Глава 13

Александр Градский позвонил, когда я уже и забыл, что отдал ему песню. Пригласил в студию прослушать, как будет звучать вещь в его исполнении с аранжировкой и в сопровождении полноценного ансамбля. Получилось очень даже недурственно, рок-баллада по мощи практически не уступала оригиналу в исполнении Кипелова.

– Разрешишь петь на концертах? – не без доли тревоги спросил Градский.

– Да не вопрос! Вы с этой песней созданы друг для друга.

– Тогда давай оформим кое-какие бумажки, чтобы уж всё было по закону.

В один из предновогодних дней позвонил Николай Петрович. Передал просьбу Машерова: на следующий день к 18 часам ждать его у Большого театра.

– И кстати, чуть не забыл, – добавил он, – Пётр Миронович попросил вас захватить какой-то «ридер», якобы вы знаете, что это такое, плюс паспорт и деньги, сказал, что и тут вы в курсе, о чём идёт речь.

Хм, интересно, зачем всё это понадобилось Машерову? Разве что ещё кому-то хочет показать, других объяснений я не находил. Да и зачем я ему вообще понадобился?

В назначенное время с оставшимися вещдоками в неизменной сумке через плечо, которую недавно пришлось уже ремонтировать – пришивать оторвавшийся ремень, я топтался у Большого театра. В этом году храм Мельпомены отмечал 200-летие, если верить полотнищу над входом. Сегодня здесь давали балет «Лебединое озеро», что живо напомнило о традиции провожать вождей под музыку Чайковского. Судя по афише, главную партию исполняет прима-балерина Майя Плисецкая. Никогда не был поклонником балета, но на легендарную балерину в расцвете лет посмотрел бы.

Вскоре оказалось, что моё желание будет исполнено. Сначала ко мне подошёл помощник Машерова, поздоровался и предложил следовать за ним. Мы миновали служебный вход, поднялись в кабинет главного балетмейстера, где я смог раздеться, после чего был препровождён в зрительный зал. Точнее, в ложу слева от сцены, где чуть позже появился и Пётр Миронович.

– Здравствуйте, Сергей Андреевич. Удивлены, что я вас пригласил на балет?

– Есть немного. Думаю, всё же я вам понадобился не для того, чтобы обсуждать мастерство Плисецкой.

– Вы правы, потому что после балета у нас состоится встреча, так сказать, в узком кругу.

Все три часа, пока на сцене выплясывали балерины и танцоры – как я узнал из программки, партии Зигфрида и Ротбарта исполняли соответственно Александр Богатырёв и Борис Ефимов, – я размышлял, что за «узкий круг» имел в виду Машеров. Единственной более-менее правдоподобной догадкой была мысль, что Пётр Миронович нашёл-таки соратников и хочет меня им представить.

Как в воду глядел. Сразу после спектакля мы вновь прошли в просторный кабинет главного балетмейстера Большого театра Юрия Григоровича, который на этот раз нас встречал лично. Машеров его поблагодарил, заметив при этом, что от спектакля получил настоящее удовольствие. Николая Петровича поблизости почему-то не наблюдалось, не иначе, был отослан.

В кабинете хореографа вокруг большого полированного стола сидело несколько мужчин разного возраста, но не младше сорока пяти лет. Некоторые были в военной форме, с орденскими планками. Алфёрова я узнал сразу, и лица остальных показались мне знакомыми.

– Здравствуйте, товарищи! – поприветствовал присутствующих Пётр Миронович и представил меня: – Вот, знакомьтесь, тот самый Губернский, о котором я вам рассказывал.

Мне пришлось пожать несколько протянутых рук и выдержать настоящий артобстрел испытующих и заинтересованных взглядов, после чего я опустился в любезно подвинутое кресло.

– Извините, немного опоздал, задержался на совещании у Дмитрия Фёдоровича Устинова, – протиснулся в дверь худощавый человек в военном мундире с орденскими планками, с проседью в волосах. Как выяснилось позже, это был начальник Главного управления пограничных войск КЕБ СССР Вадим Александрович Матросов.

