Глава 8
Талиг. Оллария
400 год К. С. Ночь на 12-й день Осенних Молний
1
Лесенка кончилась, и Салиган отступил в сторону, давая возможность оценить воронью башку с разинутым клювом. Как на трактирах! Кулаки Робера сжались сами собой. Иноходец понимал и то, что злиться не время, и то, что дукс-маркиз на благоговение не способен, только за испакощенной дверью некогда ждала счастья похожая на Катари святая, которой Сэц-Ариж носил лилии.
– Салиган, – хрипло бросил Иноходец, – неужели вам нравится… уродовать?
– Лучше объясните, что значат эти птицы, – Валме ловко взял Эпинэ под руку, не хватало только пса на алой ленточке и кудряшек. – При Альдо было так просто и незатейливо, теперь же я просто теряюсь!
– Новые символы интригуют, – Алва был сама безучастность, – но давайте по порядку. Соберано Алваро в этот уголок вложил немало, надеюсь, Рамон, ты хотя бы сопоставим.
– Я тоже прилагал, – осклабился Салиган. – Усилия и не только. Между прочим, дукс обладает правом навещать коллег в любое время дня и ночи, и некоторые этим правом пользуются. Я принимаю их здесь. Прошу. Валтазар скоро будет.
Фамильный особняк маркиза, по слухам, являл собой смесь помойки и мародерского логова, свежесотворенную в доме Рокэ помойку Иноходец оценить успел, сейчас дошло и до склада добычи. Жан-Поль Салиг, отринув аристократическое прошлое, отнюдь не утратил прежней хватки, превратив островок памяти в нечто несусветное.
Октавия то ли пропала, то ли спряталась за шпалерой, когда-то добытой Альдо для урготской невесты. Гигантских ласточек, резвящихся средь розовых и золотых кочанов, частично заслоняли здоровенные вазы. К валтазаровой четверке прибавилась дворцовая «гальтарская» бронза и разукрашенная зеленой и розовой эмалью собственность Манриков. Под стать им были и разлапистые подсвечники, грозящие вызолоченными пальцами не испакощенному по причине высоты потолку. Вдоль стен выстроился выводок розовых пуфов, а в углу расселась мамаша-софа, к которой красноречиво тянулась крупная, опять-таки золоченая дама, непристойным образом оседлавшая часы.
– Очаровательно, – Алва коснулся розовеющего атласа, – и как гармонично!
– Я старался, – скромно признался маркиз, – но мысль сего пантеона по большому счету украдена у виконта.
– Даже так?
– Ты просто не видел моего пуза, – объяснил Ворону успевший сесть Марсель. – Оно было на пуговицах и осталось в посольстве; покойному анаксу очень нравилось.
– Значит, – Алва тоже присел, – пузо, будучи предоставлено самому себе, размножается и видоизменяется, но своей сути не меняет. Вернее, своей сути не меняют те, кого с его помощью ловят.
– О да! Подманить много о себе полагающего петуха, дав ему повод для насмешек над поваром…
– …подставить кастрюлю и посолить…
– Отличная тактика, даже не будь Валтазара…
– …можно спасти… если… доверите секрет…
– …посольство… нынче… Свободный дом…
Салиган, Валме и Рокэ то ли обсуждали что-то нужное, то ли просто болтали в ожидании призрака. Робер сперва пытался слушать, потом – хотя бы не видеть забившую храм разномастную пошлятину. Катарина, вернувшись в свои бывшие комнаты, радовалась, что их не узнать. С Рокэ тоже сталось бы радоваться, это графиню Савиньяк при виде надорских вепрей трясло.
– …захватили посольский квартал…
– …одинокая крыса имеет больше шансов…
– Крыса? Какая крыса…
– Это метафора, – объясняет Валме. – Согласен, она бестактна, но вы вроде бы не следили за разговором.
– Не следил. – По большому счету Салиган и вселился-то не к Алве, и лучше он, чем пустота в чужих цветах, в цветах убийцы Катари…
– Мои коллеги, – влез со своей улыбочкой дукс, – устроились в посольском квартале, благо он огорожен. Со свободным городом един только я!
– Тебе не впервой…
– Да, я всегда стремился к свободе и покою…
– …покоям…
– …еще не видел столь непристойных стрелок…
– …память… о конхессере Гамбрине…
Надо пересесть на упертую из королевской музыкальной софу и попытаться заснуть. Пусть Ворон с Валме потрошат привидение сами, Иноходцы в гончие сроду не годились. Скоро придется бегать, мерзнуть, может быть – драться, а сейчас делать нечего. Во время мятежа, маршальства, проэмперадорства он засыпал в седле, на любых скамейках, чуть ли не на ходу, это сорочье гнездо ничуть не хуже. Лилий здесь больше нет, некому их носить и некуда, Сэц-Ариж так и не встретился со своей рыженькой, сестра вернулась в родную Ариго, а девочка с иконы?
