– Ваше высочество, – кротко заметил Пьетро, – вы стоите слишком открыто. Для прицельного выстрела далеко, но ведь бывают и случайные пули.

– Идите вы, сударь, к Леворукому, – вежливо посоветовала монаху принцесса, однако, подумав, отшагнула от берега и встала все за той же мертвой сосной, благо из-за нее было отлично видно, как разбойники, преодолевая течение и не обращая внимания на чужие мушкеты, прут через реку. Узость брода вынуждала их сбиваться поплотней, что изрядно замедляло переправу; кое-кому из крайних места все равно не хватило, а Рцук шуток и глупостей не понимал. Лошадей посбивало с ног и потащило – кого вниз по течению прочь от переправы, кого – на своих же товарок, добавляя суеты и беспорядка. Оба берега заволокло пороховым дымом, но реку было видно хорошо. Там, словно на батальном полотне, вскидывались и падали кони, валились из седел всадники – мерзавцы еще и до середины русла не добрались, а Матильда уже насчитала пятерых… Есть, еще один опрокинулся в ледяную воду! Зато остальные рвались к кагетскому берегу, будто там их ждал ценнейший приз.

– Ваше высочество, отойдите.

– Чего ради?! – рявкнула алатка в безмятежное личико.

– Ради тех, кто вас любил и любит!

– Сами скажут, без посредников!

– Его святейшество Адриан не скажет больше ничего…

– Что?! – не поверила своим ушам Матильда. – Какое тебе дело…

– Его святейшество просил его высокопреосвященство Левия и меня заботиться о вас.

– Обо мне?! Может, и о моей воспитаннице тоже?!

– О вас. Но «человек есть еще и те, кто ему дорог». Я любил старика, я о вас позабочусь. Отойдите от обрыва.

Она не отошла – отскочила, потому что иначе схватить монаха за грудки не получалось, но паршивец увернулся, а за спиной раздались голоса.

– …полоса в два десятка шагов, и все, пойдет рукопашная.

– Сэйчас добэрутся. Пора помогать…

Позади звенели шпорами, спеша вниз. Похоже, кто-то из парней Коннера и кагет Дуглас уже на берегу, а Бонифацию звенеть нечем. Матильда взглянула в лицо монаху, и тот ответил прямым мужским взглядом. Дико, невозможно знакомым.

– Ваше высочество, если вы хотите видеть бой, присоединитесь к супругу. Там более или менее безопасно.

Да, бой, супруг, настоящее, и к кошкам прошлое, чьими бы глазами оно ни пялилось!

Бонифаций не сказал ни слова, только придвинулся совсем близко, тут же торчал Прампуша и топтались пара адуанов и трое бириссцев. Остальные ушли вниз, и даже Бочка понял бы, зачем: остановить переправу у стрелков не получилось.

– Да, – нарушил молчание Прампуша, – выбрались-таки злодеи! Тэперь – только сабли.

– Воистину.

Первые всадники, даже не отряхнувшись, рванули к талигойцам. Рявкнули напоследок мушкеты. Двое бандитов рухнули сразу, третий – на полдороге.

– Лэворукий, их тут уже пятеро… И еще двое…

Адуаны почти прекратили стрелять по броду, слишком близко были враги, зато с того берега палили непрерывно, а «желтый» прыгал по камням, как обезьяна. Ну чтоб тебе, тварь, ту самую «случайную» пулю не поймать, а?!

Стрелки опустили бесполезные мушкеты и отошли, вперед кинулись кагеты с бириссцами. Ну да, саблями – им привычней, а разбойнички рубаки не очень, даже отсюда видно, вон как валятся. Но числом давят.

