Глава 4

Как мы ни спешили, но на награждение все-таки опоздали. Это стало ясно еще в пути.

Поток встречных машин стал плотнее, и Боливар свернул с трассы в пролесок. Теперь, как он объяснил, стоило попытаться перехватить Евгению в конюшне.

И не ошибся. Помощницу жокея мы застали у денника Арабеллы. Она чистила лошадь специальными скребками и увлеклась так, что не заметила, как мы подошли.

– Вот, красавица моя, так-то лучше, – ласково приговаривала она. – А то стоишь здесь вся в мыле, пахнешь плохо. А Степаныч сейчас тебе деликатесов принесет. Яблоки у него в саду – отпад. Он их специально для тебя обещал собрать. Два мешка. Ты же любишь яблоки?

Арабелла легонько заржала, как будто действительно ответила. Я уже было собралась приветственно кашлянуть, но Боливар меня опередил. Громко топая, он подошел к заграждению и протянул букет.

– Принимай поздравления, победительница!

Евгения резко обернулась. Странно, чего она так испугалась? Но Боливар, похоже, ничего особенного не заметил. Влюбленные мужчины бывают жутко невнимательными.

– Боля? Что ты здесь делаешь? – Евгения сделала вид, что не замечает букет.

– Поздравить тебя хотел, – просиял Боливар. – Вы же с Арабеллой победили? Или я что-то путаю?

– Победили. – Она улыбнулась. – Не первое место, конечно, но в пятерку лучших попали. Теперь у Арабеллы есть шанс получить разрешение на участие в международных соревнованиях.

– Круто! Вы теперь вроде местной достопримечательности? Знаменитость из Свечина! Красиво звучит, – не унимался Боливар. – Ты, наверное, рада ужасно?

– Была бы рада, если бы не трагедия с Романом. И ведь надо же было, чтобы именно сегодня!..

– Это да, ужасно, – спохватился Боливар. – Теперь еще это расследование… Тоже, наверное, настроение не поднимает.

– Какое расследование? – Евгения насторожилась, даже голос зазвучал как-то напряженно.

– Обычное, с детективами. Причину смерти нужно же установить, – не очень уверенно пробормотал Боливар.

– Так следователь уже все установил: несчастный случай, перелом шейных позвонков, несовместимый с жизнью, в результате падения с высоты. Мне сам Кугушев так сказал.

– Этот вопрос еще не закрыт. – Я выступила из тени. – У вашего шефа нет уверенности, что это действительно была естественная смерть. Чтобы исключить ошибку, он нанял меня вести расследование.

– Снова вы? – не слишком вежливо хмыкнула Евгения. – И что же вам нужно на этот раз?

– Утром нас не представили друг другу. Вернее, представили не совсем точно. Позвольте исправить ошибку. Я частный детектив Татьяна Иванова. Вас я, конечно, уже знаю. У меня к вам несколько вопросов.

– Вас нанял Кугушев? – уточнила Евгения.

– Совершенно верно. Так что, уделите мне время?

– Пойдемте на воздух. Здесь недалеко зона отдыха, думаю, там будет удобно.

Проходя мимо Боливара, Евгения подмигнула ему и забрала букет. Он просиял и бросился вперед – открывать дверь. Я следовала на некотором расстоянии за обоими и тихонько усмехалась.

Евгения пересекла двор и направилась в сторону лесополосы. Боливар остался у машины, а я поспешила догнать ее. Через пару минут перед нами открылась живописная полянка с беседкой, увитой плющом и скрытой от посторонних глаз кустами шиповника.

– Уютное место, правда? От конюшен недалеко и выглядит симпатично. – Евгения уселась на скамью. – Вам нравится?

– Действительно, симпатичное место, – согласилась я. – Часто здесь бываете?

– Только когда хочу укрыться от назойливых ухажеров. – Она засмеялась.

Бедный Боливар!

– Не сердитесь на него, Евгения. Парень питает к вам самые нежные чувства.

– Да он ведь мальчишка, – пожала она плечами. – Сколько ему? Двадцать? Двадцать два? А мне сколько?

– Да разве возраст – помеха для серьезных отношений? Скорее всего, причина не в этом. У вас уже есть претендент на руку и сердце, я угадала?

– Нет, – просто ответила Евгения. – Но не потому, что я убежденная мужененавистница, просто пока не встретила мужчину, с которым хотелось бы строить жизнь всерьез. Вот и все.

