8. Обеспеченная старость

Джону Белласису пришлось взять себя в руки, прежде чем переступить порог родительского дома на Харли-стрит. Он и сам не мог сказать, почему так недолюбливал его. Может быть, потому, что дом был таким невзрачным по сравнению с роскошным дворцом его тети на Белгрейв-сквер. Может, он напоминал Джону, что его происхождение не настолько блестяще, как хотелось бы. Но не исключено, что все обстояло гораздо проще: отец с матерью наводили на него тоску. Это были скучные люди, обремененные проблемами, которые сами себе создали, и в душе Белласису-младшему все чаще хотелось, чтобы отец уже сошел наконец со сцены, оставив его прямым наследником дяди. Как бы то ни было, когда Джон открыл дверь, он почувствовал упадок сил.

Приглашение пообедать дома с родителями Джон обыкновенно принимал без особого энтузиазма. Как правило, он изобретал какую-нибудь отговорку: срочное дело и его, к сожалению, никак нельзя отложить. Но сегодня – в который уже раз – он нуждался в средствах, так что ничего не оставалось, как быть учтивым с матушкой, ведь она всегда потакала сыну и редко ему в чем-либо отказывала. Крупные суммы Джону не требовались, но надо было как-то продержаться до Рождества, а тут еще приходилось тратиться на Эллис и Тёртона. Но то было вложение средств, как убежденно твердил себе Джон. Небольшие издержки в ожидании крупного вознаграждения, по крайней мере, он очень на это надеялся.

Джон даже не догадывался, что именно могут раскопать дворецкий и камеристка, но чутье подсказывало ему: Тренчарды что-то скрывают. И поэтому любой факт, проливающий свет на личность Чарльза Поупа и его связи, мог оказаться полезен. Джон поставил на дворецкого. Едва увидев Тёртона, Белласис распознал в нем человека корыстного, и к тому же дворецкие традиционно пользовались большей свободой доступа, чем камеристки. Тёртон обладал карт-бланшем на передвижение, имел право бродить по всему дому и мог брать ключи, которые не выдавались слугам более низкого ранга; территория же камеристки ограничивалась покоями ее госпожи. Разумеется, когда при встрече Тёртону было предложено изучить бумаги мистера Тренчарда, он поначалу изобразил удивление и испуг, но Джон нашел аргумент, оказавшийся на удивление убедительным: пообещал ему вознаграждение в размере шестимесячного жалованья.

Войдя в маленькую гостиную, располагавшуюся в передней части дома, Джон застал отца за чтением «Таймс». Тот сидел у окна на стуле с высокой спинкой.

– А мамы нет? – спросил Джон, оглядывая комнату.

Если мать где-то бродит, то, может быть, удастся обойтись без обеда и сразу перейти к насущному вопросу – обсуждению финансов.

Комната была украшена причудливо. Бóльшая часть мебели и особенно картины, с их тяжелыми позолоченными рамами и сложными сюжетами, выглядели слишком помпезно, не вписываясь в пропорции довольно скромного помещения. Было заметно, что когда-то эти столы и стулья размещались в более просторных интерьерах. Даже лампы казались чересчур громоздкими. От всего этого невольно развивалась клаустрофобия – ощущение, которым был пронизан весь дом.

– Мама на заседании комитета, – сказал Стивен, откладывая газету. – Что-то там насчет трущоб Олд-Никол.

– Олд-Никол? Зачем она тратит время на это гадкое ворье и любителей петушиных боев? – поморщился Джон.

– Не знаю. Спасает их от самих себя, не иначе. Ты же ее знаешь, – вздохнул Стивен и почесал пальцем гладкую макушку. – Пока она не вернулась, мне надо кое-что сказать тебе… – Белласис-старший замялся. Вообще-то, он был не из стеснительных, но сейчас выглядел сконфуженным. – Меня до сих пор тревожит тот долг: ну, помнишь, я брал деньги у Шмитта.

– Я думал, ты с ним уже расплатился.

– Расплатился. Граф Сикорский оказался щедр и в начале лета одолжил мне часть суммы; кроме того, я взял ссуду в банке. Но прошло шесть недель, и Сикорский задает мне вопросы. Хочет получить свои деньги обратно.

– А ты на что рассчитывал?

Стивен пропустил вопрос сына мимо ушей.

– Ты как-то упоминал о польском ростовщике.

– Который берет пятьдесят процентов. И какой смыл обращаться к одному кредитору, чтобы расплатиться с другим…

Джон сел. Разумеется, этот момент рано или поздно должен был настать. Отец взял в долг огромную сумму, не имея возможности ее вернуть. Джону не особенно хотелось заморачиваться отцовскими проблемами, однако ситуацию необходимо было как-то разрешать. Он считал себя безответственным, но женщины, по крайней мере, гораздо более безопасное пристрастие, чем азартные игры.

Стивен с выражением полнейшей безнадежности на лице смотрел в окно. Он был по уши в долгах, и теперь лишь вопрос времени, когда он окажется на улице и присоединится к армии попрошаек и бродяг. А может, его просто отволокут в тюрьму Маршалси и будут держать там, пока он не заплатит? Смешно, право слово: его жена уехала хлопотать о бедных, а на самом деле для этого вовсе не надо было никуда ехать.

Впервые в жизни Джон искренне пожалел отца, видя, как тот с потерянным видом бессильно сидит в кресле. Не вина Стивена, что он родился вторым. Джон всегда, сознательно или подсознательно, считал, что во всех его бедах виноваты родители. Их вина была в том, что семья живет не в Лимингтон-Парке, в том, что у них нет большого дома на Белгрейв-сквер, и даже в том, что он, Джон, родился старшим сыном второго сына, а не первого. Он был еще ребенком, когда произошла та давняя трагедия, но сейчас ему казалось справедливым, что Эдмунд Белласис погиб и тем самым сделал наследником его, Джона. По крайней мере, решение всех проблем было не за горами. Иначе ситуация выглядела бы совсем уж безнадежной.

– Полагаю, нам может помочь тетушка Каролина, – сказал Джон, стряхивая с брюк пылинку.

– Серьезно? Ты меня удивляешь. – Отец повернулся и посмотрел на сына. Его руки были сжаты, а в глазах застыла мольба. – Я думал, мы от этой мысли уже отказались.

– Посмотрим. – Джон потер руки. – Я тут продолжаю, как говорится, идти по следу.

– Ты имеешь в виду, продолжаешь разузнавать про этого мистера Поупа?

– Да.

– Что-то явно происходит. Этот выскочка приобрел над ней такую власть, что ситуация выглядит не просто странной, но даже непристойной. – Вспотевшее лицо Стивена блестело под лучами солнца, а взгляд темных глаз так и метался по комнате. – Помяни мое слово, Каролина что-то скрывает!

– Согласен, – кивнул Джон, вставая с кресла. Отчаяние отца почему-то приводило его в замешательство. – А когда у меня будет больше фактов, я предъявлю их тете, а заодно подниму тему нехватки средств и напомню, что мы одна семья, а родственники должны помогать друг другу.

– Веди себя осторожнее.

– Хорошо, – кивнул сын.

– Если бы Перегрин помог нам, когда я просил, – продолжал рассуждать вслух Стивен, – то мы бы не оказались в подобной ситуации.

Тут уже Джон не сдержался:

– Мы бы не оказались в подобной ситуации, дорогой папочка, если бы ты не играл на деньги, которых у тебя нет. И вообще, если уж на то пошло, в критической ситуации находимся не мы, а ты. Я, слава богу, не задолжал крупную сумму одному из самых сомнительных заимодавцев Лондона.

Стивен даже не защищался:

– Ты должен мне помочь.

– Джон! – воскликнула Грейс, входя в комнату. – Как хорошо, что ты здесь!

Джон посмотрел на мать. Она была одета в простое темно-серое платье с длинными узкими рукавами и простыми белыми рюшами у шеи. У Грейс весь гардероб был словно специально сшит для серьезных встреч и благотворительных дел. Она считала вульгарным одеваться на подобные мероприятия по последней моде и никогда не одобряла женщин, которые вздыхают о страданиях бедных, а сами носят платья, превышающие по стоимости средний годовой доход простой семьи. К тому же она просто не могла позволить себе подобные наряды.

– Как ты? – спросила Грейс у Джона. Взбив прическу, примятую шляпкой, она подошла к сыну и поцеловала его. – Мы тебя этим летом почти не видели.

– У меня все хорошо. – Целуя мать, он метнул в отца выразительный взгляд. Когда Джону что-то было нужно, он умел включить все свое обаяние.

– Как прошло собрание?

– Отвратительно, – сказала она, поджав тонкие губы. – Почти целое утро мы толковали о так называемом черном понедельнике.

– Это еще что такое?

– День, когда надо платить ренту. Говорят, очереди в ломбарды выстраиваются вдоль всей улицы.

– В ломбарды? – переспросил Джон. – Стало быть, у этих людей есть что заложить?

– Выходит, что так, – кивнула Грейс, усаживаясь напротив Стивена. – В общем, мне рассказать нечего. Кстати, я хотела спросить, нет ли у тебя новостей? – Она пытливо посмотрела сыну в глаза.

– Какого сорта новостей?

– Если отбросить излишнюю деликатность, мы с папой не понимаем, чем вызвана задержка с объявлением помолвки. – Грейс кивнула мужу, чтобы тот поддержал ее, но Стивен был слишком погружен в собственные беды, чтобы помогать жене.

– Ничего про это не знаю, – пожал плечами Джон. – Спросите лучше у леди Темплмор.

Грейс ничего не ответила, но Джон невольно призадумался над словами матери. Действительно, почему они не публикуют объявление? Правда, если уж говорить совсем откровенно, насколько ему самому нужен этот брак? Но вне зависимости от того, хотел Белласис-младший жениться или нет, быть отвергнутым он, разумеется, не намеревался.

По странному совпадению, очень похожий разговор происходил в тот вечер на Чешам-плейс, в гостиной лондонского дома леди Темплмор. Это была очаровательная комната во французском стиле, скорее будуар, чем комната для приема гостей, потому что изначально ее отделкой занималась овдовевшая мать леди Темплмор. Она оставила дом дочери, и, поскольку покойного лорда Темплмора Лондон никогда особо не привлекал, все в доме осталось почти в первозданном виде. Сейчас в комнате шел некий разговор, тема которого явно раздражала как леди Темплмор, так и Марию. Они сидели друг напротив друга, как два шахматиста, готовящихся начать партию.

– Еще раз повторяю: мне непонятен смысл отсрочки, когда все уже улажено. – Надо было слышать, каким тоном леди Темплмор это произнесла.

– А я еще раз повторяю: какой смысл делать вид, что я выхожу замуж за Джона Белласиса, если ты прекрасно знаешь, что этого не будет?

Мария никогда не считала себя бунтаркой. Девушка охотно подчинялась обычаям и традициям, но она вблизи наблюдала печальный пример родителей – брак, заключенный между двумя людьми, совершенно не подходящими друг другу, – и не намерена была допустить, чтобы подобное случилось и с ней тоже.

– Тогда почему ты согласилась?

Мария была вынуждена признать, что здесь мать права. С чего вдруг она приняла предложение Джона? Чем больше она задумывалась об этом, тем меньше понимала, что тогда происходило у нее в голове. Замужество было преподнесено ей как средство спасения из их затруднительного положения, как тихая гавань. Мария знала, что у матери заканчиваются деньги, а у брата нет лишних средств. Об этом ей напоминали достаточно часто. И к тому же Джон был весьма красив. Но неужели она и впрямь такая слабая и ограниченная натура? Оправдать ее действия можно было лишь тем, что, никогда раньше не влюбляясь, Мария просто-напросто не понимала, какой силы это чувство. А теперь поняла.

