Глава 8
Гайифа. Мирикия, Радостная усадьба Талиг. Западная Придда, Вильбах
400 год К.С. 9-й день Осенних Молний
1
Гвардейцы загодя предупреждают о визите лишь обремененных мужьями дам. Лидас при всей своей прибожественности оставался гвардейцем, а Капрас отнюдь не являлся скучающей красоткой. Тем не менее нагрянувший гость маршала удивил своим почти щеголеватым видом и необычно хмурой физиономией.
– Мне нужен парень из Белой Усадьбы, – объявил, едва слезши с коня, легат. – Немедленно. А потом – клирики. Оба.
– Сейчас пошлю, а вам предлагаю поужинать, – попытался отсрочить несомненную гадость Карло. – Как раз подают.
– Позже, – мотнул башкой Сфагнас. – Я заночую.
– Прекрасно. – Отец Ипполит мог что-нибудь брякнуть про Ореста, тогда Пьетро оказывается свидетелем, но Пагос? Этот-то каким боком?
Как убивали его мать, парень не видел, хотя догадаться мог, особенно если драгуны распустили языки. Ну, догадался, а дальше что? Не за нож же схватился, и вообще Фурис бы знал, он обо всем знает… Легат молчал, от его щенячьего дружелюбия не осталось и следа. Йорго, выскочив на поиски истребованных прибожественным персон, плохо прикрыл дверь, и маршал слышал, как звякают расставляемые приборы – удравший от разбойников слуга был докой не только по части сапог.
– Они ищут или прячут?
– По-вашему, отца Ипполита можно спрятать? – Йорго не слишком догадлив, вот Агас, тот и впрямь мог бы Пагоса где-нибудь запереть. – Лично я не возьмусь.
– Вы с Агасом мне тоже понадобитесь, а вашего писаря гоните.
– Фурис – доверенный куратор походной канцелярии.
– Писарь и помрет писарем, а вы умрете воякой.
– А вы?
– Я вообще не умру. Ну, наконец-то!
Все четверо явились одновременно – Йорго оказался догадливей, чем думалось. Пагос явно ничего не понимал, отец Ипполит готовился к драке, Агас – к переговорам, а Пьетро было разве что любопытно. Если было.
– День добрый, – взгляд легата задержался на незнакомом лице. – Это ты из Белой Усадьбы?
– Да, сударь.
– Идем со мной.
– Я не оставлю своего… – начал клирик, но речь не состоялась. Хмыкнув «дело ваше», прибожественный ухватил Пагоса за локоть и поволок за собой, священник устремился следом, не остался в стороне и Карло. Образовавшаяся процессия вывалилась в полуприемную-полустоловую, обогнула почти накрытый стол, проскрипела по лестнице и оказалась во дворе у коновязи, где среди верховых лошадей смирно стояла неоседланная крапчатая кобыла, явно жеребая.
– Горта, – прошептал Пагос, – Горта…
– Уверен?
– Да, это Горта… Лунная Гортензия от Гороскопа и Лунной Фрезии, любимица госпожи… Покойной графини.
– Она оставалась в усадьбе или граф ее продал?
– Только не ее!
– Когда ты видел кобылу в последний раз?
– Не могу сказать, господин, я не занимался лошадьми, но, случись что с Гортой, я бы знал. Все бы знали.
– А как умерла твоя мать, знаешь? Господа, вам лучше отойти.
– Приказ прибожественного? – Агас вроде бы и улыбнулся, но Карло понял: Белую Усадьбу бывший гвардеец помнит. Лидас опять тряхнул головой, но не ответил, даже не взглянул. Отец Ипполит шагнул к растерявшемуся Пагосу, Пьетро остался стоять, где стоял, а вот самому Карло удрать хотелось.
– Знаешь или нет? – теперь Лидас походил на злую лошадь, только кони не носят пистолетов и не командуют верноподданными рыбами.
– Маму убили разбойники, а сестра… вместе с господином графом… В старом амбаре…
– Твою мать убили мои люди, – раздельно произнес Лидас. – По ошибке, приняв за пособницу разбойников. Если б ее удосужились выслушать, те, в тайнике, остались бы живы. Я приношу тебе свои извинения, ты их принимаешь?
– Простите, господин… Не разбойники? Как же…
– Они не поняли. Тогда. Сейчас до них, надо думать, доперло. Что будешь делать?
– Я… Я вступил в корпус и попробую воевать… С язычниками.
– Сыне, – отец Ипполит взял парня за руку, – ты должен требовать суда земного или молить о небесном.
– Я хочу, чтоб она успокоилась, – священника Пагос если и слышал, то не понимал. – Солдаты не думали… Они видели, что творили разбойники… Если бы я сам решил, что передо мной пособник… Господин, я хочу уйти, только уйти! Позвольте…
– Дело твое. И кобыла тоже.
– Не надо. Господин маршал, прошу… разрешения…
– Иди и выпей чего-нибудь. Покрепче. Агас!..
Понял и увел, хотя это дело клирика, только отец Ипполит рвется не утешать, а судить.
– Господин легат, – священник шагнул вперед. – В сердце Пагоса нет зла, однако мы еще не в Рассвете и будем там не все. Нам нужна справедливость, и я требую ее именем Создателя. Убийцы госпожи Тагари виновны не в ошибке, они упиваются властью и потому опасны. Вы не истребляете разбойников, вы заменяете их…
– Вы уже несли эту чушь… То есть слово Создателя, как вы его понимаете. Что, по-вашему, я должен сделать?
