– Нас с Каном отпустили без выкупа, – заявил Арно, стягивая промокшую – фехтовали на совесть – рубашку. – Ли, если только он не последняя скотина, ответит тем же. Можешь мне поверить, я так ему и скажу!

– Проэмперадор не похож на человека, который станет слушать кого бы то ни было, – Фельсенбург отбросил полотенце и тоже взялся за рубашку. – И я отнюдь не уверен, что меня встретят так же, как тебя…

– Еще бы! – с воодушевлением согласился фрошер. – Ваш фельдмаршал на людей не бросается, особенно на вернувшихся из плена родичей.

– Мой, как ты выразился, фельдмаршал бросится на преступника, – не стал темнить Руппи. – Ты угодил в плен случайно и в придачу спас нашего заслуженного офицера, но перед Талигом ты чист. Нас захватил Вальдес, когда гонялся за нашей же сволочью, только дело не в Бешеном, а в том, что я к тому времени уже был вне закона. Маршал Савиньяк знает почему.

– Если ты думаешь, что он мне рассказал…

Подобной глупости Руппи, само собой, не думал. Победитель Фридриха если чем-то и делился, то всяко не из родственных чувств. О зелени и бесноватых дриксенский лейтенант узнал потому, что Савиньяк полагал столичную нелюдь общим врагом, а наследника Фельсенбургов – союзником. Услышанное Руппи переваривал целую ночь, а утром вызвался рвануть через Гаунау в Штарквинд – объяснять бабушке Элизе, что на самом деле творится в Эйнрехте. Савиньяк и Лауэншельд в целом согласились, но окончательное решение отложили до конца переговоров. Появление Арно это ожидание заметно скрасило.

– Знаешь, – Руппи положил руку на плечо еще не друга, но уже доброго приятеля, – я ведь сделал то же, что и ваш Придд. Отбил осужденного на казнь и попытался вывезти его из Дриксены. Мало того, я еще и написал об этом Бруно.

– Я бы тоже написал… – блеснул глазами виконт. – Ты ведь Кальдмеера отбил? У ваших об этом поговаривали, я так и подумал, что это ты.

– Мог быть и не я, Олафа любили.

Любили, а дальше? Кто-то списал адмирала из высших соображений, кто-то спрятался за унылое «ну что я могу?», у кого-то нашлись заботы поважнее. Да, после казни моряки по трактирам стали бы пить за упокой, а напившись, учинили бы несколько драк, может быть, прибили парочку Фридриховых болтунов. И всё.

– Слушай, – кипятился Арно, – но ведь Кальдмеера осудили несправедливо, это же всем ясно было! Чего Бруно к тебе цепляться? Фридриха этого вашего больше нет…

– В том-то и дело, что нет! – Кошки б разодрали эту политику, хотя тут никаким кошкам не справиться! – Какими бы Фридрих с… принцессой Гудрун ни были, их убили бунтовщики, а с ними Бруно не по пути. Значит, то, что наворотил регент, он не осудит и тем более не признает неправым вынесенный Морским судом приговор. Старикан просто обязан меня арестовать.

– Тьфу ты, кляча твоя несусветная! – посочувствовал фрошер. – Как же не вовремя!

– Не могу не согласиться.

Руппи почти спокойно принялся застегивать камзол. Из талигойской осени эйнрехтская авантюра казалась безумием, но ведь выгорело же! Неприятности начались позже, даже не с появления Бермессера, с Эсператии, в которой Олаф утопился после ухода «Звезды»…

– Господин фок Фельсенбург, вы мне нужны.

Проэмперадор Савиньяк поигрывал перчаткой у ограды деревенского тока, заменившего в это утро фехтовальный зал. За спиной маршала плечистый «фульгат» держал в поводу оседланных морисков – серого в яблоках, его Руппи уже видел, и вороного, в одиноком белом чулке.

– Сейчас-то я и скажу! – шепнул Арно. Маршал братца не звал, но его это не смутило. К забору фехтовальщики подошли вместе. – Господин маршал, прошу вас о приватном разговоре.

– Зайдите после вечернего доклада, – велел старший Савиньяк. – Но лишь в случае, если вы не собираетесь говорить о господине Фельсенбурге. Лейтенант, предлагаю вам конную прогулку, только имейте в виду, Коро – строгий и слабоуздый. Справитесь?

– Да. – Ответить по-другому было невозможно.