– Надеюсь, ты не намекаешь, что встретила другого – какого-нибудь неизвестного мне человека – и предпочла его? – Коринна Темплмор при этом так скривилась, словно бы сами слова, которые она выговаривала, были неприятны на вкус.

– Я ни на что не намекаю. Я просто говорю тебе, что не пойду замуж за Джона Белласиса.

– Подумай хорошенько, – покачала головой леди Темплмор. – Как только он получит от дяди наследство, у тебя будет такое положение в обществе, которое позволит тебе заняться множеством увлекательных дел. У тебя будет счастливая и достойная жизнь.

– Кому-то она, может, такой покажется, но только не мне.

Леди Темплмор встала.

– Я не позволю тебе упустить свой шанс. Я была бы плохой матерью, если бы это допустила, – сказала она и направилась к дверям.

– Что ты собираешься делать? – тревожно спросила Мария, чувствуя, что мать уходит непобежденной и что разногласия отнюдь не улажены.

– Увидишь.

Леди Темплмор покинула комнату, и девушка осталась одна.

Когда Джон Белласис вошел в «Лошадь и грум», Тёртон уже сидел за своим обычным столиком, а перед ним, как всегда, стоял стаканчик джина. Дворецкий поднял глаза на Джона и коротко кивнул, но не встал, что, учитывая разницу в их положении, могло бы насторожить Белласиса и заставить его призадуматься. Слегка запыхавшийся, он сел за столик, чувствуя себя виноватым, что было для него необычно.

Обед на Харли-стрит оказался более трудным, чем Джон рассчитывал, и ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Выяснилось, что мать ему ничем не поможет – не потому, что не хочет, а потому, что не имеет возможности. Лишних денег у Грейс не водилось, и взять их ей было не у кого. Подавленный этим известием, Джон пошел наверх забрать кое-какие вещи в своей бывшей комнате и увидел, что на шкафу стоит коробка. Дальнейшее расследование показало, что в ней находится большая серебряная чаша для пунша, завернутая в зеленое сукно и прикрытая книгами. Джон подозревал, что мать в отчаянии спрятала ее. Может быть, в расчете на Эмму? Во всяком случае, она явно сделала это, стремясь уберечь ценную вещь и от мужа, и от сына, чья простаивающая пустой спальня показалась ей самым безопасным местом в доме. Когда Джону пришло в голову это объяснение, он даже пожалел мать, но чашу все равно взял. Ему были срочно нужны деньги, и поэтому он украдкой вынес свою находку на улицу, что было непросто, а затем взял кеб и, следуя примеру жителей Олд-Никол, отправился прямиком в известный ему ломбард на Шеперд-Маркет. Там Джону дали хорошие деньги, целых сто фунтов, и, естественно, он сказал себе, что все это только временно, он скоро вернется, чтобы забрать чашу. Но все же он впервые всерьез украл что-то у родителей, и ему требовалось время свыкнуться с этой идеей.

– Итак, – наконец сказал Джон, – у вас для меня что-нибудь есть?

– Добрый день, сэр, – начал Тёртон. Хотя он привык заключать сделки и торговаться о цене бекона, оленины и окороков, ему показалось, что подобного рода договор требует большей солидности. – Могу я предложить вам что-нибудь выпить?

– Спасибо. Мне бренди, – ответил Джон, ерзая на стуле. Лежавшие в кармане деньги, казалось, прижимали его к земле. Хорошо бы этот напыщенный человек раздобыл что-то стоящее. У него были дела поважнее, чем торчать в невзрачном пабе в обществе слуги.

Тёртон кивнул через весь зал трактирщику. Тот взял большую коричневую бутылку бренди и стакан и направился к их столу. Налил глоток, оставил на столе бутылку, неплотно заткнув ее пробкой, и, шаркая, ушел. Джон выпил залпом. Стало немного легче – поугасло раздражение, оставшееся после семейного обеда, и чувство вины оттого, что последовало за ним. Усугубляла положение еще и настойчивость родителей, которые постоянно поднимали тему женитьбы на Марии Грей. Но что он мог поделать? Назначить дату свадьбы и дать объявление в газетах должна была леди Темплмор. «Девушка, конечно, хорошенькая, – думал он, наливая себе еще бренди, – но, может, найдется и получше». Его размышления прервал Тёртон, легонько кашлянув. Пора было возвращаться к текущим делам.

– Итак? – снова спросил Джон.

– В общем… – начал Тёртон и замолчал, бросив быстрый взгляд на дверь.

Он явно нервничал, это было видно. И неспроста. Конечно, «Кровавый кодекс» отменили еще двадцать лет назад, и преступления, совершаемые слугами против своих хозяев, больше не классифицировались как «малая измена» и не карались смертью. Но среди представителей имущих классов до сих пор было распространено стойкое предубеждение, что слуги – чужаки, которым под честное слово дано разрешение свободно передвигаться по дому, и что любой обман этого доверия – серьезное правонарушение, требующее исключительных мер. Пусть петля Тёртону больше и не грозила, но попасть в тюрьму он определенно рисковал. Чтобы получить доступ к личным бумагам мистера Тренчарда, дворецкий позаимствовал у миссис Фрэнт связку ключей и ящик за ящиком обшарил письменный стол хозяина, а также порылся во всех бесчисленных мелких сейфах, пока наконец не нашел бронзовый ключ, которым мистер Тренчард закрывал бюро, где хранил особо важные документы. Если это преступление вскроется, заслужить прощение будет непросто.

По правде сказать, Амос Тёртон не был лишен совести. Он много лет честно прослужил в семье и испытывал по отношению к хозяевам некоторую преданность. Мелкие кражи, которыми он занимался на пару с миссис Бэббидж, этой преданности не умаляли. Да, Тёртон продавал излишки провизии налево, однако считал это одной из законных льгот, сопутствующих его должности. Но отпирать столы и копаться в вещах хозяина – совсем иное дело. С другой стороны, с возрастом Тёртон начинал подумывать об уходе на покой, но его сбережения оказались существенно меньше, чем он рассчитывал накопить к этому периоду жизни. Он привык к определенному комфорту и не намеревался отказываться от него и в будущем. Поэтому, когда Джон снова обратился к нему, дворецкий был готов выслушать его предложение.

– У меня мало времени, – сказал Джон, теряя терпение. Либо у этого человека есть что сказать, либо нет. Зачем темнить?

– А как насчет денег?

– Не беспокойтесь. – Белласис выразительно закатил глаза, словно говоря, что это самая простая часть дела. – Они здесь. – И похлопал себя по карману черного пальто. Уточнять, что деньги появились у него только сегодня, по дороге в паб, он не стал.

– Мне удалось кое-что найти, – начал Тёртон и полез в карман. Джон наклонился вперед, увидев, как дворецкий извлек на свет божий старый пожелтевший конверт. – Он лежал в одном из маленьких ящиков стола, которые запираются отдельными ключами.

Джон ничего не сказал. Какое ему дело до подробностей?

– В этом письме упоминается некий ребенок по имени Чарльз. – (Теперь Джон выпрямился и стал слушать внимательно.) – В письме сказано, что мальчик хорошо успевает на уроках закона Божьего и что это должно порадовать мистера Тренчарда.

– На уроках закона Божьего?

– Да, – подтвердил Тёртон. – Опекун Чарльза также выражает надежду, что его подопечного ждет успешная карьера в Церкви. Мальчик проявляет способности к учению. Во всяком случае, занимается прилежно. Кроме того, автор письма рассчитывает на совет мистера Тренчарда касательно того, какие следующие шаги ему следует предпринять в отношении своего подопечного, поскольку уже подоспело время.

– Ясно, – сказал Джон и в раздумье почесал затылок.

Тёртон выждал несколько секунд, чтобы добиться наибольшего эффекта, и объявил:

– Письмо подписано преподобным Бенджамином Поупом, но мальчик – не его сын.

– Почему вы так считаете?

– Есть нечто такое в манере, с которой он описывает мистеру Тренчарду успехи молодого человека. Словно бы это отчет, который составляет наемный работник.

– Но я думал, что за советом к мистеру Тренчарду обратились, только когда Чарльз Поуп впервые приехал в Лондон, пытаясь найти применение своим способностям в коммерческой сфере. Разве не так звучала история их знакомства? А теперь вы рассказываете мне, что Тренчард интересовался Поупом, то есть получал о нем сведения, еще с тех пор, когда тот был ребенком, так?

– Выходит, что так, сэр, – кивнул Тёртон.

– Покажите!

Джон хотел взять письмо, но Тёртон оказался проворнее и крепко ухватил конверт своими худыми руками. Дворецкий был не из тех, кого можно легко провести, и мистеру Белласису он доверял лишь до определенного предела. Тёртон хотел получить свои деньги, причем немедленно.

– Положите письмо на стол, а я положу деньги, – предложил Джон. – Идет?

– Конечно, сэр, – улыбнулся Тёртон, опустив письмо на скатерть, но крепко прижав его сверху рукой.

Он внимательно проследил за тем, как Белласис вытащил из кармана толстую пачку банкнот и пересчитал их под столом: двадцать фунтов – такая цена была установлена за любую существенную информацию о Чарльзе Поупе. Такими деньгами не стоило размахивать в любом публичном заведении, а уж в «Лошади и груме» – тем более. Завсегдатаи этого паба были способны убить и за гораздо меньшую сумму.

Джон незаметно подвинул деньги к Тёртону.

– Благодарю вас, сэр, – ответил дворецкий, убирая руку.

Джон открыл конверт и стал, чуть шевеля губами, просматривать содержимое, желая проверить полученные от Тёртона сведения. Он и впрямь получил доказательство того, что Чарльз Поуп был связан с Тренчардом за много лет до начала их деловых отношений; свидетельство того, что молодой человек рассказывает не все – конечно, если предположить, что он сам знает всю правду. Джон только сейчас начал подозревать, что Чарльз Поуп – внебрачный сын Тренчарда, но ему уже казалось странным, что эта мысль не пришла к нему раньше. Он перевернул письмо, потом осмотрел конверт.

– А где другая страница? – спросил он, глядя на Тёртона.

– Вы о чем это толкуете, сэр?

– Не дерзи! – Пережитый ранее стыд усилился под действием бренди, и Джон подошел опасно близко к тому, чтобы сорваться на крик. – Мне нужна первая страница. Та, где адрес отправителя. Где живет преподобный Бенджамин Поуп?

– Ах вот что, сэр, – с извиняющимся видом улыбнулся Тёртон. – Боюсь, та страница будет стоить еще двадцать фунтов.

– Еще двадцать фунтов! – Джон чуть не вскочил со своего места. Возглас его оказался таким громким, что половина присутствующих в пабе повернули голову.

– Сэр, вы бы говорили немного потише, – сказал Тёртон.

– Ах ты, мерзавец! – прошипел Джон. – Гнусный мерзавец, иначе тебя и не назовешь!

– Может быть, сэр, но мое предложение остается в силе.

– Пошел ты к черту! – рявкнул Джон.

– Тогда прошу меня извинить, мистер Белласис, – ответил дворецкий, вставая. – У меня есть дела. Хорошего дня, сэр.

