Часть IV. Водочные битвы
Вика развалилась на диване в наушниках и слушала записи «битлов», которых хозяин квартиры собрал великое множество. Когда в комнате появился Влад, она удивленно посмотрела на его грязный костюм.
– Небольшая катастрофа, Вика, – почему-то виновато произнес Влад.
– Давайте почищу. – Она выключила проигрыватель и сняла наушники.
Он протянул ей пиджак, вытащил из шкафа спортивные брюки и переоделся. Тем временем Гурьянов разложил бутерброды, быстро поджарил свиные отбивные, извлек из холодильника запотевшую бутылку водки. Быстро накрыл на стол.
– Что за праздник? – спросила Вика.
– Самый главный праздник, – улыбнулся Гурьянов и поднял стопку водки. – Ну что, Влад, с днем рождения.
– У вас день рождения? – удивилась Вика.
– Незапланированный день рождения, – засмеялся Гурьянов. – Молодец, Влад, красиво упал!
– Как учили…
Вика смотрела на них удивленно, ничего не понимая.
Закончив обед, Влад и Гурьянов уединились в комнате на военный совет. Вика уже была приучена сидеть в таких случаях тихо в другой комнате и не высовывать носа, поскольку все эти подробности не для ее ушей.
Влад коротко изложил, что узнал об ахтумской бригаде.
– Твой Крошка действительно принесет что-нибудь? – спросил Гурьянов.
– А куда он денется. – Влад протянул папку, которую ему передал старший лейтенант Балабин. – Вот, убоповское досье на ахтумских.
Материал был обширный, состоял в основном из перечисления так и не доказанных злодеяний, в которых подозревались эти люди. Имелся там и список бандитов, все возможные данные на них: кто по каким статьям в розыске, кто по каким статьям оправдан. Дальше шли фотографии основных фигурантов. И вот тут друзей ждало несколько открытий.
– Вот эта морда. Сегодня, да… Он был с автоматом, палил в меня. – Влад ткнул в фотографию.
– Так, кто это? Роберт, из бывших казанцев. Прибился к ахтумским в позапрошлом году.
Следующее открытие было гораздо удивительней.
– А вот этого я знаю. – Гурьянов взял очередную фотографию.
– Щадрин Владимир Николаевич, – прочитал Влад. – Кличка Шайтан.
– Старый знакомый… Шайтаном его прозвали еще по месту службы. Сержант-сверхсрочник из бригады спецназа ГРУ. Он был просто создан для такой работы, обладал прекрасными данными. Их группа попала в засаду в Таджикистане, когда там был пик столкновений с исламистами и из-за кордона шли банды. Пленных переправили на территорию Афгана. Нам поручили провести мероприятия по их освобождению.
– Ты уверен, что это он?
– Он, чертяка. Просидел пять месяцев у «духов». Но когда мы его вызволяли, был совершенно спокоен. Ему было все равно, придем мы или его палачи. С головой у него там явно стало не в порядке. По здоровью комиссовали. Потом мы наводили справки – в плену держался молодцом.
– По оперданным, именно он заминировал в Ахтумске спортзал, где под обломками была погребена группировка Боксера, тамошнего авторитета.
– У Шайтана специализация – подрывник. А обучают в спецназе хорошо.
– Список у него бандитский послужной… – Влад только покачал головой.
– Такие люди не боятся смерти. И не любят жизнь, – произнес Гурьянов.
– А что любят?
– Фейерверки. В них осталась какая-то неутоленная страсть к разрушению… И вопрос номер один: почему ахтумские решили тебя убить? Получили информацию, что ты копаешь под них?
– Откуда получили? И почему решили сразу грохнуть?
– Кто-то на тебя, Влад, отстучал по полной программе… Может, твой Крошка?
– Вряд ли. Адрес мой он не знает. Представь, он должен был тут же побежать к ахтумским, доложиться. А они мгновенно смогли пробить мой адрес? Нет, чепуха, – заключил Влад.
– Кстати, Влад, тебе домой дорога заказана.
– Понимаю. Не маленький.
Сразу после нападения Влад позвонил Люсе и сказал, чтобы она забирала ребенка и куда-нибудь срывалась. Она начала возмущаться, но Влад ее оборвал: «Жить хочешь – делай, что говорю». Он научил Люсю серьезно относиться к таким словам. Она его обругала, но послушно собрала вещи и укатила к знакомым, так что теперь хоть за свою семью Влад был спокоен.
– Теперь главный вопрос: где искать этих гаденышей, – сказал Влад, кладя руку на досье.
– Эти документы нам не сильно помогут, – заметил Гурьянов.
Он был прав. Под каждой фамилией члена ахтумской организованной преступной группировки стояла короткая приписка: местонахождение неизвестно.
* * *
– Теперь остается распрощаться с новым директором и главным бухгалтером, – потер руки Гринберг. – И «Эльбрус», флагман производства, державший не один год переходящее красное знамя, станет наш, господа.
Художник внимательно посмотрел на Гринберга и осведомился:
– Всего-то двоих загасить, да?
– Пока да… А потом надо будет еще порешать вопрос с армянами, которые стоят за Ашотиком. У них свои взгляды по поводу собственности на «Эльбрус». Ну там тоже, может, придется одного-другого на кладбище спровадить, – махнул небрежно рукой Гринберг. – Но это уже по обстановке.
– Еще, значит, парочка жмуриков.
– Есть какие-то трудности? – удивился Гринберг, с искренним недоумением посмотрев на Художника.
Они встретились с глазу на глаз на одной из квартир Гринберга, куда тот таскал любовниц и иногда устраивал беседы с деловыми партнерами. После гибели Хоши общаться им стало куда легче.
– Трудности?! Ты насчитал уже толпу жмуриков. А я не похоронное бюро! – зло произнес Художник, прекрасно знавший, что убить человека не так просто и достаточно опасно. – Это дорогого стоит.
– Так ведь и «Эльбрус» недешев.
– Ладно, продумаем все основательно, – согласился Художник. – И только тогда будем ломать голову, как делить свалившееся богатство.
– Как делить? – непонимающе посмотрел на него заместитель по коммерции.
– Я считаю, делить надо по-братски. Половина на половину от новых акций.
– Ну, знаешь, Художник! – возмутился Гринберг. – Я за десять тысяч баксов могу нанять добросовестных специалистов, которые вполне справятся с задачей, – излагал он гладко, казенно.
– А мне никого и нанимать не надо. Я тебя просто зарежу. Как свинью. – Художник поиграл возникшим как по волшебству в пальцах ножом.
– Ты… Да как ты!..
– Как свинью, – повторил Художник.
– Но половина…
– А ты сколько предлагаешь?
– Ну пять процентов. Это немало.
– Только визжать будешь, когда железо через жирок твой пройдет.
– Ну семь.
Торговались они остервенело. Но наконец достигли взаимоприемлемых условий.
Новый директор ликеро-водочного комбината, бывший ранее заместителем, Ашот Амбарцумов, и бухгалтерша, тридцатидвухлетняя красивая и длинноногая кукла-блондинка Наталья Глущина по четвергам ужинали в ресторане «Синий парус», а потом в сопровождении шофера и охранника ехали в загородный дом продолжать банкет при свечах в постели.
Когда их темно-вишневый «Вольво» на всех парах устремился в направлении загородного дома, на трассу на третьем километре Московского шоссе с проселочной дороги выехал «КамАЗ», угнанный три часа назад.
От удара «Вольво» вынесло на обочину. Иномарка, смятая, как консервная банка, ткнулась носом в овраг, замерла.
Из машины выскочил телохранитель и тут же рухнул на землю – из кузова «КамАЗа» били из автомата. Потом киллеры спрыгнули вниз, подошли к искореженному «Вольво» и методично всадили в пассажиров по пуле.
На похоронах Амбарцумова Лев Гринберг плакал. И говорил на панихиде, где собрались и заводчане, и областные руководители, с надрывом:
– Ашот… Он… Он был не просто начальником… В нашем возрасте трудно находить новых друзей. А старые друзья уходят. Хорошие друзья. Добрые друзья. И нам остается ждать только встречи с ними там…
Гринберг плакал искренне. Ему и правда было жаль Ашота. Тот действительно являлся его другом. Но друзья друзьями, а денежки врозь.
Через два дня на него вышли армяне. Один из главарей армянской диаспоры Раф Григорян потребовал немедленно встретиться.
– Конечно, Раф, конечно, – затараторил Гринберг. – Когда скажешь…
В кабинет на заводе Раф заявился с двумя смуглыми, мощного телосложения армянами. Мрачные лица. Недобрые взоры. И в этих взорах совсем нехорошие обещания смертных мук.
– Здравствуй, дорогой. Какая потеря! – рванулся навстречу Григоряну Гринберг.
– Кто мог это сделать? – Не пожимая руки, Раф уселся в кресло. – Кто?
– Это или Леня Нарусов. Или тамбовские бандиты. У них пересекались интересы. Тамбовцы задолжали Ашотику большие деньги.
– Хотелось бы верить. – Раф пронизывающе посмотрел на хозяина кабинета.
Гринберг подслеповато моргнул и глубоко вздохнул, выражая всем своим видом скорбь.
Потом разговор вошел в более мирное русло. Повздыхали о погибшем товарище и наконец перешли к главному.
– Знаешь, ведь и наши интересы в «Эльбрусе» присутствовали, – произнес Раф буднично, озвучивая мысль, не подлежащую обсуждению. – Доля его акций нам переходит. Вместе подумаем, как будем править.
– Есть собрание акционеров, – сухо произнес Гринберг. – Есть существующий порядок. В его русле этот вопрос и будем решать.
– Акционеры? – удивился Раф. – Слова не мужа, но мальчика.
– Слова законопослушного человека. Это же не артель Ашота. Акционерное общество. И здесь свой порядок.
– Нет, уважаемый, это именно ваша артель. И клянусь, если ты причастен к смерти Ашота, ты ответишь. Но пока я не знаю этого – мы друзья. И партнеры в бизнесе.
– Партнеры? А если нет?
– На нет и суда нет. Без суда все решим. Понимаешь, все будет по понятиям, Гринберг, по справедливости…
– Вот что. – Гринберг вздохнул поглубже, кинув взор на часы. – Я думаю, вам лучше уйти.
– Мы уйдем. Придут другие, – с угрозой пообещал Раф. – Ты этот разговор всю жизнь помнить будешь. До последнего вздоха.
Тут затренькал телефон в его кармане.
– Да, слушаю…
– Папа, – послышался голос. – Папа…
Детский крик отдалился и захлебнулся. Послышался густой бас:
– Здорово, армянин. Как живешь? Как семья?
– Кто это? – Раф почувствовал, что внутри все холодеет.
– Друг. Я дал твоему Эдику конфетку. Ему понравилось… Теперь слушай, ара. Ты туда больше не ходи.
– Отпустите ребенка!
– Отпустить? Какие вопросы. Поиграем и отпустим… Ара, я твою породу знаю. Ты отправишь завтра семью в Армению или в Лондон. И пускай. Мы с детьми не воюем. Но сам умрешь. У тебя же магазины, мебельная фабрика. У тебя семья. Тебе что еще надо? Живи тихо.
Телефон замолк. И Раф со стуком положил его на стол.
– Что? – спросил по-армянски сопровождавший – бывший чемпион Армении по греко-римской борьбе в тяжелом весе, ныне хозяин кафе «Арарат».
– Пошли, – глухо произнес Раф.
