Алву Этери так и не дорисовала. Черноволосый путник в темной, едва обозначенной одежде, оставался без лица, хотя все остальное – синее небо, синие горы, синий от колокольчиков склон и восхищенный козел на нем – было готово.

– Я немного устала, – опускала глаза кагетка, – но я закончу. Когда вы уедете, я останусь совсем одна, и мне будет нечем заняться…

Вернее, некому будет делать далеко идущие выводы. Муж и его соплеменники при виде посланника Бакры возликуют и ничего не заподозрят – это женщина всегда поймет, почему другая женщина кого-то рисует, о ком-то говорит или, напротив, молчит. Этери, правда, не молчала, но у сестры казара Кагеты всегда найдется повод поговорить о регенте Талига, другое дело портрет – регентов рисуют иначе, чем любовников или тех, о ком не спишь ночами.

– Мы едем через три дня, – прервала неловкое молчание Матильда. – Кардинал Талига должен находиться в Талиге.

– Это так, – согласилась лисичка, – но сегодня мы будем праздновать. Брату доставили кэналлийское и настоящую гитару. Вы не знаете, виконт Валме играет на гитаре?

– Играет, – припомнила дикий вечер с выходцами Матильда, – но не так, как кэналлиец. Вам нужно было пригласить Дьегаррона.

– Я ему писала, – кагетка очаровательно улыбнулась, – но он готовится к большому маршу, так что я пошлю гитару Валме. Прошу меня простить, это недолго…

Старуху с рогатой палкой Матильда встречала неоднократно, но здесь, в изысканной при всей ее пестроте комнате, премудрая выглядела, будто репейник в оранжерее. С козлиным жезлом ведьма так и не рассталась, а в ее второй лапе был огромный, размалеванный черным и красным рог. Этери едва заметно подняла глаза к потолку, встала и протянула руки. Премудрая произнесла что-то вроде коротких стихов и вытряхнула в сложенные корабликом ладони рыжий шарик. Кагетка ответила одним коротким словом и откусила от подношения, после чего пара сопровождавших старуху воинов крутанули свои посохи, причем так ловко, что ничего не свалили. Этери сосредоточенно и быстро жевала под пристальным взглядом подданных, затем что-то вытащила изо рта и опустила в подставленный ведьмой рог. Воины вновь крутанули палки, премудрая прочла второй стих, и странная компания убралась.

– Это все из-за того безумца, – объяснила принцесса. – Я смогу покинуть эти стены, когда будет готово отвращающее зло ожерелье из косточек абехо по числу прожитых мной времен года. В день я съедаю один плод, ночью косточку показывают звездам, а утром премудрая присоединяет ее к ожерелью.

– Его нужно будет носить?! – ужаснулась Матильда. Косточки абехо были немногим меньше персиковых и красой не блистали.

– Да, – кротко, но мужественно подтвердила кагетка. – Все время. Поверх любой одежды.

– Подожди меня! – рыкнула Матильда, хотя деваться лисичке было некуда, и выскочила из симпатичной разрисованной тюрьмы. Едва не сбив отвращающую зло козу, которую как раз обводили вокруг обиталища Этери.

Апартаменты Бонифация были на другом конце немалого замка, но принцесса домчалась туда не хуже Бочки. Муженек где-то шлялся, что любящую супругу лишь порадовало. Ворвавшись в спальню, алатка бросилась к сундуку и, расшвыряв уйму тряпок, вытащила шкатулку, набитую драгоценностями, главным образом – дареными. Его величество Баата как мог возмещал ущерб, нанесенный алатской принцессе агарисскими проглотами; муж тоже где-то разжился рубиновыми серьгами, но Матильда искала один-единственный камень. Сверкнуло, будто из жемчужного клубка глянул какой-то странный зверь, и Матильда вытащила то, что хотела.

