Чем непроглядней ночь, тем острее воспринимаешь окружающее. Так что для многих из нас, чем темнее, тем лучше для работы. И каждый агент в темноте начинает выглядеть совсем по-другому, чем при ярком свете. Недостатки его внешности маскируются тенями, зато челюсть кажется более волевой, талия более гибкой и тонкой. Немытые лица становятся бледными и интересными, неряшливо подстриженные волосы приобретают гламурный блеск. Смягчаются и грубые грани в характере агента, в темноте на первое место у него выходит забота о собственной безопасности, а значит, и желание как можно лучше справиться со своей работой. Все, о чем я вам так скучно рассказываю, происходило той ночью и с разношерстной шайкой, которую собрал для своего расследования Локвуд. Сейчас, когда мы стояли под искусственным деревом в вестибюле универмага братьев Эйкмер, общего в нас, наконец-то, стало больше, чем различий. Киппс и Локвуд, Кэт Годвин и я — мы стали (пусть всего на время) одной командой. У нас были одинаковые рапиры и амуниция. Мы все были одинаково целеустремленными и серьезными. Даже Фло Боунс выглядела деловой и сосредоточенной. Ее лицо накрывала густая тень от соломенной шляпки, под расстегнутой, распахнутой длинной курткой обнаружился пояс с заткнутым за него разделочным ножом и еще какими-то зловещими приспособлениями, с помощью которых Фло добывала из речного ила свои сокровища.

Джордж пустил по кругу плитку шоколада, и мы быстренько принялись суммировать все, что нам удалось узнать к этой минуте.

— Похоже, больше всего продавцов беспокоит состояние воздуха в здании, — сказал Локвуд. — Они чувствуют в нем что-то неприятное, но не могут точно сказать, что именно, — Локвуд стоял, небрежно облокотившись на прилавок, его лицо освещал мерцающий огонек газовой лампы. — Кроме этого, мы располагаем историей о девушке-продавщице, которая видела медленно ползущую фигуру. История странная, разумеется.

— Что это мог быть за призрак? — спросила Холли Манро.

Этого никто не знал.

— Две продавщицы сказали мне, будто несколько раз слышали голос, окликавший их по имени, — сказал Бобби Вернон. — Это всегда случалось в сумерки, когда они уже собирались уходить с работы. Голос словно знал, что они уходят, и звал их вернуться назад.

— Они не пробовали вернуться на этот голос? — спросила я.

— Нет, Карлайл, не пробовали, — ответила за Бобби Кэт Годвин. — Они же не идиотки. Кто в здравом уме пойдет на зов бесплотного голоса?

— Ну, знаешь, всякое бывает. Кое-кто может и поддаться соблазну пойти взглянуть, что там, — самым медовым своим тоном заметила Холли Манро. О, я прекрасно знала этот тон! Именно его выбирала наша очаровательная ассистентка, когда имела в виду меня.

В разговор вступила нетерпеливо переминавшаяся с ноги на ногу Фло Боунс.

— Послушай, Локи, — сказала она. — Я, конечно, ничего не понимаю в ваших делах, но, по-моему, все это один треп… Ты уверен, что центр нашествия находится именно в этой лавке?

— Пока что ничего существенного мы не обнаружили, — согласился Локвуд. — Об этом я сказал управляющему этой, как ты говоришь, лавкой, когда мы с ним только что прощались, и он ответил, что и не ожидал ничего другого. Уверял, что нас ожидает очень томный вечер. Он абсолютно уверен в том, что здесь ничего нет.

— Он ошибается, — медленно сказала я. — Здесь есть что-то. Я это чувствую.

Я по-прежнему слышала слабое гудение, очень знакомое, но, в то же время, не поддающееся расшифровке. У черепа, кажется, тоже возникли проблемы с анализом этого шума, потому что из банки не доносилось ни слова.

