторожно разведать обстановку. Прозондировав окружающую местность на предмет отсутствия зевак, выбрался из дома и неторопясь, стараясь не крутить головой, чтобы не вызвать лишний раз подозрений, двинулся дворами Мясницкой улицы в сторону, противоположную площади Дзержинского. Иногда приходилось, впрочем, пересекать улицы с тротуарами и проезжей частью, по которой изредка скользили автомобили, грохотали трамваи и однажды даже попался извозчик. Велосипедный транспорт также приветствовался. Ну а что, имейся у меня велосипед — я бы с удовольствием на нем покатался. В будущем у меня был «STARK Beat Pro», правда, для даунхилла: в выходные летом нас, трое друзей-экстремалов, частенько выбирались на лесистые холмы в ближнем Подмосковье.

Еще одно интересное наблюдение… Много попадается воодушевленных людей, особенно среди молодежи. Чуть ли не каждый — со значком ОСОВИАХИМ и прочими отличительными знаками, говорящими о том, что человек хороший спортсмен, рабочий и хоть завтра готов встать под ружье. В принципе, логично, раз уж в мире такая неспокойная обстановка. Это еще они не знают про грядущую войну с немцами. Да и с финнами еще не воевали, и Халхин-Гол, кажется, тоже грядет.

На одном из перекрестков мне навстречу протопал пионерский отряд. Ребятишки с красными галстуками на шеях под задаваемый барабанщиком ритм выводили речевку про пионеров, которые всегда впереди и не боятся никаких трудностей.

Проводив взглядом вереницу воодушевленных подростков, я продолжил движение и едва не уткнулся носом в газетный стенд, где был вывешен почти свежий номер газеты «Правда» за 13 сентября, то есть за вчерашний день. Возле него стояла пара зевак, я тоже подошел, влекомый банальным любопытством. Все ж надо знать, что вокруг происходит, пусть даже и приукрашенное зачастую газетными борзописцами в пропагандистских целях. Вон какие позитивные новости:

«Намного раньше прошлых лет начала сезон сахарная промышленность — к 12 сентября пущено 37 сахарных заводов; в прошлом году в это время работал лишь один.

Пилот Коккинаки установил новый рекорд скорости, а Герой Советского Союза Громов, с согласия товарища Сталина, разрабатывает план завоевания всех международных авиационных рекордов.

Вчера в Москве в грандиозной демонстрации в честь Международного Юношеcкого Дня участвовал миллион юношей и девушек.

Такова великолепная хроника советской осени 1937 года, боевой осени двадцатого года социалистической революции в СССР!

Приближение великого юбилея советской власти вызывает особый прилив патриотических чувств в каждом честном гражданине нашей страны…»

Так, дальше речь комсомольского вожака товарища Косырева:

«…Большевистская партия и товарищ Сталин постоянно учат нас подлинно революционной бдительности и умению разоблачать врагов народа, учат умению бороться с ними, искоренять их. Мы выловим и уничтожим всех до единого троцкистско-бухаринских фашистских гадов. Мы будем выкуривать их из всех щелей. Мы не дадим им житья и будем травить их, как бешеных собак…»

Понятно, что там дальше? Речь какого-то тов. Щербакова от призывников Москвы. В том же духе:

«…Наемники фашизма — троцкистско-бухаринское отребье — хотели и хотят превратить нашу страну в колонию иностранных капиталистов, надеть ярмо капиталистического рабства на свободный советский народ, вернуть эксплуатацию, безработицу, голод и нищету…»

На второй странице в глаза бросался заголовок: «ГНИЛАЯ ПОЛИТИКА ЦК КП(б) КИРГИЗИИ»:

«…Статья „Правды“, приоткрывшая завесу над преступлениями буржуазных националистов, не нашла надлежащего большевистского отклика в ЦК КП(б)К. Республиканская газета „Советская Киргизия“ опубликовала передовую, в которой бесстыдно, наперекор очевидным фактам, пишет, будто новое руководство (имеется в виду нынешний ЦК КП(б)К) имеет достижения в разоблачении контрреволюционных националистов. Статью редактировал первый секретарь ЦК КП(б)К тов. Аммосов, и эта дипломатическая концепция принадлежит ему.

