Поставить точку оказалось куда трудней, чем ни разу не назвать свою любовь по имени, а ведь на поэтическом турнире в Ариго, где участникам дали похожее задание, Робер проиграл с таким треском, что хозяйка поднесла руки к вискам и посетовала, что шпага столь враждебна перу. В ответ откровенно скучавший дед заявил, что владение клинком во всех смыслах важней владения языком тоже во всех смыслах, графиня слегка поморщилась и огласила новое задание. Воспеть красоту дамы, используя сравнения и намеки, по возможности необычные. Иноходец вымучил из себя что-то про розу и приготовился к новым вздохам, но судьям стало не до посредственности – уж больно необычные сравнения пустил в ход Ли Савиньяк. Удрученная хозяйка турнира выразила надежду, что любовь откроет такому странному Лионелю глаза. Странный Лионель возразил, что деву с лебединой шеей и серебряными руками уместней любить с закрытыми глазами, тогда как достойная линарца грива частично искупит достойное его же лицо. Кажется, именно тогда будущий Проэмперадор впервые услышал о своем бессердечии. Или это было позже?

– Арлина, – ужаснулась, уже не вспомнить из-за чего, графиня Ариго, – я начинаю бояться, что твой старший сын напрочь лишен сердца.

– Зато не лишен ума и вкуса, – вступился за племянника Рафиано, – а без них, в отличие от сердца, моему преемнику не обойтись.

Рафиано?! Тогда это точно был другой турнир! Лебединые шеи воспевали в отсутствие экстерриора, но отсутствие у Савиньяка сердца Марианна тоже заметила. И хвала Леворукому…

Эпинэ стряхнул с письма песок и быстро дописал – «знаешь, я почти уверился, что сердце в наше время мешает жить, а теперь я счастлив, что оно у меня есть и я могу отдать его тебе!» Перечитал написанное раз пять, улыбнулся, убрал в футляр и приготовился писать Салигану, то есть, конечно же, дуксу Салигу, к каковому Коко как раз отправлял надежного человека. Спасители антиков продолжали шастать в Олларию и обратно. Как командующий ополчением, Эпинэ должен был положить этому конец, как прикованный к военным лагерям влюбленный – воспользовался оказией. Совесть молчала, вернее, кивала на Валмона, несомненно получавшего новости из столицы, причем Робер не исключал, что источник был один и тот же.

– Монсеньор! – дежурный порученец распахнул дверь, – граф Литенкетте.

– Здесь я – полковник, – поправил изрядно осунувшийся Эрвин, стягивая перчатки, – графом мне быть обрыдло.

– Эрвин! – Иноходец вскочил, раскрывая объятия и слегка радуясь тому, что одно письмо закончено и убрано, а второе даже не начато. – Хорошо, что ты здесь!

– И будет еще лучше, если я сделаю что-нибудь толковое, – засмеялся ноймар, – а то сплошные разговоры и обеды, обеды и разговоры… Кстати, я есть хочу.

– Накормим. – Робер поискал глазами порученца, – Тащи, что повкуснее.

– И побыстрей, – уточнил негаданный гость. – Мы с тобой едва у Валмона не столкнулись, от него я про тебя и узнал.

– Ты ездил к Проэмперадору?

– Получилось, что к нему. Ты вряд ли знаешь, но еще до вашего мятежа под начало Залю временно передали несколько ноймарских полков. Сейчас отец решил, что им можно найти лучшее применение, чем безделье на Каделе. Я у отца для особых поручений, вот и отправился вызволять своих, а заодно выражать дружеские чувства Валмону. Чувства-то я выразил, а вот с главным то ли промашка, то ли пустышка. Заль наврал Проэмперадору и по собственному почину выступил на северо-запад. Ты что?

– Ничего, – хмыкнул Робер, – просто Валмон написал Алве, что Заля лучше поменять, а я числюсь маршалом. Когда меня вытащили с Кольца, я испугался. По срокам не складывалось, но с Ворона сталось бы прислать Бертраму открытый лист на смену командующего. Слушай, чего мы стоим?

