Глава 2
Гайифа. Граница Кипары и Мирикии
Бакрия. Хандава
400 год К. С. 10–15-й дни Осенних Ветров
1
Чиновников Капрас не то чтобы недолюбливал, но полагал неизбежным злом. Когда молодые приятели молодого Карло, подвыпив, грозились перетопить зануд в Полтуке, будущий маршал резонно возражал, что без писанины не обойтись, а будет писанина, будут и чиновники, так что чернильные души имеют право на существование. Пока не нацепят военный мундир. Время и мориски подтвердили правоту Капраса – Коллегия провалила все, что могла, и получила по заслугам, хотя лучше бы обошлось без расплавленного сургуча в глотках. Чище было бы и быстрее; впрочем, кто знает, до чего дошел бы сам Капрас при виде шадских орд на имперских трактах. Хотелось думать, что сам бы он все же предпочел бить язычников.
– Господин маршал, – Левентис сунул тщательно причесанную голову в низенькую дверь, – вы задерживаетесь дольше, чем собирались.
– Тьфу ты, бацута! – ругнулся маршал, хватая шляпу. Накануне они решили, что командующий заставит ждать себя четверть часа, но последнее время Карло тянуло на размышления и воспоминания. Видимо, давала о себе знать подползающая старость… Турагис, тот и вовсе докатился до мемуаров, но бывшему стратегу доходит седьмой десяток.
– Пятнадцать лет у меня точно есть, – бросил кому-то невидимому Капрас и, поймав взгляд гвардейца, объяснил: – Турагис разводит лошадей и пишет воспоминания, но я моложе и, прежде чем учить потомков, повоюю сам!
– Разумеется, сударь. – Агас подавил усмешку. Конечно, могло и показаться, но потомков лучше было не поминать. Гирени где-то подхватила это слово и немедленно переименовала «детку» в «патомка», заодно решив, что он вырастет полководцем с «балшим корпусом». Голосок у девчонки был звонкий, радовалась она по-кагетски бурно, и не слышать ее Левентис не мог. А Капрас не мог о ней не думать, разумеется, когда находилось время.
Маршал то по-дурацки улыбался, то начинал злиться, пока не въехал во двор гостиницы, захваченной губернатором Мирикии, субгубернатором Кипары и зятем губернатора Ионики, спасибо, хоть без губернатора Левкры обошлось.
Значительные персоны в одиночку отродясь не путешествовали, места в мало чем отличавшемся от села городишке на всех не хватало, и Капрас со своими офицерами по совету отца Ипполита перебрался в расположенную неподалеку резиденцию ордена Знания. Кормили святые братья сносно, клопов в тюфяках не водилось, к тому же подобный маневр исключал тайные предварительные беседы, на желательность которых усиленно намекали визитеры. Следуя совету Агаса, Карло последовательно уклонился от трех приватных ужинов, зато теперь его ждал общий завтрак, и такого роскошества захудалый трактирчик еще не видел.
Вспомнив, чем в походе довольствуются офицеры, Карло чуть не брякнул, что готов взять любого из превосходительных и субпревосходительных в интенданты. Удержался. Воздал должную хвалу уже не Богоизбранному, но Божественному Сервиллию, тут же верноподданно подхваченную тремя голосами – двумя вальяжными и одним высоким и брюзгливым. Обладатель последнего замещал плененного губернатора и с делами вроде бы справлялся, хоть внешностью и напоминал помершего от неустанных трудов и памятного Агасу несварения. Зато краснощекий мирикиец уверенно шел к апоплексическому удару. Здоровьем мог похвастаться разве что зять губернатора Ионики, седовласый и подтянутый.
Капрас был маршалом и принимающей стороной, мирикиец имел самый высокий чин, однако начал беседу ионикиец. Это не удивляло – Агас успел объяснить, что граф Домприс принадлежит к одной из влиятельнейших семей, и его сватовство к молоденькой провинциалке родители девицы сочли даром свыше. То, что зять оказался старше тестя, никого не смутило. За три года дар свыше дважды стал отцом, а тесть уместил свою задницу в губернаторское кресло, все были счастливы, и тут нагрянули мориски.
