Глава 24

«Да здравствует 60-летие Великой Октябрьской социалистической революции!» На самом деле до праздника оставалось ещё около месяца, но плакаты, растяжки и прочая агитация с каждым днём множились на улицах Москвы.

Я сидел на кухне нашей новой квартиры, пил крепкий чай и глядел в окно, за которым моросил мерзкий осенний дождь. Да, в такую погоду в Переделкино уже не так хорошо. А вот в городской квартире, да со всеми удобствами, самое то.

– Папа, гляли.

Данька ещё не выговаривал букву «д», да и «р» тоже, но успел выучить десятка два слов, которые применял на все случаи жизни. Сейчас он протягивал мне свою новую игрушку – пластмассовый грузовик с практически несъёмными колесами. Чтобы их снять, нужно приложить серьёзные усилия. Мы заранее подстраховались после того, как однажды малой едва не подавился колёсиком от игрушечного крана, и теперь все его игрушки состояли из больших и желательно несъёмных частей.

– Ну пойдём поиграем.

Я отставил чашку с недопитым чаем и отправился в залу катать с сыном по паркетному полу машинку. Минут через пятнадцать пришла Валентина, ходившая на собеседование в отдел кадров.

– Можешь меня поздравить, – сказала она, раскрывая в углу мокрый зонтик и поворачиваясь ко мне спиной, чтобы я мог снять с неё итальянский плащ.

– Взяли? Продавщицей?

– Угу, оклад сто тридцать рублей.

– Негусто… Хотя, думаю, деньги в этой ситуации особой роли не играют, – усмехнулся я. – Главное, что покончено с твоим тунеядством. А в какой отдел?

– Рыбный. Так что буду приходить домой, вся пропахшая дарами моря… Я так проголодалась…

– Переодевайся и приходи на кухню, я пока разогрею суп с клёцками.

Валя надела тот самый цветастый халат, что мне когда-то подарил руководитель Узбекистана Шараф Рашидов. Хоть какое-то применение нашла вещь, хотя Валя в нём немного тонула и ей приходилось закатывать рукава.

– Слушай, а чего ты будешь париться в каком-то продмаге? – задал я мучивший меня последние дни вопрос. – Давай я тебе подберу что-нибудь более престижное. Тем более ты без пяти минут член партии, поэтесса, да тебя в любое учреждение возьмут с радостью.

– Да ладно!

– Ну а что, ты у меня женщина видная, хватит уже по магазинам мыкаться… Ты ешь, ешь, я пока второе разогрею. С салатом будешь? Ну как хочешь.

Посидев с женой на кухне, я отправился в комнату, оборудованную под рабочий кабинет. Там – привезённые из Переделкино стол, кресло, диван и пишущая машинка. Ну и телефон на столе. Сразу после переезда я разорился на визитки, куда вписал номер своего домашнего телефона, и теперь при каждом удобном случае раздавал эти прямоугольнички с золотым тиснением своим знакомым.

Сегодня я озадачил себя выполнением заказа Анатолия Авдеевича, «сочинив» для его Инги пару-тройку песен. Взял «Зимнюю вишню», к которой пришлось придумывать новые куплеты, поскольку помнил я только слова припева. Затем у той же Варум стырил ещё и «Ля-ля-фа», в которой также помнил только припев. Подбор мелодии на гитаре и сочинение куплетов заняли львиную долю вечера. Ну а поскольку Бог Троицу любит, то на десерт, не мудрствуя лукаво, добавил «Жёлтые тюльпаны», написанные в будущем Игорем Николаевым для своей «русалки» Наташи Королёвой. Уже традиционно пришлось придумывать незамысловатые куплеты. Подумалось, насколько всё было бы сложнее, не имей я таланта к стихосложению и музыкального слуха. Спасибо маме с папой, что я у них такой получился.

Ладно, уже поздно, позвоню антиквару уже завтра.

Пытаясь уснуть после сексуальных утех с любимой жёнушкой, я слушал стук капель об оконный карниз и обдумывал мысль, не подать ли мне документы во ВГИК? Причём не на сценарный, а на режиссёрский факультет. Можно, кстати, и на заочное отделение. Такой вариант меня даже больше устраивал. Во-первых, буду смешно выглядеть, почти сорокалетний мужик, сидящий в аудитории рядом со студентами. А во-вторых, очная форма обучения отнимает много времени, а мне есть куда его девать и помимо института. Вот только люди уже вовсю учатся, октябрь на дворе. Что же это я раньше-то не подумал, хотя бы месяца три назад…

А может, Сизов сможет как-то помочь? И утром я набрал номер директора «Мосфильма», который неожиданно стал меня отговаривать от поступления во ВГИК. Оказалось, у него было другое предложение.

