Глава 10
Граница Кагеты и Гайифы
Гайифа. Тригалики
400 год К. С. 23-й день Осенних Ветров
1
Почему-то Матильду понесло искать Бурраза у реки. Казарона могли уволочь и наверняка уволокли подальше от перестрелки, но женщину на берег прямо-таки тянуло. Так и не отцепившийся Пьетро молчал, а на Бонифация с Прампушей навалились дела. Не женские, как объявил супруг, и при этом так зыркнул, что алатка, для порядка хмыкнув, убралась восвояси. Стрельба стихла – разбойники перебрались к дороге, там их уже было не достать. Быстрый Рцук унес, что мог, и вода, обтекавшая конские туши, вновь была чистой. Захотелось умыться, и Матильда пошла вдоль берега вверх, где в реку выдавалось что-то вроде каменистого, заросшего дикими розами мыска. Она оказалась не одинока: у самой воды на корточках сидел плечистый адуан, еще двое буравили взглядом небольшой заливчик. Матильда ускорила шаг, и тут же дружелюбно гавкнул пес… Двое! Оказавшийся Коннером адуан вскочил, а его приятель сорвал с себя рубаху и что-то торопливо прикрыл. Варастийцы тоже занимались неженским делом, но Коннер наверняка знал про Бурраза и не только про него. Матильда решительно направилась к скрытной компании, хоть и видела, что рады ей только псы.
– Сударыня, – нет, он точно смущен, – все в порядке?
– Видимо, – кивнула принцесса. – Не думала вас тут встретить.
– Так ведь рыбка, – буркнул адуан, продолжая вглядываться в речные волны. – Разыгралась…
– Врете, – отрезала женщина. Коннер был помешан на охоте и рыбалке, что однажды спасло ему жизнь, но ловить этого дурацкого крутолобика сейчас?! – Где ваши снасти, господа? Где улов? Рубахой прикрыли?
– Тьфу ты их жабу соловей! – Генерал-адуан замахал рукой и внезапно рассмеялся. – Она, конечно, рыбка, да не та! Я их запустил, когда вовсе худо стало. Карасик, тот сразу вернулся, а Рыбка загуляла… Да и я хорош, рявкнул сдуру, теперь вот сиди, жди… Будто других дел нет.
– Никак плывет!
– Точно… Вы уж простите.
Коннер вновь уселся на корточки, сунул руку в реку и принялся что-то бормотать. Один из псов, виляя хвостом, полез в воду, второй, вытянувшись в струнку, застыл на берегу, ему явно было не по себе. Матильде тоже, и еще очень хотелось шугануть полуголого адуана и взглянуть, что же там, под рубахой.
Плеснуло, как плещет хвостом большая рыба. Коннер в ответ тихонько засвистел.
– Ваше высочество, – окликнул Пьетро, – посмотрите влево. Там, у самого берега… Под водой.
Матильда сощурилась и, кажется, разглядела длинную темную тень. Плеск раздался ближе, адуан продолжал насвистывать, шерсть на затылке оставшегося на берегу пса встала дыбом, зато второй завилял обрубком хвоста. А потом из воды высунулась здоровенная блестящая башка. Усатая, с черным носом, большими любопытными глазами и трепещущей рыбиной в пасти.
– Рыбка… – почти пропел Коннер. – Радость ты моя… Вот спасибо! Хороший улов… Хороший… Ну же, давай, иди сюда!
Усатое чудо наполовину высунулось из воды, явив пару коротких лап, и сунуло рыбину адуану. Тот, продолжая ворковать, взял, а непонятный зверь, по-змеиному извернувшись, исчез в воде, на прощание улыбнувшись во всю пасть. Блеснули внушительные клыки.
– Твою ж… – начал Коннер. – Простите, сударыня! Она не уймется, пока штук десять не притащит. Говорю же, расстроилась…
– Это… – Матильда помедлила, – это она у брода?!
– А кто ж еще! Я их с собой потащил, а то дураков уж больно много. Сунут руку, а потом – в крик. Или, того хуже, дрянь какую-нибудь зверятам скормят. Ну и кагетов с «павлинами» удивить хотел, не без того. Паршивцы чего только не держат, а такого им ни в жизнь не заполучить!
