Глава четырнадцатая

Поминальная служба по Мэнни Флекснеру состоялась в ритуальном зале синагоги Эману-Эль на Пятой авеню – самой большой в мире. Две с половиной сотни присутствующих – такова была мера его популярности. Евреи, неевреи, широкий срез нью-йоркского общества. «Любимый всеми» – эта произнесенная раввином расхожая на похоронах фраза в данном случае соответствовала действительности. Его ценили многие, особенно эффектные женщины.

В тот же день, когда большинство членов семьи доедали сэндвичи в доме в Верхнем Ист-Сайде и обменивались историями о любовных похождениях и деловых эскападах Мэнни, в штаб-квартире «Манфлекса» собралось чрезвычайное заседание совета директоров. Дэвид Флекснер был предложен и единодушно избран на пост председателя. Выдвинувший его кандидатуру Майкл Липман дал ясно понять, что такова была воля Мэнни. Семь действующих директоров и двое не являющихся ответственными сотрудниками компании членов совета вежливо похлопали в ладоши. Откупорили бутылку шампанского. Падавший всю неделю курс акций «Манфлекса» к закрытию торгов подскочил на несколько пунктов.

– Хорошие новости, – заметил Дэвид.

– Прошу прощения, но это не так, – возразил Липман. – Акции подорожали на фоне слухов, будто их кто-то скупает в больших количествах. Рынок уловил, что готовится захват.

– Так скоро?

– Акулы не мешкают. Мы пережили тяжелый удар, и они почувствовали кровь.

Ответ Дэвида по сравнению с его всегдашней добродушно-беспечной манерой прозвучал почти ожесточенно:

– Знаете, Майкл, а пошли они к черту! Не родился хищник, который сумел бы разорвать на части «Манфлекс». Компания – итог жизни отца. От нее зависят тысячи людей. Я отвечаю за них.

Липман положил ему руку на плечо:

– Не принимайте близко к сердцу, Дэвид. Таковы, к сожалению, законы рынка.

– Речь идет о доверии, так? Нам нужно продемонстрировать, что у «Манфлекса» под моим руководством есть будущее.

– Да. И если мы поведем себя правильно…

– Я понимаю, что вы хотите сказать. Но в моей голове не укладывается, что благополучие такого большого фармацевтического концерна, как наш, может строиться на одном сверхудачном продукте. Мы продаем сотни лекарств.

– Наши конкуренты тоже. Но что бы представляла собой «Глаксосмитклайн» без зантака или тагомета? Что действительно нужно, так это неоскудевающий поток новых препаратов, но для этого требуются серьезные вливания в разработки. Вы представляете, сколько лекарств испытывают и патентуют на одно по-настоящему успешное? Пять тысяч. Пять тысяч на одно. Таково бремя нашего бизнеса. У нас больше нет средств конкурировать в подобных масштабах.

– Ладно, я понял. Мне надо встретиться с профессором Черчуордом как можно скорее. Для этого потребуется лететь в Индианаполис?

Липман кивнул.

– Как скоро вы сумеете отправиться?

– Следующим возможным рейсом и сразу вернуться обратно. По идее сейчас я должен находиться дома с родственниками. Что ж, им придется принять во внимание обстоятельства.

– Разве нельзя им объяснить, что это нужно для дела?

– Догадываетесь, что они ответят? «Копия своего отца».

Они успели на вечерний рейс и провели ночь в «Хилтоне» в Индианаполисе. Позавтракав на следующее утро, взяли такси, и в те пятнадцать минут, пока ехали в Коридонский университет, Липман рассказал Дэвиду, что представляет собой человек, с которым они собираются встретиться. Это не он открыл ПДМ3, но первым догадался, какие препарат обещает возможности. Десять лет Черчуорд занимался болезнью Альцгеймера и написал на эту тему докторскую диссертацию. Пять лет назад начал испытывать некий состав, который, как ему казалось, может способствовать сохранению памяти при этой болезни. Назвали его продермолат, или ПДМ3. Первые результаты были обнадеживающими, не более. Но недавно, в последние несколько недель, он добился результатов, которые можно назвать сенсационными. Препарат может оказывать пользу не только при болезни Альцгеймера, но положительно влияет на интеллектуальные способности населения в целом.

