Где-то настырно скреблись, но отчего-то не скулили, что расхолаживало, и наполовину проснувшийся Валме решил не вставать, благо скребуна уже впустили и он в самом деле оказался не Котиком. Гость шептал, шуршал и чем-то стукал, а кто-то – Рокэ – коротко отвечал, даже не думая понижать голос. Не будь всяческих войн и изломов, это было бы форменным свинством!

Слегка раздраженный и при этом заинтригованный виконт потянулся, перевернулся на живот, увидел светящуюся щель в портьерах, сел, унюхал чеснок и вспомнил все: счастливые воссоединения, возмутительную черствость Коко, папенькины письма, деликатесы из Валмона и затею Алвы, которая от прыжка в Надоры отличалась разве что отсутствием выходцев. Подступающий денек обещал запомниться надолго… Особенно, если Рокэ удерет!

– Не выйдет, – отрезал виконт для особых поручений и для вящей убедительности ткнул кулаком подушку, —

Негаданную победу над гнусным «это было» Валме решил счесть предвещением чего-нибудь приличного. Виконт для особых поручений быстро, но тщательно оделся, сунул так и не открытого Дидериха под перину – пусть ищут! – и покинул арамонову спальню. В арамоновой же гостиной благоухал Варастой поднос с завтраком, а Ворон в щеголеватой и при этом паршивой куртке возился с пистолетами.

– Мы таки едем? – на всякий случай уточнил Валме и лицемерно зевнул. – Кошмар!

– Еще не утро, а ночные кошмары тебя прежде не впечатляли.

– У меня их просто не было, – объяснил Марсель. – Если бы я не проснулся, ты бы удрал?

– Я бы тебя разбудил и уточнил, ты едешь или спишь? Собственно, именно это я и делаю.

– Еду, – скривился виконт. Отпустить Алву в Олларию не давали совесть и любопытство, но хлюпать мокрыми полями Марсель предпочитал по приказу. – И все ж осознавать средь мокрых нив, что можно было доспать, мучительно.

– Доспав, ты сможешь расспрашивать барона, утешать Литенкетте и радовать Ларака.

– А смысл? Если мы провалимся в дыру, вся эта ярмарка достанется Лионелю, он ее и выпотрошит. И вообще, лучше пусть меня переживет Готти, чем я второй раз переживу тебя, после чего меня съест папенька с Талигом. В смысле, есть они оба будут меня, а не папенька станет есть Талиг.

Тирада получилась забавной, только Алва не поддался.

– Вернемся на лодке, – предупредил он, откладывая последний пистолет. – Завтрак перед тобой, обеда не будет, а с ужином как карта ляжет, но кэналлийское я почти обещаю.

– Лодка, – обреченно пробормотал Марсель, берясь за салфетку. – Лодка и погодка… А в дыру тебе точно не хочется?

– Совершенно.

Завтрак в адуанском стиле – разогретые вместе с мясом лепешки и нарезанный крупными ломтями ординарный сыр – настраивал на походный лад. Марсель ел, а Ворон разглядывал теперь уже ножи. В дыру он стремился вряд ли, ну так и в прошлый раз все вышло само собой и на редкость глупо. В итоге на улицах стало не продохнуть от трупов, а регент собрался в Олларию, да и что ему после папенькиных опытов и поганых пророчеств остается?

То, что Алва не удержится, Валме понял еще в Кагете, но до столицы еще надо было добраться, к тому же виконт позорно надеялся на Гальтару, где могло отыскаться что-то полезное, и на родителя. Руины объехали, а прымпердор Юга пригнал в Лаик своего распрекрасного Дави с Джанисом, бароном и сыром, что могло сойти за намек. И сошло. Рокэ с ходу засобирался в Олларию, не забыв заморочить голову тем, кому надлежало сидеть в Лаике.