– От радости, наверное, – предположил Литенкетте и тут же уселся, – по тебе не скажешь, что ты недавно от Валмона! Кожа да кости.

– Так бесноватые же!

– Я этой радости тоже хлебнул. Отец меня бросил на чистку гарнизонов, ну и мерзкое же дело!

– Зато нужное. Мы этого не сделали, вот и огребли. А ведь могли хотя бы барсинцев передавить!

– Мы бы тоже огребли, не догадайся Савиньяк, что делать, а он бы не догадался, не расскажи ему мать про Олларию.

– Ты графиню видел?! – Хотя где Арлетте и быть, если не в Старой Придде? Не в армии же. – Я ей писал, может быть, она даже отвечала, просто не дошло… Ты надолго?

– Неделя, спасибо Залю, у меня точно есть. В конце концов, я мог больше спать и ехать на дареной лошади, а не на сменных.

– Лошадь-то хоть хорошая?

– Даже слишком, Валмон есть Валмон. Пришлось в Бандоле оставить, не загонять же было…

– Разве ты не спешишь?

– С гаунау и дриксами у нас перемирие, потому Заль на север и чесанул. Тут бы, чего доброго, воевать пришлось.

– Мир? – как же Катари хотела мира! – Глауберозе… бывший дриксенский посол убедил Бруно?

– Эйнрехтские бесноватые его убедили. За компанию с Савиньяком. Заль, к слову сказать, угодит прямиком на оленьи рога.

– Постой, Эйнрехт тоже?!

– Пусть сперва вино принесут, а то я охрипну, а ты от наших вывертов спятишь. Твои-то бесноватые далеко?

– Самые близкие – в Нуази, это по другую сторону Старой Барсины. Стычек нет больше недели, тишь да покой. Мы с кэналлийцами вернулись к Кольцу, а данарии к нему ближе, чем на дневной переход, сейчас не подходят.

– Досадно, хотел на них глянуть. Привык, знаешь ли, понимать, с кем воюю.

– Ты же эту сволочь видел, – не понял Эпинэ.

– Ну знаешь ли, – возмутился северянин. – Одно дело – волк соструненный, и другое – волчья охота.

– Так ты поохотиться решил! – осенило Робера. – Вообще-то у нас за Кольцо сейчас только алвасетские разведчики ходят да мои ветераны, но тебе повезло. Я тут кое-что проверить собрался… Валмон много спрашивал про повадки бесноватых, я, что мог, рассказал, поехал назад, и на полдороге вспомнилось, как эта сволочь растеряла прыть у Старого парка. Поспрашивал своих, ничего важного, только Блор сказал, мол, они не слишком ретиво лезли на мосты.

– Нечисть текучей воды не любит, – напомнил Эрвин, – особенно быстрой и широкой, но мосты-то все равно взяли. Или ты о чем-то другом?

– О резиденции Славы. – Иноходец собрал со стола бумаги и бросил на кровать. – Бывшей. С одной стороны, Левия убили именно там. Гады терпели-терпели, а потом сорвались, но они уже внутри были, зато нападающие… Уж больно долго они на поляне топтались! На само Кольцо данарии и тогда плевали, и теперь плюют, а вот с руинами… Чем дольше думаю, чем сильнее кажется, что мерзавцам внутрь до одури не хотелось.

– Одно слово – «Слава». Валмон тебя не зря расспрашивал, он ведь с адрианианцами списался, они сейчас в Агарии, к слову сказать, обустраиваются. «Львы» не все понимают и еще больше не все говорят, но, похоже, бесноватые в самом деле не всегда ведут себя одинаково. Почему бы не связать это с местом? Где-то им Сагранна по пояс, а где-то они и страх вспоминают. Про Старый парк ты уверен?

– Не поручусь. Мародеры туда особо не ломились, но как раз тогда к их услугам был дворец. Вот в том, что к Драконьему источнику тянуло тех, кто не в состоянии с этой заразой одним воздухом дышать, никаких сомнений. В общем, вот до чего мы тут вчера додумались! В Старом парке есть древний храм, но и в Барсине такой есть. Мародеры в Барсину лезли через силу, а убийцы Левия не хотели там оставаться. Так не хотели, что потеряли голову. Интересно выходит, согласен?