– Раймон, – он спросит, не может не спросить! – Где Катари? Пусть без сапфиров, только скажите, где?
Салиган заржал, Алва улыбнулся.
– Там же, где и была, полагаю.
– Да, – подтвердил данарий, шаря рукой по стене – я ее не только не украл, но и не обокрал. Наверное, я все больше и больше полагаю себя наследником и преемником, это придает смысл. О… Вот же оно!
Щелкнуло. Целившая Роберу в глаз ласточка поползла вверх вместе с розами. Шпалера поднималась рывками, на манер театрального занавеса, открывая иконостас, сперва показавшийся Роберу прежним. Возможно, он и был прежним – Эпинэ помнил лишь сестру, то есть Октавию, но она исчезла, а утро стало вечером. Иноходец не мог оторвать взгляда от распахнутого в закат окна, на котором расположились четыре трехцветные кошки. Звери даже не щерились, просто смотрели холодно и всезнающе.
– Мне всегда казалось, – задумчиво объяснил Алва, – что они ждут мародеров. Соберано Алваро не исключал, что сюда явятся друзья Алисы, но прятал он сапфиры или Октавию, не скажу, настолько дружны мы не были. Хотите ее увидеть?
– Нет! – выкрикнул Иноходец и торопливо объяснил: – Сейчас тут… ей не место.
– Сейчас тут место не ей, – согласился Ворон. – Маэстро Гатчи манил весенними снами не хуже, чем маэстро Гроссфихтенбаум предвещает ужасы. Будет жаль, если сгинет и последняя копия.
– А нельзя, – есть глупости, которые невозможно не сказать, – нельзя ее забрать?
– Надо спросить Констанса, – зевнул Салиган, – он, помнится, уволок из Левкры здоровенную мозаику с ангелами, которые прежде были духами нечистыми. Не в том смысле, что я, а по-эсператистски. Впрочем, первыми тащить, что плохо лежит, принялись именно эсператисты, причем напропалую. Они и сейчас так – объявят нечистью, отрекутся и ну обворовывать, так что ты, пригрев сынка Мирабеллы, свои стулья прямо-таки обрек.
– Я обрек лошадь и женщину, – Алва смотрел на часы и только на часы, – но расспросить Капуль-Гизайля всяко не помешает. Впрочем, сейчас он недосягаем, зато у нас остается минут пять на ворон.
2
Заговорить при Эпинэ о Моро и тут же перевести взгляд на гайифскую непристойность, а разговор – на птиц… Первое было вопиющей бестактностью, второе и третье – напротив, тактичностью, хотя, возможно, Рокэ в самом деле ждал полуночи и Валтазара. Марсель сунул руку в карман и убедился, что прихваченные на всякий случай карточки на месте. Зазря свозить их в Кагету и обратно было бы обидно, но Валтазар отыскался, и виконт сам удивился собственной радости. Все-таки постоянные потери утомляют и способствуют возлюблению не только потерявшихся, но и тех, кто еще рядом.
– В самом деле, Салиган, – Эпинэ с вымученной улыбкой смотрел на довольного жизнью полухозяина, – откуда эти твари?
– От меня, – свободный дукс слегка поклонился, – правда, это недоказуемо. Сейчас за отцовство бьются Кракл и Феншо. Будете делать ставки – ставьте на мужа Людовины, Краклиху не обойдешь.
– В любом случае вороны у них вышли лучше обвинений. – Алва отвернулся от гайифского наследства, но как-то странно, словно что-то нашел или понял. – Они вполне узнаваемы, и даже без чешуи.
– Главное, – Салиган выбрал из множество перхотинок на рукаве опаснейшую и тщательно смахнул, – они без прошлого. Мы бились над символом Данарии неделю, и все бы ничего, но покойный Фанч-Джаррик предложил во избежание тайных сговоров принять закон о нерасхождении Дуксии до принятия решения, кое почитается важным.
– Это о воронах? – не понял Иноходец.
– Фанч-Джаррик скончался? – приподнял бровь Рокэ. – От чего?
– От каменюк с крыши. Вышло забавно, потому что он сам их и придумал, хотя большинству понравилось. Мне – нет, но у меня есть мозги, а они с падающими булыжниками сочетаются плохо.
– Вы что-то строите? – Эпинэ уже ничего не понимал, да и сам Марсель чувствовал себя почти Иноходцем. – Где?
– Они ничего не строят, – успокоил Алва. – Они забивают осужденных камнями, что позволяет сэкономить на палаче.