Виконт был встревожен, однако полный глубочайшего дружелюбия ужин вспоминал с удовольствием – собираясь сбежать, Ворон становился приятнейшим собутыльником. Коннер с Литенкетте эту связь еще не прочувствовали, Валме вообразил обалдевшие физиономии и почувствовал себя лучше. Да, остающиеся выспятся и не полезут в поля, так пусть чувствуют себя не взятыми на прогулку!

– Разделенная обида становится легче, – задумчиво произнес Марсель, – Готти будет утешать барона, а барон – ноймара, но может, все-таки взять? Я не про Литенкетте.

– Коко – пожалуйста, но под твою ответственность. Котик остается, как и мориски.

– Мы будем лазить по крышам?

– Не исключено. – Алва задумчиво сунул в рукав метательный нож. Все было решено: они без собаки и без шадди уходят навстречу бесноватым, бревнам и прочей гадости. Если повезет им, вернутся все, если повезет Олларии, Алва уймет зелень, и, если повезет уже ему, обойдется без обмороков. На возвращение виконт рассчитывал более или менее твердо, однако шанс на спасение душ и столицы казался призрачным.

– Рокэ, – для очистки совести все же напомнил виконт, – скверна уже вытекла, а то, что вытекло, собирают не пробкой, а тряпкой, я видел, когда папенька расплескал колодцы. Условные, само собой! Его и самого окатило, и стол залило.

– Бертрам об этом пишет. Он считает залитые столицы безнадежными, но глянуть на Олларию нужно в любом случае. Хотя бы для того, чтоб понять, имелся ли у Гальбрэ другой выход.

– Гальбрэ в озерах, – Валме поморщился, будто на язык попала притворившаяся снегом соль, – птицерыбодуры у нас нет, а крысы, кошки и гоганы предрекают исключительно пакости. Эпинэ аж запомнил достославный совет: вернуть стекло в состояние песка, а вино – винограда. Сам бы он до такого не додумался.

– Иноходец на первый взгляд не философичен, – Алва был очаровательно рассеян, и Валме понял, что до лодки еще нужно дожить.

Корпус готовился к танцам – немногочисленных раненых и умудрившихся приболеть отправили в Акону под присмотром здоровых, но в чем-то сомнительных, остальные в последний раз проверяли амуницию и оружие. При деле были все, кроме командующего, который слишком доверял своим полковникам, чтобы беспокоиться о порохе, подковах и дураках. Савиньяк и не беспокоился, он вообще не думал о предстоящем рейде. Решение найдено, первый шаг сделан, а второй зависит от Заля, про которого Лионель тоже не думал, забивать же голову дриксами маршал себе запретил – у Эмиля достаточно сил и мозгов, чтобы отбросить китовников и прикрыть Бруно. На счету самого Ли перед Ор-Гаролис были разве что каданцы, брат воевал дольше, да и хороших генералов у него хватает. Советовать из Придды, как бить еще не подошедших к Хербсте «гусей» Савиньяк в любом случае не собирался.

Маршал постоял у окна и вытащил прихваченную на всякий случай маску. Серебряный лик выказал привычное равнодушие, объяснять, с чего его золотому родичу вздумалось дрожать, он не спешил. Ли какое-то время вглядывался в черные глаза, потом убрал реликвию обратно в сумку. Мать не бредила и не ошибалась: в Нохе маску трясло, в подземелье это прекратилось. Что с ней было во время бегства через спятивший город, по понятным причинам никто не заметил. Капуль-Гизайль видел в реликвии исключительно произведение искусства, сам Ли внимания на древность не обращал – висит и висит, зато не склонный к мистицизму Валме возненавидел Рожу с первого взгляда.