«Фульгат» извлек из кармана облепленный крошками кусок сахара, и Руппи с удовольствием протянул его коню. Тот взял – знакомство состоялось.

Деревню миновали шагом и молча, эскорт не спеша следовал сзади. За околицей Савиньяк повернул в мокрые луга. Коро с готовностью пристроился рядом, похоже, жеребцы питали друг к другу симпатию.

– Ваше послание к Бруно не попало, – спокойно сообщил маршал. – Офицеры, с которыми вы его передали, оказались довольно-таки осторожны. Когда в армии объявился брат Орест, они обратились к нему за советом. Адрианианец укрепил ваших посланцев в решении молчать и принял письмо на хранение. Фельдмаршал может догадываться о вашем участии в освобождении адмирала цур зее Кальдмеера, но доказательств у него нет, и вряд ли он станет их выискивать, а о суде над Бермессером ему знать неоткуда. Брат Орест полагает ваше присутствие в окружении Бруно весьма желательным. Присоединившись к фельдмаршальской кавалькаде в дороге, вы получите шанс переговорить с адрианианцем прежде, чем Бруно попытается вас выжать досуха.

– Хорошо, – не стал вдаваться в подробности Руппи, – я так и сделаю.

– Фельдмаршал выезжает завтра утром, и вам лучше последовать его примеру. Вас проводят люди полковника Лауэншельда и уже известный вам капитан Уилер.

Учить дриксенского лейтенанта, что врать и врать ли дриксенскому же фельдмаршалу, Савиньяк не собирался, для этого он был слишком умен, а значит, настоящий разговор пока не начался. Руппи погладил холодно принявшего ласку вороного и по примеру фрошера принялся смотреть вдаль, на пестрые рощи, к которым плыл птичий караван. Сколько-то дней назад эти стаи пролетели над елями Фельсенбурга. Руперт подавил совершенно излишнюю грусть. Двадцать третья осень выдавалась, мягко говоря, странной…

На мокрой отаве лежало журавлиное перо. Ничего особенного, но серый мориск резко принял в сторону. Савиньяк свесился с седла и зачем-то поднял упавший с неба сувенир. Левой рукой… Сочетание очень светлых волос с черными глазами у Арно казалось шуткой природы, но Проэмперадор в самом деле напоминал Врага… Папашу Симона это тревожило, Фельсенбург был не столь суеверен.

Руппи не слишком красиво завернул фыркнувшего Коро и осадил перед мордой серого.

– Господин Савиньяк, прошу меня простить, но что вы все-таки желаете мне сказать?

– Довольно много. – Рука в черной перчатке небрежно провела по конской гриве. – Буду откровенен. Встреться мы в Двадцатилетнюю, я бы вас убил. Таких врагов, как вы, возвращать к армии нельзя.

– Даже в обмен на таких, как ваш брат? – Руппи не ерничал, он в самом деле хотел понять.

– Таких, как мои братья – оба, – возвращать соотечественникам следует обязательно, – обрадовал Савиньяк. – Это банальная предусмотрительность на случай обычного поражения в обычной войне. К несчастью, милые традиционные войны сейчас – непозволительная роскошь, поэтому отпускать нужно подобных вам.

– Видимо… – Подобрать слова, которые не звучали бы глупо, было непросто. – Видимо, ваши выводы для меня лестны?

– Для вас – да, для Дриксены – нет. Интересуясь Фридрихом, я интересовался всей кесарией и не обнаружил никого, способного понять то, что понимает Хайнрих. Мало того, вы, то есть дриксы, находитесь в худшем положении, чем гаунау. Их ведет король, в Дриксене – пусто.

– Нужно собрать великих баронов. – А ведь и впрямь нужно, и чем скорее, тем лучше! – Только они вправе решить, может ли Ольгерд стать кесарем, конечно, если малыш еще жив…

– Ваш Ольгерд, даже если он не слабоумен, сейчас ничего не значит. Как и Карл Оллар. У лошади может быть любой плюмаж, лишь бы не подводили поводья.

– Я понимаю, что вы хотите сказать.

– Пока еще нет. Фельсенбург, вам следует смириться с тем, что впереди вас нет ничего, кроме препятствий. Они могут иметь любое обличье – закона, знамени, присяги, родни, старших по званию, по титулу, по возрасту, но это препятствия, и вам их нужно взять. Хотите вы этого или нет, значения не имеет, поскольку, повторяю, кроме вас – некому.

