Глава пятая

Научно-исследовательский институт, где работала сестра осужденного Шовдыгова, находился на Остоженке. Вместе с Вейдеманисом они подъехали к институту без пятнадцати одиннадцать.

– Мне пойти с тобой? – спросил Эдгар.

– Нет. Будет лучше, если мы поговорим с ней вдвоем. Надеюсь, что она вполне адекватный человек. Судя по ее поездке на могилу погибших немцев, она понимает, насколько ужасно преступление, организатором которого был ее брат.

– Именно поэтому она может не захотеть с тобой разговаривать. Замкнется и не станет отвечать на вопросы о своем брате. Если слишком много времени провела в Европе, у нее вполне могли измениться взгляды.

– Как раз об этом я и говорю. Кавказская женщина не поступила бы так, как она. Конечно, нормальный человек просто обязан осуждать любое убийство невиновных людей. Но ездить на могилу жертв своего брата – это уже не просто сочувствие, это вызов, несогласие с методами и действиями тех, кто убивает невиновных. Поэтому у меня есть шанс с ней переговорить. Уже почти одиннадцать, пора идти на встречу.

Дронго вышел из машины и направился к зданию института. Сидевший на проходной пожилой вахтер равнодушно смотрел на неизвестного, появившегося перед зданием института. Дронго терпеливо ждал. Наконец в дверях появилась женщина в строгом сером костюме.

Дронго знал, что ей тридцать пять лет. Аккуратно уложенные волосы, скуластое лицо, миндалевидные глаза, очки. В целом она выглядела очень эффектно. Заметив эксперта, она направилась к нему:

– Это вы меня ждете?

– Вы Кюльджан Шовдыгова? – на всякий случай уточнил он.

– Да. С кем я говорю?

– Меня обычно называют Дронго. Мы можем пройти куда-нибудь, чтобы побеседовать? Например, в соседнее кафе.

– Что вам нужно? Почему вы хотели со мной встретиться?

– Я – юрист, занимающийся имущественными вопросами.

– При чем тут мой брат? И при чем тут я?

– Вы должны понимать, что могут быть имущественные претензии к вашей семье. При взрыве погибло много иностранцев, и их родственники подали судебный иск о возмещении материального ущерба.

– У меня не больше тридцати минут, – предупредила Кюльджан.

Кафе находилось в пятидесяти метрах от здания института. Дронго пропустил ее вперед и вошел следом. Женщина попросила кофе эспрессо, он привычно заказал себе зеленый чай.

– Не понимаю, какие претензии могут быть ко мне? – заговорила Кюльджан.

– Не к вам, а к вашему брату. Но если он не сможет оплатить иск или с ним что-нибудь случится, то ответственность возложат на родственников осужденного, – солгал Дронго, глядя ей в глаза.

– Это несерьезно, – ответила она. – Кроме меня, у Джумшуда четыре брата, значит, ответственность будет на всех пятерых. Но он живой и, надеюсь, будет жить еще долго, хотя и виновен в ужасном, варварском преступлении. Поэтому все претензии ко мне кажутся не очень серьезными.

– Возможно, вы правы, – согласился Дронго. – Я слышал, что вы ездили на могилы погибших немцев в Мюнхене и возложили цветы.

– Откуда вы знаете?

– Об этом писали немецкие газеты.

– Вы читаете по-немецки?

– Нет. Но мне перевели эту заметку.

– Я действительно там была. Посчитала своим моральным долгом. Их шестерых похоронили всех вместе. Я возложила шесть роз. Мне действительно очень неприятно, что в таком ужасном преступлении был замешан мой брат.

Дронго нахмурился. Кажется, произошла ошибка, на которую он сразу обратил внимание. Но сейчас лучше об этом не спрашивать.

– Вы долгое время жили в Австрии? – уточнил он.

– Больше пяти лет, а потом вернулась в Москву.

– Какие отношения у вас были с братом?

– Нормальные. Хотя мы общались нечасто. У каждого были свои проблемы, свои дела.