По следам Чарльза Поупа шли не только Джон Белласис и его отец. Свое собственное расследование проводил также и Оливер Тренчард. Ночью, лежа в постели, он мучился вопросами. Почему этот неизвестный выскочка переходит ему дорогу? Кто этот человек, которому отец так благоволит? Хотя Оливеру казалось, что злит его каждый пенни, попадающий в карман Чарльза, но на самом деле его задевали и выводили из себя внимание Джеймса, явный интерес того к Чарльзу Поупу и симпатия, которую он испытывал по отношению к молодому человеку. Оливер понимал, что не оправдал родительских надежд. Раньше он убеждал себя, что на Джеймса Тренчарда не угодишь, он разочаровался бы в любом сыне. Но теперь стало ясно, что это не так.

Вообще-то, все было вполне ожидаемо. Оливер никогда не выказывал интереса к деловым успехам отца. Он хотел иметь все то же, что и Джеймс Тренчард – деньги и положение в обществе, – но не был готов для этого работать. Ему было наплевать на деятельность компании, он не горел желанием увидеть воплощенным в жизнь замысел Кьюбитт-тауна. Оливер выполнял какие-то деловые поручения, но чувствовал, какие взгляды бросает в его сторону Уильям Кьюбитт, когда они сидели в кабинете вдвоем. Даже осознание того, что отец пошел на риск, попросив для сына более интересную работу, не прибавило Оливеру рвения. Он вообще собирался продать родительские активы, как только папаша испустит дух. Но чувства здесь играли гораздо бóльшую роль, чем Оливер признавался самому себе. На самом деле он ревновал к Чарльзу Поупу. Его обижало, что отец испытывает привязанность к этому чужаку, прорвавшемуся не на свою территорию. Оливер убеждал себя, что его ревность связана с деньгами, с желанием защитить то, что принадлежит ему по праву, но причина была в ином. Сын любил отца, хотя никогда бы в этом не признался. И сейчас у Оливера Тренчарда впервые в жизни появилась цель. Он положил себе узнать, кто этот не в меру бойкий юнец, и, если получится, разорить его.

Джеймс никогда особо не распространялся о своих финансовых вложениях, и его роль в коммерческих делах Чарльза Поупа не стала исключением. Поуп купил ткацкую фабрику, а Джеймс пытался помочь ему наладить ее работу. Вот и все, что удалось выудить из отца. И еще внимание Оливера привлекла фраза, случайно брошенная матерью, когда они вместе с Агнессой гуляли в садах Гленвилла. Видимо, Анна знала о Чарльзе Поупе намного больше, чем думал сын. По какой-то причине разговор зашел о новой разновидности футбола, изобретенной в школе города Регби в те времена, когда там директорствовал великий Томас Арнолд.

– Правда, сам я в нее ни разу не играл, и подобного желания у меня никогда не возникало, – сказал Оливер. – По мне, так это какая-то бессистемная и агрессивная игра.

– Тебе надо поговорить с мистером Поупом. Он как раз учился в Регби при докторе Арнолде.

Анна не видела никакой опасности в том, что она раскроет этот секрет, и в такой прекрасный день ей было приятно поговорить о Чарльзе. Все равно его связь с Брокенхёрстами скоро обнаружится и Оливеру так или иначе придется узнать правду.

– Откуда тебе это известно?

– Твой отец рассказывал. Он интересуется судьбой мистера Поупа.

– Ты думаешь, я не знаю, – вздохнул Оливер.

Но мать ничего не ответила, лишь нагнулась, чтобы поднять палку и потом бросить ее таксе. Они подходили к удивительно красивой стене персиковых деревьев, которую Анна восстановила в Гленвилле. Плодов пока еще не было, но все равно в предзакатном свете деревья смотрелись восхитительно. Анна посмотрела вниз, желая убедиться, что Агнесса не потерялась.

– Эту стену назвали «стена-зигзаг», и мне это очень понравилось.

Но Оливер не собирался уходить от темы.

– А где еще проходил обучение мистер Поуп?

– В Оксфорде. Линкольн-колледж, кажется.

– А потом? – Он тщательно следил за голосом, скрывая гнев, буквально клокочущий внутри.

– Мистера Поупа готовили к церковной карьере, но его таланты больше подходили для мира коммерции, и поэтому он нанялся на работу в банк «Шродерс», где хорошо себя зарекомендовал. Тут-то его отец и попросил у Джеймса совета, и именно тогда твой отец впервые обратил на него внимание.

– Видимо, папе очень понравилось то, что он обнаружил. – Оливер изо всех сил старался, чтобы в его голосе не прозвучала горечь. Чем больше он слышал о блистательном взлете этого молодого человека, тем сильнее не любил его. Вырисовывался образ удачливого человека, хорошо разбирающегося в цифрах, любящего свою работу. – Полагаю, в банке мистер Поуп и заработал деньги на фабрику.

– Да, он тогда заработал немного денег. А когда решил открыть собственное дело и нашел в Манчестере фабрику, выставленную на продажу, Джеймс выступил его наставником.

– Уверен, мистер Поуп был очень благодарен моему отцу.

– Думаю, да.

«Что скажет Оливер, когда обнаружит, что у него есть племянник? – подумала Анна. – Поначалу будет очень неловко. Не в последнюю очередь потому, что Оливеру захочется уберечь от поругания память Софии. Но в конце концов они наверняка поладят. Это в том случае, если Тренчардов тоже позовут на праздник. Или же на этом спектакле от начала до конца будут царствовать Брокенхёрсты?»

Анна с удовольствием поведала Оливеру об этих мелких подробностях из жизни Чарльза, потому что лишь недавно узнала о них сама. Тихими вечерами в Гленвилле, когда они уходили в ее комнаты, она просила Джеймса рассказать о внуке все, что тот знает. И Джеймс, в качестве запоздалого извинения перед женой, соглашался. Ему хотелось загладить вину за то, что он обманывал ее все эти годы. По натуре он был человек искренний и с большим облегчением снял с себя эту ношу. В результате Анна услышала рассказ о том, как все детство Чарльза Джеймс поддерживал связь с викарием, получал известия об успехах внука в школе, о его сильных и слабых сторонах, узнавая мальчика все больше, пусть и заочно. Теперь и Анна смогла почувствовать, что тоже знает Чарльза.

Она посмотрела на небо:

– Кажется, сейчас пойдет дождь. Вернемся в дом? Агнесса не любит бегать под дождем. Как и все таксы.

И они неспешно побрели по усыпанной гравием дорожке к дому. Собачка трусила сзади, Анна щебетала о своих новых идеях обустройства сада, а Оливер молча кивал, обдумывая, как услышанное может помочь ему в его планах по уничтожению Чарльза.

Дождь так и не пошел, и в тот же вечер Оливер отправился на верховую прогулку. Ритм копыт непостижимым образом распутывал все сложности. И вот, в сумерках рысью возвращаясь к дому, Тренчард-младший решил, что неплохо будет съездить в Манчестер. Если что-то и можно узнать о Чарльзе Поупе, то искать эти сведения стоит в городе, где он предпринял первые попытки заняться настоящим делом. Интересно, какой репутацией он там пользуется? Пока что этот человек казался просто неправдоподобно идеальным.

– В Манчестер? – переспросила Анна, когда вся семья собралась за ужином.

– Зачем ты хочешь поехать в Манчестер? – насторожился Джеймс.

Оливер улыбнулся, заметив, как встревожились родители.

– Надо повидаться с кое-какими людьми. У меня есть пара идей, которые я хотел бы хорошенько проработать, прежде чем обсуждать их.

– Даже с нами? – озадаченно спросила Анна.

– Даже с вами.

– Ты ведь не собираешься бросить Кьюбитт-таун?

Джеймс с трудом мог помыслить о том, что напрасно пережил неловкость, пытаясь получить место для Оливера. Не может же сын так с ним поступить.

– Конечно нет. Не беспокойся.

Но всеобщее любопытство разгоралось лишь сильнее, поскольку Оливер не предоставил домочадцам больше никакой пищи для размышления. В тот вечер в постели, задув свечу, Сьюзен спросила:

– Так что ты все-таки собираешься делать в Манчестере?

– Заниматься своими делами, – сказал он и перевернулся на другой бок.

Из Лондона в Бирмингем Оливер Тренчард поехал по новой железной дороге, которая открылась четыре года тому назад. Поезд отправлялся с вокзала Юстон. Оливер хорошо это знал, потому что величественная конструкция из стекла и железа была спроектирована Уильямом Кьюбиттом и он сам присутствовал на церемонии открытия в июле 1837 года. Но тащиться в Бирмингем пришлось в громыхающем вагоне, причем каждый раз, когда Оливер открывал окно, внутрь влетали частицы копоти, и пять с половиной часов пути оказались крайне утомительными.

От Бирмингема до Дерби он ехал по второстепенной железнодорожной ветке, которая была еще более неудобной, а оттуда до конца пути – в экипаже. Когда Оливер, пошатываясь, вошел в гостиницу «Королевский герб» на Сэквил-стрит, ему казалось, что он пересек целый континент, но при этом испытывал некоторое удовлетворение оттого, что все это выдержал.

Оливер опасался, что фабрику Поупа найти будет непросто, но это оказалось легче, чем он предполагал. На следующее утро Тренчард отправился на Портленд-стрит, которая, как ему сказали, была центром текстильного производства. А там, среди аккуратных новеньких складов и фабрик, он спросил, где находится Дэвид-стрит, и был направлен к большому зданию красного кирпича, на котором красовалась вывеска «Фабрика Гиртона». Оливер вошел внутрь и дождался, пока к нему не подошел управляющий, невысокий человек в старом засаленном пальто, представившийся Артуром Свифтом. Да, это фабрика мистера Поупа. Нет, мистер Поуп сейчас в Лондоне. Может ли он, Артур Свифт, чем-нибудь помочь?

Оливер пояснил, что он друг Чарльза Поупа и надеется во время своего приезда в Манчестер осмотреть фабрику. Просьба не смутила мистера Свифта, и он провел для Оливера небольшую экскурсию. Вместе они прошли по производственным помещениям: все они были заполнены, везде кипела работа.

– Кажется, дела идут хорошо, – заметил Оливер.

Свифт с жаром кивнул:

– Очень хорошо, и пойдут еще лучше, когда мы наладим поставки хлопка. Вы, наверное, знаете, что у мистера Поупа далекоидущие планы: он хочет найти постоянного поставщика в Индии.

– Да, он мне рассказывал.

Оливер поднял взгляд на людей, трудившихся на ткацких станках в мутном от пыли воздухе.

– Вы довольны работой? – громко спросил он, перекрывая шум машин, и те, услышав его слова, прекратили работу и остановили станки.

Вопрос удивил ткачей, и поначалу установилась тишина, потом последовало нечто вроде нестройного утвердительного ответа.

– Зачем вы это спрашиваете? – недоумевающе посмотрел на него Свифт. – С чего бы рабочим быть недовольными?

– Полагаю, причин для недовольства у них нет, – кивнул Оливер. – Я просто полюбопытствовал.

Но мистер Свифт вдруг с тревогой понял, что не получал никаких письменных инструкций проявить гостеприимство по отношению к этому подозрительному типу и опрометчиво провел мистера Тренчарда внутрь, хотя тот ничем не доказал своих дружеских связей с владельцем фабрики.

– Если вы уже все посмотрели, сэр, я бы хотел вернуться к своим делам, – твердо сказал Свифт, кивая людям, чтобы продолжали работу, и Оливер сообразил, что его визит подходит к концу. Ну и ладно, он уже сказал то, что хотел, и теперь оставалось ждать результатов.