«Некому…» Некому спасать Олафа, некому спасать флот, некому спасать кесарию… Но Олафа вытащить удалось, а флот сейчас не главное. Ветер и звезды, неужели это он, Руперт фок Фельсенбург? Едет конь о конь со странным, куда твой Вальдес, фрошером и соглашается, что есть вещи поважнее, чем флот?!

Уснувший ночью ветер загодя набросал на мертвые травы мертвой листвы. Было тихо и до невозможности ясно, словно сказочный хозяин осени старался сделать безумный разговор проще.

– Почему я, а не Бруно? – спросил Руперт. Прозвучало фальшиво, ведь фельдмаршал однажды уже устранился. Как и бабушка Элиза. Они могли вмешаться, когда им противостоял всего-навсего Фридрих, они могли хотя бы протянуть руку, но Бруно, повязав крахмальную салфетку, ел и говорил о весенней кампании. Все, на что его хватило, – это выделить Олафу конвой и заняться войной, успешно заняться, только победой предательство не загородить…

– Почему не Бруно? – Савиньяк улыбнулся. Адъютант фельдмаршала счел бы эту улыбку оскорблением, но Руппи был наследником Фельсенбургов и будущим братом кесаря. Неизвестно какого. – Подумайте, лейтенант. Вы на это способны.

– Возможно. – Защищать честь дома Зильбершванфлоссе он не станет, это не его честь. – В Гаунау есть Хайнрих, а кто в Талиге? Вы?

– И я тоже. Не скрою, я допустил ряд серьезных ошибок, думая, что впереди меня кто-то есть. Оцени я в свое время происходящее более здраво, Талиг сейчас находился бы в несколько лучшем положении. Вы младше меня, а времени понять, что вы один, у вас нет, поэтому я с вами и говорю. Принц Бруно способен лишь на войну с себе подобными, ваши родные… «Штарквинды и Фельсенбурги» – это воля пожилой женщины, которая не учла слишком многого, чтобы впредь на нее полагаться. Ваша бабушка думала о том, как оттолкнуть Фридриха от трона, и не смотрела по сторонам.

– Дриксен – не только Зильбершванфлоссе, Штарквинды и Фельсенбурги.

– Верно. Я не исключаю, что со временем где-то поднимет голову какой-нибудь шаутбенахт или полковник, но пока слышно лишь «вождя всех варитов». Что стало с вашим адмиралом, вы знаете лучше меня. Он спасает собственную душу, а нужно спасать кесарию, так что заходите на барьер, граф. Если рядом кто-то поскачет, что ж, тем лучше для всех…

– «Дриксен верит своим морякам…» Я моряк, но все Фельсенбурги – неплохие наездники. – Почему он не удивлен, не раздавлен, не возмущен? Почему?! – Только, чтобы брать барьеры, нужен хороший конь…

– Кстати, о коне. Коро – ваш. Бруно вернул не только моего брата, что разумно, но и его мориска, а это благородно, особенно с учетом того, что ваши зильберы явно нуждаются в улучшении породы. Я не могу отплатить равной любезностью: таких, как Кан, – единицы. Таких, как Коро, – десятки, кстати он, подобно всем потомкам Роньяски, очень прыгуч.

– Я не могу принять подарок от талигойского маршала.

– Коро вам дарит виконт Сэ, а пистолеты в ольстрах – презент от адмирала Вальдеса. Пистолеты хорошие, так что лучше бы им дожить до вашей совместной экспедиции.

Не открыть ольстру было невежливо, не открыть ольстру было невозможно. Очень простой, с вороненым стволом, пистолет лег в руку так, словно Руппи знал его с детства.

– Стреляйте, – велел Савиньяк.

Лейтенант сорвал с головы шляпу, подбросил ее левой рукой, выстрелил и попал. Мастер Мартин был бы вне себя от зависти и… от восторга, а дядя Мартин не пожалел бы никаких денег за подобное диво, но такие пистолеты шады чужакам не продают. Значит, Вальдес отдал свои. Вернуть шпагу, подарить пистолеты, поделиться Бермессером и любовью ведьм…

Руппи поднял шляпу тем же способом, что Савиньяк – журавлиное перо. Пуля пробила тулью, но другой шляпы у наследника Фельсенбургов под рукой не имелось.

– Господин Савиньяк, вы не возражаете, если я испытаю еще и лошадь?

– Эномбрэдастрапэ!

– Так говорит Вальдес.

– Мне нравится, как это звучит.

– Мне тоже, – рассмеялся Руппи.

