Плеснуло, из воды высунулась мокрая коричневая башка, в похожей на капкан пасти бился судак, которому не повезло. Губернатор Кипары, которому не повезло несколько раньше и чуть меньше, попятился, едва не отдавив лапу Котику. Волкодав вежливо рыкнул, Коннер расплылся в ухмылке.

– Рыбка, – запел он, – лапулюшка ты моя… Плыви к папане!

Выдра перевернулась на спину и, придерживая передними лапами немалую рыбину, с готовностью устремилась к берегу. Любопытно, угналась бы за ней змеехвостая прелестница, и нет ли где-нибудь выдродев, и если нет, то почему?

– Не лучше ли отойти? – Кипарец старался вести себя с достоинством, но Рыбка его явно смущала. – Разумеется, ручной зверь не… причинит нам вреда, но он нас обрызгает!

– Эт’непременно, – весело подтвердил генерал-адуан. – Отряхаются они знатно. В жару – милое дело, как под дождичком стоишь.

– Сегодня прохладно, – сказал губернатор. Валме хмыкнул и подошел к самой кромке воды – зверюга была красивой и обладала чудесным нравом, к тому же гайифцам полезно наблюдать талигойскую отвагу.

Рыбка уже выбралась на берег. Самозабвенно отряхнувшись, она вновь ухватила добычу зубами и, напрочь проигнорировав наследника Валмонов, шустро поскакала к любимому хозяину.

– Приучена, – объяснил тот. – Все для папани, а уж он решит, с кем поделиться… Сейчас как запечем! Ну, Рыбка, ну, лапушка, ну, удружила, ну, давай поцелуемся!

Привыкшего к волкодавьим нежностям Валме сюсюканье с выдрой не удивляло, однако превосходительный попятился еще сильнее, и Марсель решил, что пора переходить к делу, благо чистить судаков Валме никогда не стремился, он и пистолеты-то чистил безо всякого удовольствия.

– Сударь, – виконт подхватил гайифца под руку, – предлагаю прогуляться вдоль озера, вряд ли вы скоро увидите сей ландшафт вновь. Судак по-адуански поспеет не раньше чем через час. Когда будет готово, за нами пришлют, так что время у нас пока есть, пусть и немного.

– У вас немного, – с некоторой грустью уточнил превосходительный. – Что до меня, то в последние месяцы времени у меня более чем достаточно.

– Вам надоела варастийская кухня?

– Если я скажу «да», то рискую получить кухню бакранскую. Чего не хотелось бы.

– Это зависит лишь от вас. – Пару валунов Марсель приметил еще во время первой в здешних краях рыбалки с выдрами, совершенно не дипломатической, зато развеселой. – Вернее, от нескольких писем, которые оказались в руках частично у нас, частично – у маршала Капраса. Писем, где вы жалуетесь на Военную коллегию, оставившую Кипару без защиты, и намекаете на то, что если Паона не желает заботиться о провинциях, то и провинции не обязаны радеть о Паоне. Эта мысль, само собой, выражена не столь прямо, но вы, имперцы, такие витиеватые…

– Создатель! – Растерянный губернатор выпучил глаза, на породистом и обильном щеками лице это выглядело забавно. – Я не писал Капрасу! С чего бы мне писать этому солдафону? Он же не видит дальше своего корпуса.

– Вы недооцениваете солдафонов, – мягко укорил Валме. – Что до писем и черновиков к ним, то кое-что есть и у меня. Присядемте, только подстелите плащ. Сидение на холодном и жестком порождает боли в крестце – забыл, как они называются по науке. Читайте.

Гайифец читал, и выражение у него было такое, словно крестец о себе уже заявил. Предпочитавший угрюмым физиономиям красивые виды Марсель принялся бросать в воду камешки, любуясь на образуемые ими круги и на пейзаж. Лежавшее в паре хорн от Хандавы проточное озеро было мечтой не только повара, но и художника. Валме подмывало попросить у Этери краски и изобразить серебристые ели и выступающие из воды причудливые камни. Один из них был прямо-таки создан для змеедевы, но сейчас на нем ссорилось утиное общество. При желании птиц можно было сбить из пистолета и попросить Рыбку принести. А можно было и не стрелять – хватать тех, кто наверху, выдра умела, другое дело, что жалкие комки перьев ее привлекали мало, а вот козленка с водопоя она как-то уволокла. На глазах у матери и, что печальней всего, у бакрана, который возлагал на родившуюся белоснежной жертву большие надежды.