Остальными были: первый секретарь Ленинградского обкома партии Григорий Васильевич Романов, первый секретарь компартии Украины Владимир Васильевич Щербицкий, начальник ЕРУ генерал Пётр Иванович Ивашутин, возглавлявший когда-то внешнюю разведку, легенда НКВД Павел Анатольевич Судоплатов – тот самый, который лихо провернул операцию с устранением Троцкого в далекой Мексике… Оказался среди приглашенных и член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Фёдор Давыдович Кулаков. Как мне подсказала услужливая память, Кулаков пять лет руководил пензенским облисполкомом, в честь него была названа одна из улиц города.

– Ничего себе «Совет в Филях», – не сдержавшись, высказался я.

– Теперь уже в Большом, – без тени улыбки ответил Машеров. – Мы тут все собрались как бы инкогнито, не посвящая посторонних в свои планы. В общем, обе ваши рукописи, Сергей Андреевич, я дал прочитать собравшимся здесь товарищам, и почти у всех возникло желание посмотреть на вас вживую. Честно говоря, я придерживался другой точки зрения, считал, что незачем вам знать, кто из занимающих высокие посты в курсе ваших приключений и с кем мне предстоит работать по решению вопросов, указанных в ваших опусах.

– Логично, – пробормотал я. – Сами же говорили: меньше знаешь – крепче спишь.

– А как там Пенза? – поинтересовался вдруг Кулаков. – Я же в пятьдесят пятом оттуда уехал. Как город, растёт? И каким он будет в двадцать первом веке?

– Город-то растёт, появились огромные спальные районы Арбеково и Терновка в разных концах Пензы, хотя их и называют микрорайонами. Но через сорок лет вы город просто не узнали бы. У меня есть кое-какие фото на фоне новых филармонии и киноконцертного зала, построенных к 350-летию Пензы, но их лучше смотреть на телефоне, там хоть в цвете, а вот на этой электронной книге фотографии будут чёрно-белыми.

– Телефон я разобрал на запчасти, – немного виновато встрял Алфёров. – Но, уверяю вас, товарищи, это действительно продукт двадцать первого века, там даже на платах стоит год изготовления – 2011-й. Правда, марка хоть и финская, а комплектующие – с китайскими иероглифами.

– Что ещё раз доказывает: китайская экономика переживёт серьёзный подъём, – констатировал Машеров. – Но проблемы политики и экономики мы будем решать в другой раз, а сейчас, может, у кого-то будут вопросы к товарищу Губернскому?

Несколько секунд взаимного молчания и переглядывания нарушил Судоплатов. Ветеран НКВД, неизвестно как оказавшийся в числе собравшихся, спросил, будет ли он когда-нибудь реабилитирован.

– Вас реабилитируют, точно не помню, но где-то в девяностых годах. Причём многие будут сожалеть, что нет в России своего Судоплатова… Да и Сталина, если уж на то пошло.

– Похоже, Ельцин довёл страну до ручки? Как вспомню кусок вашей рукописи, посвящённый Беловежской пуще, где рассказывалось о разделе Советского Союза…

– Вы правы, Фёдор Давыдович, под видом приватизации разворовали всё, что только можно. Криминальные разборки, передел рынка, огромная смертность и мизерная рождаемость, нация шла к вымиранию. Хорошо, что, уже будучи немощным, спившимся алкоголиком, Ельцин вовремя передал бразды правления Путину. Тот, как бывший чекист и контрразведчик, более-менее навёл порядок, хотя вычищать за прежним боссом ему пришлось, как мифическому Гераклу авгиевы конюшни. Впрочем, всё это вы могли прочитать в моей рукописи. Я только не упомянул в ней, что и мой отец стал жертвой таких разборок, хотя никакого отношения к криминалу не имел, а его просто подставил партнёр.

– А у вас, Сергей Андреевич, не возникало ощущения, что Горбачёв непреднамеренно подвёл страну к такому состоянию, что за его спиной процессом руководили другие люди?