– А Роман вам нравился? – осторожно поинтересовалась я.

– Вы имеете в виду как мужчина? Нет, Романа я как кандидата в мужья никогда не рассматривала. Справедливости ради должна сказать, что и он видел во мне только товарища. Мы были друзьями, и это гораздо ценнее какой-то мимолетной интрижки. Жаль, что все так случилось. Он был хорошим парнем. И другом хорошим.

Евгения отвернулась, чтобы смахнуть слезы. Плечи ее слегка подрагивали. Когда она снова повернулась ко мне, слез на ее лице уже не было.

– Так о чем вы хотели поговорить? Наверное, будете задавать те же вопросы, что и следователь?

– А какие вопросы вам задавал следователь?

– Стандартные, я думаю. Когда последний раз видела, о чем разговаривали, не показалось ли поведение Романа странным, в каком он был настроении и все такое.

– Тогда я попрошу вас не дожидаться моих вопросов и попытаться описать состояние Романа в последние несколько дней. Меня особенно интересует ваш последний разговор. И, конечно, хотелось бы знать, что вы сами думаете о ночном происшествии в конюшне.

Евгения не стала артачиться. Некоторые обстоятельства в ее рассказе меня заинтересовали всерьез. Первое: Евгения и не думала открещиваться от телефонного разговора с Лихаревым. Она сама рассказала о нем, прибавила, что этот разговор оказался последним, больше они с Романом не виделись и не говорили. По телефону они не ругались. Они вообще никогда не ругались, заверила Евгения. Обсудили состояние Арабеллы, ее шансы на победу в последнем туре. Роман сказал, что тренер пошел на поправку и, скорее всего, сможет присутствовать на церемонии награждения. На этом разговор закончился.

Что же получается? Роман говорил незадолго до смерти с двумя людьми, этот разговор слышал швейцар отеля, но теперь оба, и Евгения, и Егор, категорически отказываются признавать, что ссорились с ним. Спрашивается почему? Испугались, что их станут подозревать в убийстве?

Вторым удивившим меня обстоятельством была легкость, с которой Евгения говорила о замене жокея. Она прибыла на конюшню одновременно с Кугушевым. И именно она настояла на том, чтобы Кугушев обратился к жюри с просьбой о замене жокея в связи с форс-мажорными обстоятельствами. И сама проследила, чтобы разрешение было подписано. Евгения говорила об этом без тени смущения, правда, в конце разговора заявила, что сделала это в память о Романе. Прозвучало, по-моему, не слишком убедительно, но, может, в спортивной среде такое отношение к смерти коллег кажется естественным? Нужно будет выяснить.

Следующий факт, который меня насторожил: Евгения всеми силами уклонялась от разговора о Егоре. Ни слова о его человеческих качествах и отношениях между братьями, а ведь об этих отношениях она не могла не знать. В конце концов, она не один день провела рядом с Романом. Напрямую она ни разу не ответила «нет», но на все вопросы, касающиеся Егора, отвечала уклончиво или пожимала плечами, мол, не посвящена в детали. Может, у нее роман с Егором? Эту версию тоже стоит проверить.

Что же касается ночного визита в конюшню, у Евгении на этот счет была только одна версия. Роман Лихарев волновался перед соревнованиями, потому и вел себя довольно странно. Моя собеседница была убеждена, что в том, что Роман сломал шею, нет ничьей вины. Несчастный случай, только и всего. Эту версию она отстаивала с таким жаром, что к концу разговора я окончательно уверилась в обратном. Нет, не в том, что Лихарева убили, но в том, что Евгения думает именно так. Кого она старается выгородить? Это тоже задача, и мне ее нужно решить.

Мы беседовали уже довольно долго, пора было закругляться, но вдруг у Евгении зазвонил телефон. Она попросила прощения и отошла в сторону, а когда вернулась, сказала, что вынуждена меня покинуть: Кугушев вызывает.

Мы вернулись в конюшню. У Евгении была своя машина – скромная, старенькая, но вполне на ходу. Сейчас помощница Романа так торопилась, что не стала даже заходить в конюшню – сразу села в машину и уехала.