– …мирное течение нашей жизни необратимо нарушено. – Домприс словно бы прочел мысли Карло. – Мы даже не предоставлены самим себе, это еще можно было бы перенести! Нас, как выразился мой старый конюх, превратили в корову, которую доят, но не кормят и не защищают от волков. Образ грубый, можно сказать – варварский, но верный. Кипара, Мирикия и Ионика должны исполнять волю Божественного Сервиллия, но как это делать, когда северо-восток разоряют дикари, а восток заполонили банды мародеров? Мы не воины, и мы спрашиваем воина. Три провинции ждут вашего слова, маршал Капрас! Не вчера и не завтра – сейчас. Что вы посоветуете? Что вы думаете о положении, в котором мы оказались?
То, что он в самом деле думает, Карло счел за благо оставить при себе, однако молчание выглядело бы излишне красноречивым.
– Я думаю, – нашелся маршал, – что нам прежде всего нужно позавтракать.
– Отличная мысль! – оживился мирикиец. – Я всегда говорил, что голод лишает сообразительности, поэтому бедняки столь неразвиты. Дорогой Капрас, прошу обратить внимание: все, что находится по правую руку от меня, происходит из вверенной мне провинции. Мой повар путешествует со мной – надеюсь, вы оцените его мастерство.
– Со мной путешествуют разве что вино и некая малоизвестная закуска, – вновь заявил о себе Домприс. – Надеюсь, ни у кого любовь к отечеству не вступает в противоречие с любовью к кэналлийскому? Я не занимаю никаких постов и поэтому могу сказать, что женщины, вино и шадди превыше политики.
– Тем не менее вы здесь, – процедил зеленый субгубернатор. – А ведь в Ионике не слышно ни о бакранах, ни о разбойниках.
– Господа, – укорил мирикиец, оглядывая стол, – господа… Серьезный разговор на голодный желудок – ошибка… Леворукий, откуда взялось это?
«Это» покоилось на изящном, явно не местном блюде и напоминало растрескавшиеся бурые хлебцы, которые принял бы не всякий нищий. Капрас почувствовал подвох и промолчал, кипарец поморщился, Домприс улыбнулся.
– Перед вами «молоко Литто», – пояснил он. – Его начали готовить у его высочества Менелаоса лет девять или десять назад… Грустно думать, что великие повара, врачи, музыканты разделяют участь своих не всегда великих господ, но не хочу портить вам удовольствие. Почти полный рецепт этого кушанья – его высочество велел скрыть лишь одну из приправ – мне прислали накануне свадьбы. Разумеется, я поручился за своих слуг, и они меня не подвели. Я умею добиваться верности и умею быть благодарным.
Намек сиял ярче путеводной звезды Ретаннэ, но «понимать» Капрас не спешил, как и пробовать бурую радость. Чтобы не показаться слишком угрюмым, маршал пригубил вражеского вина. Прежде он ничего против кэналлийского не имел, но оно попадало в Гайифу через Фельп, а это с недавних пор стало неприятным.
– Благодарными умеют быть не только в Ионике. – Кипарец ковырялся золотой ложечкой в изящной миске, но что в ней было? – Совет нам нужен, но гораздо больше нам нужна кавалерия.
– Приказ Божественного свят…
Добряк-мирикиец и рад был бы продолжать, но коричневый деликатес, который он рискнул взять, оказался с подвохом: раскусить его отчего-то не вышло, пришлось совать в рот целиком. Губернатор был слишком воспитан, чтобы говорить в таком положении, так что беседу продолжил кипарец.
– Но почему бы вам, – субгубернатор отодвинул загадочную миску, – пока вы набираете рекрутов и собираете обоз, не очистить окрестности от разбойников? В конце концов, от этого зависят и ваши сборы. Я делаю все возможное, чтобы снабдить корпус фуражом и провиантом, но мои люди, которых чудовищно мало, заняты отражением бакранских набегов. Я не могу обеспечить охрану обозов за пределами Кипары, а власти Мирикии, увы, бессильны. Да, сударь, – бледно-зеленый субгубернатор обернулся к краснощекому губернатору, – если вы хотите получить помощь, вам придется признать, что самим вам не справиться!
– А разве то, что я здесь, не признание? – Губернатор победил-таки «молоко Литто» и теперь лучился довольством. – Восхитительно, но порции следует делать в два раза меньше… Господа, здесь мухи!
