Глава 4
Талиг. Лаик Талиг. Лумель
400 год К.С. 10-й день Осенних Молний
1
Котик где-то в мокрых полях пас Робера, и Марсель чувствовал себя бездельником. Сытым, отоспавшимся, сухим и оттого слегка раздраженным. Кем себя чувствовал Алва, виконт не представлял, но мерзавец читал. Дидериха!
– Рокэ, – не вытерпел Валме, – возвышенность в старикашке ты обнаружил еще до Фельпа, больше там ничего нет.
– Есть, – не согласился Алва, – глупость, настырность и обстоятельность.
– Это да, – Марсель закинул ногу на ногу. – Тебе так не хватает головной боли, что ты ищешь ей замену?
– Не я – ты. И не головной боли, а Готти.
– Пожалуй. Когда под столом собака, бездельником себя не чувствуешь, а я в последний год стал таким ответственным. Будь на твоем месте покойный Вейзель, он бы оценил. Так зачем тебе Дидерих?
– Юность, – Алва потянулся, но прикрывать ладонями глаза не стал. – Вокруг нас наша юность. Ты не заметил?
– Ты про Лаик?
– И про потребность спасти отечество и красотку в придачу. В шестнадцать лет красоток мы обдумывали в подробностях, это волновало, а спасение всего остального просто подразумевалось.
– У тебя, – уточнил Валме. – Лично я собирался стать графом и зажить по-человечески, но отца я убивать не хотел. Я вообще о его смерти не думал.
– Именно, – Алва на волосок отодвинул растрепанный том. – Юность, по выражению гения, вдыхает аромат призрачных роз, откуда им взяться, ее не волнует, вырастут, и все. Так что разницы между моей девой и твоим графством по большому счету никакой.
– Графство лучше, хотя, если я женюсь на Елене, мне его не видать.
– Женишься.
– Когда спасу мир?
– Раньше нет смысла.
– А как я узнаю, что уже можно? – встрепенулся виконт. – Кстати, давно собирался спросить, зачем ты назаказывал столько реквиемов? Что ты был готов при необходимости умереть, это понятно…
– Не был, – книжища отодвинулась на второй волосок. – Ты ворчишь на Дидериха, но в своих подозрениях столь же банален. Договариваясь с маэстро, я меньше всего думал о собственных неприятностях, к тому же вы с Приддом любой реквием сделаете бесполезным.
– Хорошо, – согласился Марсель, – о своей смерти ты не думал, тогда о чьей?
– Теперь ты банален по Иссерциалу. Я думал о музыке как таковой. Гроссфихтенбаум гениален, но мрачноват, в мистериях ему не развернуться. Мне заблажило поддержать маэстро, только и всего.
– Восемь раз?
– Платил я за два, в одном творении гений бы чувствовал себя скованно. Между нами, я отнюдь не уверен во вкусе твоего утреннего кошмара. Когда водворишься в Урготе, найди время прослушать, что вышло, и желательно вместе с Еленой, она музыку чувствует.
– Так я и втравлю молодую жену в заупокойное!
– Почему нет, если оно красиво и лишено глупости?
– Тогда, – решил уесть Ворона виконт, – мы вернулись к тому, с чего начали. Дидерих глуп, а ты в него вцепился. Почему? Мы сейчас в Лаик, юность вспоминать удобней, бродя по дому, а ты сидишь и читаешь.
– Перечитываю. Глупость порой действует, как уксус и соль: она сохраняет, хоть и меняя вкус и цвет. Пиита всю жизнь собирал и солил смерти, разлуки, сумасшествия, проклятия, кое-что из этого можно выудить. До письма Ли мне подобное в голову не приходило, да и не могло прийти, однако в «Плясунье-монахине» упоминается небезразличный тебе предмет.
– Да? – как мог вежливо удивился Валме. – И что же это?
– Дидерих жить не мог без похотливых аристократов, обманутых дев и предсмертных раскаяний, но то, что он обозвал Совестью и Смертью, очень смахивает на Рожу. Вернее, на две Рожи. Одна досталась преступному отцу благородного бастарда, вторая – рыдающей в своем монастыре матери.