А вот я покидать конюшню не торопилась. Теперь, когда я здесь одна, нужно изучить место происшествия максимально тщательно. В первый свой приезд я не успела осмотреть помещение, в котором обычно переодеваются наездники перед тем, как садиться на лошадь. Не исключено, что там я обнаружу что-то интересное. Еще мне нужно было узнать адрес сторожа Вадика: вопрос, почему он так удачно ушел в запой именно в день смерти Лихарева, по-прежнему оставался без ответа. А еще я собиралась осмотреть денник Арабеллы и получить консультацию у конюха. Мне хотелось узнать, как реагировала бы лошадь, если бы совершенно незнакомый человек попытался вывести ее из конюшни. Версия, что ночью Лихарев мог быть в конюшне не один, не казалась мне такой уж невероятной.

Первым делом я обошла манеж и осмотрела самые дальние закутки. Нет, ничего такого, что привлекло бы внимание. Тогда я отправилась к деннику Арабеллы. Лошадь мирно пожевывала сено. Я осмотрела задвижку, убедилась, что никаких секретных засовов здесь нет, и двинулась вдоль других денников – хотелось сравнить условия содержания лошадей.

Что ж, приходилось признать, что все в конюшне обустроено по единому стандарту. Различий между аутсайдерами и фаворитами здесь явно не делали.

Я перешла в раздевалку. Длинная комната с тремя небольшими окнами под потолком, ряды шкафчиков, на каждом табличка с именем того, кто им пользуется. Шкафчик Лихарева был третьим с краю. Как ни странно, он не был опечатан.

На плечиках висел костюм жокея. На верхней полке – котелок, внизу – специальная обувь для скачек, еще со следами земли. Здесь же на обыкновенном крючке одежда попроще: спортивный костюм, хлопчатобумажная футболка и хлопковые же перчатки. Я отодвинула котелок и пошарила на полке, но никаких других вещей там не оказалось. Тогда я залезла по очереди в каждый карман костюма. Увы, ничего стоящего. Я стала закрывать дверцу, как вдруг откуда-то сбоку выпало что-то круглое и откатилось под шкаф. Я нагнулась, пытаясь рассмотреть, что это может быть.

Прямо под шкафом лежал скомканный лист фольги, а за ним тот самый выпавший предмет – монетка. Я повернулась к свету, чтобы рассмотреть ее повнимательнее. Десять канадских центов с парусником на реверсе. Наверное, талисман. Мне уже приходилось видеть десятицентовики в роли талисманов, приносящих удачу.

Ни о чем больше я подумать не успела. В комнату кто-то вошел, и до меня донесся негромкий разговор.

– Рассказывай. Ты был у него? Что он помнит? – прошептал первый голос.

– Тише ты, услышать могут, – одернул его второй. – Погоди, я проверю, нет ли кого в раздевалке.

– Слушай, хорош в шпионов играть. Нет тут никого. Все гуляют. Кто победу празднует, кто поражения заливает. Сейчас все в баре, не хуже меня знаешь, – повысил голос первый. – Не тяни резину, выкладывай.

Я замерла на месте, даже дышать старалась через раз. Тех, кто говорил за перегородкой, с моего места видно не было. По голосам я смогла определить только, что это двое мужчин. Один был явно моложе. Это он призывал своего более осторожного товарища поделиться информацией. Тот, что был осторожнее, сделал пару шагов, осмотрел ту сторону шкафов, что была меньше освещена, и вернулся обратно.

– Короче, еле растолкал его, этот ханурик никак не проспится. Вроде ничего не помнит – ни как дежурство проспал, ни откуда магарыч. Ничего не помнит, представляешь?

– Не может быть! По крайней мере, то, как начал пить, он должен помнить, – не поверил молодой. – Брешет, наверное, чтоб не сильно влетело.

– Может, и брешет. Только я постарался его убедить, что он до конца должен держаться этой версии. Следователь к нему пока не приходил. Хорошо бы, совсем не пришел. Говорят, Егор на расследовании не настаивает.

– А чего ему настаивать? Прикарманит братнины денежки и будет жить в его доме как король, – усмехнулся молодой. – Ты лучше скажи: насчет пролома Вадик помнит? Удастся с ним договориться?

– Надеюсь, что удастся, – поспешил ответить старший. – Я к нему еще вечерком загляну, поддержу, так сказать, его состояние. С тебя пузырь, кстати.

– Будет тебе пузырь. Главное, чтобы этот ханура насчет пролома не сболтнул, иначе вылетим с работы без выходного пособия, – снова завелся молодой. – А все из-за этого полоумного жокея. И чего его в конюшни понесло? Ума не приложу.