– Твою кавалерию… Так это и есть твои выдры?! Я думала, они помельче… С собаку хотя бы…
– Были с собаку. И с кошку были, когда я их нашел. Насилу выкормил… Жан, корзинку, корзинку тащи! Она вылезет, как корзинку свою заполнит, не раньше.
Жан послушно помчался за корзинкой. Это было так неожиданно и славно: река, рыба, ручная зверюга с любопытными глазами. Умиленная Матильда шагнула вперед и едва не наступила на что-то не слишком большое, прикрытое рубашкой, из-под которой высовывался башмак и часть ноги в щегольском чулке… А вот человека под рубашкой почему-то не было.
– Хозяин, надо думать, к морю плывет, – буркнул Коннер. – И поделом.
– Это она… притащила?
– Кто же еще? Я охотиться велел, а она делиться приучена. Да не смотрите вы, незачем. Лучше на облака гляньте, красота ведь.
– Да, – согласилась женщина, – красота.
Неведомого разбойника алатка жалеть и не думала, но оторванная веселым зверем нога была жуткой. Еще приснится… Вылезет из-под рубашки и заковыляет по комнате. Как есть, в башмаке с пряжкой и добротном дворянском чулке.
– Я хотела умыться, – хрипло произнесла женщина. – И мне надо найти Бурраза. Он командовал кагетами, потом его ранило…
– Сейчас умоетесь. – Коннер проследил взгляд Матильды, подхватил ногу вместе с рубахой и зашвырнул в Рцук. – Ступай к хозяину… Четыре ветра тебя подгоняй! Бурраз жив пока, а дальше как Создатель попустит. Руку ему разворотило. Спасибо хоть левую…
– Ваше высочество, – подал голос Пьетро, – вот теперь я и в самом деле могу быть полезен не вам. Нужно спешить.
Плеснуло. Выдра приволокла новую рыбину и помчалась за следующей. Рыбку простили, Рыбка была счастлива.
2
Капрас перечитывал письмо Гирени и глупейшим образом улыбался. Вообще-то оно было письмом Турагиса, причем срочным и важным, – от дурешки же, то есть про дурешку, была лишь пара строчек. И вот эти-то строчки командующий корпусом, негодуя сам на себя, перечитал раз двадцать. В день отъезда кагетка сунула любопытный нос в комнату, где Карло беседовал с добившимся-таки приватной встречи губернаторским зятем, назвала гостя в глаза красивым и пышным, схлопотала выволочку и разревелась. Теперь она через Турагиса передавала, что «тот красивый, а ты – очень любимый». Старик, надо думать, от души веселился, записывая эти слова…
– Сударь, – доложил от двери вызванный загодя Агас, – простите, что задержался.
– Надеюсь, на это были причины. – Карло с поспешностью застигнутого ментором школяра перевернул первый лист. – К Турагису нагрянул императорский легат. Следующие, надо думать, мы. Ты Лидаса Сфагнаса прежде знал?
– Постольку-поскольку… Добрый малый, звезд с неба не хватает, но не педант и уж точно не трус – на счету три дуэли и прорва стихов. А что с ним?
– Прибожественность. Он, видишь ли, оказался нашим сервиллиоником. Ты был прав – это не фамилия… Погоди минутку!
Начало письма Карло успел запомнить, но главное, ради чего бывший лучший, но опальный стратег взялся за перо, прочел через строчку, показывать же письмо Агасу не следовало отнюдь не из-за Гирени. Капрас теперь уже внимательно перечел написанные твердым, крупным почерком строки.
…твой собачник уморителен и сам похож на пустолайку со скотного двора. Я дал ему с дюжину псов, благо на конюшнях их развелось больше, чем требуется для охраны и прогонки лошадей. Моим парням кагетская забава по нраву, а твой дурачок дополнительно радует их своим носом, которым только навоз клевать. Смех возвышает, так что смейся, малыш Карло, над чем можно, и особенно над тем, над чем нельзя, и ты вознесешься выше серьезных выскочек, на какую бы гору те ни влезли. Если смех даровал нам Леворукий, Создателя он в конце концов победит, можешь мне поверить.
Сейчас я смеюсь над пре́божественным (именно так!) легатом божественного Сервиллия, ну и над Сервиллием тоже, однако легат ближе. Прежде он звался капитаном Сфагнасом. Приличная фамилия, достойные отец и дядья, но прихвостни Ореста в родне и званиях отныне не нуждаются. Им довольно на каждом углу верещать о близости к императору, у них нет семьи и нет имени, все они «сервиллионики». Если захочешь вывести легата из себя, называй его капитаном и вспоминай о заслугах его отца-полковника. Именно так я и поступал, и теперь мой дом свободен, я тебе пишу, а пре́божественный убрался, и я от души желаю ему навернуться впотьмах с коня.