Впереди, у опушки, упавшее дерево повисло на примятых кустах, превратившись в отличный барьер. Мысль о том, что отава прячет кроличьи норы, в голову пришла, но была отброшена. Поваленный ветром ствол – не препятствие, с Бруно придется сложнее, но фельдмаршал, надо думать, еще наблюдает, как ординарцы пакуют салфетки и фруктовые ножи. Фельсенбург подмигнул дырявящему облака солнцу и послал мориска в галоп. Придет время, и он отдарится – оружием, седоземельскими мехами, кораблями, островами, чем-нибудь, чего не будет ни у Арно с братьями, ни у Вальдеса. Возможно, даже свободой. Когда-нибудь, ну а сейчас жаль, что старший Савиньяк слишком Проэмперадор, чтобы прыгать через поваленное дерево, чтобы мчаться наперегонки, ловя убегающее солнце…

Барьер был взят, хоть и не столь безупречно, как хотелось, а перед ужином Руппи с виконтом Сэ устроили отменные скачки. Коро в самом деле был слабоузд, но пресловутую строгость выказывать не спешил и вообще вел себя вполне прилично. За это следовало выпить. Как и за Кана, Вальдеса, бьющие без промаха пистолеты и возвращения, сколько бы их ни было… Ужин едва не перешел в завтрак, все шло просто чудесно, но заявившийся с рассветом «фульгат» сделал утро омерзительным. Руппи не зарычал лишь потому, что зевнул, и поплелся умываться, тем не менее выехали вовремя. Арно проститься не вышел, и Фельсенбург фрошера не осуждал – он себя в такую рань провожать тоже не стал бы.

За дорогой полусонный лейтенант не следил, да и дорога как таковая имелась не везде. Уилер и его парни сворачивали на какие-то тропы, пускали лошадей напрямик через луга, пересекали овраги и ручьи. Если б не солнце, утверждавшее, что они едут на северо-северо-запад, Руппи совсем запутался бы.

Около полудня фрошер осадил коня.

– Успели, – объявил он, кивком указав на всадника, украшавшего собой пригорок неподалеку. – Старый бык сюда еще не добрался.

– Где мы? – потряс головой Руппи.

– Видишь вязы? – «Закатный кот» вытащил фляжку. – За ними, сотнях в четырех бье, не больше, – Мариенбургский тракт и мост через местный лягушатник. С удобствами только здесь и проедешь, а без удобств ваш старикан не скачет, не олешек. Так что самое время за разлуку…

– Разве ты не должен меня передать из рук в руки?

– Упаси Леворукий, – хмыкнул фрошер. – Нас тут не было, вы тут со слугой разъезжаете, ну и заплутали маленько. Вот подорожная.

«Подорожная» уведомляла, что отряд полковника Лауэншельда, гостем которого был путешествующий со слугой Руперт фок Фельсенбург, находится на территории Талига с разрешения Проэмперадора Севера и Северо-Запада. То, что означенного фок Фельсенбурга гаунау увидели уже в Талиге, из бумаги никоим образом не вытекало. Второе письмо, запечатанное «предвещавшим погоню» оленем, Руперт, как оказалось, любезно взялся передать Бруно из рук в руки.

Любезность удалось оказать отнюдь не сразу, так что лейтенант успел изучить пресловутый лягушатник во всех подробностях. Первым чувством, обуявшим наследника Фельсенбургов при виде родных рейтар, была жгучая обида за впустую загубленный час сна. За обидой пришла трусость: из-под фрошерского моста бабушка Элиза казалась предпочтительней фельдмаршала, пусть и не получившего уведомления о спасении Олафа. И все же Руппи, подав знак папаше Симону, тронул шенкелем встопорщившегося при виде чужих лошадей мориска. Рейтары на подъездах к мосту дружно осадили коней. Подвоха от выехавшей навстречу пары они не ждали, но порядок есть порядок. Лейтенант поднес руку к шляпе.

– Граф фок Фельсенбург к принцу Бруно.

Трудно сказать, поверили ли ему сразу, но к командиру конвоя проводили незамедлительно. Дальше пошло проще, так как конвойной ротой командовал капитан. В прошлом году он состоял при генерале Рейфере, том самом, что не чурался Кальдмеера и не стеснялся открыто говорить о столичной мрази. Офицеров Рейфер подбирал себе под стать, не прошло и десяти минут, а Руппи уже созерцал фельдмаршала, вылезшего для такого случая из своей знаменитой двуколки.