— А я ничего не слышу, — сказала Кэт Годвин. Кэт тоже была Слухачом, как и я, поэтому не удивительно, что к моему заявлению она отнеслась с подозрением и ревностью. — Что это может быть, как ты полагаешь?

— Не могу понять, — ответила я. — Какой-то тихий гул. Напоминает излучение. Мощное, но словно с трудом пробивающееся сквозь блокировку.

— Тебе нужно уши промыть, — сказала Кэт Годвин.

— Нет, — покачал головой Локвуд. — Если Люси говорит, что слышит гул, мы должны с полной серьезностью отнестись к ее словам. Скажи, где этот гул становится сильнее? Может быть, в цокольном этаже?

— Нет. Повсюду одинаковый, — ответила я.

— Даже если так, — сказал Джордж, — я все равно предложил бы уделить особое внимание цокольному этажу. Он почти наверняка располагается на месте бывшей тюрьмы, поэтому следует ожидать, что любой феномен скорее всего начнется именно там… Что еще Эйкмер сказал тебе на прощание, Локвуд? Намеки, дружеские советы, пожелания?

— Ровным счетом ничего, если не считать того, что снова попросил нас действовать аккуратно и самое главное — не повредить это дерево.

— Словно мы дикари какие-то, — недовольно пробурчал Киппс. — Или он думает, что мы собираемся устроить вечеринку с переодеваниями в отделе мужской одежды? Дурак! Мы на работу сюда пришли, а не веселиться.

— Верно, — усмехнулся Локвуд, — и как раз пора нам за нее приняться, за родимую. На первую часть ночи я сейчас разобью всех на пары.

И он разделил нас. Себя назначил в пару с Киппсом. Следующую пару совершенно естественно составили Кэт Годвин и Бобби Вернон. Джорджа поставили в пару с Фло Боунс, и Джордж, нужно отдать ему должное, перенес это известие мужественно и спокойно.

Ну, а теперь угадайте, кто достался мне?

Я чувствовала себя изгоем. Ребенком, которого никто не хочет брать в свою команду. Пятым колесом в телеге. Я с демонстративным спокойствием принялась проверять свою амуницию.

Холли, судя по ее виду, в восторге тоже не была.

— Ну, что ж, Люси… — сказала она. — Нам с тобой достался третий этаж, как я понимаю?

— Ага… — небрежно ответила я, синхронизируя в это время свои часы с часами Локвуда и остальных. Первая смена была рассчитана у нас всего на два часа. К концу этого срока мы все должны были собраться на лестничной площадке второго этажа и убедиться, что у всех все в порядке. Я засунула свой блокнот в специальный зажим на поясе, пробежалась пальцами по знакомым кармашкам — все припасы на месте, все нормально — и натянуто улыбнулась своей партнерше.

— Ну, что, Холли? Пойдем?

Мы начали расходиться парами. Джорджу и Фло выпал цокольный и первый этаж, Годвин и Вернону — верхние два этажа. Локвуд и Киппс поднялись вместе со мной и Холли по центральной мраморной лестнице до второго этажа, и здесь испарились, направившись в сторону отдела готовой женской одежды. Мы с Холли пошли выше, на следующий этаж.

Отдел готовой мужской одежды занимал три смежных зала. Здесь было почти совсем темно, потому что этот этаж располагался выше уровня уличных фонарей, и они здесь не светили в окна. В густом мраке тускло поблескивали серебристые лица манекенов, стоявших на казавшихся белесыми во тьме пьедесталах среди увешанных одеждой стоек. Пиджаки, брюки, бесконечные ряды тесно прижатых друг к другу рубашек… Пахло шариками от моли, заводским кондиционером для ткани и шерстью. Я отметила, что в зале стало холоднее по сравнению с концом рабочего дня, когда мы уже проходили здесь.

Холли понесла рабочие сумки в дальний конец зала, откуда мы хотели начать осмотр, а я воспользовалась случаем, и негромко спросила, обращаясь к черепу в банке.

— Ну что?