Этот щенок имел наглость нагрянуть без предупреждения, потребовать две сотни выезженных лошадей и разинуть рот на моего лучшего жеребца (уверяю тебя, нет такой водовозной клячи, которая позарилась бы на подобного всадника), а получив отказ, объявил меня изменником и пособником разбойников. Он глуп. С теми болванами, которых он привел, мои конюхи справились бы шаля. Так не приезжают к разбойникам, так вваливаются к подчиненным, но я, Сервиллий Турагис, свое отподчинялся.
Если легату нужны изменники и негодяи, пусть ищет их в Белой Усадьбе – когда-нибудь, и надеюсь, что скоро, я доберусь до этого рассадника подонков! Никогда не подумал бы, что мерзавцы могут разводить лошадей, но эти разводят. Самое же смешное – я уже говорил тебе, что все время смеюсь, – это предсказание, которым размахивает легат. Дескать, Гайифу спасет и поднимет из праха новый Сервиллий. Только засевшего в Паоне отце– и братоубийцу – надеюсь, последнее для тебя очевидно – звали и зовут Орест, так что спасать остатки Отечества, увы, предстоит мне. Нареченному Сервиллием, когда на свете не было даже тебя, не то что этих испорченных до мозга костей молокососов! Что ж, спасу, но не раньше зимы и желательно с твоей помощью. Второй раз дурака мориски не сваляют, так что армию надо подготовить к будущим жестоким боям.
Орест и его красавцы с багряноземельцами толком не сталкивались и вряд ли понимают, что победили лишь благодаря тупости Коллегии. Мориски вломились в Гайифу, как волк в овчарню, а перейдя Полтук, окончательно уверились в нашей немощи. То, что в армии нашлись парни, готовые рвать врагов зубами, невзирая на тупость начальства, для зарвавшихся язычников стало сюрпризом. Разумеется, они отошли, но лишь для того, чтобы подтянуть свои силы и взяться за дело как следует. Прогулка кончилась, началась война, а воевать они, уверяю тебя, умеют. Я оказался здесь не за поражения, а за то, что требовал не относиться к морискам свысока, они давят отнюдь не числом, как утверждал Забардзакис, – вот уж кому по заслугам досталось!
До Ореста дойдет, что ему нужны не курящие фимиам лизоблюды, а толковые вояки, не раньше, чем его сунут в мешок с ызаргами, а его сунут. И вот тогда придет наш черед, а пока твое дело – сохранить и усилить корпус. Ну, и порядок в провинции навести, не без того. Первый же бой тебе предстоит с прибожественным и в одиночку, так что вот тебе окончательная диспозиция.
Сфагнас – сволочь, как и все крутящиеся вокруг Ореста, и доверять ему нельзя; к счастью, он глуп, я это писал выше, но не мешает и повторить. Сил у столичного удодия немного – полсотни гвардейской конницы и свора «героев», набранных в Паоне и по дороге сюда. Всего сотни три. Бойцы только первые, остальные годны разве что поселян гонять, хорошо если друг дружку не постреляют или себя не порежут. Ладно, хватит бумагу марать, надо бы поговорить по-человечески. Я не так давно на зимнюю квартиру прибыл, еще до конца не разгребся, но за недельку управлюсь и можешь приезжать. Девочку свою навестишь, на мои табунчики полюбуешься, ну и обсудим жизнь нашу – есть ведь что обсудить, да?
Сервиллий Турагис, стратег империи. Ни единого раза пока не божественный.
Писано в Речной Усадьбе (Мирикия), в 21-й день Осенних Ветров.
– Твой «добрый малый», – Карло как можно небрежней бросил крамольное письмо на стол, – имел неосторожность завернуть к Турагису за лошадьми.
– Представляю, – хмыкнул Агас. – Бедняга Лидас к нему со всей душой и рескриптом о вспомоществовании, а старик – нос сморщил, и ну рычать. Спасибо, не укусил… Но вообще Сфагнас – это не так уж и плохо. Если ему спокойно и с уважением раз десять повторить, что два и два будет четыре, он поймет и потащит свое понимание дальше. Жаль, нарвался он именно на Турагиса, теперь встопорщится и решит, что в провинции его не уважают. Если нужно, я к нему съезжу.