– Непосредственных виновников передать властям Мирикии, – твердо сказал клирик, – а тех, кто не вмешался, изгнать, лишив власти над себе подобными. Солдаты должны быть страшны лишь злодеям и внешним врагам, а ваши люди опасны всем.
– Эту чушь вы тоже несли. От местных властей толку не добьешься, убийцу я расстрелял, а его приятели остались без кокард. Надеюсь, поможет, а теперь, господа, имею честь пригласить вас на день рождения. Как Сервиллионик, я родился в один день с императором, но мне хочется выпить, а вы меня не выдадите, да и стол у вас накрыт. Ну а выдадите – что ж, так мне, балбесу, и надо!
2
Письмо Эмилю было готово, оставалось приписать пару строчек для Арно. Мать, получив от пропажи послание аж на шести страницах, не могла скрыть удивленного счастья, да Ли и сам видел, что братец начинает думать, сие же благое дело следовало поощрять. Впрочем, Придд это и так делает, он много чего делает… Ли засмеялся и с удовольствием взялся за следующее послание:
«Господин полковник! Посылаю Вам заполненный патент на производство известного Вам теньента Сэ в капитаны, дабы в случае необходимости не случилось задержки с признанием заслуг оного теньента перед отечеством. Кроме того, я просил бы Вас вспомнить, не хранится ли в Васспарде список трагедий Лахузы, не обработанных Иссерциалом. Меня интересует…»
Когда спустя полчаса в дверь постучали, Савиньяк решил, что из поиска вернулись «фульгаты», и они в самом деле вернулись.
– Монсеньор, – доложил гордый своим участием в маршальском заговоре Мишель, – к вам тут один. Имя запамятовал, но он с «гусями» был на переговорах. Монах который; только одет, как человек.
– Брат Орест?
– Вот! Наши его от Вассермюле согласно приказу сопровождают, а больше и доложить-то нечего. Всю дорогу молчал, как щука.
– Именно щука?
– Ну не уклейка же, – слегка растерялся «фульгат», но подметил он верно. Что-то щучье в адрианианце было, хотя не раз лазивший по марикьярским скалам Ли скорее бы вспомнил горного варана.
– Пусть заходит.
Бедный Иссерциал! Бедные Иссерциал, Лахуза и даже Дидерих, как же им приходилось изворачиваться, чтобы анаксы и прочие императоры получали важные известия не за письменным столом! Ли уже привычно стянул с волос кэналлийскую косынку и встал, приветствуя вымотанного военного в наспех обтертых сапогах. Алвасетскую рубашку и отнюдь не маршальский шарф на талии хозяина гость не заметить не мог, но с удивлений разговор бы начал разве что варвар. Или просвещенный дурак.
– Добрый вечер, сударь.
– Добрый вечер, господин Проэмперадор.
Эсператист в самом деле напоминал щуку, с боем вырвавшуюся из заливного, в котором увязли другие. Бруно увяз, только в чем? В китовниках, в собственной армии или и там и там?
– Я привез два письма, – суховато уведомил брат Орест, – от принца Бруно и молодого Фельсенбурга. Кроме того, у меня имеется устное поручение от моего епископа и нечто, некогда принадлежавшее вам.
– Что, на ваш взгляд, важнее?
– Новости, и они не слишком приятны. В письмах все должно быть изложено подробно.
И никаких тебе «сын мой», «брат мой». Представить бы ему бывшего епископа Аконы и оставить бы Создателевых слуг наедине. Могло бы выйти… поучительно.
– Я хочу услышать главное от вас. Садитесь.
Сел, положил руки на колени. Если потребуется, через мгновение будет на ногах с обнаженным клинком.
– Видимо, я должен начать с того, что командующий хорошо известной Талигу Горной армии генерал фок Гетц, на лояльность которого надеялся принц Бруно, принял сторону Марге. В результате их совместных действий Южная армия возле Эзелхарда попала в ловушку, но смогла выбраться. Во многом благодаря отвлекающему маневру, осуществленному отрядом под командованием Фельсенбурга, которому удалось выдать себя за арьергард Бруно и заманить противника на Фельсенбургский тракт. Сейчас Южная армия спешно отходит к границе, ее преследуют эйнрехтская армия фок Ило и части горников.
– Я правильно понимаю, что там отнюдь не вся Горная армия?
– Когда я покидал ставку принца, точное местонахождение основных сил Горной армии, которыми, по всей видимости, командует фок Гетц-младший, было неизвестно, но их намерения загадки не представляют. Согласно вполне достоверным сведениям, горники нацелились на Гельбе, рассчитывая прибрать к рукам все, чем принц Бруно овладел за время летней кампании.
– Фельсенбург вернулся к Бруно или направился к родне?
– Ему удалось сбить погоню со следа и соединиться с главными силами. Господин Проэмперадор, появление в Гельбе фок Гетца превращает договор о перемирии в клочок бумаги.
Дверь открылась: приятель Мишеля втащил горячее вино. «Фульгаты» хороши еще и тем, что способны не дожидаться приказов, а выпить дриксу просто необходимо. Впрочем, адрианианец вполне может оказаться не дриксом.