Тренчард с улыбкой поблагодарил своего гида за время, которое тот так щедро уделил гостю, и вскоре снова очутился на Дэвид-стрит. Там Оливер купил газету и сел в пределах видимости фабрики. Долго ждать не пришлось. Оливер намеренно спланировал свое посещение так, чтобы оно состоялось незадолго до звонка на обед: всем работникам полагался получасовой перерыв, а чтобы отдохнуть от пыли, наполняющей воздух в цехах и забивающей легкие, многие выходили на улицу, перекусить тем, что им удавалось отложить из скудного семейного рациона. И конечно, вскоре ткачи появились, щурясь от солнечного света и оглядываясь в поисках места, где можно передохнуть. Некоторые притащили с собой табуреты и поставили их на тротуар. Но один человек отделился от остальных и перешел на другую сторону улицы, где сидел, прислонившись к стене, Оливер и читал газету. Тренчард поднял глаза.

– Почему вы спросили нас там, в цеху, довольны ли мы? – поинтересовался подошедший к нему мужчина. Он был невысок – все рабочие казались невысокого роста, – с темной щетиной и бледной кожей человека, который мало времени проводит на солнце.

– Ну так как, довольны вы или нет?

– Черта с два мы довольны! – Незнакомец внимательно рассматривал Оливера. – Вы приехали, чтобы устроить неприятности мистеру Поупу?

Они испытывали друг друга. Но Тренчард проделал большой путь, дабы выяснить все, что сможет, и ему показалось, что нет смысла осторожничать.

– А вы хотите мне в этом помочь?

– Приходите в восемь часов в таверну «Голова короля» на Маркет-сквер и узнаете, – зло проговорил рабочий.

– Могу ли я спросить ваше имя?

– Об этом не беспокойтесь. Я приду. Но вам не со мной надо говорить.

Оливер кивнул. Ясно, имени он не узнает, да и зачем ему? Главное, что он нашел людей, которым не нравится Чарльз Поуп, а ведь именно это и составляло цель его путешествия. Пока все шло по плану.

Вечером Оливер достаточно легко нашел паб, но там было многолюдно и накурено, и ему потребовалось время, дабы сфокусировать взгляд и осмотреться. Прежде чем Тренчард успел что-либо разглядеть, он почувствовал, что кто-то взял его за локоть. Это оказался его новый знакомый с фабрики. Он позвал Оливера за собой и провел его к столику в углу, где сидели двое мужчин постарше.

– Здравствуйте. Меня зовут Оливер Тренчард. – На этот раз он решил настоять на именах и рассчитывал, что, после того как представился сам, эти люди вряд ли откажутся назваться.

– Уильям Брент, – кивнул первый. Он был пухлым и с виду зажиточным, но его лоснящееся красное лицо производило несколько отталкивающее впечатление.

– Джейкоб Эстли, – подал голос второй. Эстли был постарше и более поджарым, чем его товарищ.

«Ни с тем, ни с другим мне не хотелось бы вместе встречать Рождество», – подумал Оливер, занимая место напротив них. Его уже ждали стакан и большой кувшин эля, чем он немедленно воспользовался.

– Итак, джентльмены, – улыбнулся Тренчард, – что вы имеете мне сказать?

– А что связывает вас с Поупом? – Это спросил мистер Эстли. Он, видимо, счел, что не обязательно улыбаться в ответ и пытаться вести светскую беседу, как это намеревался сделать Оливер. Эстли пришел сюда по делу или, скорее, чтобы свести старые счеты.

– Если вам необходимо это знать, мой близкий друг вложил крупную сумму в дело Поупа, и я тревожусь, что он рискует понести серьезные убытки.

– Вы правильно делаете, что беспокоитесь, – кивнул Брент. – Вашему приятелю надо при первой же возможности забрать свои деньги обратно.

– Но если мой друг заберет все, мистер Поуп разорится.

Оливер не был вполне уверен, что это правда, потому что леди Брокенхёрст легко могла вмешаться, чтобы предотвратить катастрофу, но он захотел измерить степень недовольства этих людей. И не был разочарован.

– Если разорится, то и поделом. Этот тип иного и не заслуживает, – сказал Эстли, подняв стакан к тонким губам.

– Могу ли я узнать почему?

– Вы знаете, что фабрику он купил у вдовы Самюэля Гиртона?

– Знаю.

– У нас был уговор с этой старой леди, но Поуп пришел поздно вечером и до смерти напугал ее рассказами о неизбежном разорении и опасностях, от которых спасти ее может только он. В результате вдова согласилась расторгнуть договор с нами и продать фабрику ему.

– Ясно.

Оливер представил себе улыбчивого молодого человека, обходившего гостиную леди Брокенхёрст. Как-то это не вязалось с рассказом Эстли…

– Это еще не все, – добавил Брент. – Когда Поуп ввозит в Англию хлопок, он недоплачивает пошлину. Пока груз в пути, платит таможенникам, чтобы занизили цену товара, который ему привозят, и уклоняется от уплаты половины налога, когда товар здесь разгружают.

– Ему нельзя доверять, – сказал Эстли. – Посоветуйте своему другу изъять деньги, пока еще возможно.

Оливер посмотрел на человека, который привел его сюда, и осведомился:

– А вы как со всем этим связаны?

Тот поморщился:

– Я должен был заступить на должность управляющего, если бы фабрика досталась мистеру Бренту и мистеру Эстли. Поуп это прекрасно знал, но нанял меня работать на станке, вместе с остальными дурачками, которые больше ни на что не годятся.

– Зачем же вы согласились? – спросил Оливер.

– А что мне еще оставалось делать? Надо же кормить жену и четверых пацанят. – От гнева у него на щеках заиграли желваки. – Поуп сказал, что якобы взял меня, дабы смягчить удар оттого, что та работа у меня накрылась.

– Но вы считаете, что на самом деле мотив у него был иной?

Собеседник покачал головой:

– У Поупа ни на грош нет человеколюбия. Это было сделано, чтобы унизить меня: понимал, что выбора у меня нет, и придется согласиться.

Оливер обвел взглядом присутствующих. Последнее утверждение было, конечно, бездоказательно. Тренчард сам был вынужден это признать, но зато он мог немало извлечь из двух предыдущих историй про то, как Чарльз Поуп запугивал старую женщину и обманывал налоговых инспекторов – последнее обвинение заденет отца больше всего.

– Что из этого вы готовы изложить в письменном виде? – спросил он.

Брент глянул на компаньона:

– Мы не станем свидетельствовать в зале суда. Я ни за какие коврижки не буду связываться с законом.

– Это понятно, – кивнул Оливер. – Мне нужна информация, чтобы убедить своего друга. Но в суд она не попадет. При самом неблагоприятном стечении обстоятельств мой друг может позволить себе потерять то, с чем он уже расстался. Прежде всего, я хочу, чтобы он отказался от дальнейшего сотрудничества и больше не давал Поупу денег.

– С этим мы можем помочь, – решился Брент и глянул на Эстли, дабы удостовериться, что говорит от имени их обоих. – Мы хотим, чтобы этот тип вышел из дела, и будет хорошо, если прежде, чем это случится, на его удочку попадется как можно меньше людей.

– Беда в том, что Чарльз Поуп просто очарователен, – вздохнул Оливер. – Люди любят его.

– Ага, любят, пока не познакомятся поближе, – хмыкнул Брент.

Обратный путь показался менее изнурительным, может быть, потому, что Оливер получил то, что хотел. Утром к нему в «Королевский герб» доставили два письма, и он отправился в дорогу, тщательно спрятав их в карман. Если даже вдруг потеряется часть багажа, эти письма он точно не потеряет. Когда Тренчард сел в Бирмингеме на лондонский поезд, настроение у него было приподнятое, и он вдруг заметил, что напевает какую-то мелодию, к немалому неодобрению попутчиков.

Леди Темплмор пришла в спальню дочери, вовсе не имея намерения обыскивать комнату. По крайней мере, так она сказала себе, открывая дверь. Мать только хотела посмотреть, хорошо ли там убрано. Мария гуляла с Райан, а слуги сидели внизу. Так почему бы и не проверить?

Когда леди Темплмор увидела на столе под окном закрытый дорожный столик Марии, придерживаться первоначального замысла стало сложнее. Столик наверняка был заперт, но Коринна знала, где девушка хранит ключ. Она никогда не признавалась в этом Марии, на случай если это знание однажды окажется полезным, и уже не раз просматривала письма дочери. Убеждая себя, что не делает ничего предосудительного, Коринна выдвинула потайной ящик бюро, достала ключ и открыла дорожный столик. Кожаная поверхность для письма была застегнута маленькой медной задвижкой, которая от прикосновения легко открылась, – и там лежали письма Марии. Коринна бегло просмотрела их. Большинство отправителей были ей знакомы: ее сын Реджи, кузены, друзья Марии с ее первых двух светских сезонов – но один маленький, украшенный гербом конверт удивил мать. Хотя она сразу его узнала.

Письмо было коротким.

Моя дорогая! Если Вы зайдете ко мне в пятницу в четыре часа дня, думаю, мы сможем устроить еще одну поездку в Бишопсгейт.

Каролина Брокенхёрст

Коринна с недоумением смотрела на квадратик розовой бумаги. «Еще одну поездку». Что это значит? Еще одну поездку в Бишопсгейт?! Она знала, кто работает в Бишопсгейте. Когда Чарльз Поуп прошелся с Марией и Райан до Лондонской библиотеки, камеристка доложила хозяйке обо всем, что он говорил. Неужели Коринна сейчас обнаружила причину, по которой все планы начали рассыпаться у нее в руках? И почему леди Брокенхёрст устраивает что-то для Марии, не обратившись прежде за разрешением к ее матери? Потом она вспомнила, как графиня на званом вечере поочередно подводила мистера Поупа ко всем гостям. Это был далекоидущий план? Если нет, то почему Мария ничего не сказала о приглашении? Несколько минут Коринна стояла неподвижно. Сегодня четверг. Визит назначен на следующий день. У нее есть двадцать четыре часа. Очень аккуратно она положила письмо к остальным, заперла стол и вернула на место ключ. За это время она приняла два решения. Во-первых, следует нанести графине визит, который совпадет с визитом дочери, а во-вторых… Коринна поднялась на второй этаж и направилась в дальнюю голубую гостиную, к своему очаровательному bonheur du jour. Через час после того, как мать Марии села писать, она позвонила в колокольчик и отдала лакею два конверта, велев доставить их лично по двум разным адресам.

О результатах своих поисков Оливер решил рассказать отцу не дома, а в конторе. Он вернулся накануне вечером, и сегодня за обедом домочадцы расспрашивали его о поездке на север, но он ни словом не обмолвился ни о чем существенном и лишь выразил удивление тем, как вырос и изменился к лучшему Манчестер.

Оливер подумал, что его открытия могут стать для ничего не подозревающего отца потрясением, и гуманнее дать ему возможность находиться в этот момент под надежной защитой собственного кабинета. Но на следующее утро, когда секретарь провел Тренчарда-младшего в контору, Джеймс нисколько не удивился визиту сына.

– Ты насчет Манчестера? – спросил он, вставая, чтобы поздороваться.

– Почему ты так решил? – заинтересовался Оливер.

– Потому что ты совершаешь таинственную поездку на север, никому не сообщив о ее цели. Потом просишь меня выделить время для разговора, чтобы нам никто не мешал. Очевидно, ты хочешь мне что-то рассказать, и я думаю, это связано с поездкой.

Сын кивнул. Можно было начинать.

– Так и есть. – Он произнес это столь торжественно, что Джеймс едва не рассмеялся.

– Ты выглядишь слишком мрачным.