Несколько мух в самом деле прорвались сквозь старые кисейные занавески и деловито кружили над столом. Проведший лето в кишащей насекомыми Кагете маршал их даже не заметил, но губернаторы отливающих зеленью и синевой жужжащих туч явно не видели.
– Господа. – Капрас подцепил вилкой уже дважды расхваленное лакомство, но этим пока и ограничился. – Мухи не мориски и даже не бакраны.
– Несомненно, – зять махнул белоснежной салфеткой с монограммой, – однако они разносят желудочные болезни.
– Мухи? – удивился мирикиец. – Какая глупость! Желудочные болезни бывают от сырой воды, грубой пищи и переутомления!
– Хорошо. – Кипарец вытащил платок и утер лоб. – Не о мухах придется говорить мне. Нам трудно собрать запрошенное количество провианта, фуража и тягловой силы, и не менее трудно сохранить собранное. Господин губернатор Мирикии при мне получил сообщение о нападении крупной шайки на следовавший паонским трактом обоз.
– Солдатский провиант забрали почти весь, – нехотя уточнил толстяк, – то, что не унесли, уничтожили. Перерезали ненужных лошадей, сожгли фуражное зерно… Таких оглоедов у нас еще не было!
– Обозники защищались? – Карло спрашивал, почти не сомневаясь в ответе. – Их что, вообще никто не сопровождал?
– Милиция, два десятка человек. Я бы счел, что к бойне привела именно попытка отбиться, если б за три дня до этого другая шайка не вырезала подчистую еще один обоз. Этот шел без охраны, сопротивляться не пытался никто.
Два случая сразу, да еще столь вопиющих! А если прибавить зверства на мельнице и в захваченной мятежниками обители…
– Понятно.
Капрас оглядел непритязательную комнату со статуэткой покровительствующего трактирщикам святого Винцента, пестрыми половичками и все еще с портретом Дивина. Вломиться в такой дом проще простого, была бы наглость, чего удивляться, что солдаты из местных рвутся защищать родных. До прямого мятежа, слава Создателю, больше не доходило, но если навести хоть какой-то порядок, парни охотнее пойдут в бой, да и кавалерию надо тренировать. С морисками придется тяжелей, чем с ошалевшим от безнаказанности сбродом.
– Нам нужна помощь, – подвел итог субпревосходительный и вновь утер лоб.
– Люди начинают бояться, – поддержал соседа мирикиец. – Я говорю о людях добропорядочных. Недобропорядочные принимаются грабить, и унять их могут только драгуны на дорогах.
– Не стану вас чрезмерно обнадеживать, – Карло смотрел в глаза толстяку – не потому, что тот был выше других по чину, просто мирикиец начинал нравиться, – однако, пока я здесь, легкая кавалерия будет патрулировать дороги. Но с талигойскими налетами справляйтесь сами, размазывать корпус вдоль границ я не собираюсь.
– Как?! – почти взвыл субгубернатор. – Как справляться?! Какими силами?! Разве что вы оставите мне хоть сколько-нибудь обученных людей. В обмен я наберу вам рекрутов, вы их подучите, пока будете идти к Пао… Прошу простить…
Окончательно позеленевший кипарец неловко вскочил и бросился прочь, даже не сняв салфетки. Карло зачем-то заглянул в покинутую миску и глупо подумал, что полковников с интендантами, заставляющих солдат жрать подобное, следует немедленно вешать.
2
Бонифаций бурчал и фыркал, однако Матильде это нравилось. Второй супруг, в отличие от первого, не ныл, а злился, не забывая прикидывать, как сподручней ухватить павлина за четырежды радужный хвост. При жене прикидывать, что вызывало особенное умиление. Пара старых толстых коняк, непрерывно бранясь, волокла одну телегу, получая при этом все больше удовольствия. В том числе и от перепалок.
– Эй, – прервала бурчание принцесса, – твое высокопреосвященство, хватит ругаться. Давай решать, чего мы хотим добиться от этих…
– А ты, гордость моя стриженая, не знаешь? – немедленно откликнулся Бонифаций. – Нужно, чтоб еретики малые отринули большого, только как их на сие подвигнуть? Если б у Ореста сего все сыпалось, было бы проще, а от победителя отходит либо великий ум, либо величайшая глупость, я же оных пока не зрю. Помнишь, что Баата про нечестивцев чиновных рёк?