– Сергей Андреевич, зачем вам ждать пять лет, пусть даже и на заочном? С вашим-то уже имеющимся опытом в кинематографии, ведь работали рядом с самим Тарковским… Кстати, как он там? Обратно просится? Ну да, я тоже слышал. Так вот, советую идти на «Высшие двухгодичные курсы сценаристов и режиссёров». И времени меньше потратите, и приобретёте практические знания. Давайте я сегодня же позвоню руководителю курсов Ирине Александровне Кокоревой, думаю, у нас получится договориться.

Перед обедом я созвонился с Чарским, который весьма обрадовался очередным хитам для Инги. Мы решили встретиться вечером, а до этого я планировал заехать в московское отделение ВААП.

А на следующий день меня уже ждали на «Высших двухгодичных курсах сценаристов и режиссёров». Обитель мастеров кино располагалась в Большом Тишинском переулке. В коридорах было пустынно, так как занятия здесь начинаются не с 1 сентября, а с 1 декабря. Навстречу мне попалась, величаво вышагивая, симпатичная женщина лет сорока пяти. Как потом выяснилось, заведующая режиссёрским отделением Вера Суменова. Узнав, что я от директора «Мосфильма» Николая Трофимовича Сизова, пришёл учиться на режиссёра, она удивилась, заявив, что набор уже закончен, но повела меня к директору. Вера Игоревна что-то шепнула Кокоревой на ухо, Ирина Александровна повернула ко мне свои глаза-бинокли.

– Губернский? Как же, вчера только говорил мне насчёт вас Николай Трофимович. С экзаменами вопрос решим, сдадите задним числом, а я уверена, что вы сдадите. Там же в основном творческий конкурс. Тем более у Рязанова на курсе недавно появилась вакансия. Один поступил, а через месяц узнаём, что он женился на итальянке и уехал к ней в Милан. Так что запишем вас на курс Эльдара Александровича.

Ого, я буду учиться у самого Рязанова! Должен ведь меня помнить Саныч, приглашал как-то к себе на «Кинопанораму» вместе с Тарковским.

– Спасибо огромное, Ирина Александровна! Тогда подскажите, пожалуйста, список литературы, необходимой и для подготовки к экзаменам, и для учёбы.

Здание я покидал воодушевлённым. Ещё бы, всё так удачно складывалось! А дома Валя сообщила, что мне звонили из Союза композиторов, просили выступить перед трудящимися завода «Москабель» со своего рода творческим вечером. Есть у них такая традиция – радовать простых работяг встречами с артистами и композиторами. Оставили для связи свой телефон, по которому я тут же и перезвонил.

Выступление на заводе планировалось на ближайшую пятницу в 17.00, после дневной смены. За выступление мне обещали даже гонорар, но я согласился не из-за обещанных пятидесяти рублей. Почему-то очень захотелось окунуться в атмосферу рабочих будней. Нет, не встать к станку, а именно пообщаться с рабочим народом, потому что, если честно, я уже начал уставать от каждодневного мелькания перед глазами лиц всех этих артистов и прочих деятелей культуры.

В назначенное время я подъехал к заводской проходной. Меня вышли встречать заместитель директора Михаил Иванович Козырев и моложавый парторг, тут же попытавшийся выхватить у меня кофр с гитарой. Но я мягко, с улыбкой, отстранил его руку. Мол, сам донесу, не развалюсь.

– Может, чайку перед выступлением? – предложил Козырев. – У нас в запасе есть ещё минут пятнадцать – двадцать.

– Чайку? А что там со звуком? Микрофон, колонки имеются? Мне ещё и для гитары нужен микрофон, не зря же я её привёз.

– С этим у нас свой звукотехник работает на импровизированной сцене в цехе, обещал, что к сроку аппаратура будет готова к использованию. Пойдёмте, чашечку чая перед выступлением. Или могу предложить чего-нибудь покрепче.

– Ну пойдёмте, посмотрим, что у вас там за чай.

Для выступления мне предложили уставленный большими катушками с кабелем цех, в котором только что закончила работу дневная смена. Подтянулись, наверное, и трудящиеся из соседних цехов. Сотни полторы рабочих, среди которых мелькали и женские лица, заняли места на принесённых стульях перед небольшим помостом. Меня на сцене поджидали обещанные микрофоны, стул и маленький столик типа журнального, на котором стояли графин с водой и высокий стеклянный стакан.

Почему-то в первый момент я немного оробел, хотя до этого пару раз точно приходилось выступать. Два года назад, помнится, перед студентами педучилища в Пензе, когда я увидел свою будущую маму, а затем у Брестской крепости перед школьниками и ветеранами войны. Но сейчас на меня смотрели уставшие лица даже ещё не успевших переодеться работяг, во взглядах которых читалось: «Быстрее бы закончилась эта показуха, и мы уж пойдём домой, к своим семьям».