– Дождемся уведомления. Должен же он сообщить о своем прибытии, да и приказ наверняка на наш счет имеется. – Капрас покосился на письмо и понял, что его надо уничтожить. Желательно немедленно, и не важно, что там про Гирени. – Так с чего ты задержался?
– Эстафета. Был очередной налет, теперь уже в окрестностях Кипары. Сожжено село, правда, небольшое. Субгубернатор счел нужным нас уведомить.
– Правильно сделал. – «Порядок в провинции…» Как его, к змею, поддерживать, если надо спешить?! Но как спешить без фуража, лошадиного ремонта и с солдатами, которым боязно за покинутые дома?! – Сегодня отправим к границе пару дополнительных эскадронов, а я, пожалуй, еще раз встречусь с чиновниками. Может, и сам в Кипару заверну.
3
– Руку ниже локтя нужно отнять. Кость раздроблена, ее не собрать, неминуемо заражение.
Пьетро не утешительствовал, но много ли он понимал? Левия пользовал другой монах, а этот болтался в секретарях; только прихватить с собой на переговоры лекаря никто не догадался.
– Нэт! – взвыл так и не оставивший то ли друга, то ли господина великан. – Нэ можна!
– Нужно. – Бурраз казался спокойным, будто речь была не о нем. – Когда?
– Чем быстрее, тем лучше, и в любом случае сегодня. Возможно, в обители есть врач.
– Там есть отец эконом… – кагет улыбнулся, – ты справишься?
– Это не слишком сложно. Вам, когда я буду рубить кость, придется труднее. Болеутоляющего у меня нет, только касера. Вас придется или оглушить, или привязать.
– Привязывай.
Отнять руку… Звучит лучше, чем отрезать, отпилить, оторвать, откусить… Рыбка вот ногу оттяпала. Матильда осторожно, стараясь никого не задеть, стала отступать к соснам, ей вообще не следовало приходить… Кому понравится, что на тебя пялится чужая баба, а ты не то лежишь, не то сидишь, и тебя собираются связывать и резать.
– Ваше высочество, – внезапно окликнул казарон, – вы уходите? Да, зрелище не из лучших… Но я прошу вас остаться. Иначе мне придется звать Прампушу.
– Если я нужна. – Твою кавалерию, она если что и умеет, так роды у сук принимать. – Я мало на что годна.
– Вы женщина… Благородная женщина… Мать. Я не буду кричать при женщине и при враге тоже не закричу, но женщина лучше… В Талиге… я довел наши традиции до абсурда, но мы… некоторые из нас… в самом деле такие… Вернее, такими были наши… предки.
– Хорошо! – крикнула принцесса, словно вокруг были глухие тергачи. – Конечно!
– Спасибо… Только не смотрите… Теперь я скажу несколько слов своему другу…
Слов потребовалось гораздо больше – великан явно упирался; наконец последовал резкий, короткий приказ. По лицу здоровяка прошла судорога, но больше он не возражал. Бурраз устало откинулся на седельные сумки, Пьетро что-то велел адуанам. Появился Бонифаций – он уже знал, потому что ничего не спросил. Даже что здесь забыла его благоверная.
Приготовления не затянулись. Великан перетащил Бурраза к костру, за натянутую между двух сосен парадную попону с золотым шитьем, вернулся и уселся чуть ли не у ног Матильды, обхватив голову ручищами. За попоной звякало, шуршало, шумно дышало и раздавались отрывистые приказы. Потом послышался глухой стук. Алатка не представляла, как долго все длилось. Хотелось выпить, и молиться тоже хотелось. Героиням баллад такое выпадает в шестнадцать… Ей в четыре раза больше, а Бурраз ей никто. Был никто до этого полудня.
– Душа моя, – пророкотало из-за попоны, – явись-ка.
Пьетро и помогавший ему Бонифаций были аккуратней Рыбки: ничего страшного на земле не валялось. Матильда увидела очень бледного, лежащего пластом казарона и небольшой костер, над которым кипел котелок.
– Ваше высочество, – Пьетро был сама безмятежность, – все прошло хорошо.