Спертая внуком у талигойской королевы ройя раскачивалась на тонюсенькой золотой цепочке, а по стене метался полупрозрачный алый отсвет. Стало жаль: не драгоценности – бесплотной звездочки, родившейся от полуденного солнца и камня, в существование которого в Золотой Анаксии верили, а в Золотой Империи перестали. До присоединения к Талигойе Кэналлоа ройи считались сказкой, потом стали мечтой. И вот одна такая качается в руках и смеется, как смеется женщина, уверенная в том, что мужчина никогда ее не оставит. Что бы он ни говорил и как бы ни ярился.

– Ну тебя! – прикрикнула Матильда на самоуверенную вещицу и отправила ее в потайной карман. Назад лететь тем же аллюром не вышло, но решительности запыхавшаяся принцесса не растеряла. У калитки в садик Этери на привезенном со священной горы обломке восседала карга, для разнообразия расставшаяся с рогатым жезлом, но не с воинами. Алатка нагнула голову, точно собираясь бодаться, и устремилась к ведьме.

– Идемте со мной! – Для вящей убедительности Матильда притопнула ногой. – Вы должны видеть то, что я сделаю, и слышать то, что я скажу.

Вроде бы у нее получилось вполне в бакранском духе. Во всяком случае, премудрая немедленно вытащила из-за валуна свою палку и бодро вскочила, бородачи привычно встали за плечами старухи, хотя кто ее знает? Бакранка могла быть в одних годах с Матильдой, а могла быть и моложе, просто выглядела древней, как каменюки, из которых и вылезла.

Когда шли через сад, Матильда сунула руку в карман, нащупывая ройю, чем ввела в заблуждение местных птиц. Зеленоштанный Карлион, то ли некогда сцапанный Матильдой, то ли его сородич, настырно крича, шмякнулся принцессе на плечо. Пришлось согнать, но самолюбия у птички было не больше, чем у истинных талигойцев, когда они рассчитывали на обед. Зеленоштанец описал небольшой круг, явно собираясь опуститься Матильде на голову. Свистнуло, нахал слабо затрепыхался в траве, а сбивший его бородач довольно улыбнулся.

– Плохая птица, – объяснил он. – Может нести зло.

– Нагадить она может, – уточнила принцесса, но, видимо, бакран этого слова не знал, а объяснять Матильда не стала.

Этери сидела там же, где Матильда ее оставила, и рядом не было ни книг, ни бумаги с пером, ни хотя бы фляги. При виде вошедших принцесса чуть подняла брови, но промолчала, зато что-то проурчала старуха.

– Премудрая, – перевела кагетка, – готова услышать важное.

Готова? Ну, сейчас она услышит!

– Я исполняю клятву. – Как же назвать эту чуму синеглазую, чтобы горцы поняли и прочувствовали?! – Я дала слово тому, кто сейчас далеко, но хочет отвратить зло от вашего народа и матери вашего будущего короля.

Поняли? Нет? Ведьма должна знать талиг, а если не знает? Ну охранники-то хоть поймут?

– Мы все ждем герцога Алву, – откликнулась Этери, но переводить не стала. Значит, понимают!

– Герцог Алва оставил мне талисман, отвращающий зло, – раздельно и сурово произнесла Матильда, воздевая к потолку шалую звездочку. – Этот камень родился из крови, огня и звезд. Его нельзя снимать, иначе зло воспрянет и приблизится, и его нельзя носить с другими талисманами. Он один, как один приславший его.

– Этера, – пророкотала старуха и едва не ткнула в потолок своими рогами. – Бери!

– Я возьму, – пообещала кагетка. Она повесила бы на шею даже башмак, только бы его прислал Ворон, чего уж говорить о ройе, которую алатке все-таки стало жаль.

Дракко фыркнул и переступил через скрюченное неподвижное тело. Этот данарий решил схитрить и побежал не назад, а вперед, к густым зарослям боярышника: видать, думал, что вылетевшие из зарослей конники проскочат мимо и не заметят. Заметили. Выучка Никола в очередной раз дала о себе знать. Пока в живых остается хотя бы десяток бывших мятежников, пока они держатся вместе, ими будет командовать маленький генерал.

