Глава 27
Старьевщица отправляется к праотцам
Всегда пунктуальный Килсип вернулся в офис Калтона в восемь часов, чтобы провести его через убогие лабиринты трущоб. Адвокат с нетерпением ждал его. Он вбил себе в голову, что Розанна Мур стояла за всем произошедшим, и каждая новая улика только подтверждала его теорию. Когда Розанна умирала, она могла рассказать Старьевщице что-то, что может привести к убийце, и Дункан был почти уверен, что эта старая карга получила неплохую сумму денег, чтобы держать рот на замке. Несколько раз Калтон уже собирался пойти к ней сам и попытаться вытащить из нее этот секрет, если, конечно, она действительно что-то знала. Но судьба оказалась благосклонна к нему, и, возможно, его ожидало добровольное признание, правдивость которого более вероятна, нежели отрывок информации, вытащенный против воли.
К тому времени, как пришел Килсип, Калтон был в состоянии крайнего возбуждения.
– Думаю, нам лучше поторопиться, – сказал он следователю, зажигая сигару. – Старая ведьма может отойти на тот свет в любой момент.
– Может, – согласился тот, – но я не удивлюсь, если она еще долго протянет. У таких женщин бывает по девять жизней, как у кошки.
– Да, согласен, – кивнул Калтон, когда они вышли на освещенную фонарями улицу. – В ней определенно есть что-то звериное, – продолжил он, – но скажите мне, что с ней случилось? Просто возраст?
– Частично. Выпивка тоже дала о себе знать, думаю, – ответил Килсип. – Кроме того, ее образ жизни не особенно здоров, и пагубные привычки просто убивают ее.
– Но это не что-то заразное, надеюсь? – забеспокоился адвокат, содрогнувшись, когда они влились в толпу на Берк-стрит.
– Не знаю, сэр, я не доктор, – ответил детектив.
– Понятно, – обреченно произнес Калтон.
– Все будет нормально, сэр, – успокоил его Килсип. – Я был там дюжину раз, и со мной все хорошо.
– Да, но мне может хватить одного раза, чтобы подхватить что-нибудь.
– Поверьте, сэр, для нее нет ничего страшнее ее возраста и выпивки.
– Ее осматривал доктор?
– Она никого не подпускает к себе – лечит себя сама.
– Джином, полагаю? По мне, так это еще противнее обычного набора лекарств.
Вскоре они дошли до Литтл-Берк-стрит и, пройдя по узкой темной улочке – к этому времени она была уже более или менее знакома Калтону, – оказались у двери Старьевщицы.
Они вскарабкались по крутым ступеням, которые скрипели и стонали под их весом, и увидели старую гадалку, лежащую на кровати в углу. За столом под тусклым светом высокой свечи лохматый черноволосый мальчик играл в карты с неопрятно одетой девочкой. Еще одна девочка сидела чуть в стороне от них.
Оба ребенка вскочили, когда вошли незнакомцы, и мальчик подтолкнул сломанный стул Калтону, в то время как вторая девочка заползла в дальний угол комнаты и свернулась там калачиком, как собака. Шум пробудил старуху от дремоты. Поворочавшись в кровати, она укуталась лохмотьями, чтобы не замерзнуть. Она представляла собой такое жуткое зрелище, что Дункан невольно отпрянул. Седые волосы были распущены и свисали лохмами на плечи, лицо, сморщенное и изможденное, с крючковатым носом и наглыми, как у крысы, черными глазами, выглядывало из-под лохмотьев, а костлявые руки, голые до плеч, болтались в разные стороны, когда она пыталась что-то сделать. Бутылка и колотая чашка лежали рядом с ней, и, налив себе немного, она жадно все выпила.
Это вызвало у нее приступ кашля, который не прекращался, пока мальчик не встряхнул ее хорошенько и не забрал у нее чашку.
– Жадное чудовище, – пробормотал этот прелестный ребенок, заглядывая в чашку, – ты бы выпила саму Ярру!
– Ага, – еле слышно пробормотала в ответ старуха. – Кто это, Лиззи? – спросила она, прикрывая глаза дрожащей рукой и глядя на Калтона и детектива.
– Какие-то два напыщенных мужика, – сказала девочка, которая играла в карты. – Пришли посмотреть, как ты двинешь коней.
– Я еще не мертва, черт вас побери! – рявкнула гадалка с неожиданной энергией. – И если я сейчас встану, вам не поздоровится.
Девочка рассмеялась, и Килсип сделал шаг вперед.
– Ничего такого мы не хотим, – резко сказал он, взяв Лиззи за плечо и толкая ее ко второй девочке в угол. – Сиди там, пока я не разрешу тебе встать.
Лиззи уже откинула волосы и собралась сказать что-то в ответ, когда вторая девочка, постарше и поумнее, потянула ее к себе вниз.
В это время в другом углу Калтон обратился к старухе:
– Вы хотели увидеться со мной? – аккуратно начал он, ведь, несмотря на ее хамство, она была женщиной, и она умирала.