Когда Раф приехал домой, сына там не было. В милицию звонить он не решился. Поднял на ноги всех армян, и они метались по городу.
Сын Рафа нашелся через три часа на бензоколонке в тридцати километрах от города.
– Как ты? – поглаживая ребенка по голове, спрашивал Раф, чувствуя, как из глаз катятся слезы.
Ребенок выглядел довольно бодрым.
– Они меня отпустили. Папа, они тебя испугались, – говорил он, пережитого страха в нем не осталось, он был горд за отца, которого боятся даже бандиты.
Вечером Раф собрал своих земляков. И обратился к хозяину кафе «Арарат», отвечавшему за безопасность общины и поддерживавшему связи с преступным миром:
– Узнай, кто это. Если Гринберг, то кто стоит за ним?
– Руднянские его прикрывали, – сказал хозяин «Арарата». – Это они участвовали в бойне, когда Боксера кончили.
– Я хочу, чтобы они умерли… Я хочу, чтобы умер Гринберг. Сегодня же жену и детей – в Ереван. А там поглядим.
– Война? – спросил хозяин «Арарата».
– Война!
Шпану отвадить – это куда ни шло. У диаспоры есть прикрытие в милиции, есть боевики, прошедшие Карабах. Но большая мафиозная война – это слишком тяжелое испытание.
– Мы сейчас не можем себе этого позволить. Мы слишком глубоко вросли корнями здесь. Нам не хватит людей и оружия, – сказал хозяин «Арарата».
– Надо людей звать! – сказал Раф.
– Кого?
Раф задумался на миг и произнес резко:
– Гарика с его бандитами. Ты же хорошо знаешь Гарика. Он поможет.
Гарик – вор в законе из Подмосковья, несколько раз оказывал диаспоре услуги, в том числе и силового характера.
– Против нас щенки. А щенки пугливы. Им лишь надо показать большую собаку. – Раф хлопнул в ладони возбужденно.
– Гарик дорого возьмет за такое дело, – посетовал хозяин «Арарата».
– Мы заплатим. И нам заплатят. За все…
* * *
– Я перезвоню через пять минут. – Влад нажал на кнопку и отложил сотовый телефон на журнальный столик.
– Крошка? – спросил Гурьянов, отхлебывая чай с лимоном.
– Он самый. Встречи хочет. На день раньше объявился. Говорит, что-то разузнал.
– Или нашел, кому тебя продать, – возразил Гурьянов.
– Не думаю. Да и встречаться с ним все равно надо.
– Надо… Но не на отшибе, а в общественном месте. Не слишком многолюдном, но и не в пустынном. Лучше в каком-нибудь метро. Я тебя буду прикрывать.
– Если решили грохнуть, и в метро грохнут.
– Не грохнут, Влад. Давай так. Метро «Тушинская». У первого вагона от центра. На скамейке. По сотовому телефону постепенно выведешь его к цели. Мы будем ждать там. При намеке на опасность – отход.
– Перестраховщик. – Влад взял телефон и набрал Крошку. – Еще раз привет. Значит, так, выдвигаешься сейчас к метро «Баррикадная» и ждешь там. В два часа я тебе звоню, и мы договариваемся, где и как.
– Это еще что? – возмутился Крошка. – Чего меня как пацана гонять?
– Я тебе все сказал…
Гурьянов покопался в гардеробе хозяина квартиры. Извлек кожаную безрукавку – та была тесновата, но в целом подходила. Нашел просторную клетчатую рубашку. Джинсы не налезли, пришлось оставить свои брюки. В серванте он присмотрел серебряную клипсу, которую прицепил к уху, и синие, круглые, как у кота Базилио, очки, устроившиеся на носу. Приобрел вид молодящегося хиппи.
– Тебе идет, – улыбнулась Вика, разглядывая его.
– А что? Когда дела закончим, уйду хипповать.
– Хватит ворковать, голубки, – зашел в спальную Влад. – Поехали. Нас громила заждался.
– Поехали. – Гурьянов спрятал пистолет сзади за поясом под рубахой.
Преодолев пробки, двое друзей доехали до «Пушкинской», оставили в переулке машину и спустились в метро. Народу там было полно, несмотря на то что час пик давно миновал. Они добрались до «Тушинской».
– Давай наверх. И веди Крошку по телефону сюда, – велел Гурьянов. – Но постепенно. Чтобы до последней минуты не знал места встречи. Держись так, чтобы во все стороны был маневр – на эскалатор, в вагон. Я вон там жду, контролирую.
Гурьянов тоже поднялся наверх, купил букет гвоздик и книжку в яркой обложке. Уселся на лавочку.
До встречи оставалось пятнадцать минут. И нужно было сделаться до этого времени совсем незаметным. Если Крошка приведет за собой людей, что-то соображающих в конспирации, маскарад стареющего хиппи не введет их в заблуждение.
Рядом ждали кого-то две девчонки лет двадцати, смешливые, жизнерадостные.
– Девушки, я обожаю Диму Билана, – подкатил он к ним, «включив» максимальное обаяние: уж в этом режиме перед ним не мог устоять никто. – А вы?
Они ошарашенно посмотрели на него. Он улыбнулся. Одна доверчиво сказала:
– Отстой.
– А Басков?
– Это для школьниц.
– А для вас?
– «Синий Ватерклозет». Вот это класс! И Арина. Голос. Манера. Класс!
– А вы кого-то ждете так трепетно? – спросил Гурьянов, обмахиваясь букетом с цветами.
– Ну уж не вас! – буркнула вторая девчонка.
– Я в печали.
Еще несколько слов, и девчонки втянулись в разговор. Теперь он был не одиноким подозрительным мужчиной, а добрым молодцем в компании двух молоденьких девушек, пусть и годившихся ему в дочки.
Наконец по эскалатору спустился Влад. А через пять минут Крошка устремился вниз по ступенькам. Он двигался как танк, с недовольным видом состоятельного человека, который давно забыл, для чего под Москвой нарыли столько нор и чего там толпится столько людей.
– Что за игры? – скривился он, подходя к Владу.
– Опасные игры, – сказал тот. – Ну выкладывай.
– Слухов много ходит. Ахтумские на ножах с Киборгом и его бригадой. Доходило до горячих действий. Офис, который под Киборгом был, они расстреляли. Наняли для этого какого-то безбашенного козла, того убили менты при задержании. Киборг у них три фуры с «левой» водкой увел. А ахтумские его магазин сожгли. Но нейтралитет сейчас. Вооруженный нейтралитет. Миротворцем между ними Сахо Старый выступал.
– Примирил?
– Временно. Ахтумские и Киборг – они же безбашенные. Их ничего не остановит.
– Что за коммерция у ахтумских?
– Одно время работали по мокрушным заказам каких-то нефтяных шишек. Чуть ли не «ЮКОСу» один заказ исполнили. Ресторан «Шанхай» под ними был. Но главное – они с одним чудиком работают. Кандидат в депутаты от правой партии. На водке деньги делает.
– Кто?
– Да есть такой Маничев.
Влад изменился в лице.
– Что, знакомый? – спросил Крошка.
– Встречались, – кивнул Влад.
– Но не это самое интересное. По водочным делам Маничев деньги качает из Свердловской области. Частью они идут на поддержку правой партии, а частью делит их с ахтумскими. И привозят их наликом! В чемоданчике. Прямо как в кино. Раз в месяц.
– Много денег?
– Ты таких не видел.
– И что, нет желающих позаимствовать?
– Никто не знает, когда привезут и куда.
– Откуда такие сведения?
– От хороших людей.
– Хорошо. Молодец. – Влад хлопнул собеседника по могучему плечу.
– Ты обещал про Васька и Лелика прояснить.
– А чего тут прояснять? Они тебя за дешевого лоха держат. И твое родное ООО «БАРС» стремятся на бабки приспустить.
Влад выдал информацию, какую махинацию лучшие друзья Крошки решили провернуть, чтобы прикарманить большой кредит. Бандит покраснел и сжал кулачищи.
– Спасибо, Бронепоезд, выручил. Ну Васек! Мы еще поглядим, кто из нас лох.
Влад усмехнулся.
– Давай, Крошка. – Влад хлопнул его по плечу и пошел к вагону остановившегося поезда.
Крошка постоял немного, задумчиво глядя перед собой. Его мысли были заняты тем, как он, в свою очередь, опустит своих корешей на деньги.
Гурьянов, все еще трепавшийся с девчонками, вручил одной из них букет.
– Не скучайте. Пока, – и устремился к подъехавшему поезду.
Девчонки озадаченно посмотрели ему вслед и прыснули. Хиппующий старикашка – все, что выше тридцати, виделось им как древность – им понравился. Вот только почему он сбежал, когда разговор только наладился?
Гурьянов присматривал за Владом, пока тот сделал пару пересадок, и признаков «хвоста» не обнаружил. Подошел к нему, сорвав осточертевшие очки и клипсу.
– Ну чего, панк? – спросил Влад.
– Крошка, похоже, чист. Иначе обязательно притащил бы за собой наших недругов. Что, сказал интересное?
– Еще как. Есть такой любитель детей. Маничев.
– Тот, из-за которого тебя с работы поперли?
– Да. Так вот он в наших делах завязан…
* * *
– Здорово, Художник. – Тимоха, одетый в строгий костюм-тройку, явно диссонирующий с его густо татуированными руками, развалился в низком кресле, положив ногу на журнальный столик.
Встретились эти двое в зале для приемов фирмы, работавшей под «крышей» воровского положенца. Обстановка была дорогая, офисная – мягкая мебель, сталь, пластик, вышколенные секретарши, прилизанный директор, называвший всех по имени-отчеству.
– День добрый. – Желтое, с зелеными полосками кресло приняло Художника ласково и мягко.
– Хороша хата. Если бы на Сосьме я думал, что в таких апартаментах буду толковище вести, кореша бы решили, что с головой у Тимохи плохо. Да вот только душит меня это, понимаешь. Гордыня – она от черта. Скромнее надо быть. Наш дом сам знаешь где, – постучал по столу указательным пальцем положенец.
– Отечество нам Царское Село, – хмыкнул Художник.
– А вот над этим потешаться грех. Зона для вора – святое место. Над этим не лыбятся.
– И в мыслях не было, – воскликнул Художник. Он никогда не разделял умиления воров по поводу зоны. Больше того, с удовольствием сбросил бы на свою родную ИТК-6 нейтронную бомбу, чтобы жесткое излучение вывело бы враз там всех – и администрацию, и весь сброд, который злой судебной волей туда закинули.
– Э, за мысли не подписывайся. Мысли ох какие бывают! – погрозил пальцем Тимоха и неожиданно крутанул разговор: – Ты чего с армянами не поделил?
– С армянами?
– ТОО «Эльбрус» – твой интерес. Или я запамятовал?
– Мой. И что?
– Армяне считают – ты взял там слишком много.
– Я взял? – приподнял бровь Художник.
– Я тебе не в упрек, Художник. Все понимаю. Племя молодое. Алчущее. Да вот только…
Художник молчал.
– Гарик Краснодарский должен приехать, – прищурился Тимоха. – Рассудить вас, неразумных.
– Гарик? – недоуменно повторил Художник.
– Из новых воров. Из «лаврушников». Его четыре года назад в Краснодаре короновали. Так что он вправе вопрос решать.
– К нам едет ревизор. Ну а ты что?
– А я что? Мое дело – общак собрать. И чтоб зоны в области были подогреты. Чтобы там люди были сыты, обуты. Кроме того, Художник, не слишком тяжело тебе одному ликерку тянуть?