– Вы знали, что у него была близкая подруга?

– Нет, не знала. Какая подруга?

– Он писал вам об этом в своем письме. Рассказывал о своей близкой подруге, просил, чтобы вы с ней встретились. Разве вы не получали этого письма?

– Нет, – не очень уверенно произнесла Кюльджан, – я не получала подобного письма.

– Но он уверял, что рассказывал вам о своей пассии.

– Возможно. Но мне не казались серьезными их отношения. Во всяком случае, эта «пассия» не думает искать его родных и близких, хотя прошло уже почти два года.

– Вы сами не пытались написать своему брату в колонию?

– Написала одно письмо, но он не ответил. Я понимаю, что там не курорт и ему не очень хочется с нами общаться. Но старшему брату он письмо написал. Вся наша семья об этом знает. Он не сожалел о случившемся, только жаловался на свою судьбу.

– Вы слышали, что у него были проблемы с первой супругой?

– Конечно. Они развелись достаточно давно.

– А с его друзьями вы были знакомы?

– Нет. Только слышала про одного, кажется, его звали Исмаил, но, может, я путаю. Они вместе ездили в Турцию.

– Что именно вы слышали?

– Он был наркоманом в последней стадии, поэтому у брата всегда с ним были проблемы. Потом написали, что этот Исмаил был убит при аресте, но я слышала, что он просто скончался от слишком большой дозы. Может, это и слухи.

– Его родные тоже знали, что он был наркоманом, – подтвердил Дронго.

– Вот видите. Такие люди потенциально очень опасны. И вообще все, кто замышляет и осуществляет подобные акты, достаточно неоднозначные типы.

Она не сказала «люди», и Дронго на это тоже обратил внимание.

– У вас есть еще ко мне вопросы? – взглянув на часы, спросила Кюльджан.

– Только два. Вы знали, куда именно ездит ваш брат – в Турцию или в арабские страны?

– Конечно нет. Я не совсем понимаю: какое это имеет отношение к возможному судебному иску?

– У вашего брата могли быть состоятельные спонсоры, которые финансировали его деятельность, – пояснил Дронго, – и которые должны отвечать за все случившееся.

– По-моему, такими проблемами должны заниматься другие службы, – заметила Кюльджан, – а не юристы, которые разбирают имущественные споры.

– Прошло уже два года, и никого найти не удалось, – возразил Дронго.

– У меня достаточно и своих проблем, чтобы думать о неких таинственных зарубежных друзьях моего брата, – отрезала женщина и добавила: – Какой второй вопрос вас интересует?

– Вам не кажется странным, что человек, воевавший в Чечне на стороне российских войск, через несколько лет становится организатором такого преступления и примыкает к радикальным клерикалам?

Она несколько удивленно взглянула на эксперта и спросила:

– Вы юрист или психолог? Разве вы не знаете, что человек меняется на протяжении всей своей жизни? Думаю, что мой брат тоже сильно изменился. Возможно, на его трансформации сказалась и неудачная жизнь с его бывшей женой.

– Ясно. Спасибо большое, что согласились со мной встретиться. Идемте, я вас провожу.

Они поднялись и вышли из кафе. Уже подходя к зданию института, Кюльджан задала неожиданный вопрос:

– Вы будете говорить с моим братом?

– Если получится, – признался Дронго, – но, боюсь, это будет достаточно сложно. Что-нибудь ему передать?

– Что мы его помним, – сказала она на прощание и, повернувшись, пошла к дверям.

Дронго немного подождал и вернулся к машине, где его с нетерпением ждал Вейдеманис.

– Поговорили? – спросил он.

Дронго в ответ молча кивнул, и Эдгар не стал его расспрашивать. Он понял, что напарник не склонен разговаривать в автомобиле.

Они проезжали мимо станции метро «Павелецкая», когда Дронго вдруг попросил припарковать машину.

– Здесь неплохой ресторан, – сказал он.