– Спасибо, – поблагодарил «лев». – О том, что случилось с Южной армией после моего отъезда, я могу лишь предполагать, но у маршала Савиньяка подобное выходит лучше.
– Давайте письма.
Теперь адрианианец мог с чистой совестью пить, а Ли – читать. Бруно не доверил бумаге ничего нового и ничего лишнего, тем не менее это был полноценный вопль о помощи. Очень достойный, очень дриксенский, даже варитский, но вопль. Фельсенбург был откровенней, безоглядней и при этом… спокойней. Теперь уже капитан рейтар, он собирался драться с китовниками до последнего и не был намерен проигрывать.
– Я выпил ровно столько, сколько могу себе позволить, – гость отодвинул кружку. – Вижу, вы прочли.
– Да. Первое письмо, сложись обстоятельства иначе, мог бы написать маршал фок Варзов, второе – я сам лет пятнадцать назад. Вы упомянули поручение от вашего епископа.
– Преосвященный Луциан просил передать, что молился бы за вас, не будь это излишним. На вас благословение святого Адриана, следовательно, вы не нуждаетесь в посредниках между вами и высшей волей сейчас и не будете нуждаться в заступничестве, когда покинете сей мир.
– Могу я узнать, как преосвященный пришел к столь устраивающему меня выводу?
– Слушая дравшихся у Ор-Гаролис и в Гаунау и расспрашивая тех, кому довелось с вами беседовать.
– Фельсенбурга?
– И его тоже. В руки его преосвященства попало письмо, побывавшее в плену вместе с вашим братом. Епископ Луциан был и останется последним, кто его прочел без разрешения. Возьмите.
Лионель взял. Верхние строки расплылись, но это не удивляло, вот то, что письмо не потерялось и не размокло полностью, и впрямь могло сойти за чудо.
«…огда победить собственную армию труднее, чем чужую, но чужую без победы над своей не одолеть, у Ор-Гаролис я убедился в этом на собственной шкуре. Отвечая на вопрос, который ты не преминул бы задать, скажу, что не знаю, смог бы Лионель Савиньяк, окажись он сейчас во главе Западной армии, справиться с Бруно или же нет…»
– Спасибо, – поблагодарил Ли, складывая прошлое пополам. – Хочется думать, что главе дома Зильбершванфлоссе свою армию победить все же удалось.
– На какое-то время. – Возвращаться к святому Адриану эсператист не стал. – Проиграть сражение для Бруно равносильно концу, но он его не выиграет. Один.
Рудольф, обдумывая положение, принялся бы бродить по комнате. Савиньяк имел другие привычки, да и вставший перед ним выбор по большому счету был надорским – уходить в голодную метель или ждать в готовом провалиться замке.
– Западная армия выступит на следующий день после получения приказа, который вручит командующему сопровождающий вас «фульгат», – буднично объявил Ли. – Не мне вам объяснять, что успех во многом зависит от точности сведений о китовниках.
– Мне остается лишь узнать имя своего спутника.
– Приказа еще нет, – усмехнулся Савиньяк. – Выедете под утро, вас разбудят, а сейчас идите и ложитесь. Все уже сказано.
И все уже решено. Дождавшись, когда хлопнет дверь, Лионель напоследок пробежал глазами блудное письмо, сунул в печку и встал у окна, по собственной и материнской привычке глядя в сине-белый вечер… Бывает, но матери лучше ничего не знать; она и не узнает, вот братца с его армией не обойти.
– Нашел время забивать голову всякой дрянью, а еще жених! – вслух укорил отсутствующего маршала Проэмперадор и открыл чернильницу.
Приказ был предельно прост, Ли управился за полчаса, после чего вернулся к письму, которое теперь нуждалось в дополнении.
«Господин полковник, – приписал Савиньяк под высохшими пожеланиями, которые надлежало передать новоявленной графине Ариго, – в связи с неожиданными обстоятельствами вынужден Вам напомнить о просьбе герцога Эпинэ, доверившего Вашим заботам некую алатскую баронессу, однако это еще не все. Буду весьма обязан, если Вы также возьмете под свое покровительство девицу Арамона и принадлежащего ей кота талигойской расцветки…»
Помирать Ли никоим образом не собирался, но бергеры во главе с покойным Вейзелем правы – дела лучше держать в порядке. В том числе и те, само упоминание о которых наводит самых близких на ненужные во всех смыслах этого слова мысли. С матери, во всяком случае, хватит, а Эмилю нужна ясная голова. Очень ясная.
3
Об императоре говорить не получалось из-за отца Ипполита, о Турагисе – из-за Лидаса, Белая Усадьба превращала день рождения в поминки, а возвращенные губернаторы – в деловую перебранку. Безопасными казались разве что Кагета с Талигом, из которого выбрался Пьетро. Предупредить благочестивого брата о подводных камнях Карло не успел, но тот сам догадался, чего лучше не касаться. Легкие закуски и первые шесть бутылок победили без осложнений, пора было переходить к главному блюду.
– Я видел «Зимний Вечер», – весело объявил легат, – к алатскому лучше не придумаешь, заодно и ваше водворение на зимние квартиры отметим. Недурная усадебка, у нас в Левкре почти такая же, только без птичника… Не терплю кукареканья.