– Понятно, – кивнул Художник.
Недвусмысленный намек на участие в прибылях. Выпихнуть его оттуда Тимоха не мог – был уговор, что комбинат достается руднянской команде. А видеть, как такие куски да мимо рта пролетают, положенцу обидно. И уже забываться стало, кто с Боксером вопрос решил. Все забывается – и обиды, и благодарность. Остается лишь выгода. Намек Тимохи предельно ясен: «Мы делим по-братски прибыли с завода, а я решаю проблемы с заезжими варягами».
– Когда он будет? – спросил Художник.
– Завтра самолетом прибудет.
– То, что он армянами подмазанный, к гадалке не ходи. И понятно, какое решение будет. Ну а дальше что?
– А дальше? Думать буду. И ты подумай…
Гарик прилетел на следующий день после беседы Художника с Тимохой. «Ту-154» замер у здания аэровокзала. Из него потянулись цепочкой люди. Подмосковного вора в законе ждали встречающие – воровской положенец Тимоха и трое шкафов в камуфляже из охранного агентства. Гарик прилетел со своими подручными: невысоким, плотным, со сломанным носом боксером и десятипудовым громилой – оба были русскими.
Расположился вор в трехкомнатном номере люкс гостиницы «Интер». «Быки» устроились в двухместном номере рядом. В принципе, телохранители не особенно были и нужны Гарику – что может случиться с гостем, за которого несет ответственность местная братва?
Культурная программа на вечер уже расписана – стол в ресторане, девочки. Куда без них? Поездка в Ахтумск для Гарика была легкой и необременительной, а деньги за посредничество в решении вопроса – очень немалыми.
Гарик происходил из рэкетиров. Жег несговорчивых «коммерсов» утюгами и делал «соски» – это когда жертву суют головой в ванну, потом дают секунду вдохнуть воздуха и окунают опять. Организовал через закрытый аэродром в Жуковском переправку спецрейсами ворованных машин в Ереван. На зоне вообще не был. Прикупил звание вора в законе за две сотни тысяч зеленых, как акции процветающей фирмы. И теперь с полным правом выступал третейским судьей в спорах между блатными с большой выгодой для себя.
В успехе предстоящего мероприятия Гарик не сомневался. Он навел справки. Вроде руднянские отмороженные, но живут по понятиям. Проигнорировать стрелку не смогут, поскольку это означает признать свое поражение. А не исполнить воровское решение у них пороха не хватит.
– Ну что, в кабак? – сказал Гарик, одергивая дорогой пиджак. – Оторвемся?
– Не против, – кивнул громила-телохранитель.
Они вышли из номера-люкс и направились к лифтовому холлу. Гарик нажал на кнопку.
Двери лифта открылись. И вор в законе увидел зрачок пистолета. Сзади, с черной лестницы, как привидения возникли еще двое парней со стволами.
Художник, не опуская ствол, предложил негромко:
– Пройдем в номер, Гарик. И тихо, без нервов. Кое о чем перетереть надо без свидетелей.
– Пойдем, – бесстрастно кивнул Гарик. Он слишком дорожил собой, чтобы рисковать.
Они вернулись в люкс. Гарика усадили в кресло.
– А вот теперь слушай, – сказал Художник. – Может, в Москве «лаврушники» в чести. У нас же правилки, где решения заранее куплены, не приняты. Здесь культурный город.
– Ты хоть понимаешь, на кого танком прешь? – спокойно осведомился Гарик.
Сколько раз выслушивал это Художник! Даже мелкая шваль становится в позу и бьет себя в грудь: «Ты знаешь, на кого наезжаешь?» Все знаем. Все понимаем…
– Тут твое слово ничего не значит, Гарик, – сказал Художник. – Уезжай.
На пистолете Макарова была самодельная глушилка. Художник направил пистолет в голову вора в законе и нажал на спусковой крючок.
Хлопок был довольно громким. Открыв глаза, Гарик понял, что жив. Бра около него разнесло, пуля срикошетила и вошла в кресло.
– Это ты зря, – покачал головой Гарик.
– Не зря. – Художник нажал еще раз на спусковой крючок, и Гарик повалился на пол, всхлипнув и схватившись за ногу.
Его телохранители напряглись, но Шайтан и Армен держали их на мушке.
– До Москвы час лету. Будешь людей посылать со всякими глупостями, киллеров разных – мы тебя достанем. – Художник присел рядом с Гариком. – Как-то так получается по жизни, что мы всех достаем.
Он повернулся и выстрелил в плечо одному из «быков», тот заскулил, сполз на пол.
– Ничего, братья славяне, – хмыкнул Художник. – До свадьбы заживет. Чурки вас подлечат.
Он резко обернулся и вышел из номера. За ним, держа врагов на прицеле, отступили Армен и Шайтан. Они сбежали по ступеням черного хода гостиницы. Нырнули в машину.
Через несколько кварталов скинули в тайник оружие, пересели в другую машину, в которой их ждала Галка. Вскоре были на штабной квартире и глушили там виски.
– Мы не слишком разошлись? – спросил дядя Леша. Он опрокинул в себя рюмку с виски и с хлюпаньем закусил соленой капустой.
– Стоит только дать слабину – нас мигом съедят. На «ликерку» вон сколько глаз зарятся, – сказал Художник. – Нельзя давать спуску.
Гарик, конечно, оскорблен. Ему жестко дали понять, что его слово ничего не значит. Чтобы ему не потерять авторитет, он вынужден будет действовать. Как? Пошлет разборную команду? Вряд ли что путное из этого выйдет. По воровским понятиям предъяву сотворить? Тут у него позиции неоднозначные. Слишком многие помнят, кем он был. Кроме того, сейчас даже на зонах воров часто ни во что не ставят, не то что на воле.
Но ждать продолжения придется. Художник был в этом уверен.
– Наказать надо армян, – произнес он.
– Надо – так накажем, – заверил Шайтан.
* * *
– Долго все это будет продолжаться? – всхлипнула Вика.
Безделье угнетало ее. А осознание того, что под прошлым подведена черта, а будущее смутно, приводило в отчаяние. Она целыми днями слушала проигрыватель или раскидывала карты – то ли на судьбу гадала, то ли на любовь.
Гурьянов в ответ только пожал плечами.
– Вот живешь так, – вздохнула она. – У тебя хорошая работа, новая машина. Одеваешься в дорогих бутиках. Ты деловая женщина и считаешь, что навечно оседлала судьбу. И вот однажды лишаешься всего. И сидишь непонятно на чьей квартире, ждешь непонятно чего. Да еще какие-то маньяки идут по твоим пятам. Я не хочу так. – Она слабо улыбнулась и вытерла слезу.
Гурьянов прижал к себе Вику. Она судорожно стиснула руки, впилась своими губами в его. Он гладил ее по голове все более настойчиво.
Закончилось все так же, как и обычно.
– Вот за эти минуты, – сказала она, прижимаясь к его груди своей обнаженной грудью, – я готова забыть обо всем. А секрет прост. Женщине нужно, чтобы ее любили. Чтобы рядом был настоящий мужчина.
– Я настоящий? – улыбнулся Гурьянов.
– Именно ты и настоящий. Остальные как из папье-маше. Вроде все на месте, но картонное. А ты… – Она вздохнула. – Гурьянов, ну скажи мне…
– Что?
– Что ты меня любишь.
– Я тебя люблю.
– Ну почему я вытягиваю из тебя эти слова, а?
– Ты не вытягиваешь. Я тебя правда люблю, – с некоторым напряжением произнес он, поцеловал ее, ощущая, что опять накатывает знакомая приятная волна, и Вика размякла.
Любишь – не любишь… Он считал, что давным-давно отыграл в эти игры. И вот теперь опять женщина задавала такой вопрос. И он сам спрашивал себя, действительно ли любит. И не находил ответа. Какая-то недоговоренность, нотка неискренности между ними. Гурьянов знал, что Вика что-то утаивает, и если работать по науке, то надо бы ее прижать всеми возможными способами. И вместе с тем понимал, что не сможет это сделать никогда.
Была половина первого. Середина дня.
– Разврат, – покачал он головой, поднимаясь с постели. – Скоро появится Влад.
– А молодые люди не одеты, – засмеялась Вика и томно потянулась.
Гурьянова бесило бездействие. Он понимал, что все идет своим путем, они отработали по пунктам план действий, но все равно маялся.
Влад опоздал на полчаса. Вид у него был довольный.
– Чай с лимоном, – потребовал он. – И бутерброды с красной икрой.
Вика принесла ему и чай, и бутерброды. А ее в награду попросили из комнаты: мол, мужской разговор не для женских ушей.
– Отлично, – заявил Влад. – Политик прибудет с Майорки, где он отдыхает от трудов праведных, и бросится наверстывать упущенное в загородном домике. Есть у него такой приют для плотских утех.
– Что, ничего не боится? – спросил полковник.
– А чего бояться? Меня он из органов выдавил. И решил, что ему теперь позволено все. Охранники нашли ему нового пацана. Будет оргия. Вино рекой. Море удовольствия. – Влад сжал кулаки.
– Когда начинаем?
– Завтра.
На обсуждение деталей ушел час. План получился вполне реальный.
Затренькал сотовый телефон.
– Я слушаю, – сказал Гурьянов. – Я. А кто же? Ну что там случилось?
Выслушав сообщение, он досадливо прищелкнул языком. И сказал своему собеседнику:
– Все понятно. Если появятся еще, сразу звони. – И дал отбой.
– Что случилось? – спросил Влад.
– У меня были гости.
– Гости? Кто?
– Они.
Как сотрудник Службы, Гурьянов имел адрес прикрытия – квартиру на северо-западе Москвы. И она контролировалась одним из соседей, который подрабатывал на Службу и сообщал обо всех подозрительных моментах. И вот на эту квартиру заявились гости – двое бугаев, представившиеся сотрудниками милиции. Они предъявили какие-то красные корки и настырно интересовались, где хозяин восемнадцатой квартиры. Перед этим они уже пару раз приезжали, крутились у дома. Один из них по описаниям явно походил на бойца ахтумской команды.
– Поздравляю. Они нас вычислили обоих, – сказал Влад.
– Кто-то опять слил информацию, – сказал Гурьянов. – И на тебя. И на меня. Этот адрес я называл только тогда, когда меня вызывали в вашу контору. Нас продал кто-то из твоих бывших коллег.
– Веселые дела.
– Теперь ни тебе, ни мне на поверхность хода нет. Пока не закончим зачистку.
* * *
По здравом размышлении Художник пришел к выводу, что действительно перегнул палку. И вообще забирает крутовато. Но тут он также знал, что никогда в жизни не уступит – ни «лаврушнику» Гарику, ни самому черту с рогами.
Наказали руднянские армян в обычном порядке. Взлетел на воздух только что пригнанный из Германии новенький «Мерседес» главы армянской общины Рафа Григоряна. Заполыхал склад, где хранилась партия товаров ООО «Кавказ». Нескольких армянских торгашей избили резиновыми дубинками, отправив в больницу.
– Люди горячие, жди ответа, – сказал Армен. Хотя он был по национальности армянином и воевал в Карабахе, но со своими земляками предпочитал не общаться.
– Не будет сразу ответа. – Художник считал, что, после того как вора в законе Гарика выкинули из города, армянская община на активный отпор не решится.