– Кто его знает. Задним числом чего только не надумаешь.

– Почему задним? – Робер совершенно искренне засмеялся. – Завтра мы будем знать точно. Хочешь с нами?

– Разумеется! Как ты собрался проверять?

– Барсина рядом, бесноватые тоже. Надо заманить их к руинам и посмотреть, что получится. Пешие данарии для этого не годятся, но в Нуази засел кавалерийский отряд. Похоже, самый крупный из всех, что есть. Их командир – человек старательный: его красавцы честно патрулируют окрестности и тракт, вот только стычек с людьми рэя Сеты избегают. А нужно, чтобы они потеряли голову и погнались. За нами.

– Ты-то сам идти собирался?

– Да, – твердо сказал Иноходец. – Я должен все увидеть своими глазами и отписать Валмону. Пойдет небольшой отряд – только те, кто прошли и Святую Мартину, и Олларию. До места надо добраться, не столкнувшись с бесноватыми, а это непросто. У Барсины будут ждать кэналлийцы, но до поры до времени данарии должны думать, что нас немного и мы там оказались случайно. В полухорне от Нуази есть рощица, там можно укрыться и перехватить возвращающихся мародеров. Так перехватить, чтобы засевшие в деревне озверели.

Этот выходцев сын Герард не забыл доложить Эмилю, что виконт Сэ просится на прием по личному делу; он вообще ничего не забывал и всегда пребывал в радужном настроении – сегодня это действовало на Арно, как холодная вода на больной зуб. Виконту зверски не хватало Фельсенбурга, на которого можно было вывалить то, чего не понимал Валентин, однако попадать к фрошерам в третий раз Руппи не торопился.

– Шарли скоро выйдет, – обрадовал в очередной раз откуда-то примчавшийся рэй Кальперадо. – Представляешь, в Эпинэ собрали еще один полк «вороных», и старик Шарли ведет его сюда! Думали, что будут бить дриксов, а тут – перемирие…

– Занимательно, – буркнул Арно. – На редкость.

– И я так думаю! – просиял рэй. Другой бы на его месте надулся, но, чтобы довести до Герарда свое раздражение, требовалось нечто повесомей коротких сухих фраз. Например, шестопер Катершванца, да и не был брат Селины виноват. Никто не был виноват, что глупая кудлатая девчонка колотится в Рассветные врата, пусть и думает, что рвется в Закат к своему мерзавцу. Веннен прав: «Глупцы, живущие не умом, а сердцем, безгрешны, потому что бескорыстны и не думают о себе…» О других, правда, они не думают еще больше.

– Жаль, ты вчера не вернулся! – не унимался Герард. – Представляешь, к нам на ужин пришел господин Проэмперадор.

– Чего?!

– Мы с Мелхен удивились, а Сэль – будто так и надо! Сначала как-то молчалось, а потом кот запутался в салфетке, все засмеялись, и стало очень хорошо. Я хотел уйти после ужина, но господин Проэмперадор…

– Ты хоть при мне его так не называй, – фыркнул Арно, – а то я всякий раз подскакиваю!

– Мне трудно, – честно признался Герард. – Тебе он брат, а я с ним за столом в первый раз сидел. Мы о Вальдесе говорили.

– А я думал, об убийцах…

– Зачем? – не понял рэй Кальперадо. – С ними же все в порядке.

– В порядке?!

– Ну то есть они больше никого не тронут… Как подумаю, что мы с тобой только чудом не опоздали… Мне, чем писать про Сэль матери, легче б самому умереть было, только пришлось бы жить и писать – не терять же ей сразу двоих!

Если б они опоздали, было б одной жуткой смертью больше… Гизеллу все равно нашли бы и расстреляли. Что бы она стала делать с мертвой головой? Потащила бы Ли? Хлопнулась в обморок? Села и разревелась?