– Я еще из ума не выжила, – проворковала алатка, подпирая подбородок кулаком. План Алвы строился на морисских победах, но багряноземельцы вопреки всем расчетам откатились от Паоны и вроде бы встали на Полтуке. Убираться за море язычники не торопились, однако и вперед не шли, Бонифацию это не нравилось.
– Точно ли сей Орест силен? – то и дело вопрошал кардинал. – Или же мы зрим хитрость зегинскую? Сожжешь Паону – союзники скажут, что назад пора. А если не жечь? Не выиграв войны, уходить невместно – и скверну не побороли, и по носу получили, нос же у властителей земных – больное место. Рокэ говорит, Садр с Агирнэ только корабли дали, войско же, что в Гайифу вторглось, – сплошь зегинцы. Оно и понятно – близко, да и зуб у них на соседей, никого не удивит, коль зазимуют у Паоны. Вроде и при деле, не придерёшься, а корни к весне пустят, что твой пырей. Не выполоть.
Резонов в мужниных рассуждениях хватало: Алва додумался откусить у павлина зад, так почему бы восточным морискам не замахнуться на перед? Садрийские и агирнийские суда уйдут зимовать если не на Дигаду, то к Межевым островам, а зегинцы останутся выжигать скверну и спасать свою репутацию. Весной союзники узнают, что репутация спасена аж до талигойской границы, и в их, союзников, присутствии никто не нуждается. Талиг получит головную боль, но ему не впервой, а вот что ждет Алат? Зятем нар-шадом Альберт при всей своей пронырливости не обзавелся.
– Эй, – раздалось под ухом, и на плечи Матильды легли знакомые лапищи. – Может, из ума ты и не выжила, но прихватил тебя демон молчания. Не ко времени.
– Я думала, – с достоинством произнесла алатка, по-кошачьи вывернувшись из слишком жарких для делового разговора объятий. Бонифаций хрюкнул и чинно уселся на низкий, обитый бархатом стульчик без спинки. Тот просел, но выдержал, точно мелкая рудничная лошадка, на которую взгромоздился подгулявший здоровяк.
– Мыслящий угоден Создателю, – изрек временно отвергнутый супруг, – дурак же из орудий Врага – страшнейшее. Что удумала?
– Баата рассказывал, – напомнила на всякий случай принцесса, – как ему показался Капрас. Если такого умеючи подтолкнуть, корпус к Паоне не пойдет. Главное – решить, под какое место толкать.
Бонифаций свел брови, похожие на толстые тополиные сережки, если б те вдруг вздумали сразу почернеть и поседеть.
– Мы, душа моя, – объявил он, – не с Капрасом встречаемся, но с чиновниками. К Капрасу я тебя и не взял бы. Знаю я этих маршалов и тебя знаю.
– К Капрасу я сама не поеду, – с готовностью подхватила Матильда. – Нужен мне маршал без гитары! Вот Алва или…
– Не ввергай во искушение, непутевая! – потребовал супруг. – Лучше подумай, чем нам жуков чернильных пугать, а чем приманивать.
Матильда запустила руку в миску с мелким, но вкусным виноградом и задумалась. На сей раз – о чернильных жуках, то есть о двух губернаторах и одном субгубернаторе, что, потерпев неудачу с Баатой, сунулись к Бонифацию.
Гайифцы искали управу на бакранов. Алаты на месте имперцев собирали бы ополчение, но павлин воюет не саблями, а монетой. Нападает – платит, чтобы не драться самому, обороняется – бежит откупаться. Чиновники посчитали и пришли к выводу: дать взятку проще и дешевле, чем вооружать отнюдь не рвущихся в бой байбаков.
– Деньги! – решительно объявила Матильда. – С них нужно требовать деньги. Непреклонно и побольше! Иначе не поймут, а повод у нас есть: Баата им сказал, что бакраны рвутся помочь разоренной Варасте, вот пусть компенсацию и выплатят. Напрямую, не дожидаясь, когда за ней на козлах прискачут.
Бонифаций задумчиво почесал нос.