– Значит, – решил тот, разминая затекшие от долгого сидения ноги, – вы предпочли морю горы. Неудивительно, что вас не смогли найти.

– Отчего же, – улыбнулся Руппи. – В Шеке, у Старых Боен, им повезло.

– Своеобразное везение, – заметил фельдмаршал. – Вы знаете, кто на вас напал?

– Обычные разбойники, но нанимал их дворецкий Марге.

– Запоздалая новость… Теперь она ничего не изменит.

– Я понимаю, – с умным видом изрек Руппи.

– Вы меня удивили. Не думал, что вы покинете господина Кальдмеера.

– Так получилось, – буркнул Фельсенбург, вспоминая толстенную книгу и дергающуюся щеку. – Да будет к нему милостив Создатель.

– Кто-то к Кальдмееру явно милостив… И хорошо, что не вы. Мы с вами еще поговорим, но позже, мне требуется кое-что обдумать. Вы проявили удивительное благоразумие, однако сотен пять молодых шалопаев, не считая полковников и генералов, рвутся в драку и не желают понять, что нам сейчас не до Талига, тем более что Савиньяки – трудная добыча. Вы их видели?

– Я более или менее знаю младшего. Виконта Сэ.

– Вы с ним разминулись, я вернул виконта брату. Надеюсь, в Штарквинд вы написали?

– Нет.

– Зря. Ваше отсутствие истолковали превратно, впрочем, теперь это значения не имеет. Вы знаете, чем кончили мои двоюродные племянник с племянницей?

– Да, – быстро сказал Руперт. Выслушивать еще раз про Гудрун было выше его сил. – Я оказался у вас в том числе и поэтому.

– Хайнрих хочет втравить меня в свару с Марге. – Бруно брюзгливо выпятил губу. – Перемирие с фрошерами, посредничество в переговорах, ваше возвращение… Медведь меняет союзников, и его можно понять. Фрошеры скоро отряхнутся, но сперва Жирный проглотит Кадану и как бы не Штарквинд.

– Что?! – не поверил собственным ушам Руппи.

– Вашей бабке с Марге не по пути. Если Марге пустит корни в Дриксене, Штарквинд отойдет от кесарии, и дорога ему одна – под медвежью лапу. Ладно, хватит об этом. Я хочу ужинать в Гронау, а вы подумайте над письмом. Не желаете писать бабке и матери, напишите отцу, что вы у меня.

О том, что «милый Руппи» наконец-то стал ценным заложником, троюродный дед не сказал, но этого не понял бы разве что поэт Понси. Руперт вежливо улыбнулся и помог главе дома Зильбершванфлоссе влезть в двуколку. Сытая гнедая пара зашагала меж дуплистых, медных от осени вязов. Руппи на своем мориске поехал рядом, пристав к группе порученцев, среди которых обнаружилось несколько памятных с прошлой осени физиономий. Искать брата Ореста лейтенант не собирался, ведь они никак не могли быть знакомы. Другое дело, если адрианианец захочет увидеть наследника Фельсенбургов… Вполне законное желание для нового духовника фельдмаршала, к слову сказать.

Брат Орест появляться не спешил, зато в распоряжении Руппи вновь оказался капитан Рауф. Это было неплохо, хотя некоторые сложности здесь имелись. Командир роты конвоя всегда в состоянии рассказать немало любопытного, но, если спрашиваешь ты, могут спросить и тебя. Откровенничать с рейтаром Фельсенбург возможным не считал, врать было и противно, и чревато дальнейшими осложнениями, однако Рауфа, на счастье Руппи, больше всего занимал мориск.

– Ничего себе мальчишка! – Капитан попытался потрепать Коро по шее, тот в ответ недвусмысленно прижал уши. – Уродился же… Сколько?

– Не знаю, подарок.

– Хорошо быть Фельсенбургом!

– Иногда… – засмеялся Руппи. – Ты на Мельниковом дрался?

– У Трех Курганов, что ли? Куда б я делся?.. Сейчас расскажу, только своих красавцев проверю, а может, ты со мной?

– Поехали.

Эскорт спускался в неглубокую лощину, по дну которой полз медленный ручей. По воде вовсю плясали солнечные зайчики, а пологие склоны покрывали полуоблетевшие кусты шиповника, сплошь усыпанные похожими на сердолики плодами.

– Было б посуше, – посетовал Рауф, – лучше места для перекуса не найти.

– Оголодал?