– Посмотрим? – окликнул Робер тоже о чем-то задумавшегося Эрвина, и тот, словно очнувшись, тронул шенкелем Сону.

На дороге уже вовсю кипела обычная суета: на скорую руку обшарить карманы убитых, стащить тела в кучу у переднего воза, проверить, есть ли живые. Нужно, чтобы были, но лучше бы их не оказалось. Нет, хуже! Просто то, что видишь, лупит по душе сильнее того, о чем только знаешь. Ты не видел сгоревших варастийских деревень, но видел смытую бирисскую и запомнил. Ты запомнишь и это, ну и что? В Рассвете тебе так и так делать нечего, а здешнюю кровавую грязь, не замаравшись, не разгрести.

– Как тебе Сона? – Разговор о лошадях не хуже любого другого, да и в бой идти на незнакомом коне опрометчиво. Впрочем, знакомых у Эрвина здесь нет.

– Выше всяческих похвал. – Эрвин потрепал мориску по бархатной шее. – Красавица долго ходила по рукам, но выучка законного хозяина все еще сказывается… А какой галоп!

– Да, хорош.

– Не то слово! А ведь я чуть было от нее не отказался.

– Слишком многих всадников поменяла?

– Я не суеверен, но на ней ездил Окделл. И ведь хватило бы одной пули, но кто мог знать…

– Да, – повторил Робер, посылая Дракко ближе к обозу, – кто мог знать…

– Найди Марианну! – внезапно то ли взмолился, то ли приказал ноймар. – Это я уже не найду, разве что в Рассвете… Хоть бы он у нас с эсператистами один был!

– Война у нас точно одна.

– Жизнь у нас одна… Ведь любишь же!

– Люблю. – Бедный Эрвин! Смотрит на брата, а видит сестру. – Но Катарину ты бы сейчас расстроил. Последние ее слова были про маки Эпинэ, а первый бой, первый открытый бой – из-за меня. То есть из-за армии, которую должны были на нас бросить. Сестры нет, я остался. Теперь ее маки мои, и долг тоже мой.

– Чем больше я тебя узнаю, тем больше вижу, как вы похожи, ты и она. Катарина тоже хотела просто жить, больше всего на свете хотела, и могла ведь! И при этом не могла… Ну и ты не можешь.

– Не могу.

Сона решила, что нужно идти за Дракко, они всегда ладили; Эрвин щурился и смотрел куда-то вдаль. То ли на Нуази, то ли дальше. Прошлое догнало в самый неподходящий момент, но настоящее тоже не дремало.

– Ну ты смотри, клопы какие, – донеслось от возов, – с девчонки малой сняли! В крови, и то не бросили…

Ухудшить участь пленных находка не могла, а вот на душе стало полегче. Эпинэ поискал Дювье и тут же нашел, а у бывшего сержанта, похоже, глаза были и на затылке.

– Монсеньор, – доложил он, придерживая расшалившегося Мэтра Жанно, – ранено трое, но в седле не удержится только капрал Бижу. Ну и старину Курье насмерть – пуля в сердце.

– Бижу и тело увозите прямо сейчас, не ждите. И быстрей с возами.

– Сделаем. Эй, масло давайте!

Вроде бы нет ничего глупее, чем стоять над душой у тех, кто знает свое дело, но при этом присутствие любимого – а южане своего «Монсеньора» любили – начальства заставляет делать, что положено, еще лучше. Иноходец кивнул Дювье и медленно поехал мимо пригнанных мародерами телег. Здесь все шло как задумано, а вот что в Нуази? Голова сама собой поворачивалась в сторону освещенных солнцем крыш, глаза шарили по пока еще пустой дороге. Ну, появитесь? Кинетесь на выручку своим, если у вас, разумеется, бывают «свои»? Будете преследовать? Ведь наглость же – под самым носом орудуем!

– Капитан, – обрадовал кто-то, – вот этот скот еще дышит!

