Оставляя сына Катари на попечение Аннибала Карваля, Иноходец чувствовал себя дважды предателем, но сидеть в замке и дальше он не мог. Дело маршала – война, и дело командующего ополчением – война, на которой младенцам не место. До Старой Эпинэ бесноватым не добраться, но способные вешать господ и резать солдат слуги нуждались не просто в узде – в строгом железе. Выход был один – Аннибал. Робер так и сказал.

– Да, Монсеньор, – капитан Карваль невыносимо знакомо наклонил голову, – с его высочеством все будет в порядке.

– Аннибал, вы бы наверняка предпочли воевать…

– Это неважно, Монсеньор. Тут меня знают, и тут нужен южанин.

– Тут нужны вы!

Карваль, пусть и младший, дурить не даст никому, при нем все распоряжения врача будут исполняться неукоснительно. Главное – ребенок, а не то, что при виде брата Никола герцогу Эпинэ хочется взвыть. Душа Иноходца вообще напоминала переживший осаду или чуму город: в этом доме жила Катари, в этом – Левий, в этих – Жильбер, Удо, Енниоль, Мильжа… Теперь двери заколочены, окна темны, но по соседству горят огоньки. Там расчесывает волосы Марианна, мирно спит еще непонятно на кого похожий Октавий, щурится графиня Савиньяк, подсовывает своему Монсеньору ужин Дювье. Там пытаются начать заново семь тысяч ушедших от зеленой чумы горожан и стряхивают с сабель скверную кровь алаты, там Дракко кладет голову на плечо Соне, цветут, не пуская осень, лилии и поет вода. Жизнь не кончена, а значит, надо помнить и жить, то есть делать дело.

Иноходец мотался по Внутренней Эпинэ, принимая пополнение и вправляя мозги бывшим соратникам. То, что в восстание героев втравили дед со Штанцлером, меняло немного, по крайней мере, пока внутри Кольца хозяйничали бесноватые. Данарская дуксия казалась смешной и нелепой, однако считаться с ней приходилось, мало того, третьего дня курьер Проэмперадора «обрадовал» вестями о выступающей из столицы на юг чуть ли не армии.

Куда именно нацелились данарии, Валмон не сообщал, так что готовиться к встрече надлежало по всему югу, от Шевр-Нуар до Ларитана. Времени, как всегда, не хватало, тащить ополченцев за Кольцо Иноходец опасался, остатки вырвавшихся из Олларии полков разумней всего было держать в резерве, а витязи Балинта уже ушли. Одна радость – кэналлийское начальство и командующего ополчением о данарском визите уведомили одновременно; оставалось договориться о совместных действиях, и Эпинэ, разогнав порученцев с приказами по лагерям, помчался к Новобарсинской заставе. С рэем Эчеверрией ни малейших трудностей не возникло.

– Рэй Сета встретит врага за Кольцом и даст вам время выйти на позиции, – спокойствию наместника Алвасете могли бы позавидовать бириссцы. – Если с рэем Сетой что-то случится, его заменю я. Верно и обратное.

– Меня заменит Гаржиак, – с ходу решил позабывший было о смерти Иноходец.

– Я его знаю, – кивнул рэй. – Хороший выбор, но соберано желает видеть вас живым.

– Я постараюсь, – засмеялся Эпинэ, и тут его осенило, что данариям еще ползти и ползти, а от лагеря Гаржиака до Капуля пара часов рысью.