– Нэ могу туда, – отрывисто сказал Прампуша. – Сэрдце…

Матильда кивнула, но казарон вряд ли заметил. Он не объяснялся, а говорил сам с собой. Пусть и вслух, и на талиг. Он хотел быть внизу, где в смертельной сумятице мелькали бирисские седины, адуанские платки, яркое разбойничье тряпье. То и дело из кипучей сумятицы выныривал великан-кагет, пару раз мелькнул Бурраз, а может, Матильде очень хотелось, чтобы это был именно он… Среди пеших крутились конные разбойники и с полдюжины адуанов на поджарых рыжих прыгунах, от которых проку на берегу явно было поболе, чем от строевых лошадей.

– Не пустим, душа моя, еретиков. Узок брод-то, вот если б всей силой навалились… Да и то – трусов у них нет, но и бойцов опытных зрю немного, а мушкетами издали не решить. О, наши грядут! Не увлеклись бы только…

В тыл разбойникам вылетели из-за холма кавалеристы Дугласа, и тут же по ним ударил залп. Не удержал, но несколько трупов на камнях осталось. Из драки выбралась лошадь с пустым седлом, вскинулась на дыбы и, задрав хвост, рванула вверх по дороге, прочь от брода. К Бонифацию подбежал адуан, что-то шепнул.

– Не уеду! – на всякий случай напомнила Матильда.

– Да кто тебя гонит, неразумная, – проворчал супруг. Он казался спокойным, как и Прампуша. Не собирается дрожать и Пьетро… Или наладившимся смолоду в Рассвет никакие душегубы не страшны? Матильда в «сады росны, сады дивны» не рвалась, Заката не боялась, но на нее опять накатил страх. Непонятный, липкий, путающий мысли, а желтый мерзавец опять размахался, гоня в воду уже стрелков.

– Ну да, им сейчас дела нет… – согласился с бандитским вожаком Бонифаций. – Не стрелять же в общую свалку, а переправившимся с подходом Дугласа приходится все хуже.

– Агр-бр… – почти прошептал Прампуша. – Батс‘ута ута…

Из свалки вывалились двое, и эти двое были Матильде знакомы. Великан одной рукой сжимал саблю, а другой поддерживал, почти волок на себе окровавленного казарона. Бурраз-ло-Ваухсар наконец-то нарвался…

Все-таки подзорная труба – удобная вещь! Не соревнуясь с горцами в зоркости, Марсель мог с полной уверенностью сказать, что связанная и прислоненная к борту почти очищенной повозки компания на торговцев совершенно не похожа. А уж как не похожа вычурная карета на добротные и скромные экипажи почтенных негоциантов! Вывод набивался с настырностью ныне свободной Дженнифер. То, что в мирикийском захолустье оказалось аж два каравана важных персон, Валме не допускал. Значит, господин губернатор, господин субгубернатор и господин зять губернатора влипли. Мало того, вместе с ними влипла затея Алвы, и так по милости радужного Сервиллия изрядно потускневшая. А разбойников и впрямь не меньше сотни. Развели господа павлины стервозников, ничего не скажешь!

Валме опустил трубу и за неимением Котика поманил Жакну.

– Нас сюда привел сам Бакра, – объявил виконт и даже не слишком соврал. – Эти люди ехали на встречу с его высокопреосвященством, но их перехватили. Нужно спуститься и разбить мерзавцам, которые смеют нарушать планы регента, головы.

– Нас привел ты, – уточнил бакран. – Ты воистину знаешь! Твой дар бесценен, оставайся здесь и смотри в трубу. Мы все сделаем как надо, а если я не вернусь, скажи моей сестре то, что говорил мне. Я оставлю с тобой пятерых воинов, они говорят на талиг, но плохо.

– «Это будет прекрасно, – мурлыкнул Валме, – спуститься с горы…»

Вообще-то виконт если и собирался в бой, то даже не во второй волне, а последним, но этот бакранский Герард со своей заботой, еще более кошачий Шеманталь со своим языком и репутация… Проклятая репутация сорвиголовы и певуна, за свою отчаянность отмеченного самим Алвой! Как же, отметит он, тварь провалившаяся!