Статья в корне ложная. Напечатание ее выдает с головой редактора газеты А. Целинского, который, видимо, находится на поводу у националистов. Если он не выправит немедленно линии газеты, не может не встать вопрос о его партийности…»

Дальше рассказывалось про политдень на заводе им. Дзержинского в Днепропетровске, где доклады были сделаны в 45 цехах в трех сменах. Статья какого-то Е. Жукова о внутреннем положении Японии.

Мда-а… Лучше уж спортивные новости почитать. Вон, например, в рамках второго круга чемпионата СССР по футболу московские «Спартак» и «Динамо» два дня назад сгоняли нулевую ничью. Играли лидеры, игра была равна… И так далее. Динамовцы лидируют, а нападающий бело-голубых Василий Смирнов первый в списке бомбардиров.

Ладно, с обстановкой в стране и мире все более-менее понятно. А вот где мне приобрести носки-то, в конце концов?! Где тут торгуют чулочно-носочными изделиями? Этот вопрос я адресовал прилично одетой женщине средних лет.

— Галантерейный магазин есть отсюда в паре кварталов, но там дороже, чем на рынке, — ответила она.

— А на рынке почем?

— Ну, в среднем если брать, пожалуй, можно будет купить за рубль пару.

Я прикинул сумму доставшейся от Шляхмана наличности, выходило где-то около 80 рублей. Особо не разгуляешься. Так что придется экономить на всем.

— А где ближайший рынок, не подскажете?

— Да езжайте на Тишинку, там чего только нет, и поторговаться можно. Знаете, где это? Я вам сейчас расскажу, как добраться. Тут либо на метро, либо на трамвае…

Я все ж добрел до галантерейного, решив ознакомиться с ассортиментом. Но тот, как назло, был закрыт на ремонт. С той стороны витрины женщина-маляр покосилась в мою сторону и принялась дальше красить стену.

Ладно, так и придется на рынок тащиться. Спустя тридцать минут я спрыгнул с подножки трамвая возле Тишинской площади. Да уж, давненько я не катался общественным транспортом, все больше на своем внедорожнике. Вроде бы не час пик, а все равно помяли в трамвае изрядно. Как только кондуктор умудряется всех обилечивать?!

У входа на рынок мороженым из ящика на колесах, с надписью «Московский хладокомбинат им. Микояна», торговал мужик в белом переднике, вроде тех, которые перед рубкой мяса одевают мясники. Только у мясников тот в кровавых разводах: даже если после стирки, все равно бурые пятна проглядывают, а у мороженщика фартук почти ослепительной белизны.

Встав за парнишкой лет десяти в тюбетейке, я отстоял небольшую очередь и за 30 копеек получил маленький сэндвич, состоявший из двух вафельных пластин и с мороженым посередине. Вкусное, кстати, жаль, что мало. Может, потом еще возьму, а может, и не возьму, сэкономлю.

Тут же вдоль ограды стояли в ряд три ларька с вывесками «Моссельпром», «Розторг» и «Хлеб». Сам же Тишинский рынок напоминал большое человеческое море, над которым стоял нескончаемый гул. Продуктов здесь не имелось за исключением фуража для скотины, зато всякого ширпотреба — хоть отбавляй. Самовары, подстаканники, посуда, копии картин, поношенная одежда и обувь… Ага, вот и носки-чулки, а там вон еще, и еще… Тут тебе и новые с биркой, и ношеные, местами даже заштопанные. Хм, надо же до такого докатиться, я всегда считал, что трусы, носки и прочая хрень типа нижнего белья — товар сугубо личный, если уж ты его купил — тебе его и носить. Так что бэушные вещи я проигнорировал, и вскоре, потратив два рубля с полтиной, стал обладателем двух пар носков черного и коричневого цвета. В той жизни как-то сдуру купил несколько комплектов одного цвета, так после первой же массовой стирки я все носки перепутал. Причем там даже почему-то было трудно отличить, где правый, а где левый, так и одевал что придется.

— Носите на здоровье, — напутствовала меня продавшая мне предмет туалета женщина.

В соседнем ряду уже у другой тетки я прикупил двое трусов по местной моде, не в одних же все время щеголять. Засунул их в карман пиджака. А у третьей за трешку приобрел вполне приличную кепку серого цвета, хоть и немного потертую по полям. Не успел пройти и нескольких метров, как едва не стал жертвой карманника. Выручили приобретенные во время службы инстинкты и мгновенная реакция. Схваченный мною за руку парнишка лет десяти в поношенной одежонке дергался что есть сил, но вырвать тонкое запястье из моего железного захвата было нереально.