– Сдается мне, об этом лучше не знать. Народ не напрасно поговорки сочиняет. Меньше знаешь, крепче спишь – слышал такое?

– Не глупее тебя, старый. Ладно, пойдем пролом заделывать. Я, между прочим, с самого утра ишачу, пока ты там с ханурой лясы точишь.

– Ох и балабол ты, Тимоха, – фыркнул старший. – Язык бы тебе оторвать, чтобы уважение к старшим заимел. Жалко только – как ты без языка девок станешь завлекать? Это ж твой единственный инструмент.

– А ты свой инструмент давно в футляре держишь, – засмеялся молодой. – Пойдем, музыкант. На месте инструментами померяемся.

Послышались шаги, и через минуту в раздевалке все стихло. Я постояла еще немного, давая им возможность уйти. Кажется, ушли, пора и мне отсюда выбираться. Я осторожно выглянула за дверь. В поле видимости ни души. От опасного места я постаралась отойти как можно дальше и только после этого призадумалась.

Итак, в охране конюшни обнаружилось слабое звено. Где-то здесь есть пролом, через который каждый, кто знает о его существовании, может проникнуть на территорию конюшен, минуя замки и охрану. Насколько я могу судить, секретную беседу в раздевалки вели конюхи. Тот, что помладше, – Тимоха. Второй или Степаныч, или конюх по прозвищу Капитан. Скорее, все-таки Капитан, голос Степаныча я должна была узнать, пусть даже он и говорил шепотом.

Итак, будем исходить из того, что беседу вели Тимоха и Капитан. Насколько я поняла, им давно поручили заделать пролом, но они этого не сделали и теперь боялись, что им влетит от хозяина. За такое халатное отношение к работе и вылететь можно. С этим понятно. Но при чем здесь Вадик и его запой? Выходит, конюхи знают, кто принес Вадику магарыч? Знают, но молчат, интересно. Что это мне дает? Пока ничего. Для начала нужно найти этот самый пролом. Может быть, что-то прояснится, когда я увижу его собственными глазами.

Я вышла за ограду и медленно пошла по периметру. Забор в конюшне был добротный – сварной, цельнометаллический. Никаких подкопов, дыр или сваленных столбов не видно. Я все шла и шла, пока забор не уперся в стену конюшни. Может, пролом именно в стене?

Все так и оказалось. Что лаз в дальнем конце конюшни, стало ясно, как только я увидела копошащихся там людей. Они работали изнутри, меня им видно не было. Судя по числу свежих досок, которые успели прибить конюхи, пролом в стене внушительный – человек любой комплекции мог бы беспрепятственно проникнуть внутрь. Выходит, Лихарев прошлой ночью воспользовался именно им? Вероятнее всего. Нужно запечатлеть это место, пока горе-ремонтники не заделали отверстие. Я вытащила телефон, выставила на камере дату и сделала несколько снимков, после чего так же бесшумно развернулась и пошла назад, к настоящему входу в конюшню.

Теперь я подходила к ремонтниками изнутри и специально грохала каблуками по дощатому настилу. Чтобы привлечь внимание занятых работой людей, я сделала вид, что ищу Ивана Степановича. Мой маневр удался – из дальнего денника выглянул молодой парень и подозрительно осмотрел меня.

– Заблудились, что ли? Степаныч давно уже домой ушел. К восьми приходите, он сегодня вечером работает.

– Как это домой? Мы же с ним договаривались, – заохала я. – И что прикажете теперь делать?

– Говорю же, приходите к восьми.

– А может, вы мне сможете помочь? До восьми я ждать никак не могу. Вы очень заняты?

Наконец я добралась до последнего денника и попыталась заглянуть внутрь. Молодой конюх стал на моем пути и попытался загородить проем, не давая возможности разглядеть, что там внутри.

– Некогда мне, девушка, работы полно, – сердито проговорил он.

– А что у вас за работа? Ремонтируете? – Я удивленно захлопала ресницами.

– Ремонтируем, – пробурчал парень. – Ничего особенного, доделываем уже.

– Кто же здесь у вас дебоширил? – Я изо всех сил вживалась в роль любопытной дурочки.

– Лошадь взбрыкнула, – нехотя пробормотал он. – Внутренние перегородки поломала, вот мы и чиним.

– Надо же! – Я картинно вздрогнула. – Надеюсь, хотя бы никого не ранила? Я слышала, где-то здесь сегодня произошла трагедия. Как, неужели прямо на этом месте?