– Да, – подтвердил Бурраз. – Хорошо… Теперь мне осталась… лишь дипломатия… Жаль… Всегда предпочитал… иметь выбор.
– А то одной рукой не дерутся! – взвилась алатка, как вживую увидев Сакаци и старые портреты. – Золтан Драный не только без руки дрался, но и без носа и уха… А Иштван Конник без двух ног был, так вся сила в руки ушла. Ну и задал же он агарам жару!
Может, Бурраз ее услышал, а может, уже и нет. Кричать он не кричал, зато, когда все кончилось, потерял сознание. Очень незаметно.
4
Обедать Капрас собрался с Ламбросом – давно не говорили по душам, да и узнать, как там с выучкой пушкарей, не мешало. Одна батарея, пусть и отличная, мало что решает, а Карло хотел явиться к Паоне во всеоружии, благо пушки лили как раз в Мирикии. Маршал старался в облаках не витать, но порой не выдерживал, представлял свой доклад Сервиллию. «Ваше величество, я привел корпус так быстро, как это было возможно. Одиннадцать тысяч пехоты, три тысячи кавалерии и четыре маневренные батареи, хорошо зарекомендовавшие себя во время марша…»
– Господин маршал, срочный пакет из Мирикии!
– Кошки побрали бы этих чинуш! Давайте.
Ошибка обнаружилась при первом же взгляде на печать, а при вскрытии выяснилось, что кошки чинуш таки побрали: прибожественный сервиллионик, как ни старался, не смог найти ни субгубернатора Кипары, ни губернатора Мирикии. Единственным никуда не девшимся оказался Турагис, похоже, доведший легата до исступления. Прискакав из негостеприимного имения в пустую Мирикию, прибожественный выплеснул скопившуюся ярость в письме командующему корпусом. Бывший капитан требовал в свое полное распоряжение два легкоконных полка и один драгунский, грозя в случае отказа обвинением в сговоре с изменником и еретиком Турагисом, наводнившим провинцию своими головорезами. Дойдя до этого места, Капрас хмыкнул, хотя смешного было мало. Разве что жалобы старого стратега и молодого легата друг на друга.
Не разбушуйся Турагис и не накатай полного громов и молний письма, Карло, прочитав послание прибожественного, озверел бы, а так… Как ни странно, маршал проникся к угодившему во взбаламученную провинцию ровеснику Агаса сочувствием. Мальчишка же, хоть и с полномочиями! Хочет и дело сделать, и себя показать, а нарывается то на тихое противодействие чиновников, то на взбучку от опального вояки. Тут забушуешь, но ни маршалу Капрасу, ни Оресту-Сервиллию, ни империи, как бы выспренно это ни звучало, закусивший удила легат пользы не принесет – значит, надо договариваться и успокаивать. Всех. Судя по отзывам Агаса и не самому глупому при всей его бурности письму, это еще возможно. Если не избегать встреч и не грубить, а дать понять, что командующий корпусом относится к доверенному лицу императора с должным уважением и готов оказывать ему определенную помощь. Не обязан, а именно готов.
Карло не терпел крючкотворства, но без него, если ты родился в империи, не выживешь не только в Паоне, но и в самой глухой провинции. Орест мог себя назвать божественным, но не рассылать циркуляров и уведомлений не мог. Согласно новому уложению прибожественные имели право смещать губернаторов и наказывать вплоть до казни провинциальных чиновников любого ранга, а также требовать всяческого содействия от местных жителей. Только маршалы проходят по иному ведомству, а без военной поддержки бывший гвардейский капитан с одним эскадроном остается никем. Турагис со своими конюхами, что наверняка успели нанюхаться багряноземельского пороха, это показали и самому легату, и соседям, и чиновникам.
Когда все имеющиеся в распоряжении императора войска брошены на морисков, чудом оказавшийся в тылу пристойный – это Карло мог утверждать с чистой совестью – корпус становится решающим доводом в любом противостоянии. Чиновники это поняли, Турагис в армию верил всегда, а теперь и до легата доходит, что не с его силами взнуздать губернаторов и унять бакранов. Горящий рвением сервиллионик нагрянул в Кипару, а субгубернатор куда-то уехал. Прибожественный, еще держа себя в руках, помчался в Мирикию, завернул по дороге к Турагису за лошадьми и получил выволочку. Опять как-то сдержался, влетел в город, а там никого! Разумеется, в гвардейскую башку пришло, что чиновники от него прячутся, хотя местное начальство, не ожидая от столичного ревизора такой прыти, просто обделывало свои делишки. Агас намекал, да Капрас и сам видел, что чиновной троице выделенных для патрулирования дорог драгун мало. Потерпев неудачу с собственными военными, умники могли сунуться к алатам, благо те за умеренное вознаграждение всегда готовы саблей помахать. Правда, Алат сейчас повернулся лицом к Талигу, ну так наемники на то и наемники, что продаются, кому хотят, а герцог глаза закроет, он всегда закрывал…
– Господин маршал, – прервал размышления о большой политике Йорго, – пришел отец Ипполит и готов обед.