– Не отказался бы что-нибудь слопать… Ладно, не помру. Забыл спросить, адмирал цур зее как?

– Хочу надеяться на лучшее.

– Так это не ты его?!

– Все, что мог, я сделал. Этого было мало. – Разговор выворачивал не туда, и Руппи быстро сменил тему: – А где твой? Или ты не при Рейфере теперь?

– Не при нем, но у него. Мне после баталии роту дали, а потом у нас еще одно веселье вышло, вернее даже два. Не слышал?

– Откуда?

– Ну, про Эйнрехт-то знаешь?

– Конечно, – кивнул Руппи, понимая, что от этого знания ему не отвязаться никогда. Даже отправив Марге вслед за Бермессером. – Мерзкое дело.

– Мерзкое… Мы ведь тут думали: всё, еще немного, и додавим фрошеров, как бы голубчики ни упирались. Потом Савиньяк-младший с юга пришел, но мы и его разделали бы… Совсем было приготовились, а тут новости косяком пошли: сначала о смерти кесаря, потом – про регента с принцессой. Ну, старик, не будь дурак, и двинул наш корпус на север, к Бохольту. Думали, осторожничает, за ним такое водится, только вышло совсем иначе. Про китовников тебе рассказали уже?

– Да.

– Вот в Бохольте мы с ними в первый раз и встретились. Сперва думали, раз они уже здесь, значит, из Эйнрехта вышли давно и к тамошним пакостям отношения не имеют, да и фок Греслау – генерал серьезный, известный… Тут-то Рейфера и подловили; за разговорами и посиделками два дня прошло, и вся наша пехота китанулась. Вся. Представляешь?! Хвала Создателю, хоть на рейтар эта дурь почти не действует, всего шесть десятков переметнулись. До сих пор не пойму, в чем тут дело, ну не лошади же помогли?! А как ублюдки расправились с теми, кто присяге верен остался и к ним в лапы попал! Веришь, своих же заживо на куски рубили, а потом эти куски на пиках по всему лагерю таскали… Помнишь Руди, высокий такой? Смешливый?

– Помню.

– Отсмеялся… Заживо четвертовали и руки-ноги-голову нашему прислали. В полковом знамени… Мешок из него сшили, из Лебедя кесарского! Это они зря, мы рубить тоже обучены, и уж всяко лучше пехоты!

– Что было дальше? – чужим голосом спросил Руппи. Превращенное в мясницкий мешок боевое знамя… Гудрун тоже была знаменем, гвардейской богиней, за которую и во имя которой бросились бы в любой бой. Так казалось еще весной… Всей Дриксене.

– Мы, понятное дело, на прорыв пошли. – Удовольствия от рассказа Рауф явно не получал. – Выдраться-то выдрались, а дальше толком и не понимаем ни куда идти, ни что делать. Генерал, на что уж ко всему привычный, и тот поначалу растерялся. Пятимся, что твои раки, а фок Греслау за нами топает. Кавалерии у него, почитай, и нет, догнать не может, но фельдмаршалу такой подарочек на хвосте волочь – в своей глупости расписаться. Короче, вильнули мы и повели гадов в Марагону, а как они с марагами у старого Франциск-Вельде сцепились, тут мы с ними и посчитались за все. Жаль только, Греслау, тварь такая, не нам достался, фрошер его прикончил. Занятный, кстати, парень – не старше нас с тобой, а уже полковник. И держится, будто ему все сорок…

– Придд? – на всякий случай уточнил Руппи. – Высокий, светлоглазый такой?

– Он. Конь у него хорош, не хуже твоего. Слушай, я тут по случаю кобылу зильберскую прикупил. Ты, как она в охоту войдет, своего не одолжишь? Не за здорово живешь, само собой!

– Врезать бы тебе, – мечтательно произнес Руппи. – Или вызвать? Ты за кого меня принимаешь? За барышника?!

Длинная, будто змея-прабабушка, лощина показала наконец хвост. Или глотку, смотря откуда глядеть. Первые всадники уже поравнялись со здоровенной, измученной собственными ягодами рябиной, последним до мученицы было рысить и рысить вдоль болотистого ручья. Рауф, подобрав еще не рожденному полумориску имя, развеселился и теперь рассказывал о дроздах-рябинниках, способных отогнать от своих гнезд не только ворон, но и не думающих покушаться на птенцов людей. Руппи вполуха слушал, имея наготове байку про надоедливую кошку. То, что рано или поздно, так или иначе, но Бруно станет известно про эйнрехтскую авантюру, Фельсенбург не сомневался, но вот о Бермессере фельдмаршал сможет узнать лишь от Олафа, если тот проболтается… Простите, не проболтается, скажет правду, сколь бы горька та ни была. Не то чтобы лейтенант боялся правды, просто сейчас она пришлась бы не ко времени. Будь тут отец Луциан, Руппи признался бы ему во всем, но агарисец остался в сбесившейся столице – очень может быть, потому, что не сумел защитить свой родной город…

– Надо же, – прервал свою болтовню Рауф, – фок Плютт собственной персоной. И что человеку на месте не сидится?