– Это подделка! – простонало за спиной. – Изумительная, но подделка! Я никогда… Ни один здравомыслящий человек не доверит подобные мысли бумаге!

– Но вы их разделяете, не так ли?

– Это озеро прекрасно! – отрезал губернатор. – Хотел бы я быть художником, чтобы перенести на холст его красоту.

– Будь вы художником, вы переносили бы на холсты пышнотелых дам в декольтированных доспехах. Я видел вашу резиденцию, и у меня нет сомнений, что убранство соответствует вкусам хозяина. Мне как талигойцу будет жаль, если воительниц сменят смазливые флейтисты.

– Я не писал этих писем, виконт.

– А так ли это важно? – Марсель бросил еще один камешек. – Что бы вы ни говорили о Капрасе, думать он умеет, и ваши…

– Старый прием, сударь, да и я не молод. Эти письма не мои.

– Вы достаточно молоды, чтобы… заказывать шпалеры. В любом случае маршал Капрас, прочитав письмо, которое счел вашим, ускоренным маршем двинулся спасать отечество. Увы, положение в приграничных провинциях оказалось хуже, чем говорилось в письмах, поскольку к бакранским налетам прибавились местные мародеры, обнаглевшие до того, что захватили троих ваших собратьев… Ехавших, между прочим, на встречу с нами. Вот, кстати говоря, эти письма.

– Вы их прочли?

– Как можно? – возмутился Валме, не только не писавший упомянутых писем, но и не читавший. Зачем? Чиновник не доверит бумаге ничего, что не понравится тому, кто взялся это письмо передать.

Невинный намек на тоскующего в плену собрата троим превосходительным бросила Матильда. Утром ей с поклонами вручили аж три послания.

– Поразительно. – Тоскующий отложил последний лист. – Поразительные события, если эти письма подлинные. И поразительное искусство, если это – подделка.

– Давайте исходить из их подлинности, тем более что у вас есть возможность это проверить. Почему бы вам не вернуться в Гайифу и вновь не возглавить вашу провинцию? В империи полагают, что вы у бакранов; никого не удивит, если казар Баата через свою сестру добьется вашего освобождения.

– А потом станет известно, что я был у талигойцев и что талигойцы меня отпустили, поверив, что я пекусь о Кипаре больше, чем о Паоне.

– Не понимаю, – пожал плечами Валме, – как это станет известно? Капрас не доносчик и к тому же знать не знает, кто вас захватил.

– Тот, кто подбросил эти фальшивки в мою резиденцию, – с горечью произнес губернатор, – вряд ли ограничился Капрасом. Это озеро в самом деле прекрасно, на его берегах хочется пребывать вечно. Тем более что за Рцуком меня если кто и ждет, то дознаватели.

– Не преувеличивайте. Ваши письма указали дорогу, но следовавшие к святому Гидеону господа вступили на нее по доброй воле. Если в итоге она приведет к созданию… пусть будет Великого герцогства Кипарского, вам дадут орден. Интересно, как он будет выглядеть? Павлин исключен, а как вам золотой, осыпанный бирюзой – ведь в ваших краях добывают бирюзу – грушак? Балинт Мекчеи, оказавшись в подобной ситуации, использовал перец. Знаете, кто стал первым кавалером ордена Перца?

– Герцог Алва.

– Алонсо Алва, – педантично уточнил Валме. – Это был первый случай, когда Алва приняли иностранный орден. Кэналлийские Вороны – очень странная фамилия… На первый взгляд они равнодушны к наградам, но стоит покуситься на монарха, который их чем-то пожаловал, и покусившегося ждут крупные неприятности. Сударь, ну зачем вам отказываться от… заслуженной награды? Неужели вы хотите отдать первенство угодившим к разбойникам недотепам? Лично меня это коробит! Одно дело, отступая перед превосходящим противником, попасть к нему в плен – это не стыдно хоть бы и королю. И совсем другое – не суметь извести бандитов и в конце концов стать их добычей. Волкодав, растерзанный волками, вызывает уважение, а что вызовет неряха, заживо сожранный клопами в собственной спальне?

– Я не писал этих писем.

– Это ваше последнее слово?

– Виконт, – на породистом лице была искренняя скорбь, – вы же видели моего субгубернатора. Его единственная слабость – его желудок. Найди он способ войти в приличную семью, он пошел бы очень далеко, но стал лишь вторым в приграничной провинции. Теперь он первый, и это первенство он не уступит. Найденные вами письма – это только начало…

– О! – восхитился Валме. – Так этот господин безупречен? Может, он еще и добродетелен?