– Дай книгу, – не дожидаясь ответа, Марсель ухватил переживший унаров и разбойников том. Подзабытый лаикский экслибрис напомнил об аскетичных кельях, ранних подъемах и бедняге Мевене, сожранном задумавшей доброе дело змеюкой. Родитель был всяко ценней однокорытника, но Мевен так трогательно собирался жить! Расторг помолвку, подружился с Эпинэ, поехал в гости…
– Рокэ, – окликнул Валме, чью совесть время от времени покусывало, – я не втолковал змеедеве, что Иноходцу нужна не только Марианна, которая все равно умерла, но и его гости.
– Слуги бывают нужнее гостей, так что меры на будущее принять надо. Посоветуйся при случае с Коннером, с выдрами у него хорошо получилось.
– Она не выдра, – вступился за беловолосую красотку Марсель. Покусывание стихло, а по дороге в Ургот завернуть к Эпинэ и впрямь заманчиво. Куртизанки перед женитьбой – слишком избито, к тому же Елена достойна самого лучшего, а что может быть лучше бессмертных созданий, вдохновлявших Иссерциала и Умбератто?
– Дидерих бы ей не понравился, – вынес вердикт виконт. – Во всех смыслах… О! Если в Гальбрэ скопилось много дидерихов, его судьба становится понятней.
– Поэты съели бы друг друга без помощи Зверя. Почитать тебе вслух?
– Я не каторжник, – возмутился виконт, зарываясь в изрядно подзабытую муть. Ничтожного шанса, что Алва, заскучав, книгу отберет, Марсель брать в расчет не стал, к тому же в словесной шелухе таилось нечто, подлежащее извлечению и осмыслению. Вроде предсказания про императора и чуму.
2
Вальдес собрался поить офицеров, причем не только полковников. А почему бы и нет? Командиры рот и эскадронов не дураки пожрать и потрепаться, особенно после драки. Никаких подвохов от визита в облюбованную адмиралом местную ратушу – и большая, и не успели запакостить – Давенпорт не ждал, но разухабистое начальство раздражало.
– Что на этот раз? – Бертольд поднял голову от вывернутой наизнанку куртки. – Клопы?
– Пиявки, – парировал Чарльз. – Цветочные. Ну сколько можно дурака валять?! У Лагаши ночью так и так попойка будет.
– Так ведь и у «фульгатов» будет, и у Бэзила, а ты просто ворчишь.
– Ворчу, – Давенпорт неожиданно для самого себя улыбнулся. – У алатов дисциплина не хуже нашей.
– И при этом они не квасят на скаку молоко. Некоторым неплохо бы уподобиться.
– Некоторым неплохо бы начать думать! Хотя бы о том, чем мы тут заняты!
– Залем, – Бертольд довольно ловко вдел нитку в иголку. – Я думал, ты заметил.
– А я думал, у тебя есть мозги. – Первый балагур полка для таких разговоров годился плохо, но до беседы с Хейлом Чарльз еще не созрел. – Прошло две недели. Мы расшугали пару отрядов, Вальдес покрошил в капусту пару дюжин уродов и еще сколько-то вздернул, а дальше?
– Продолжение зверств.
– То есть очередные городишки по полторы штуки в две недели? Савиньяк затеял гаунасские догонялки, чтобы не пустить Хайнриха на помощь Бруно. И не пустил, хотя вам это не слишком-то помогло!
– «Нам»? – передразнил Бертольд. – Надо же… А говоришь, Савиньяка не любишь.
– Говорю?!
– Ну не говоришь, рожи корчишь. Дескать, какое счастье избавиться от гнусного маршала… Слушай, может, это он от тебя сбежал, а ты страдаешь?
– Я не страдаю! Я не имею обыкновения страдать, и я подал регенту рапорт о переводе к фок Варзову… Только это не значит, что я не отдаю Савиньяку должного.
– Особенно при Мелхен.
– Я же просил…
– Просил, но твое поведение пахнет заговором против Проэмперадора. Своими балладами ты упорно внушаешь к нему ненависть. Видимо, приняв за образец Понси с Барботтой.