То, что баронесса рассталась с Арлеттой, Робера не удивило: графиня рвалась к сыновьям, а Марианна желанием видеть Лионеля не горела. Насколько бывший Проэмперадор столицы понял свою возлюбленную, с нее сталось бы затаиться, чтобы потом, когда все уляжется, отправиться на юг. Другое дело, что ничего не улеглось, но почему бы Марианне не послать весточку пока еще мужу? Иноходец верил барону, обещавшему тотчас передавать любые вести, но гонец бы отправился в Старую Эпинэ и еще неизвестно, доверил бы он письмо Аннибалу или нет, откровенный же разговор с Гаржиаком был необходим в любом случае. Год назад еще бывший бароном Констанс наотрез отказался идти в Олларию. Радетели Великой Эпинэ потребовали объяснений и услышали, что поджог леса не лучший способ защитить овец от волков. Онемел даже Пуэн, а Гаржиак спокойно взял у старого слуги плащ, коротко поклонился и вышел. Вновь Робер увидел строптивца уже в Старой Эпинэ, его никто не приглашал, но Констанс Гаржиак уходил и приходил по собственному почину. Ломаться и отнекиваться вообще было не в его духе. Катари это оценила: бывший мятежник был не только польщен, но и сменил ель на сосну.

– Можете на меня рассчитывать, но лучше бы обойтись без перетасовок. – Граф аккуратно отложил приказ о своем вступлении в командование «в случае, если герцог Эпинэ не сможет исполнять свои обязанности». – Должен вам заметить, что вы изменились.

– То есть? – не понял Иноходец. – Простите, к вечеру я начинаю плохо соображать.

– В прошлом году вы на первый взгляд соглашались с ни кошки не понимающими крикунами, но еще немного, и мы оказались бы возле урготской границы. Сейчас вы без боя не отдадите ни одного придорожного трактира. Разумеется, я осознаю разницу между королевскими войсками и данарской сволочью, но родичей мятежников ничего хорошего ждать не могло. Почему вы пятились?

– Это так важно?

– Для Валмона – нет, для меня – да. Вы не верили в успех восстания и хотели спасти повисшее на вашей шее дурачье?

– А вы? – Эпинэ едва не прикрыл ладонями глаза, но сейчас это было бы неуместно. При таких разговорах взгляд не прячут.

– Не верил. И при этом не смог бросить наше в самом деле оскорбленное в лучших чувствах дурачье. Чтобы я это сделал, понадобилась очень дурно пахнущая победа. Очень надеюсь, вы ее не ждали.

– Не ждал.

– Значит, вы рассчитывали на Валмона?

– На Алву, – признался Робер, – хотя думаю, Валмон тоже знал.

– О чем?

– Алва и Савиньяк не желали отдавать Надор Манрикам, а Эпинэ – Колиньярам. Савиньяк через мою мать предложил мне вернуться, я узнал об этом уже в замке, а дальше как с горы понеслось… И все же я надеялся, что Ворон всех нас вытащит.

– Жаль, вы держали это в тайне от Флоримона… От Шуэза. Тогда он не пошел бы на крайности.

– Он и не пошел. – Открыл бы Никола Гаржиаку правду? Наверняка! Маленький генерал не просто признался кардиналу в том, что не давало ему покоя, он велел рассказать… – В меня стрелял Карваль. Он как-то догадался, что я не собираюсь создавать Великую Эпинэ, и счел предателем. Как и Шуэза. Потом Никола многое понял.

– Не он один, – вздохнул Гаржиак. – Стригущий лишай омерзителен, но, в отличие от чумы, не смертелен. Мараны – лишай. Карваль решил от него избавиться при помощи топора, семь лет назад я был не лучше.

– Вы были лучше год назад. Будет что-то срочное, пошлите в Капуль, я буду там.

– Когда вас ждать назад? – деловито уточнил Гаржиак.

– Завтра, – бросил Робер и понял, что ведет себя по-свински. – Вы не представляете, Констанс, как я вам благодарен.

– Я тоже. Вы дали нам всем возможность… вернуться в Талиг и при этом не сдаться.

– Не я, сестра. И Валмон с Савиньяками, хотя первым был Алва. Он отпустил меня в Сагранне, а теперь мне кажется, что в Ренквахе он нас тоже отпускал.

– Это неприятно для нашего самолюбия, но слишком похоже на правду. Спасибо за откровенность, Монсеньор. Никогда не был сторонником объяснений, однако есть вещи, которые лучше знать, а теперь загадайте желание.

– Какое? Зачем?

– Мое имя Констанс, вы едете к Констансу.

