Глава 18
А через день Высоцкий снова набрал мой номер и грустно сообщил, что ему почему-то запрещают выезд в «братский» Китай, на территории которого находится Тибет. В то же время Мысловскому и другим альпинистам из его команды никто препон не чинил, им уже почти все документы оформили. А может, виной тому ещё и песни, в которых бард стебался над китайцами?
– Блин… А ты ещё кому-нибудь рассказывал, что планируешь задержаться в Тибете?
– Да нет вроде, только тебе… Даже Марина не в курсе, хотел ей перед отъездом просто записку оставить на кухонном столе.
– И я тоже никому не говорил… Надеюсь, тут ты мне веришь?
– Обижаешь, старик!
– А ты мне из дома тогда звонил?
– Ну да.
– Хм, это что же получается, мой или твой телефон… того?
– Понял, о чём ты, – подобрался на том конце провода Семёныч. – Мог бы и сам догадаться, как-то не сообразил. Впредь умнее буду.
Распрощавшись с расстроенным Высоцким, я подумал, не задействовать ли административный ресурс? Имея такие связи чуть ли не в высшем руководстве страны, почему бы не попросить за несчастного барда? Плохо, конечно, что Андропов не наш человек и нет никого в «ближнем круге» из КГБ, ведь это явно их рук дело. Не удивлюсь, если Семёныча вызовут в комитет давать показания. Конечно, тревожить лишний раз Машерова по таким пустякам неудобно, тем более вряд ли он большой поклонник творчества Высоцкого, но тут у человека жизнь висит на волоске, можно сказать.
С первого раза дозвониться до первого секретаря ЦК КП Белоруссии не получилось, сказали, что он в полях, проверяет коровники где-то в области и будет если только к вечеру. Перезвонил вечером, на этот раз удачно.
– Здравствуйте, Сергей Андреевич. Что случилось? – спросил Машеров, когда нас наконец соединили.
– Пётр Миронович, просьба огромная к вам. Не за себя прошу, за Владимира Семёновича Высоцкого.
– Что с ним стряслось? И почему ко мне обратились? Он же не в Белоруссии живёт…
Стараясь не отнимать много времени у собеседника, вкратце обрисовал ситуацию. В завершение намекнул, что у Машерова имеются хорошие знакомые в силовых структурах в Москве, которые могли бы поучаствовать в судьбе поэта и музыканта.
– Я понял, о ком вы говорите, можете не продолжать. Ситуация тоже ясна. По идее, надо бы помочь человеку прийти в себя, отвыкнуть от вредных привычек. Но кто даст гарантии, что Владимир Семёнович не останется в этом Тибете сверх обещанного вам месяца или двух? В любом случае нарушение визового режима аукнется ему проблемами с китайскими и затем уже советскими пограничниками. Почему он не хочет махнуть на Эльбрус? Там тоже можно найти тихую деревушку у подножия горы и жить в ней без всяких проблем хоть до морковкиного заговенья, вдали от мирской суеты и настойчивых поклонников. Вот именно загорелось в Тибет!
– Действительно, какие-то гарантии в этом случае давать бессмысленно, – грустно согласился я. – И что делать?
– Есть у меня одна мысль…
Оказалось, что где-то в самой глубине Беловежской пущи среди болот затерян хутор, где доживает свой век старинный товарищ Машерова некто Нестор Кузьмич с супругой. Их единственный сын партизанил вместе с Петром Мироновичем и погиб во время облавы, прикрывая отход товарищей. На этом хуторе скотина, птица своя, имеется даже собственная маслобойка, разве что за мукой раз в полгода на подводе выбираются в райцентр. Машеров бывал у них в прошлом году, гостил с ночёвкой, и с удовольствием пожил хотя бы недельку, если бы не дела.
– Чем не вариант? Поживёт у них твой Высоцкий месячишко-другой, может, понравится и подольше задержится. Тем более за постой денег не берут. Если согласится, всё организуем в лучшем виде, пусть Владимир Семёнович не переживает.