– Хватит! – Когда-нибудь этот… цветочник получит! – О чем я говорю с Мелхен – мое дело, а с тобой я говорю про Заля. Савиньяк полез в Гаунау, потому что фок Варзов ничего не мог сделать с Бруно. Нас погнали сюда, потому что ничего не могут сделать с Олларией и Залем! И это в лучшем случае, потому что в худшем на столицу просто махнули рукой, как прошлой осенью – на короля!
Два регента, полдюжины проэмперадоров, все спасают Талиг, а против предателя бросают адмирала, который на суше здоров только по крышам с саблей скакать! Обозной кляче ясно – Вальдес нужен, чтобы Заль сидел в Западной Придде и не лез дальше ни на север, ни на восток. Да захоти Савиньяк с ним покончить, он бы послал Ариго или, вернее всего, пошел сам. Ему так проще, чем по-человечески объяснять, да и не верит он никому…
– Ты только при Селине это не брякни, – посоветовал Бертольд. – Она Уилеру нажалуется, а тот, чего доброго, поколотит.
– Я с девицей Арамона разговаривать не намерен!
– О как! – Бертольд аж отложил свое рукоделие. – У тебя все не как у людей! Обычные кавалеры злятся на отказавших им девиц, а ты взъелся на красавицу, от которой тебе ничего не надо. Признавайся, что она с тобой сделала? Кота натравила?
– С тобой невозможно серьезно говорить.
– Ага, – подтвердил приятель, – только это тебя и спасает. Будь иначе, я бы тебе объяснил, что есть не капитанского ума дело, а потом повел бы посмотреть на Стоунволла. Теперь спрашивай, зачем?
– Ты, кажется, подкладку зашивал? Вот и зашивай! – злиться все равно не выйдет, хоть и хочется. И на Вальдеса тоже хочется и тоже не получается, оттого и тревожно. Савиньяк с Алвой бесили, но не ошибались, а регент с фок Варзов и умницей Ариго… А, что тут скажешь!
– Если ты не спросишь, – пригрозил Бертольд, – я сам скажу. Когда нас сюда отправляли, Стоунволлу это не нравилось, а лысый – зануда почище тебя. Зато теперь он спокоен, как сытый уж, а если Стоунволл спокоен, то и нам дергаться нечего.
– Вот уж не знал, что ты водишь дружбу с полковниками, – Чарльз глянул в потемневшее окно и потянулся за плащом.
– С лошадьми я дружбу вожу, а Стоунволлов Угар в Аконе глазки пучил и башку задирал, зато как двинулись – уши торчком, значит, и хозяин в порядке… Слушай, не хочешь идти – не ходи.
– Это тебе Беспокойный наябедничал?
– Не-а! Он к тебе, как ты к нему, а ты к нему никак. Просто с такой физиономией не пьют, а бодаются. Голова хоть не болит?
– Нет вроде, – Чарльз вслушался в собственные ощущения и подтвердил: – Не болит, а даже если б болела…
Бертольд может верить хоть лысому полковнику, хоть гривастому жеребцу, только прояснить положение нужно. Вальдес бешеный, но не слабоумный, может, и задумается, кому нужны его прыжки по крышам, да и прыгать можно куда успешней. Придд во Франциск-Вельде силами неполного эскадрона уничтожил дриксенского командующего, неужели они, если зададутся такой целью, не покончат с Залем? Другое дело, что перехватывать командование и наводить порядок у оставшихся без головы кадельцев должен не адмирал, а кто-то вроде Савиньяка.
3
Гений не зря ценил «Плясунью» больше других своих творений – в этом компоте нашлось место всему, но Валме сосредоточился на умирающем распутнике, которому «слепяща, будто солнце» совесть тыкала в нос грехи молодости, черные и страшные. На агонию из дальней обители взирали «жуткие глаза греха, что выпивают злато жизни» и бывшая дева, в чьем сердце «тьма растерзавшего ея позора» по ходу покаяния сменялась «неярким серебром прощенья».