— Дяденька, я ничего не делал, чего вы меня схватили?

Лишняя шумиха мне была ни к чему, а тут еще зеваки начали собираться, и продавшая мне кепку тетка раскричалась, призывая позвать милиционера. Поэтому я громко заявил, что лично отконвоирую воришку в ближайшее отделение милиции.

— А свидетели как же? — проявил бдительность старичок со старинного вида пенсне на носу.

— Надо будет — придут и опросят. Вон, та же женщина и даст показания.

— Я? — напряглась продавщица головного убора. — А чего я-то?

Народ, словно в экранизации «Золотого теленка», где Остап спасал Шуру Балаганова, принялся рассасываться, сразу же потеряв интерес к происходящему.

А я потащил упирающегося оглоеда за собой.

— Да не ерепенься ты, ни в какую милицию я тебя сдавать не буду, — вполголоса сказал я парню, чтобы тот уже наконец перестал привлекать внимание к нашей паре своими отчаянными телодвижениями.

— А куда тогда тащите?

— Куда надо, туда и тащу. Иди спокойно, а то руку сломаю.

Не знаю уж, что подействовало на воришку больше, обещание не сдавать его органам охраны правопорядка или искрошить лучезапястный сустав, но после моих слов он притих. Понятно, ничего я ему ломать не собирался, хотел лишь припугнуть.

— Тебя как звать-то? — спросил я парня.

— Меня?

— Ну не меня же… Хотя могу и представиться. Василий Матвеевич Яхонтов, можно просто Матвеич.

— Леха… Леха Кузнецов.

— И давно ты, Леха Кузнецов, воровским ремеслом промышляешь? Ну чего молчишь? Я же сказал, что не сдам тебя в милицию.

— С зимы этой, — хмуро сознался карманник.

— Неполная семья?

— Сирота.

— Как же так?

— Отец по пьяни угорел, мать от туберкулеза померла через год. Меня с двумя младшими сестренками в детский дом определили, да я сбег оттуда.

— А чего сбег-то?

— Да-а…

Парень нахмурился, видно было, что воспоминания не доставляли ему радости. Оно и понятно, что ж хорошего в приюте воспитываться, даже если приют вполне приличный.

— А живешь где? Ночуешь? Домой вернулся?

— Вернулся… А там уже другие живут. Ну я посмотрел в окно и ушел.

— И что теперь? Где-то же ты спишь?

Заминка, видно, опасается раскрывать местонахождение берлоги. Мы тем временем свернули за угол, сюда гул Тишинского рынка почти не доходил. Редкие прохожие, похоже, видели в нас отца и сына. А я и сам пока не знал, куда мы идем.

— В общем, промышляешь воровством… Один или в компании?

Глаза забегали, не иначе, ворует в команде. И, скорее всего, выручку сдает старшему.

— А старший-то у вас кто, не Филька Грач?

— Не-а, Серега Лютый.

Сказал — и испуганно посмотрел на меня. Ну что уж теперь, проболтался, купившись на старый, как мир, следовательский прием.

— Дяденька, отпустите меня, я больше не буду, — загундосил шкет.

— Отпущу, если с этим Лютым сведешь.

— Не надо, дяденька, он меня потом зарежет.

— А что, правда, может?

— Спрашиваете… Андрейку Слепого, у которого бельмо было на левом глазу, в прошлом месяце зарезал, прямо в печень. А ему девять лет только было, — прорвало пацана.

— Вот так взял и зарезал?

— Угу, чтоб другим неповадно было выручку прятать. Там всего-то трешка была.

— И правда Лютый… Сколько же ему лет?

— А не знаю, взрослый почти. Он по малолетке уже сидел год, сказывал, три года назад вышел.

Ну, скорее всего, не младше 15–16 лет. Пахан, значит, главарь шайки воришек. Хорошо устроился, живет припеваючи, только дань под себя гребет. Парня за такую ерунду в расход отправил. А я собирался с ним перетереть относительно выправки приличных документов, наверняка у него имеются связи в криминальном мире. Не люблю я эту братию, но как еще ксиву выправить, выражаясь блатным языком? Думаю, в имеющуюся наличность уложился бы, мог бы предложить и НКВД-шную форму, да и ствол впридачу, но это уже на крайняк… А из этого отморозка Лютого порядочного человека однозначно уже не вырастет, так и пойдет по наклонной.