Сделав над собой усилие, я растянул рот в улыбке и поздоровался. Звук был настроен отлично, да и акустика в цехе не уступала концертному залу.

– Надеюсь, представляться не нужно?

– Нет уж, представьтесь, – выкрикнул с места небритый работяга и с победной улыбкой оглянулся по сторонам. Вот, мол, я каков. И тут же словил недовольный взгляд парторга, сидевшего слева от сцены лицом к собравшимся.

– Хорошо, раз вы просите… Меня зовут Сергей Андреевич Губернский. И книги пишу, и песни сочиняю, в чём мне, случается, помогает и супруга, и сценарии пишу для фильмов. Сам я из провинции, из Пензы, работал грузчиком в овощном магазине, а моя жена была в этом магазине заведующей. Кто-то, вероятно, не знает мою историю, я расскажу. Дело в том, что я не знаю, кто я такой на самом деле и как меня зовут. Да-да, не удивляйтесь, но это так. Я очнулся на лавочке в Пензе 18 апреля 1975 года, не имея понятия, кто я такой и как сюда попал. Единственное, мне казалось, что меня зовут Сергей Андреевич Губернский, хотя никаких документов при себе я не обнаружил. Так и представился своей будущей супруге, когда она меня, можно сказать, пригрела, умирающего с голоду и бездомного.

В глазах рабочих появилась какая-то заинтересованность, что меня немного воодушевило. Не все же знали, в самом деле, что известный писатель и композитор когда-то работал простым грузчиком. То есть по духу чем-то близок им, простым заводчанам.

Дальше я рассказал, как вечерами после работы печатал свои первые книги, о знакомстве со Слободкиным на Дне торговли и о нашем первом с Валей хите, как познакомился с Высоцким и Тарковским, после чего последний заинтересовался моим романом «Марсианин». Рассказал, как проходили съёмки в Средней Азии.

– Что-то я всё говорю и говорю, может, вам что-нибудь спеть? – прервал я минут через пятнадцать свой монолог.

– Давай.

Это выкрикнул тот же рабочий, который предложил мне представиться. Похоже, он тут был заводилой. Что ж, я не стал его и других здесь собравшихся разочаровывать, только предупредил, что это будут немного не те вещи, которые исполняют Чарская и прочие звёзды эстрады, которым я писал песни. Решил начать с весёлого и неоднозначного «Скворца». Затем, надеясь, что эта песня Макаревичем и К0 ещё не написана, спел «Она идёт по жизни смеясь». После чего снова перешёл к текстовой части творческого вечера. Народ был заинтересован, никто уже не сидел как на иголках, думая, как бы побыстрее свалить домой.

Когда я решил снова сделать музыкальную паузу, взяв в руки подаренный Высоцким «Gibson», то и спеть захотелось что-то из репертуара дарителя. А что, если почти все песни уже им написаны? Хотя, вот, например, «Белый вальс» точно ещё не сочинён. Я когда-то умудрился выучить все девять куплетов и по ходу дела посмотрел в Мнете информацию о песне. Она была написана в 1978 году, но так и не вошла в фильм «Точка отсчёта». Людям понравилось, после чего я спел «Кошку, которая гуляет сама по себе», опять из репертуара Макаревича.

Почти полуторачасовой творческий вечер я завершил очередным песенным блоком. Прозвучала «Последняя осень» Шевчука, затем, невзирая на возможные последствия, я отважился исполнить «Поплачь о нём» Шахрина, заменив буквально на ходу строчку «Фидель Михаилу машет рукой» на «Фидель Леониду машет рукой». Всё же как-никак до Горбачёва дело ещё не дошло. После чего, набравшись ещё большей наглости, исполнил вещь собственного сочинения. Когда-то в будущем я, освоив навыки игры на гитаре, с энтузиазмом принялся что-то сочинять, и этот процесс затянулся на несколько лет. И вот сейчас решился представить на суд публики одну из тех редких песен, которые мне нравились самому. Похлопали, уже неплохо. Закончить предпочёл композицией «Вальс-бостон», которую Розенбаум напишет лет эдак через десять. Правда, теперь уже это я сделал за него.

Чёрт возьми, весь цех мне аплодировал стоя! Даже Козырев, поддавшись общему порыву, принялся хлопать со всё ещё несколько недоумённым выражением лица. Похоже, тексты некоторых песен вогнали его в лёгкий ступор. И только с физиономии парторга не сходило хмурое выражение. Я его в чём-то понимал, вряд ли он ожидал, что автор попсовых хитов выдаст такое. Не удивлюсь, если сегодня же в соответствующие органы поступит сигнал. Хотя в последнее время я отчего-то ощущал себя немного суперменом, имея за спиной Ивашутина, а также завязавшиеся рабочие и, надеюсь, дружеские отношения с Цвигуном, который мне откровенно импонировал.