– Петухи тоже не терпят, – хихикнул Агас. – Чужого. Пойду, велю подавать. Ох, доля штабная…
– Штабная, говоришь? – Вот и повод, лучше не придумаешь. Отпускать Агаса жаль, но должен же кто-то хватать прибожественного за хвост. – Лидас, ваш день рождения застал меня врасплох, но отпускать вас без подарка я не хочу. Вы хотели забрать капитана Левентиса? Забирайте прямо сейчас, приказ утром будет.
– Я еще и монаха хочу! – напомнил прибожественный. – Но сперва – старое алатское и «Вечер». Чтоб как до морисков.
– Память о мире полнит праведные души, – неожиданно одобрил отец Ипполит и еще более неожиданно поднял бокал. – Я верю, что вы искупите невольно причиненное зло и впредь станете защищать невинных.
– Стану, – Лидас и не думал вскидываться на дыбы, – но завтра. Сейчас у нас попойка и пожорка. Маршал, так вы согласны?
Карло, само собой, согласился, и тут случился конфуз: подававший кушанья Микис доложил, что «Вечер» безвозвратно загублен.
– Они тут… – мялся слуга, – того… совсем… обхождения не понимают… В того… в хороших домах все знают: «Вечер» с того и «Вечер», что полосатый… И что поврозь оно, хоть и рядом… От баклажан до творожного сыра. И каждое в своем соусе! Что ж это будет?! Если столичный красный с огуречным смешать? Что будет?!
– Тебя не спрашивают, – прикрикнул Лидас. – Блюдо где? Было же!
– Было, – болван покаянно развел руками. – И ведь отвернулся всего-ничего, присыпку проверить. Она ж размякнет, если не сразу к столу, вот…
– Ты отвернулся, – если эти излияния не прервать, с голоду сдохнешь. – Дальше что?
– Перемешали, – так в паонских театрах сообщают об убийствах государей. – И имбирем приправили. «Зимний вечер» – имбирем! Это… это…
– Это кощунство, – подсказал Агас, – но мы съедим. На войне – как на войне.
– Нельзя такое есть! – от ужаса слуга аж задохнулся. – Имбирь вкус отобьет… Он же все губит, кроме чеснока…
– А мы все равно слопаем, – хохотнул Лидас, – но того, кто набезобразил, ты поймай. Я его расстреляю!
– За имбирь? – растерялся служитель высшего разряда, – то есть оно… как это…
– За кощунство, – усмехнулся легат. – Я и тебя расстреляю, если не принесешь.
– Ваше превосходительство, то есть… Можно ведь заменить, только орехи нужно столочь. И красный соус…
– Пойдем, брат мой, – непонятно когда вставший Пьетро положил руку на плечо Микиса, – я помогу тебе.
– Не вздумайте толочь! – распорядился прибожественный. – Как есть, так и съедим… «Вечерок» выдался штормовым, вот все и смешалось.
– В самом деле, – поддержал Карло, которому не улыбалось унимать сразу и отца Ипполита, и Лидаса, – не тяните.
Пьетро не тянул, но разволновавшийся слуга поскользнулся на некстати подвернувшемся куске баклажана, выронил злосчастное блюдо и сам упал.
– Теперь ваш слуга будет пахнуть имбирем, – доложил смиренный брат. – Я отпустил его умыться, так что горячее подадут штабные ординарцы.
– Молодец, – Сфагнас никого расстреливать явно не собирался. – Как, пойдешь ко мне? Капрас, ну зачем вам сразу два клирика?
– В корпусе двенадцать тысяч человек.
– И все молятся? Понять бы еще, сколько нам до подхода резервов держаться! На одних оливках далеко не уехать…
– Исходя из того, что еще остается на тарелках, – отец Ипполит внезапно улыбнулся, – мы можем поднять еще два тоста.
– Лучше подождем, – Лидас обвел глазами стол, который сочли бы убогим не только кагеты и губернаторы, но и Турагис. – Кэналлийского Ворона вживую даже наш маршал не видел, а ваш монах сподобился. Рассказывай, а выпьем потом.
– Пьетро, вы видели Ворона? – не выдержал Карло. – Я не знал.
– Если б меня спросили, я бы, само собой, ответил, – еще не монах отнюдь не казался смущенным, – но герцог Алва далеко. После него я видел слишком многое, в том числе и бунт, и разбойников на берегу Рцука.
– Такое и мы видели, – Лидас откинулся на спинку стула, – это не интересно… Маршал, не серчайте! В Паоне о похождениях святого Оноре болтали, когда вы пытались воевать в Фельпе, но о том, что брат Пьетро болтался при святом, я не знал, пока не перекинулся словечком с епископом. Он, кстати говоря, жаждет, чтобы при мне состоял не подверженный обморокам клирик, но принудить агарисца, хоть Агарис и разнесли, не может. Разные ведомства – они и в церкви разные.
– Я тоже не могу принудить, – подтвердил Карло, предпочитавший сохранить при корпусе не столько клирика, сколько врача. – Значит, вы видели Ворона? Мне не довелось, нашу капитуляцию принимал Савиньяк.
– В нашей встрече нет тайны, – словно бы извинился Пьетро, – но противникам Талига рассказ об этом человеке может быть неприятен, хоть он и способствует смирению гордыни.
– В таком случае, – не сдержался отец Ипполит, – пусть кэналлиец встретится с Орестом.
– С божественным Сервиллием!