– Плютт? – переспросил, проверяя себя, Руппи. – Левый фланг Мельникова луга… В смысле Половинный курган?

– Он, – кивнул капитан. – Надо думать, без Бруно с Конником, то бишь с Хеллештерном, поцапался и решил первым доложить.

– Фу, – наморщил нос Руппи.

– Ну, генерал он из лучших и человек неплохой, только уж больно Конника не жалует… Ага… Вернегеродцы с ним. Точно, поцапались! Плютт на них давно глаз положил, с их полковником они соседи, тот и рад бы под земляка пойти, а Хеллештерн уперся.

– Я бы на них поглядел, – бросил заинтригованный Руппи и выслал мориска вперед.

Презент Леворукого передернул ушами и, убыстряясь, двинулся вдоль топкого бережка навстречу вдвойне чужим лошадям. Лейтенант не удивился бы, узнав, что побывавший в бою жеребец уразумел: враги носят каски с лебедями. В планы Фельсенбурга таранить вернегеродцев никоим образом не входило, и он, поравнявшись с умудрившимся найтись именно сейчас братом Орестом, натянул повод, стараясь держаться ближе к ручью. Адрианианец быстро поднял и опустил глаза, давая понять, что знакомство до поры до времени лучше скрыть. Руппи едва заметно кивнул и уставился на статного моложавого генерала и троих сопровождавших его полковников.

Недоброжелатели Хеллештерна, если это были они, все в парадных мундирах, чопорно восседали на своих зильберах; по обе стороны от начальства истуканами застыли драгуны конвоя, а позади в красивом строю встали рейтары. Ябедничать герой Трех Курганов собирался с размахом, и приведенный, вернее, уведенный им полк загородил выход из лощины. Бруно, которому успели донести о демарше, уже пересел из двуколки на хорошо упитанного жеребца и теперь находился во главе кавалькады. До заявления претензии оставались считаные мгновения, и Руппи, дабы не вылезти на авансцену, заставил свой подарочек остановиться, что тот и сделал, пусть и безо всякого удовольствия.

– В чем дело, Плютт? – Лица фельдмаршала Руппи не видел, но голос был умеренно раздраженным. – Что это за представление?

Фок Плютт поднял руку к синей с белым пером шляпе и тут же опустил, словно шляпа была крапивной.

– Господин Зильбершванфлоссе, – отчеканил он, – вы арестованы за предательство интересов Дриксены и сговор с врагами кесарии. Предлагаю вам призвать свой конвой не оказывать сопротивления и не лить дриксенскую кровь.

Спина фельдмаршала чуть заметно напряглась, но голос звучал спокойно.

– Плютт, я не расслышал ответ. Я, кажется, вас спросил, что это за представление.

– Сударь, если вы собираетесь тянуть время, пока не подтянется отставший полк охраны, вы просчитались. Мы не намерены ждать и второй и последний раз предлагаем…

Они в самом деле хотели обойтись без крови и явно не ждали, что старик примет бой. Еще бы… Удачно выбранное место, полк рейтар, а может, и не только рейтар, полковников-то трое. Выдвинувшийся в первый ряд Рауф оглянулся на фельдмаршала, но тот молчал: то ли искал выход, то ли растерялся, то ли подбирал отвратительные любому мужчине слова. Взявшие Бруно в полукольцо вояки вертели головами, ожидая приказа, но их командиры, в свою очередь, ждали команды Плютта, а тот не спешил. Может, давал старику время, а, может, собирался с силами сам. Бесноватый на его месте уже пер бы лосем, но этот Плютт, похоже, просто хотел бить фрошеров. Ну и немного – командовать армией.

– У вас остается минута.

– Я вас не слышу.