На глазах виконта Рожа срывалась со стены дважды – когда в Надоре погибал старый замок, и потом еще раз. В Нохе в это время убился Альдо, а в урготском посольстве упал Рокэ… Оставь барон свое сокровище висеть, рухнуло бы оно в день мятежа или нет? Мать потребовала показать ей маску сразу после устроенной философами потасовки, и та лежала смирно, но ведь уродов к тому времени уже прикончили…

Сколько нужно «бесноватых», чтобы реликвия ожила, и, во имя братца Леворукого, имеют ли антики отношение к его собственной беготне по призрачной столице? Он в мельчайших подробностях видел, что творится в Нохе и под ее стенами, но далеко отойти не мог. От Нохи или от маски? Мать, когда он к ней прорвался, ничего в руках не держала, это Лионель помнил точно. Женщина боялась и мысленно звала сына, а гальтарскую реликвию били корчи, это связано или нет? В день рождения Рокэ шестерых понесло прочь из Аконы, прямиком в закат понесло… Это связано или нет?

Все шестеро так или иначе почуяли пролитую одним из них кровь, но причину нашел Придд. Не братья, не почти усыновленный матерью Ариго, а Придд! Почему? Почему смерч на Мельниковом лугу обогнул остатки «лилового» полка? Почему светопреставление вообще началось? На непонятно гнетущее чувство загодя жаловались многие, даже малыш Арно, землетрясение в Гаунау подползло куда более незаметно – Давенпорт увидел сон о надорской кляче, ему самому приснился отец, но такое случалось и прежде; вот в ущелье с костяным деревом его и впрямь потянуло. Он знал, что нужно повернуть, не дожидаясь возвращения разведчиков. Ага, а Хайнрих понял, когда нужно остановить авангард. Трое на две армии… Трое!

На Мельниковом лугу, если говорить о смутных предчувствиях, пророков собралось не меньше пяти, однако ни бежать, ни замереть их не тянуло. Придд, Арно, Райнштайнер, Ариго, все тот же Давенпорт, вернее Давенпорты… Погибший с лекарским обозом генерал слышал жалобу кургана, которому мешала дорога, однако курган не взбесился, а смерчи туда не добрались. Сожрав левый фланг и прикусив центр, водяное чудище вильнуло, то ли нацелившись на Маршальский, то ли обходя «спрутов». Придд в истории с кровью оказался самым чутким: он упокоил одного выходца, остановил второго, прогнал третьего, понял, что китовника надо убить на месте, но о странном состоянии перед битвой может сказать не больше Арно.

«Странное чувство», «стало как-то тошно», «удивительно скверное ощущение»… Перед ущельем скверно не было. А когда было, ведь было же! Когда падала маска? Нет, будь так, он, зная день и час, вспомнил бы. За день до Мельникова луга? В ночь после, когда из Олларии уходили крысы? Опять не то! Было ожидание военной неудачи, но оно шло от ума, и еще он пытался выскрести из памяти убитого олененка, хотя нет… Дурашку пристрелили позже, так что ничего-то он не почувствовал! Был слишком далеко, или дело в горах, которые, по словам маркграфа, сушат слезы? Да нет, в Гаунау горы не мешали, значит, все-таки расстояние. Буря собиралась слишком далеко, чтобы ее расслышать, только землетрясение не лучше шторма, а смутной тошноты оно не вызывало, да и Хайнрих… Стоп! Когда на Мельниковом дрались, он в Торке был один, то есть один из тех, кто что-то чует. Давенпорта он к этому времени сплавил фок Варзову, Гаунау вернулся в Липпе… Так, может, нужно, чтоб в одном месте собралось хотя бы трое, а лучше не меньше четверых?

Условный стук в дверь. Кто-то рвется к Проэмперадору, и «фульгаты» считают повод веским. Вальдес не стучит… Стоунволл, курьер или разведчик?

– Впустите.

Стоунволл. Новостей полковник не носит, значит, либо сомнения, либо наоборот.

– Господин маршал, я прошу меня выслушать.

– Доброе утро, Томас. Говорите.