– Я и вправду мрачен, – ответил Оливер, подходя к столу отца. Он оглядел обшитую деревянными панелями комнату, обратив внимание на большую карту Кьюбитт-тауна и портрет сестры над камином. А его изображения там нет, отметил он. Его портрет никогда и не заказывали, с самого детства. Оливер сел в кресло напротив отца и сказал: – У меня есть новости, которые, подозреваю, тебя огорчат.

– Вот как? – Джеймс откинулся в кресле. – И в чем дело?

– Это касается Чарльза Поупа.

Джеймс не слишком удивился. Он давно подозревал, что Оливер враждебно настроен по отношению к Поупу: достаточно было вспомнить о том обеде в «Атенеуме». Поэтому ясно, что Оливер ездил в Манчестер, дабы покопаться в прошлом Чарльза. Едва заметно вздохнув, отец кивнул:

– Продолжай.

– Моя поездка на север оказалась полезной. Я могу с полным правом это сказать. По крайней мере, надеюсь, что она окажется полезной для тебя.

«Сколько еще времени ему потребуется, чтобы добраться до сути?» – подумал Тренчард.

– Я ездил смотреть фабрику мистера Поупа.

– Ты видел фабрику Гиртона? – спросил Джеймс. – Хорошее предприятие, правда?

Он терпеливо ждал, что же последует дальше.

– Дело в том, что я случайно встретился там с двумя людьми, которые некоторое время назад вели с нашим мистером Поупом кое-какие дела. Их фамилии Брент и Эстли.

– Говоришь, случайно встретился?

– Ну, не совсем. Они услышали, что я знаю мистера Поупа, и сами разыскали меня.

– У меня такое ощущение, что ты узнал нечто предосудительное о Чарльзе Поупе.

– Боюсь, что так, – развел руками Оливер. – Если верить их словам, Поуп не просто купил фабрику у вдовы Гиртона, он угрозами заставил несчастную женщину заключить сделку, хотя у нее уже была договоренность с другими покупателями.

– Полагаю, с твоими собеседниками.

– Означает ли это, что история лжива? – Джеймс молчал, и Оливер продолжил: – Кроме того, Поуп регулярно обманывает таможенников. Договаривается о занижении цены хлопка, который потом разгружает, и получает фальшивую маркировку. Таким образом он избегает уплаты половины налога, когда товар прибывает в Англию.

– Налоги у нас непомерные, это точно.

– И значит, лгать и воровать – правильно? – Оливер видел, что отец встревожен услышанным. – Ты и правда хочешь вкладывать деньги в предприятие бандита и лжеца?

– Я в это не верю!

Джеймс встал. Он понял, что вся поездка Оливера затевалась с одной-единственной целью: сместить Чарльза с пьедестала, который тот занял в душе его отца. Джеймсу стало не по себе, но не от новостей о Чарльзе, а от горького осознания того, что отношения между ним и сыном еще хуже, чем он боялся.

– Я спрошу мистера Поупа, – пообещал Джеймс.

– У меня есть два письма: одно от Брента, другое от Эстли. Я оставлю их здесь, на столе. Не беспокойся, у этих джентльменов нет никакого желания свидетельствовать против Поупа в суде, о чем оба сразу меня предупредили. Но они согласились, что ты должен знать правду.

– Не сомневаюсь, что они откажутся повторить свои истории в суде! – возмущенно произнес Джеймс.

Да кто они такие, эти безликие люди, с какой стати врываются в жизнь Тренчарда и пытаются уничтожить его веру в человека, которого он любит больше всех на свете?!

– Я знаю, отец, что тебе очень неприятно это слышать, и прошу меня простить.

– И вправду просишь простить? – Джеймс посмотрел вниз, на оживленную улицу. – Ладно, пойду поговорю с Поупом.

– На твоем месте я бы сперва прочитал письма.

– Пойду поговорю с Поупом.

Это было сказано таким тоном, что сын понял: лучше не настаивать. Оливер не был убежден в истинности обвинений, выдвинутых Брентом и Эстли. Но он не сомневался, что оба имени окажутся знакомы Поупу и уже одно это его изобличит. В конце концов, задачей Оливера было лишь заставить отца засомневаться. Но он неверно истолковал реакцию Джеймса на полученные известия.

Джеймс Тренчард не стал надолго откладывать встречу с внуком. Ему необходимо было убедиться в невиновности Чарльза.

– Как ваш сын познакомился с этими людьми? – спросил Поуп, стараясь держаться спокойно. Джеймс сидел, но Чарльз ходил по кабинету, переваривая услышанное.

– Не знаю.

– Но он ездил смотреть мою фабрику? – На самом деле Поуп уже знал это, так как управляющий Свифт прислал ему телеграмму. – Зачем?

– Этого я тоже не знаю, – пожал плечами Джеймс. – Видимо, у него была какая-то причина.

Он знал причину. Его сын ненавидел Чарльза, Оливеру было неприятно, что отец уделял много внимания молодому коммерсанту. Так что отчасти Джеймс, пожалуй, и сам был виноват.

Чарльз был зол. Он не просил у мистера Тренчарда покровительства. Да, он ценил участие Джеймса и интерес, который тот к нему проявлял. Но сам Поуп никогда ничего не выпрашивал. Так за что же его теперь наказывают?

– Для подобного путешествия у него должны были быть веские основания, – сказал он. – Понятно, что ваш сын не просто так вдруг отправился в Манчестер. Он специально ездил, чтобы увидеться с этими людьми?

– Не уверен. Оливер сказал, что встретил их там случайно. Полагаю, в этих обвинениях нет ни доли правды.

Чарльз находился в затруднительном положении. Он хорошо знал Брента и Эстли. Им действительно почти удалось за бесценок выкупить фабрику у миссис Гиртон, и Чарльз успел как раз вовремя, чтобы спасти старую леди. Потом он сам сторговался с ней о покупке предприятия, но уже по рыночной стоимости. Естественно, эти двое ненавидели его, поскольку фабрика была уже почти у них в руках. Что касается обмана таможни, тут все было сложнее, и он не мог взять в толк, каким образом Брент и Эстли пронюхали об этой истории. Дело в том, что Поуп заказал и оплатил партию хлопка-сырца из Индии. Он предполагал, что качество будет таким же, как в предыдущий раз, ибо поставщик был один и тот же, а потому заполнил все бумаги соответствующим образом. Но когда груз вскрыли, оказалось, что случилась какая-то накладка и хлопок существенно чище. Чарльз честно заявил таможенникам о расхождениях и уплатил штраф, но инцидент как-никак имел место. Это не ложь. Судя по всему, Брент и Эстли знали о цели Оливера, который желал навредить Чарльзу, и охотно предоставили тому информацию. Чарльз, несомненно, мог бы объяснить все Джеймсу, но в этом-то и крылось затруднение. Неужели Чарльз станет восстанавливать мистера Тренчарда против родного сына, когда и так очевидно, что он уже встал между ними? Неужели он вознаградит своего благодетеля за доброту и поддержку тем, что разрушит его семью? Поуп призадумался. Теперь его поддерживали еще и Брокенхёрсты, и, хотя изъятие из дела доли Тренчарда замедлит процесс, все можно будет наладить, правда времени в этом случае понадобится значительно больше. Брент и Эстли надеются, что он разорится и фабрика прекратит работу. Тогда они смогут вмешаться и, воспользовавшись благоприятным моментом, перехватить ее у судебных приставов – опять-таки, заплатив значительно меньше того, что она стоит. Однако, чем бы ни закончился нынешний разговор Чарльза с мистером Тренчардом, эту парочку постигнет разочарование.

– Мистер Поуп, я хочу, чтобы вы либо заявили, что Оливер болтает вздор, либо признались, что в его словах есть доля правды. – Джеймс начал терять терпение.

Чарльз еще раз посмотрел на письма, в которых четко, черным по белому, были изложены обвинения.

– Эти письма вручили Оливеру, чтобы он их вам показал?

– Разумеется. Хотя эти люди сразу предупредили его, что давать показания в суде они не станут.

– Надо думать! – На мгновение гнев Чарльза подобрался опасно близко к поверхности.

– Значит ли это, что вы давно знаете Брента и Эстли? Что их слова нельзя принимать на веру? Только скажите, и я сообщу Оливеру, что их обвинения ложны.

– Не надо. – Чарльз повернулся и встал лицом к лицу со своим благодетелем. – Все перечисленное имело место. Дело было не совсем так, как вам передали, но часть истины в этих историях есть. Я не хочу, чтобы из-за меня вы ссорились с сыном. Полагаю, следует задуматься о том, как лучше вывести ваши деньги из предприятия. В одночасье этого не осуществить.

Но Джеймс уже поднялся и стоял возле двери.

– Я не собираюсь изымать свою долю, – твердо сказал он. – С чего вы взяли?

– Полагаю, это стоит сделать. Если ваш сын недоволен нашими партнерскими отношениями.

Тренчард молчал. Он не знал, как разрешить эту головоломку. Возражать, что сын, напротив, вполне всем доволен, было бы глупо, ибо при одном лишь упоминании о Поупе Оливер впадал в ярость, как измученный зубной болью тигр. Джеймс не собирался порывать с Чарльзом, но и жить во вражде с единственным сыном ему тоже не хотелось. Может быть, стоит дать Оливеру понять, что его слова возымели некий эффект, но при этом не наносить вред предприятию внука? А там, глядишь, со временем и утрясется. Как все сложно! А если бы леди Брокенхёрст выдала их тайну, не стало бы им всем гораздо легче?

Чарльз принял молчание Тренчарда за согласие:

– Я все сделаю постепенно и прибавлю десять процентов за причиненные вам неудобства.

– Не знаю, о каких неудобствах может идти речь, – покачал головой Джеймс. – И деньги забирать я не буду.

И тут его снова стала терзать мысль: может быть, все-таки сообщить мальчику, кто он на самом деле? Все равно вскоре правда выйдет наружу, так не лучше ли сделать это самому, прямо сейчас? Однако Тренчард промолчал.

Весь остаток дня Джеймс Тренчард был на взводе, но не потому, что сомневался в Чарльзе. Этот человек, безусловно, был упрям, но также настойчив и готов добиваться своего. В этом он очень походил на мать. Но нечестен? Никогда. Джеймс улыбнулся. Он вспомнил, как много лет назад София решила любой ценой добыть приглашение на бал у герцогини Ричмонд. Ничто не могло ее тогда остановить – и не остановило. Какой прелестной и уверенной в себе была София в ту ночь, как блистала на балу, как была влюблена… Тренчард сел за стол и вздохнул. Конечно, у Чарльза был еще и отец. Не мог ли мальчик пойти в него? А ведь Джеймс всегда симпатизировал Эдмунду Белласису. Как только он не заметил, что под личиной благородного человека скрывается коварный змий? Это кем же надо быть, чтобы соблазнить невинную юную девушку, разыграть свадьбу, привлечь лжесвященника… Ловко же этот гнусный тип сумел всех ввести в заблуждение. Есть ли вероятность, что Чарльз унаследовал нрав от отца? Джеймс покачал головой. Нет. Только не тот Чарльз Поуп, которого он знал.

Анне в тот вечер муж показался притихшим. Весь ужин он просидел в полном молчании, ковыряя вилкой куски в тарелке. Он слушал, как Оливер повествует домочадцам о современном состоянии Манчестера, но никаких комментариев не делал. Оливеру было что порассказать о столице текстильной промышленности. Увиденное произвело на него огромное впечатление, и говорил он с живостью.

– Значит, поездка была удачной? – спросила Анна.