– Не сегодня! – то ли рыкнул, то ли взмолился Карло. – То есть давайте без ссор, мы собрались не для этого. Пьетро, рассказывайте. Уверяю вас, меня это не заденет…
– Еще бы, ведь с Коллегии за Фельп уже спросили, – легат подмигнул и захрустел последним дардионом. – То есть и за Фельп тоже. Так что там Алва?
– Кэналлиец не любит смерть и считает усталость от жизни разновидностью безумия. Я не видел, как он убивает, но слышал, как он поет. Эти песни рассказали бы о герцоге больше моего, они долго меня преследовали…
– Ну так спойте!
– Я дурной певец, – признался Пьетро, – к тому же песни герцога Алва при всей красоте лишены благочестия.
– Не беда, – отмахнулся Карло. – Отец Ипполит, позволите?
– Если они не оскорбляют Создателя и ваших чувств, господин маршал.
– Первая была на кэналлийском, – негромко уточнил Пьетро, – позднее я узнал, что певец просит свою струну звучать вечно. Вторую герцог перевел на талиг…
– Сам? – живо уточнил прибожественный, и Капрас вспомнил, что Лидас вроде бы балуется пером.
– Насколько я понимаю, Алва переводит сам. Я боюсь нанести ущерб красоте, меня, как и всех послушников, обучали пению, но оно не стало моей сильной стороной.
– Лечить вообще-то важнее, – утешил Карло одновременно с отцом Ипполитом, само собой, напомнившим еще и о долге перед Создателем и слабейшими из детей Его.
– Так что за песня? – Лидасу не требовался ни врач, ни Создатель. – О чем?
– Сперва мне казалось, герцог что-то оплакивает, потом я стал думать иначе. В том, чтоб назвать ночь ночью, а холод – холодом, нет ни жалобы, ни вызова…
– Не объясняйте, – легат оттолкнул опустошенную тарелку и водрузил локти на стол. – Пойте…
– Судьба моя,
– покорно завел клирик, —
звездный иней,
Звезда над дорогой дальней,
Звезда над долиной синей,
Звезда на холодной стали…
Пел Пьетро не лучше, чем Карло знал талиг, но и не хуже. Маршал вслушивался, пытаясь уяснить, о чем речь, не понимал, и все же цыкнул бы на любого, кто вздумал бы жевать или переспрашивать; молчали, однако, все.
– Мой друг, я в Закат гляделся,
Звездой летя в бесконечность…
Все они туда глядятся, чего уж там… Потому и слушают. Отец Ипполит беззвучно шевелит губами, будто повторяет, Лидас замер, подперев подбородок и широко распахнув подведенные на гвардейский манер глаза, Агас поставил бокал и закусил губу.
Горят свечи, догорает год и с ним жизни, тысячи жизней, но некоторые еще можно сберечь. Если остаться не только на зиму… Три безголовых по сути провинции, Гирени с деткой и… вцепившиеся в железо прозрачные женские руки.
Струна моя, лунный холод,
Луна в глазах лошадиных,
Луна, вошедшая в город,
Луна над мертвой маслиной…
Над мертвыми обозниками, мертвой мельницей, мертвым аббатством. Над Белой Усадьбой, где уцелели лишь серая кошка да лебеди с подрезанными крыльями. Везде эта луна, чтоб ее!
– Мой друг, я луною призван…
– Я выйду, – отец Ипполит поднялся. – Это слушать невозможно!
– Это слушать нужно, – вскинулся в ответ Лидас. – И хватит искать везде ересь!.. Пьетро, дальше!
– Здесь нет ереси, просто я не могу. Эта луна… Этот год… Простите.
Стук двери, пригнувшиеся и тут же выправившиеся огоньки свечей, миг тишины.
– Зима и сердце, как камень…
4
Вальдесу всегда нравились столы, подоконники и спинки кресел, во всяком случае, сидеть он предпочитал именно на них, но на сей раз адмиралу пришлось удовлетвориться старым-престарым сундуком.
– Хорошая вещь, – одобрил Ротгер, забираясь на реликвию с ногами, – парочка абордажников при необходимости точно влезет. Ты решил почитать мне мораль?
– Я? – удивился Лионель.
– Это-то и странно, – кивнул моряк. – Ты ничем не напоминаешь покойного дядюшку, к тому же мы все обсудили.
– Утром, – уточнил Ли. – Вечером привезли два письма, одно из них от Фельсенбурга. Он просит не посылать ему кошку, поскольку с тобой ей ничего не грозит.
– Поздно, и ты это знаешь. Что грозит старой скотине Бруно?
– То самое, что, съев Бруно, будет грозить нам.
– Попробую подумать, – Ротгер обхватил руками колени. В точности так сидела Мэллит. Сидела и тихонько просила не погибать. Ли не рассмеялся и ничего не стал обещать, просто не дал гоганни договорить, умело не дал. Потом девочка уснула, а он глядел в темноту и прикидывал, без кого ему не обойтись. Сомнений не вызывали только «фульгаты» и Стоунволл. Ну и Вальдес, само собой…
– Гусиные зайцы загнали быка на мачту, – додумался Ротгер, – и ты собрался его снимать. Жаль, здесь могло стать весело. Я угадал?
– Наполовину. Старый добрый Бруно ставил на Горную армию фок Гетца, но тот предпочел драке с Эйнрехтом войну с нами и немножко с фельдмаршалом. Большая часть Горной, похоже, движется на Гельбе.