– Да, – со всей ответственностью признал Марсель, переворачивая, наконец, страницу. – Это Рожи! Не хочу обобщать, тем более распутников, но с совестью тот же папенька совладал бы, хотя от подагры сожаления на него и накатывали. Про соблазненных дев я не слышал, зато так и не попробованную по лености ледяную утку родитель вспоминал частенько. И предыдущего Колиньяра, которого тоже по лености не вызвал, и тот в итоге воспитал препротивных сыновей. Правда, папенька был в полном сознании. Бредил ты, но твой бред, во-первых, не был предсмертным, а во-вторых, ты не сожалел, а звал какого-то Рамона, похоже, Альмейду.
– Бред есть высшее воплощение свободы, – Алва чему-то усмехнулся, – но я бы поставил на Салигана. Помнится, накануне я о нем вспоминал… Сходство между нашими Рожами и дидериховыми ты заметил, а несоответствия?
– Распутник каялся, монахиня прощала, а Рожи благолепию не способствуют. Кроме того, они не шмякались, хотя залезшая в бакранский алтарь дрянь этого тоже не делала.
– Важней другое. Рожу Капуль-Гизайлей, по твоим словам, выкопали в Мон-Нуар, барон упорно искал ей пару и не нашел даже намека на след. Не представляю, куда забрался Ли, но Дидерих бороться и искать любил лишь на словах, и при этом собственного воображения у него не имелось, одни обиды. Он расписывал страдания незаконных потомков и злодейства растлителей, но сочинить нечто в самом деле оригинальное был не в состоянии, не Шеманталь…
– Я сто раз лодырю говорил, чтобы он свои байки записывал, – наябедничал виконт. – Отлынивает.
– Разумеется. Шеманталь, если и сводит с кем-то счеты, то отнюдь не пером. Ты выспался?
– Я переспал. Удивительное ощущение, не думал, что оно вообще возможно! Мы ночью что делаем? О… Похоже, встретили!
На столе не нашлось ничего, кроме книг, и виконт торопливо сунул руку в карман. Прихваченные в Варасте коржики давно кончились, однако в Лаике удалось разжиться колотым сахаром. Успокоившись на предмет лакомства, Валме распахнул дверь и немедленно поежился – огромное здание полностью не протапливали даже в лучшие времена.
Готти в темноте не светлел, зато в конце сумрачного коридора бурлила какая-то жизнь; виконт устремился туда и успел увидеть, как по вымытой молодцами Уилера лестнице поднимается восхитительная в своей разнокалиберности компания. Шествие возглавляли Уилер и Капуль-Гизайль в прелестном полувоенном костюме. Валме поневоле залюбовался двумя рядами строгих серебряных пуговиц и на первый взгляд скромным воротником, расшитым скрещенными шпагами. При виде Марселя барон незамедлительно раскрыл объятия, они стали шире и суровей, чем прежде, но изящества не утратили.
– Мой дорогой друг, – голос Коко тоже посуровел, – какие ужасные времена, но тем сильней радость встречи!
– Именно, – подтвердил Валме. – Не ожидал вас здесь увидеть.
– Но почему? Я не одобряю войн и смут, но они есть, и нам приходится спасать то, что дороже и покоя, и безопасности. Ваш блистательный отец заверил меня, что известная вам реликвия невредима и все еще находится у графини Савиньяк. Я твердо намерен проследовать в Старую Придду, где пребывает графиня; кроме того, если мы здесь задержимся хотя бы на два дня, я успею изъять из некоего хранилища определенную часть моей коллекции. Разумеется, она не займет много места…
– Барон, – чреватый созданием обоза разговор нужно прерывать сразу, – вы не видели моего пса?
– Готти с Эпинэ. Несчастный человек… Он потерял мою жену и, можете себе представить, сперва оглушил меня этой, не спорю, крайне огорчительной новостью, а потом попытался утешить. К счастью, граф Литенкетте сумел его отвлечь. Представьте, ноймар тоже ощущает себя вдовцом, хотя даже не был ни с кем обручен. Если так поведут себя еще несколько заметных персон, понятия о хорошем тоне в скорби претерпят серьезные изменения. Так вы не получали известий от графини Савиньяк?