– Герард! – окликнул кто-то из порученцев, и рэй убежал, оставив Арно в одиночестве. Отступать было некуда: напросившись к маршалу на прием, не удирают, особенно если маршал – твой брат. Арно ждал, а мимо туда-сюда сновали, ходили, бегали и не вспоминали о том, что случилось вчера. Теньент Савиньяк, не занеси его Леворукий в дом хромого полковника, тоже не вспоминал бы. Ну разве что захотел бы прихвастнуть, благо было чем. Бандиты, особенно главарь, оказались матерыми зверюгами, но они с Герардом совсем неплохо управились…

– Виконт Сэ!

– Он самый. – Арно пожал адъютанту Лионеля руку. – А что так пышно?

– Монсеньор ищет, вот и пышно, – усмехнулся Сэц-Алан. – Хорошо, сказали, что ты здесь.

– Он же вроде уезжает.

– Именно. Господа, передайте командующему, что виконта Сэ забрал Проэмперадор. Ты же понимаешь…

– Раздери меня шестнадцать Маршалов, нет!

Вообще-то Арно понимал, но признаваться не собирался. Старший братец решил, что младший явится проводить девчонку, за которую пытался заступаться. И был прав – знай Арно, что все кончено, он таки пришел бы и таки вытащил бы полковника на свежий воздух, и сидел бы с ним, пока не нашли врача. В этой часовне и здоровому худо станет!

– Ушел уже, – обрадовали в приемной Проэмперадора. – Должен быть у конюшенного подъезда, а может, и уехал уже.

Последнее было бы слишком хорошо, ну так оно и не случилось. Лионель, держа Грато в поводу, еще отдавал какие-то распоряжения, и он опять вырядился в черно-красное. Арно ничего против родовых цветов не имел, только вот братец выглядел все закатнее.

– Господин Проэмперадор, – доложил виконт, – явился по вашему приказанию.

– Проводишь, – коротко бросил тот.

– Кан на конюшне.

– А с кого другого ты свалишься?

На это можно было лишь пожать плечами, и Арно пожал.

Они почти не пили, перед дракой не пьют, просто сидели с полными стаканами. Литенкетте пытался говорить о, несомненно, нужных вещах. Роберу было проще – он слушал и даже лез с вопросами, пока до него не доперло, что ноймару сейчас не до политики и даже не до барсинской сволочи. Встреча с герцогом Эпинэ для него – это встреча с Катари. И прощание. По дороге к Залю Эрвин собирался заглянуть в Ариго, но кадельская армия ушла, а бросить все и поехать на могилу ноймар себе не позволил, как сам Робер не позволял себе сорваться в Олларию. Только и осталось, что по дороге домой завернуть к не сумевшему сберечь сестру брату.

– Они ведь нашлись, та женщина, которую Алва приставил к Катарине, и ее дочь. Были в Надоре и уцелели.

– Как?! – не поверил своим ушам Робер.

– Выходец их спас. Надорцев не захотел, а их вывел. Вывела… Это была женщина. Катари не могла себе простить, что послала свою единственную подругу на смерть, а та как раз уцелела. Ну почему только их отослали?!

– Сестра боялась за Айри… За Айрис Окделл. Мне нужен был повод, чтобы связаться с Савиньяком, мы разыграли помолвку, но Айри встреча с матерью могла убить.

– Как всегда – ничего для себя! Остаться в яме со змеями без помощи, потому что девица Окделл в ссоре с Мирабеллой! Вот уж кого не жаль ни капли.

– Сестра герцогиню жалела.

– О да! Несчастливый брак, и все такое, а то вокруг сплошные счастливцы и королева Талига первая. Ее бы кто пожалел!.. И что бы дяде перестать трусить раньше!

– Ты о чем?

– Так…

– Прости.

– Нечего прощать! Ты вправе знать всё; проклятье, только ты и вправе! Катарина этого хотела… Она собиралась тебе рассказать, когда все кончится.