– Холера, – нараспев произнес Вальдес, – и гангрена, причем скоротечная. Если ты не уймешь Гетца, он заполучит как тыловые магазины Бруно, так и занятые им наши крепости, а потом на пару с эйнрехтцами поставит старикана в два огня, сожрет и займется если не Хексберг, то марагами. Тетушке в ее положении это вредно, говорю тебе как опекун.
– Бруно без нас не просто проиграет, что еще полбеды. – А ведь Ротгер предельно серьезен, только чужим этого не разглядеть. – Южная дриксенская армия сольется с китовниками, и вся эта нечисть в самом деле ринется на Талиг. Не сразу, сперва Марге проглотит Фельсенбургов со Штарквиндами и разбогатеет еще тысяч на двадцать бесноватых. И на столько же обычных «гусей», которым просто очень хочется Марагону, Хексберг, Торку… Допустить этого я не могу, тут ты прав, но еще больше я не могу оставить в покое Заля. Спасать Бруно будет Эмиль, а мы с тобой займемся зайцами. Утопить их нам теперь не под силу, остается загнать туда, где они не навредят. То есть к Олларии.
– Я тебя обожаю! Можешь так Бруно и передать, потому что Бе-Ме не передашь уже ничего. Ты выбрал Олларию, потому что дуксов не жалко?
– Нет, потому что зеленей там уже не станет. – Чем среди прочего хорош Вальдес, так это тем, что здравый смысл ему не помеха. – Мы вернем заразу к ее истокам, хотя Заль, похоже, подцепил эту дрянь от агаров.
– Тра-та-та, – пропел адмирал, стаскивая с пальца безропотный изумруд. – Лагаши пустится в пляс, но остальным лучше бы объяснить, чем зеленый заяц вкусней зеленого кита. Не моряки могут не понять, хотя у меня тоже есть терзания. То есть сомнения… Желай Заль искупаться в Данаре и согрешить со свободной Дженнифер, он бы к ней и поскакал, а его понесло в обход Кольца.
– Поставить себя на место Заля не хочешь?
– Лень, – зеленая искра метнулась вверх, – лень и еще то, от чего кошки трясут лапами, но тебя я бы послушал. Под бокал чего-нибудь приличного… Дриксы из тебя выходили отличнейшие, особенно Фридрих.
– Рад, что тебе нравится. – Лионель вытащил кувшин. – Алатское станешь?
– Я и можжевеловую стану, – успокоил Ротгер. – В целом такая жизнь мне по вкусу – всегда любил рейды больше драк в линии. Нет, то, что Альмейда успел, это хорошо, но у меня на душе осталось слишком много пороха.
– Ты же потратил его на Бермессера.
– Четверть, не больше, и то, пока искал, зато финал… – Бешеный поморщился и спрыгнул с сундука. – Покойный вцепился в торговое корыто, по сторонам не глядел, абордажников своих спровадил – бери вилку и кушай. Дядюшка был бы в восторге, а мне перца не хватало.
– Теперь хватит, – пообещал Ли, поднимая стакан. Обратно на стол его ставил уже генерал Заль. Очень аккуратно ставил… Он во всем был аккуратным и умеренным, даже в мечтах. Другие примеряли к себе чужие должности и перевязи, Заль смотрел под ноги. Больше всего он боялся оступиться, то есть связаться с тем, кто принесет неприятности, а их приносили все.
Генерал сотворил почти невозможное, но остался чист. Он не давил и не поддерживал мятеж в Эпинэ, не признавал Ракана, не принимал гайифских и агарисских посланцев и при этом не шел на Олларию. Добрая треть офицеров рвалась в драку и шипела в спину командующему, а самые ретивые сбегали кого-то спасать и с кем-то драться, а Заль ждал там, куда его отправил еще Сильвестр. Ждал, ссылаясь то на приказ Первого маршала, то на отсутствие законной власти, то на дожди. И дождался! Безопасности, не благодарности.
Кадельцев вернули на прежний рубеж, где можно было простоять до конца нынешних безобразий. Все более или менее успокоилось, и тут пошли мятежи. В Олларии, Паоне, Агарии… На границу и через границу летели новости и ползли слухи, а затем к господину генералу явились гости. Заль их принял, как же не принять достойных людей, с которыми он познакомился во время бордонской экспедиции, а новости из Олларии становились все более странными.
Алва, которому прихлопнуть дуксию, что выдуть бутылку кэналлийского, исчез, Валмон как ни в чем не бывало крутил делишками на юге, зато Савиньяки – оба! – торчали на севере. При этом бывший капитан Королевской охраны помирился с гаунау, а его разудалый брат-кавалерист отнюдь не рвался брать реванш у Бруно, да еще наоставлял вдоль Кольца Эрнани непонятных застав. Молчал и Ноймаринен, хотя кадельская армия вполне могла усмирить Олларию, там и усмирять-то по большому счету нечего было!
Глаза генералу начал открывать фельпский гость, предположивший, что Ноймаринен сперва заменит Заля на своего подручного и только потом двинет армию на столицу. Кто-то решил, что второму регенту мешает первый, кто-то добавил, что волк с вороном всегда договорятся, и тут командующий Кадельской армией понял все! Алва с Ноймариненом в Олларах больше не нуждаются, а Рафиано, Савиньяки и Валмоны заняты своими кусками, потому и дуксию не трогают.