– Ничего на этом месте не случилось. Жокей вообще не на конюшне умер, а в манеже. Здесь еще неделю назад лошадка порезвилась.

– Да что вы говорите! Неделю назад! А вы все ремонтируете? Занято было стойло, что ли? Или вы лошадь в разломанном помещении целую неделю держали?

– Нет, конечно, перевели лошадку, – успокоил он. – А вы, часом, не из общества охраны животных? Как-то слишком за чужую лошадь переживаете.

– Да я просто так спросила. Ладно, раз Ивана Степановича нет, мне тоже здесь делать нечего. Удачного дня.

Я резко развернулась и направилась к выходу. Парень смотрел мне вслед, пока я не скрылась в дверном проеме.

Итак, я узнала все, что нужно. Как я и предполагала, пролом вел в конюшни. Оттуда можно было попасть и в манеж, поскольку помещения сообщались между собой, а двери, насколько я успела заметить, не запирались. Теперь мне был известен путь, которым прошел Лихарев. Через пролом он попал в конюшни, оттуда в манеж.

Но если это так, зачем тогда спаивать сторожа? Непонятно.

С этими мыслями я добрела до «Победы». Молча уселась на переднее сиденье и махнула рукой в неопределенном направлении. Боливар повернул ключ зажигания, и машина плавно тронулась с места.

Как-то все странно выходит. С одной стороны, смерть Лихарева выглядит как несчастный случай. Взбрело в голову – рванул на конюшню. Воспользовался имеющимся лазом, понятно, что не знать о нем он не мог, а потом просто не повезло.

С другой стороны, лаз этот появился еще неделю назад. Сторож, склонный к запоям, предусмотрительно выведен из строя. В манеже все подстроено так, будто Лихарев не справился с лошадью. Но ведь он мог упасть не с лошади. Он мог вообще умереть в другом месте, а в манеж тело доставили, когда он был уже мертвым.

А что, такая версия вполне имеет право на жизнь. Кто-то, у кого были причины желать смерти Лихареву, выманил его из гостиницы, сбросил с высоты, а потом устроил этот спектакль с манежными прогулками. Только почему этот кто-то оставил столько хвостов? Тот же сторож Вадик – не может трезвый человек не помнить, от кого получил недешевый презент с водкой и закуской, здесь я с конюхом Тимохой солидарна. А раз помнит, значит, рано или поздно может сдать дарителя. Соловьем запоет, как только почувствует, что лично для него пахнет жареным. И лично я постараюсь сделать все возможное, чтобы так и случилось.

Только я все равно не пойму, для чего нужно было спаивать сторожа, если попасть на территорию конюшни и без его помощи проще простого. А может, это плата за молчание, а вовсе не средство отбить память?

– Мы просто покататься или в конкретное место? – Вопрос Боливара вывел меня из задумчивости.

Я вздрогнула. Ого, вот это задумалась. Сижу у Боливара в машине, он катит в неизвестном направлении, а я даже не помню, как сюда попала. Вот и не верь после этого словам Вадика, что он не помнит, с кем пил. Здесь и без спиртного воспоминания из головы улетучиваются.

– Так куда едем-то? В гостиницу? – с надеждой спросил Боливар.

– Скажите, Боля, а вы в курсе, где обитает некий Вадик, сторож с конюшни?

– Огородная, пять, – не моргнув глазом, ответил Боливар. – От гостиницы направо и вдоль улицы до конца. Туда, значит, едем?

– Туда, – подтвердила я. – Уж очень хочется помочь человеку поправить здоровье. Ему небось тяжко теперь. Как не поддержать хорошего человека? Ведь Вадик у нас хороший человек, а, Боля?

– Видали и получше. Нет, в принципе Вадя – мужик неплохой. Особенно когда не пьет, – усмехнулся Боливар. – За водкой заезжать будем?

– Лучше за пивом, Боля. Нельзя же человека снова отправлять в пучину алкогольного кошмара только ради того, чтобы задать пару-тройку вопросов. Уж лучше мы ему чего-нибудь съестного прихватим. Как думаете, Боля, обрадуется Вадик съестному?

– А что вы хотите брать? – Боливар, как всегда, подошел к делу серьезно.

– Если у вас здесь имеется кулинария, тогда чего-нибудь горячего. Если кулинарии нет, сойдут и пельмени.

– Кулинарии нет, – заявил Боливар. – Но в угловом магазинчике всегда есть свежие пироги – с мясом, с капустой, сладкие. Интересует?

