Вторник, 15 октября
Командующий Западным фронтом генерал-лейтенант Лосев никогда не любил попов, считая их принципиальными дармоедами и лицемерами. В этом его позиция расходилась со стремлением государства кормить эту когорту как можно вкуснее, предоставлять им льготы, каких не было ни у одного тяжело работающего или служащего своей стране человека. Он понимал потребность семидесятилетних бабушек иметь надежду на что-то светлое, он понимал красоту церемоний и храмов как чего-то, что дает людям отвлечься, а некоторым даже заменяет водку. Отлично понимал смысл и, главное, значение слова «духовность». Но так никогда и не понимал, как государство могло делать такой мощный упор на весь этот роскошный бомонд, которым давно заменило для себя само понятие «православие». И машинально пересчитывал в уме построенные шикарные часовни и храмы на не принятые на вооружение перед войной самоходки, боевые катера, танковые роты. «Мерседесы» и «БМВ» под жирными задами служителей культа – на многие сотни грузовиков, которых ему не хватало тогда и отчаянно не хватает сейчас. А часы, отведенные в школах на «историю религий» – на равные им учебные часы физкультуры, начальной военной подготовки да и просто математики с физикой.
Никакой «национальной идеей» православие в России не стало и стать не могло – ни в прошлые годы, ни сейчас. Никакой идеей не стало язычество – попытки создать на оставшейся без власти территории некие «княжества под знаком Перуна» были просто смешны и закончились без исключений одинаково. Никакой «национальной идеей» не мог стать и монархизм – все, что он слушал на эту тему, являлось полноценным бредом. Жирные, туповатые потомки Романовых, плохо говорящие по-русски и что-то там смеющие заявлять из-за теплых морей о своей «будущей роли в обновленной России» вызывали у него чистое, незамутненное презрение. Даже сейчас, когда изменилось все, никакой «национальной идеи» у страны не родилось, несмотря на все десятилетние потуги политиков, политологов, «медийных и пиар-специалистов»: очередных категорий людей, которых он так же ненавидел и презирал. Как всякий нормальный русский человек. Идеи сформулированной, напечатанной черным по белому, озвученной громко и четко… Никто так ее и не напечатал и не озвучил. Но вместе с тем что-то такое уже совершенно очевидно появилось. Все-таки появилось. Под давлением обстоятельств.
Миллионы оставшихся к этому моменту в живых русских и «россиян» к собственному удивлению увидели перед собой совершенно реальный результат и своих коллективных действий, и своего коллективного бездействия. Того, что бывает, когда львиная доля из 143,5 миллиона человек выбирают колбасу, пивасик, телепередачу «Дом-2» и «зачем платить налоги – все равно их украдут», а считаные десятки тысяч живут в стиле «туда всему этому быдлу и дорога. А мне поставьте второй золотой унитаз». И вот столько людей из первой категории погибли в муках и ужасе, не принеся никакой, совершенно никакой пользы ни остальным, ни стране. А столько из второй перестали давить на наши загривки своим весом. По самым разным причинам перестали. Из-за того, что кто-то из оккупантов вдруг ошибочно принял их – таких других, таких особенных – за тех же самых русских. Из-за того, что они сумели сбежать из «этой страны» и теперь сидели на чужих курортах тихо-тихо. И из-за того, что не сумели, а фосфорорганические соединения и бактерии-возбудители особо опасных инфекций вообще не выбирают, кого им убивать. И наконец, из-за того, что переставшие относить себя к той же самой первой категории люди – очень даже могут выбирать именно это. «Кого». И еще как выбирают. И даже видят прямой результат своего выбора и своих поступков. Двигающуюся сейчас на запад, на юг и на восток пунктирную «линию фронта» на висящих на дверях каждой пусть закрытой, но уцелевшей школы картах – двигаемую ими! То, что вражеские авианалеты и ракетные удары по городам, и заводам, и портам становятся все более редкими, а радиосообщения о наносимых собственных каждый слышит уже по нескольку раз в неделю. То, что восстановила вещание уже третья из телестудий, а на оживших экранах нет ни одного мужчины-диктора или ведущего: все мужчины на войне. То, что «трудовые сотни» и «трудовые тысячи» из стариканов, подростков и женщин, надрываясь, в три смены, гонят и гонят план по железу. И каждый оборот ротора каждого работающего токарного станка имеет самое настоящее, живое значение. Впервые за десятилетия.