– Господин маршал, сперва я должен еще раз отметить, что нахожу ваше решение единственно верным. Заля нужно выдворить в зараженную область, и это нам по силам, однако ваше присутствие при этом излишне. Адмирал Вальдес при ближайшем рассмотрении производит крайне благоприятное впечатление, в то время как у Хербсте…

Из щели между домами выскочила рыжеватая собака, неуверенно вильнула хвостом и попятилась. Со скрипом проползли три пустые телеги, к последней было привязано помятое ведро, опять показалась рыжая псина, кудлатый мастеровой запустил в нее обломком кирпича, не попал, зато кирпич угодил в лужу. Полетели брызги, раздалась визгливая брань… Умом Эпинэ понимал, что они в Олларии, но это умом – запаршивевшее Заречье не вязалось ни с напуганной, но еще сытой и чистой столицей, в которую ввалился Альдо, ни с взбеленившимся городом, где двуногое зверье, позабыв страх, бросалось на людей. Сейчас никто никого не резал, пожарища остыли, бешеную ярость сменила полусонная злоба – не покой, а усталость, хотя сейчас она пришлась кстати.

Робер, мягко говоря, сомневался, что все пройдет так легко, как говорил Джанис, но Тень за свои слова отвечал, а данарии занимались чем угодно, но не патрулированием предместий. Четверка вооруженных мужчин в непрезентабельных шляпах и разномастных плащах, даже не думая скрываться, уже с четверть часа как вышагивала по широкой извилистой улице. Эти места Иноходец помнил – за Каблуком селились еще не добившиеся успеха северяне, потому и трактиры здесь назывались то «Славный Джимми», то «Ранний снег»… Путного вина в них было не найти, но пиво для своих ребят покойный Халлоран брал именно в «Джимми», теперь намертво заколоченном. Расположенный двумя кварталами дальше «Снег» уцелел, только сменил вывеску и теперь назывался «Гордость Краклы». Эпинэ с недоумением воззрился на льва с обвязанной башкой – владыка зверей разлегся на нелепом клетчатом поле, по углам которого красовались вороньи головы без туловищ.

– Не понимаете? – окликнул шедший рядом Валме. – Я тоже, но мне не нравится.

– Тут было чисто, – невпопад откликнулся Эпинэ, – даже в канавах.

– А теперь грязно, – фыркнул Марсель и, диво дивное, надолго замолчал, хотя лучше бы говорил, болтал, трещал, как стая сорок! Тишина и серость будили память о лихорадочном кошмаре, пусть Толстая Каблучная, на которую они свернули, и не думала давить стенами прохожих, а их хватало. Горожане ходили, говорили, открывали и закрывали двери, продавали, покупали, жевали на ходу. Иногда они ругались, иногда хохотали. Толстый старик у заляпанных известкой ворот надсадно звал какую-то Лину, в открытый подвал скатывали бочонки, на углу по очереди пихали друг друга двое мальчишек со злыми сосредоточенными рожицами, а на другой стороне улицы, едва не сталкиваясь лбами, шептались три тетки в суконных накидках. Это очень походило на жизнь, но почему-то казалось, нет, не смертью – небытием, мороком, сквозь который было нужно пройти. Они и шли – молча, быстро, отрешенно. Куда и зачем, Робер не представлял, но Алва в себе никогда не сомневался. Про себя Эпинэ подобного сказать не мог, вот свои долги Иноходец помнил, и один из них получалось отдать прямо сегодня. Джанис на пару с Пьетро выводил из города графиню Савиньяк и знал, где осталась Марианна. Теперь Робер это тоже знал – бывший моряк рассказал, куда идти, а потом вызвался помочь. Сам.

«Славная она была, – объяснял он, – красавица ваша, и держалась молодцом. Шла, шла, дошла – и на тебе! Жаль бросать было, а куда деваться? С нами – графиня, городишко полыхает, мародеры как белены объелись, мы и удрали, хоть и не по-людски оно…»

Некуда было им деваться! Спасать нужно то, что еще можно спасти; погибни не только Марианна, но и Арлетта, лучше бы не стало никому. Другое дело, что женщин и принца надо было выставить из Олларии сразу после поездки в Фрамбуа, а он тянул и тянул, пока не стало поздно.