– Поехали в угловой, Боля, – велела я. – Ох, Боля, что бы я без вас делала?

Последние слова точно пришлись Боливару по душе. Он выдержал паузу и внес новое предложение:

– К пирогам можно сала взять. Знатное сало. Дорогое, правда, но оно того стоит.

– Уговорили, Боля. Возьмем и сало, и пироги. И пива подороже, – согласилась я.

Через тридцать минут я стояла в гостиной в доме Вадика и созерцала пейзаж под названием «А кому сейчас легко?». Боливар, нагруженный пакетами, был рядом.

Вадик лежал поперек дивана прямо в одежде. В изголовье стоял стул, на котором возвышались пустая бутылка водки, стакан и банка маринованных огурцов – в отличие от водки практически нетронутых.

– Думаете, удастся реанимировать? – Я с сомнением повернулась к Боливару.

– Попытаться можно. – Он взгромоздил пакеты на пустой стол. – Знаю я парочку народных способов.

– Надеюсь, это не опасно для жизни?

– Вот сейчас это и проверим, – подхватил мою интонацию Боливар. – Отойдите-ка в сторонку. Незачем вам на это смотреть.

Я послушно отошла к окну и стала издали наблюдать за действиями Боливара. Тот наклонился над Вадиком, храпящим на всю комнату, приложил ладони к ушам и начал резко их тереть. Буквально через несколько секунд Вадик зашевелился, даже попытался оттолкнуть руки Боливара, но тот оказался проворнее. Оставив уши в покое, он ловко зажал нос спящего и одновременно схватил его за шиворот и попытался придать вертикальное положение.

– Эй, ты кто? Отвали от меня, – не слишком внятно пролепетал Вадик.

– Действует! – обрадовался Боливар. – Давайте скорее пиво. Проводим последний этап реабилитации.

Я бросилась к пакетам, вытащила бутылку, открыла ее и протянула Боливару. Он поднес бутылку к лицу Вадика и отпустил нос бедняги. Почувствовав пивной дух, Вадик встрепенулся, выпрямил спину и всем телом потянулся к вожделенной жидкости.

– Погоди-ка, дружок, не так резво, – остановил его Боливар и немного отодвинул бутылку. – Здесь с тобой девушка желает пообщаться.

Он повернулся ко мне и бодренько так предложил:

– Давайте, Татьяна, приступайте к допросу.

– Может, его отпустить?

– Нет уж! Пока всего не расскажет, пусть и не надеется получить свободу, – подмигнул мне Боливар. – Зря вы, Татьяна, отказались от моего плана. Немного бензинчика, новенький коробок спичек, ватные жгутики – и Вадик выложит все, что наболело.

Я оторопело смотрела на Боливара, пытаясь понять, что он несет. Ясно, решил разыграть классическую репризу «Добрый полицейский – злой полицейский». Что ж, пусть потешится, вдруг и правда выгорит? Я снова переместилась к окну и не спеша проговорила:

– Послушай, ты же знаешь: я против насилия. Я уверена, что с любым человеком можно договориться без этих твоих садистских штучек. Вот скажи, зачем ты в прошлый раз тому бомжу волосы спалил? Он и так готов был поделиться информацией.

– А нечего было тянуть так долго! – зло ответил Боливар. – Не выпендривайся он столько времени, сейчас был бы здоров.

– Эй, вы кто? Что вам здесь нужно? – Владик трезвел на глазах.

– Не встревай, когда взрослые разговаривают, – гаркнул на него Боливар и тряхнул за воротник. – Целее будешь, понял? И вообще, советую тебе меня не бесить. Я, когда бешусь, бываю непредсказуем.

И Боливар дико заржал на всю комнату. Признаться честно, он даже меня умудрился напугать, хотя я и знала, что все это не более чем спектакль, пусть и талантливо сыгранный. Что уже говорить о Вадике? Человек мирно почивал в собственном доме, и вдруг к нему врываются двое, треплют за уши, хватают за нос, а теперь еще и угрожают расправой. От такого у кого угодно крышу снесет.

– Выпить дайте, – простонал насмерть перепуганный Вадик.

– Это тебе для храбрости или память освежить? – Боливар снова тряхнул сторожа за ворот рубахи. – Если для храбрости, тогда и тратиться не стоит. Не поможет, дружок.

– Память, память освежить, – поспешил заверить его Вадик. – Дай глоток, брат. Трубы горят.