Надежда из отчаянной, микроскопической, почти совсем исчезнувшей, почти никакой – сперва стала реальной, а потом превратилась в уверенность. Они не просто выживут рабами. Они не просто уцелеют как народ, как носители русского языка и русской культуры. Они вернут себе свою землю целиком и полностью, до последнего камня на Балтийской Косе на западе, и берега пролива Измены на востоке. «Делать дело» – это же не похоже на «национальную идею», правда? Но работает же?
– Убери этого идиота, – негромко попросил своего адъютанта генерал-лейтенант, когда его терпение иссякло. Две с половиной минуты, почти три. Он совершенно четко знал, что мог бы провести их с гораздо большей пользой. – Убери совсем. Я не знаю. Выпишите ему повестку, призовите и отправьте санитаром в госпиталь. Таскать носилки и разносить поильники с утками. Все равно.
Он отвернулся и приказал себе не слушать дальше. Поп был здоровенный. Носилки с бетоном ему таскать, а не поильники. Но именно в госпиталях от попов хоть какая-то прямая польза. «Бог спас Россию», надо же!
– Кто там следующий?
– Капитан 1-го ранга Никифоров, штаб Северного флота.
– Проси. И да заткни же ты этого попа, наконец!..
Нет, ну надо же, какой мощный голос. Даже через двойную дверь, даже на фоне всего остального – все равно слышно. «Дарованное Господом милосердным чудо», «Препобежденные небесной силой вражьи воинства», невероятно. Где он этому учился?
– Здравия желаю, товарищ Командующий…
– Здравствуйте, товарищ Никифоров. Садитесь. Докладывайте. У вас пять минут, потом мои вопросы.
Капитан 1-го ранга – это очень много. Старый знак «командир надводного корабля» на груди, несколько скромных ленточек на колодке. С самого начала войны ни один старший офицер обоих фронтов не получил ни единой награды «фактически», в металле. Только в виде строчек в указах.
Моряк доложил о самом главном – о работе на новых участках. Еще полторы-две недели назад генерал-лейтенанта в высшей степени беспокоил «приморский фланг» его фронта. Он существовал и сейчас, но тревожил Командующего фронтом и его штаб уже много меньше. Мобильные группы их первого эшелона уже вовсю щупали берега Балтийского моря. Баренцево же и Белое хорошо почистили единственным дивизионом «Бастион-П», который у них был и который они до сих пор пускали в ход лишь однажды. Два полных залпа, стоивших им трети пусковых установок. Победные заявки ракетчиков комфронта привычно разделил натрое, но результат есть результат – с северного приморского фланга на его мальчиков пока не гавкнула с тех пор ни единая надводная собака. Но все равно, для отражения угрозы с моря у него было мало сил, очень мало. Считаные бомбардировщики, оснащенные для ударов по морским целям и с подготовленными для этой же работы экипажами. Считаные противолодочные самолеты, считаные уцелевшие и боеготовые ракетные катера. А «Лос-Анджелесы» бьют по нему своими «Томагавками» почти без перерыва. Больно бьют. Тяжело бьют. И они далеко, их почти не достать тем немногим, что у него есть. Подводники размениваются на «Лос-Анджелесы» без колебаний, но счет до сих пор не в нашу пользу.
«Дарованное… чудо», – снова вспомнилось генералу. Хрен такое будет кем просто даровано. Он был уверен, что все произошедшее стало результатом многолетней тяжелой работы сотен и тысяч человек в белых халатах – и в том числе в погонах под белыми халатами. И то, что это все равно наполовину случайность, тоже не делает произошедшее чудом. Чудо, что они до сих пор обходятся без ядерного оружия. И под «они» он понимал, между прочим, не только себя самого, но и своих противников. Нет никакой гарантии, что так будет продолжаться и дальше. Потому что очень уж хочется. И ему, и им.
– Кто следующий?
– Поггенполь. Начмед.
– Зови. Черт бы побрал этого попа… До сих пор в ушах…
– Виноват, Петр Сергеевич.