Между тем проснулась ахтумская милиция. Ей бандитские разборы надоели давно, да и у армянской общины имелись связи в руководстве областного УВД. Задержали нескольких руднянских, принимавших участие в избиении армянского торговца. Но раскрутить их не смогли, так что на этом все и закончилось.
Между тем на «ликерке» кипели страсти вокруг дележа акций и управления предприятием. Подал было голос профсоюз, но Гринберг в своей привычной манере быстро разрешил проблему – кого-то подмазал, на кого-то надавил, кого-то облапошил. И практически получил под контроль ТОО «Эльбрус». Естественно, интересы Художника забыты не были.
Вместе с Гринбергом руднянские начали открывать торговые точки в других областях – создавали сеть фирменных магазинов «Эльбрус». Естественно, в тех городах своя братва не дремала. И разборы не заставили себя ждать.
В Тверской области местные наехали на коммерсантов, открывавших магазин «Эльбрус» и забили стрелку «крыше».
Стрелка состоялась тихим прозрачным вечерочком за дырявой оградой захиревшего тракторного парка, на фоне ржавых комбайнов и сенокосилок. Художник приехал один на скромной «Волге». Это стал его фирменный понт: появляться на старенькой машине, скромно одетым, не выпячивать челюсть, говорить спокойно, а когда слов не хватает – действовать сразу – без мата, ругани, пальцевания. По заранее продуманному до мелочей плану, предельно жестко.
Противники – полтора десятков «быков», прибыли на джипе с тонированными стеклами, двух «девятках» и новеньком черном «бумере».
Художник вылез из машины, поежился. Местные несколько удивленно посмотрели на него – они привыкли, что на стрелке должно быть много народу. Чтобы сверлили друг друга ненавидящими взорами, угрожали, мерились связями и в итоге пришли к консенсусу или вцепились бы друг в друга.
Навстречу Художнику вышел лысоватый пузан, обильно разрисованный татуировками. Его пальцы были унизаны золотыми, с бриллиантами, перстнями – мода на этот прикид в Твери еще не прошла. Это был местный авторитет Тулуп.
– Здорово, братки. – Художник небрежно в приветствии махнул рукой, лениво зевнул и уставился на бугая.
– Здорово, коль не шутишь, – кивнул Тулуп. – Чего один по деревне ходишь? Не страшно?
Художник только пожал плечами.
Тулуп ждал продолжения честного базара. Художник стоял, скучающе рассматривая его, и молчал.
– Глухонемой? – не выдержал бугай.
– Ты позвал, ты и говори. У меня к вам претензий нет.
– Зато у нас есть. Стекляшку поставили на нашей земле. Налоги не платите. Не по правилам.
– Вот что, Тулуп. Мы не фраера. Мы – порядочные люди. А люди людям работать не мешают.
– Не знаю, как у вас там, в Ахтумске. А у нас – поставил стекляшку – плати, хоть ты кто.
– У меня одно предложение – вы отваливаете, и мы больше друг друга не видим.
– Ну ты и борзый. А как тебя сейчас в багажник? Да на базар настоящий, без дураков, а?
– Ты же взрослый человек, Тулуп. Двое детей, жена красавица.
– Ты чего, шкура? – подался вперед главарь.
– Сейчас школьный день заканчивается. Жена забирает из школы твоих сопляков… Ну а дальше, как вести себя будешь…
– Я тебя на куски порву, – прошипел Тулуп.
– Начинай, – усмехнулся Художник.
Тулуп зажмурился…
Художник знал, что у каждого человека есть слабые места. И знал, что каждую акцию надо готовить очень тщательно, узнавая все об объекте. Предводителю местной братвы было за сорок лет, и его слабость была в том, что он души не чаял в своих детях-близняшках и жене. Это была его ахиллесова пята.
Практически у всех, с кем сталкивался Художник, семьи и были той самой ахиллесовой пятой. И у братвы считалось против правил вовлечение близких в разборки. Другое дело у лоха-коммерсанта взять в заложники ребенка – всегда пожалуйста. Но между своими так не принято. Поскольку сегодня ты украл ребенка, завтра похитили твоего. Художник же никогда не следовал никаким правилам. И в этом была его сила.
– Теперь слушай меня. Нам ваш городишко дерьмовый нужен как дворнику прошлогодний снег, – сказал Художник. – Нам вас тут теснить без интереса. Но и свое не отдадим. Хочешь войны? Мы воюем по беспределу. И детская слезинка нас не остановит.
– В машину его, – кивнул Тулуп своим бугаям.
Художник поднял руку. И один из бойцов тут же рухнул, схватившись за простреленную ногу.
Шайтан заблаговременно оборудовал огневую точку на дереве и замаскировался, как и положено снайперу. Английская винтовка с пламегасителем и прибором бесшумной стрельбы стоила целое состояние. И работала как швейцарские часы – тихо и точно.
«Быки» кинулись врассыпную, на ходу выдергивая стволы и озираясь. Они не знали, где затаилась смерть.
Тулуп стоял, набычившись. Он понимал, что является мишенью и не успеет спрятаться. Художник даже не двинулся.
– Я так думаю, вопрос мы порешали, – сказал Художник. – Магазин сгорит или хозяин ногу подвернет – вы теперь у нас страховое общество… Тулуп, не обостряй. Дороже встанет. Лады?
Тулупа раздирали противоречивые чувства. Хотелось вцепиться зубами и рвать на части этого хладнокровного гада. Или забиться в щель и не отсвечивать.
– Без обид, Тулуп, – немножко сдал назад Художник. – Худой мир лучше доброй войны. Забыли раздор?
– Забыли, – процедил Тулуп…
Еще в паре мест подобные выяснения отношений прошли вообще бесконфликтно. Обычно местные придерживались понятия – братва братве должна давать работать. Лишь бы не хамели и шла хоть какая-то отстежка в местный общак – это долг чести.
А в Новгородской области недоброжелатели подлым образом спалили магазин «Эльбрус», подстрелили его директора, и пришлось наводить разбор по понятиям по всему фронту. Художник зарядил Шайтана и еще одного быстрого парня, который имел погоняло Гроза – из числа той пятерки, из которой бывший вояка готовил гвардию руднянских, способную выполнять специфические задачи. Они подложили бомбу в машину генерального директора ООО «Рассвет», занимающегося торговлей водкой. И заминировали загородную баню, которая и взлетела на воздух вместе с предводителем местной банды, тремя его подручными и двумя выписанными на вечер шлюхами.
Эта война затянулась на три месяца. Новгородцы направили в Ахтумск бригаду на двух машинах, их тормознула по дороге милиция, в багажнике обнаружили два автомата. И выручить залетчиков стоило немалых денег, но всех адвокаты отмазать не смогли, и один из новгородцев получил срок. Наконец враждующие стороны разошлись на исходные позиции. Решили, что магазин «Эльбрус» в городе работает так же, как и работал, однако убытки за его поджог и раненого директора никто не возмещает. Но и новгородцы хоронят своих за свой счет.
Общак команды рос как на дрожжах. Художник прикупил двухэтажный коттедж с подземным гаражом, «Опель Фронтера» и «Лендкрузер». К роскоши он относился в целом спокойно, но к хорошему привыкаешь быстро. Шайтан же только недавно выбрался из общаги – его жизнь там устраивала вполне, и ему, по большому счету, не надо было ничего. Галка, организовавшая еще две интимные фирмы, приобрела пятикомнатную квартиру. Художник нашел ей бригаду хороших строителей для евроремонта, и теперь Галка их постоянно предлагала кинуть.
– Галка, и я это слышу от дамы? Привыкай жить честно, – усмехнулся Художник.
– Нет, но отстегивать такие бабки. – Она чуть не плакала.
– Да, когда привыкли только брать…
– Эх, – вздыхала она и, вынув целлофановый пакет с баксами из кармана новой норковой шубы, которую ей подарил дядя Леша во время очередного запоя, шла расплачиваться со строителями.
Между тем произошло событие, имевшее для Художника огромное значение. В областном выставочном зале прошла его персональная художественная выставка. У него было какое-то непонятное ощущение – будто он взмыл вверх, ощутил сладость полета и вместе с тем открылся для всех, распахнул свою душу. Выставка была воспринята в городе вполне доброжелательно. Его знали как карикатуриста, а теперь познакомились как с хорошим графиком.
После первого дня выставки он сидел в оцепенении и смотрел перед собой. И вдруг возникла ясная, обнаженная до боли мысль: а на что он переводит свою жизнь? Что он творит со своей душой?
Вскоре появилось новое дело, последствий которого никто тогда представить не мог.
– Тут один джентльмен за несколько неслабых партий левака вагон денег задолжал, – сказал Гринберг, пригласив Художника в свой офис. – Раньше с ним проблем не было, а теперь…
– Кто такой? – осведомился Художник.
– Да есть мальчик-одуванчик. Живет в стольном городе. Уже месяц кормит меня обещаниями. И будет еще год кормить. Думаю, он нас просто кинуть собрался.
– Такой смелый?
– Такой жадный. И еще – ему крышуют расторгуевские. Есть такие в Подмосковье.
– Слышал я. Зеленый у них в паханах.
– Так ты все знаешь, – всплеснул руками Гринберг, умильно глядя на собеседника.
– Предлагаешь с Зеленым на разбор?
– Андрюша, ты энергичный молодой человек. У тебя все получается. Сто восемьдесят пять тысяч долларов. Ты можешь представить! Взяли и кинули… А теперь еще у этого гада проценты накапали. Ну сам знаешь. Счетчик-то на то и есть счетчик, чтобы тикать ночи и дни.
Художнику не хотелось связываться с расторгуевскими – это команда сильная и совершенно безбашенная. Но, видимо, придется…
* * *
Способы выявить источник утечки информации со времен царя Гороха одни и те же. Самый простой из них – подбрасываешь человеку, которого подозреваешь в том, что он осведомитель противника, какие-то сведения, требующие немедленного реагирования, и смотришь – если есть реакция, ясно, у кого рыльце в пушку. Но тут возможны различные варианты, в зависимости от творческой фантазии.
Влад первым делом позвонил своему бывшему сослуживцу майору Ломову, ставшему начальником отделения:
– Привет.
– Кто говорит? – настороженно осведомился Ломов.
– Лом, ты что? Не узнаешь? Это Влад.
Секундное молчание.
– Какие люди, – без воодушевления произнес Ломов. – Как ты? Уже решил, чем по жизни займешься?
– А куда податься бывшему рубоповцу? Или в бандиты, или в бизнесмены.
– Но ты-то небось в частные сыщики подашься.
– С чего взял, Лом?
– А куда тебе еще, Влад? – усмехнулся майор Ломов. – Иначе тебе – тоска и скука.
– Или на кладбище.
– Что? – опешил Ломов. – Могилы копать?
– Зачем? Лежать в них… Меня чуть не грохнули на днях. Теперь сижу, гадаю, кто из старых клиентов момента дожидался.
– Вот что, – помолчав, произнес Ломов. – Ты подъезжай вечером в контору. Переговорим.
– Нет. В контору не поеду. Но встретиться нам надо.
– Ты у себя дома?
– Я что, смертельный враг своему здоровью? – удивился Влад. – Магазин «Самоцвет» знаешь? Да знаешь ты. Мы там Глобуса сторожили. У его входа.
– Хорошо. Когда? – осведомился Ломов.
– Давай часа через два.