– Пожалуй, – с неожиданной осторожностью произнес он и глянул на отца.

Сьюзен участвовала в разговоре не больше Джеймса. Весь вечер она казалась задумчивой без видимой на то причины. Она почти не притронулась ни к еде, ни к вину. Рассказ Оливера мало интересовал ее, но она делала вид, что внимательно слушает, в основном для того, чтобы не говорить самой.

Позже, когда Джеймс стоял у себя в гардеробной, вытянув руки, пока его слуга Майлз расстегивал манжеты на рукавах господина, в дверь, тихонько постучав, вошла жена.

– Майлз, вы не оставите нас одних? – попросила она, садясь в стеганое кресло в углу. Агнесса уютно устроилась у нее на коленях, свернувшись калачиком.

– Конечно, мадам, – с глубоким поклоном ответил слуга.

Майлз временами бывал чересчур угодливым. В семье Тренчардов этот человек работал сравнительно недавно: чуть больше года назад он покинул продуваемый сквозняками замок лорда Гленэйра в Шотландии и переехал в Лондон. Хотя новые хозяева платили ему вдвое больше против прежнего жалованья, место на Итон-сквер Майлз считал для себя временным, рассчитывая впоследствии перейти на службу в более благородный дом. Обязанности свои он тем не менее выполнял исправно.

– Мне потом вернуться, сэр? – спросил Майлз.

– Нет. На сегодня все. Спокойной ночи, – ответил Джеймс.

Как только слуга ушел, Анна поднялась, чтобы помочь мужу расстегнуть пуговицы, предоставив заворчавшей было собаке кресло в ее единоличное распоряжение.

– Ты за весь вечер и слова не произнес. Что случилось? – прямо спросила она.

– Тебе будет неприятно это узнать.

– Говори!

Джеймс рассказал о встрече с Чарльзом.

– И что он ответил?

– Сказал, что в этих историях есть доля правды, хотя дело было и не совсем так. Потом предложил вернуть мне вложения с процентами. Я знаю, что произошло. Чарльз не захотел встать между Оливером и мной. Уверен, что суть именно в этом.

Джеймс взял со стола щетку и провел ею по голове.

– Мальчик не сделал ничего дурного. В этом я уверена, – заявила Анна.

Но желание Джеймса разрешить ситуацию она поддержала. Может быть, пора уже все сказать Оливеру? Она не слишком доверяла умению Сьюзен хранить секреты, что было поклепом на ее невестку, которая скрывала великое множество собственных секретов, но, похоже, на этот риск все-таки придется пойти. Анна отправилась в спальню и, поразмыслив, решила, что можно с выгодой воспользоваться услугами союзника.

Голос лакея огласил гостиную:

– Графиня Темплмор!

Каролина Брокенхёрст подняла глаза.

– Что?! – не слишком гостеприимно воскликнула она, но леди Темплмор уже подходила к ней.

Каролина, конечно, ждала дочь леди Темплмор, и увидеть вместо нее мать оказалось не слишком приятным сюрпризом. Она на мгновение задумалась: может, отправить к Марии посыльного и велеть ей не приходить? Нет, уже никак не успеть. Графиня встала, дабы поприветствовать непрошеную гостью.

– Как мило, – сказала она, чтобы загладить свою первоначальную не слишком вежливую реакцию. – Чай только что принесли. Могу я вас угостить?

– Благодарю, – кивнула Коринна, усаживаясь в прелестное кресло в стиле Людовика XV. – С удовольствием выпью чая, как только вы объясните мне, что это значит. – С этими словами она достала из ридикюля письмо к Марии и вручила его графине.

Леди Брокенхёрст изумленно смотрела на конверт. Конечно, она узнала письмо еще до того, как оно оказалось у нее в руках.

– Я пригласила Марию на чай. – Она и бровью не повела. – Ваша дочь должна быть здесь с минуты на минуту.

– Чтобы спланировать вашу поездку в Бишопсгейт. Как я понимаю, очередную поездку в Бишопсгейт?

– Мария – прекрасная спутница в дороге. Вам ли не знать? Вы очень хорошо ее воспитали. – Графиня уже разлила чай, и чашка перекочевала в руки Коринны Темплмор.

– К кому вы едете в Бишопсгейт?

– А мы разве к кому-то едем? – Леди Брокенхёрст продолжала вести себя непринужденно.

В отличие от леди Темплмор.

– Это вы мне скажите.

– Дорогая моя, вас что-то тревожит. Надеюсь, вы позволите мне узнать, что именно?

В ответ Коринна расхохоталась. Смена настроения была такой пугающей, что Каролина подумала, уж не больна ли ее гостья. Мать Марии вынула из ридикюля сложенную газетную страницу.

– Напротив, – сказала она. – Я нисколько не встревожена. У меня есть повод для радости, которую, я надеюсь, вы со мной разделите. Вы сегодня утром видели «Таймс»? Или «Газетт»?

– Мы не получаем «Газетт», и я не читала «Таймс». А что случилось? Да что там такое?

Леди Темплмор разгладила газету и передала ее Каролине. Там было написано: «Настоящим объявляется о помолвке между Джоном Белласисом, эсквайром, сыном преподобного Стивена Белласиса и миссис Белласис, и леди Марией Грей, дочерью вдовствующей графини Темплмор и покойного графа Темплмора».

Каролина внимательно изучила объявление. И испытала столь сокрушительное разочарование, что на секунду у нее даже перехватило дух.

– Неужели вы меня не поздравите?

Леди Брокенхёрст подняла глаза от газеты. Коринна внимательно следила за ее реакцией.

– Конечно. Примите мои поздравления. Дата свадьбы уже назначена?

– Пока еще нет. Но я не люблю, когда помолвки тянутся слишком долго.

Не успела Каролина что-либо на это ответить, как к ним снова явился лакей.

– Леди Мария Грей!

Девушка вошла в комнату и в первый момент остановилась как вкопанная, увидев мать. Но когда Мария заговорила, она уже вполне владела собой.

– Я думала, ты сегодня встречаешься с леди Стаффорд.

Мать посмотрела на нее столь же невозмутимо:

– Как видишь, планы изменились. Мне захотелось показать леди Брокенхёрст это объявление.

Девушка молчала.

– Поздравляю вас! – сказала леди Брокенхёрст.

Мария и на это ничего не ответила.

Коринна начала выходить из себя:

– Не дуйся!

– Я вовсе не дуюсь. Я ничего не говорю, потому что мне нечего сказать.

Прежде чем мать успела что-либо добавить, лакей вернулся в третий раз.

– Миссис Тренчард, – объявил он, и в комнату вошла Анна.

– Боже милостивый! – Каролина встала. – Какой удивительный сегодня день!

Увидев в комнате леди Темплмор, Анна растерялась не меньше, чем хозяйка.

– Если бы я знала, что у вас посетители, то не стала бы вас беспокоить. Но меня сразу провели наверх.

– Вот и замечательно. – Каролина в кои-то веки была искренне рада видеть Анну, ибо напряжение между матерью и дочерью становилось невыносимым.

– Разрешите представить вам миссис Тренчард, – сказала она, обращаясь к леди Темплмор.

– Мне кажется, мы виделись здесь на суаре некоторое время назад, – вежливо заметила Анна.

– Правда? Может быть. – Леди Темплмор лихорадочно соображала, как бы поскорее уйти и забрать с собой дочь, пока здесь не назначили никаких новых поездок в Бишопсгейт.

– Здравствуйте, миссис Тренчард, – произнесла Мария, и в первый раз за все это время в голосе ее прозвучала теплота.

– Здравствуйте, моя дорогая! Надеюсь, у вас все хорошо? – спросила Анна, взяв ладонь девушки в свои руки.

Леди Темплмор вдруг почувствовала, что ее возмущает подобная фамильярность. Откуда Мария могла знать этих людей, с какой стати ей так себя вести? Причем все это без ведома матери? А эта женщина – интересно, она тоже здесь, чтобы устроить еще одну поездку в Бишопсгейт? Коринне показалось, что жизнь ее дочери повернула в каком-то неведомом ей направлении.

– Мы празднуем объявление о помолвке Марии! – заявила леди Темплмор.

– Да что вы? – Анна была столь же удивлена, сколь и расстроена. Она до конца не верила, что это произойдет.

– Сегодня утром это было в газетах, – добавила Коринна.

– Должно быть, я пропустила. Посмотрю, когда вернусь домой.

Анна глянула на Марию и удивилась. Та сидела с совершенно непроницаемым видом и смотрела прямо перед собой; в нужный момент девушка автоматически приняла из рук леди Брокенхёрст чашку чая и сделала глоток.

– Я вас оставлю, – сказала Анна. – Приду в другой раз.

– Нет, прошу вас. – Леди Темплмор встала. – Мы уже уходим. Нам многое нужно обсудить. Мария?

Но девушка не двинулась с места. Вместо этого она спокойно произнесла:

– Ты иди, мама. А я хочу воспользоваться случаем и узнать, какие новости у леди Брокенхёрст. Она ведь будет моей тетей, ты же знаешь.

– Все верно, дорогая, – кивнула Каролина. – А ты – моей племянницей. Идите, Коринна, а позже мы отправим Марию домой в экипаже. Не беспокойтесь, с нами она будет в безопасности.

– Я тоже могу остаться, – сказала леди Темплмор.

– Об этом не может быть и речи. У вас есть значительно более важные дела. Уильям, пожалуйста, проводите леди Темплмор вниз, к ее экипажу.

Каролина говорила, как русский царь, читающий указ, и было понятно, что никаких дальнейших споров она не потерпит. На мгновение Анне показалось, что леди Темплмор все же намерена затеять ссору, но в последний момент она передумала и удалилась. Лакей ушел вместе с ней, а Мария, Анна и Каролина остались в гостиной.

– Я не выйду замуж за Белласиса, если вас это интересует. – Мария произнесла это так, словно приготовилась обороняться, но здесь она была среди друзей.

– Вы позволите мне сказать, что я рада? – Анна снова села.

– И я тоже, – добавила Каролина. – Хотя и страшусь предстоящего разговора с братом и невесткой. Джон предложил бы вам блестящее положение в обществе, но положение – это еще не все, и уж поверьте мне, я знаю, что говорю.

Все засмеялись, Мария – с явным облегчением.

– Как он? – спросила девушка, вспыхнув.

Ни Анне, ни Каролине не было нужды справляться, о ком идет речь.

– Думаю, у него все хорошо, – ответила леди Брокенхёрст. – Правда, я не видела его с тех пор, как мы вместе нанесли ему визит. А вы, миссис Тренчард?

– Я тоже его не видела.

Анна колебалась. Стоит ли обсуждать их внука в присутствии Марии, даже если девушка и влюблена в него? А в том, что она влюблена, Анна только что лишний раз убедилась.

– Продолжайте, – сказала Каролина. – Неприлично напускать на себя таинственность.

– Боюсь, леди Марии это будет неинтересно.

– Нет! Все, что связано с мистером Поупом, мне очень интересно! – немедленно запротестовала девушка.

Но тут вновь вернулся лакей.

– Уильям, что такое?

– Графиня Темплмор на улице, в своем экипаже, миледи. Она ждет леди Марию.

– Спасибо, Уильям, – сказала Каролина. – Леди Мария сейчас спустится.

Вышколенный слуга понял, что ему приказали уйти, и удалился. Три женщины переглянулись.

– Вам лучше идти, моя дорогая. Не стоит перечить матери больше, чем необходимо.