– На то они возразят, что Варасту потрошили бириссцы, а посему претензии если кому и предъявлять, то сыну Адгемара… Только доводы хороши, когда не ты на сковородке сидишь, но враг твой. Про бакранов скажем, что они простодушны, как дети малые. Кого могут, кого можно, того и грабят.
– Такое в Гайифе поймут, – согласилась Матильда и осознала, что хочет это услышать. Нет! Она хочет это сказать! Лично. – Заодно напомним, что покойного казара подстрекала Паона.
– И Агарис, – затянул свое Бонифаций, – за что и поплатился, ибо мориски суть орудие Создателя. Он, в великой милости своей, насылает на еретиков язычников, заместо саранчи или чумы, что по их грехам причитаются. Есть в Книге Ожидания подходящее место про малое зло, что вяжет руки большому и отверзает двери осознанию и просветлению. Я про то напомню, а потом и про наследство нечестивых, что можно избыть.
– Как бы им объяснить, – грядущие переговоры увлекали все больше, – что за паонские пакости Паоне и отвечать, а с тех, кто сам по себе, спроса особого не будет?
– Вот ты, сладость моя, на сие и намекнешь. Как сестра Альберта. То, что просто так от империи не отложишься, губернаторы понимают, но почему бы не пригласить в поручители соседнего монарха?
– Это потом. – Матильда щелчком отправила одинокую виноградину через полкомнаты. – Алва твой соврать не даст, быстро такое не делается. На первый раз вытребуем из пограничных провинций деньги, причем прилично. Так, чтобы превосходительные закряхтели.
– И никаких обещаний, что набеги не возобновятся, – рубанул супруг. – Сейчас осень, сбор урожая. Пусть собирают, а там поглядим. Может, козопасы через три месяца и вернутся, кто их, диких, знает?
– А ведь у бакранов, – подхватила Матильда, – скоро свои праздники… Козий гон и свадьбы. Это месяца два, не меньше, а что потом, мы знать не можем.
– Угу, – кивнул Бонифаций и перевел взгляд на стоящие в углу часы. К слову сказать, гайифские. – Не рано, а умерщвление плоти еще никого к Создателю не приближало. Во гроб загоняло, не без того, только душу делом спасают, вот мы и спасем… Значит, радость моя, тянем со сквернавцев золото и внушаем им потихоньку, что с Талигом при посредничестве Альберта, которому тоже неплохо бы заплатить, нужно договариваться. Благо Орест заладил одно – бросайте все и помогайте Паоне от шадов отмахиваться. Превосходительный, что у Коннера сидит, жалуется: прежде слезные вопли, мол, нас тут грабят, ровно в песок уходили. Нынешняя власть, по всему, не лучше. Сказать чего хочешь?
– Хочу. Про маршала.
Крючок остался непроглоченным, однако Матильду это не задело, уж больно ей нравилась пришедшая в голову мысль.
– Надо, чтобы чинуши взяли в оборот Капраса сами. Деньги деньгами, Альберт Альбертом, только без собственной силы им между бакранами и Паоной не выжить. Когда под рукой армия – и талигойцы с алатами сговорчивей станут, и богоданец, прежде чем цапнуть, подумает.
– А что? – почесал нос Бонифаций. – Так и сделаем… На завтрак были бакранские безобразия и свидание Лисенка с Капрасом. Наши переговоры и последующие негоции – обед, ну а ужин опять Баате подавать. Взял вояку павлиньего в родичи, пусть его и убалтывает не мешать морискам изничтожать ересь, ибо волк, режущий паршивых овец, угоден Создателю.
Паршивых овец Матильда спасать не собиралась, но постоянные разговоры о ереси навязли в зубах, к тому же принцессе внезапно захотелось чего-то потребовать. И получить.
– Знаешь что, – объявила ее высочество, – хватит эту вашу Ожиданку везде совать! Ты и по-человечески говорить можешь, сама слышала. Только что. Вот впредь так и говори.
Супруг не возражал. Правду сказать, он вообще рта не раскрыл, просто запер двери и задернул что-то вроде портьер. Средь бела дня, не дожидаясь обеда, будучи духовным лицом и вообще кардиналом. Матильда еще успела вспомнить Адриана с Левием и подумать, что олларианство победило эсператизм отнюдь не случайно. И поделом.