– Ладно, подставляй рот, – смилостивился Боливар. – Накапаю тебе сорок капель для успокоения и промывки мозгов.

Вадик послушно открыл рот, Боливар залил в него небольшое количество жидкости. Дождавшись, пока Вадик проглотит, потом спросил:

– Готов отвечать?

– Задавайте свои вопросы. – Бедолага не отрывал глаз от бутылки.

– Давайте, Татьяна. Ваш выход. – Боливар склонился в поклоне и отошел в сторону.

– Скажите, любезный, по чьей милости вы находитесь в таком плачевном состоянии?

– Вы имеете в виду похмелье? – с трудом оторвавшись от горлышка бутылки, уточнил Вадик. – По своей дурости, по чьей же еще? Немного недотерпел. Мне бы завтра начать, я всегда после соревнований в загул ухожу. Хозяин эту мою слабость знает и не особо кипятится. Это я, когда работы важной нет, так расслабляюсь, значит. А во время соревнований – ни-ни, сухой закон. А тут оказия вышла, и видите, раньше времени загудел.

– И хозяина такое положение вещей устраивает? – удивился Боливар.

– А что его должно не устраивать? Лучше меня объект никто не охраняет. Меня в конюшнях ценят. – Вадик пришел в себя уже настолько, что начал хвастаться. – У меня чутье на неприятности, знаете ли.

– Только в этот раз тебя чутье подвело, браток, – ухмыльнулся Боливар.

– Да сам не знаю, как такое случилось, – потупился сторож. – Впервые такой прокол.

– А вот я знаю, как это случилось, – сказала я. – Вы же не из своих запасов водку вчера хлебали, верно?

– Почему не из своих? Как раз из своих, – насторожился Вадик. Понятно: врет.

– И на какие шиши вы, многоуважаемый, так жирно отоварились? Премию получили за отличную работу? Я сегодня была в вашей конуре на конюшне. Там, по моим подсчетам, провизии и пойла не на одну тысячу. На свои кровные, говорите, приобретали? Не иначе, копили долго.

– А если и копил, кому до этого дело? – осмелел Вадик. – Сам купил, сам выпил. Не вам меня судить. У меня свое начальство имеется, чтоб плешь проедать.

– Может, дела и нет никому, – согласилась я. – Может, я просто хотела такой же презент вам сделать. Не подскажете, в каком магазине отоваривались?

– Не помню. В поселковом, наверное, – заюлил Вадик.

– В поселковом, – протянула я. – В поселковом – это хорошо. Недалеко ехать. Вот я сейчас туда и сгоняю. Продавщица наверняка запомнила такого щедрого покупателя. Попрошу ее собрать такой же наборчик. Как думаете, она должна вас помнить? Мне вот думается, что должна. Не батон черствый брали, целое состояние по свечинским меркам оставили. Ей, наверное, за такую выручку премия полагается. Вот и поинтересуюсь, получила ли она премию благодаря вам. Что скажете, Вадик? Ехать или не стоит?

– Как хотите, – угрюмо пробурчал Вадик.

– Та-ак, значит, не хотим по-хорошему, – протянул Боливар. – Что ж, дело хозяйское. Потолкуем, дружок?

– Что вы собираетесь делать? – взвизгнул Вадик, увидев, как в руках Боливара блеснула бензиновая зажигалка.

– Память тебе освежать, болезный, – оскалился тот. – Я смотрю, водка ее порядком подпортила, даже дарителя не помнишь. Все лавры себе приписываешь.

– Какого дарителя? Не было никакого дарителя, – заволновался Вадик. – Купил бухло и закусь, что в этом криминального?

– А знаешь ли ты, болезный, что во время твоей попойки в конюшне погиб человек? Не ты ли виновник этой трагедии? – Боливар щелкал колесиком зажигалки прямо перед носом Вадика.

– Какой еще человек? – голос сторожа сразу сел.

– Роман Лихарев, – вклинилась я. – Неужели не знаете? Весь поселок гудит, а вы не в курсе. Пробрался на территорию конюшни и умер там. А может, убили.

– Убили? У-би-ли? – по слогам произнес Вадик. – Не может быть! У нас в Свечине никогда криминала не было!

– А вот теперь есть, – пожала я плечами. – И вы, Вадик, первый кандидат в убийцы.

– Да что вы такое говорите? Не мог я никого убить, зуб даю, – кипятился Вадик. – Вот скажите, в котором часу Лихарева убили?