– Чтобы ни разу больше, понял? Что бы там сверху ни приказывали.
– Так точно.
– Давай.
Начальник медицинской службы фронта имел звание полковника, хотя это было, наверное, неправильно. Он был помладше генерал-лейтенанта лет на семь минимум, но выглядел еще более усталым.
– Здравия желаю, товарищ Командующий…
– Садитесь, Сергей Сергеевич. Какие новости? Пять минут у вас.
– Не поверите, товарищ Командующий. Хорошие.
– Да ну? Снова с примерами?
– Абсолютно. Разрешите, я по порядку?
Пяти минут им не хватило. Разумеется. Потому, что медицинские новости сейчас были важнее, чем доклады и анализы моряков, и даже кого-то еще. Химиков, может быть. Часть данных, в том числе самых свежих, он уже имел от разведки, но интерпретация, анализ и прогноз специалиста – это всегда важно. Чертов поп, почти три минуты коту под хвост, да еще на войти-представиться-убраться…
– …Самым важным фактором я считаю текущую разноголосицу в оценке специалистами самого характера побочного эффекта заболевания. Подчеркиваю – собственно его характера, качества! Я обратил внимание на то, что слово «совесть» пока не выигрывает ни по числу упоминаний в обновляемых интернет-ресурсах, ни по суммарному импакт-фактору публикаций. Просто потому, что это очень уж странная концепция. Да и не полностью похоже, честно говоря. Очень серьезные специалисты считают, что это скорее «критичность». И это многое объясняет.
– Объясните и мне, пожалуйста, Сергей Сергеевич. Как неспециалисту.
– Товарищ Командующий, можно от себя?
– Давайте.
– Я вот сидел у вас в приемной и слушал все это вот… Когда его вон выталкивали… «Чудо, чудо божье!»
– И?
– Ну ведь правда же чудо. Сколько сотен километров в сутки мы проходим? И какой ценой? Да, с боями, но мы столько месяцев с боями едва-едва держали наш пятачок… Три с половиной тысячи километров на шестьсот… Мясорубка! Непрерывная, жуткая, уж я у себя наработался… А тут… Меня поражает, меня сражает просто насквозь число дезертиров, перебежчиков, покончивших с собой непосредственно в боевой обстановке военнослужащих у них, – и радикально иное их число у нас. И мы уверены в этих оценках, это не утка, это подтверждено всем, даже просто самим ходом боевых действий. Их вооруженные силы сейчас разрывает, ломает этим изнутри. Ровно этим: переломом в сознании! Нашим танкистам, и мотострелкам, и летчикам противостоит не та жуткая, непробиваемая машина, какую мы едва-едва сдерживали, уже понимая даже, что нам конец. Juggernaut, знаете такой термин? Сейчас ее нет! Сейчас они отступают сами! И ровно то же самое касается действий их СМИ, заявлений их политиков, всего вот этого, что по долгой-долгой цепочке отражается здесь, на поле боя, в соотношении наших сил.
Полковник Поггенполь перевел дыхание и поймал трезвый, оценивающий взгляд Лосева.
– Нет, не волнуйтесь, товарищ Командующий. Я не забыл свою специальность. Я к чему все это… Вы прекрасно знаете, что источник «русского парагриппа» со всей достоверностью установить так и не удалось. И вряд ли удастся. Но да, если это не божье провидение, то он русский. И лично мне кажется, что я понимаю, почему мы не столкнулись с этим вирусом раньше, хотя бы год назад. Когда эта невероятная пандемия, начнись она тогда, – просто предотвратила бы и войну, и наши жуткие людские потери.
– И почему же?
– Это будет мое мнение.
– Слушаю, слушаю.
– «Резко повышенная критичность». «Непродуктивная критичность» в некоторых формулировках. Как пусть не единственный, но, во всяком случае, точно один из важнейших компонентов воздействующего на психику побочного эффекта хронизации ОРВИ. Известного нам и миру как «русский парагрипп».
– Ну?
– Вы можете себе представить, вспомнить нашу с вами страну до войны? Каково было бы нашему правительству управлять страной, в которой столько людей абсолютно невосприимчивы ко всем видам государственной пропаганды? Которые полностью критично воспринимают все, что видят и слышат? Не отрицательно, а именно критично: четко понимая, что правда, а что нет?