– Пусть накроют на двоих.
– Я предлагал, только у нас – клецки из телячьих мозгов, а отец Ипполит постится. Ему нужны крутые яйца, зелень и холодная вода.
– Ну так пусть сварят! Петухи все утро орали, значит, и яйца найдутся.
– И все же мне лучше обедать не с вами. – Священник не стал ждать приглашения и явно слышал конец разговора. – Постящийся собеседник вызывает у непостящегося неловкость, да и нос мой при мне. Аромат подливы меня уже навел на греховные мысли.
– Так не постились бы… Кому это сейчас нужно?!
– Если это и нужно, в чем я никогда не был до конца уверен, то именно сейчас. – Отец Ипполит, опять же без приглашения, опустился на застеленный сшитым из тряпок ковриком табурет. – Мне всегда казалось странным лишать себя удовольствий, кои Создатель даровал заведомо безгрешным, то есть детям и животным. Вера должна быть источником спокойствия и радости, а не еще одним уложением о наказаниях, пусть и посмертных.
– Ну и отлично, – буркнул не испытывавший тяги к богословию Капрас. – То есть я с вами согласен и, признаться, голоден, как нагулявшийся кот.
– Я вижу, – священник улыбнулся, – вы не склонны обсуждать Эсператию. Вы и не должны этого делать. То, что вы сейчас даете людям, важнее – а даете вы им покой и уверенность в том, что их защищают. Носи я мундир, я забыл бы о душе, спасая провинцию, и очень удивился бы, однажды очнувшись в Рассветных Садах. Не бойтесь, я вас сейчас отпущу к вашим клецкам и вашим трудам…
– Я не боюсь!
– Боитесь. Люди дела боятся многословных рассуждений о ненужных им вещах. Верно и обратное, любители много и цветисто рассуждать обо всем бессильны перед самым простеньким дельцем, однако мне следует объясниться. Я не ханжа и не святоша, но я осознанно посвятил себя вере, которая сейчас в смертельной опасности. Значит, я должен быть безупречен, даже если эта безупречность мне и кажется нарочитой. Полгода назад я не соблюдал постов и не возносил положенное количество молитв, теперь я это делаю и буду делать, пока не минует угроза. Или, что вернее, пока я жив.
– Мориски до Кипары не дойдут, – твердо сказал Карло, – они не дойдут даже до Мирикии, у них просто не хватит сил и средств.
– Я не о язычниках, хоть они и сожгли Агарис. Как это ни дико, мориски сейчас скорей поддерживают огонь эсператизма, чем гасят его. Перед лицом язычников мы вспоминаем, кто мы есть, и беремся за оружие. Это внушает надежду, отбирает же ее совсем иное.
Господин Капрас, я много думал, я писал моим собратьям, тем, кому я доверяю и чье мнение ценю. Я получил несколько ответов, в том числе и из Паоны, от своего наставника. Вам вряд ли что-то скажет его имя, но к нему прислушивался сам епископ Оноре, а ведь он причислен к лику святых. Причем по заслугам и отнюдь не за мученическую кончину… То, что творит император Орест, не от Создателя. Насаждается ересь, в сравнении с которой эгидианство и олларианство – лепет невинного младенца. Франциск всего лишь утверждал, что ему явился святой Адриан, и, видимо, не лгал: всем нам снятся сны о сокровенном, и многие из нас им верят. Орест же объявил себя не посланцем, но почти воплощением Создателя. Если императору будет везти и впредь, он объявит себя живым богом, кардинал по трусости и себялюбию его поддержит, и это будет концом Гайифы и началом кровавого безумия.