– Да, черт побери, – прохрипела гадалка, натягивая тряпье до шеи. – Вы не священник? – с внезапным подозрением спросила она.
– Нет, я адвокат.
– Я не позволю проклятым священникам ошиваться вокруг меня, – злобно пригрозила старуха. – Я еще не собираюсь умирать, черт побери, я еще поправлюсь и отыграюсь!
– Боюсь, вы не поправитесь, – осторожно заметил Дункан. – Позвольте мне послать за доктором.
– Нет, не позволю, – ответила старая карга, стараясь прикрикнуть на посетителя со всей оставшейся силой. – Я не позволю какому-то докторишке осматривать мои кишки. Мне не нужен ни доктор, ни священник. Мне и адвокат не нужен, только вот я подумываю о завещании.
– Не забудь, что часы получу я! – закричала Лиззи из угла. – Если отдашь их Сал, я вырву ей глаза.
– Молчать! – резко вскрикнул Килсип, и Лиззи, прошептав какое-то ругательство, села обратно в угол и замолкла.
– Настоящая язва, – простонала старуха, когда снова наступила тишина. – Эта дрянь кормилась в моем доме, а теперь она кричит на меня, черт побери.
– Ну, ну, – нетерпеливо перебил ее Калтон, – по каком поводу вы хотели со мной встретиться?
– Не торопитесь, – надменно сказала умирающая, – или черта с два я вам что-нибудь расскажу.
Она определенно ослабла, поэтому Дункан повернулся к Килсипу и шепотом попросил его вызвать доктора. Детектив написал несколько строк на клочке бумаги и, дав его Лиззи, приказал ей отнести его врачу. В этот момент вторая девочка встала, и они обе, взявшись за руки, вышли.
– Эти две мерзавки ушли? – уточнила Старьевщица. – Хорошо, потому что я не хочу, чтобы то, что я расскажу вам, попало в газеты.
– И что же это? – спросил Калтон, подавшись вперед.
Старуха выпила еще джина, и казалось, это придало ей новых сил. Она села на кровати и начала быстро говорить, как будто боялась, что умрет прежде, чем раскроет секрет.
– Вы уже были здесь, – начала она, указывая костлявым пальцем на Дункана, – и хотели выяснить все о ней, но не смогли. Она, эта гордая шлюха, не разрешила мне рассказать вам. Вечно она крутилась под ногами, пока ее родная мать умирала с голоду!
– Ее мать? Вы мать Розанны Мур?! – пораженно вскрикнул Калтон.
– Пропади я пропадом, если это не так, – проскрипела старая ведьма. – Ее бедный отец умер от пьянства, черт его дери! И я иду ровно по его стопам. Вас не было в городе в те времена, иначе вы бы знали о ней.
– О Розанне Мур?
– О ней самой, – ответила Старьевщица. – Она играла на сцене, и, черт возьми, какой чертовски знаменитой она была, мужики готовы были умереть за нее, и она разбивала их черные сердца. Но она всегда была добра ко мне, пока он не появился.
– Кто – он?
– Он! – закричала старуха, и глаза ее заблестели от жажды мести. – Он пришел со своими бриллиантами и золотом и погубил мою бедную девочку! И как высоко он держит голову все эти годы, как будто святой, черт бы его побрал!
– О ком она говорит? – прошептал Калтон Килсипу.
– О ком? – продолжала кричать Старьевщица, чей слух не потерял остроты. – О Марке Фретлби, конечно!
– Боже праведный! – Адвокат подскочил от удивления, и даже всегда невозмутимое лицо следователя выдало некоторое удивление.
– Да, он был хорош собой в былые времена, – продолжила гадалка, – и он вскружил голову моей девочке, и, черт его побери, погубил ее, и оставил с ребенком умирать от голода, как самый последний негодяй!
– С ребенком? Как его зовут? – поспешно спросил Дункан.
– Что?! – возмутилась старая ведьма. – Как будто вы не видели мою внучку – Сал!
– Сал – дитя Марка Фретлби?
– Да, и она не менее красива, чем вторая его дочь, но ей не повезло – родилась в неправильной части города. Да, я видела эту вторую дочку: шла в своих шелках, как будто мы для нее просто грязь, а Сал, черт побери, – ее сестра!
Изнуренная криками, старуха снова легла в кровать, пока Калтон сидел неподвижно, обдумывая невероятное откровение, которое он только что услышал. То, что Розанна Мур оказалась любовницей Фретлби, не так уж и удивило его. В конце концов, этот миллионер – тоже мужчина и в молодости был не лучше остальных. А Розанна была красавицей и, видимо, одной из тех женщин, что предпочитают дикую свободу быть любовницей, вместо того чтобы связать себя узами и стать женой. Что же касается моральной стороны вопроса, то сегодня столько людей отступают от строгих законов морали, что едва ли кто-то может кинуть в него камень. Дункан не изменил своего мнения о Фретлби из-за похождений его молодости. Но что удивило, так это то, что миллионер оказался настолько жесткосерден, бросив своего ребенка на попечение такой ведьмы, как Старьевщица. Это было так не похоже на него, что легче было поверить в то, что старуха разыгрывает адвоката.