Владимир Семёнович согласился, хотя и после некоторого раздумья. И ветреным апрельским днём я вместе с Севой Абдуловым провожал его в аэропорту. Обнялись на прощание, посадили Семёныча в самолёт, и с Абдуловым, не сговариваясь, направились в кафе, где заказали по сто граммов беленькой за успешный полёт и столь же успешное приземление. К счастью, по пути домой ни один гаишник мне не попался, иначе, тормозни они мою «Волгу», могли и права отнять. Или в СССР за вождение в нетрезвом виде не отнимали? Ладно, не важно, проскочил и проскочил, тем более и выпил-то всего ничего. А вот если бы попал в ДТП или сбил кого-то, тогда мои промилле вышли бы мне боком.
Дома сын встретил меня радостным «Папа!», а следом заявил: «Дай!» Ещё он научился говорить «мама», и таким образом пока его словарный запас состоял всего из трёх слов. Впрочем, как мне сказала Валя, дочь у неё начала говорить в два с лишним годика, так что Данька заговорил ещё с опережением. А на следующий день супруга завела разговор, не отдать ли Даниила в ясли. Мол, найдёт какую-нибудь работу, будет в дом деньги приносить.
– А как ты найдёшь здесь работу с пензенской пропиской? – спросил я.
– Думала об этом. Единственный вариант – выписаться из нашей терновской квартиры. Жалко жилплощадь терять, а что делать…
– Ну, если так решила, то выписывайся, будем оформлять тебе московскую прописку. А куда работать пойдёшь? Опять в овощной? Так ведь завмагом тебя сразу никто не поставит.
– Ничего страшного, могу и продавщицей на первых порах.
– А если в Союзе писателей завтра власть сменится и нас попрут с этой дачи? Тогда что, по съёмным квартирам мыкаться? Да ещё с ребёнком?
– То есть ты хочешь сказать, что согласишься вернуться в Пензу? Серёжа, не смеши меня. Я-то уже привыкла к Москве… Ладно, к Переделкино, но всё равно! А у тебя здесь работа, постоянные встречи, знакомства… Забыл, как мотался на «Суре» туда и обратно? Так что, думаю, ты и сам предпочтёшь съёмную квартиру Пензе. А ведь можно и в ЖСК вступить.
– Куда?
– В жилищно-строительный кооператив. Говорят, однушка три тысячи стоит, а двухкомнатная – пять тысяч. Разве не потянем?
– Хм, как-то я раньше над этим не задумывался. А ты права, своя квартира не помешала бы. Разузнаю в Союзе писателей, может, и правда что-то выгорит с жилплощадью.
– А можно и не в ведомственный ЖСК вступить.
– Ты думаешь? Этот вопрос тоже постараюсь выяснить… А вообще-то время обеда, что у нас там вкусненького? Супчик гороховый сварила? С копчёными рёбрышками? Ну ты ж моя молодец! Давай есть.
На Гданьской судоверфи имени Ленина подходила к концу дневная смена. Сейчас здесь готовили к спуску на воду рыболовецкий траулер для Советского Союза «Ангара».
– Эй, Лех, заканчивай! Ты же вроде собирался с нами пивка выпить сегодня вечером.
– Уже заканчиваю, парни. Буквально две минуты, осталось контакты подкрутить.
– Ну давай, мы тогда в душ и ждём тебя в раздевалке.
Электрик Лех Валенса, как и обещал, управился за пару минут. Быстро помылся, и вскоре товарищи уже направлялись в трактир «Морячка», расположенный буквально в десяти минутах ходьбы от судоверфи.
В этот вечер здесь мелькало немало знакомых лиц. На судоверфи трудилось почти двадцать тысяч работников, и многие после смены заходили сюда попить пива. Неудивительно, что к открытому несколько лет назад трактиру пришлось делать пристройку, и теперь в нём могли уместиться до сотни любителей хорошего пива.
Леха узнавали, приветствовали, похлопывали по плечу, жали руку. Личностью он был известной – принимал активное участие в жизни судоверфи, входил в профсоюз и рьяно бился за права простых работяг, чем и снискал их уважение.
– Парни, ваш столик, как обычно, держу за вами, – кивнул подошедшим протиравший пивную кружку трактирщик и крикнул официантке: – Марыся! Обслужи товарищей вон за тем столиком!
После второй кружки Леха потянуло на разглагольствования. Как обычно, предметом нападок стал социалистический строй и коммунистическая идеология, насаждаемая Москвой в Польше и других странах Восточной Европы.