Маршал Капрас, если вы чтите и ожидаете, вы не должны играть в эту игру. Мориски зимой утратят прыть, еретики – нет. Поверьте, в Паоне происходит немыслимое. Разбойники, с которых началось наше знакомство, там не висели бы, а вешали. Именем божественного Сервиллия!
Ипполит замолчал, и стало до жути тихо, потому что смешки драгун под окном, жужжание залетевших мух, собачий лай, какая-то возня в ставшей приемной комнатенке были кромешной тишиной. И в этой тишине громко бухало сердце самого Капраса – так колотится сердце загоняемой лошади.
– Не преувеличивайте! – не то приказал, не то взмолился маршал, понимая, что к прибожественному нельзя подпускать не только стратега, но и клирика. – Остатки разбитой армии дорвались до тех, кто виновен в разгроме, не более того. Ваш наставник никогда ничего подобного не видел, вот и ужаснулся. Оресту оставалось либо бежать и прятаться, либо попробовать обуздать армию, и он это сделал. Неважно как.
– Вы ошибаетесь, – твердо сказал отец Ипполит. – Это очень важно… Собственно говоря, важно только это. Прошу вас, когда станете говорить с легатом, вспомните не только про морисков, но и про девушку с мельницы.
– Вспомнить? – переспросил Карло. – Я ее не забывал.
5
Уменьшившаяся чуть ли не на треть колонна разбойников тянулась на запад. Зрелище успокаивало, и Матильда долго не выпускала из рук трубу, потому и заметила всадников, скакавших наперерез отступавшим. Не отряд, всего несколько человек, издали не сосчитать… Принцесса завертела головой, но поблизости не оказалось ни Бонифация, ни Коннера, ни хотя бы Пьетро, охранники же понимали не больше нее. Алатка тихонько ругнулась и отправилась на поиски кого-нибудь из офицеров. Первым нашелся Дуглас, и они долго по очереди глядели, как бандиты, свернув с дороги, уходят уже на юг.
– Там на два дня пути приличной переправы нет, – заверил Темплтон. – Не стоит беспокоиться.
– С чего мне беспокоиться? – устало удивилась принцесса. – Пойду посижу – ноги…
Это воистину был день неисполненных намерений – едва Матильда взобралась на холм, как на нее обрушился полный красивый монах. Серое, отлично подогнанное одеяние стоило не дешевле роскошного бального туалета, а сверкающий наперсный знак отлично сочетался с золотым браслетом, каковой святому отцу вообще-то не полагался.
– Ваше высочество, – пропел клирик, – сколь счастлив я видеть вас в добром здравии. Я – смиренный брат Кирилл, эконом обители святого…
– Мне говорили, – прервала Матильда, – вы известны своим благочестием. Что вам нужно?
– О… Дать кров сестре по вере и последнее утешение страждущим. Кроме того, я тревожусь о судьбе направлявшихся к нам паломников.
– Они должны были забрать у вас вино или подвезти вам часы?
Обалдел. Обалдевшее благочестие выглядит омерзительно – вернее, оно выглядит самим собой. Позабывшая при виде торгаша в рясе о собственном эсператизме Матильда уже приготовила тираду о гайифских еретиках – помешал Дуглас, увернувшийся от благословения при помощи зрительной трубы.
– Опять едут! – воскликнул он. – Целый отряд… Это не тропа контрабандистов, это столичный тракт какой-то!
– Кто едет?! – заволновался эконом. – Не наши ли задержавшиеся из-за нападения головорезов братья?
– Бакраны. – Темплтон был краток. – Лошади двигаются иначе.
Монах увял, как оказалось, преждевременно. Обормот при особе Ворона умудрился-таки выручить гайифских чиновников и прихватил их с собой. Скачки по горам в такой компании были невозможны, и разросшийся отряд рискнул свернуть к броду.
Первым Рцук перешел бакранский разъезд, доложивший о схватке, Валме с десятком бородачей отстал от гонцов на несколько минут. То ли настроение всадника передалось козлу, то ли всадник решил пококетничать, но его скакун гарцевал, как заправский мориск. Рогатый стервец подскакивал на четырех ногах, сдавал вбок, бил копытом, нагибая голову, и разве что не плясал. Картину дополнял бросившийся навстречу хозяину и теперь прыгавший наперегонки с козлом волкодав, для полного счастья не хватало только Рыбки с ее улыбочкой.