Вейдеманис опять не стал удивляться, хотя прекрасно знал, что Дронго никогда не обедает в полдень, так как вставал поздно и обычно не очень плотно завтракал, ограничиваясь чашкой чая и творогом с сыром. Он припарковал машину, и Дронго сразу оглянулся. Сразу две машины пытались найти место парковки рядом с ними. Он вышел из салона и медленно двинулся по улице. Вейдеманис следовал за ним. Они вошли в открытый подъезд пятиэтажного дома.

– За нами следят? – понял Эдгар. – Я видел машины, которые ехали за нами. И рядом с институтом тоже были «наблюдатели».

– Как мы и думали, – ответил Дронго. – Они не просто следят за нами. Тут задействованы большие силы.

– Из-за израильтян?

– Думаю, что все гораздо серьезнее. Должны быть другие причины, иначе они бы ограничились только наблюдением. Но они поменяли нам сестру Шовдыгова.

– Ты уверен? – Вейдеманиса было сложно удивить, но он удивился.

– Абсолютно. Во-первых, она использовала различные выражения, которые обычно не говорит любящая сестра даже заблудшего брата. «Ужасное варварское преступление», – сказала она. Затем дальше. Она ошиблась, когда вспомнила, что возлагала цветы на могилы погибших немцев. Эта женщина не могла жить в Австрии столько лет.

– Почему?

– Там было шестеро погибших. И она невольно себя выдала, рассказав, что возложила шесть роз на могилы погибших. Дело в том, что австрийцы всегда кладут на могилы нечетное число цветов, а вот живущие в России обычно покупают четное количество.

В подъезд вошел какой-то мужчина. Увидев двух незнакомцев, он что-то пробормотал и быстро вышел.

– Сейчас зайдет другой, – предположил Дронго.

И оказался прав. В подъезд вошла женщина лет сорока. Коротко стриженные волосы, темный брючный костюм, темные очки.

– Извините, кто из вас господин Морозов? – обратилась она к ним. – Он должен был ждать меня здесь. Это четырнадцатый дом?

– Да, – весело подтвердил Дронго и добавил: – Вы лучше подождите, он наверняка сейчас придет.

Вместе с Вейдеманисом они вышли из подъезда и направились к его автомобилю.

– Более чем обычный интерес, – заметил Эдгар, усаживаясь в машину.

– Поедем домой, – сказал Дронго.

Когда они подъезжали к его дому, он неожиданно предложил:

– Давай еще немного погуляем во дворе.

Вейдеманис улыбнулся. Он уже понял, что его друг начал свою собственную игру.

Богдановский садился в машину, когда его догнал Савченко. Было заметно, как он взволнован. Генерал чертыхнулся, но, верный своему твердому правилу никогда не разговаривать о служебных делах при посторонних, даже при своем водителе, вышел из машины.

– Опять какие-то накладки? – недовольно спросил он.

– Дронго поехал на встречу в институт, где работала сестра Шовдыгова, – пояснил взволнованный Савченко.

– Чего мы и ожидали. Надеюсь, вы успели послать туда нашего сотрудника? Мы еще вчера знали, что он поедет на эту встречу.

– Мы послали майора Рахимову, – сообщил полковник.

– Очень хорошая кандидатура, – кивнул Богдановский, – толковый профессионал. Они поговорили с Дронго?

– Да. Именно поэтому я к вам и прибежал.

– Что-то не так?

– Нам кажется, что она провалилась, – признался Савченко.

Богдановский нахмурился, подумал несколько секунд и предложил:

– Поднимемся ко мне.

Вдвоем они поднялись в кабинет. Генерал прошел к своему столу, Савченко продолжал стоять.

– Рассказывайте, – приказал Богдановский.

– Они встретились и поговорили. Рахимова выполнила наше поручение. Во время беседы сообщила, что погибший Ламиев был наркоманом. Мы особо предупредили ее, чтобы она не педалировали эту тему – Дронго достаточно опытный профессионал, чтобы все понять.