– Ну так тащите быстрей! – Дювье знал не больше сомнений, чем Никола. – Видите дубок? Как нарочно ждет. И главного прихватите, вон этого, в гвардейском. Пусть тоже повисит.

Недобитых данариев оказалось всего двое. Эпинэ мельком глянул, как пару еще живых и одно мертвое тело волокут к кряжистому придорожному дереву, и вновь повернулся к Нуази. Пока ничего. Хорошо, что есть время сделать то, что задумано, плохо, если сделанное окажется бесполезным.

– Монсеньор, возы все облили.

– Подгоните поближе, распрягите и жгите. Пусть видят.

Сержант из халлорановских затряс головой: сейчас-сейчас, сделаем. Он попросился за Кольцо сам, и Дювье, запомнивший кавалериста еще по Олларии, взял. Недоверие севера к югу и наоборот у солдат кончилось, только не все плечом к плечу прорывались из свихнувшегося города, выводя тех, кто мог лишь шептать молитвы и бежать. Разъезжая по Эпинэ, Робер то и дело слышал, что придется кормить северных захребетников. Надо думать, в Ноймаре то же бубнили про южан.

– Смеешься? – спросил Литенкетте. – Я тоже хочу.

– Да вот подумалось… Мы тут вместе орудуем, а в Лэ или еще каком Васспарде сидят у камина… Сытые такие, мирные и злятся крест-накрест, что их объедают.

– И пусть их, лишь бы камины и там и там горели, и что поесть бы имелось… Скоро они там?

– Говорят, скоро.

– Я про данариев… Пора бы уже и разозлиться. «Вырвавшийся» вроде прямиком в Нуази дунул, не сворачивая.

– Некуда тут сворачивать. Эрвин, я понимаю, что у тебя руки чешутся, но все же держись в середине. И вообще лучше б ты нас в Барсине ждал.

– Не люблю ждать – умею, но не люблю… Будь я старшим сыном и наследником, мое участие и впрямь отдавало бы авантюрой, а так ничего… Ага, зашевелились!

– Где? – Эпинэ выслал Дракко, вглядываясь в желтые поля. Ноймар был прав, из-за крайних домов показались всадники, пока с десяток. – Нет, этих маловато, они же видят, что нас тут втрое больше. Подтянут еще людей, тогда и начнут.

– Ничего, мы не спешим…

Светило солнце, фыркали и позвякивали железом привыкшие ко всему кавалерийские кони, ржали и рвались впервые угодившие в такой переплет крестьянские лошадки. Дубок украсился тремя повешенными, теперь от телег доносились мясницкое хэканье и отвратительный хруст – халлорановцы рубили убитым головы и складывали у первого из возов. Дювье на правах старшего бросил первый факел, облитые маслом телеги с фуражом вспыхнули сразу, ветерок погнал дым прямо на Робера.

– Иногда север и юг оказываются похожими, – задумчиво произнес Эрвин. – У нас тоже было в обыкновении оставлять врагам подобные послания. Думаешь, сработает?

– Хорошо бы…

Они ждали уже четверть вечности, не отрывая взгляд от просвечивавших сквозь поредевшую листву красных крыш. Дорога была пуста, но у околицы кто-то продолжал гарцевать.

– Есть, идут! – раздалось с дерева, на котором устроился наблюдатель. – До сотни всадников!

– Как и думали… – Робер машинально погладил пальцами рукоять саграннского кинжала. – Все, уходим.

Гитару Лисенок добыл прямо-таки королевскую. Черная, со строгим гальтарским узором вокруг голосника, она была достойна куда лучшего музыканта, чем Марсель. К счастью, инструмент родился не в Кэналлоа, а в Урготелле. Валме заподозрил это с первого взгляда, а со второго отыскал искусно вплетенный в орнамент знак мастера – улыбнись ему Рыбка, знакомого!..

– Отлично, – поделился Валме с Котиком, – под гоганскую гитару можно петь о розах, вздохах и стонах.