Фельдмаршальский зильбер махнул хвостом, с рябины фейерверком прыснули те самые дрозды. Мгновения текли, на Руппи никто внимания не обращал, тихо вытащить из ольстры пистолет было совсем не трудно. Люди Бруно и люди Плютта, дриксы и… дриксы, кто ерзал в седле, кто каменел неудачным монументом. Фельсенбург прямо-таки чувствовал неготовность к драке и мятежников, и конвоя. Ну да, они не отбивали заключенных, и у Двух Китов они тоже не плясали. Значит, «впереди нет ничего, кроме препятствий», да, Леворукий? Ты прав – и вот он, первый барьер…

Руппи тронул мориска, протискиваясь в первый ряд, под копытом чавкнуло, но все вокруг считали секунды и играли в гляделки. Кроме Фельсенбурга. Вот и хорошо. Лейтенант дал Коро шенкелей за мгновение до того, как у генерала-заговорщика лопнуло терпение. Вперед!

Дождавшийся драки мориск срывается в галоп. До Плютта рукой подать, не промахнешься. Выстрел, отдача вздергивает руку, отброшенный пистолет, выхваченный клинок. Рядом гремит еще выстрел, краем глаза Фельсенбург замечает еще кого-то, выскочившего следом. Отлично! А мятежник уже валится наземь, рывок повода, мориск забирает вправо, и удар шпаги достается полковнику, только ухватившемуся за эфес. Поздно! Голодная сталь вспарывает синий бок, и сразу же – рубящий удар. Справа налево, по лицу; генеральский адъютант заливается кровью. Теперь вот этого – палаш падает из разрубленной руки, совсем рядом ошалевшие от боли и недоумения глаза. И вот эти собирались…?!

Шум позади. Бруно требует арестовать мятежников, ему вторит очнувшаяся труба. Лязгает и звенит железо. Откуда-то возникает брат Орест, с отменной легкостью орудующий тяжелым кирасирским палашом. Рауф – вот кто выскочил вслед за Руппи – бьет эфесом по башке впавшего в ступор второго полковника, и тот рушится взорванной башней.

– Вперед!.. Взять!

– Пли!

Опомнились, голубчики, и те, и эти… Хоть и не до конца: рейтары Плютта в машущей железом, рычащей и ржущей куче сейчас больше мешают друг другу, и все равно для троих многовато… Ничего! Ослабить повод, дать волю мориску. Конь отбивает задом, заливисто ржет, он доволен. Руппи тоже доволен, особенно вот этим… белобрысым. Прямиком в закат рванул. Что творится вокруг, непонятно, но стреляют теперь везде. Проснулись… Сони, суслики, сурки, кроты! Бруно, надо думать, уже в тылу, а мы потанцуем!

Ржет и вьется вьюном дареный конь, клинок ловит солнце и смывает его кровью, синие мундиры, перекошенные лица, ругань. И все равно весело, танец длится, становясь все быстрей, все неистовей пахнет кровью и дымом. Осенью пахнет. Кого-то рубануть, кого-то сбить лошадиной грудью, пригнуться, пропустив над собой чужой палаш, ударить… Это на дуэли не бьют в спину!

– Фельсенбург! Стойте!!!

– Шварцготвотрум! Чего тебе…

– Брат Рот… перт, успокойтесь. Кончено. Подошел Ландхутский полк.

Полк охраны всего-навсего уравнивает силы, но главари мятежников валяются в бурой траве, и это решает дело. Приведенные Плюттом кавалеристы, оставшись без начальства, биться до конца не желают. Ну и кошки с ними, главное сделано.

– Спасибо, дружище. – Руппи благодарно потрепал мориска по шее, и тот в ответ благодушно фыркнул. Начало взаимному уважению было положено.

– Лейтенант Фельсенбург… Вас просит фельдмаршал.

Суматоха, беготня, отводят разоруженных, оказывают помощь раненым. Интересно, куда делся Рауф? Жалко будет, если погиб… И пистолет жалко, нужно обязательно отыскать.

– Господин фельдмаршал, прибыл по вашему приказу.

– Оказывается, вы умеете выполнять приказы? – Внимательный, с некоторым подозрением взгляд. – Определенно Ринге может считать вас своей удачей, клинком вы владеете лучше всех известных мне молодых людей. Продержаться против дюжины не самых дурных солдат и уложить чуть ли не половину – это искусство.

Чтобы скромно промолчать, Руппи не хватило еще пары покойников. Или хотя бы одного. Нерастраченная шалая злость взмахнула крыльями и нахально заявила в лицо фельдмаршалу:

– Увезти адмирала цур зее было трудней.