— Я все обдумал, — донесся до меня призрачный шепоток. — И у меня есть идея.

— Отлично, — мне очень хотелось узнать, что это за странное ощущение, что за гул, который, кажется, идет откуда-то с большой глубины? Это ощущение было новым, удивительным для меня, так что любая подсказка черепа может оказаться весьма полезной. — Очень внимательно тебя слушаю, говори.

— Вот тебе мой совет: замани ее в отдел хозтоваров, и вышиби ей мозги тяжелой сковородкой.

— Что?!

— Холли. Тебе выпала отличная возможность разобраться с ней. Не нравится сковородка, могу подсказать что-нибудь еще. Например, можно нанести очень смачный удар скалкой для теста…

— Ну, ты! — сердито шикнула я. — Я вовсе не собираюсь убивать Холли, с чего ты взял? Меня волнует странный фон, который я здесь ощущаю. А ты мне все об одном и том же. Или ты считаешь, что насилие и жестокость — это путь к решению любых проблем?

— В общем-то, да, — подумав, ответил череп.

— Твои предложения омерзительны, а их последствия…

— В том-то все и дело! — радостно перебил меня череп. — Никаких последствий! Просто убей Холли без лишнего шума, и спокойно спиши это на потусторонние силы, которых здесь пруд пруди. И никто ничего не узнает.

Мне очень хотелось вступить с черепом в жаркий спор относительно моральных аспектов убийства, но решила, что это ни к чему. Да и времени на такие споры у меня не оставалось — моя партнерша уже возвращалась ко мне по проходу между увешанными одеждой стойками.

— Хорошо, — громко сказала я, когда Холли подошла ближе. — Давай начинать, Холли. Надеюсь, ты умеешь записывать показания?

Она нервничала, дышала часто и неглубоко. Я видела, как быстро поднимается вверх и опускается назад куртка у нее на груди.

— Да, — ответила Холли. — Это я умею.

— С помощью сетки Фиттис — Ротвелла?

— Ага.

— Отлично. Тогда начнем. Я буду делать замеры и диктовать, а ты записывай, — не обращая внимания на доносящиеся из банки советы использовать для убийства другую кухонную утварь, включая кофемолку, я набросала в блокноте схематический план зала, в котором мы находились. Затем мы с Холли направились к первой точке на сетке — в угол, где были аккуратно сложены стопки джерси. Над нами возвышался манекен в клетчатой рубашке, шерстяном кардигане и брюках-слаксах. — Так, температура здесь… десять градусов, — сказала я. — На парапсихологическом уровне я ничего не вижу… и не слышу. Не ощущаю никаких первичных признаков Явления — ни мелейза, ни холода… ничего. Это значит, что ты должна поставить нолики в нужных клеточках, помнишь, Холли? Хорошо. Справилась?

— Я уже говорила, что знаю, как это делается, — слегка обиделась Холли. — И, между прочим, сама умею делать замеры. У меня тоже есть определенный Дар. Когда я была маленькой, то проходила обучение как агент-оперативник.

А я уже спешила широкими шагами к следующей точке.

— Да? А почему ты оставила учебу? Сочла, что оперативник — слишком опасная профессия? Не по твоему вкусу?

— Оперативник — опасная и жуткая профессия, нужно быть дураком, чтобы отрицать это.

— Да, да, понимаю. Здесь температура десять градусов.

Холли записала показания термометра.

— Но учиться я бросила не поэтому, — сказала она. — Просто после убийств на Коттон-стрит меня перевели на канцелярскую работу. Может быть, слухи о том деле дошли и до того маленького городка на севере, где ты выросла?

— Не такой уж он и маленький, если на то пошло, — ответила я. — Нормальный крупный город, который… — я насторожилась и отвела взгляд в сторону. — Ты слышала?

— Что? Нет.

— Мне показалось, это был голос.

— Что он произнес? Откуда доносился? Хочешь, чтобы я записала это?