Когда в столице творится Леворукий знает что, хозяева провинций берут столько власти, сколько могут съесть. Валмон наложил лапу на земли Эпинэ и Колиньяров, а соседи-Савиньяки не возражают. Почему? Да потому что именно сейчас прибирают к рукам имущество Манриков. Недаром Лионель и сам сидит на севере, и мать с братом к себе выписал. Ноймаринен, как второй регент, отдал Надор Савиньяку в обмен на Северную Придду и Марагону. Алва тоже не внакладе – он со своими родичами-морисками пожирает Гайифу, Талиг ему больше не нужен. Алва – шад, его место с шадами. Ноймаринен – волк, а волк – зверь северный, но остается Западная Придда, в которой нет ни войск, ни полукоролей. Если поднять армию, обойти Рафиано и земли, прилегающие к Кэналлоа, где наверняка нарвешься на родичей и приятелей соберано, то можно отхватить хороший куш. Сейчас. Через год новоявленные хозяева севера, юга и востока вспомнят о западе; сейчас они первыми ничего не предложат, но поделятся с тем, кто достаточно прозорлив, смел и удачлив. И почему не с генералом Залем, который может стать сперва Проэмперадором Западной Придды, а потом и герцогом? Здесь же он так и останется на побегушках у Валмона, и это если его не заменят каким-нибудь Эпинэ.
Заль всю жизнь опасался резких поворотов и необдуманных шагов, но сейчас, наконец, взошла его звезда. Генерал решился, поднял армию…
– …и тут появился ты, – проникновенно закончил Ли, попивая вино. – Полубергер-полукэналлиец, и это, разумеется, неспроста. Все твои манифесты – вранье, на самом деле Западную Придду отдали тебе, вернее, тем сторонничкам обоих регентов, которые пока остаются без сладкого. Но Заль пришел первым! Он не оставит свое, уже почти кровное, он будет за него драться, благо у тебя нет армии и ты ни кошки не смыслишь в правильной сухопутной войне. Предъяви Залю ультиматум какой-нибудь Райнштайнер, он бы умерил аппетиты и попятился, но на тебя заяц бросится со всей страстью истомленной умеренностью души.
– Роскошь, – оскалился Ротгер, – не знай я, что Заль это не ты, прикончил бы на месте.
– Попробовал бы, – уточнил Савиньяк. – Кстати, нам надо почаще фехтовать.
– Потом. Когда я вернусь… – Вальдес подбросил свое кольцо, но поймал его пустым стаканом. – Оставь зайца мне и катись к гусям и братцу, им тебя не хватает. Эмилю следует поучиться выдержке у тетушки. Вот уж кто умел провожать на войну!
– Баронесса не сомневалась в лучшем, Ми вбил в голову худшее. Ты предлагаешь мне вернуться из сострадания к нему или что-то чувствуешь?
Ротгер ответил по-кошачьи, то есть потянулся.
– Я угадываю погоду, – мурлыкнул он, – я чувствую бесноватых и кое-кого из вас, но смерть? Увольте! Смерти, чтоб ты знал, нет, есть пустота, которая случается, когда уходит кто-то свой. Может, я и услышу, когда тебя не станет… Не раньше.
– Я так и думал, – кивнул Ли. – Выходцы смотрят со своей стороны и тоже ни змея не знают.
– Куда им!.. С Залем я справлюсь, ты мне тут не нужен.
– А ты бы оставил меня командовать линеалом? Даже ради спасения тетушки? Или Рамона, или Росио? Я допускаю, что мне или нам не вернуться, но я не могу допустить, чтобы зелень расползлась по Западной Придде. Завтра, как и собирались, чистим Лумель.
– Нашим полковникам с капитанами глаза открывать станем?
– После драки их так и так собирать, а драка будет в Лумеле, там и откроем. Спасибо покойному Фридриху, в моих приказах армия не сомневается, другое дело, что права на ошибку у нас нет. Как и на смерть хотя бы до Тарники.
– На нет и суда нет, – Ротгер надел кольцо, значит, разговор для него был окончен. – Не пофехтовать ли нам прямо сейчас? Сегодня такие звезды, чего им светить зря?
5
Без Фуриса все-таки не обошлось, правда, испортил он всего лишь десерт. Доверенный куратор походной канцелярии самолично воздвигся на пороге и попросил господина командующего срочно уделить ему несколько минут, а также пригласить для прояснения безотлагательного дела брата Пьетро.
– Пейте шадди, – буркнул, подымаясь, Карло. – Или не шадди. Фурис, надеюсь, это именно «несколько» минут?
– Господин писарь, – таки влез прибожественный, – отдайте свой письменный прибор и можете быть свободны.
– Да, сударь, – постарался исправить уже случившуюся бестактность и предотвратить возможную Карло, – одолжите… ваши принадлежности. Под мою ответственность.
– Я их не верну, – обрадовал Лидас. – Они… реквизированы именем Императора!
– Нет, – твердо сказал Капрас. – Это подарок от офицеров корпуса. Ко дню рождения.
– Тогда это взятка, а я их не беру.
– А я их не даю. Или мы друзья, тогда мы пьем и дарим. Или вы… исполнили свои обязанности и отбываете.