– Грмрма, – зевнул волкодав и опустил башку на передние лапы, к музыке он был равнодушен. Марсель с удовольствием прошелся по струнам, вспомнил с пяток романсов и страшную балладу, после чего занялся гардеробом. Камердинера виконт с собой не взял, но пару посольских камзолов прихватил, и, кажется, зря. В день рождения регента и «прымпердора» офицеру для особых поручений пристал мундир и только мундир! Выбор костюма обусловил и выбор прически – изрядно отросшие и выгоревшие волосы были стянуты в кэналлийский хвост. Оставалось решить с псом, в интимных покоях принцессы неуместным, но удостоенным из рук провалившегося регента куска, кажется, куропатки. Это все и решило.

– Идем, – велел Валме. – Мы будем пить за здоровье, а ты – есть.

Волкодав охотно встал – то ли понял, то ли догадался, что его ведут в приятное место. По дороге виконту попался принарядившийся Жакна – бакраны прознали о дне рождения своего кумира и как могли это отмечали. Впрочем, кожаные с серебром головные повязки и широкие пояса украсили бы любого. При отсутствии пуза, само собой.

– Я ждал, когда ты пройдешь, – признался Жакна. – Я должен сказать, чтобы ты знал и сказал регенту, который сейчас далеко. Мы всегда будем жить по его слову.

– Замечательно! – Врать, глядя в глаза, Марсель выучился года в четыре, но с Котиком и герардами испытывал некоторую неловкость. – Регент не сомневается, что вы достойны, а сейчас прошу со мной.

– Я иду, – просиял бакран. – Куда?

– На праздник. Ее высокопреосвященства должна услышать песню о девушке на крутом берегу.

– Старшие меня не брали. – На лице Жакны отразилось сомнение. – Что они скажут?

– Не они, а я. Скажу, что на празднике в честь регента должна звучать песня, которую он взял с собой, и что мне, как капитану при особе, виднее, кому быть на балу.

– Я понял, и старшие тоже поймут. Когда мне петь?

– Я тебе скажу, – пообещал Валме, прикидывая, требуется ли бакранской песне аккомпанемент. Пожалуй, что и нет.

– Мы жалеем, что ты покидаешь нас, но это нужно.

– Это очень нужно. Могу я попросить тебя заботиться о Мэгнусе?

– Я буду горд. Жаль, что ты спускаешься с гор.

– Что поделать, – вздохнул Валме, которому тоже было жаль начинающего алеть неба и зубчатого хребта. – Все мы должны возвращаться, ведь без этого не получается уходить.

Возвращаться было в самом деле пора, но вечер обещал стать слишком сказочным, чтобы думать о такой пакости, как политика, и такой прозе, как война. Марсель с удовольствием полюбовался бы на окровавленные горы в обществе Франчески, то есть, конечно же, Елены. Оценил бы красоту пейзажа и Алва, но гости Этери были настроены не столь возвышенно, хоть и выбрались в освещенный факелами садик к родничку.

Навестивший сестру казар был сладок, как инжир, и трепетен, как астры на ветру, из чего следовало, что пирушка имеет немалый шанс обернуться переговорами. Бонифаций с Матильдой, судя по всему, начали праздновать с утра, зато пара пожилых бакранов хранила церковную торжественность. Дуглас и Коннер выглядели попроще, но явно не знали, куда себя девать, а принцесса Этери – о чем с ними говорить. Марсель понял, что делать праздник приятным во всех отношениях придется ему, и прищелкнул пальцами.

– Гав! – немедленно откликнулся приученный Котик.

– Ваше высочество, – Валме изысканно поклонился обернувшейся принцессе, – ваше высокопреосвященство, ваше величество, я счастлив вам сообщить, что нас ожидает восхитительный закат и особенная ночь. Не погасить ли факелы?