– В сентябре 39-го Советы без объявления войны перешли нашу границу, взяли в плен двести сорок тысяч польских военнослужащих, а офицеров расстреляли в Катынском лесу. И после этого мы должны благодарить русских за то, что они якобы освободили нас от немцев? Да, кто-то скажет, что Советы потеряли в боях за Польшу несколько сот тысяч своих солдат. А кто их просил лезть к нам? Мы бы и с немцами прекрасно поладили. Они хотели всего-навсего избавить мир от коммунистической чумы… Марыся! Принеси-ка ещё пару кружечек пива!
После третьей кружки Валенса понял, что ему срочно нужно отлучиться.
– Парни, я отойду на пару минут, – сказал он окружившим их столик соратникам. – Потом я вам объясню, почему у власти в Польше оказались продажные политики…
Подходил он к своему дому уже в темноте, находясь в весьма приподнятом настроении. Валенса всегда так себя чувствовал после таких вот стихийных выступлений, пусть даже не с трибуны, а в обычном трактире. Да ещё и четыре кружки пива изрядно его взбодрили. Улыбаясь своим мыслям, он не сразу заметил движение сзади себя. А затем вдруг что-то укололо его слева в шею.
– Что за!..
Больше ничего сказать Валенса не успел. Он с ужасом чувствовал, как немеют мышцы пальцев рук, ног, шея, спина, даже глаза отказывались повиноваться. Рухнул на брусчатку и при этом ничего не почувствовал. Работал только мозг, который понимал, что тело медленно умирает, что кровь густеет, всё медленнее циркулируя по венам, что сердце бьётся всё реже и реже.
Недвижимыми зрачками Валенса увидел, как возле его лица промелькнули ноги убийцы, обутые в простые, но качественные ботинки на мягкой подошве. А затем он остался один умирать на холодной брусчатке в желтоватом свете уличного фонаря.
Некролог в местной газете «Гданьский вестник» появился на второй день после того, как запоздавшая парочка влюблённых обнаружила тело известного активиста. В последний путь электрика гданьской судоверфи Леха Валенсу провожали несколько сотен человек. Многие шептались, что из Валенсы мог бы получиться в будущем неплохой политик. Правда, учитывая его антикоммунистические высказывания, политик, скорее всего, опальный. И, возможно, в изгнании. Жаль, ах как жаль, такого хорошего человека потеряли!
А ещё спустя неделю краковский кардинал Римско-католической церкви Кароль Войтыла, приехавший на очередной папский собор в Ватикан, побелевшими от напряжения пальцами держал свежий номер газеты итальянских коммунистов «L’Unita». Его взгляд был прикован к чёрно-белой фотографии на центральном развороте. На снимке был изображён не кто иной, как он сам, только в мирском облачении, сидевший на кровати… и нежно обнимающий подростка лет двенадцати с глазами, закрытыми чёрной плашкой. Прочитать текст для кардинала, владеющего добрым десятком языков, было делом несложным. Но сейчас Войтыле казалось, что лучше бы он не знал этого проклятого итальянского. Хотя тут и одного снимка достаточно, чтобы понять содержание написанного.
«Не так уж всё тихо в святом католическом семействе, – писал некий Энрике Паскуале. – Это можно видеть на примере польского кардинала Кароля Войтылы, о котором давно поговаривали, что он большой любитель невинных мальчиков. Наш корреспондент, вооружившись мощнейшей фототехникой, специально отправился в Краков, чтобы убедиться в подлинности слухов либо развеять их. Снял комнату в доме напротив окон кардинала и стал ждать. Его бдения не прошли напрасно. Уже на второй день Войтыла привёл к себе двенадцатилетнего мальчика, чьё имя из этических соображений мы оставим в секрете. На этом снимке лишь самое невинное действо в отношении несчастного подростка. Что происходило дальше – нетрудно догадаться. Наш корреспондент, находившийся по ту сторону объектива, не мог спокойно смотреть на происходящее и даже собирался вызвать милицию, однако, подчиняясь своим профессиональным обязанностям, всё же сумел сдержаться. Но теперь-то мы знаем, что собой представляет краковский кардинал, которого в последнее время приблизил к себе папа Павел VI».