— Я хочу, чтобы ты перестала кудахтать, — я посмотрела в темноту вдоль прохода между стойками. И ничего не услышала, кроме учащенного дыхания Холли. Если и был далекий голос, позвавший меня по имени, теперь он исчез.

Не переставая внимательно наблюдать за мной, Холли спросила.

— Люси, ты ведь не отправишься за голосом, который тебя позвал?

— Нет, Холли, — повернулась я лицом к ней. — Совершенно не собираюсь никуда отправляться.

— Очень хорошо. Потому что в доме Винтергартен ты перестала контролировать себя, и…

— Такого не повторится! К тому же тот голос все равно пропал. Может, продолжим лучше нашу работу?

— Да, — просто сказала Холли. — Давай продолжим.

И мы двинулись дальше.

— Я все слышал, — прошептал мне в ухо череп. — У меня есть для тебя еще одно словечко: венчик для яиц.

Я тряхнула головой, и тихо ответила, маскируя свои слова шумным дыханием.

— Идиот. Венчиком для яиц захочешь — не убьешь. И вообще «венчик для яиц» это три слова, а не одно.

— Если постараться, можно убить чем угодно.

— Тебе видней. Но я не собираюсь делать Холли ничего плохого. Ведь она просто…

— Если бы я не торчал в этой банке, — начал череп, — я бы придушил ее для тебя. В подарок. Но ведь ты и сама можешь доставить себе такое удовольствие. Кстати, удавить ее ты можешь прямо здесь. Шарфом, например, или даже складной вешалкой для одежды.

Но у меня уже появились вещи поважнее, чем слушать этот бред. Температура начала стремительно падать, а затем появились еще и тонкие струйки белесого с зеленоватым отливом призрачного тумана. Они закружились у основания стоек с одеждой, у пьедесталов, на которых стояли манекены. А мы с Холли тем временем продолжали делать замеры в погруженном в густую тень зале, продвигаясь вдоль стоек с футболками, стендов с носками, полок с домашними тапочками и ночными фуфайками для стариков. В наших записях множились пометки о появлении все новых сопутствующих призракам феноменах, в частности, о холоде и миазмах. Но кроме этого мы заметили кое-что еще.

Манифестации.

Они начались в виде бледных сероватых фигур, всегда видневшихся только в дальнем от нас конце прохода. В густом полумраке они были ужасно похожи по форме и размеру на манекены, и только когда одна такая фигура на моих глазах вдруг поплыла по воздуху в сторону, я поняла, что это не манекен, а призрак. Эти тени не издавали ни единого звука и стремились держаться как можно дальше от нас с Холли. Никаких агрессивных намерений с их стороны ни я, ни Холли тоже не уловили. Они просто раздражали нас своим присутствием и своей численностью, которая, казалось, постоянно росла, пока мы шли по проходу. Выбравшись на лестничную клетку, и заглянув через перила, мы увидели целую толпу таких фигур. Они стояли и смотрели на нас снизу вверх своими огромными пустыми глазницами, черневшими на серых, с размытыми чертами, лицах. Обернувшись назад, в сторону отдела готовой мужской одежды, мы увидели, как такие же фигуры теснятся в тенях, осторожно и молча следя за нами.

Молча? Пожалуй, не совсем.

— Люси…

Снова тот же голос. Где-то далеко навстречу мне повернулся сгусток адской тьмы.

— Череп? — рискнула я шепотом обратиться к своему рюкзаку. Холли находилась в нескольких шагах впереди меня, и мне хотелось надеяться, что она ничего не услышит. — Ты слышал это? Ответь, только без своих обычных глупостей, у меня на них нет времени.

— Ты имеешь в виду голос? Да, я его слышал.

— Что это? И откуда ему известно мое имя?

— Это формируется какая-то сущность. И она стремится пробиться к тебе.

— Ко мне? — переспросила я, чувствуя, как у меня похолодело все внутри. — А почему не к Холли? Или к Кэт Годвин, она тоже Слухач, как и я.