– Не забиваем, – замотал патлами Салиган. – Врага ставят под бывшим королевским балконом и опрокидывают на него столько-то порций булыжников. Сперва предполагались кирпичи, но они бьются, а это расточительство.
– О да, – пробормотал оценивший и обалдевший Марсель, – булыжники можно использовать многократно. А что делают с уцелевшими?
– В теории должны отпускать, но на практике такового не случалось. Вообще это похоже на жульничество, я был против.
– Бакра явно честнее, – заметил Ворон, а Эпинэ вскочил, поймал взгляд Алвы и почти упал назад. Марсель даже не дернулся, но внутренний трус забился в конвульсиях. Он уже видел небо, балкон с кованой кружевной решеткой и на перилах – полные булыжников носилки. Такие, как в Валмоне на кухонном дворе, когда папеньке захотелось погреб похолоднее.
– А что-нибудь кроме камней вы используете? – на всякий случай уточнил Марсель, чувствуя, что ему просто необходим Котик.
– Данар, – поморщился Салиган, – не подлежащих помилованию топят.
– А кто не подлежит?
– Это всякий раз решается по-новому, последней была теща Лаптона.
– За что?! – на сей раз Иноходец не просто вскочил, он остался стоять и в придачу рванул воротник. – Лэйе Астрапэ, она же…
– Ага! – фыркнул Салиган, – небось вспомнили, что Одетта показала на тогда еще графиню Рокслей?
– Не она одна! Лаптон был должен…
– Лаптон? Должен? Вы это всерьез? Впрочем, толстуху утопили не столько из-за Дженнифер, сколько из-за Катарины. Одетта явилась в Ружский и закатила отменный скандал, большинство дуксов получило немалое удовольствие, но увы! За публичное восхваление Олларов, Раканов, олларианства и эсператизма положен Данар, так что содранная с Дженнифер накладка, она ее в самом деле носит, уже ничего не решала.
– Рамон, – негромко окликнул Рокэ, – чего добивалась госпожа Мэтьюз?
– Отмены декрета о шлюхах. В память Катарины Ариго девицы легкого поведения обязаны выходить на промысел либо с алой перевязью, либо в венках из поддельных гиацинтов. Дженнифер настаивала еще и на том, чтобы шлюхи высветляли волосы, но это било по Людовине Кракл, вот и не выгорело.
– Одетта Мэтьюз… – Эпинэ зачем-то растирал руку. – Сестра взяла ее к себе… Когда вернулась… Ее и Дженнифер. Катари не хотела, чтобы их… затоптали… не успевшие перебежать к Альдо. Значит, Одетта… защищала королеву, а ее саму – никто. Рамон, неужели вы…
– Я – подонок, – огрызнулся маркиз, – этого довольно, чтобы не спасать старых дур! Вы спрашивали про ворон. Они были лучшим из того, что осталось. Тварей почище уже расхватали, а свободные данарии, во-первых, не могут повторять аристократов и клириков, а во-вторых, должны удостоверить свою свободность и живучесть. Не сбеги крысы, у них был бы шанс на победу, хотя крылья влекут даже дуксов, а стая ворон в состоянии забить сокола.
– Стая… – повторил Эпинэ. – Стая может… Но Дженнифер я убью.
– В другой раз, – отрезал Рокэ, однако прервали спор похабные часы, как по заказу разразившиеся памятной по Кагете музычкой. «Ах мой сю-юсь, – выстанывало золоченое неприличие, – ах мой сладостный сю-юсь…»
Баата мог не выкупать у казарона его трофей и не сбрасывать в пропасть.
3
Капустные розы на шпалере пошли волнами, пахнуло тухлой вербеной, и виконт увидел своего призрачного сообщника. Как и прежде, Валтазар начал с обхода ваз, и Марсель слегка перевел дух, чуть ли не с нежностью наблюдая, как призрак по очереди сливается со своими любимицами. Святой отец никогда не делал меж ними различия, но истинная любовь отнюдь не исключает любовниц – после нохских ваз настал черед зелено-розовых, так что Альдо со своим фальшивым гальтарством проиграл даже тут. Марсель покосился на неподвижного Эпинэ и шагнул к Валтазару.
– Доброй ночи, святой отец, – дружески поздоровался виконт, раскладывая карточки, – рад, что у вас все в порядке. Не поговорить ли нам?
Ответ был краток и странен.
– В.О.Н. – отрезал призрак.
– Что-что? – почти растерялся бывший посол. – Вы меня узнаете?
– В.О.Н. – повторил Валтазар и уточнил: – Л.Ж.Е.Ц.И.О.С.К.В.Е.Р.Н.И.Т.Е.Л.Ь.