– Вы хотите сказать, что отец знал о его исследованиях? – спросил Дэвид.

– Разумеется, знал. Несколько раз он встречался с профессором Черчуордом.

– И как оценивал?

– Черчуорда?

– ПДМ3.

– Поддерживал.

– Хотите сказать, что он собирался поставить будущее «Манфлекса» на данный препарат?

Липман покачал головой:

– У него не было информации, какой располагаем мы.

– Но с момента его смерти миновала всего неделя. Неужели с тех пор могло что-то измениться?

Липман потер рукой щеку, словно собирался коснуться деликатного предмета.

– Знаете, Дэвид, Мэнни был потрясающим человеком, и мы все его любили…

– Но?

– К концу жизни его мысли текли в ином направлении. Я за это не осуждаю. Когда он признался мне, что смертельно болен, я понял, что дело под угрозой, и поступил так, как поступил бы на моем месте каждый, – осторожно положил руку на пульс компании. Дал указание обновить сведения по всем проектам, которые мы поддерживаем в мире. И таким образом обнаружил, что Черчуорд почти готов опубликовать фантастические результаты своей работы с ПДМ3.

– Вы не обсуждали данный вопрос с отцом?

– Опоздал.

Кампус Коридонского университета был маленьким и непритязательным. На вид отнюдь не из «Лиги плюща». Построенные в шестидесятые годы крепкие здания обзавелись приметами компьютерной эры. Одетого в черную форму охранника окружали видеоэкраны, перед ним возвышался монитор. Он набрал их фамилии, и они появились на одном из экранов. Затем им пришлось пройти ритуал фотографирования для нагрудных карточек. Наконец к ним вышла секретарь профессора Черчуорда – серьезная молодая женщина. На ее прикрепленной к блузке карточке были слова: «Бриджит Уоксвел». Она ходила так, что в ее невинной походке не было ни намека на виляние бедрами – возникало впечатление, будто она вырабатывала ее перед зеркалом. Бриджит проводила их к лифту.

Они оказались в лаборатории с низким потолком, где все сияло научным оборудованием – прозрачными цилиндрами на полках и украшенными белыми трубками и электрическими проводами приборами. Таблички цвета буйволовой кожи предупреждали об опасности биологического заражения, например капельным путем через рот. Внимание привлек гул компьютеров в дальнем конце лаборатории. На длинном столе размещались клавиатуры и мониторы. Там же торчало нечто подобное перископу подводной лодки, которым управлял худощавый темноволосый мужчина в белом халате.

Бриджит Уоксвел объявила об их приходе.

– Одну минуту, – произнес профессор, не отрываясь от прибора.

Он тронул ручку управления, и на экране подле него возникло легкое движение. В похожем на китайский иероглиф изображении Дэвид узнал чертеж ДНК, структуру генетического кода. Ученый работал еще с полминуты. А повернувшись, не взглянул на гостей и, откатившись в сторону в кресле на колесиках, набрал что-то на клавиатуре компьютера.

Словно извиняясь за поведение шефа, Уоксвел беспомощно развела руками и достала из-под стола два табурета. Гости сели и стали ждать. Наконец профессор крутанулся на стуле и посмотрел на них.

– Итак, господа, цель вашего визита? – Он щелкнул пальцами в направлении двери, и мисс Уоксвел вышла.

Великий человек явно считал, что время можно тратить с большим интересом, чем трепаться с двумя заезжими из Нью-Йорка бизнесменами. Но тем не менее предложил им кофе, махнув рукой в сторону кипящей на горелке Бунзена воды. Рядом стояли кружки с отбитыми краями и валялись немытые ложки. Гости заявили, что недавно позавтракали.