– Вполне может быть. Я же не был вхож во властные структуры, да и возрастом тогда ещё не вышел, так что могу ориентироваться только на воспоминания и рассуждения других людей. Большинство сходилось во мнении, что Горбачёв вроде хотел как лучше, а получилось, как всегда. И что благими намерениями оказалась вымощена дорога в ад. Нагорный Карабах, Сумгаит, бегство русскоязычного населения из южных и прибалтийских республик… Всё это описано в моей рукописи. И надо бы не забыть ещё парочку идеологов перестройки – Александра Яковлева, который сейчас возглавляет советское посольство в Канаде, и Эдуарда Шеварднадзе. Первый был одержим идеей развала СССР. А второй при Горбачёве займёт пост министра иностранных дел, в девяностом подарит американцам часть Берингова моря. А во время войны в Афганистане, которую, надеюсь, всё же удастся избежать, «сливал» секретную информацию своим западным друзьям.

– Вот же подонки, – сквозь зубы процедил Судоплатов. – Попались бы они мне в своё время…

– Хотя существует мнение – в будущем, естественно, – что пятнадцать лет правления сначала Горбачёва и потом особенно Ельцина стали как бы той встряской, которая требовалась одряхлевшей стране. Своего рода очистительный огонь. Правда, эти «историки» забывают упомянуть, что в этом огне сгорели миллионы людей. Ну тут уж, как говорится, лес рубят – щепки летят.

Увидел, как заиграли желваки на лицах собравшихся, разве что Щербицкий выглядел так же невозмутимо, и понял, что моё выступление достигло цели.

Ещё минут тридцать я отвечал на разного рода вопросы. Например, Ивашутин поинтересовался, что ещё мне известно о потенциальных предателях. Пришлось лезть в свой «ридер», искать тот самый материал с именами и фамилиями. Заодно присутствующие поинтересовались моей электронной книгой, подержали в руках российские деньги и паспорт, вызвавшие бурное обсуждение. Машеров насилу всех угомонил, напомнив, что время уже одиннадцатый час, а им ещё нужно обсудить кое-какие вопросы без моего участия. Да и не хотелось бы привлекать излишнее внимание ночными посиделками. Тем более у всех завтра дела, а Машерову через два с половиной часа лететь в Минск.

– Фёдор Давыдович, – позвал я Кулакова. – Можно вас буквально на минутку?

– Да, конечно.

– Только давайте отойдём в сторонку, это конфиденциальная информация.

Кулаков пожал плечами, извиняюще глядя на соратников, и уединился со мной в соседнем кабинете. Тот был меньше по размеру, примыкая к основному, и, как я догадался, служил своего рода местом отдыха знаменитого балетмейстера. Даже холодильник имелся и небольшой импортный телевизор.

– Фёдор Давыдович, я не знал, что сегодня вас увижу, но по случаю хочу предупредить… Правда, то, что я скажу, вам может очень не понравиться. Хотя чему уж тут нравиться… В общем, в рукописи я не написал, когда вас не станет, честно говоря, как-то вылетело из головы. Короче, согласно прежнему течению истории вы умрёте в 1978 году от сердечной недостаточности.

Кулаков немного побледнел, но на его лице не дрогнул ни один мускул.

– Но, признаться, у многих, кто вас близко знал и видел в тот день, этот диагноз вызвал серьёзные сомнения, учитывая, что на сердце вы вроде никогда не жаловались. Есть подозрения, что вас просто устранили, как потенциального преемника Брежнева. Так что, наверное, вам и врачам стоит показываться почаще, и телохранителя, что ли, завести… Хотя с врачами тоже не всё просто, могут подослать и «своего», который вам что-нибудь подсыплет или вколет. В общем, моё дело предупредить, надеюсь, моя информация принесёт пользу.

– Хм, спасибо, что предупредили. Учту.

Между тем собравшиеся обсуждали уже что-то своё. Увидев, что мы вернулись, Машеров сказал:

– Я что ещё хотел добавить, Сергей Андреевич… Всё, что вы здесь видели и слышали, здесь же должно и остаться, в этих стенах. Некоторые товарищи из собравшихся предлагали вас даже изолировать или приставить охрану, так сказать, во избежание, но я настоял, чтобы вы вели прежнюю жизнь, писали книги и сочиняли песни…

– Только книжки и песни, получается, краденые, – не сдержал ухмылки Щербицкий.

Захотелось ответить что-нибудь резкое, но меня опередил Машеров:

– Владимир Васильевич, мы же с тобой уже обсуждали этот вопрос.