– Ах да… Хорошо, загадал.

Пусть Марианна будет в Капуле! Нет, это слишком, это невозможно, но пусть барон получит от нее письмо… Уж для этого-то никаких чудес не требуется!

Сперва Робер не задумывался о том, как Коко выбрался из Олларии вместе с пусть и небольшим, но караваном, потом вспомнил про «висельников» и Салига-Салигана. Новоиспеченный дукс друзьям по-своему предан, и баронесса это знает, они почти наверняка встретились, а барон еще более наверняка состоит с Салиганом в переписке, не бросит же он свою коллекцию на произвол судьбы! Коко должен сообщить маркизу о выполнении поручения, а тот расскажет Марианне, что ее глупый маршал выбрался из ловушки. Салиган – вор и шпион, но не бесчувственная дубина, будь иначе, он бы не вернул цепь Никола…

Когда за еще густыми каштанами показался кокетливый флюгер-морискилла, Робер почти уверился, что его ждет, самое малое, переданный на словах привет. О том, что хозяина не окажется дома, Эпинэ не подумал, а его не оказалось. Незнакомый пожилой домоправитель со сдержанным достоинством сообщил, что господин барон в отъезде, но легкий ужин будет подан не позднее, чем через час, камин же в Ящеричной гостиной разожгут незамедлительно.

Робер оглянулся на свой эскорт – не то чтобы чрезмерный, но значительный. Домоправитель понял это по-своему и объяснил, что Капуль с радостью примет и людей, и лошадей. Это все и решило – гнать на ночь глядя уставший отряд к Гаржиаку смысла не имело. Велев неизменному Дювье устраиваться, Эпинэ проследовал за юным слугой, судя по носу и родинке на щеке, внуком домоправителя.

Ящеричная гостиная была выдержана в зеленых тонах. Разумеется, она уступала столичным залам, но рука Коко ощущалась и здесь. На небольшом возвышении томно скучали музыкальные инструменты, малахитовые занавеси удерживались черными шнурами, а с каминной полки глядели игривые ящерицы с подсвечниками, вырастающими из бронзовых шипастых спин. Еще одна ящерица обитала в камине среди пылающего огня. Знакомо пахло горьковатыми багряноземельскими смолами.

– А где Эвро? – спросил Эпинэ у занявшегося сервировкой слуги. – Левретка…

– У хозяйки, – откликнулся тот, сосредоточенно ровняя ножи и вилки.

– Что?! Что ты сказал?

– У хозяйки песик, – растерянно повторил парнишка. – В Уточках…

– Хозяйка… Она там?!

– Конечно. И хозяин туда поехали.

– Где? Где эти Уточки?!

Робер еще никогда не седлал коня так быстро. Бедный Дракко остался без ужина, но пешком до этих самых Уточек часа три.

– Если б господин сказали, что у него срочное…

– Мне нужна ваша госпожа!

– Она тут не бывает!

– Поэтому я и еду.

– Монсеньор, – Дювье уже держал Мэтра Жанно за недоуздок, – вы не можете один!

– Разумеется, я и дороги-то не знаю. Меня проводит… Как тебя зовут?

– Жак, то есть… Мое имя – Эпий.

– Монсеньор, мы с вами. – Дювье не отцепится, разве что дать ему по башке.

– Хорошо.

Идти друг к другу целую вечность и встретиться при ораве хороших, замечательных, бесценных людей, Леворукий бы их побрал!.. Так, может, послать записку? И остаться на всю ночь с ящерицами и флейтами?! Немыслимо!

– Эпий, она здорова?

– Да… Спасибо святой Октавии, обошлось.

– Я подтвердил, что вы действовали в рамках выданных вам полномочий. – Фельдмаршал говорил, будто незрелый лимон сосал. – Я даже готов допустить, что вы не нашли иного выхода.

– Его не было, – твердо сказал Руппи. Бруно молчал, и лейтенант понял, что мысль следует развить и притянуть к уставу хоть бы и за уши. – Солдатам надлежало увидеть, что подстрекательство к мятежу, участие в оном и уступки мятежникам ведут на соседние сучья. Не хватит сучьев – на соседние деревья.