— Потому что ты уникальна, Люси. Ты сияешь, словно маяк в ночи, привлекая к себе внимание всевозможной нечисти, — хихикнул череп. — А почему я сам с тобой постоянно болтаю, как ты думаешь?

— Но сейчас не время…

— Послушай, — вкрадчиво прошептал мне череп. — Если хочешь быть избавленной от всего этого, смени работу. Иди в ученицы к пекарю, например, булочки печь. Работа в дневные часы, милый, испачканный мукой фартук… Красота!

— На кой черт мне сдался твой испачканный мукой фартук? — я сердито втянула ноздрями воздух. — Эти твари следят за нами. Скажи, кто они такие.

— Ну, в этом месте бродит много духов. Очень много. Большинство из них выглядят потерянными, я не ощущаю в них ни малейших признаков воли. Но есть здесь и другие, более сильные, хорошо знающие, чего они хотят. И один из таких духов охотится за тобой.

Я сглотнула, нервно уставилась в темноту.

— Кстати, у меня есть для тебя и более приятные новости, — добавил череп. — Я, наконец, нашел ответ на твой вопрос о странных ощущениях, которые ты испытываешь. Я вспомнил, где ты могла чувствовать нечто похожее. Костяное зеркало. Помнишь? Вот на что похожи твои ощущения.

Костяное зеркало… Да, на этот раз череп был абсолютно прав. Этот тошнотворный, раздражающий звуковой фон я ощущала с того момента, как только вошла в универмаг братьев Эйкмер. Он не оставлял меня ни на секунду. И я знала, что этот звук мне знаком, только не могла вспомнить, откуда. Теперь, после слов черепа, я вспомнила.

Шесть месяцев тому назад Локвуд, Джордж и я обнаружили на кладбище Кенсал Грин необычный предмет, костяное зеркало, обладавшее очень странными свойствами. Самым удивительным из них было то, что сквозь это зеркало можно было заглянуть на Другую сторону. Правда, любой, увидевший потусторонний мир человек немедленно погибал на месте. То костяное зеркало мы в конце расследования разнесли на мелкие кусочки, таким вещам не место в нашем мире.

Рядом с тем костяным зеркалом я всегда начинала чувствовать себя больной, разбитой, раздраженной. То же самое я ощущала и сейчас.

— Разумеется, это не костяное зеркало, — продолжал нашептывать череп. — Это нечто другое, оно гораздо больше, но при этом гораздо дальше. А ощущения практически те же самые. Разрыв в ткани мироздания. Прислушайся к моим словам, Люси. Странные вещи здесь начинаются. Странные и жуткие…

Череп неожиданно замолчал, и связь с ним прервалась. Рядом со мной стояла Холли Манро. Я и не заметила, как она подошла.

— Почему ты разговариваешь сама с собой, Люси?

— Я? Нет. Просто размышляла вслух.

Подобным объяснением можно обмануть разве что трехлетнего малыша, да и то не всякого. А с Холли такой трюк явно не прокатит. Так оно и вышло — она нахмурилась, и даже успела открыть рот, чтобы начать говорить, но в этот момент послышался знакомый голос, звавший нас обеих по именам. А вслед за голосом появился и сам Локвуд — в развевающемся длинном пальто и зажженным фонарем в тонкой бледной руке.

Только увидев Локвуда, я поняла, в каком напряжении провела последние два часа, поняла, как отчаянно хотела, чтобы он все время был рядом. Но вот Локвуд подошел ближе, и я почему-то почувствовала себя гораздо лучше и вместе с тем гораздо хуже почему-то.

— Люси, Холли, с вами все в порядке? — Локвуд улыбался, но взгляд у него был тревожным. — Народ начинает нервничать, вот я и хожу, проверяю всех.

— У нас все нормально, — сказала я. — Просто здесь тьма-тьмущая призраков по углам трется.