«Кончится война. Я стану святой сестрой, ты – настоящим маршалом. Боевым, в шрамах и орденах. Мы сядем под акациями, и я все-все расскажу…» Уже не расскажет, как и Никола. А Левий так и не переговорит с Рокэ, они тоже не успели… В этот кошачий год ничего нельзя откладывать!

– Она хотела, чтобы ты знал, – повторил Эрвин.

– Об этом сестра мне сказать успела.

– Ну так знай! Фердинанд должен был жениться на Леоне… На Леоне Салина, об этом сговорились еще Диомид и соберано Алваро, но Леону от дяди мутило. Она грозилась сказать «нет» в церкви, соберано в это не верил, моя мать тоже, и тут Алваро умер. Робер, пойми, брак по приказу хуже насилия! Обесчещенная еще может ожить, найти любовь, счастье, проданная, отданная родными – нет. По крайней мере, при жизни мужа… Катари не осознавала, на что соглашалась, Леона была старше и смелее. Она поговорила с Рокэ, и тот сумел понять. Молодой соберано не хотел ссоры с Сильвестром, но шел на нее. Леону отпустили.

– А Фердинанд?

– Ужасно расстроился. Дядя был порядком влюблен, но кто на него оглядывался? Сильвестр решил женить короля на внучке твоего деда, он, как и все вы…

– Мы?

– Южане. Ваша фамилия тут на особом счету.

– Как ваша – на севере.

– Иначе.

– Пусть так. Кардинал выбрал Магдалу, что дальше?

– Анри-Гийом согласился, причем с готовностью. Фердинанд узнал новую невесту и сразу утешился, помолвка Леоны и твоего брата его даже не зацепила.

– Арсен был влюблен…

Улыбка на обычно хмуром лице жениха, алые цветы в смоляных локонах невесты… Это несбывшееся тоже на совести деда, но что за гадина его укусила?! Старик хотел этого брака и был готов к миру, а Леона ему нравилась, если не больше.

– Что с тобой?

– Прошлое, хотя оно со всеми. Прежде я не задумывался, с чего дед взбеленился. Мы и понять-то толком ничего не успели, пошли… конным строем на волчьи ямы.

– Леона тоже не знает.

– Ах, да… Ты же о ней говорил.

– О Катарине. С тобой я всегда говорю о Катарине, нет, вру, не всегда! Есть еще война и всякая дрянь, без которой нам с тобой, увы, не обойтись по праву рождения. То, как Магдала Эпинэ умерла, ты знаешь лучше меня, потом…

– Потом была Ренкваха, – как мог спокойно, подсказал Робер, – но король женился раньше.

– Твою сестру погубила моя семья, – Литенкетте как-то умудрился взрыкнуть шепотом, – но тогда все думали, что так надо.

– Катари говорила, – перебил Иноходец, потому что Эрвин глядел так, что за него делалось страшно. – Ей хотелось стать королевой, а про Фердинанда она дурного не слышала.

– Магдала считала дядю добрым. Невесте перед свадьбой хочется с кем-то поделиться, вот она и делилась с Катариной.

– Может быть… Я тогда был редкостным остолопом.

– Катарина не представляла, что такое Оллария. Девочка с сонетами… Ты знаешь, как она рисовала?! Эта женщина никому не желала зла! До встречи с твоим, с этим…

– Я – маршал Талига, Эрвин, – с непонятной яростью напомнил Робер, – И я дал слово сдать Олларию Савиньяку, а он жизни Альдо не обещал.

– Да, со смертью у Лионеля выходит лучше, только Катарина считала убийцей не лошадь, а себя.

– Убил Карваль, хотя помогали ему многие, – а сколько было тех, кто не помогал, но хотел! – Так ты никогда не закончишь.

– Закончу. Неизвестно, увидимся мы снова или нет.

– Куда мы денемся! – Если в окна заглянет осень, она примет их за пьяных, если смерть, то от Эрвина она отвернется. Надолго. – Выпей.