– Необдуманное действие далеко не всегда лучше бездействия, – осчастливило умной мыслью начальство. – Правда, на вашей стороне брат Орест и печальный опыт Рейфера, потерявшего почти всю пехоту. И все же риск был чрезмерным.

– Отнюдь нет. Обычному кавалеристу, пусть и опытному, со мной не справиться.

– А если бы вам попался необычный? Я могу себе позволить потерять сотню младших офицеров, но гибель или публичное поражение наследника Фельсенбургов будет иметь крайне неприятные последствия. Извольте об этом помнить.

– Я помню, – заверил Руппи, поскольку Бруно без заверений не отцепился бы.

– Очень хорошо, – кивнул командующий. – На свидетелей произвела впечатление сноровка вашего слуги. Где вы его нашли?

– Киппе – флагманский палач Западного флота. Я забрал его у Вальдеса, когда мне предложили отправиться к регенту.

– Вот как… – Фельдмаршал жевал уже не два лимона, а все четыре. – Ваши похождения обрастают все новыми подробностями. Теперь при вас оказался палач. Скоро выяснится, что вы замешаны в деле «Верной звезды».

– Я замешан, – не стал темнить Фельсенбург. – Память «Ноордкроне» требовала казни дезертиров, и они были казнены. Вы с бабушкой Элизой могли отправить мерзавцев на плаху обычным путем, но предпочли самоустраниться.

– Этого еще не хватало! – Бруно откинулся на спинку походного кресла и глубокомысленно забарабанил пальцами по столешнице. Руппи знал, что некогда принц брал уроки игры на клавикордах, не преуспел, зато обрел привычку выстукивать единственную освоенную до конца пьесу. Кажется, «На память Элизе».

Фельдмаршал стучал, Руперт ждал, понимая, что отправляться под арест нельзя. Если глава дома Зильбершванфлоссе окажется непоправимо глуп, придется бежать к фрошерам, вернее, к гаунау, и с их помощью брать в оборот уже бабушку. На всякий случай Руппи прикинул расстояние до приоткрытого – Бруно ценил свежий воздух – окна. Мориск стоит у коновязи, перемахнуть невысокий забор и уйти в поля ему как яблоко схрумкать. Главной опасностью будут мушкеты конвоя, но тут уж от них с Мороком ничего не зависит. Только от удачи.

– Я не желаю ничего знать о ваших прошлых выходках, – наконец сварливо изрек Бруно. – Этот Киппе не болтун?

– Он – уважаемый член гильдии. Кажется, палачи дают обет молчать о том, что видят и слышат во время работы.

– Я буду вынужден принять к вам меры, но не прежде, чем о вашем поступке станет широко известно. Если вам нужно написать в Хексберг, напишите.

– Мне не нужно.

– Тогда с этим закончено. У вас есть что сказать?

– Да.

Речь о бесноватых и мерах, которые нужно срочно принимать, Фельсенбург сочинил загодя, взяв за основу доводы Лауэншельда. Сам Бруно был не чужд многословия, но в других его не терпел, поэтому лейтенант втиснулся в скромные пять минут. Особых надежд на свое красноречие он не возлагал, но попытаться следовало. Фельдмаршал, надо отдать ему справедливость, выслушал не перебивая.

– Жаль, – заметил он, – что не удалось захватить спутников вашего мушкетера. Это либо отколовшаяся часть корпуса, что гнался за Рейфером, либо перебежчики от самого Рейфера, либо кто-то от Марге. В последнем случае следует ждать новых попыток подбить моих солдат к мятежу. Подстрекатели могут помешать готовиться к походу, значит, все их поползновения следует пресекать. Я отдам соответствующие приказы насчет офицеров, которые разъезжают по чужим полкам. Вы что-то имеете добавить?

– Этого мало, господин фельдмаршал. Меры, которые принимает маршал Савиньяк…

– Савиньяк – еретик, как и все фрошеры. То, что случилось у них, в Дриксене невозможно.