– Если увидите его, передайте ему от меня привет. – Мария явно примирилась с тем, что этот раунд выиграет ее мать. – И скажите, чтобы не верил тому, что читает в газетах, – добавила она и вышла.

– Теперь рассказывайте, – велела Каролина, устраиваясь в кресле поудобнее.

– Хорошо, – кивнула Анна. – Мой сын недавно ездил в Манчестер. Мне кажется, он отправился туда с единственной целью – найти сведения, порочащие Чарльза. Там Оливер встретил каких-то людей, которые обвинили Чарльза в приобретении фабрики нечестным путем, а также в обмане таможни и акцизного управления.

– Я в это не верю, – сказала графиня.

– Я тоже. Не верит и мистер Тренчард. Но моего мужа тревожит иное. По его мнению, причиной для поездки на север и подробного исследования жизни Чарльза стала ревность со стороны Оливера: тому не нравится, что Джеймс оказывает нашему внуку внимание. И теперь Чарльз не хочет вставать между отцом и сыном.

Каролина задумалась.

– Иными словами, обман становится трудно удерживать в тайне и он угрожает единству вашей семьи. Мне кажется, – медленно проговорила она, словно еще продолжая обдумывать мысль, – что нам с лордом Брокенхёрстом стоит признать Чарльза.

– Что вы имеете в виду? – У Анны перехватило дыхание.

– Подождите, я договорю. Я знаю, что все эти обвинения – полный вздор, но ваш сын явно вознамерился выставить Чарльза в худшем свете. По какой-то причине Оливер резко настроен против Поупа, и его отношение будет становиться лишь хуже. Марию Грей наверняка начнет изводить мать, чтобы как можно скорее отправить бедняжку под венец с моим никчемным племянником. Все эти проблемы можно разрешить, если вы позволите нам дать Чарльзу имя и положение в обществе, публично объявив его членом семьи. Вы знаете Генри Стивенсона? Он внебрачный сын герцога, но женился на дочери графа, и их везде принимают. Мы уже поняли, что Мария будет отбиваться руками и ногами, пока ей не разрешат быть с Чарльзом. Леди Темплмор, конечно, останется недовольна, но будет сопротивляться не так яростно, как только узнает, что за этим браком стоим мы с лордом Брокенхёрстом и что ее дочь всегда будет желанной гостьей в нашем доме. Подумайте, дорогая моя. Чарльза ждет счастливая жизнь, если вы позволите мне обеспечить ему эту жизнь. Пусть этот навет станет переломным моментом, который приведет нас к разрешению непростой ситуации.

У нее получилась целая речь, и сперва Анна всеми фибрами души протестовала, но постепенно вынуждена была признать, что в словах графини есть резон. Разумеется, Джеймс не согласится, но какие аргументы она может противопоставить прямо сейчас?

– Вы намерены объявить это публично?

– Конечно нет, – едва не рассмеялась леди Брокенхёрст. – Я просто сделаю так, что об этой новости случайно узнают. Я неофициально признаю, что Чарльз – сын Эдмунда, и только. – Каролина улыбнулась, довольная тем, как ловко она все придумала. – Правда, у нас мало времени. Мне нужно будет проинформировать лорда Брокенхёрста, и еще остается вопрос, как мы сообщим эту новость Чарльзу… – Она составила пальцы домиком и задумчиво подошла к открытой балконной двери.

– А как же София? – спросила Анна.

– Да, – кивнула графиня. – Мы должны подумать, как быть с Софией.

– Когда вы скажете мальчику, что Эдмунд – его отец, он наверняка задаст вопрос о своей матери.

– Может быть, лучше ничего ему не говорить? Думаю, вам не хотелось бы предавать имя дочери огласке?

– Вы предлагаете вообще вымарать Софию из всей этой истории?

– Я думаю в первую очередь о ее сыне. Он может заключить прекрасный брак, получить доступ в высшее общество, прожить жизнь счастливо и обеспеченно. Конечно, сейчас вы скажете, что для Софии все эти ценности не имели бы значения…

– Нет. – Какой-то внутренний порыв заставлял Анну говорить откровенно. – Нет, все это было для нее важно. София оценила бы то, что вы хотите сделать для Чарльза.

Леди Брокенхёрст улыбнулась, на этот раз теплее, чем обычно.

– Вы очень любезны. И я тронута. Значит, мы договорились?

– Я должна посоветоваться с Джеймсом, – сказала Анна, но она уже знала, что ни его, ни ее мнение не будет значить для Брокенхёрстов ровным счетом ничего.

Кверк привез ее обратно на Итон-сквер. Потом он рассказывал в людской остальной прислуге, что весь недолгий путь госпожа была молчалива и задумчива. Она так и просидела до самого дома, не сказав ни слова, только смотрела в одну точку перед собой, углубившись в размышления.

Когда они приехали домой, Анна отправилась к Джеймсу в библиотеку. Он сидел за письменным столом и читал.

– Каролина собирается все ему рассказать! – выпалила она, в отчаянии сжимая руки. – Леди Брокенхёрст хочет признать Чарльза своим внуком. По ее словам, люди спокойно отнесутся к тому, что он незаконнорожденный. Общество примет молодого человека, если все увидят, что он член семьи Брокенхёрст. И невесту графиня ему уже подобрала.

– Чарльз на это не пойдет.

– Пойдет, – перебила Анна, поднимая руку. Ей снова приходилось быть честной. – Он относится к леди Брокенхёрст с огромной симпатией. Да и я тоже, если уж говорить откровенно. Графиня очаровательная женщина. Но она уведет Чарльза от нас еще дальше.

Джеймс неподвижно смотрел в огонь.

– А София? Какую роль отведут ей в этой счастливой истории?

– Леди Брокенхёрст считает, что София вообще не должна играть здесь никакой роли. Он будет сыном Эдмунда Белласиса, а его мать останется таинственной возлюбленной, чье имя растворилось в тумане времени. При таком раскладе репутация Софии будет в безопасности и нам не придется расплачиваться.

Джеймс пристально смотрел на жену.

– Тогда, считай, Чарльз для нас погиб.

– Что значит погиб? – не поняла она. – Почему? Это репутация Софии погибнет, если все откроется.

– Нет, – покачал головой Джеймс. Как может его жена, обычно такая проницательная женщина, не видеть истины? И повторил: – Тогда, считай, Чарльз погиб – для нас!

– Каким образом?

– Если лорд и леди Брокенхёрст признают Чарльза своим внуком, то тогда ради нашей дочери мы должны будем уйти в тень и больше не пытаться сделать его частью своей жизни.

– Нет! – Анна почувствовала, что у нее по щекам льются слезы.

– Да, – настаивал Джеймс. Анна должна отчетливо понимать, чем им это грозит. – Если графиня сдержит слово и не станет называть имени матери, то наш долг перед Софией – уберечь от поругания ее память. Чем чаще мы будем видеться с Чарльзом, тем выше риск, что кто-то заподозрит между нами связь. Если мы любим нашу дочь, то должны отказаться от внука.

Анну захлестнуло горе. Ей показалось, что ее прекрасная и гордая София умирает во второй раз.

Джеймс взял жену за руку, словно пытаясь дать ей силы вынести этот удар.

– Увы, ничего не попишешь. Мы отдадим Чарльза семье Брокенхёрст и навсегда потеряем его. Пожелаем ему счастья и будем жить, как прежде.

Джон Белласис был в ярости. Он ненавидел, когда его загоняют в угол, но хуже всего было то, что его обставил слуга, дворецкий. Джон считал себя человеком опытным. И подумать только, он, такой умный, образованный, утонченный, капитулировал перед каким-то простолюдином. Всю дорогу до Бакленда – так называлась деревня в Суррее, где жил преподобный мистер Поуп, – Джона, сидевшего на заднем сиденье кареты, буквально передергивало от раздражения. В конце концов ему все же пришлось заплатить этому отвратительному Тёртону еще двадцать фунтов, чтобы увидеть первую страницу письма и узнать адрес. Разумеется, можно было бы самостоятельно выяснить, каким приходом руководит Поуп, но сколько бы это заняло времени? Белласис корил себя за то, что не начал заниматься этим делом раньше. А теперь дворецкий воспользовался тем, что Джон оказался в безвыходном положении. Ведь если он хочет извлечь из сложившейся ситуации выгоду для себя и для своего отца, то ему обязательно надо встретиться с преподобным мистером Поупом лично и собрать все факты, прежде чем обращаться к тетушке.

Проезжая через деревню, мимо пруда с утками, стайки задиристых кур и крикливых гусей, Джон невольно вспомнил, почему он живет в «Олбани». Наверняка кто-нибудь назвал бы эту картину сельской идиллией – занят своей тяжкой работой кузнец, а через лужайку от него низко согнулся колесник, вставляя спицы в обод, – но Джону было не до буколического очарования. Сельская местность навевала на него скуку, а от свежего воздуха он начинал кашлять.

Неподалеку от приземистой саксонской церкви с примыкающим к ней большим кладбищем, где было множество могил, Белласис обнаружил жилище приходского священника. Домик с фасадом из известняка и заросшим розами садиком был довольно мил, хотя, как с облегчением отметил Джон, скромнее по размеру и менее помпезен, чем дом его отца в Лимингтоне. Было приятно хоть в чем-то почувствовать превосходство над Чарльзом. Джон велел кучеру подождать, а сам пошел по садовой дорожке.

– Что вам угодно, сэр?

Дверь открыла престарелая экономка. Сгорбленная, с убранными под чепец седыми волосами и длинным, похожим на клюв носом, старуха напомнила Джону стервятника, которого он однажды видел, когда вместе с приятелем посетил новый зоопарк в Риджентс-парке, где животных изучали с научной точки зрения. Представившись мистером Сандерсоном, Белласис изложил свое дело, после чего его провели в скромную гостиную. В ней было тепло и уютно, за каминной решеткой горел огонь, а над камином висел пастельный портрет, на котором Джон сразу узнал Чарльза Поупа в юности. Джону тут же вспомнился портрет преподобного мистера Поупа, который видел в лондонском кабинете молодого коммерсанта. Вполне возможно, что автором обеих картин был один и тот же художник. Образ юноши был решен в романтическом ключе: свободного покроя рубашка, которая очень шла Чарльзу, небрежно причесанные кудри, но в голубых глазах читалась скрытая сила. Джону стало неловко разглядывать портрет человека, чью тайну он собирался разоблачить.

– Добрый день, сэр! – послышался женский голос.

Джон обернулся. В дверях стояла полная дама лет пятидесяти с небольшим, в простом черном платье без отделки. Добрые глаза; к убранным назад волосам приколот небольшой вдовий чепец; лишь аккуратные завитки обрамляют лицо.

– И вам доброго дня, мадам, – ответил Джон.

Она указала ему на стул у камина, села сама.

– Чем я могу вам помочь?

– Вообще-то, я надеялся поговорить с вашим мужем.

– Тогда, боюсь, вы зря потратили время на дорогу. Преподобного мистера Поупа больше с нами нет. Во вторник будет год, как он умер. Вам повезло, что вы застали меня здесь. Вскоре мне предстоит освободить помещение для нового викария.

– Как это тяжело, – с участием покачал головой Джон.

– Вовсе нет. Новый викарий позволил мне прожить здесь еще целых двенадцать месяцев, и это очень щедро с его стороны. Вам ни к чему обо мне беспокоиться. Сын перевезет меня в Лондон, и я буду жить там вместе с ним, так что мне предстоит настоящее приключение, а в мои годы это большая удача. – Собеседница покраснела от удовольствия.