– Нет, я сейчас уезжаю. Давай в пять вечера…
Гурьянов подъехал к магазину «Самоцвет» в половине четвертого. Одет он был так же, как и при встрече с Крошкой, – стареющий хиппи в круглых очках и с букетом в руке. Он нашел хорошее место для обзора. И вскоре высмотрел шустрых молодых ребят. Те неторопливо прогуливались, но явно кого-то искали. Один подошел к дворнику, ткнул удостоверением, задал вопросы. Потом поспрашивал какую-то бабку.
В пять часов появился майор Ломов. Он явно нервничал, прохаживался перед магазином из стороны в сторону и все время смотрел на часы. Прождал он час, никого не дождался и отправился восвояси. Все это время те самые молодые люди держались в стороне на почтительном расстоянии.
Наконец Ломов уселся в свой подержанный «Мерседес» и убрался восвояси. Через пару минут собрались в путь и молодые люди. Они сели в зеленый «Опель Синатра».
Гурьянов бросился к своей «Волге», прыгнул на сиденье, сорвал очки и кепку, натянул куртку и прилепился к «Опелю».
– Я веду их, – произнес он в микрофон рации. – Зеленый «Опель Синатра». Смотри нас на перекрестке. Мы двигаемся к центру. Не пропусти. Понял?
– Второй – принял, – привычно произнес Влад, ощущая, что им овладевает былой азарт охотника.
На двух машинах вполне можно вести одну. Парни в «Опеле» так и не засекли за собой «хвост» и спокойно добрались до проспекта Вернадского. Там оставили машину на охраняемой стоянке и прошли в высотное здание.
– Так, что у нас на Вернадского по этому адресу? – спросил Влад, подсаживаясь к Гурьянову в машину.
– Частное охранное предприятие «Тесей», – удовлетворенно произнес Гурьянов.
– А по досье ЧОП «Тесей» имеет прямую связь с ахтумскими, – хлопнул в ладоши Влад. – Ое-ей, вычислили иуду искариотскую. Ну Лом, ну артист! Давно ведь я чуял гниду. И теперь все сошлось. Получается, что это Лом, сученыш, предупредил Политика перед тем, как я отправился к нему с обыском. И Политик успешно замел следы.
– Враг в своем доме, – кивнул Гурьянов. – Это как тебе в тарелку плюнули…
– Наверное, у Политика и Лома давно шуры-муры. Скорее всего, через Маничева Лом и на ахтумских вышел. И ведь продал меня без всяких сомнений.
Влад посмотрел на часы:
– Должен встретиться с моим человечком. Тот уже знает наверняка, каким рейсом прилетит Политик. И поедет его встречать.
Агент Влада был из ближайшего окружения Политика и предавал своего босса самоотверженно, единственным условием выдвигая: «Влад, устрой этой падле хорошую жизнь, чтобы белый свет не мил был». Благодаря ему и началось то первое, роковое дело в отношении Политика.
– Маничев отоспится, – сказал Влад. – И к завтрашнему вечеру отправится на оргию. Вернется в Москву утром. Днем у него партийная тусовка.
– Ну что же, встретим его, – кивнул Гурьянов. – Честь по чести…
* * *
Примерно те же заботы одолевали несколько лет назад Художника. Ему нужен был Политик. Нужен был тепленьким.
Художник получил достаточно информации о нем. Ситуация выглядела неважно. Действительно, «крышу» ему мраморными атлантами мощно держали расторгуевские. Сам Политик тусовался среди либеральной элиты. Захаживал и в Кремль, и в Думу. Имел солидную поддержку.
Зачем Политик кинул Гринберга на эти самые восемьдесят пять тысяч долларов? Кто бы знал. Позже он утверждал, что не виноват и кинули его самого, но врал как дышал.
Жил Политик в просторной квартире на Арбате, передвигался в сопровождении гориллы из охранного агентства. Жил припеваючи, в свое удовольствие. А удовольствие у него было специфическим. Грешным…
Обычно охранники подбирали ему на московских вокзалах бездомных малолетних бродяжек. Политик быстро срывал цветы удовольствия, делал видеозаписи – излюбленное его хобби, а потом пристраивал пацанов другим педофилам. В основном в бордель, работающий под видом детского благотворительного лагеря для трудных подростков.
Педофилия приносила не только удовольствия, но и связи. В богемной и политической тусовке на редкость много извращенцев и маньяков. А тусовка сегодня – это деньги и влияние. И тусовка с трудом пускает к себе тех, кто отличается от нее в лучшую сторону. Так что в узком кругу Политик своей нестандартной сексуальной ориентации вовсе не стеснялся – там она считалась вовсе не позорной.
– Что будем с ним делать? – задумчиво спрашивал Художник, обсуждая ситуацию с дядей Лешей и Шайтаном.
– Грохнуть – проблем нет, – подал голос Шайтан.
– Нам его шкура или деньги нужны? – спросил дядя Леша, посасывая минералку: только что врачи его вырвали из цепких лап запоя. – Тут надо тонко…
Дали заказ московскому частному сыскному агентству «Тесей», с которым у команды были добрые деловые отношения.
– Нужно знать, чем и где дышит этот прыщ, – говорил Художник хозяину «Тесея», бывшему подполковнику госбезопасности Альмарову, – где у него проходят оргии.
Через две недели руднянские имели полный расклад по Политику, в том числе и видеозапись с видами на его дачу в Подмосковье, куда тот привозил своих малолетних чад. Сторожил пятикомнатный дом выкинутый недавно из квартиры бомж Кондратий Семенович.
По соседству располагалось несколько строений победнее. Зимой там обитало немного народу. Но однажды появился новый жилец, который очень быстро сошелся с Кондратием Семеновичем. Не раз они пропускали вместе рюмочку-другую.
– Как хозяин-то? – спрашивал новый сосед.
– Хозяин и есть хозяин. Эх, глаза бы мои не видели, – вздыхал Кондратий Семенович.
– Что так?
– Да непотребства всякие.
– По девочкам?
– По мальчикам. На зоне у нас с такими знаешь что делали… Но хозяин он и есть хозяин.
– Непотребства, значит, – кивал работник ЧОПа «Тесей», который и был тем самым молодым человеком.
В один прекрасный день, выйдя из офиса, Политик увидел на скамейке шмыгающего носом курносого мальчонку лет десяти – ангелоподобной внешности, замызганного. Маничев замер, лоб покрылся испариной. Он облизнул губы, нацепил на лицо благочестивую улыбку пастора, готового выслушать исповедь грешника, и присел рядом:
– Что за слезный потоп?
– А тебе какое дело? – недружелюбно буркнул мальчонка и отвернулся.
– Э, а мы взрослым грубим… Нехорошо. Есть хочешь?
– Обойдусь!
– Конечно, обойдешься… Из дома убежал?
– А тебе чего?
– Со взрослыми на «вы» приличные дети говорят. Но ты, видимо, не совсем приличный. Злой. Голодный. И наподдали тебе еще. – Политик коснулся пальцем разбитой губы мальчишки. – Вот что. Пойдем-ка, малыш, вон туда. А там поговорим. – Он кивнул на «Макдоналдс» и с удовлетворением увидел, как загорелись глаза ребенка. – По гамбургеру и мороженцу. А там посмотрим, как тебе помочь и как тебя от слез уберечь.
– Я домой не вернусь, – с вызовом воскликнул мальчишка.
– А кто о доме говорит? Но одному в таком городе опасно. Без друзей тут, брат, никуда…
После «Макдоналдса» мальчишку отвезли на квартиру, отмыли, отчистили. И он совсем стал похож на ангела, только время от времени бросающего невзначай матерные словечки. Он был напуган, взъерошен, но постепенно расслаблялся. Политик приставил к нему своего подручного. И встречался с мальчишкой каждый день. Но не торопил события.
На поверку мальчишка оказался вовсе не таким нахальным, испорченным, каким казался. Когда прошли испуг и отчаяние, в нем проснулись доверчивость и какая-то нежность, стеснительность, что просто приводило Политика в экстаз. Маничев был одержим сладостными мечтами, как лишит невинности этот благоухающий плод.
Так медленно, шаг за шагом, двигался Политик вперед. Купил ему дорогие электронные игрушки – тут деньги жалеть нельзя. Постепенно начинал разговоры на игривые темы. Заходил в ванную, где мальчонка купался, трепал по голове.
Никогда не видевший ласки, мальчонка все больше и больше проникался к нему чувством благодарности.
И вот однажды Политик решил, что мальчишка созрел. Произошло все в загородном доме. Политик приехал туда без сопровождения. Он не любил, когда посторонние мешают ему в самые прекрасные моменты его жизни. Он сам накрыл стол. Себе поставил бутылку итальянского вина. Мальчишку же напоил чаем, добавив немножко своей фирменной смеси – из легкого наркотика и успокаивающих веществ. Не забыл включить видеокамеру. И настал момент блаженства…
На следующее утро он проснулся часов в одиннадцать. Светило высокое солнце, искрилось на сугробах и ласково касалось лица… Протянул руку и понял, что мальчишки в постели нет. Открыл глаза и увидел троих уголовного вида субъектов, которые смотрели на него с брезгливостью.
– Ну что, падаль, как настроение? – резанул его уши грубый голос.
– Вы кто? – ошалел Политик.
– Хрен в кожаном пальто. – Художник ударил его ногой. – Не было бы к тебе дела, я бы тебя сразу и запорол.
– Мне кажется, вы не совсем въезжаете, кто я, – огрызнулся Политик.
– Ты – пидор гнутый. Да еще нечестный в делах.
– Ага, кредиторы. – Политик приосанился.
– Если я правильно помню, – сказал Художник, присаживаясь на диван, – то ты должен деньги в Ахтумск.
– Гринбергу я объяснил все. Зачем он «крышу» прислал? Так порядочные коммерсанты вопросы не решают. Идите к моей «крыше», договаривайтесь. Я при чем?
Художник вытащил свой любимый кнопочный нож. Тот заскользил между пальцами, гипнотизируя жертву, потом резко пронзил подушку.
– Ой, – вскрикнул Политик, зажмурившись.
– Ты отдаешь деньги, педрило. Понял? – осведомился Художник.
– Ну ладно, ладно, – с готовностью затараторил Политик. – Но сумма большая. Нужно время, чтобы ее собрать.
Стало ясно – сейчас на словах он согласится на все. А потом через свою «крышу» затеет разбор по всей строгости.
– Думаешь, мы тебя убьем? Посмотри на это. – Художник кивнул, и в руках Армена появилась папка с документами. – Вот объяснение от мальчишки, с которым ты отдыхал. Заявление от его родителей. Результаты медэкспертизы скоро будут. Все по закону.
Политик сглотнул ставшую вязкой слюну и с ужасом вперился в бумаги:
– Это все ерунда. У вас нет доказательств. Мальчишка может говорить что угодно.
– А видеозапись? – Художник подошел к видеокамере, спрятанной в углу, и выщелкнул кассету.
– Забирайте. Меня там все равно нет. Там только мальчишка. Так что давайте по-доброму решать.
Армен извлек из портфеля еще одну кассету, вставил в видик. Видео снимали сверху, и тут Политик узнавался без труда.
– Но… – Маничев закашлялся. – А… Это шантаж! Такие вещи просто так не проходят. Зеленый…
– Думаешь, Зеленый подпишется за растлителя детей? Да он тебе первым башку отрежет, чтобы перед братвой оправдаться. – Художник взял Политика за щеку и ласково потрепал. – Жирненький. Хорошо тебе в камере будет. Жалко, недолго там проживешь.