– Нет! – отрезал оскорбленный за Марианну виконт.
Марсель отнюдь не полагал скорбь непременным атрибутом вдовства и уже лет десять подозревал, что папенька в случае потери супруги станет разве что уделять меньше времени астрам, но черноокая баронесса была настоящим бойцом и верным другом, к тому же ее любил Эпинэ, а к нему Валме успел привязаться. Пусть и от несхожести, но успел. Коко следовало немедленно наказать за равнодушие, и Марсель понизил голос:
– Строго между нами. Регенту написал Лионель Савиньяк. Если вы еще не знаете, он теперь Проэмперадор не только Надора, но и всего Северо-Запада, что слегка сказалось на его эпистолярном стиле. Тем не менее, мы из первых рук знаем, что вторая Рожа найдена.
– Я знал, – с чувством прошептал Капуль-Гизайль, – я всегда знал, что этот миг когда-нибудь наступит! Виконт, вы имеете сведения о том, как наш дорогой Лионель намерен распорядиться обретенным сокровищем?
– Наилучшим образом, – мстительно заверил Марсель. – Он всем так распоряжается.
4
Адмирал где-то носился, но большая, хорошо протопленная комната радовала подзабытым уютом – то ли отцы города, то ли вальдесовы головорезы не забыли даже о цветах, вернее, о все тех же колючих, украшенных привязанными ягодками ветках. Они, несомненно, хотели как лучше, но водруженная на стол красота совершенно некстати напомнила о стычке с Селиной и прерванных объяснениях. Почему у Бертольда выходит говорить с Мелхен, а у него – нет, Давенпорт не понимал, однако списывать неудачи на любовь и робость не собирался, взвыл же он по дороге в Альт Вельдер от вдовы Вейзеля, откровенно взвыл.
– О! – Бертольд, такого только вспомни, пихнул Давенпорта в бок. – Вот и Стоунволл, теперь точно не забалуешь. И думать тоже незачем – лысый всяко больше тебя надумает…
– Доброй ночи, господа, – полковник наклонил лобастую голову, – насколько я понимаю, командующий задерживается.
– Он скоро будет, – откликнулся уже расположившийся за накрытым столом Гедлер. – Так, по крайней мере, говорит Мишель.
– Адъютантов я тоже не вижу.
– В таком случае приглашать к столу придется полковнику Редингу, – решил бергер, – ратушу занимал он.
– Если я должен, я рано или поздно отдаю, – живо откликнулся «фульгат». – Прошу вас, устраивайтесь.
Предводитель «закатных тварей» казался довольным и спокойным, но кошки всегда спокойны. Пока не прыгнут. В Гаунау Чарльз едва не надел куртку с крылатой зверюгой, это избавило бы от болтания при особе командующего, но обычный полк всяко лучше. И чтоб война без вывертов – «гуси» так «гуси», с пушками, кавалерией и человеческими рожами.
– Мы ждем командующего, это так, – внезапно сказал бергер, – но почему мы замолчали?
– Возможно, – предположил усевшийся рядом с алатами Стоунволл, – дело в торском обычае обсуждать пролитую кровь не ранее четвертого тоста. Ну или во мне.
– В вас? – не понял Лагаши. – С чего бы это?
– При мне очень неохотно говорят о пустяках, – с достоинством признался лысый полковник. – Это мое свойство обнаружила моя супруга, и первые годы оно ее огорчало.
– В таком случае мы просто обязаны начать беседу, – решил Бэзил. – Чарльз, Бертольд, у вас есть на примете подходящие пустяки?
– У меня-то есть, – откликнулся Бертольд, – а вот у капитана Давенпорта…
– У меня тоже есть, – перебил обормота Чарльз, понимая, что нужно жертвовать если не Уилером с тюрегвизе, то Понси с виршами. Не понадобилось – внутренняя дверь распахнулась с дворцовым шиком, пропуская Вальдеса с четверкой то ли охранников, то ли порученцев. Свита заняла позицию у здоровенного буфета, сам же адмирал устроился во главе стола и прищелкнул пальцами.