Но ведь такого не было! Это наглая подделка, фальшивка! Хотя… Хотя кровать похожа на его, да и тумбочка рядом с постелью вроде бы тоже знакома, пусть и не так чётко она получилась на снимке. Но кому понадобилось совершать такую дикую провокацию? Завистникам, ревнующим его к папе? Кто это – архиепископ генуэзский Джузеппе Сири или архиепископ Флоренции Джованни Бенелли? Либо вообще кто-то другой? Может, епископ Серджоне, который и вручил ему эту газету с таким выражением лица, будто держал в руках какую-то гадину, после чего тут же торопливо скрылся.
Каков бы ни был ответ, теперь его карьере конец! Даже удержаться в кресле кардинала станет сложной задачей, поди докажи на папском престоле, что это фотомонтаж, а не настоящее грехопадение. И судебная тяжба с изданием не решит этой проблемы.
На газетный лист упала и тут же впиталась алая капля. Он и не заметил, как прокусил нижнюю губу. Рефлекторно вытер кровь рукавом мантии и снова перевёл взгляд на фотографию в газете. Затем, исказившись в лице, скомкал её и брезгливо отшвырнул в сторону.
По анфиладе собора Святого Петра навстречу ему степенно шествовала разношёрстная процессия из епископов, архиепископов и кардиналов. Войтыла чуть двинулся в сторону, прижавшись к старинному ограждению, чтобы пропустить делегацию. Прелаты едва заметно кивали ему, он кивал в ответ, но при этом ему мнилось, будто проходившие мимо кривили губы в презрительной ухмылке. Опустив голову, он смотрел на бурое пятно, выделявшееся даже на красном рукаве мантии, думая только о том, как быстрее покинуть Ватикан.
– Ваше высокопреосвященство!
Он поднял голову. Перед ним стоял личный секретарь папы римского Паскуале Макки. Холодный, ничего не выражающий взгляд для Войтылы был красноречивее, чем какое-либо проявление эмоций.
– Вас хочет видеть его святейшество Павел VI. Пройдёмте за мной.
Не чувствуя под собой ног, кардинал вошёл в кабинет папы римского Павла VI, носившего когда-то давно мирское имя Джованни Баттиста Энрико Антонио Мария Монтини. Кароля Войтылу всегда удивляли столь длинные имена у итальянцев, португальцев и испанцев, в которых перечислялись предки чуть ли не до седьмого колена. Но сейчас он бы согласился тысячу раз подряд произнести полное имя папы, данное ему при рождении, чем выслушать то, что его святейшество собирается сказать.
Из кабинета папы он вышел на негнущихся ногах, с лицом белее мела. Когда за ним закрылись массивные двери, кардинал на несколько секунд замер, а затем решительно направился прочь. Сегодня он не будет участвовать в папском соборе, и вообще ему запрещено проводить службы до окончания разбирательства дела по скандальной публикации. Нужно забрать в отеле вещи, садиться на самолёт до Варшавы, затем поездом до Кракова и там ждать, чем всё закончится. Временное отстранение от сана. Но даже если правда восторжествует, пятно на его биографии останется даже после его смерти. И мечтам о папском престоле, и так довольно призрачным, учитывая, что последние четыреста лет его занимали итальянцы, и вовсе сбыться будет не суждено никогда.
Очередное собрание «ближнего круга» вновь проходило на даче Ивашутина, ставшей уже почти традиционным местом встреч членов «Ордена заговорщиков». На этот раз подтянулись даже Матросов и чувствующий себя получше Судоплатов, приглашённый в качестве своего рода консультанта. Скучая на пенсии, он с удовольствием включился в работу по спасению страны и, ознакомившись с рукописью попаданца, тут же начал выдавать одну идею за другой.
Но главным было то, что сегодня их состав пополнился новым участником. Рядом с Машеровым, который был в своё время его выдвиженцем, расположился член Политбюро ЦК КПСС, первый заместитель председателя Совмина Кирилл Трофимович Мазуров. Вполне ещё крепкий для своих шестидесяти трех лет, он сразу почувствовал себя здесь как дома.