– Кассету отдадите?
– Да бери. – Художник кинул ему кассету. – На память. У меня еще есть. Много.
– Где гарантии, что этот шантаж не будет продолжаться?
– Мы не шантажисты, – сказал Художник. – Мы пришли за своим. А дальше… Будем водкой вместе торговать. Только без фокусов мутных.
– Ох. – Тут Политик не выдержал и заплакал.
– Нежная душа, – кивнул Художник. – Готовь бабки, петух гамбургский.
– Через неделю будут, – всхлипнув, бросил Политик.
– Другой разговор. – Художник полез наверх, встал на стул и открутил спрятанную видеокамеру, которую установили ребята из «Тесея». – Ты хороший парень. Хоть и педрила.
* * *
– Вы с Владом два персонажа из рыцарских романов. В вас есть что-то неукротимое. Не от мира сего, – произнесла Вика.
– А от какого? – хмыкнул Гурьянов, устраиваясь поудобнее на диване.
– Вы живете в другом измерении. Каком-то неестественном. Мы погрязли в заботах и делах. Нас гнут, мы гнемся. Ищем где лучше… Вы же… Что вас толкает лезть напролом?
– У тебя лирическое настроение, Вика. – Он поцеловал ее.
– Ничего вы не измените. Представь, если бандиты вас достанут. И вас не будет. Что-то сдвинется в мире? Будут те же заботы о курсе доллара. Та же нищета, та же роскошь. Все то же самое.
– И никто не вспомнит о бедных рыцарях Айвенгах. Вот такая грустная сказка, – засмеялся Гурьянов.
– Никита, а ведь получается, что вы лишние. Вами можно любоваться. Вас можно ставить в пример. Но вы лишние.
– Если в пример можно ставить, значит, уже не лишние, – продолжал улыбаться Гурьянов. – Дурные примеры, знаешь ли, заразительны.
– Это уж точно. Я сама с вами становлюсь не от мира сего. Это такая зараза…
Два рыцаря? А что, очень может быть. Такое неистребимое племя и, как кажется, совершенно лишнее в мире ростовщиков и рантье. Люди с понятиями о благородстве, с неизменными, незыблемыми законами чести, дружбы.
Зазвенел телефон.
– Ну что, Никита, ты готов? – послышался в трубке голос Влада.
– Всегда готов.
– Мой человек сообщил, что Политик прилетел ночью и завалился спать. Завтра отправится на дачу. Ему туда привезли нового ребенка. И он на нем оторвется.
– Это мы еще посмотрим, – недобро сказал Гурьянов, – кто на ком оторвется.
– Сейчас он отоспался. И едет в политклуб на Никитской. А потом, порешав с ребятами-демократами судьбы России-матушки, домой. Встречаемся на Тверской у «Макдоналдса». Через час. Успеешь?
– А куда я денусь?
– Не опаздывай. Надо иметь запас времени на непредвиденные ситуации.
Гурьянов отложил телефонную трубку, горько усмехнулся, поглядев на Вику, и произнес:
– Говоришь, я рыцарь, да?
– Говорю.
– А порой мне хочется стать инквизитором. И жечь дьяволовы отродья на кострах.
* * *
– В бизнесе главное – порядочность, – сказал Политик, передавая Художнику в машине «дипломат» с пачками долларов – долг с процентами. – Виноват – плачу.
– Не дай бог, еще крутить станешь, – покачал головой Художник и, не пересчитывая деньги, небрежно кинул «дипломат» на заднее сиденье.
– Ну тогда до свиданья, – произнес Политик с видимым облегчением.
– Живи, не кашляй, – кивнул Художник.
Политик распахнул дверцу и пошел к своему черному, как рояль, «Линкольну Континенталь».
Художник напряженно смотрел в зеркало заднего вида, как клиент садится в машину. Сейчас самый опасный момент, когда можно ожидать всего. И наезда братвы. И ментовской подставы на трассе.
Врезав по газам, он резко сорвал с места свою машину, проскочил два красных светофора и лишь тогда убедился, что за ним никто не следит. Сделав крюк, подъехал к стоявшим за троллейбусной остановкой «Жигулям» и протянул в открытое окно Армену, сидящему на заднем сиденье, «дипломат» с деньгами.
Напряжение не оставляло Художника до самого момента возвращения из столицы в Ахтумск и передачи денег Льву Гринбергу. От Политика можно было ждать любой пакости. Ведь за то, что в дороге с деньгами случилось, должник ответственности не несет. Но все завершилось благополучно.
– Все-таки с вами приятно иметь дело, – потер руки Гринберг, с умилением рассматривая тугие пачки долларов.
Дальше эти деньги пойдут проторенным путем – легализация, перекидывание со счета на счет. А потом вольются в бурный денежный поток, где только наберут вес.
– Бакс к баксу, – хмыкнул Художник, глядя, как вибрируют руки Гринберга над пачками денег.
Лева, как и очень многие из окружающих Художника людей, был непристойно жаден до «гринов», которые имели над ним мистическую власть. И в этом заключалась его слабость.
Люди сотканы из слабостей. И умелый музыкант может создать из этих слабостей поразительные симфонии.
Между тем в Ахтумске жизнь постепенно успокаивалась. Самые кровопролитные войны идут тогда, когда не утрясены споры и пирог не поделен. А теперь сферы влияния вроде бы урегулированы, так что количество разборок резко пошло на убыль. Возникавшие между группировками конфликты теперь чаще решали без крови и риска получить пулю или срок.
Но вся эта идиллия мира и благолепия была только видимостью. Интересы между бандами никогда не будут утрясены окончательно. Алчность никогда не может быть утолена. Обиды никуда не денутся. И непременно появится тот, кто решит, что он сильнее других и имеет право на чужой кусок.
Затишье кончилось зимой, когда разразилась война дедовских и железнодорожненских. В баре «Мотылек», излюбленном месте братвы, двое бойцов от этих команд не поделили девку, которой цена была рубль в базарный день. Как следствие – мордобой. Дедовский «бык» получил в пузо ножом, железнодорожненский боец – пулю в ногу, и оба отправились в реанимацию. К больнице съехались человек по сорок с обеих сторон. Не остался в стороне и ОМОН – подлетели, голуби, отметелили братанов резиновыми палками, загрузили в машины. У троих бандитов нашли оружие, одного подстрелили за оказание сопротивления. На этом дело не закончилось. Враждующие кланы забили стрелку на территории бывшего санатория Министерства гражданской авиации СССР. После стрелки осталось три трупа.
Потом дедовские разнесли на клочки из ручного гранатомета «Муха» Орлика – лидера железнодорожненских, разгромили оптовый продовольственный рынок. Тимоху, пытавшегося выступить мировым судьей, дедовские попытались расстрелять, поскольку считали, что того купили с потрохами их враги. Но ахтумский смотрящий назло врагам опять выжил и вынужден был вступить в разбор. Результат этих боевых действий – двенадцать трупов, да еще девятнадцать арестованных. Железнодорожненские и дедовские перестали существовать как серьезные группировки. Еще пара человек отправилась на тот свет, когда делили их охотничьи угодья.
Художник в эту бойню не лез. В итоге он подсуетился и взял под контроль часть оптового рынка, которую раньше держали железнодорожненские.
После разбора с армянами за «Эльбрус» прошел почти год. И все это время Художник каждый день ждал продолжения. Но у Гарика Краснодарского нарисовались свои проблемы в Москве. Он крупно намозолил глаза кому-то из известных банкиров, и ФСБ закрыло его в Лефортовский следственный изолятор.
Армянская община пока молчала. И в Ахтумске считалось, что все встало на свои места. Но вот однажды средь ясного неба грянул гром.
В тот осенний вечер Художник встретился на улице с вечно кашляющим, прокуренным рецидивистом Додоном, который очень любил деньги и страшно не любил своего пахана – воровского положенца Тимоху. Денег Художник на информаторов никогда не жалел. А к Тимохе относился равнодушно, но законно его опасался.
– Готовь мешок бабок, – потер руки Додон, присаживаясь на лавочку.
– Так обычно начинают, когда трех рублей на бутылку не хватает, – хмыкнул Художник.
– Не-ет, бродяга. Тут вопрос жизни и смерти.
– Чьей?
– Твоей, Художник. Твоей… Слышал, что Гарик Краснодарский откупился от судей. И теперь на свободе. Ему теперь надо восстанавливать авторитет. Ты понимаешь, какая цена законнику, чьи решения не выполняются. Ему теперь доказать надо, что он – величина. И надо бабло компенсировать, что он судьям отдал.
– Много отдал?
– Говорят, не меньше пол-ляма гринов.
Художник присвистнул.
– Ты знаешь, что Тимоха в Москву ездил на прошлой неделе? И тер там за жизнь с Гариком.
– Ха, – крякнул Художник. – И что решили?
– Решили устроить тебе солнечное затмение. Они тебя валят, Рафа с его армянами кидают, ликеро-водочный заводик делят между собой.
– Делят, да?
– Для тебя новость, что у Тимохи при слове «Эльбрус» слюнки сразу текут? Это такой кусок! Нефтеперерабатывающий завод под ростовскими ворами, пластмассы – под Мерином. А ему что? Какие-то рынки дерьмовые, где черноты как в дынях семечек да барыги наркоманские. Да общак.
– Тоже немало.
– Мало. Ему все мало. Он за рубь дерьма наестся. А мы, его команда, с голоду пухнем, – привычно заныл Додон.
– Не скули. – Художник как раз сегодня получил наличку за недавнее дельце и протянул Додону толстую пачку с купюрами.
Додон сжал деньги так крепко, что никакими силами не отнять. Перевел дыхание.
– Столько же получишь, если разведаешь, что они там надумали.
– О чем разговор, – закивал Додон.
Этим же вечером Художник вызвал на совет стаи Шайтана, дядю Лешу и Армена и буднично объявил:
– Мочить нас решили.
– Кто? – без особого интереса осведомился Шайтан.
– Гарик Краснодарский. Он из Лефортова вышел. И Тимоха с ним спелся.
– Я Тимохину хату так тротилом нашпигую, что его яйца на Луне космонавты найдут, – сказал Шайтан.
– Тоньше надо, – произнес Художник. – Задумка есть. Гарик – сволочь самолюбивая. Ему меня просто замочить мало. Ему кураж нужен… Ну так будет ему кураж…
* * *
В молодости в самых сладких грезах Политик не мог вообразить, что жизнь у него будет отлажена, как мотор дорогого лимузина, и что все будет настолько хорошо.
Он расслабился на мягком кожаном сиденье перламутрового «Инфинити». Сладкая истома овладела им. Новенький мальчонка был хорош. Нежен. Стеснителен. И послушен. Дети тяжелых лет России на все готовы за жвачку да за компьютерную игру и чтобы быть подальше от оскотинившихся наркоманов-родителей.
– Смотрел «Кавказскую пленницу», Вова? – спросил, потянувшись, Политик водителя.
– Смотрел, – кивнул тот.
– Как там, «жить хорошо, а хорошо жить еще лучше». Жить надо уметь, Вова. Вот ты не умеешь. И тебе на роду написано – возить меня. А мне – ездить на заднем сиденье и учить тебя, неразумного, уму-разуму.
– Ну это вы напрасно, – обиделся водитель.
– Каждому свое. Все беды мира из-за непонимания этого элементарного принципа.
– Тренируетесь речи толкать на политклубе? – спросил водитель.