Черчуорд был похож на марафонца, но при его метаболизме ему не требовались физические упражнения для сохранения формы. Он был из тех людей, которые сжигают энергию, не поднимаясь со стула. Проницательные голубые глаза на худом лице, ничего не пропуская, скользнули по небрежно-повседневному наряду Дэвида. Трудно было понять, о чем он подумал. Сам он был в простом коричневом костюме, волосы коротко подстрижены, как у новобранца.

– Вчера Дэвид вступил в должность председателя совета директоров «Манфлекса», – объяснил Липман.

Черчуорд кивнул, словно эта новость была ему известна. Ни слова сожаления об уходе из жизни Мэнни.

– Хотите узнать, как продвигаются исследования с продермолатом? Сначала скажите, что вам известно об этом предмете?

– Будем считать, ничего, – ответил Дэвид, который имел смутные представления о работе профессора.

– Хорошо, – усмехнулся тот. – Состав под названием ПДМ3 был открыт в 1975 году коллективом из Корнеллского университета. Работу финансировала компания «Бивер-Ривер кэмикл», она, как вам известно, теперь является дочкой «Манфлекса». Формула была зарегистрирована наряду с миллионами других, однако не представляла коммерческого интереса до тех пор, пока пять лет назад здесь не приняли решение о начале исследований в области ингибиторов. Знаете, что это такое?

Дэвид нахмурился. Вопрос был адресован ему, и он решил ответить наугад:

– Контрацептивы?

Профессор закрыл глаза и не открывал, пока не подкрепил себя тяжелым, глубоким вздохом.

– Ингибиторы – лекарства, которые, как представляется, способны предотвращать смерть клеток мозга. Никто не может объяснить, почему. Вашему отцу, державшему руку на пульсе проблемы, было известно, что конкуренты ведут поиски в том же направлении. Главный куш в фармацевтике – средство от Альцгеймера.

– До такой степени я осведомлен, – сказал Дэвид.

Черчуорд кивнул:

– Компании вроде «Джансен и Майлз» уже приступили к доклиническим испытаниям запатентованного ими средства, и ваш отец поинтересовался, нет ли здесь состава, способного облегчить болезнь Альцгеймера.

– И кто-то вспомнил о ПДМ3?

– Ничего подобного! – Профессор Черчуорд, не стесняясь, ставил собеседника на место. – Так не бывает. ПДМ3 – один из многих составов, которые сняли с полки, сдули пыль и протестировали. Целевые исследования в медицине проводятся гораздо реже, чем кажется. В области биологической активности мы по-прежнему больше полагаемся на слепые опыты. Первые результаты получились интересными, но не сильно впечатляющими. В доклинических опытах ПДМ3 не обещал ничего сверхъестественного. Вы представляете, о чем я говорю? Как это все происходит? – Тон ученого стал угрожающим.

На сей раз Дэвид сдержался и не изогнул вопросительно брови.

– Речь идет о серии тестов, которые проходит любое лекарство, прежде чем получает одобрение.

– Я слежу за вашей мыслью. Вы имеете в виду доклинический этап, во время которого разрешается испытывать препарат только на животных.

– Верно, – проворчал профессор. – Если все идет удачно, можно переходить к фазе один. В это время препарат проверяется на безопасность на маленькой группе людей. Фаза два – тест на эффективность, тоже на малом количестве людей. ПДМ3 прошел обе фазы, и мы готовы к расширенным клиническим испытаниям. Если они увенчаются успехом – а я не вижу причин для неудач, – мы можем представлять препарат УКПЛ. – Он посмотрел на Дэвида и объяснил: – Управлению по контролю за продуктами и лекарствами.

– И как только будет одобрение, сразу примемся за работу?

– Еще как, – пробормотал Липман.

– Вы действительно считаете, что данное лекарство особенное?