– Как святой Гидеон, – с горечью признал превосходительный. – Вы видели мои шпалеры? Когда их повесили, субгубернатор стал пользоваться лестницей для слуг, за что снискал похвалу епископа кипарского, а он у нас, увы, из ордена Чистоты. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?

– О да! И это прекрасно. Ваш безупречный у нас, то есть, простите, у вас в руках, но начнем мы с рыбы.

Письмо командующего Горной армией доставили около полудня, но Бруно не был бы Бруно, если б отложил обед и послеобеденный отдых. Свой резон в этом был – неизменность фельдмаршальских привычек намекала на то, что старик все еще хозяин положения.

Впрочем, новых желающих усомниться в главенстве Бруно не находилось. Капитан Рауф, сдавая Руппи роту, беззлобно заметил, что присутствие Фельсенбурга напрочь отбивает охоту спорить. Руппи в ответ пожал плечами, но услышать такое от не самого плохого рубаки было лестно. Школа Ринге, сама по себе очень неплохая, вкупе с фрошерскими вывертами творила чудеса. Иногда Руппи казалось – еще немного, и он обретет дар боевого предвидения, который приписывали Торстену и которым владел Вальдес. Увы, искры – это еще не пламя, порой Фельсенбург в самом деле угадывал, но, похоже, для этого требовалась ставка большая, чем жизнь. Бешеный же умудрялся угадывать даже на тренировках.

– Господин капитан, – порученец, немногим старше самого Руппи, смотрел на «полоумного Фельсенбурга» с плохо скрываемым восхищением, – вас вызывает фельдмаршал!

– Спасибо, Мики, – полоумный Фельсенбург с трудом сдержал желание дернуть благоговеющего за нос или за ухо и направился к начальству. Когда-то он мчался в каюту Ледяного, с трудом скрывая счастливую улыбку, но это было море, и это была юность, которая взяла и кончилась – то ли на эйнрехтской крыше, то ли на Китенке. Отношения с Бруно были сухи, как порох у хорошего интенданта, однако искры пока не летели. Чего им лететь, если и глава дома Зильбершванфлоссе, и наследник дома Фельсенбургов сходятся как в том, что с чумой надо кончать, так и в том, что сделать это непросто.

Уладив дела с фрошерами, высвободив свои силы и проведя необходимую подготовку, Бруно двинулся на север, собираясь проутюжить Дриксен от Гельбе до Полуночного моря. Кампания обещала стать на редкость пакостной даже при том, что старый бык мог рассчитывать не только на собственные силы. На северо-востоке и востоке собирали ополчение Штарквинды, а еще была армия, противостоявшая ноймарам. Когда, развязавшись с гаунау, бергеры и части Савиньяка укрепили оборону перевалов, командующий Горной армией поневоле убавил прыть, и Бруно надеялся на его помощь. Обмен письмами пошел сразу же после прихода новостей из столицы: генерал фок Гетц выражал лояльность братьям кесаря. Вначале этого хватало, теперь требовалось больше.

– Медленно ходите. – Облаченный в незастегнутый мундир – еще одна послеобеденная традиция, – Бруно с удобством расположился в разборном потертом кресле, с которым никогда не расставался. Будь это Олаф и будь Руппи прежним, эта привязанность к старой вещи умилила бы. – Ваша прыть проявляется очень избирательно.

– Да, – согласился Фельсенбург, – в приемных тереться я не умею. Зато ваша охрана скоро не только сможет со зверским видом стоять у вашей палатки, но и в поле начнет чувствовать себя как дома. Вроде наших «быкодеров» и фрошерских «фульгатов». Савиньяка охраняют именно они.

– Что ж, лишние тренировки еще никому не вредили. Можете считать, что я вами как капитаном моего конвоя доволен. Фок Гетц прислал толковое письмо. Он опасается уводить всю свою армию на запад: фрошерам и ноймарам в их нынешнем положении генерал готов доверять, но вот насчет Хайнриха он испытывает серьезные сомнения. Финт с выходом из войны показал, что Медведь способен на резкие движения, и как бы он теперь не вознамерился прибрать к рукам Аар. Родственные узы Бербрудеров с нами больше не связывают, от угрозы с юга Хайнрих себя обезопасил, а в кесарии – разлад. Самое время откусить что-нибудь на западе.

– Мне кажется, Хайнрих нацелился на восток. Я слышал, что Савиньяк, по сути, отдал ему Кадану. Она до Двадцатилетней принадлежала Гаунау, а «медведи» не любят терять.