– Извини, Пётр Миронович, не сдержался.

– Так вот, отправляйтесь домой, делайте вид, словно ничего не случилось. Но учтите, что в любой момент можете понадобиться. И кстати, помните, вы проходили медобследование в Минске? Так вот, поздравляю, результаты анализов у вас как у двадцатилетнего.

– Ого, неплохо, а ведь я и чувствую себя таким же. Глядишь, благодаря провалу во времени обрёл бессмертие.

– Кто ж знает, может, и так. Только ведь и вечно жить тоже надоедает.

– Не знаю, не пробовал. Но лет через пятьсот, наверное, смогу уже сделать для себя какие-то выводы… А что, если попробовать сделать из моей крови сыворотку бессмертия?

– Образцы вашей крови сейчас всё ещё находятся в исследовательской лаборатории республиканского института, – сказал Машеров. – Когда я узнал о столь неординарных особенностях вашего организма, то поинтересовался, можно ли сделать как раз что-нибудь вроде сыворотки. Заведующий лабораторией, он у нас заслуженный профессор всего и вся, пообещал приложить все усилия. Они там уже, по-моему, начали ставить на мышах какие-то опыты.

– Ну и хорошо, если ещё кровь понадобится – сразу говорите, не стесняйтесь.

– У меня к вам ещё одна небольшая просьба, – привлёк внимание Ивашутин. – Не могли бы вы, Сергей Андреевич, с нашими людьми снова слазить в тот самый пензенский подвальчик? Специалисты не будут знать подробности вашего дела, просто возьмут пробы грунта, кладку осмотрят, в общем, проведут комплекс необходимых работ. Может, удастся что-то выяснить.

– Действительно, надо было с этого и начинать, – поддержал Кулаков.

«А что, здравая мысль, – подумал я, – почему бы и не скататься ещё раз в Пензу? Вдруг и в самом деле что-то обнаружится?» О своём согласии я тут же проинформировал собравшихся.

– Отлично, доставку группы в Пензу и обратно даже удобнее будет организовать на самолёте.

– Чартерным рейсом? – брякнул я.

– Каким? Нет, у нас до такого ещё не дошло. Обычным, под видом гражданских. Когда у вас найдётся свободный денёк?

– Да когда вам будет удобно, так и слетаем. У меня свободный график.

Покинув театр, я сел в «Волгу» и, прежде чем повернуть ключ зажигания, задумался. Похоже, Машеров уже более-менее определился с «ближним кругом», и это настраивало на оптимистичный лад. Тем более что уровень собравшихся был близок к высшему, а возраст – разве что за исключением зачем-то приглашённого на встречу Судоплатова – позволял надеяться, что у этих ребят всё впереди. Посмотрим, что будет дальше, но в любом случае хочется верить в лучшее.

…На следующее утро я обнаружил в почтовом ящике сложенную пополам открытку с изображением двух сердечек, причём с надписью на латинице «Invito a nozze». Раскрыв её, понял, что это приглашение на свадьбу Инги Чарской и Валерия Филатова:

«Уважаемые Сергей Андреевич и Валентина Александровна! Разрешите пригласить вас на самый главный праздник в нашей жизни – на нашу свадьбу. Соединение любящих сердец и объединение наших судеб произойдёт 15 января 1977 года…»

Читавшая вместе со мной Валя охнула:

– Серёжа, мы должны идти.

– Ну это само собой, отказом мы просто обидим Анатолия Авдеевича и его дочь. Только нужно подумать, что дарить.

– Действительно, ведь у них, скорее всего, и так всё есть. А может, деньгами отдадим?

– Думаешь, нормально будет выглядеть?

– А почему нет? Наверняка не мы одни такие будем, кто деньгами отдарится. Машину в качестве подарка мы всё равно не осилим…

– А вот половину машины в денежном эквиваленте вполне можем себе позволить. Особенно после того, как я получил гонорар от американского издательства.

– Это сколько – половина машины? Ты вообще какую машину имеешь в виду?

– Думаю, всё же «жигули». Если тысячи три подарим, не будем жлобами выглядеть?