Солнце все сильней склонялось к западу, до Старой Барсины оставалось меньше часа пути. Того, что их перехватят, Робер уже не боялся, все опасные места были пройдены. Пусть у поворота на Казоле бесноватым и не хватило всего пары-тройки минут, чтобы первыми оказаться на перекрестке, но ведь не хватило же! И потом их дело – не избавляться от погони, а волочь ее за собой; оторвись они слишком сильно, и преследователи могут отстать или сбиться с дороги. Вряд ли среди них есть те, кто два с лишним месяца назад штурмовал древнюю резиденцию Славы, а значит, подвоха мерзавцы не ждут.

– Уже близко, – ответил Эпинэ на незаданный вопрос Эрвина. – Обойдем Дикие Огороды, и будет поле. То самое…

Робер замялся – за последний год он худо-бедно научился командовать, но не изливать душу, тем более на рыси, однако ноймар его понимал. Они с Литенкетте возглавляли маленькую колонну. Дракко и Сона бежали ровно и были готовы и к скачке, и к драке, прочие лошади, хоть и не морисских кровей, тоже держались неплохо. Что ж, коней они сберегли и до места почти добрались. Брошенные несколько веков назад огороды и сады успели не только одичать, но и превратиться в низкорослый, непроходимый для всадников лес, за которым и лежали развалины. Парни Халлорана – они так и остались «парнями Халлорана», хотя ими давно командовал Блор, – надо думать, уже заждались.

– Монсеньор, – Дювье поравнялся с вожаками, – посылать?

– Давай!

Капитан придержал своего мерина, а через несколько минут мимо, набирая разгон, пронесся гонец. Скоро в Барсине узнают, что пока – пока! – все идет, как задумано. Неровные, сыплющие сухими листьями стены по обе стороны тропы внезапно начали раздражать, и Эпинэ задрал голову: небо было безоблачным и ярким, но солнце уже ушло за деревья. Ничего, до Барсины они всяко доберутся прежде, чем настанет ночь, и все равно – скорее бы!

Дракко, почувствовав желание хозяина, попытался сорваться в галоп, но Эпинэ заставил себя натянуть поводья. Поднявшийся ветер прошумел в редеющих кронах, осыпав отряд невесомым золотом, стало радостно и горячо, как некогда в Торке. Там привыкли играть с огнем, становясь то дичью, то охотником. Потом пошли другие войны, мерзкие и никому не нужные, но сейчас Робер внезапно почувствовал себя теньентом, дурящим голову кесарским рейтарам. Любимое развлечение нынешнего Савиньяка, когда он еще был Ли Лэкдеми…

– Будет весело. – Эрвин сдерживал пляшущую Сону и улыбался. – Весело и ветрено, как у нас.

Робер кивнул и рассмеялся, лошади просились в кентер, а до поворота оставалось всего ничего, так почему бы их и не порадовать? Иноходец еще ничего не успел сказать, а Эрвин уже дал Соне шенкеля, и мориска рванулась сквозь осень, туда, где Дикие Огороды расступались, и пожухлые травы еще видели остывающее солнце. Коней остановили на невысоком пригорке; впереди, за лугом, лежала Старая Барсина, над которой в прозрачном небе висел алый шар. У подножия холмика сгрудились южане, а с востока спешила погоня. Робер успел ухватить взглядом маленькие фигурки верховых – бо́льшая их часть уже спустилась в пологую лощину перед зарослями. Осталось совсем немного, и тогда посмотрим, что же на вас, негодяев, действует…

– Не отстали, – заметил Эрвин.

– А чего им отставать? Пятеро же на одного!

Если Блор посадил наблюдателей туда же, куда некогда Робер, в подзорную трубу всадников на холме должно быть видно. Только б не выскочили прежде времени, тогда все пойдет насмарку. Кроме боя, разумеется.

Данарии уже выбрались из лощины и разворачивались, готовясь окружить наглецов и искрошить в капусту. Наглецы, само собой, хотели совсем другого.

– Ну, – Эпинэ подмигнул Дювье, – давай!