– Возможно, вы правы, а возможно, вы услышали то, что вам позволили. Хайнрих вполне способен сожрать и Кадану, и Аар. Что до Савиньяка, то его это устроит полностью. Нежелание отрыгивать проглоченное сделает союз с Талигом постоянным, а после смерти Фридриха Кримхильде нужен новый муж. Гаунасский принц стоит выше талигойского графа.

– Савиньяк предан Талигу.

– И эта преданность доделает остальное. Превратить Гаунау в огромную Бергмарку – задача, достойная Леворукого… Гетц предлагает передать под мое начало третью часть своей армии, сам же с оставшимися силами передвинется поближе к гаунаусской границе и будет поддерживать порядок, попутно присматривая за талигойцами. Что ж, пусть попробует. В конце концов, это неплохой резерв. Хочешь возразить?

– Нет, если Гетц останется на вашей стороне.

– К Марге он не переметнется: в штабе Горной армии у меня есть свои люди, они подтверждают, что командующему с китовниками не по пути. Он хочет воевать здесь, и воевать с привычным врагом, и еще он хочет стать фельдмаршалом. Шанс наследовать мне у него имеется, зато нет ни малейшего шанса оттеснить столичных любимчиков нового вождя. Вот взбунтоваться там могут – вряд ли при Гетце есть кто-нибудь, способный рубить мятежные головы простым палашом.

– Это был особенный палаш, – в который раз объяснил Руппи. Порой лейтенанту казалось, что его зловещей репутации кто-то усердно способствует, распространяя особо живописные подробности. Больше других на этого «кого-то» походил фельдмаршал, но привычку спрашивать в лоб Руппи утратил вместе с иссиня-черным морским мундиром.

– Допустим, – добродушно согласился Бруно. – О письме Гетца я мог капитану охраны и не сообщать, а вот вам придется объяснить, что от вас нужно пресловутому Вальдесу. Он, видите ли, прислал вам письмо на мое имя. Наглость неописуемая, но, насколько мне известно, этот человек не считается ни с чем.

– Да, Бешеный очень своеобразен. – Что-то с Ледяным… Больше Вальдесу писать не о чем! – Не представляю, что ему могло от меня понадобиться. Возможно, он вспомнил, что забыл передать привет своей тетушке.

– Прочтете при мне. Я не имею обыкновения читать письма своих родственников. Первым.

Глотать письма глупо, но читать об Олафе Бруно не будет. Что же там произошло?! Эсператия почитает самоубийство грехом, но можно просто не пить лекарств, просто подняться в бурю на обледеневшую крышу, просто пойти вдоль обрыва, не глядя под ноги… Руппи, демонстративно пожав плечами, взял со стола футляр с морским пейзажем. Острые лучи вспарывали черные тучи, по свинцовому злому морю неслась стремительная серебряная полоса… Совсем как тогда, в последний день «Ноордкроне».

«Ведьмы плачут, – так начать мог только Бешеный, – не забывайте об этом! Что до прочего, любезный Фельсенбург, то вы наверняка забыли о вашей свите, а она, между прочим, по-прежнему требует места и точит когти о дядюшкину память. Вы не замечали, что кошачьи плачи тише людского молчания? Объясните принцу Бруно, что шкипер Клюгкатер – честнейший человек и истинный дрикс, и ваш мундир вновь покроется белой шерстью. Берегите своего фельдмаршала, он не читает Эсператию и не проигрывает сражений; впрочем, первое есть следствие второго, так что не давайте ему проигрывать, а кэналлийское у вас будет…»

С Олафом все было хорошо – то есть, конечно же, плохо, но по-прежнему, а Бруно… Передавая послание Бешеного фельдмаршалу, наследник Фельсенбургов веселился, как школяр, которому посчастливилось подсыпать придире-ментору нарианского листа.

Окна апартаментов его высокопреосвященства выходили в один из малых хандавских садов, где имелся свой ручеек. Лучшего нельзя было и желать!

– Ставьте здесь, – велел Марсель паре загодя веселящихся адуанов и занялся сытым, но печальным кипарцем.

– Вам, сударь, повезло, – подбодрил губернатора Валме, – что я слегка мародер.

– «Слегка»? – попробовал уязвить превосходительный. – Валмоны всегда знали толк в грабежах.