– Особенное? – Профессор Черчуорд помолчал, словно обдумывая ответ. – Его открытие в медицине – то же самое, что расщепление атома в физике.

У Дэвида по рукам побежали мурашки. Ему не приходилось слышать, чтобы ученые делали такие сногсшибательные заявления.

– ПДМ3 не ингибитор. Это средство регенерации. Оно способствует восстановлению умирающих нервных клеток. Ни один другой состав в фармакологии на это не способен.

– Восстановление клеток мозга?

– Да. Представляете, какие открываются возможности? Намного бо́льшие, чем только лечение болезни Альцгеймера. Данное средство может бесконечно сохранять наши интеллектуальные способности. Нет причин отказывать в лекарстве молодым здоровым людям. Сорокалетние могут рассчитывать, что и в восемьдесят их мозг останется таким же эффективным, как в молодости. Лекарство заблокирует процесс старения.

– Вы имеете в виду старение головного мозга?

Черчуорд покраснел:

– Будьте реалистом. Мы не сможем превратить старика в юношу. Пусть этим занимаются пластические хирурги.

– То есть речь идет не о продлении жизни?

Профессор раздраженно развел руками:

– Что вы от меня хотите, мистер Флекснер?

– Пытаюсь уяснить, в чем суть открытия, – холодно ответил Дэвид. – Ждете от меня поздравлений? Я вас поздравляю. Но вместе с тем хочу убедиться, что вполне вас понимаю.

– Перспективы фантастические! – воскликнул Липман. – Лекарство может продлить трудоспособный период жизни, если того захотят люди. Они не будут прежней обузой для социального бюджета. Дольше сумеют заботиться о себе. Если работает мозг, человек обогащает мир до конца своей жизни, а не впадает в слабоумие.

– И мы вырвались в этом вопросе вперед? – спросил Дэвид.

– Мы одни на беговой дорожке. Рядом никого нет.

– Ведутся кое-какие опыты с выращиванием нервной ткани из натурального вещества мозга, – сообщил Черчуорд. – Однако работа на самой ранней стадии и только в области органики.

– Никакой конкуренции нашему препарату, – пояснил Липман.

– Мы точно его запатентовали?

– Как же иначе?

– Что насчет ОД? – Оказывается Дэвид не был полным профаном в фармацевтическом жаргоне. ОД расшифровывалось как отрицательное действие – побочный эффект препарата.

– Как вам, безусловно, известно, – начал Черчуорд с нескрываемой иронией, – у всякого лекарства есть ОД. Вопрос в том, что перевесит: положительные или отрицательные качества. ПДМ3 оказывает на некоторых определенное негативное воздействие – наблюдается легкая головная боль и головокружение, тошнота. Но мы отмечали тот же эффект у принимавших плацебо.

– Такой же интенсивности?

– Не совсем, – признал профессор. – Зато большая доля испытуемых вообще не ощущали побочных эффектов.

– Какая доля?

– До шестидесяти восьми процентов. – Черчуорд хотел произвести впечатление и добился своего.

– Что же касается долговременного эффекта, судить пока рано? – предположил Дэвид.

– До сих пор нет свидетельств того, что лекарство может оказывать долговременный негативный эффект.

– Каков результат опытов на животных?

– У отдельных особей небольшое повышение уровня печеночного фермента.

– Разве это не серьезная проблема?

– Проблема – сильно сказано. Печень обладает великолепной способностью к регенерации, и если правильно контролировать дозу, нет никакой опасности.

– Как вы пришли к такому выводу, профессор?

– Анализируя образцы крови.

– Но если мы начнем продавать препарат, вряд ли можно надеяться, что покупатели станут приходить сдавать на анализ кровь. – Дэвид сообразил, насколько наивно его замечание.

Черчуорд поцокал языком, но промолчал.

– Мне кажется, здесь неразбериха, – заметил Липман.