– Около двух ночи.

– Вот! А я уже с десяти в дугу был! У меня алиби, – торжественно произнес Вадик и даже палец поднял для убедительности.

– Увы, такое алиби вам только во вред. А что, если вы в состоянии алкогольного опьянения свернули Лихареву шею и даже не помните об этом? Криминалисты найдут ваши отпечатки на теле, и все – пойдете по этапу, так и не вспомнив, по чьей вине начался этот преждевременный запой.

Глаза сторожа забегали. Я чуть ли не физически ощущала, как мечутся его мысли, как он лихорадочно пытается найти лазейку из создавшейся ситуации.

– Стоит мне сделать всего один звонок, и вас заберут под белы рученьки и доставят куда следует, – поднажала я.

Вадик не выдержал.

– Стойте! – закричал он. – Не нужно никуда звонить. Я вспомнил, откуда бухло.

– Вот это другой разговор, – убирая зажигалку в карман, одобрительно кивнул Боливар. – Вываливай все, приятель.

– Это все Краснов виноват. Пришел утром, сказал, что хочет отблагодарить за добросовестную работу. Пакет на стол поставил, – чуть не всхлипнул Вадик. – Я и не собирался пить. Хотел, как всегда, в последний день соревнований в бар закатиться. А тут такая халява. Кто ж устоит?

– Кто такой Краснов? – спросила я.

– Да владелец Пульсара. Он каждый год его на скачки выставляет, – шмыгнул носом Вадик. – Это он виноват, что я вчера напился. Знал же, что я слаб на это дело, а все равно припер бухло.

– Пульсар – соперник Арабеллы? – сообразила я.

– Ну да, можно сказать главный соперник. Он же тоже из любителей. У них с Арабеллой почти равные шансы. А кто, кстати, выиграл в итоге, не знаете?

– Арабелла выиграла, – машинально ответила я, думая уже о своем.

– Вот умница! Хорошая лошадь, стоящая. И Ромка молодец, не подвел хозяина. Выиграл-таки, – обрадовался Вадик.

– Молодец, да не Ромка, – задумчиво произнесла я. – Ромка к тому времени в морге был.

– В морге? Ах, твою ж!.. Но как это случилось? – Вадик так и не пришел в себя и до конца не осознавал случившееся.

– Упал с лошади, повредил шейные позвонки, – ответил на этот раз Боливар. – Ночью. В конюшне. Пока ты водку хлестал.

– Да ладно! Чтобы Ромка с лошади навернулся – ни за что не поверю. Ромка на коне как влитой сидит. Ни разу его Арабелла не сбрасывала. Даже не брыкалась, когда он садился.

– А на этот раз взбрыкнула, – нахмурился Боливар.

– Скажите, в котором часу пришел Краснов? – Инициатива в разговоре снова перешла ко мне.

– С утра еще, перед вторым туром. Я из конюшен в восемь ухожу, к этому времени и пришел. Я его пакет в сторожке оставил, чтобы дома не было соблазна употребить. А вечером вернулся и не удержался. А тут видите какое дело. – Вадик снова прильнул к горлышку бутылки и одним глотком вытянул все, что там оставалось. – У вас еще бутылочки не найдется? Надо помянуть Ромку-то. А к Краснову лучше не суйтесь, не советую. Он человек серьезный. Ему дай палец, так он не то что руку – целиком тебя проглотит.

Боливар взглянул на меня вопросительно. Я кивнула и вышла из комнаты. Больше мне у Вадика делать нечего. По крайней мере, пока. Я дошла до машины и остановилась, поджидая Боливара. Он догнал меня через пару минут.

– Где ты научился так людей пугать? Бедный Вадик теперь долго будет отходить после нашего визита.

– Боевики смотреть надо. Это ж лучший самоучитель по выколачиванию информации, – засмеялся Боливар.

– Как это ты до сих пор в простых извозчиках ходишь? С такими-то талантами, – подколола я.

– А мне нравится. – Боливар снова посерьезнел. – Все время на воздухе и с людьми.

– Тебе видней.

– Куда теперь? – Он сменил тему.

– В гостиницу, – решительно ответила я.

Мне срочно требовалась передышка. Нужно разобраться в собственных ощущениях и систематизировать сведения, полученные в течение дня. В том, что смерть Лихарева наступила не в результате несчастного случая, я уже не сомневалась.