Тем временем мы шли каким-то переулком… Если меня не обуял географический кретинизм, вскоре должны выйти на Большую Грузинскую.

— А ты-то как под его началом оказался?

— Увидел он, как я с голодухи сайку из отрубей спер, ну и подошел, когда я за углом ее ел. Расспросил, кто я и откуда, а потом говорит, что я на него теперь буду работать. Я сказал было, что не хочу, так он мне под дых так врезал, что я чуть не помер. Все, что съел, обратно из меня вывалилось. Говорит, чтобы даже не думал сбегать, везде у него все схвачено, меня найдут и к нему приведут, и тогда уж спуску не будет.

— Запугал он вас, я гляжу.

— А я хочу все-таки сбежать. В Крым уехать. У меня в Судаке двоюродная тетка живет.

— Хоть знаешь, как ее зовут?

— Знаю, мать незадолго до смерти написала.

И с этими словами вытащил из-за пазухи изжеванный листочек бумаги, развернул его и протянул мне. Отпустив, наконец, запястье парнишки, я прочитал полустертые, написанные карандашом буквы, сложившиеся в слова: «Кузьмина Екатерина Васильевна, город Судак, ул. Таврическая, д. 16».

— Думал, с сестренками поедем, да только куда я с ними… Пусть уж в детдоме, им там вдвоем не так скучно, да и кормят.

— А как добираться собираешься?

— На товарняках, наверное, — несколько неуверенно сказал Леха, пожав плечами.

— На товарняках… А ну как попадешься, да снова в детдом отправят, или вообще на малолетнюю зону?

— А что ж мне, так под Лютым и ходить всю жизнь, пока он меня не прирежет?! А в Крыму тепло, там абрикосы растут, мне мамка сказывала…

Раздавшийся сзади свист заставил нас оглянуться. Та-ак, вечер перестает быть томным, поскольку к нам медленно приближается троица. Из всех троих габаритами явно выделялся парень лет восемнадцати, поигрывающий четками, со шрамом через левую щеку. Ничуть не меньше меня, и двое его дружков ненамного уступали ему размерами. Остановились метрах в десяти. Все трое с ленцой грызли семечки, а недобрый прищур в нашу сторону не сулил ничего хорошего.

— Ну все, мне хана, — упавшим голосом пролепетал беспризорник.

— Это что, и есть Лютый?

— Ага, самый здоровый, — уже почти шепотом ответил Леха.

— Ну-ка пойдем, поговорим с ним.

— Не-е, — закрутил головой малец, — я не пойду.

Судя по его виду, он вообще собирался дать драпака.

— Ладно, стой здесь, я сам с ними поговорю.

Надвинув на глаза козырек кепки, небрежной походкой двинулся в сторону вероятного противника. Троица при моем приближении отвлеклась от семечек, двое засунули руки в карманы просторных штанин, и мелькнула мысль, что в этих карманах могло находиться все, что угодно — от кастета до ножа или даже пистолета. А посему не стоит расслабляться раньше времени, делая скидку на возраст. Тем более что их вожак явно совершеннолетний, и вон как вымахал на подношениях. Трутень, одним словом.

Остановился метрах в трех напротив, также держа руки в карманах. Когда-то давно армейский инструктор по рукопашке учил нас, что руки всегда должны быть готовы к действию, и сам он никогда в карманах их не держит. Однако сейчас я был уверен в своей реакции, да и руки в карманах должны были немного расслабить противника.

Смерил взглядом Лютого, не забывая отслеживать периферийным зрением его дружков. Мало ли что тем взбредет в голову.

— Далеко собрались, дядя? — сплюнув сквозь «пугачевскую» щель между передними зубами, лениво поинтересовался один их троих.

Проигнорировав как вопрос, так и его задавшего, я не сводил взгляда с центрального персонажа.

— Ты, что ли, Лютый?

Трое парней переглянулись между собой, но испуга в их глазах по-прежнему не читалось. Они чувствовали свое превосходство — как же, трое против одного — и это давало мне пока еще невидимое преимущество. Вряд ли они ожидают от меня достойного отпора в случае прямого физического контакта. Черт, даже жалко их немного… Но стоило мне вспомнить зарезанного Андрейку Слепого, которого я и в глаза не видел, как вся моя жалость тут же испарилась.

— А ты кто, прокурор, что такие вопросы задаешь? — сипловатым голосом спросил Лютый.