– К кошкам! Подходящих невест было мало – моя сестра, по понятным причинам, не годилась, дриксенская принцесса исключалась, а подпускать к трону Приддов никто не хотел. Дядя согласился жениться на графине Ариго, хоть и без удовольствия. Ему нравились такие, как Леона, но твою сестру нельзя было не полюбить, а Катари… У нее оставался Веннен, и ей стало жаль мужа. Семнадцатилетней девочке из провинции жаль короля Талига! За первые пару лет ничего жуткого не случилось. Фердинанд был счастлив, королева хотя бы не была несчастна, но потом…

– Эрвин, – негромко окликнул Эпинэ. – Теперь это прошлое и это не мое дело, но я не могу не сказать. Алва неспособен на подлость, а на жестокость… только, если это нужно Талигу. То, что у него было с сестрой… Не суди его за это… Их.

– Как я могу судить? – теперь лицо ноймара было спокойным и грустным. – С Алвой придумала мать. Моя мать!

– Что?! – не понял Робер. – Как это?! Зачем?!

– Ариго были верны Талигу, пока придурок Ги не переметнулся к гайифской сволочи. Сестра-королева была ему не указ, да она тогда мало что понимала. И ее никто не понимал! Девочка тонула в придворной грязи, а братья ее толкали в трясину, но и без этого… Наследника не было, денег не хватало, счастье Фердинанда кардинала не заботило, и тут подросли дочери Фомы, да и в Талиге… Манрики, Колиньяры, Гогенлоэ…

– Да уж. – Робер словно вживую увидел юную Ивонн. Он так и не написал Креденьи, болван эдакий! – Неудивительно, что король боялся развода.

– Он другого боялся. Катарина потеряла ребенка, и дядя заподозрил, что это подстроили. Все, на что бедняги хватило, это потащить жену к нам в гости. Я как раз был в Ноймаре, долечивался: гаунау мне здорово дали по голове. Собственно, после этого я и стал у отца на посылках.

– Так может, тебе завтра не надо?!

– Все давным-давно прошло, просто в Ноймаре я оказался нужней, чем в Торке. Катари понравились наши радуги, и ей впервые за многие месяцы не было страшно. Мы часами сидели у водопада и болтали о всякой ерунде. Нет, я помнил, что передо мной – королева, это она забыла! Не в том смысле…

– Заткнись, я… не Колиньяр, чтобы везде находить мерзости!

Окрик пришелся к месту – Эрвин кивнул и откинулся на закрытую пестреньким тряпичным чехлом спинку стула. Ни Левия, ни Арлетты рядом, увы, не было, и Робер попытался вспомнить то, что ему слышалось в Старом Парке и позже, на пыльных, забитых войной дорогах, но слова рассыпа́лись порванным ожерельем. Объяснить другу, что ничего не кончается и сквозь любой пепел прорастают травы, Эпинэ не успел, ноймар справился с собой раньше.

– Родители не считали королевский брак удачным, – резко бросил он, – но дамы, которых могли навязать дяде, их не устраивали еще сильнее. Катарина никому не вредила, а эти могли бы. Мать предложила напугать сразу Сильвестра и папенек, желавших подсадить на трон своих дочерей. То, что Ворону никто не указ, знали все, замахнуться на его любовницу не рискнул бы даже кардинал. Дядя пришел в восторг, а Катари… Что ей оставалось делать? Она попробовала Алву соблазнить, нарвалась на оскорбление, и Фердинанду пришлось раскрыть карты. Это было мерзко, унизительно для всех, хотя Фердинанд мог и не понимать. Для дяди не было ничего страшней Сильвестра, он не представлял, что можно сказать «нет», а Ворон не говорил «нет» Фердинанду. Я не понимал, почему, долго не понимал… После драки у эшафота до меня дошло: Первый маршал показывал, что в Талиге правит король Оллар, и его слово закон для герцога Алва, а значит, для всех Золотых земель! Ворон согласился разыграть адюльтер, но Катарине он не верил почти до конца. Из-за братьев и этой ее глупой попытки… Ты знаешь, это ведь Катари его вызвала?

– Еще бы, – пробормотал Робер, вспоминая суд.