– Спасибо вам, и рассказывали увлекательно, и песни тронули за душу, – пожал мне руку немолодой работяга в синей спецовке. – Не ожидал, признаюсь, что будет так интересно. Завтра же в нашей заводской библиотеке спрошу ваши книги.

Да я и сам не ожидал такого эффекта от своего выступления. Образовалась даже небольшая очередь из желающих лично высказать мне респект, как говорили тинейджеры будущего. Хорошие всё же люди работают на наших заводах. Неплохо бы о них книгу написать, этакий производственный роман, или даже фильм снять, если выучусь на режиссёра. Только не тягомотину о трудовом подвиге каждый день и пятилетке в три года, а что-нибудь с лихо закрученным сюжетом, где главный герой – человек от сохи. Хотя это уже колхозник, а я о заводах снимать кино собрался. Ничего, и до колхозников доберёмся. А пока можно состряпать что-нибудь вроде «Москва слезам не верит», где тебе и любовь, и производство. Только пусть уж свою «Москву…» сам Меньшов и снимает, не уверен, что у меня получится так же здорово, недаром фильм получил «Оскар».

Смущённый замдиректора проводил меня к проходной и на прощание сунул без всяких бланков и росписей в конверте две четвертных купюры. Я хотел было благородно отказаться, но подумал, что всё ж таки честно заработанные. Поблагодарил и спрятал деньги в карман.

Направляясь к стоянке, невольно обратил внимание на парочку нежно воркующих молодых людей возле памятника Александру Сергеевичу. Всё бы ничего, только эти ребята были одного пола, то бишь мужского. Вспомнилось где-то вычитанное, что в советские времена столичные геи собирались именно на Пушкинской площади. Похоже, эта парочка была как раз из той оперы. Может, меня и обвинят в гомофобии, но со стороны происходящее смотрелось препротивно, они разве что не целовались прилюдно. В чём-то я был согласен с советским законодательством, считавшим гомосексуализм уголовно наказуемым деянием. Хотя, конечно, по мне, если уж так приспичит, то трахайтесь на здоровье, только делайте это так, чтобы тараканы в вашей квартире об этом не знали. Надеюсь, не доживу до того времени, когда в нашей стране разрешат проводить гей-парады, хотя вроде и в 2015-м любителей однополой любви, мечтавших провести в России хоть одно такое шествие, мягко посылали на три ими любимые буквы. Ладно, хорошо, хоть ко мне не пристают, не симпатичный, наверное.

Подъезжая к дому, подумал, что «Волга» молодцом, благодаря вовремя приводимым техосмотрам бегает как новенькая. А всё ж нет-нет, да и задумаешься насчёт иномарки. Материальный вопрос тут не стоял. Почти не стоял.

Ну а что, даже после покупки квартиры, когда наши счета на сберкнижках практически обнулились, и вложения в группу «Aurora» на настоящий момент семейный бюджет составляли порядка пятнадцати тысяч рублей. Вру, уже двадцать одну тысячу, совсем забыл, что вчера впарил Чарскому три песни по две тысячи за каждую. И плюс если продам «Волгу», с её-то наворотами за десятку уйдёт спокойно, если вообще не за пятнашку.

И тут же вспомнился работяга с завода «Москабель», благодаривший меня за выступление. А ведь большинство из заводчан и «москвича» за душой не имеют скорее всего, хотя пашут не покладая рук. А я тут такой весь из себя, заявился из будущего, передрал чужие песни и книги, влился в писательский и артистический бомонд, дачи в Переделкино и кооперативные квартиры в центре Москвы покупаю… И ещё ему, видите ли, годовалая «Волга» плоха стала. Зажрался, буржуй! Но что поделать, слаб человек, и я тоже не исключение, светящийся нимб над головой мне явно не угрожает.

Эх, в церковь, что ли, сходить, попросить отпущения грехов и пожертвовать на храм энную сумму? Нет уж, лучше я пожертвую сиротам в детские дома, чем этим пузатым батюшкам, многие из которых, кстати, также разъезжают на «Волгах», а кто-то и вовсе на иномарках. Неплохо получается жить у «посредников» между Богом и человеком. А в будущем церковь окончательно войдёт во вкус хорошей жизни. Так что уж лучше я и в самом деле на сирот обращу внимание. Завтра же поеду… нет, не в московский, а в какой-нибудь подмосковный детский дом или Дом ребёнка, узнаю, что нужно детям. Уж потратить на благое дело тысчонку-другую не проблема. Вон у того же Рязанова в его «Берегись автомобиля» Юрий Деточкин машины угонял, продавал, а вырученные за продажу деньги отправлял в детские дома. Угонять я вроде не собираюсь, а материально помочь – помогу. Зачтётся если и не на этом, то, надеюсь, на том свете.