– Я видел бесноватого фрошера, и я видел китовников.

– А я слышал и о тех, и о других, но не нахожу ни малейшего сходства. Савиньяк вам показал сумасшедшего, и что с того? Мушкетер, с которым вы дрались, находился в здравом уме и очень не хотел упускать свой шанс, а его приятели и не подумали на вас нападать. У меня не так много времени, но я вынужден его тратить на ваши домыслы.

– Это не обязательно.

– Это было бы не обязательно, будь вы простым офицером. Между прочим, вы теперь капитан рейтар. Я счел правильным привести ваш чин в соответствие с армейским.

– Благодарю.

– Помолчите, второй раз я вам ничего объяснять не буду. Вы видите туман и ждете, что из него выйдут чудовища, а это не туман, а дым. Только пожар при всей его простоте не менее смертоносен, особенно в ветреную погоду.

– Господин ф…

– Молчать! И слушать. После смерти Готфрида случилось то, чего не было со дня основания кесарии. Сейчас каждый может забраться выше, чем ему дано от рождения. Каждый! И в этом разгадка того, что происходит. Пока все было тихо, мещанин мог дослужиться до полковника или шаутбенахта и получить за свои заслуги личное дворянство. Таких, как ваш оружейник, отхвативших широкую перевязь и титул, были единицы, и они даже при всех своих регалиях не могли сравняться с представителями великих фамилий. Таков был общий порядок, и это разумно.

Только и старые семьи некогда были молодыми. Их основатели оказались дерзкими и везучими, им удалось вырваться вперед и закрепить свое первенство, остальные смирились и приняли установленные победителями правила. Теперь правил больше нет. Никаких. Теперь Марге хочет стать кесарем, Греслау хотел стать фельдмаршалом, а ваш капитан – генералом. Наше дело – им этого не позволить, и мы не позволим, но не мешайте смуту с гаунасскими бреднями про Излом. Вы меня поняли?

– Да, – ответил Руппи, потому что спорить с Бруно было не менее бессмысленно, чем выгребать против отлива.

– Тогда займитесь делом. Я получил от Элизы второе письмо. Ваша бабка еще не осознала до конца, с чем столкнулась, но воспринимает Марге с понятным опасением. Ее настораживает наглость новоявленного «вождя», сообразительность в деле укрепления власти и то, что за ним идут. Марге уже потребовал от Штарквиндов и Фельсенбургов признания, а его посланцы появились в ваших владениях. Они пытаются перетянуть местные власти и дворянство на свою сторону, но пока с неопределенным успехом.

Тем не менее Штарквинды встревожены. Я в своем прошлом письме уже обозначил неприятие эйнрехтской клики, и Элиза предлагает совместные действия. Она поднимает великих баронов и объявляет им о позиции дома Зильбершванфлоссе, что должно подбодрить врагов Марге. Я сообщил ей о перемирии с Талигом и переговорах с гаунау, а заодно предупредил о неуместности слишком тесного сближения с Хайнрихом. Вам же лучше воздержаться от публичного восхищения Жирным и его медведями. Гаунау увидели возможность отодрать у Дриксен кусок, и они постараются его отодрать, тем паче, что олень оказался им не по зубам. Я встречался с Савиньяком, он опасней пресловутого Алвы. Ворон верен Олларам, Савиньяк отбросит все, что ему в настоящий момент мешает, включая Создателя, своего короля и свою кровь. Хайнрих такой же. Я бы не удивился, узнав, что изначально эти двое сговорились поживиться за счет Каданы. Разрыв с Фридрихом пришелся слишком кстати, чтобы отнести его на счет простого совпадения. Ради добычи Жирный предал и старый союз, и семейные узы. Для гаунау это не в первый раз: вспомните Двадцатилетнюю. Тогда медведь спасал свою берлогу, теперь перед ним маячит ценный приз – Штарквинд, а возможно, и часть Фельсенбурга. Отсюда и заигрывание с вами. Выбирая между Марге и Хайнрихом, кого бы вы выбрали?