Сколько вокруг торчало всякой швали, а они смотрели друг на друга, словно впервые! Лица Рокэ со своего места Роберу было не разглядеть, но сестру-то он видел и ни змея не понял, умник! Любовь, она такая: огреет сзади подносом, и увидишь, что есть небо, а на нем звезда! Твоя, единственная… Катари в самом деле нельзя было не полюбить, Алва и полюбил, а она полюбила его, но как после всего они могли друг другу признаться?! И еще эта болезнь… Подпустить к себе, полумертвому, любовь Ворон не мог, а сестра ничего не понимала. Ждала, надеялась, молилась и погибла. Робер поднялся и разлил вино.

– За нее. И за завтрашний бой.

– Да, – Литенкетте отрешенно приподнял стакан. – Она за нас все еще молится.

Молится. Если там, куда уходят, помнят, если там есть кому молиться. Эрвин не пил – ждал еще чего-то, и Робер в который раз проклял свое косноязычие. Выручил Дювье, явившийся доложить, что к рейду все готово.

– Налей себе, – с облегчением велел Иноходец, – и садись.

Вообще-то капитана Дювье следовало называть на «вы», и Робер даже попробовал, отчего и бывший сержант, и бывший Проэмперадор почувствовали себя глупо и предельно неловко. Никто ничего не сказал, просто назавтра все снова стало как при Никола.

– Вставать рано, – напомнил Дювье, но стакан взял. – Да и с этими лучше на свежую голову. Разве что перенести на денек. Никто не сдохнет.

– Не будем мы переносить, – решил Эпинэ, потому что откладывать вылазку не стоило, как и продолжать мучительный для Эрвина разговор. После боя будет легче. – Полковник идет с нами.

– Тогда, Монсеньор, ему бы коня сменить. Видел я его гнедого, как Мэтра Жанно ставил, – от наших отстанет, а от ихних не уйдет. Может, Грачика? Или Пое́та?

– Сону, – решил Эпинэ, освежая стаканы. – Пьем за удачу, и спать!

– За удачу, – подхватил очнувшийся Эрвин, – завтра и всегда.

С караковым Кесарем Арно был в хороших отношениях; если б мориск мог сказать, куда они едут, он сказал бы. Спрашивать адъютантов виконт нужным не счел, да и «проводить», значит доехать до заставы, в крайнем случае – до какого-нибудь поста в часе езды от города. Ну а если на обратном пути попадутся разбойники, то сами виноваты, хотя возвращаться в одиночку не дадут – а жаль! Арно с удовольствием побыл бы сразу и приманкой, и охотником. Вот в чем Ли прав, так это в том, что мерзавцев нужно убивать на месте. Догадайся он вчера прикончить налетчиков, ничего не было бы… То есть бедняга-домоправитель, конечно, не воскрес бы, но Гизелла уцелела бы, а ее отец остался бодрым, спокойным человеком…

– Теньент, – не оборачиваясь, окликнул Лионель. Они уже были на Виборе. Застроенная добротными домами набережная тянулась через весь город, Грато свернул направо, значит, Ноймарский тракт. – Ты предсказуем. Мне это не нравится.

На такое оставалось лишь промолчать.

– Я отвез бы ее в Старую Придду, – внезапно сказал Арно. – К матери.

– А к кому ты отвезешь Ричарда Окделла? Мне или Эмилю? Придд, насколько мне известно, уже отказался.

– Валентин тебе ничего не рассказывал!

Они ехали мимо моста, на котором он вчера придумал отличнейший план, разбившийся о неумолимую стремительность Райнштайнера. Они ехали мимо смерти.

– Валентин примчался за тобой к казармам, из чего нетрудно сделать выводы. Райнштайнер несколько огорчен подобным недоверием к его людям, но признает, что у Придда есть основания. В Эпинэ нашего добросовестного бергера облапошили Мараны – правда, им на пользу это не пошло. Сэ, к сожалению, тоже.