– Это были ответные визиты, – напомнил виконт. – Но в чем-то вы правы – все крупные состояния наживаются неправедным путем. К счастью, наше уже нажито, поэтому я беру лишь то, что завораживает и потрясает. Ваших вооруженных красавиц или вот это, гм, сооружение. Попробуйте угадать его предназначение. Хотя, возможно, вам известен ответ.

Кипарец покосился на поспешающих адуанов.

– Палатка для полуденного отдыха? – предположил он.

– Не совсем. Вы когда-нибудь путешествовали в обществе своего завистника?

– Нет.

– Вы совершили ошибку. Субгубернатор, как вы знаете, слаб желудком, и слабость эта может настигнуть его везде. Будучи человеком предусмотрительным, он принял меры. Скоро вы все увидите сами.

– Так это – походное… – Губернатор замолк, подыскивая слова.

– Будьте проще, мы в дикой стране. Это походный нужник, который можно установить в любом месте, в том числе и над расщелиной и нешироким ручьем.

– Забавно, но необходимо. Человеку в чинах нельзя показываться подданным империи в недостойном виде.

– Несомненно, однако эта палатка являет собой нечто большее, нежели осознанную и овеществленную необходимость. Минуту терпения.

Адуаны, сдерживая смешки, заканчивали водружать на разборный мостик подобие портшеза. Сооружение делало честь породившей его мысли, а ведь сперва Марсель прошел мимо, приняв его за обозный хлам. Спасла бакранская любознательность: Жакна пощупал полог и обнаружил, что серый холст подбит пунцовым шелком, однако больше всего бакрана заинтересовали сундучок с орнаментом из странных цветов и кресло с круглой дырой, которую прикрывала расписанная такими же цветами крышка. С изящной ручкой в виде все того же цветка.

– Непонятно, – твердил бакран. – Как сидеть? Совсем неудобно.

Валме не выдержал, полез смотреть – и не пожалел. Будь Капуль-Гизайль не столь изыскан, он выдержал бы будуар супруги именно в таких тонах, а не будь бакран бакраном, он понял бы, что орнамент состоит отнюдь не из цветочных бутонов. Заинтригованный Марсель, памятуя о гайифских традициях, не стал возиться с замком, а призвал на помощь Мэгнуса, проломившего крышку с одного удара копытом. Ядовитая иголка таки была, и стерегла она книги и свитки!

Роскошно проиллюстрированные, они произвели бы в Лаик фурор. Если бы каким-то чудом там оказались. Особенно хорош был запретный Иссерциал – правда, иллюстратор явно предпочитал изображать дам, но как! Злоключения похищенной Элкимены соперничали с развлечениями знаменитых гальтарских распутниц, не было разве что птицерыбодур. Хозяин палатки-оборотня знал толк в теории! Что до ее применения, то бедняга вряд ли мог этим похвастаться, вот и грезил, сидя с книжкой над ручьем.

– Так что готово, – доложил хмыкающий капрал. – В лучшем виде.

– Прошу! – Валме галантно поднял полог. – Выбираете книгу, снимаете крышку и некий предмет одежды, садитесь. Все отлично продумано.

Превосходительный исчез в обители субгубернаторских грез, и Валме принялся выпутывать из гривы Готти очередные репья. Виконт чувствовал себя немного предателем, но кто же таскает в обозе обнаженную душу? Затейник получит от вернувшегося начальства одну из своих книжек и притихнет, ну а превосходительный, если повезет ему и Талигу, – обретет орден. Некоторую трудность являл собой «сбежавший» от Лисенка гвардеец. Если он не был с Капрасом откровенен, неожиданное прибытие превосходительного выбьет парня из колеи.

– Завтра поедем встречать казара, – поделился с псом виконт. – Кто гвардейца упустил, тому его и предупреждать. Хочешь пряник?

Котик счел вопрос бессмысленным, но обслюнявил хозяина и получил целых два пряника; посыпались крошки, на них из кустов выпорхнула дубоносая птица, а из сооружения – губернатор, и лицо его было… странным.

– И как вам оборотная сторона добродетели? – полюбопытствовал Валме. – Не правда ли, занимательно?

– О да! Знаете, виконт, я начинаю думать о нем лучше.

– В таком случае верните страдальцу хотя бы Иссерциала. Кстати, сударь, неужели бедный трагик останется под запретом и в великом герцогстве Кипарском?

– Я не могу ответить на ваш вопрос, – развел руками превосходительный. – Ведь я его прежде не читал.

– Ну так прочтите по дороге. Если все же решитесь нас покинуть.

– Пожалуй. – Лицо гайифца стало почти мечтательным. – Да, я еду, и чем скорее, тем лучше.