Марге Руппи не выбрал бы, даже иди дело к союзу с Леворуким, но лейтенант, то есть, простите, капитан, был слишком внуком своей бабки, чтобы откровенничать с главой дома Зильбершванфлоссе. Руппи старательно поморщился.

– Оба хуже, – отрезал он. – То есть, господин фельдмаршал, я не собираюсь признавать своим кесарем ни того, ни другого.

– Что ж, – Бруно сменил гнев на милость, а незримый лимон – на яблоко, а то и вовсе на грушу, – в таком случае идите, принимайте у Рауфа роту моего личного конвоя. С вами под окнами я буду спать спокойно, сколько бы подозрительных мушкетеров ни появилось в округе.

Гнать сумасшедшим карьером мешали сгустившиеся сумерки и незнакомая ухабистая дорога. Себя бы Робер не жалел, но ломать ноги Дракко?! Они ползли, то есть ехали рысью. Кажется, было холодно и выпал иней, кажется, светила луна, кажется, Дювье что-то говорил. Поглощенный будущим счастьем Робер не слышал, хоть и отвечал. Сейчас они с Марианной встретятся, прикоснутся друг к другу, останутся вдвоем… Коко исчезнет, как исчезал всегда, но с разводом решать придется немедленно, с разводом и женитьбой, а тут без Валмона не обойтись. Отец Марселя против не будет, в конце концов, он вновь встал на ноги не где-нибудь, а в Старой Эпинэ!

Брат Анджело считает, что внезапное исцеление, как и смерти, связано с местом. Уж не потому ли маршал Рене бросил Грозовой холм ради ничем на первый взгляд не примечательной рощи, а дед протянул дольше, чем следовало? Рыцарь королевы! Великий Анри-Гийом… Племянник потерявшего всех сыновей герцога, угодивший в Повелители и погубивший уже свою семью. Нет уж! Лучше перебраться в старый замок, пусть заброшенный, но чистый от ненависти, дурных смертей и грешных снов. Южную башню алаты уже обжили, хоть сейчас въезжай, да и все крыло в относительном порядке. Октавию лучше расти подальше от Анри-Гийома, даже мертвого, а Левий поймет, понял бы… Придет время, и кардинал вернется в Старую Барсину, в затопленный храм. «Львы» наверняка прятали что-то гальтарское, не потащили же они антики в Агарис, а Коко в поисках древностей облазил кучу руин, он раскроет секрет Славы, особенно, если поманить его какой-нибудь маской. Барон не должен остаться внакладе, он хотел найти в провинции юную блондинку, и отлично! В Олларии взойдет новая звезда, а Марианна будет светить только одному!

Поворот, расступившаяся рощица, шум воды… Эпий-Жак говорил про мельницу и птичьи загоны, отсюда и Уточки. Марианна зовет себя птичницей, она здесь родилась? Лэйе Астрапэ, надо же такое забыть! Они ведь росли вместе с Салиганом, а тот не то из Сабве, не то вовсе с урготской границы… А ведь у Марианны родни нет, только нашедший ей мужа маркиз, так что от визитов в Эпинэ обормоту не отвертеться, будь он хоть четырежды дуксом и восемь раз ворюгой…

Сонная деревня пахнет дымком, огни погашены, лениво лают не знавшие настоящих врагов собаки. Милое местечко, но слишком уж близко от Кольца! Как бы любимая ни упиралась, а перебираться ей придется прямо сейчас. С Дювье, он и так все знает.

– Ты поедешь домой, – сказал вслух Робер. Тьма ответила близким звоном колокола, а церковь – вторая из названных примет. Теперь главное не пропустить поворот! Узкая дорога, почти тропа, упирается в светлые ворота, так и хочется перелезть через стену и побежать к светящемуся окну, потому что оно не может не светиться! Марианна ложится поздно, а они научились чувствовать друг друга. Баронесса поймет, что он здесь, уже поняла…

– Кто? – спрашивают из-за ворот. – Кто приехал?