Прибожественный не ответил – был занят, пытался открыть свежеподаренную чернильницу. Отец Ипполит поморщился и принялся помогать, Агас осушил стакан и в него же уставился. Похоже, с гвардии, в отличие от Церкви, хватит.
– Фурис, дело не терпит до завтра?
– Никоим образом, господин командующий! Я вынужден настоятельно просить.
– Пошли, – Карлос полез из-за стола, чувствуя себя полным мешком. Двое клириков и трое гвардейцев на дюжину бутылок, и хоть ложись да засыпай. Позорище! – Ну, что такое?
Заговорил бывший писарь лишь в Малой столовой, где на отнюдь не маленьком столе лежало шесть нухутских петухов, показавшихся обожравшемуся Карло особенно мерзкими.
– Больше не закупайте, – велел маршал, – я этих тварей есть не намерен даже задешево. И шеи какие-то змеиные…
– Каждый добывает пищу на свой лад, и не всех это красит, – Пьетро накрыл нухутов тряпкой, оказавшейся скомканной скатертью. – Длинная шея и нарост под клювом – суть удочка, дарованная Создателем этим птицам, но людскому глазу она и впрямь неприятна.
– Уродство! – подхватил Карло, готовясь сбежать, но на пути торчал Фурис.
– Господин маршал, – доложил он, – имеются все основания полагать, что против вас было предпринято покушение, жертвой которого по счастливой случайности пало шесть данных птиц, нанесших своей смертью ущерб хозяину занятого нами поместья. Я намерен допросить главного свидетеля и настоятельно прошу вас при этом присутствовать.
– Хорошо, – Капрас плюхнулся на плетеный стул. – Только я ничего не понимаю.
– Вечер, – негромко подсказал Пьетро.
– Вечер?! Ночь давно!
– Блюдо, в которое кто-то добавил имбирь…
Лекарь угадал. Радость столичных обжор в самом деле приправили какой-то гадостью, в итоге доставшейся нухутским петухам.
– Виси у меня под носом такое, – буркнул Карло, – я бы сам сдох с радостью. Где свидетель?
Свидетелем оказался все тот же Микис. Слуга, похоже, так и не понял, что спас пятерых человек, но подозрения у него имелись, и подозрения страшные.
– Вороватые они тут, – бубнил спаситель, – и обжорливые… Так и норовят доесть да еще хлебом подчистить, а хлеб наш таскают, сам видел… Испортют, чтоб благородному человеку кушать поносно стало, и доедят. Ложки при себе носют в футлярах, чтоб, если что, ковырнуть, а еще на службе состоят! Дай им волю, они б «Вечер» с пола отскребли и утянули, только не позволил я!
– Вы собрали уроненное кушанье? – уточнил Фурис.
– Собрали, ваше превосходительство. До кусочка, и в бадью для объедков кинули, там даже мирикийцы рыться не станут, хотя манер у них никаких. И понимания никакого! Где ж такое видано, чтоб имбирем паонские соуса поганить!
– Вам было приказано доставить именуемое «Зимним вечером у моря» сложносочиненное блюдо к столу, однако вы его уронили, поскользнувшись на промасленном овоще?
– Баклажан то был. В оливково-горчичном масле, тоже краденый… Они все крадут и еще роняют. И крошки на скатертях…
– Это в самом деле был кусок баклажана, – прервал излияния Пьетро. – Я подтверждаю все сказанное. Мы собрали с пола, что смогли, потом, господин Фурис, пришли местные слуги и ваш ординарец, а я вернулся к обществу.
– Что сделаем и мы. Нашли из-за чего поднимать шум! Птица вечно дохнет, особенно от соленого. Фурис, вам придется пройти с нами и хотя бы один раз выпить за здоровье легата, иначе он не поймет.
– Да, господин маршал, но впоследствии я…
– Впоследствии – бога ради. Идемте.
Лидас на скрип двери даже не поднял головы, Агас осоловело смотрел на подсвечник, время от времени отправляя в рот кусочки фруктов, отец Ипполит что-то хотел сказать, но внезапно зевнул и прикрыл рот ладонью.
– Господа, – провозгласил Карло, – заведующий моей канцелярией желает произнести тост в честь нашего гостя.
– Я считаю это своей непосредственной и почетной обязанностью. Вы позволите?
– Сейчас! – откликнулся легат, глаза его сияли. – Пьетро, послушай! Все слушайте!
Звезда и смерть над Паоной,
Рука, поднявшая знамя,
Павлин под небом бессонным
И наша дорога в пламя.
Звезда и смерть над дорогой,
Последний вкус винограда,
И тот, кто превыше бога,
И то, что важней награды… —
ну, поняли?
– Ваша готовность умереть за… – Карло воровато глянул на отца Ипполита и вывернулся, – за Паону делает честь вашим чувствам, но я… Мы все здесь присутствующие… от имени корпуса… Фурис!
– Мы собрались здесь, – не растерялся доверенный куратор, – чтобы пожелать вам многолетнего и плодотворного служения отечеству и признания ваших заслуг на высочайшем уровне.
– Благодарю… – Лидас возмущенно мотнул гривой. – Неужели до вас не дошло?! Жизнь отдать можно, а иногда и нужно, это понятно. Жить может быть больно, а может быть невозможно, это тоже ясно, вот чего я не могу представить, это как можно не хотеть жить! К кошкам! Вы за мое здоровье пить будете, или оно ересь?