– Кирилл Трофимович уже ознакомился с рукописью, так что он в курсе насчёт объекта, – сказал Машеров. – А вот вам, Семён Кузьмич, это ещё предстоит сделать. Пока просто прочитайте вот этот занятный документ, а в следующую встречу я готов буду ответить на ваши вопросы. Кстати, тут и о вас говорится.
– Хорошо, постараюсь прочитать если не сегодня, то завтра точно.
Первый заместитель председателя КГБ СССР Семён Цвигун принял папку с рукописью и вернулся на своё место рядом с Ивашутиным. И он, и остальные присутствующие поначалу выглядели немного напряжёнными, но затем, по выражению Кулакова, они все оказались на одной волне, и разговор пошёл более открытый.
– Если позволите, я начну с отчёта, так сказать, о проделанной работе, – сказал начальник ГРУ и обвёл взглядом собравшихся. Затем обратился к своим записям. – По Польше… Лех Валенса, который, напомню, планировал в будущем создать свой профсоюз «Солидарность», скоропостижно скончался.
– А что за диагноз, если не секрет? – поинтересовался Судоплатов.
– Острая сердечная недостаточность. Жаль, такой молодой был, всего тридцать три года. Казалось бы, всё впереди…
– Возраст Христа, – хмыкнул Кулаков. – Наверное, в рай попадёт.
– Валенса, как мы выяснили, был негласным агентом польских спецслужб, проходил под кличкой Болек. Так что для земляков и нынешних коллег Дзержинского, ведших какую-то свою непонятную игру, утрата такого агента стала серьёзным ударом. Мы, не проявляя себя, подкинули польским спецслужбам версию, что устранение Болека – дело рук ребят из Лэнгли. И поляки, по нашим сведениям, уже выставили американцам свои претензии по поводу этого, как они считают, недоразумения.
– Ловко, – усмехнулся Судоплатов, с довольным видом потирая свои крупные ладони.
– И кстати, не один Валенса воду мутил в Польше. В течение недели не менее печальная участь постигла и его подельников из КОС-КОРа – Яцек Куронь попал в автокатастрофу, Кароль Модзелевский выпал с седьмого этажа, а Адам Михник стал жертвой уличных хулиганов. Тадеуш Мазовецкий из Клуба католической интеллигенции где-то солидную схватил дозу радиации и теперь безуспешно борется с раком крови в последней стадии. После этого активность польских диссидентов и прочих ревнителей демократических ценностей резко поубавилась. – Ивашутин сделал паузу, наблюдая за реакцией собравшихся. Не заметив ни одного осуждающего взгляда, продолжил: – Так вот, что касается ярого ненавистника советского строя кардинала Кароля Войтылы, то на данный момент он сидит у себя в Кракове, под своего рода домашним арестом, и ждёт решения своей дальнейшей участи. Если кого интересует, то его подозревают в педофилии. В газете итальянских коммунистов «L’Unita» прошла порочащая его публикация с фотографией, вернее, фотоколлажем, где Войтыла на кровати у себя дома тискает мальчугана. Папа отстранил кардинала от исполнения им обязанностей на время разбирательства. Ватикану пришлось обращаться в полицию, те, в свою очередь, затребовали негативы, им их предоставили. Наши мастера сработали на высшем уровне – путём перефотографирования коллажей достигнут результат отличного качества. Причём эта – самая невинная – фотография уже разошлась по многим изданиям, и не только итальянским. Так что Войтыле не светит теперь не только папский престол, о котором он мечтает последние годы, но его и вовсе могут лишить сана.
– Здорово сработано, – заметил Машеров.
– Это ещё не всё. Мои люди сумели предотвратить переворот в Пакистане. Ввиду сжатых сроков сами они не успевали раздобыть доказательства, поэтому просто рассказали премьер-министру Зульфикару Али Бхутто о заговоре, который планировал возглавить Мухаммед Зия уль Хак. Бхутто сначала отказывался верить, но затем всё же согласился установить наблюдение за теперь уже бывшим соратником. С помощью прослушивающих устройств удалось установить имена заговорщиков, и не далее как три дня назад они были схвачены. Сейчас с ними работают местные следователи, выбивают показания.
– Хочется верить, что после того, как мы ему помогли, Бхутто ещё больше проникнется симпатией к СССР, – сказал Романов, и остальные тут же его поддержали.