— Внизу тоже, но эти приятели пока что не приближаются, держатся поодаль, вреда от них нет, — он усмехнулся, блеснув своими белоснежными зубами, и добавил. — Самое худшее на данный момент случилось в вестибюле: Джордж все-таки умудрился оборвать листок с того драгоценного дерева. Ничего, приклеим его на место, когда будет время. Будем надеяться, Эйкмер ничего не заметит.

— Люси снова слышала голоса, — сказала Холли Манро.

Я посмотрела на нее. Может, я сама собиралась рассказать ему об этом? И нечего было Холли соваться раньше времени. И Локвуд напрасно вот так смотрит сейчас на меня. Что я, тайну какую-то делаю из того, что слышала?

— Люси, это правда? — спросил Локвуд.

— Да, — недовольно фыркнула я. — Что-то дважды окликало меня по имени. Все в порядке, не волнуйся, я не собираюсь снова наделать глупостей. И, кроме того, рядом со мной Холли, уж она-то сумеет присмотреть за мной.

Локвуд молчал довольно долго, я видела, как он борется с обуревавшими его сомнениями. Наконец, он тихо сказал.

— Через полчаса встречаемся все вместе. Думаешь, за это время с тобой ничего не произойдет?

— Я в полном порядке, — ответила я. Ответила, наверное, излишне резко, словно обозлилась на Локвуда за его вопрос. Нет, на самом деле, я ни капельки не злилась. Просто не была уверена, что в ближайшие полчаса действительно останусь в полном порядке. Последние слова черепа сильно испугали меня. Я чувствовала себя подавленной. Мне постоянно хотелось обернуться — казалось, что кто-то следит за мной… Но в этом я не могла признаться Локвуду в присутствии Холли. Ну, вы понимаете.

— Ладно, — сказал Локвуд. — В таком случае, до скорой встречи.

И он, как всегда беззвучно, исчез среди теней.

Мы с Холли Манро постояли еще немного, глядя ему вслед, а затем вернулись к своим парапсихологическим замерам. Мы и без того очень мало общались с Холли, когда были вдвоем, а теперь уж совсем замолчали, только шепотом сообщали друг другу результаты замеров и наблюдений. Мы обе были выбиты из колеи и напряжены. Я чаще обычного оборачивалась, чтобы проверить, что происходит за моей спиной.

Взаимное молчание становилось невыносимым, давящим, и я прокашлялась, готовясь прервать его.

— Это… — начала я. То, о чем я собиралась спросить, нисколько меня не интересовало, но нужно же с чего-то начинать, правда? — Те убийства на Коттон-стрит, о которых ты упоминала. Что там произошло? Крупно тебе повезло тогда?

Холли коротко кивнула.

— Можно и так сказать, — ответила она. — Я оказалась единственной уцелевшей из четырех агентов, с которыми отправилась расследовать Полтергейст в коммунальной квартире на Коттон-стрит. Я сумела выбраться через окно, скатилась по черепичной крыше, наткнулась на трубу дымохода и провисела в обнимку с ней до самого утра. Все это время даже понять не могла, я все еще живая или уже нет. Моему старшему группы и двум товарищам-агентам повезло гораздо меньше.

Грустная история, но типичная, увы. Холли еще продолжала свой рассказ, но мое внимание уже переключилось — я вдруг почувствовала, как нечто подкрадывается ко мне сзади. Я резко обернулась — и ничего не увидела… Повернулась назад, и увидела, что Холли закончила свой рассказ и смотрит на меня, ожидая моей реакции.

Я немного помолчала, пытаясь припомнить, о чем говорила Холли, и сказала.

— Да. Печально.

— И это все, что ты можешь сказать?

А чего она хочет? Чтобы я взяла ее за ручку и начала утешать? Точно такая же история произошла когда-то и со мной.

— Прости, — сказала я. — Но если ты стал агентом, будь готов ко всему… Всякое случается.