— Хочешь, могу и прокурором побыть, и судьей, впаять тебе по заслугам, не отходя от кассы, за твои противоправные действия.

— Нормально, — вставил тот, что первым задал вопрос. — Лютый, может, мы его того?.. Научим вежливости?

— Усохни, Плевок, сам научу, — зло процедил главарь.

А шустрый парень, блин, как он резко сократил дистанцию, успев при этом словно из ниоткуда выхватить нож с 10-сантиметровым лезвием. Куда только делась его показная ленца! Хищник, мать его, такой бы многих винных и невинных на тот свет отправил… Но теперь уже не отправит. В духе айкидо я сделал полушажок в сторону, перехватил запястье руки, в которой была зажат нож, крутанул Лютого вокруг оси за счет его же инерции, развернув лезвие в обратную сторону, и оно с чуть слышным хлюпаньем вошло в аккурат в сердце. Лютый отпустил рукоятку, с удивлением косясь на расплывающееся по рубахе бурое пятно, и медленно осел вниз.

Я спокойно посмотрел на замерших в растерянности подельников.

— Претензии имеются? Если есть — я готов немедленно их обсудить. Нет? Ну тогда можете быть свободны, пока я не передумал.

Эти уже не рыпнутся, если только у кого-то из них нет огнестрела. Но вроде бы нет, либо не хватает духу его достать. Хотя посторонних вокруг не видно, могли бы и пристрелить. Но ребятишки предпочли тихо испариться, бросив своего главаря подергиваться в предсмертной агонии на влажной после недавнего дождя земле. Асфальт в этот тихий переулок еще не добрался.

Ну что ж, можно, пожалуй, и нам с Лехой покинуть место драмы. Моих «пальчиков» на торчавшем из груди покойника ноже нет, свидетелей, кроме тех двоих и моего подопечного, не наблюдалось. Как говорится, дело сделал — гуляй смело. И откуда во мне столько цинизма? Ни малейших угрызений совести.

А вообще что-то раздухарился я. Третий труп за два дня, куда это годится?! На фига мне такой кровавый след, пусть даже это кровь не самых лучших представителей человеческой фауны… Понятно, что первые два убийства были необходимостью, но все же в будущем надо бы попридержать коней.

— Нечего здесь смотреть, пойдем отсюда, — сжал я плечо замершего в немой сцене Лехи.

Тот молча повиновался, даже не спрашивая, куда мы идем. Я и сам шел просто подальше от этого места, куда глаза глядят, думая о своем. И даже когда за спиной раздался истошный бабий крик: «Убили-и-и!» — я не ускорил шаг.

— А куда мы идем? — наконец робко поинтересовался Леха.

— Пока просто идем. А если честно — сам не представляю. К твоему сведению, я тоже беспризорник, только взрослый. Нет у меня в Москве жилья.

— Как же так? — искренне удивился пацан.

— Да вот так, считай, приезжий я, первый день в столице. И думаю, как бы из нее свалить после всего этого… Кстати, есть хочешь?

— Хочу, — честно признался Леха.

— Тогда давай зайдем вон в ту чайную, а то я тоже что-то проголодался.

В течение ближайших пятнадцати минут за шесть рублей семьдесят копеек мы на двоих умяли по тарелке относительно наваристых щей, картофельному пюре с котлетой по-киевски и теперь пили чай с сахаром вприкуску. Парень аж расцвел на глазах. Умыть бы его еще, постричь, приодеть, да в хорошие руки отдать. Только кроме как в детдом уже хрен куда определишь. Сейчас в стране уже должны были искоренить по идее беспризорность, тем более в Москве и Питере. И это логично, уж лучше детям в приютах расти, чем быть как перекати-поле. Криминал, антисанитария и так далее… Ну, на бумаге, может, и искоренили, а на деле все обстояло несколько иначе. Вон, Леха тому пример. Кстати, наверняка у парня вши, надо бы отвести его в парикмахерскую, обрить наголо, а для страховки еще и керосином голову помыть. Либо, чтобы в цирюльнях не светиться, своей опасной бритвой обрить, которая у меня в выселенном доме припрятана. Намылю ему черепушку, да и обкорнаю под «ноль». Ни одна вша не спрячется.

— Годков-то тебе сколько?

— Одиннадцать в прошлом месяце стукнуло.

— Грамоте-счету обучен?

— Немножко, я ж два класса закончил, да и в детдоме учился, пока не сбег.