– Цыц мне! – прикрикнул беззлобно Политик и улыбнулся, зажмурившись от бьющих в глаза сквозь стекла солнечных лучей.
Водитель пожал плечами и увеличил скорость. Это часть его работы – выслушивать поучения Политика. И охранять его пухленькое тело. Платят хорошо, а это главное. Хотя иногда очень хотелось вытащить хозяина из салона и с наслаждением бить.
«Инфинити» несся по Кутузовскому проспекту со скоростью сто километров в час. Его тормознул гаишник, но тут же отстал при виде спецталона «машина досмотру не подлежит» – Политик прикупил его у ментов год назад за четыре с половиной тысячи баксов…
– Буду через два-три часа, – кинул Политик водителю, вылезая из салона машины, остановившейся у Дома политпросвещения рядом с Цветным бульваром. – Стой здесь. И не вздумай калымить.
Водитель кивнул и открыл книжку «Лечебное голодание»…
В политклубе заседание прошло вполне конструктивно. Лились привычные скучные речи с мантрами об общечеловеческих ценностях и приобщении лапотной России к мировой цивилизации. Озвучивались наполеоновские планы о сокрушительной победе на грядущих выборах – впрочем, как Наполеон кончил, все знали, поэтому такие настроения Политика не вдохновляли. Пустое балаболство. Главное творилось позже, во время фуршета в более узком кругу, куда заказан путь психам и массовке. Там уже шел действительно важный разговор о тактике выборов в трех регионах, где освободились депутатские мандаты.
На фуршете Политик уединился в сторонке со своим лучшим другом, Депутатом, помощником которого он являлся, и одним господином из здания на Старой площади, где сейчас располагалась Администрация Президента.
– Ну что, проблем больше с органами нет? – спросил господин со Старой площади.
– Справедливость восторжествовала. – Политик благодарно улыбнулся. – А то тридцать седьмой год какой-то.
– К сожалению, правоохранительные органы не всегда понимают, что времена авторитаризма в прошлом, – весомо произнес господин и отвалил в сторону.
А Депутат возбужденно спросил:
– Ну чего? Был на даче?
– Да. – Политик закатил глаза. – Такой букет, я тебе скажу. Это нечто.
Глаза Депутата затуманились, и он причмокнул.
– Давай в субботу ко мне. Сам попробуешь, – предложил Политик. – А потом отдадим пацана Артисту.
– В субботу? Дела все и дела, будь они неладны. Отдохнуть некогда… Давай в воскресенье.
– Согласен, – кивнул Политик.
На обратном пути он расслабился, задремал на заднем сиденье. Растолкал его водитель:
– Приехали, Георгий Николаевич.
Он проводил хозяина до двери квартиры, напряженно оглядываясь и держа руку под мышкой, готовый выхватить пистолет.
Политик открыл три замка на двери, прошел внутрь. И махнул рукой:
– Давай, Володя. Завтра в десять утра. Возьми, дочке подарок купишь. – Он протянул водителю стодолларовую купюру.
– Спасибо, – обрадовался водитель.
Политик улыбнулся благосклонно. Холопов надо иногда баловать. Тогда они будут ждать следующей подачки и ретиво выслуживаться.
В большой комнате Политик развалился на мягком кожаном диване, положив руки на живот. Полежал так минут пять, потом поднялся и отправился в ванную комнату. Сама ванна была мраморная, с гидромассажем. Он долго мылился, нежился в пене, блаженно гладя себя по брюшку. Стеклянный потолок над его головой светился тусклым сиреневым светом.
Тут же был бар. Политик вытащил бутылку, тяпнул пятьдесят граммов шоколадного ликера. И решил, что крылатая фраза «Хорошо жить еще лучше» верна.
Закончив плескаться, он закутался в пушистый махровый халат до пят, перевязал его поясом, вышел из ванной. Широко зевнул.
Тут ему и легла жесткая ладонь на лицо.
– Тихо, хряк, – послышался грубый, жуткий голос. – Убью…
Политик хрюкнул. Но тут же заткнулся, когда услышал:
– Тихо, тебе сказали!
Стальные пальцы впились в болевую точку на шее, и дикая боль обрушилась на Политика. Свет в глазах померк…
* * *
Додону очень хотелось получить вторую часть заветной долларовой пачки. Он позвонил Художнику через четыре дня, и они встретились на окраине города. Старый уголовник затравленно озирался, нервничал.
– Чего трясешься? – спросил Художник.
– Тимоха узнает – мне вилы… Это, новости у меня… – Додон вопросительно посмотрел на Художника.
– На месте бабки, – тот выразительно похлопал себя по карману. – Я не Тимоха. Не обсчитаю.
– Гарик Краснодарский приезжает в город. Завтра вечером. Тебя решили звать на разбор.
– А я поеду к ним на разбор?
– Ты ничего не понял. Тимоха приглашает тебя на обсуждение каких-то дел к себе в дом в Курянино. Ты приезжаешь. А там Гарик. И Тимоха. И еще Большой – это вор в законе из Москвы.
– Кто такой?
– Из старых воров. Карманник бывший. Не у дел остался и на содержании у Гарика сейчас. Но голос, как вор в законе, имеет… Там тебя и положат. Вместе с твоими «быками». И никуда не денешься.
– Значит, Тимоха все же решил меня сдать.
– Он же гнида тифозная… Художник, ты его не жалей.
– Если Тимоха играет в ящик. Положенцем Бугай становится. А ты его правая рука. Так?
– Все так. Но Бугай – человек. А Тимоха – скот.
– Много народу на сходе будет?
– Прикатит человек пять Тимохи. И человека три Гарика… Деньги-то, денежки. – Додон ткнул Художника пальцем в грудь.
Тот вытащил из кармана свернутые в толстую трубочку стобаксовые купюры.
– Вот молодец, Художник! Спасибо!.. Что делать-то будешь?
– Пойду на разбор. Хотят базара – будет базар.
– Если ты их переспорить хочешь – зря. Они тебя уже приговорили. Им бы формальность соблюсти.
– Поглядим…
Художник до конца честно сомневался, что Тимоха решится так поступить с ним. Но вечером положенец позвонил ему:
– Художник, ты из всей хивы самый понятливый. Тут друзья из Ташкента подкатили с заманчивым предложением. Деньги ломовые мерещатся. Если хорошо поднапрячься.
– «Белый»? – спросил Художник. Действительно, чем еще заниматься друзьям из Ташкента, как не героином.
– Нет. Продовольствие. Но дело стоящее и почти законное. Нужны только надежные коммерсы, через которых товар прогнать. И деньги. А это у тебя все есть. Так что приезжай завтра вечером, часов в девять, на фазенду в Курянино. Поляну накрою. Девочек на субботник уже выписал.
Коттедж в Курянино в охотничьих угодьях положенец использовал для разговоров с глазу на глаз. Там заключались договоры и велись уговоры, там обрабатывали непонятливых. И там можно было при желании закопать тело, так что его потом никто не найдет.
– Надо идти, – сказал Художник своим приближенным.
– Опасно, очень опасно, – покачал головой дядя Леша, отхлебнул виски, икнул.
– Бросай пить, когда вопрос решаем, – нахмурился Художник.
– Пожалуйста, – дядя Леша примерился и метнул бутылку, в которой оставалось еще две трети огненной воды, в мусорную корзину. – Нельзя тебе туда ходить.
– Лучше переглушить их так, – предложил Шайтан. – С расстояния.
– Я им в глаза посмотреть хочу, сукам, – улыбнулся многообещающе Художник. – Чтобы все как положено было. У них – беспредел. У нас – по закону…
Они погрузились в обсуждение деталей предстоящего представления.
– Люка берем, он толк в этих делах знает, – сказал Шайтан. – И Грозу. Так что можно попробовать.
– Попробовать? – нахмурился Художник, испытующе глядя на Шайтана.
– Да не бойся, справимся, – успокоил Шайтан.
Следующим вечером Художник отправился в Курянино. За рулем скромной подержанной «девятки» сидел Армен, у которого настроение еще вчера упало ниже нуля и подниматься не собиралось.
Обширная территория бывших обкомовских охотничьих угодий была огорожена забором. Художник просигналил. Из сторожевой будки вышел сонный длиннорукий дылда в комбезе, посмотрел на гостя:
– Заходите. Только тачку здесь оставьте.
– Ага, чтоб ее лоси обглодали, – хмыкнул Художник. – Так гостей не принимают.
Здоровяк завис на минуту, потом кивнул:
– Проезжай.
На бетонной площадке у коттеджа стояла тюнинговая синяя «Волга» Тимохи, не признававшего импортных машин, «Ауди Авант», джип «Паджеро». Несколько «быков» сидели в машинах и в беседке рядом с домом. Они стерегли хозяйский покой.
– Проходите, пожалуйста, – возникший как черт из табакерки вертлявый и до приторности вежливый молодой человек показал Художнику на двери коттеджа.
Армен остался скучать за рулем, а Художник прошел в коттедж. На стенах висели оленьи рога и кабаньи морды, трещали по-домашнему в камине поленья. За столом в одиночестве скучал Тимоха.
– Ну здорово, Художник. – Он вскочил, приобнял гостя и проводил к столу. – Садись. Чувствуй себя как дома. – Ну, хряпнем?
– Нет, я сегодня в завязке. Доктор накормил таблетками. Так что без меня, – улыбнулся Художник. Ему меньше всего хотелось, чтобы его наклофелинили.
– Как хочешь. – Тимоха отставил свою рюмку.
– Ну где твои узбеки?
– Русские, Художник. Русские. В Узбекистане не только узбеки.
– Да хоть негры. Их тачки навороченные на стоянке? – поинтересовался Художник.
– Да. – Тимоха встал, крикнул: – Идите.
На зов появилось двое дылд, явно не походящих на коммерсантов из Ташкента.
Художник было дернулся, почуяв неладное, но они кинулись на него, скрутили руки.
В комнату вальяжно вошел Гарик Краснодарский, как всегда шикарно одетый – в строгом, коричневом, от хорошего портного костюме, при галстуке от Версаче и в ботинках из крокодиловой кожи. За ним шел старикан, являвшийся наглядным свидетельством правильности теории Ломброзо о соответствии внешности и преступных наклонностей – лоб низкий, морщинистый, руки длинные, весь в татуировках. Это и был знаменитый в былинные времена вор-карманник Большой.
– Что это за блядские наезды? – прохрипел Художник.
– Правилка это, Художник, – улыбнулся жестко и многообещающе Тимоха.
– Кого правим?
– Тебя…
* * *
Дубликаты ключей Влад сделал, когда проводил обыск на квартире Политика. Он уже тогда рассчитывал на худшее и сумел, пока суть да дело, с изъятых ключей изготовить копии. Маничев считал, что дубликат магнитного ключа от замка известной израильской фирмы сделать невозможно, но работягам с московского «почтового ящика» для этого понадобился всего лишь час. И дом Политика перестал быть его крепостью.
Хорошо, что Политик не успел переехать на новую квартиру на Сретенке, в которой бригада югославских строителей заканчивала безумно дорогой и пошлый евроремонт. Туда прорваться было бы проблематично – охрана, видеокамеры. Этот же дом на Арбате был стар, внизу не охранялся, а домофон – это не проблема.
Проникнув в квартиру, Гурьянов стал ждать. Когда по рации Влад сообщил, что подъехала машина, полковник забрался на просторные антресоли, куда никто не полезет, затаился среди коробок. Дышать там было трудно. Но он коротал время и в куда более худших местах – в арыках с нечистотами, в канализационных люках. Когда Политик закончил плескаться, полковник встретил его недружескими объятиями.