– А знал ли мистер Фретлби, что Сал – его ребенок? – спросил он.
– Не совсем! – рявкнула гадалка измученно. – Он думал, что его дочка мертва, и Розанна распрощалась с ним.
– И почему же вы не сказали ему правду?
– Потому что я хотела разбить ему сердце, если, конечно, оно у него есть, – пояснила старуха злобным голосом. – Сал катилась по наклонной, пока ее не забрали у меня. Если бы она попала в крупные неприятности, я бы пришла к нему и сказала: «Смотри на свою дочь, я погубила ее так же, как ты погубил мою!»
– Вы злая женщина! – не выдержал Калтон, питая отвращение к услышанному. – Вы пожертвовали жизнью невинной девушки ради мести.
– Не надо читать мне мораль, – отрезала умирающая. – Я не святая, да, и я хотела отомстить ему. Он хорошо заплатил мне, чтобы я молчала о своей дочери, и я все принесла сюда, – она показала на свою подушку, – все золото, хорошее золото, мое золото.
Дункан встал. Он почувствовал тошноту от такой вопиющей ненависти и несправедливости, и ему страшно захотелось уйти. Но когда он надел шляпу, вошли две девочки с доктором, который, кивнув Килсипу, бросил пронзительный взгляд на Калтона, а затем подошел к кровати. Девочки вернулись в угол и тихо ждали конца. Старьевщица лежала в кровати, цепляясь костлявой рукой за подушку, как бы пытаясь защитить свое дорогое золото. Лицо ее было мертвенно-бледным, подсказывая опытному глазу доктора, что конец близок. Он нагнулся над кроватью и поднес свечу к лицу умирающей, а та открыла глаза и прошептала:
– Кто это? Убирайтесь…
Однако потом она как будто пришла в себя и снова закричала:
– Мои деньги! – После чего вцепилась в подушку. – Это все мое, не ваше, черт вас дери!
Врач поднялся с колен и пожал плечами.
– Ничего уже не сделаешь, – сказал он спокойно, – она вот-вот скончается.
Старуха услышала его слова и разразилась слезами:
– Скончается! Скончается! Моя бедная Розанна, какие золотистые волосы, всегда так любила свою мать, пока он не отнял ее и она не вернулась ко мне умирать!
Голос ее затих и перешел в стоны, что заставило девочек в углу поежиться и заткнуть пальцами уши.
– Моя дорогая, – сказал доктор, наклоняясь над кроватью, – вы не хотели бы увидеться со священником?
Гадалка посмотрела на него блестящими темными глазами, уже затуманенными приближающейся смертью, и сказала тихим хриплым голосом:
– Зачем?
– Потому что вам осталось немного, – аккуратно сказал медик. – Вы умираете.
Старьевщица подскочила и схватила его за руку с криком ужаса:
– Умираю! Умираю! Нет, нет! – застонала она, хватаясь за его рукав. – Я не готова умереть, черт побери, помогите мне, спасите меня, я не знаю, куда попаду, спасите меня!
Доктор попытался убрать ее руки, но она держалась за него с удивительной цепкостью.
– Это невозможно, – сказал он резко.
Старуха снова откинулась на подушку.
– Я дам вам денег, – прокричала она, – много денег, они все мои, мои! Видите, видите, соверены!.. – И, разрывая подушку, она вытащила тканевую сумочку, из которой посыпались монеты. Золото, много золота высыпалось на кровать, на пол, в темноту и раскатилось по углам, но никто не притронулся к нему, так все были охвачены ужасом происходящего. Гадалка схватила несколько сияющих вещиц и протянула их троим мужчинам у кровати, но руки ее дрожали, и монеты падали на пол с металлическим звоном.
– Все мои, мои! – прокричала она. – Верните мне жизнь, вот вам золото, деньги, черт побери, я продам свою душу за это, спасите меня, мою жизнь!
Дрожащими руками она попыталась всучить монеты врачу, а потом Дункану с Килсипом. Они молчали и смотрели на нее, а две девочки в углу вцепились друг в друга и тряслись от страха.
– Не смотрите на меня, нет! – продолжала кричать больная, снова подбирая золото. – Вы хотите, чтобы я умерла, но нет, нет, я не умру, верните мне мое золото… – И она принялась собирать соверены. – Я заберу их с собой, я не умру. Боже, Боже… Я ничего не сделала плохого, дайте мне… дайте мне Библию, спасите меня. Боже… черт… Боже… – И она рухнула на кровать.
Тусклый свет от свечи мерцал на рассыпанном золоте и на мертвом лице гадалки, окаймленном седыми волосами. Трое мужчин с тяжелым сердцем отвернулись и молчали. В ушах у них звенели слова: «Боже… спаси меня, Боже!»