– Начали работу с президентом Северного Йемена Ибрагимом аль-Хамди, – продолжил Ивашутин. – Там с именами заговорщиков ещё не всё ясно, усиленно роем, но учитывая, что переворот планировался на октябрь, время у нас пока есть. Надеюсь, уложимся.
– Также меня волнует тема ВНИИСИ, этой цитадели будущих демократов, – сказал Машеров. – Все помнят, что Губернский написал об этом институте?
– Ну как же, Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований, создан в прошлом году для комплексного исследования научно-технических и социально-экономических проблем, имеющих большое народно-хозяйственное значение и носящих междисциплинарный характер исследований, – заученно выдал Романов. – Я-то как раз тщательно изучил этот вопрос. Семнадцать лет, вплоть до тысяча девятьсот девяносто третьего года им будет руководить член-корреспондент АН СССР Джермен Михайлович Гвишиани. И ВНИИСИ – своего рода наш филиал австрийского МИПСА при Римском клубе. В институте работали будущие «отцы демократии» Авен, Березовский, Гайдар, Шаталин, Сванидзе… А в МИПСА стажировались Попов, Чубайс, Шохин, Нечаев, Ясин, Гайдар, Глазьев и Мордашов.
– Вот этими товарищами, мягко говоря, хорошо бы заняться как раз Комитету. – Машеров посмотрел на Цвигуна. – Вы как, Семён Кузьмич, готовы включиться в работу?
– Теперь уже да, не просто же так я согласился участвовать в вашем кружке, назовём его так.
– Отлично, на другой ответ я и не рассчитывал! А теперь хотелось бы обсудить животрепещущий вопрос относительно кандидатуры нового генерального секретаря. По моему мнению, выбирать нужно из тех, кто сейчас здесь присутствует.
– Так давайте проголосуем, – предложил Мазуров.
– Я тоже думал о голосовании, только выбирал между тайным и открытым.
– Да что мы тут, секта, что ли, какая, Пётр Миронович, или масонская ложа, я не знаю!.. Давай уж открытым, конечно, проголосуем.
– Никто не против? Хорошо. Кто-то хочет взять самоотвод заранее?
– Ну, я, пожалуй, вне игры, – словно извиняясь, развёл руками Цвигун, – поскольку человек среди вас новый, да и не уверен, что потяну.
– Я, само собой, не претендую, считай, ровесник Брежнева, а тут кто-то помоложе да поздоровше нужен, – хмыкнул Судоплатов.
– Хорошо, принимается. Что ж, теперь предлагайте кандидатуры. Начнём по старшинству, что ли. Павел Анатольевич, давайте, вы первый.
– По мне, страну должен возглавить силовик. Я за Ивашутина.
Начальник ГРУ втянул носом воздух, но промолчал. Следующим предлагал кандидатуру Мазуров. Он без колебаний назвал фамилию своего преемника на посту первого секретаря ЦК КП Белоруссии Петра Машерова. Тот, в свою очередь, предложил кандидатуру Романова. В итоге за Романова отдали свои голоса трое, двое – за Кулакова и Машерова, который, подводя итоги голосования, выглядел вполне удовлетворённым.
– Ну что, большинство голосов за первого секретаря ленинградского обкома партии. Может, у кого-то найдутся возражения? Нет желающих высказаться? Отлично! Что ж, поздравляю, Григорий Васильевич.
– Пока рано поздравлять, неизвестно ещё, как оно повернётся, – с серьёзным выражением лица ответил Романов. – Но всё равно спасибо за доверие.
Машеров подошёл к Романову и крепко его обнял. Следом и остальные поздравили Григория Васильевича с победой. Тот внешне вроде ничем не проявлял своих эмоций, разве что глаза теперь словно горели ярче.
– Может, отметим это дело? Я уж на правах хозяина заранее позаботился о том, что ставить на стол, – широко улыбнулся Ивашутин.
– Это правильно, – поднял указательный палец Мазуров. – Давай, Пётр Иванович, выставляй свои припасы, а то уже и выпить хочется, и закусить. Всё ж таки непростой сегодня день, грех такое событие не отметить стопочкой крепкого напитка.