Валентина закусила нижнюю губу, похоже, три тысячи она всё ещё считала очень крупной суммой и просто так с ней расстаться не хотелось.

– Валюш, деньги немалые, но и Чарский для нас сколько сделал, сама вспомни. Да и в будущем ещё не раз пригодится, я более чем уверен.

– Ну и давай три тысячи подарим, бог с ними. Что мы, ещё не заработаем? Вернее, ты, ведь ты же у нас в семье главный добытчик!

– А ты – хранительница очага, мать моего ребёнка, и я люблю тебя больше всего на свете. Ты Даньку уложила? Тогда пойдём, я покажу тебе кое-какие приёмы Камасутры.

– Серёжка!

– Я уже почти сорок лет Серёжка, хочется уже испытать в сексе новые ощущения. Пойдём, я покажу тебе точку G.

– Чего?!

– Так, ладно, идём наверх, тебе понравится. Или тебя на руках отнести?

– А поднимешь?

– Обижаешь!

Я подхватил любимую и по поскрипывающей лестнице, всячески демонстрируя, что своя ноша не тянет, поднялся в спальню.

…Через четыре дня рано утром я летел в Пензу в сопровождении группы Ивашутина. И тем же вечером мы вылетели с моей малой родины обратно в столицу. Не знаю уж, что там интересного нашли эксперты, но я в глубине души, спустившись в подвал, даже боялся, что процесс обратного перемещения во времени может сработать. Слишком много уже меня связывало с этой эпохой.

18 декабря я отправился на запись финала музыкального конкурса «Песня-76». На нём должна была прозвучать одна из моих композиций. Под восьмым номером в списке выступающих значилась Инга Чарская с композицией «Айсберг». Меня вместе с другими композиторами и поэтами-песенниками усадили в первый ряд. Из этой братии я узнал только Александру Пахмутову и Владимира Шаинского. Оба мелкие, метра по полтора, а Шаинский ещё постоянно улыбался своим широким ртом, демонстрируя редкие неровные зубы. Но при этом излучал позитив и вызывал неподдельную симпатию.

Анатолий Авдеевич скромно занял место где-то в середине зала. Перед началом шоу мы с ним немного пообщались в фойе, сойдясь во мнении, что выход Инги в финал – наша общая очередная победа, и выразив надежду, что наше дальнейшее сотрудничество будет не менее плодотворным.

– Сегодня среди зрителей ожидаются Чурбанов с Галиной Брежневой, – поделился новостью Чарский.

– Это который заместитель Щёлокова?

– Нет-нет, он занимает пост начальника Политического управления внутренних войск МВД СССР. А что, есть информация, что Юрий Михайлович станет замом министра?

Хм, почему-то в моём подсознании отложилось, будто Чурбанов чуть ли не всю сознательную жизнь проходил в замах у Щёлокова. Наверное, потому, что в связи с его именем невольно вспоминалось антикоррупционное расследование в отношении министра, инициированное Андроповым, а затем и «хлопковое дело» против самого Чурбанова, уже в бытность генсеком Горбачёва.

– Ну, ходят слухи, – неопределённо ответил я.

– Я не удивлюсь, всё-таки быть зятем Леонида Ильича и не занимать высокий пост… – подмигнул мне Чарский.

Чету Чурбанов – Брежнева я разглядел в ложе для почётных гостей. Перед началом концерта оба о чём-то весело переговаривались, видимо, находились в приподнятом настроении. При этом Юрий Михайлович пришёл в гражданском, и даже с моего места было видно, как Галина Леонидовна сверкала своими бриллиантами.

Вели «Песню-76» Александр Масляков и Светлана Жильцова. В этот вечер зал несколько раз заходился в овациях. Сначала публика живо отреагировала на выступление моей подопечной, одетой в длинное платье с открытыми плечами, затем на «Вологду» в исполнении «Песняров», а после на песню «Две зимы», спетую Юрием Богатиковым.

Авторы композиций получили почётные дипломы, ну и мне тоже выпала такая честь.