Дракко прянул вперед сорвавшейся с тетивы золотой стрелой, и тут же вслед понеслась черная. Сона! Мориска и полумориск были слишком резвы, их пришлось придержать, приноравливаясь к бегу пусть хороших, но не лучших коней. И все равно скачка к висящему над развалинами солнцу вышла прекрасной, хоть и недолгой. Когда полуобвалившиеся стены с вцепившимися в них кустами закрыли небо, Робер повернул и на радость погоне помчался вдоль руин. Разумеется, данарии срезали угол и рванули наперехват, позволяя отсечь себя от единственной известной им тропы. Разумеется, халлорановцы только того и ждали. Эпинэ не оглядывался, но разнесшийся по полю яростный крик сказал все.

– Пора! Лэйе Астрапэ, пора!

Пора заворачивать, превращаясь из дичи в охотника. Эпинэ доселе сам не понимал, как хочет сойтись с этой сволочью лицом к лицу. Не со сбесившимися горожанами – с переступившими через долг и присягу вояками. Что-то сухо треснуло. Один раз, другой… Стреляете? Ну и отлично! На ходу расстегивая ольстру, Робер дернул повод, но Дракко ослушался. В первый раз за время их дружбы! Жеребец, все прибавляя и прибавляя, несся вдоль стены, оставив далеко позади всех, кроме не оставлявшего друга Эрвина. Ноймар скакал рядом, безуспешно пытаясь поравнять Сону с Дракко и схватить поводья.

– Назад! – проорал Робер. – Командуй там… Со мной… Ничего… Не станется…

Если конь растащил – с ним можно спорить и можно унять, если понес – он не слышит, не понимает, не отвечает, просто летит в закат. Тут либо прыгать на всем скаку, либо, если хватит сил, заворачивать с риском покалечить и покалечиться, либо скакать и скакать, пока бунтарь не выдохнется и не перейдет на рысь, а потом и на шаг. Робер скакал. Бой и развалины остались позади, но обрушенная колокольня с висящим над ней солнцем пропадать не желала, и именно к ней летел обезумевший Дракко. Ветер бил в лицо, свистел в ушах, бешено колотили о землю копыта, позади пронзительно заржала лошадь. Не Дракко! Робер, стоя на стременах, обернулся и увидел ее! Их… Кони без всадников, с полдюжины золотистых и один вороной – Сона?! – мчали сумеречной степью прямиком в вечернее зарево, и вместе с ними неслись голенастые борзые. Алым зеркалом блеснула какая-то река, рассекла горизонт молния…

Солнце все не заходило, цепляясь за зубцы далекой башни, уже ничем не похожей на барсинскую колокольню. Метались в багровых сполохах черные птичьи тени, небесный пожар разгорался все сильней, грохот копыт сливался с грохотом грома. Казалось, скачка будет длиться вечно, и Робер внезапно понял, что это и есть смерть, которая наконец его нашла. Вместе с пулей. Он не успел ничего почувствовать и понять, а его уже швырнуло в заждавшийся Закат. Ну и что?! Он ответит, он готов ответить за все и еще больше готов спросить. Леворукого, Создателя, хозяина этой проклятой башни… Кого угодно, кто допустил, чтобы люди становились тварями, чтобы сестра умерла, не увидев сына, а добрый влюбленный мальчишка стал убийцей…

Чернота наползала со всех сторон, как бы ее ни рвали молнии, и она уже была не только небом. Вставшие по бокам крутые склоны не оставляли выбора. Только вперед, к перекрывшей выход из ущелья башне, где и закончится неистовый бег, к башне, до которой нужно добраться, потому что другого шанса не будет, как не может быть второй смерти, второй жизни, второй любви, если это в самом деле любовь.

А башня больше не убегает, нет! Она становится ближе, а вот солнце начинает меркнуть. Надо успеть… Дракко, быстрей! Нужно успеть, пока горит!

Быстрей невозможно, но Дракко смог! Лошади с пустыми седлами отстали, и только отчаянно вытягивающая шею Сона все еще держалась рядом.