Валме убрал трубу в футляр, каковой и вручил Жакне. Тот растерянно взял, и мстительный Марсель тут же сунул ему еще и шляпу.

– Нам с Мэгнусом нужно вниз, а ты будешь ждать здесь. Я знаю, так надо. Будь внимателен и не пропусти важное!

Герард тоже огорченно моргал, но плевать на начальство и делать по-своему, а еще лучше – выполнять приказы, но так, чтобы приказавшие лишались речи и даже чувств, герарды не умеют. Валме по-бакрански взмахнул рукой и вполне уверенно послал рогача на врагов.

Когда козел лихо сиганул на первый уступ, Марсель в очередной раз понял, что был не прав. Это Жакне следовало атаковать вниз по склону, а наследнику Валмонов – взирать на сие сверху, но было поздно. Мэгнус, все убыстряясь, летел вперед, обгоняя одного соплеменника, второго, третьего… Счастливые бакраны уже крутили над головами боевые посохи. Козел скакал, вдохновенье не накатывало, но горцы, несомненно, ждали песен, и Марсель заорал старое и проверенное:

Еще несколько козлов безнадежно отстали, зато крыши экипажей стали больше – вопрос: выдержит ли крыша кареты козла?

Будь Матильде пятнадцать и даже тридцать, она уже ринулась бы на берег с пистолетом в одной руке и порванными полотенцами в другой. А не было бы полотенец, разодрала бы нижнюю юбку, рубаху, наконец, но разменявшая седьмой десяток принцесса понимала – внизу она станет помехой, а рану любой адуан перевяжет лучше. И все же…

– «Милосердники», среди прочего, врачуют… А ну-ка, голубок, дуй к Бурразу!

– Нет, сударыня.

Пьетро спокойно, слишком спокойно для впервые оказавшегося в подобной заварухе, отсчитывал жемчужины.

– Адриан тебе дал бы «нет»! Там раненые!

– Вы – здесь.

Точно, внучек, если только не сын! Адриан так и изъяснялся, коротко, спокойно, напрочь отсекая желание возражать, но что с этим кошачьим Бурразом?! Ходил бы – дохромал бы наверх, да и великана больше не видать… Сидит со своим казароном? Тоже допрыгался?!

– Ваше высочество, посмотрите на реку!

– А если меня застрелят? – съехидничала принцесса, хотя место, где они стояли, было почти безопасным. – Вы тут, а я – в Рассвете. Такая, в белом венчике…

– Душа моя! – окликнул, не оборачиваясь, Бонифаций. – Глянь-ка!

Выказывать норов и дальше Матильда не стала, а при первом же взгляде вниз стало не до норова, потому что в реке кто-то спятил – всадники, лошади или все сразу. Кони били задом, вскидывались на дыбы, шарахались друг от друга и тут же сталкивались, роняя седоков в воду, и сами падали, поднимались, пытались повернуть назад.

– Им всем стал очень нэ нравиться Рцук, – заметил Прампуша. – Почему?

Матильда не знала, и никто не знал, хотя всадники, надо думать, орали о том, что с ними творится. Вот этот, свалившийся, уж точно не только колотил руками, но и вопил… Увы, что именно, в шуме непрекращающегося боя было не разобрать. Сбросившая ездока серая смогла-таки выбраться из воды и, хромая, дунула прочь. Это стало сигналом для и так артачившихся коней на берегу. Кто-то из всадников удержался в седле и удержал лошадь, но с десяток разбойников понеслись вслед за хромой и, враз ее обогнав, наметом пошли к холмам. «Желтый» затряс над головой кулаками, но понесшим коням он был не указ, да и тонущим стало не до начальства, а тонуло уже человек пять. Прямо напротив Матильды свалился вместе с конем еще один бандит. Ушел под воду, вынырнул, снова ушел… рядом завалилась на бок лошадь, рыжий круп так и не дал увидеть, смог ли выплыть человек.