Мы помолчали. Холли внимательно следила за мной, потом добавила.

— После этого меня отстранили от оперативных заданий. Предполагалось, что только на время, но мне понравилось работать в офисе, и я обнаружила, что не хочу возвращаться. Но не думай, что у меня нет способностей к профессии оперативника, Люси. Некоторые навыки забылись, да, но восстановить их — дело наживное.

Я пожала плечами. Я едва слышала то, что говорит Холли. Мое внимание все сильнее привлекала атмосфера в зале. Бледный рассеянный свет, долетавший от стоявших внизу на мостовой фонарей, просачивался в окна и слегка разгонял темноту. С одной стороны, этот свет не был достаточно сильным, чтобы заблокировать наш Дар, но в то же время позволял нам обходиться без ручных фонариков. Холли слегка отдалилась от меня, свернула в узкий проход между двумя стойками с развешанными на них рубашками, и шла сейчас, ведя по ним пальцем.

А я стояла и осматривалась по сторонам.

Все время, что мы провели на этом этаже, меня не оставляло ощущение тревоги. Сейчас оно резко усилилось, грозя перерасти в ужас. Я обнаружила, что стою, неподвижно уставившись в темное пространство в дальнем конце зала. Там, за последними стоками с одеждой и кассой виднелся высокий прямоугольный проход, ведущий к лифтам и лестницам. Рассмотреть, что находится в этом проходе, было невозможно, там не было окон, и туда не долетал рассеянный уличный свет. Передо мной была пустота — непроницаемо темная и, казалось, бездонная.

— Люси…

У меня по щеке побежали капельки пота. Я не могла отвести свой взгляд в сторону от этой зияющей пустоты.

При этом я продолжала слышать шорох, с которым Холли проводила своим пальцем по висящим на стойке рубашкам. Затем на улице коротко пролаяла собака. Потерялась, наверное. И это был последний долетевший до меня звук. После этого меня со всех сторон окутала ледяная непроницаемая тишина — окутала внезапно, злобно, словно вырвалась из мрачной глубины той прямоугольной арки в конце зала. Тишина ударила меня, словно кулаком. У меня сдавило виски. Я гримасничала, кривила рот, но не могла издать ни звука. Мои конечности окоченели и застыли, словно были сделаны теперь из мрамора. Я была прикована к месту и неподвижна, как один из стоявших в зале манекенов.

Мои глаза, не мигая, смотрели в глубину черной арки.

Затем я заметила в этой тьме какое-то движение.

Оно началось от правой стороны арки, именно там вдруг появилась крадущаяся на четвереньках человеческая фигура. Она была чернее, чем окружающая ее тьма, и, опираясь на свои колени и локти, медленными, судорожными рывками толкала себя вперед. Эти рывки напоминали движения охотящегося паука, но в целом эта жуткая фигура казалась воплощением болезненной слабости и боли. За собой фигура волокла свои тонкие ноги, и двигалась так низко опустив голову, что невозможно было рассмотреть лицо.

Фигура пересекла проход, добралась до левой стороны арки, и исчезла в направлении лифтов. Следом за фигурой через арку справа налево стремительно пронеслась темная, напоминавшая толстый канат, полоса — поблескивавшая, дрожащая по краям. Сначала я не поняла, что это, но затем присмотрелась, и увидела, что это пауки. Тысячи, может быть, сотни тысяч пауков — они летели молча, целенаправленно, двигались так, словно были единым живым существом. Пауки улетели вслед за ползущей на четвереньках фигурой, и как только они исчезли из вида, оцепенение отпустило меня, и я поняла, что снова могу двигаться.

Исчезла и опутывавшая меня своим коконом тишина. Я снова слышала, как шелестят рубашки под пальцами Холли. Затем на улице снова залаяла та несчастная потерявшаяся собака.

У меня сводило от боли челюсти, губы были мокрыми. Я провела по ним — кровь. Впав от ужаса в ступор, я прокусила себе язык.