– Будешь тих и послушен – останешься жить. Понял? – Гурьянов отвесил полновесную пощечину Политику, сидящему на полу, прислонившись спиной к дивану.
– Да, да…
– Сейчас ты одеваешься. Мы спускаемся на лифте и садимся в машину. Едем в спокойное место на интеллигентную беседу.
– Можем здесь побеседовать.
– Не можем. Одевайся. И без фокусов, – для острастки Гурьянов залепил еще одну оплеуху, так что голова Политика мотнулась, как у китайского болванчика.
Пленник жалобно заскулил. Потом поднялся и послушно оделся. Они спустились вниз, вышли из подъезда и двинулись через глухой арбатский двор. Полковник поддерживал его за руку, готовый в любой момент провести болевой прием.
– Карета подана… Коллега, принимайте груз. – Гурьянов втолкнул Политика на заднее сиденье «Волги».
Влад обернулся и сказал:
– Привет. Ты что думал, больше не увидимся?
Политик попытался завопить, но полковник ударил его ладонью по голове и захлопнул за собой дверцу:
– Поехали…
Из Москвы выехали без осложнений. Через несколько километров от Окружной Влад остановился. Незачем пленнику знать, куда его везут, поэтому его запихали между сиденьями, завязали глаза.
«Волга» покрутилась по проселочным дорогам, вывернула к заброшенной войсковой части. Влад и Гурьянов вывели из машины пленного и повели в подвал, где еще недавно разбирались с ахтумским бандитом.
– Это мы где? – спросил Политик, затравленно оглядываясь.
И тут же получил удар под дых, скрючился, осел на землю.
– Будешь разевать пасть, когда тебя спросят. Располагайся, – кивнул на табуретку Влад. – Кровь тут с прошлого раза вытерли, так что вполне уютно. А теперь поговорим.
– Я признаю, нехорошо с вами получилось, – начал Политик. – Но я не виноват. Я не настаивал, чтобы вас уволили. Я не хотел. Я могу посодействовать, чтобы вас восстановили на службе.
– Ты тупой? – удивился Влад. – Ты думаешь, мы из-за этого тебя выдернули?.. Сейчас ты расскажешь нам все об ахтумской бригаде.
– О какой бригаде?
– За каждый неверный ответ будешь наказан. – Гурьянов залепил пленному затрещину.
Поплыл Политик сразу. Не стал изображать из себя героя-партизана на допросе в гестапо. Рассказал о Художнике и его команде, о том, при каких обстоятельствах они познакомились, как сотрудничали.
– Где он хоронится? – спросил Гурьянов.
– Не знаю. Лично я с ним редко общаюсь. У меня есть только его мобильник. Он всего боится и прячется. Он сумасшедший.
– А теперь давай про чемоданчик с деньгами из Свердловской области.
– У вас неверные данные, – поспешно произнес Политик.
Убеждать его в обратном долго не пришлось. Пара ударов, и он быстро поведал о том, что скоро компаньоны с Урала привезут долги за два месяца в размере семисот тысяч «зеленых». Но эта сумма не только для Политика и Художника, но и для многих людей. Гонцы передают посылку их лично Маничеву и никому больше.
– Что дальше вы со мной будете делать? – устало спросил Политик, глядя в пол.
– Читал «Лукоморье»? – спросил Влад.
– Что?
– Посидишь на цепи денек-другой, как кот ученый. А сейчас позвонишь своему водителю и скажешь, чтобы завтра не приезжал за тобой. Тебя три дня в Москве не будет.
– Я не могу. У меня деловые встречи! – взвился Политик.
– У тебя одна встреча на носу. С костлявой. И тебе лучше попытаться ее избежать. Так что звони, псина. – Влад протянул телефон.
Политик взял трубку, но никак не мог попасть пальцами по кнопкам. Помогать ему никто не спешил. Только Гурьянов посоветовал:
– Не вздумай хитрить. Какие-нибудь кодовые фразы, выражения. Боком выйдет.
– Да что вы, что вы! Я честно. – Наконец Политик дозвонился: – Володя. Завтра у тебя выходной. У меня кое-какие обстоятельства… Что?.. Нет! Никаких проблем. Все! – Он протянул Владу трубку, преданно глядя: мол, я все сделал, как просили.
Влад сжал кулак. Политик зажмурился. Но бывший оперативник овладел собой и опустил руку.
* * *
Армен сидел, положив руки на руль, слушал приемник. По «Русскому радио» надрывалась сдавленно и неэстетично новая всенародно любимая певица.
– Закурить не найдется? – оторвавшись от беседки и подойдя к «девятке», спросил двухметровый жгучий брюнет с удлиненным, породистым лицом.
– Найдется. – Армен потянулся к бардачку за сигаретами, а когда разогнулся, в лоб ему уперся ствол.
– Выходи. И не трепыхайся, птенец, – прикрикнул брюнет.
Армен скосил глаза. Еще двое бойцов держали его на мушке.
– Вы чего, мужики, рамсы попутали? – спросил Армен, вылезая из машины и кладя руки на затылок.
– Мужики лопатами работают, поц. – Брюнет ударил его в солнечное сплетение.
Пока Армен кашлял и пытался восстановить дыхание, его оттащили в сарай, нацепили наручники.
– Что ж вы, волки, делаете? – прокашлявшись, воскликнул Армен.
И тут же получил ногой по ребрам, а рот залепили липкой лентой.
Бойцы вернулись во двор. Как ни в чем не бывало они курили, переговаривались, травили анекдоты.
Тем временем в коттедже телохранители Гарика Краснодарского – один из них приезжал в тот злополучный раз в Ахтумск и получил ранение – обыскали Художника. Изъяли нож с выкидным лезвием и кинули пленника на просторный белый диван.
– Беспредельничаете, – констатировал Художник.
– Кто бы говорил, – усмехнулся один из телохранителей Гарика, усевшись на стул рядом с диваном.
– Прямо народный суд. Судья и два заседателя, – невесело усмехнулся Художник, наблюдая за тем, как на стульях напротив него чинно расселись Тимоха, Гарик и Большой.
– Держать ответ пора, Художник, – сказал Тимоха.
– Перед кем?
– Перед людьми.
– Перед бакланом, за бабки короновавшимся? Перед положенцем, свою братву предавшим? Перед ископаемым вором, который давно в маразме и на сходняках своим голосом торгует?
Гарик сделал едва заметный жест. Телохранитель врезал пленнику по уху так, что слова замерли у того на устах. Но потом Художник упрямо, дерзко засмеялся.
– Ты нам предъяву кидаешь? – осведомился Тимоха с насмешкой. – Сможешь обосновать?
– Время дадите – обосную.
– Сначала ты ответ будешь держать. Слишком много косяков за тобой, Художник, – сказал Тимоха.
Ну а дальше была пародия на суд. В былые времена воры относились к воровским судам очень серьезно. Исследовали доказательства, заслушивали свидетелей. Но здесь была не «правилка», а балаган с заранее расписанными ролями.
– На законника руку поднял, – начал Тимоха.
– Честный бродяга Гарика за законника может принять под наркотой, – хмыкнул Художник. – Ему армяне заплатили, и он тогда не судить приехал, а мзду отрабатывать. Да и почему он сейчас меня судит, если он в этом деле терпила?
– Людей обижал без оснований, мокрые дела по беспределу чинил, – скучающе перечислял Тимоха грехи Художника. – Набралось достаточно.
– На уголовку барабанил, – завершил положенец.
– Что? – удивился Художник.
– Матроса и Калигулу сдал в прошлом году РУБОПу. Было ведь дело.
– Гнусный поклеп!
– Я отвечаю за свои слова, – сказал Тимоха.
Вор в законе Большой откровенно скучал, а в какой-то момент просто по-стариковски захрапел. Остальные наслаждались действом.
– Ну что, все ясно, – подвел черту Тимоха. – Виноват, Художник, по всей предъяве. Мнение одно: по всей строгости.
Старый вор послушно кивнул:
– Да. Хе, – усмехнулся, вспомнив что-то свое, из древних гулаговских времен.
Приговор окончателен, обжалованию не подлежит. А дальше – выстрел или ножом по шее, и могилка в лесу.
– Вы просто шавки, – недобро усмехнулся Художник.
И тут мир раскололся страшным грохотом. Дом сотрясло. Гарик рухнул на пол, прикрывая голову руками. Один из его телохранителей присел. Художник же рванулся вперед, выпрыгнул в уже разбитое окно. Пробежал несколько метров. И нырнул в кусты, видя, как полыхают взорванные «Жигули»…
Все получилось так, как и планировали. У Художника в поясе, который он позаимствовал в охранном агентстве «Тесей», был микрофон, так что руднянские, затаившиеся неподалеку, могли слышать все разговоры в помещении. Такой же пояс был у Армена, находившегося в самом опасном положении, – был шанс, что его захотят убить еще до того, как закончат судить Художника.
Охранник у ворот кончил плохо. Подобраться к нему и прочертить горло ножом для Шайтана труда не составило.
Быки, слоняющиеся около коттеджа у машин и беседки, морально были готовы к нападению – ведь известно, что Художник большой дока на хитрости. Но того, что произошло, они не ожидали.
Когда Художник произнес кодовое слово «шавки» и микрофон кинул его на приемник, Шайтан нажал на кнопку, и оставленные на стоянке «Жигули», начиненные тротилом, рванули так, что в доме вылетели стекла, а часть сарая рухнула.
Троих охранников смело осколками и взрывной волной. Еще одного застрелил Шайтан. Он видел, как выбрался Художник из дома – теперь можно работать без оглядки.
Шайтан подбежал к коттеджу и бросил гранату. А потом со своим любимчиком, бывшим десантником Люком, прыгнули в комнату, поливая все автоматным огнем. Телохранитель Гарика был жив. Он спрятался за рухнувшим тяжелым буфетом и бесполезно дергал затвор пистолета, забыв о том, что не снял оружие с предохранителя. Шайтан застрелил его.
Гарик был мертв, Большой был мертв, А Тимоха – жив. Его не тронули осколки и пули. Он скрючился за диваном и пытался выглядеть мертвым.
– Вставай, – пнул его ногой Люк.
Положенец поднялся нехотя. Его вывели на воздух и представили пред очи Художника.
– Самым хитрым хотел заделаться? Из-за какого-то спиртзавода кореша заезжим шелудивым псам продал, – буравил его взором Художник. – Не положенец ты после этого. Падаль смердячая.
– Художник. – Тимоху бил колотун. – Ты… Мы договоримся…
Художник задумчиво смотрел на него. Он наслаждался этой минутой. Ему нравилось изучать людей, стоящих на краю бездны.
– Отпустить тебя, Тимоха?
– Отпусти, брат. Город поделим. Черт меня попутал, Художник! Прижали меня москвичи. Сказали, что я за позор Гарика в ответе. Или нас с тобой обоих замочат. Или только тебя. Но теперь Гарика нет. И мы такие дела закрутим. Мы тут всех…
Художник махнул рукой, и Люк вложил в его ладонь нож.
– Ну что, Тимоха. Молись, – сказал Художник. – Жил как скотина. Так хоть умри как человек.
Тимоха вдруг зашмыгал носом. Слеза покатилась по щеке.
– Не дави на жалость, Тимоха. Не поможет.
Художник нагнулся над положенцем. И зарезал его как барана.