– Очень хорошо. Тогда в чем дело? Почему вы считаете, что она провалилась?

– Там произошла накладка, к которой мы были не готовы. Мы познакомили Рахимову с руководителем института. Предупредили директора о ее визите. Но не успели познакомить ее с тремя его заместителями. Вернее, с одним познакомили, с двумя остальными нет.

– Ну и что?

– Когда она выходила из здания института, туда входил один из этих заместителей. Они столкнулись в проходной и не поздоровались.

– Но почему провалилась? Всему можно найти разумное объяснение. Почему вообще Рахимова должна была его знать?

– Это заместитель директора, который работает там много лет, – скорбным голосом сообщил Савченко, – и Дронго никак не мог пройти мимо факта, что они не поздоровались, прошли мимо друг друга, как незнакомые люди. А потом… потом Дронго поговорил с Рахимовой и уехал с Вейдеманисом. По дороге предложил ему остановить машину. Они вошли в подъезд и несколько минут обсуждали этот случай. Мы ничего не могли сделать, хотя послали туда сразу двоих сотрудников.

– Так, – неприятным голосом произнес генерал, – садитесь, Савченко, у нас теперь будет долгий разговор.

Полковник опустился на стул.

– Как это могло произойти? – начал Богдановский. – Вы понимаете, что из-за вашей сотрудницы была сорвана важнейшая операция?

– Она не виновата, – попытался объяснить Савченко.

– А кто виноват? Кто будет отвечать за провал нашей операции? Если завтра придет Блехерман и Дронго сообщит ему о том, что мы подменили Шовдыгову? Тогда у любого профессионала появляется очень неприятный вопрос: почему мы это сделали? Чего мы боимся, если вся группа раскрыта, все преступники либо погибли, либо осуждены на длительные сроки? Какой секрет мы изо всех сил пытаемся скрыть? Вы понимаете, что именно происходит?

Савченко молчал, уже не пытаясь что-либо объяснить.

– Она должна была здороваться со всеми, кто проходил мимо нее! – уже не сдерживаясь, выкрикнул Богдановский.

– Это тоже было опасно. Неизвестный мог спросить, кто она такая и почему она с ним здоровается. В подобных случаях ошибку можно объяснить. По правилам конспирации…

– Хватит! – перебил его генерал. – Какие правила, если мы все провалили… Эту идиотку Рахимову нужно будет вообще отстранить от работы. Мы только недавно дали ей звание майора. Видимо, поспешили. Она обязана была все видеть и понимать.

– Произошла накладка не по ее вине, – пытался отстоять свою сотрудницу Савченко. – Такое случается в жизни каждого профессионала. Абсолютно непредвиденный случай. Никто ведь не предполагал, что она может столкнуться с незнакомыми заместителями именно в тот момент, когда там был Дронго.

– Вы уже рассказали обо всем Штейману?

– Мы ему позвонили. Сейчас он приедет.

– Что думаете делать?

– Проанализируем ситуацию. Попытаемся понять, как нам лучше действовать в подобных обстоятельствах.

– Нужно учитывать, что Дронго и его напарник уже все знают. Они поняли, что мы проявляем ненужный и повышенный интерес к их расследованию. Следующий вопрос, который задаст себе даже не очень умный человек: почему? Почему мы так нервничаем и держим их под своим особым контролем? Почему заменили сестру Шовдыгова на нашу сотрудницу? И чего мы так боимся?

– Возможно, нам нужно будет войти с ними в контакт и попытаться объяснить нашу позицию, – предложил Савченко.

– Может, вообще все им рассказать, и пусть передадут эту информацию Блехерману? Вы можете себе представить, что тогда произойдет? Я даже не говорю о всемирном скандале, который нанесет непоправимый ущерб нашей стране. Я спрашиваю вас: вы представляете, что именно с нами случится? Нас не просто отсюда выгонят, Савченко, будет принято решение о нашей ликвидации. Просто потому, что другого выхода нет и не может быть… – Генерал замолчал на пару минут, о чем-то размышляя, потом посмотрел на Савченко и задумчиво проговорил: – Может, этот вариант подойдет и нам…

Тот тоже посмотрел на генерала, и что-то мелькнуло в его взгляде. Это было не удивление, скорее возражение.