То, что Сэ сожгли, Арно знал, но в это как-то не верилось: мать жива и здорова, значит, под балконами по-прежнему гнездятся стрижи, а угловые башни четырежды в день ловят солнце. Самое уютное место в мире и самое безопасное! Сколько раз во сне Арно подъезжал к Сэ, а проснувшись, видел дриксенские рожи.

– Сэ нужно отстроить, – не то предложил, не то потребовал Арно. – К маминому приезду.

– Если ее задержать года на три, успеем… Так пишет Бертрам, но я не склонен сейчас тратиться на замки. Арно, постарайся впредь себя не выдавать, а для этого прими к сведению одну простую вещь: люди могут думать и говорить не только о том, что вертится в мозгах у тебя. Ты веришь Придду, и это не радует разве что твою шляпу, но заявить, что Валентин ничего не рассказал – значит расписаться в затее, которая мне не понравилась бы. С твоей точки зрения, разумеется.

– А тебе понравилась?

– Нет, но напрочь исключить, что тебе взбредет в голову что-то полезное, я не могу.

– Премного благодарен, – буркнул Арно, придерживая коня. Ли этот маневр, разумеется, понял, но ничего не сказал, зато Кесарь глянул на всадника вполоборота снизу вверх, скосив глаз, и по-своему, по-лошадиному, ухмыльнулся.

– Ты не Кан, – сообщил жеребцу теньент, – ты не поймешь.

В ответ мориск попер вперед, норовя идти с Грато голова в голову. Нет, жеребцы не ссорились, они просто оба желали быть первыми. Спорить еще и с лошадью Арно не собирался, он вроде бы о чем-то думал и вроде бы смотрел на пеструю от женских юбок и осенних листьев Акону, а голова оставалась пустой, и еще бился в ней какой-то мотивчик, не то дриксенский, не то бергерский, непонятно где и когда услышанный. Ли сказал, что хотел, и замечать брата перестал – мол, думай сам. Думать прямо сейчас не хотелось, но Гизеллу стало еще жальче, потому что шансов у нее не было с самого начала. Смерть началась, когда дурища, выскочив на лестницу, открыла рот. Она сама отдала себя в руки охотников, а ни «фульгаты», ни бергеры добычу не отпускают, и они правы волчьей и рысьей правотой. Дочка фок Дахе в этом лесу была котенком, глупым и смешным, как бы он ни топорщил шерсть и ни скакал боком. Если б Валентин ее увидел, он перестал бы равнять ее со своей сестрой и помог, хотя… Хотя они вдвоем не успели бы точно так же.

За городскими воротами отряд перестроился, теперь первыми шли «фульгаты», и против этого жеребцы ничего не имели – привыкли. Лионель упорно молчал, похоже, ему на ум пришло что-то важное – уж больно сосредоточенно братец глядел прямо вперед, а вот Арно крутил головой и заметил. Две женщины в плащах с капюшонами чего-то ждали на старом выносном валу, который должен был защищать Акону, правда, подобной возможности бедняге так и не представилось. В паре шагов от незнакомок болталось четверо бирюзовых бергеров, и Арно осенило.

– Селина, – елейным голосом указал братцу виконт. – Ну и Мелхен с охраной. На всякий случай.

– Да, это они, – согласился Лионель. – Что ж, будем вежливы.

Повинуясь всаднику, Грато развернулся в сторону размытых дождями укреплений и сделал глубокий реверанс. Кану этот трюк не давался, правда, Арно, обучая мориска, делал упор на то, что нужно в бою.

– Ты можешь просто поднять коня на дыбы, – заметил Ли. – Рокэ предпочитает прощаться именно так.

– Мне-то зачем?

– Девиц в нашем семействе спасаешь ты. Правда, с переменным успехом, но в данном случае ты действовал безупречно. Вперед.

Кесаря Арно, само собой, вздыбил, в ответ фигурка в синем плаще помахала рукой. Вторая, в черном или темно-зеленом, отвечать не спешила.

– Она же вчера ноги сбила, – вспомнил Арно. – До крови. И как она только сюда влезла?!

– Женщины переносят боль лучше нас. – Ли дал Грато шенкелей. – А мы ее лучше забываем.