Стоунволл был убедителен. Не прячься в сумке древняя маска и сиди в Олларии просто мятежники или бушуй просто чума, Лионель бы согласился. А если бы полковник знал столько же, столько маршал, он бы не уговаривал.

– Нет, – Лионель поймал и удержал достойный севера взгляд. – Мое присутствие требуется именно здесь, и чем дальше, тем сильней. Когда обстоятельства изменятся, я приму их в расчет.

– Благодарю вас. Разрешите идти?

– Идите.

Исполнивший свой долг драгун с чистой совестью удалился. Лысый Томас был до такой степени неглуп, что понял: у Савиньяка есть резоны, спрашивать о которых бессмысленно. Дураки либо слепо верят начальству, либо наоборот, во всем видят ошибки, эти порой даже выглядят умными. Пока не возьмутся за дело сами, как Колиньяр или Феншо. Занятно, что одной из первых глупость Оскара заметила Катарина, впрочем, мужская глупость ярче всего вспыхивает в присутствии женщин. С умом хуже, влюбленный умница может растеряться, хотя Ариго не сплоховал, как и серебряная Ирэна. После длинной беды счастье хватают быстрей, эти двое схватили, так что правильно он спровадил мужа к жене… И отменного командующего авангардом – к Эмилю.

Ли усмехнулся, хотя сейчас его никто не мог видеть, и вернулся к столу. Лумель, в котором Бешеный со свитой решили ждать вестей от Заля, мирно коптил небо множеством дымовых труб. По всем прикидкам, раньше чем через три дня произойти не могло ничего, кроме снега, так что войну до поры до времени потеснили разномастные загадки, к которым все упорней цеплялись воспоминания. О Сильвестре, о Нохе, о попойке с Рокэ, когда они, отсмеявшись, вдруг заговорили о смерти, вернее о том, что врывается в пробитую смертью брешь.

Была осень, его первая дворцовая осень. Торка кончилась лишь немногим позже, чем юность. «Фульгаты» об уходе Савиньяка жалели, столица же не сразу поняла, кто пришел.

Тех, кого пришлось убить, Лионель почти не вспоминал, а о брате любовницы Колиньяра позабыл сразу же после беседы с кардиналом. Сильвестр согласился считать причиной дуэли одну из фрейлин, хотя даже дворцовым гобеленам было ясно – покойник ответил за язык сестры. Уже не гобелены додумались до того, что свежеиспеченный граф получил отпущение не только за прошлое. Сплетни будто ножом отрезало, но любовника одной дряни и мужа другой это не спасло – олень с вороном были слишком злы. Оллария урок усвоила, а вот они с Росио не сообразили, что схватили за горло не одну лишь женскую злобу.

Проэмперадор тщательно, точно на уроке, выводил на бумажном листе виньетки, предоставив памяти рыться в любых могилах, как бы ни болело и какие бы призраки оттуда ни лезли. Смерти отцов они с Алвой не почувствовали, но вот Ренкваха… Он сопровождал августейшую чету на прогулке, больше похожей на похороны, вернее, на ожидание нотариуса с завещанием. Кто-то, кажется, герцогиня Колиньяр, заговорила о землях Эпинэ, дядюшка Рафиано ответил маминой сказкой о торопливом ызарге и скромном ежане. Первым рассмеялся почти никогда не делавший этого Придд, вторым – Гогенлоэ, и капитану королевской охраны стало жутко и при этом муторно, как перед куском солонины, из которого лезут черви. Подобной брезгливости Ли от себя не ожидал, потому и запомнил. Это было за день до сражения, в котором бездарно сгинуло потомство Анри-Гийома. Ли провел при дворе еще шесть лет, но больше его так не прихватывало. Второй и последний раз это случилось в Торке, когда бурный день перетекал в разухабистую ночь, и рядом не наблюдалось ни единого Колиньяра. Он только что пообещал Хайнриху рамку для Фридриха, мясо на столах было свежей свежего, а тюрегвизе вызывала желание прыгнуть через огонь… Зря он этого не сделал!