— Значит, твердо решил в Крым податься?

— Угу. Там тепло, абрикосы… Дядь Вась, — ого, вон уже как, по имени, — дядь Вась, а поехали в Крым, а? Я скажу тетке, что ты мой папка.

— Так она что, не знает, кто твой папка и что он упился до смерти?

— А ты скажешь, что женился на мамке потом уже. Мамка сказывала, дом у тетки большой, а дочка уже взрослая, замуж вышла. Писала, чтобы мы в гости приезжали. Поехали, дядь Вась!

Дядь Вась… Куда деваться, так и придется пока быть Василием Яхонтовым. И что дальше? Может, и правда махнуть на юга? В Крыму сто лет не был, как-то все больше Египет да Таиланд. А на полуострове сейчас бархатный сезон, купайся — не хочу. Правда, и денег не так уж много, хорошо, если на билеты хватит. Опять же, у парня никаких документов. Да и у меня кроме удостоверения ничего. В том числе свидетельства о браке с этой, как ее…

— А как твою мамку-то звали?

— Люда. Людмила Ивановна.

— Кузнецова?

— Угу.

Надо запомнить имя-отчество, может, и пригодится. А свидетельство можно проигнорировать, сказать, что жили в гражданском браке. Не знаю уж, как в СССР с этим обстояло дело, возможно ли было такое в принципе. То есть многие сожительствовать наверняка сожительствовали, но государство этого, конечно же, не поощряло, ратуя за полноценную ячейку общества.

— А сестренок как зовут, сколько им лет?

— Зинка и Ленка, они близняшки, им по семь.

— Ну а ежели приедем мы к твоей тетке, как бы погостить, спросит, мол, чего Зинку с Ленкой не взяли?

— Так в детдоме!

— Ага, что ж я за папка такой, девчонок в детдом сплавил, а тебя на юг привез… Тетка вообще знает, что мамка померла?

— Вроде нет.

— Вроде… Знаешь что, я, пожалуй, помогу тебе до Судака добраться, а там уже своей дорогой пойду.

Тем более, подумалось, тетка эта может оказаться слишком бдительной. Донесет куда надо о подозрительном типе, а снова попадаться в руки НКВД я не спешил. И чего я вообще за этого шкета впрягся!

— Ну ладно, — вздохнул Леха, который еще два часа назад и не знал о моем существовании, а сейчас грустил, что я не его родственник.

Мы вышли из чайной. Я по-прежнему фиксировал все происходящее вокруг, а Лешка уже вовсю щебетал. Я особо не прислушивался, думая о своем. Значит, эмиграция через Архангельск откладывается на неопределенный срок? С другой стороны, можно, конечно, попробовать улизнуть и через южную границу, там Турция через пролив, а западнее Одесса, Румыния, Греция, Италия… Путь в Англию выйдет подлиннее. А может, ну ее в дупу, эту Англию? Англичан я недолюбливал с тех пор, как однажды слетал поглазеть на Лондон, подвернулись на выходные дешевые билеты. Аборигены мне не понравились своим чванством, особенно когда узнавали, что я русский, и начинали сыпать стереотипами. Возможно, это беда всех западников, которые о нашей стране знают лишь понаслышке… Хотя в Испании, куда я летал раза три, русскому человеку наоборот рады. Ну да, снобами назвать знойных испанцев язык не повернется. Может, за Пиренеи махнуть? Ах да, там же гражданская война идет. Вариант — повоевать на стороне Второй Испанской Республики, о которой рассказывал в камере летчик. Веселуха, правда, убить могут, но это уже издержки профессии.

Ладно, там будет видно. Следующий вопрос — как нам добираться в Крымнаш? Опять же, поездом вроде бы сподручнее. Цены на билеты можно узнать на вокзале. Неясно, правда, нужно ли предъявлять документы и проканает ли удостоверение на имя Василия Яхонтова… Ну, попытка не пытка, на парня, тем более, в его возрасте, думаю, документы вообще не нужны.

Скорее всего, нужно ехать на Киевский вокзал. Привык в той жизни все больше самолетами, потому мог только догадываться, с какого вокзала поезда следуют в нужном направлении. Да и в этом времени могут существовать другие рейсы, а не те, которые я знал в будущем. Так и придется ехать, выяснять на месте.

— Ну что, Леха, поехали на Киевский вокзал, узнаем, почем стоит в Крым доехать.