А после окончания концерта артистов и композиторов с поэтами попросили не расходиться. Оказалось, для нас в одном из залов устроен небольшой банкет. Я всё же хотел улизнуть, заявив, что мечтаю как можно скорее оказаться дома, с женой и сыном, но был мягко остановлен администратором:

– Сергей Андреевич, на банкете будут присутствовать Галина Леонидовна с супругом. Возможно, у них появятся к вам какие-то вопросы, и получится нехорошо, если вы проигнорируете эту встречу.

Сказано всё это было без нажима, но таким тоном, что я решил принять приглашение. Ладно, покручусь минут пятнадцать – полчаса, да и свалю под шумок.

Банкет явно не подходил под звание «небольшой». Правда, сидячих мест не было, собравшимся предлагался «шведский стол», но посмотреть было на что. Да и вкусить соответственно. Последний раз я перекусывал ближе к обеду, да и то влёгкую, чтобы не тащиться на важное мероприятие с полным животом. И теперь почувствовал, что голоден, и с жадностью набросился на еду, стараясь, впрочем, соблюдать видимость приличия.

Инга держалась от меня неподалеку, скромно отщипывая от кисти крупные виноградины. Папу на банкет не пустили, и она чувствовала себя несколько скованно в этой компании. Немного насытившись бутербродами с икрой, балыком и ветчиной, я стал прислушиваться к разговорам окружающих. Александра Пахмутова, рядом с которой скромно стоял, как я понял, её супруг Николай Добронравов, кому-то внушала, что песня должна нести прежде всего идеологический подтекст. В свою очередь, оппонент возражал, мол, песня – проявление человеческих чувств, а не программа партии. Не потому ли большинство песен посвящены любви?

– А я согласна с товарищем, – послышался сбоку чей-то голос. – Людям ближе песни, где поётся о любви друг к другу, а не к партии. – Голос принадлежал Галине Леонидовне, за спиной которой переминался Чурбанов. Возражать Брежневой никто из присутствующих не посмел, и та с торжествующей улыбкой повернулась к мужу: – Вот видишь, Юра, товарищи поэты и композиторы со мной полностью согласны. Любовь правит миром!

– Это точно, – кивнул Юрий Михайлович, косясь на стоявшую неподалеку Ингу.

По сравнению с Галиной Леонидовной, даже несмотря на все бриллианты супруги, Чарская за счёт молодости и красоты выглядела потрясающе. Да ещё и этакой скромницей прикинулась, хотя, может, и была такой на самом деле. Во всяком случае, я не помнил за ней никаких эскапад, хотя она могла бы уже и зазвездиться. В этом плане папа мог дочерью гордиться.

– А вы Сергей Губернский? – это Брежнева уже обратила своё внимание на мою скромную персону. – Очень приятно познакомиться.

– Очень приятно, – присоединился её муж, и мы обменялись рукопожатиями.

– Вам на вид ещё и сорока нет, я угадала? А уже столько интересных, хороших песен. Как у вас так получается?

– Муза, – пожал плечами я, скромно улыбаясь.

– И кто же ваша муза?

– Ну, наверное, моя супруга.

– Она здесь? Нет? А почему не пришла?

Пришлось объяснять, что сегодня я был приглашён один, как автор и музыки, и слов к песням-номинантам.

– А жаль, хотелось бы увидеть вашу музу, – немного расстроенно вздохнула Галина Леонидовна.

– Так ещё не вечер, возможно, не последний раз встречаемся, – снова улыбнулся я.

– Ловлю вас на слове, – шутливо погрозила она мне пальчиком, увенчанным золотым кольцом с крупным бриллиантом, и раскланялась.

– Если что – звоните, не стесняйтесь, – успел шепнуть мне Чурбанов и, прежде чем исчезнуть следом за дочерью генсека, протянул мне кусочек серого картона с номером своего телефона.

Хм, с чего бы это? Стоял, помалкивал, а тут вдруг телефоном поделился… Ну, значит, чем-то я ему приглянулся. А может, Инга приглянулась, не отходившая от меня ни на шаг и всячески демонстрировавшая, что она здесь со мной? Нужно будет предупредить Чарского, как бы Чурбанов не решил обзавестись молоденькой любовницей. Узнает Галина Леонидовна – и мужу, и любовнице не поздоровится. Как минимум Инге будет закрыта дорога на эстраду.