– Не сомневаюсь, дело можно решить на стадии лабораторных исследований. Вопрос в приемлемой дозировке, если это ясный для всех термин.

Все, что изрекал профессор, было окрашено презрением, и Дэвид не понимал почему. Он чувствовал себя беспомощным. Отец повел бы разговор без враждебности, с юмором, дерзко и добился бы нужных ему сведений.

– Не поймите меня неправильно, – произнес Дэвид. – Я пытаюсь оценить проблему со всех сторон. Сознаю, что у лекарств бывают побочные эффекты. Принимаю ваше утверждение, что ими до известной степени грешат все препараты. Хочешь остановить рак, не станешь обращать внимания на то, что выпадают волосы. Разница в том, что при помощи ПДМ3 мы не собираемся бороться с каким-то заболеванием.

– Им можно лечить болезнь Альцгеймера, – сказал Липман.

– Профессор собирается предлагать его здоровым людям.

– Стоп! – воскликнул Черчуорд. – Начнем с того, что ПДМ3 необыкновенно эффективен против болезни Альцгеймера, что и являлось предметом моего исследования. В данный момент мы можем уверенно перейти к третьей фазе.

– Но вы в то же время утверждаете, что он способен улучшать функцию здорового мозга.

– Никаких «улучшать». Он способен раздвинуть пределы его эффективного функционирования.

– Прекрасно. Продавая препарат здоровым людям, мы не ставим на весы его побочные эффекты: головокружение, тошноту и повышение уровня печеночного фермента – против смертельно опасного заболевания. Просто предлагаем взять риск на себя.

– Не согласен! – возразил профессор. – Не будем говорить о риске. Мы исключаем всякий риск. Человек, принимающий наше средство, может испытать неудобство или дискомфорт. Выбор за ним. Многие пищевые продукты и напитки вызывают более неприятные симптомы, чем ПДМ3. Санитарно-гигиенические средства тоже. Тот, кто принимает мультивитамины, рискует вызвать у себя запор.

– То есть ПДМ3 безопасен, как таблетка витамина?

– В правильных дозах – да.

– Неужели это то, о чем всю жизнь мечтал Мэнни? – с расстановкой произнес Липман, с каждым словом вкладывая в сказанное все больше пыла и убежденности. – Надежнейший препарат, который взорвет рынок.

Дэвид думал об отце. Вспомнил посещение морга, когда Мэнни словно подмигнул ему. Случай мог ничего не значить, но он не выветривался из памяти.

– Когда же нам предъявлять препарат публике?

– Хорошо бы завтра, если мы хотим, чтобы «Манфлекс» остался на плаву. – Заметив удивленную реакцию Дэвида, Липман поспешно добавил: – На данном этапе мы объявим, что скоро соберем пресс-конференцию, на ней сообщим о новом лекарстве от болезни Альцгеймера. Этого вполне достаточно для восстановления доверия.

Решение откладывать нельзя. Дэвид почувствовал, как спина под рубашкой покрывается холодным потом, и посмотрел на Черчуорда.

– Из-за меня задержки не будет. – На сей раз тон ученого был подчеркнуто дружеским. – Я готов опубликовать материалы.

– Мы еще не начинаем производство, – успокоил Дэвида Липман.

– Но как только объявим о намерении, обратного пути не будет, иначе наши акции на рынке полетят ко всем чертям.

– Согласен, – кивнул Липман.

Дэвида продолжало что-то тревожить.

– Следующий шаг – финансирование. Вероятно, потребуются миллионы. Клинические испытания в широком масштабе – дело недешевое. А если мы получим одобрение Управления по контролю за продуктами и лекарствами, без серьезных инвестиций не запустим препарат в производство.

– Будем привлекать капитал.

– В период мирового кризиса?

– Требуется решительность, Дэвид, иначе «Манфлексу» не выжить. – Липман придвинулся и промолвил: – У меня уже есть кое-какие предложения по дополнительному финансированию, но об этом потом.