– Голословно. – Странное это чувство, когда сразу и обижаешься, и приходишь в себя! – Хотелось бы подробностей.
– Т.Ы.П.Р.И.С.В.О.И.Л.Р.А.М.У, – предъявил первую претензию неисправимый стяжатель, и Марсель придвинулся поближе, желая испить чашу обвинений до конца. Намолчавшийся Валтазар выплескивал наболевшее со страстью обманутой жены. Негодующе-прозрачный палец тыкал в карточки, в ноздри лез крепчающий с каждым словом аромат, но виконт его почти не замечал, будучи зачарован логикой, перед которой склонились бы даже матерьялисты! Призрак принадлежал вазам, вазы удерживали его в этом мире, без них он был ничто, вернее, он бы просто не был, однако Валтазар ощущал себя не рабом чудовищных горшков, но хозяином! Мало того, покойный хапуга считал своим все, что Салиган сволок в злополучную церковь, и при этом он догадался увязать свое благоденствие с дуксией!
– Д.А.Н.А.Р.И.Я.Б.О.Г.О.У.Г.О.Д.Н.А, – вещал призрак, – А.В.С.Е.Е.Я.В.Р.А.Г.И.Е.Р.Е.Т.И.К.И.
– Прошлый раз еретиками были те, – холодно напомнил Марсель, – кто жег Ноху. Ты сам говорил.
– Н.О.Х.У.О.С.К.В.Е.Р.Н.И.Л.И.
Валме внутренне подобрался, однако Валтазар не случайно достиг высоких церковных степеней, не было такого поджога и такого погрома, которых бы он не оправдал, если это шло ему на пользу. Разгром Нохи обернулся явлением дукса Салига, спасшего вазы и водворившего их в свою уютную резиденцию, значит, Ноху надо было сжечь, а дукса – восславить.
– Д.А.Н.А.Р.И.И.Н.Е.С.У.Т.И.С.К.У.П.Л.Е.Н.И.Е, – поучал святой подхалим. – Д.У.К.С.Ж.А.Н.П.О.Л.Ь.П.О.С.Л.А.Н.С.В.Ы.Ш.Е.А.Т.Ы.Е.Р.Е.Т.И.К.Г.Д.Е.Р.А.М.А.
– Дарама? – не понял все-таки подошедший Эпинэ. – При чем тут она?
– Рама, – как мог беззаботно объяснил Марсель сгрудившимся у него за спиной соратникам, – от портрета, который не доехал до Ургота. Я о ней забыл.
– Печально, – Алва сгреб карточки и сунул в «гальтарскую» вазу. – Рамон, тебя не затруднит украсть для святого отца что-нибудь подходящее?
Лишенный слова призрак закивал головой и сунул в нос людям два пальца, которые тут же сменились тремя.
– Он хочет три рамы, – перевел Марсель, борясь с желанием выволочь из этой кладовки Эпинэ и хотя бы слегка напоить.
– Он получит одну, – до жути ровным голосом сообщил Рокэ. – Если заслужит. В противном случае вся эта дрянь на Весенний Излом отправится в огонь. Вместе с дуксией. Рамон, ты понял, сколько у тебя времени?
– Да, Монсеньор, – отчеканил Салиган. – Ваше приказание будет выполнено.
Алва равнодушно кивнул, призрачная фигура мелко затряслась и стремительно расплылась туманом, затопив ближайшие горшки. Вербеновая вонь, к которой Марсель успел принюхаться, разбавилась чем-то рыбным, но затем туман вновь собрался в Валтазара, хоть и потускневшего.
– Видимо, – Ворон что-то бросил, и Марсель, уподобившись Котику, это «что-то» поймал, – призракам ведомы обмороки. Рамон, капитан Валме, у вас четверть часа, чтобы решить, будет ли от этой сущности польза. Эпинэ, со мной.
На всякий случай Марсель задержал дыхание, но второй раз Валтазар чувств не лишился. Напротив, он их проявил – прозрачная физиономия изобразила умильное счастье, а рука поднялась в благостном пастырском жесте. В спину Рокэ уже били – Марсель и хотел бы забыть стертые дырой шрамы, да не выходило – но благословение из-за угла было едва ли не гаже. Для успокоения виконт перевел взгляд на пойманный предмет и от восторга присвистнул. Это были те самые карточки, что на его глазах только что были брошены в вазу, но скрученные и перетянутые золотым шнурком.
– Когда мы познакомились, – шепнул Салиган, – Рокэ не понимал, зачем нужны манжеты.
– А когда познакомились мы, – в тон откликнулся Валме, – я не понимал, зачем нужен я. Берите карточки, вы ниспосланы свыше, вам и спрашивать.