– Тогда предлагайте свой вариант, – разозлившись, строго произнес Богдановский, – чтобы остановить эту парочку. Может, сейчас они уже рассказывают Штаркману о том, что случилось в институте. Израильтяне тоже умеют просчитывать варианты. А младший брат Блехермана объяснит старшему, почему мы проявляем такой интерес. И что теперь нам делать?

– Мы подождем приезда Семена Абрамовича и постараемся найти выход из сложившейся ситуации, – ответил полковник.

– Он не волшебник, – отрезал генерал, – хотя и самый великий аналитик, которого я когда-либо знал. Может, действительно он сумеет подсказать нам выход, а может, не сумеет и тоже предложит пойти на кардинальные методы решения наших вопросов. Эта парочка часто ездит в одной машине, и можно одновременно убрать обоих.

– Это сразу вызовет большие подозрения, – предупредил Савченко, – в том числе и у израильтян. Они попытаются понять, почему так неожиданно погибли оба эксперта. В такие случайности обычно не верят. Могут потянуть за эту ниточку и постараться размотать весь клубок.

– Дурацкая ситуация, – зло бросил Богдановский. – Сотрудничать нельзя ни под каким видом, ликвидировать нельзя из-за опасения, что израильтяне поймут, делать вид, что ничего не произошло, тоже нельзя. И как нам тогда поступить?

– Предлагаю продолжить наблюдение и понять, что именно знают Дронго и Вейдеманис об этом расследовании. Следователь Поляков ничего не знал и не мог им ничего сообщить. В семье Ламиевых тоже ничего не знали. Они могли, конечно, сообщить, что Исмаил Ламиев не был убит при задержании, но мы уже передали Дронго информацию о том, что он был наркоманом. Учитывая наш прокол с Рахимовой, эта информация становится вдвойне ценной, так как он поймет, что ее сообщила не сестра Шовдыгова, а наша сотрудница.

– В любом поражении пытайтесь найти позитивные моменты, – вспомнил Богдановский, – так, кажется, нас учил Штейман.

– Во всяком случае, он уже знает, почему мы дали такое сообщение по погибшему Ламиеву. С этим больше не будет никаких вопросов.

– А по остальным позициям? Как вы объясните нашу повышенную заинтересованность в этом расследовании?

– Нашумевшее дело. К расследованию подключены иностранцы. Мы с самого начала взяли это параллельное расследование под свой контроль. Хотим установить возможные связи оставшихся террористов с зарубежными центрами, откуда поступают деньги и оружие. Здесь тоже все достаточно логично.

– У нас может быть своя логика, а у Дронго и Вейдеманиса своя. Вы знаете, что этот самый Дронго еще в ранней молодости работал с отрядом «голубых ангелов» – специальной группой экспертов ООН, которые занимались противодействиями международным преступным сообществам. И потом, он раскрыл столько различных преступлений, на его счету десятки и сотни преступников, которых он изобличил. Этот человек поймет и просчитает нашу игру гораздо быстрее всех остальных.

В этот момент секретарь по селектору доложила, что приехал Семен Абрамович Штейман.

– Пусть войдет, – разрешил генерал и, обращаясь к Савченко, предупредил: – Если Семен Абрамович решит, что у нас нет другого выхода, кроме ликвидации, я пойду на этот шаг. И пусть израильтяне сами домысливают все, что им хочется. Родина доверила мне охрану секретов моей страны, и я обязан действовать в интересах своей страны.

Савченко молчал. Он понимал, что генерал прав, но прекрасно осознавал и все последствия такого радикального решения. Уже не говоря о том, что он тоже был наслышан о Дронго и считал просто нерациональным устранять человека, сделавшего так много для его страны.