На сей раз не стучали, но Ли зачем-то распахнул дверь и столкнулся с Вальдесом.

– Я к тебе, – объявил тот, – а ты куда?

– Видимо, к тебе. – Странный порыв или… слышать друг друга можно, не только истекая кровью и фехтуя?

– А зачем тебе я? Думать надоело?

– Сегодня я не думал.

– И поэтому за это взялись другие. – Вальдес оглядел комнату, скользнул между двух стульев, довольно улыбнулся и уселся на стол. – Следующий раз думай сам, у тебя выходит лучше… На меня напал Хейл.

– С пистолетом или шпагой?

– Если бы! С Давенпортом. Они хотят от тебя избавиться.

– Стоунволл тоже хотел, – признался Савиньяк, устраиваясь на одном из отвергнутых стульев.

– Это от доверия, – объяснил Вальдес. – Он доверяет мне, он доверяет себе, он доверяет тебе и он доверяет Залю. Поэтому тебе лучше отправляться спасать Бруно, которому Стоунволл не доверяет, так же как и, увы, Эмилю с Вольфгангом. Хейл, кстати говоря, со стариной Томасом согласен, зато Давенпорт к тебе идти отказался наотрез и Бэзила не пустил.

– Он обладает даром предвидения. – «Сытный» Давенпорт не столь банален, как ему самому кажется. Будет злиться и воевать – не худший выбор для незадачливого воздыхателя, хотя и зануды бывают счастливыми. Счастливыми и умными, как тот же Вейзель, но всякий раз оставлять завещания?! К кошкам их вместе со смертью, если есть друзья, бумаги не нужны. Ротгер не бросит тетку, даже рухни Торка, а Росио с Бертрамом не оставят мать и Арно. – Я правильно понял, ты сейчас представляешь интересы Хейла?

– Я скучаю, ведь у меня больше нет Бе-Ме. Впрочем, это лирика, а в самой мысли выставить тебя в Акону что-то есть.

– Есть, – подтвердил Ли. – Несбыточность.

– Ее не бывает, – отмахнулся Ротгер. – Ты доверяешь Эмилю или не доверяешь нам с Залем? Только не напоминай, что я – моряк, надоело! Покойный дядюшка считал, что Западной армии нужен не просто Савиньяк, а ты… О, гости! Люблю гостей… Давай я их не пущу.

– Не пускай, – разрешил Савиньяк исчезающей в дверном проеме спине. У Западной армии будет дело и не будет Савиньяка. Этого. Хватать судьбу за глотку у Хербсте придется Эмилю, но там все просто, особенно если успеет Рокэ. Вот бы маска дала понять, где его носит, но гальтарский лик безмолвствует, одно слово – Рожа.

– Мой полуземляк жаждал разговора наедине, – вернувшийся Вальдес напомнил о коте девицы Арамона, – но он больше не будет. Я объяснил, что Стоунволл уже пробовал, и Хейл с Давенпортом уже пробовали, и даже я уже пробовал. Остается алат, но этот точно не придет. Кстати, а осталось ли вино?

– Осталось.

– Тогда дай воды, это будет мой выбор, а не потакание обстоятельствам.

– Получишь вино, это будет мой приказ. И еще сейчас ты вспомнишь, когда тебе было муторно.

– Чего?

– Муторно, тошно, мерзко, душно.

– Давай свое вино… И бумагу, не все ей твои завиточки терпеть, будем «календарь» составлять. Муторный.