Непонятное безумие в пару минут превратило Рцук в мутный бурый суп и напрочь сорвало переправу. Взбаламученная река опустела, выбравшиеся назад разбойники сгрудились на мокрой гальке и по новой в воду не лезли. Бившиеся на левом берегу остались без подкрепления, а их и так с одной стороны теснили распалившиеся кагеты, а с другой – плотный строй талигойцев. Ну и адуаны старались не отставать. Непрошеных гостей отжимали к броду, кто-то должен был струсить первым, и он струсил. Всадник в синем, извернувшись, вышел из боя, и тут-то засевшая в реке угроза явила себя во всей красе. Влетевшая в воду гнедая дернулась, подпрыгнула, чуть ли не полностью выскочив из воды, и седок кувыркнулся, подняв фонтан брызг.

Еще всплеск, еще… В судорогах он там бьется, что ли?! Бился… Течение потащило тело от брода, судя по неподвижности – бесчувственное. Или мертвое. Толпившиеся уже у пенной кромки приятели неудачника несколько раз выпалили по реке и утопленнику. Добить, что ли, решили?

– Самое время ударить, – выдохнул Прампуша. – Самое!..

Внизу думали так же. Защитники берега наподдали так, что недорезанные разбойники – и оставшиеся при конях, и спешенные, – почти не отбиваясь, повалили назад, кагеты, «барсы» и талигойцы за ними. Проклятый «желтый» заскакал между своими стрелками, и те, сожри их Зверь, не сплоховали. Грянули мушкеты, поплыли дымные клубочки, три фигурки – черно-белая и две оранжевые – свалились под ноги товарищам. Темплтону с Коннером и кто там распоряжался у кагетов, этого хватило – защитники брода отхлынули под укрытие камней. Возобновилась перестрелка, кто-то из отставших разбойников поймал пулю, и Рцук поволок очередное тело к морю, но больше не случилось ничего. Что бы ни водилось в реке, оно либо ушло, либо нажралось, а люди с обеих сторон и вовсе были сыты по горло. Бой откровенно затухал, Матильда утерла лоб и объявила:

– Вы как хотите, а я иду искать Бурраза.

Пошли все, даже не отнимавший руку от груди Прампуша.

Мэгнус нацелился сигануть на карету, Марсель едва сумел его отвернуть – ноги-шеи остались целы, но козел врезался сразу в нескольких головорезов, совершенно от такой выходки одуревших. Очень кстати – виконт как раз успел вытащить пистолеты. Парой злодеев в этом мире стало меньше, затем пришлось работать палашом. Валме старался, но главные подвиги совершил вдруг озверевший Мэгнус, прямо-таки вбивший одного ублюдка в скалу и размозживший башку другому. Стало грязно, и виконт послал бодуна в прыжок сразу через камень и трупы. Козел взвился соколом, виконт не свалился лишь чудом, зато настроение вознеслось до небес. Марсель орал хвалу боевым рогачам, рубил, топтал и чувствовал себя просто прекрасно, но какой экстаз длится долго? Бой почти равен любви – сборы, сомнения, предвкушения и краткий полет, после которого тянет либо спать, либо удрать, либо выпить и поговорить.

Валме окинул взглядом откуда-то взявшуюся пятерку суровых бородачей и стряхнул с клинка кровь.

– Бакра и регент могут быть довольны, – строго объявил он, и бородачи кивнули. – Дамы… ваши матери и жены могут вами гордиться, а слава бакранской козлерии скоро затмит славу алатской конницы. Когда мы победим здесь, регент поведет вас в иные горы, еще не знавшие козлиных копыт и сопутствующих им подвигов, но это впереди. Сейчас нужно освободить пленных.

Бакраны воздели, именно воздели к небу свои посохи – они были довольны и речью, и сражением. Бедный Жакна на вершине остался без боя и без славы… А нечего отговаривать офицера при особе регента от драки, когда тому самому не хочется в нее лезть!