– Герцог Эпинэ!

– Они это! – подтверждает Эпий-Жак. – Хозяйка им во как нужна! Аж кушать не стали.

– Сейчас хозяина кликну. Вы уж погодите чуток.

С хозяина и начнем! Пусть называет любую цену…

– Дорогой Робер! – Кругленький, просто одетый мужчина знакомо раскидывает руки. – Здесь?! В нашей пейзанской глуши? Какая неожиданность! Какая восхитительная и ужасная неожиданность! Я совершенно не готов…

– Неважно, Коко! Я был поблизости, заехал, узнал… Лэйе Астрапэ, я к ней!

– «К ней»? – переспросил Капуль. – Боюсь, здесь вышла…

– Мне нужна Марианна! Навсегда нужна… То есть до моей смерти. Я ее заберу сегодня. Сейчас!

– Сударь, успокойтесь, пройдемте в дом. Наш уговор, само собой, в силе, но что вас так взволновало?

– Вы спрашиваете?! Жак сказал, что вы у Марианны. Она тут, даже Эвро забрала…

– Он именно так сказал? Эпий, что ты сказал монсеньору?

– Что пёска здесь… То есть собачка у хозяйки, ну и вы…

– Гальтарские боги! Я могу лишь просить прощения за косноязычие этого создания. Да, Эвро здесь, но не Марианна. Видите ли… Эпий, оставь нас. Я должен вам кое в чем признаться. Понимаете… Я высоко ценю Марианну, более того, в некотором смысле я ее создал, но… у меня есть семья. Конечно, она не для столицы, хотя мне удалось привить Марию некоторую долю изысканности.

– Марию?

Марианны нет, барон что-то лопочет, а ноги и спину начинает сводить усталость. И холодно, закатные твари, как же сразу стало холодно.

– Увы… Но входите же! Поверьте, только здесь, в провинции, я отдыхаю душой. Филиппа может показаться простоватой, но она умеет создать уют, именно уют. Звезда в небе и свеча на столе равно необходимы, пусть и в разное время.

– Филиппа?

– Мою супругу, именно супругу, зовут Филиппа. Надеюсь на вашу скромность и ваш такт! Понимаете… Вчера я вновь стал отцом. В наш жестокий век это такая ответственность…

Робера вели, и он шел к дому, где не было Марианны. Шел, поднимался по ступенькам, отдавал кому-то плащ и шляпу. Откуда-то выскочила Эвро, сварливо тявкнула и была ухвачена бароном. Полная пожилая женщина улыбалась, приседала, называла каких-то детей, дети, не то пятеро, не то шестеро, благовоспитанно здоровались. Метались, собирая на стол, две курносые служанки, о чем-то разглагольствовал барон, потом защебетало – толстощекий мальчуган сдернул с клетки расшитый розами и незабудками чехол.

– Марк! – прикрикнул барон. – Это неприлично. Меня удручают наши клирики… Почему, принимая одни имена, они отвергают другие, столь же древние? Нам запретили назвать сына Лаконием. Да… В деревне меня знают как моего же управляющего. Надеюсь, вы сохраните этот маленький секрет?

– Конечно, – равнодушно пообещал Иноходец и вдруг спохватился: – Но… Марианна знает о… вашей супруге?

– Я не скрывал, что Марий – мой сын и что у меня есть и другие дети, но в подробности она не посвящена. Буду честен. То, что вы видите, достаточный повод для признания брака недействительным, но я по-прежнему считаю себя в ответе за Марианну и не готов вверить ее человеку, который все воюет и воюет. Вы ведь воюете?

– Приходится… Через неделю или близко к тому на Кольце начнутся бои.

– Вот видите!.. Дорогой Робер, я жажду представить вас Филиппе, но сперва умоляю вымыть руки и переобуться. Невидимая грязь, которую мы носим на руках и обуви, вредоносна и для рожениц, и для младенцев. Вы, будучи опекуном его высочества, не можете этого не знать.

– Да, мне сказали…