3
Реветь Гирени умела не хуже, чем хлопать в ладоши и смеяться. Глаза кагетки в одно мгновение наполнялись слезами, точеный носик краснел, и начиналось… Девчонка давала фору хорошему фонтану – правда, остановить ее было проще простого: поцеловать и исполнить желание, но вот этого-то Карло и не мог.
– Ты уедешь! – страшным голосом повторил маршал. – А если ты… Если ты будешь меня… Если я рассержусь, то отправлю тебя в Ионику. К губернаторскому зятю.
– Дет!!! Де дадо!..
Теперь это было два, четыре, восемь фонтанов. Гирени рыдала, Капрас держался, вздернув подбородок и сжав губы. Так он стоял, когда его распекали в Коллегии за проигранную Коллегией же кампанию. Тогда Капрасу хотелось схватить Доверенного стратега его величества за горло, слегка придушить и отшвырнуть в украшенный императорским бюстом угол, после чего уйти. Грубо выругавшись и плюнув на навощенный до зеркального блеска пол. Желание было почти непреодолимым, но Карло все же сдержался и вышел от Забардзакиса, сохранив перевязь. Остался цел и бюст Дивина, но не тронуть ненавистное начальство было легче, чем не целовать исходящую слезами глупышку.
– Ты уедешь! – опять прорычал маршал, принуждая себя стоять столбом, так как первый же шаг вперед означал капитуляцию почище фельпской. – Выбирай: Турагис или Домприс?
– Я хачу с табой!!! Нэ давай мэня другим мужам… Что я дэлала нэ так?! Я ношу тваего патомка… Ани выбросат его слугам!
– Чего?! – не понял Карло. – Кого выбросит? Кто?
– Мужи нэ лубят чужих патомков! Они хатят женчину и детков от себя! Нэ дари мэня!
– Создатель… – Капрас из последних сил отскочил к двери и уселся на стул, благословляя поставивших его возле самого входа монахов. – Что ты несешь? Куда тебя отдают?
– Ты гаварил… Ты сам гаварил… Зять, он толстый и красывый… Как мой прошлый гасподин. Зять приносил мне вкусности… Он патом прасил, и ты нас с деткам отдавал! Он тэбэ палэзный…
– Чушь какая! – Только не вставать! Не приближаться, не целовать, не гладить, не обнимать! – Граф Домприс женат и любит жену. У него две дочери, ты ему не нужна. Он приходил из вежливости.
– Мужи нэ ходат дла вежливасти к чужим женчинам. Толко сматрэть!
– У нас ходят. Чтобы сделать приятное мне, делают приятное тебе. Привыкай!
– Ты главнэе?! – Как быстро у нее высыхают слезки! – Главнэе зята? Он приносил падарок мнэ, чтобы я гаварила как он хочэт?
– А что он хотел?..
– Чтобы ты оставалса… Мы можем тут жит… Харашо жит. Патомку будэт харашо… Мэня нэ надо таскават… Таскат на вайну…
– В этом он прав. Гирени, я не могу держать тебя… вас с деткой при себе. И на войне тебе не место. Ты можешь вернуться в Каге…
– Нэт! – Побелевший было носик опять начал краснеть. – Нэ…
– Ты, – командным голосом продолжал маршал, – можешь поехать с графом Домприсом, и ты можешь остаться у Турагиса. Он – хороший человек и мой друг.
– Ты гаварил, он старый…
– Достаточно старый, чтобы ты его не боялась, – заверил Карло, хотя спать с девчонками можно и в семьдесят. – Он разводит лошадей… До женщин ему дела нет, а я буду приезжать. Как только смогу, так и приеду!
– Если у старика многа лошадэй, приежать буду я! Ты пра нас забудэш!
– Не забуду, а теперь кыш! У меня дела. У меня в самом деле дела, Гирени.
Занятая позиция давала преимущество, и Капрас воспользовался ею в полной мере. Распахнул дверь и громовым голосом потребовал адъютанта. Вошел Агас, причем столь быстро, что в голову маршала закралось подозрение. Сам Карло в юности развлекал приятелей рассказами о супружеской жизни своего генерала, а мельницы Создателя мелют долго, но наверняка…
– Мой маршал, – Агас смотрел мимо Гирени, и вообще ему нравились пухленькие блондинки, – прибыл нарочный. Уведомление из Паоны о прибытии императорского легата.