– Мне нужна моя шляпа и другие вещи, – решил Валме, – а вам нужен ваш командир. Я велел ему ждать на горе, потому что мне было на его счет откровение, но сейчас ему пора спуститься.

Высокий горец без лишних слов послал бурого рогача наверх. Валме застегнул ольстры и повернул к каретам, у которых перед атакой заметил пленных.

Бой затих. Никто не стрелял, не лязгали клинки, не орали дерущиеся, не хрипели раненые; победа была полной, а выводы – мерзкими. Банальным разбойничкам, когда припечет, положено бросать добычу и удирать, благо лошади под рукой, до прохода и хорны не наберется, а козел на равнине коню не соперник. Положено, но эти не побежали! Нет, то самое бесполезное охранение как раз и унесло ноги, зато остальные приняли бой, и теперь Мэгнусу приходилось то и дело перешагивать или обходить тела так и не сдавшихся любителей чужого добра. Расколотые, как полосатые йернские тыквы, головы впечатляли. Поучиться орудовать посохом, что ли? Вдруг пригодится, с другой стороны – очень уж неаккуратно…

– А-а-гав… атва… гагр… – проревело совсем рядом, и из-за длинной крытой фуры вывалилось двое – разбойник, а за ним бакран. Рука гайифца висела плетью, но левой он еще пытался отмахиваться здоровенным тесаком.

– …иаки… фати…

– …кыкна… кувр! – Взмах посоха, тесак улетает под телегу, но разбойника это не останавливает, придурок рычит и кидается на горца с пустыми… нет, раздери его кошки, с одной пустой рукой. Конец посоха тут же врезается в грудь, слышится хруст ребер, над ухом гавкает пистолет… Ага, вот и Жакна спустился! Сбоку выскакивает еще один бородач, спотыкается, делает чуть ли ни танцевальный пируэт и с маху всаживает в разбойника немалый кинжал. Ого! Как они сурово… Чуют что-то? Вот и Матильда рассказывала… Похоже, папенька с колодцами кругом прав, и от этого только хуже: одно дело – взбесившиеся горожане, даже подавшиеся в бандиты, и совсем другое – император с гвардией. Хорошо хоть о том, что пленных брать не стоит, бакранам можно не говорить.

– Капитан при особе! – Жакна молчать и мыслить не собирался, ему все было ясно. – Наши воины пресекли Зло внизу, а я поймал странного человека наверху. Вот шляпа и прибор, чтобы видеть.

– Спасибо, Герард!

– Почему… Ге-рард?

Положение стало щекотливым, но объяснять про рэя Кальперадо было бестактно.

– Что значит имя «Жакна»? – строго спросил Валме.

– Это имя для взрослого, но неженатого. Оно значит… – бакран задумался, подбирая слова, – полный разумной старательности!

– То есть усердный. У нас есть имя «Герард». С одного из, гм, древних языков оно переводится «жизнерадостно-усердный». Я назвал тебя так из благодарности.

– Это обычай? – уточнил Жакна.

– Не слишком распространенный. Только не подумайте, что мне не нравится, как звучит ваше имя, оно прекрасно! Скажу больше, как только я встречу одного совершенно изумительного молодого офицера по имени Герард, я обязательно назову его Жакна.

– Тогда, – с явным удовольствием сообщил бакран, – ты сделаешь нас побратимами. У меня уже есть два побратима из Талига, но я хочу четверых.

– Они у тебя будут, – пообещал Валме. – Так кого ты поймал?

– Странного человека. Он знает талиг, но не хочет говорить ни с кем, кроме ее высокопреосвященствы, только называет ее не так. Я едва понял, чего он хочет. Я его связал. Это правильно?

– Правильно, Герард, – заверил виконт и спрыгнул с Мэгнуса. Говорить с гайифскими чиновниками со спины козла было бы недипломатично.