Джон досадовал на себя. Почему было не выяснить все заранее? У двери послышалось какое-то движение, и в комнату нетвердой походкой вошла старая женщина, которая впустила его. Она поставила поднос с чайником и чашками на столик в углу. Как только они вновь остались одни, миссис Поуп встала и принялась разливать чай.

– Может быть, я чем-то могу вам помочь?

– На самом деле я хотел поговорить о вашем сыне.

– Вы знаете моего сына, мистер Сандерсон? – улыбнулась вдова.

– Мы встречались. – Джон решил по возможности придерживаться истины. – Я бывал в его конторе в Сити.

– Тут у вас передо мною есть преимущество, – сокрушенно вздохнула миссис Поуп, но ее добрые глаза при этом светились от гордости.

– У него очень хорошо идут дела, – заметил Джон.

Наверняка, назвавшись другом Чарльза, он выведает у матери гораздо больше, чем в качестве врага.

Она чуть не засмеялась от удовольствия.

– Знаю. Чарльз ведь приобрел ткацкую фабрику. Это так далеко от того, на что рассчитывал его отец, когда все только начиналось, но, благодарение Господу, мой супруг прожил достаточно долго, чтобы успеть погордиться достижениями Чарльза.

– Вы сказали, ваш муж рассчитывал на нечто иное, когда все только начиналось?

– Мы оба рассчитывали. Поначалу казалось, что лучшее будущее для Чарльза – служение Церкви, но по мере того как мальчик рос, становилось понятно, что подлинные его таланты лежат в другой сфере. – Миссис Поуп говорила радостно, с удовольствием вспоминая те давние славные деньки.

Джон глотнул чая.

– А почему вы сказали «когда все только начиналось»?

Вопрос был неожиданным, но женщина еще ничего не заподозрила.

– Ну, я имела в виду, когда Чарльз впервые… Когда мы впервые… То есть когда он был еще совсем ребенком и мы начали задумываться о его образовании. Наш сын очень хорошо учился!

Она явно почувствовала, что вновь обрела почву под ногами, и в качестве награды взяла себе печенье.

Джон отважился сделать решительный ход:

– А у вас есть свои дети, миссис Поуп, или Чарльз ваш единственный подопечный? – (Хозяйка дома недоуменно посмотрела на него.) – Я должен был объяснить, – с извиняющимся видом подняв руки, сказал Джон. – Я друг Джеймса Тренчарда. На самом деле именно так я и познакомился с Чарльзом.

Она вновь расслабилась, от мимолетной тревоги не осталось и следа.

– Понятно.

– Как замечательно, что мистер Тренчард с самого начала взял на себя ответственность за мальчика. Он был весьма щедр.

– О да, очень щедр. Всегда.

– Он единственный, кто помогал юному Чарльзу, с тех пор как вы с мужем приняли мальчика в семью? Я имею в виду, кто-то еще участвовал в этом? Вы получали какой-то дополнительный доход, воспитывая чужого ребенка?

Но теперь миссис Поуп наконец заподозрила, что разговор принял весьма странное направление. Ее чело затуманилось.

– Чего вы от меня хотите, сэр? – осведомилась она, отставив чашку. – Какую цель вы преследуете?

– Уверяю вас, я спросил просто так. – В определенном смысле Джон уже получил то, чего хотел, и не слишком боялся, что разговор на этом и оборвется. – Просто я столько слышал о вас от Джеймса, что мне стало любопытно познакомиться с вами лично, раз уж я проезжал мимо.

Но миссис Поуп уже прокручивала в голове весь их разговор, и некоторые реплики гостя, прежде казавшиеся ей вполне безобидными, теперь настораживали.

– Допустим. Но тогда почему известие о кончине моего мужа оказалось для вас новостью? – Она встала. – Я не верю вам, сэр. Непохоже, что вы знаете Чарльза, а если даже и знаете, то я не верю, что вы желаете ему добра. И сейчас я уже сомневаюсь, что мистер Тренчард когда-либо говорил вам о нашей семье. Но я непременно напишу ему, что вы ко мне приходили.

Поскольку Джон назвался вымышленным именем, это его не беспокоило.

– Простите, что расстроил вас, миссис Поуп, но если бы вы…

– Будьте любезны уйти, сэр. – Она подошла к колокольчику, резко подергала его и молча дождалась появления все той же старой женщины. – Джанет, мистер Сандерсон уходит.

Джон встал:

– Извините, если обидел вас, мадам. Спасибо за чай.

Но миссис Поуп не проронила больше ни слова, только ждала, пока он уйдет из комнаты. После этого села за письменный стол, взяла лист бумаги и начала стремительно писать.

Сьюзен Тренчард приехала в Айзелуорт, чтобы объясниться с Джоном или, по крайней мере, поведать ему свои страхи. Но тот не слушал ее. Он был слишком погружен в свои мысли, даже когда Сьюзен отдавалась ему в любовном гнездышке, которое теперь стало ей таким родным. Наконец он рассказал, что его занимает.

– Ты это серьезно? – Сьюзен перекатилась на другой бок, чтобы видеть лицо Джона. Когда она приехала, ей нездоровилось, но новость, которую молодая женщина только что узнала, заставила все прочие тревоги улетучиться у нее из головы. Сьюзен была потрясена.

– Вполне серьезно. Он же как-никак мужчина.

Джон посмотрел на часы. Пора было одеваться. Надо успеть вернуться к ужину, но уходить совершенно не хотелось. Похоже, он и впрямь потихоньку привязывается к этой женщине. Он провел рукой по ее теплой мягкой коже. Да, привычка – большое дело.

– У мистера Тренчарда есть внебрачный сын? – Сьюзен захохотала, и ее глаза засверкали, отражая свет, так что Джон не в состоянии был отвести взгляд. – Но он же такой скучный!

– Даже скучные люди занимаются любовью.

– А то я не знаю! – застонала Сьюзен, вспомнив жалкие, бессмысленные потуги Оливера. – И что же стало с этим мальчиком? Интересно, где он сейчас?

– Этот мальчик уже совсем взрослый. Все произошло двадцать шесть лет назад. И представь себе, мы точно знаем, где он сейчас, – улыбнулся Джон, глядя на любовницу. Он вдруг почувствовал прилив оптимизма.

– Зачем ты меня дразнишь? Скажи, я с ним встречалась?

– Да.

– Мы хорошо знакомы?

– Понятия не имею, насколько хорошо ты знаешь Чарльза Поупа, – пожал плечами Джон.

Сьюзен резко села, ахнув.

– Так это Чарльз Поуп?!

– Похоже на то.

Она снова упала на подушки.

– Ну что же, в этом есть определенный смысл. Оливер вне себя оттого, что мистер Тренчард делает для этого молодого человека все, что только можно. Выделяет ему средства с тех пор, как тот появился в Лондоне, а теперь еще вложил немало денег в предприятие Поупа в Манчестере. Разнообразные знаки внимания льются на Чарльза дождем, а на днях Оливер обнаружил, что они вдвоем обедали в клубе его отца. А слышал бы ты, как мистер Тренчард говорит об этом юноше! Даже имя его не может упомянуть без улыбки. Если бы я не знала своего свекра как облупленного, то предположила бы, что он влюблен в мистера Поупа.

Джон скривился от отвращения:

– Ну и гадости приходят тебе в голову! Как ты думаешь, миссис Тренчард что-нибудь подозревает?

– Я бы не сказала, – нахмурилась Сьюзен. – Она симпатизирует мистеру Поупу, и ты ее видел, когда она приехала посмотреть на его рабочий кабинет. Но это можно объяснить интересом ее мужа к фабрике в Манчестере. Моя свекровь, знаешь ли, всегда была себе на уме. Трудно догадаться, о чем она думает.

– Ты ее любишь?

Сьюзен задумалась.

– Вообще, да, пожалуй. Больше, чем она меня. Если бы мне надо было взять кого-то из них с собой в новую жизнь, я бы выбрала именно Анну.

– Взять в новую жизнь? И когда же эта жизнь начинается?

– Еще сама точно не знаю.

Она провела языком по нижней губе, чтобы та заблестела.

Джон начал одеваться.

– Интересно, что Джеймс держал это в секрете от родных. Большинство мужчин уже давно бы признались. Половина аристократических семейств Англии признала потомков, родившихся в результате внебрачных связей. А Тренчарды чем хуже?

– Ему не хватает смелости, – покачала головой Сьюзен. – Он, вероятно, думает, что, утаив свою связь, он щадит чувства жены или Оливера, который, будь уверен, воспримет эту новость без особой радости. Но на самом деле все не так. Джеймс Тренчард опасается за свое положение в обществе.

– А у него и нет никакого положения в обществе! – рассмеялся Джон.

– Но он-то думает, что есть. Или, по крайней мере, надеется на это.

Теперь она тоже смеялась. Но вдруг посерьезнела.

– Погоди. Если Поуп – внебрачный сын Тренчарда, то почему тогда с ним так носится леди Брокенхёрст? Ты же не забыл, как графиня тогда водила его по всем гостиным.

– Прекрасно помню, – кивнул Джон. Он застегнул рубашку и, глянув на себя в зеркало, пригладил волосы. – Слушай, а сколько ей было лет, когда родился Чарльз? Сорок один?

Сьюзен, недоумевая, уставилась на любовника. На что это он намекает?

– Не говори ерунду, – покачала она головой.

– Почему они вдруг оказались на званом вечере в ее доме? С какой стати леди Брокенхёрст вдруг приглашать Тренчардов? Это ведь люди совершенно иного круга. Так что все сходится.

– Даже слушать не желаю подобную чушь!

Сьюзен вылезла из постели и пошла собирать свое белье, разбросанное по полу.

Но Джон уже начал обдумывать эту идею, и она нравилась ему все больше.

– А почему это так уж невозможно? Это бы все объясняло. В том числе почему твой свекор соблюдает такую секретность.

Сьюзен подошла к любовнику, чтобы тот помог ей справиться с корсетом, и терпеливо стояла, пока он застегивал крючки. Она попыталась вразумить Белласиса:

– Двадцать пять, вернее, двадцать шесть лет тому назад графиня Брокенхёрст, должно быть, была одной из самых роскошных женщин в Англии: дочь герцога, сестра герцогини, дама в расцвете сил и на вершине общества. Джеймс Тренчард, напротив, служил интендантом в армии герцога Веллингтона в Брюсселе. Интендантом! Толстый, приземистый мужчина с лицом мясника, человек плебейского происхождения, да к тому же в те дни у него еще не было приличных денег. Во всяком случае, его тогдашнее состояние было несравнимо с богатствами, которые он обрел позднее. Да с его внешностью, чтобы затащить в постель леди Брокенхёрст, он должен был быть как минимум царем России.

Джона эти рассуждения не убедили.

– Но, держу пари, он даже тогда был пробивным, стремился воспользоваться любой возможностью, которая перед ним открывалась, стремился завоевать положение в обществе. Поэтому неудивительно, что его привлекла моя дражайшая тетушка.

Сьюзен уже надела платье и повернулась к любовнику спиной, чтобы он застегнул ей пуговицы.

– Нельзя так, Джон. Опасно говорить такие слова.

– Возможно, и опасно. Но это не значит, что они неверны. Ладно, может, у тебя есть более убедительное объяснение? Ты можешь предложить иную гипотезу, в которую вписывались бы все обстоятельства, вплоть до последней мелочи?

Сьюзен молча смотрела, как Джон натягивает ботинки. Выпрямившись, он взял плащ. Можно было идти.

Назад: 7. Деловой человек

Дальше: 9. Прошлое – чужая страна