– Садитесь, – велел он, – стоять некоторым из вас сейчас станет вредно. Лекаря при мне нет, так что лишаться чувств будете под собственную ответственность.
Первым уселся Бертольд, не забыв дернуть Чарльза за полу мундира. Офицеры, ожидая сами не зная чего, задвигали стульями. Вальдес, щурясь, ждал, ему было весело.
– Вы мне нравитесь, – наконец, сообщил он, – по большей части. Надеюсь, вы умеете удивляться? Это умение продлевает молодость… Полковник Стоунволл, не хмурьтесь! Ваши брови начинают напоминать мне дядюшку, а рана еще слишком свежа. Не то чтоб я прослезился, но мне будет не хватать дриксов. Здесь и немедленно.
– Здесь будут не дриксы, – знакомый голос, до невозможности, до злости знакомый! – Вернее, дриксы будут не здесь. Добрый день, господа.
Словно вылезший из буфета маршал для разнообразия вырядился по-кэналлийски… Закатные твари, откуда тут Савиньяк и, главное, зачем?! Ради простого «идем назад» таких фокусов не требуется, для «идем вперед» тем более достанет Вальдеса и курьера.
– Ну вот, – адмирал сосредоточенно переставил бутылки, – вы своим глазам поверили, однако пить не советую. Пожалуй, даже запрещаю. Лионель, алатского или можжевеловой?
– Позже. – Савиньяк в черном ничем не отличался от Савиньяка в красном. – Полковник Стоунволл, вы чего-то хотите?
– Мой маршал, – Лысый драгун неторопливо поднялся с места, – я бы очень просил обрисовать нам наше положение до ужина. Разумеется, если это возможно.
– Почему нет? – Привычка маршала пробегать оценивающим взглядом по лицам подчиненных никуда не делась. – Полагаю, вы догадываетесь, что наш рейд простым не будет. Толковые офицеры в скверной ситуации имеют обыкновение в меру своих сил исправлять промахи начальства. Толковые сухопутные офицеры могут счесть своим долгом исправить то, что им покажется ошибкой моряка, однако теперь вы знаете, что корпусом командую я. Отметим, что я не Карлион, и никто из вас не носит фамилию Алва.
Те, кто сомневался в серьезности намерений командования в отношении Заля и сухопутных талантах адмирала Вальдеса, могут на выбор успокоиться или разочароваться в своей прозорливости.
– Ну? – прошипел в ухо Бертольд, – оскорбляемся или как?
Все что мог Чарльз, это ответить скотине незримым пинком; неудачно лежащая вилка с колокольным звоном грохнулась на каменный пол, обещая встречу. С кем? Если повезет, ты еще увидишь Мелхен, нет – девушке найдут жениха. Когда отобьются от дриксов, которые «будут не здесь».
– Они все понимают, – заверил Вальдес. – И им это нравится, только Альмейда не придет. Мы, в смысле начальство, обожаем тайны, но на сей раз вам лучше знать все и ждать тоже всего. Кроме возвращения. Лионель, конечно, постарается вывести, кого получится… Полковник Лагаши, по-моему, вы заинтригованы.
– Ничуть, – приосанился алат. – Я так и думал, что веселье еще не начиналось.
– Веселья, господа, не бывает без грусти, – Савиньяк усмехнулся, будто сзади вновь горела Гемутлих. – Корпус не может уничтожить Заля собственными силами, а дополнительных, так уж случилось, не будет. Это значит, что мне придется увести «бесноватых» туда, где они не навредят. То есть к Олларии. Ротгер, я буду алатское.
– Все будут! – Вальдес поднял стул на дыбы, но до нужной бутылки дотянулся. – Подумать только, какие тактичные и при этом скрытные люди служат на суше! Вас терзали сомнения, от вас убегали поросята, на вас выскакивали воры, а вы шли Леворукий знает за кем и почти не задавали вопросов. Зато сейчас ваши сердца спокойны. Два раздраженных лица на пару дюжин счастливых свидетельствуют, что Дриксен верит своим морякам… Тьфу ты, талигойские офицеры верят своему Леворукому!