– Кого?! Гирени, сказано же… Иди собирайся. Агас, выведи… проводи ее.
Плакса убралась. С видом несправедливо наказанной, но все равно верной собаки. Ее в самом деле придется навещать, такую нельзя не навещать, хотя часто не получится. Разговоры о том, что маршал не может без своей девки, никому не нужны, а разговоры пойдут. Впрочем, если покупать у Турагиса лошадей для ремонта… Плохих старик разводить не станет и вряд ли будет драть четыре шкуры, в денежных делах он никогда силен не был.
Послание Агас оставил на столе. На футляре, сменив привычного Дивина, красовался портрет нового императора. Поза и одежды повторяли знаменитое изображение Сервиллия, художник лишь пририсовал коронационные регалии. Маршал открыл крышку и обнаружил, что курьерскую стрелу сменил пучок молний, такого значка прежде не было. Как и «императорских легатов».
Доставшегося Карло звали Лидас Сервиллионик, причем не простой, а прибожественный, Карло не враз сообразил, что это означает приближенность к Божественному. В целом же рескрипт был вполне приличным, не сравнить с письмами из Коллегии. Сервиллионик прибывал, чтобы проинспектировать и в случае необходимости заменить местные власти. Полномочий вмешиваться в дела корпуса у него не имелось, однако маршалу Капрасу надлежало оказывать ему всяческое содействие. Разумеется, не в ущерб исполнению основного приказа. Карло это вполне устраивало – всяко лучше иметь дело с одним легатом, чем с троицей юлящих чинуш, норовящих побольше получить и поменьше дать, к тому же прибожественный мог рассказать и о Паоне, и о морисках.
– Читай, – велел Карло вернувшемуся Левентису. – Никогда не слышал о Сервиллиониках… Повезло ему с фамилией.
– Вряд ли это фамилия, – не согласился гвардеец, покончив с посланием, – похоже, они все сервиллионики… Я про легатов. Клирики, уходя от мира, отказываются от прежнего имени, Орест, став божественным, мог перенять этот обычай.
– Мог, – согласился Карло, понимая, что отца Ипполита на время встречи с прибожественным придется куда-то деть. Во всем вменяемый клирик в отношении нового императора занял не лучшую позицию. Карло понимал, что священника коробит обожествление живого человека, но Создатель не торопился помогать своим детям, а Орест помог. И пусть называет себя как хочет.
– Госпожа Гирени начала собираться, – не стал развивать скользкую тему Агас.
– Очень хорошо. Турагису я напишу прямо сейчас, и утром пусть…
– Я… ыду! – знакомо завопило за дверью. – Я крыкну в это нэстыдное лыцо! Я… трэбую пысмо! Я трэбую посланцы ымператора… Я гост отца, и я трэбую уважения сына. Прынц отвечает за слово старшего… Я трэбую… Хрш… Хыр… Бат… су… М-м-м…
– Вывели, – удовлетворенно сказал Агас. – Мой маршал, позвольте вас поздравить с удачным назначением. Господин Фурис – настоящая находка.
Бывший гарнизонный писарь, водворившись в приемной командующего, умудрился навести казавшийся до того невозможным порядок. Теперь Карло не удивляло, что Фурис справился с мятежниками, такой одолел бы и дожиху Гастаки! Пургат ему и вовсе был на один зуб, но корпус склочный казарон не украшал, а легат мог так или иначе на него напороться. Рассказывай потом о неуместной жалости и о том, что Пургат слышит только то, что хочет, и понимает, как ему нравится.
– Агас, – распорядился маршал, – отвезешь Турагису не только Гирени, но и Пургата. Я напишу, а ты от себя добавь… Старик – человек крутой, управится. Да, отнеси письмо Фурису, пусть запишет в свою книгу.
– Уже записано. – Агас перевернул футляр и вдруг присвистнул. Карло вгляделся и понял, что герб империи тоже изменился. Нет, сам павлин остался павлином, но роскошный хвост превратился в веер из бьющих во все стороны молний, а некогда золотые розы налились кровью.