– Этот достойнейший молодой человек и есть офицер для особых поручений при особе регента Талига? – живо заинтересовался отец эконом. – Мы будем рады принять и его! Да, мы принадлежим к разным церквям, но слишком утомителен и страшен был день виконта и добродетелен его поступок, чтобы отказать ему в приюте…
– Восхитительная вышла прогулочка, – сообщил четверть часа спустя достойнейший. – Хотя у вас тоже было очень мило. Готти, надеюсь, ты уделил стихийным матерьялистам должное внимание?
– Они с Лово не сплоховали, – похвалил псов Коннер, – да и вы, гляжу, тоже.
– Вокруг слишком много зла, – задумчиво протянул Валме, – в какое-нибудь обязательно попадешь… Переговоры, тем не менее, состоятся. «Павлины» сейчас будут. Они взволнованы и слегка ощипаны – оборотная сторона путешествия со всеми удобствами. Когда я говорю – «со всеми», это значит со всеми, подробности я вынужден опустить. На некоторое время.
– Не тяни, чадо, – потребовал Бонифаций. – Когда еще мы уединимся…
– У меня нет слов, это надо видеть! Признаться, я совершил кражу. Вы по долгу службы про соблазны и искушения знаете всё. Я соблазнился. С другой стороны, имею же я право на сувенир от спасенных. Кстати, вы брали пленных?
– Не сдавались, гады, – покачал головой Коннер. – Раненых несколько попалось…
– Порасспрашивать грешников соблазн был, – Бонифаций еще ничего не сказал, а Матильда уже поняла, что за «мужское дело» было у мужа с кагетами, – совладали.
– Бакраны тоже совладали, – кивнул Валме. – Интереснейшая все-таки вещь – их посохи.
– Господа, – окликнул Дуглас, – карета переправилась.
– Изначально карет было три, – пояснил предводитель бакранов, – и больше дюжины повозок, но матерьялисты успели перерезать кучеров и угнать половину лошадей, так что провинции пришлось объединить, а ценностями поступиться.
– Чего ты бандитов матерьялистами честишь? – удивился Бонифаций. – Они, поди, и грамоте не обучены.
– И что с того? – Виконт выпутал из собачьей шерсти репей и взялся за следующий. – Кто-то умом доходит, а эти сердцем чуют… Главное – родиться курицей, а в мечтах быть коршуном. Не потому, что тот красив и свободен, а потому что кур таскает. Бурраз очень расстроился?
– Тебя бы на его место! – не выдержала Матильда.
– Не стоит, – отказался поганец. – Я ничего не имею против Бааты, он полезен, но от его поручений – увольте. К тому же пришлось бы учить язык, а он, в отличие от кэналлийского, неблагозвучен. Рассказать вам про гайифцев? Мне симпатичнее всех кипарец, особенно после того, как я проник в его душу. Впрочем, ее высочеству бедняга вряд ли понравится, чиновники со слабым пищеварением не для дам… Мирикиец провинциален и прост – этот заплатит, особенно если накормить чем-нибудь вкусным. Он возил с собой повара, но беднягу зарезали.
– Будет рыба, – внес свой вклад Коннер. – На угольях… Встречать пойдем, или как?
– Я устал, – поморщился Валме, – а у Готти – репья… С другой стороны, спасли «павлинов» мы с бакранами. Будет неправильно, если их встретит кагет, который к тому же не Бурраз.
– Истину глаголешь. – Бонифаций встал и отряхнул рясу. – Ну, душа моя, пошли.
Спуск, по сравнению с прошлым разом, вырос чуть ли не вчетверо, но Матильда доковыляла до расстеленных у реки ковров и успевшего переодеться Прампуши. Гости уже вылезли из кареты и как могли изображали спокойное достоинство, но разглядеть чиновную троицу принцесса не смогла – взгляд уперся в столь знакомую фигуру, что пришлось ущипнуть себя за запястье. Нет, это не было бредом, иначе сном оказывалось все – битва, выдра, взгляд Адриана на чужом молодом лице. Ее высочество на всякий случай пару раз моргнула, затем торопливо вытащила пистолет и сунула Бонифацию.
– Спрячь… И не отдавай, пока этот… не уберется.
– Не беги праведного гнева, – посоветовал супруг, засовывая дар Дьегаррона куда-то под рясу. – Кого пристрелить-то тянет?
– Твою кавалерию… Хогберда!!!