Генерал-лейтенант представил. И согласно кивнул. Пусть это ненормальное осложнение проявляется далеко не у каждого переболевшего. И вовсе не каждый заболевает; меньше половины. Все равно этих процентов оказалось достаточно, чтобы если не полностью развалить фронт, то по крайней мере резко снизить боеспособность большинства подразделений противника. Очевидно, что на их тяжело больную страну, на Россию, этого хватило бы с лихвой: пример заразителен, страсть тоже заразительна. Вспомнилось старое слово «кликуши». Ох, было бы у нас их, начнись эпидемия годом раньше. Вдрызг бы разодрали страну. Всех бы депутатов перевешали на площадях, армию чиновников проредили бы зубами и когтями… Но залили бы страну кровью по шею, сожгли бы половину городов – и вот тогда пришли бы соседи. Готовые помогать. Имеющие и легальные обоснования, и моральные. Не испытывающие угрызений совести, никаких. И очень многие на самом деле встретили бы их как освободителей. Потому что очень уж было плохо дома – на чердаке и в подвале. При непрерывном косметическом ремонте государственного фасада. А потеряй государство контроль – стало бы еще хуже.
Так что, может, правильно, что вирус держали под замком. Явно не худший момент был для начала пандемии. Момент, когда свои уже накушались «международной помощи угнетенному русскому народу». Осознали, что такое настоящая оккупация ненавидящими тебя врагами и настоящий геноцид, а не тот, про который грузины и прибалты свои музеи строят… А потом те люди, на той стороне, они тоже осознали. Вдруг. Неожиданно. Благодаря невидимому глазом вирусу в клетках. Вот раньше не понимали, что погибшие миллионы иракцев и русских – это не признак победной поступи демократии, – а теперь вдруг поняли. Раньше не понимали, что сожженные ударами с моря и воздуха, и огнем с земли жилые дома, и школы, и больницы – это вовсе не самая обязательная основа принесения культуры варварам. Насаждения у них пусть и чуждых им, но истинных, общечеловеческих ценностей… Что разделка чужих граждан на органы, что продажа детей в чужие страны для разных интересных целей – это как-то не соответствует всем пафосным рассказам о подаренных правах человека. Вообще не соответствует. Ну да, они видели и слышали все это раньше. Видели мельком, слышали краем уха… Но не понимали, не доходило. В Ираке, Югославии, Ливии – всегда видели, и ни разу не доходило. А теперь вдруг русский вирус – и они так же «вдруг» поняли. Ужаснулись. Взвыли. Потому что сами-то граждане – нормальные. Не испытывающие ненависти к незнакомым им людям просто потому, что их убеждают с утра до вечера по всем каналам ввода информации: вот этих ненавидьте, они плохие, и нефть у них совершенно лишняя… А у граждан – свои собственные дети, и свои собственные дома. И вот они примерили все это на себя и осознали, какой же это кошмар… И почти сразу же начали догадываться, а потом и понимать. Ах, кто же, кто же во всем этом происходящем кошмаре виноват сейчас и кто был виноват в прошлые разы? Потому и пошла вразнос политика. Демарш и отставка президента и правительства Франции, демарш вспомнившей свое православие Греции, демарш никому не нужной ни с экономической, ни с военной точек зрения Венгрии. Два путча подряд в Германии и сразу после них еще один, очень мягко именуемый сейчас «вторичным парламентским кризисом». Не менее серьезный «парламентский кризис» в Японии, сопровождающийся, между прочим, подозрительно многочисленными смертями крупных политиков – до сих пор неизвестно, вызванных естественными причинами или нет. Но приведший, в любом случае, к развалу прочного союза с США и официально объявленной переориентацией на «строго региональные задачи». Впрочем, драться за наш Дальний Восток это японцам пока не помешало. Менее активно, чем раньше, потому что потери есть потери. А без взаимодействия с бывшими союзниками их более полувека ни с кем не воевавшие «Силы самообороны» оказались минимум «не первого сорта». «Не высшей лиги».
Темпы продвижения Восточного фронта все равно уступали его собственным почти вдвое. Что только частично могло объясняться разницей в плотности дорожной сети. Но и там тоже, как и здесь, подходит маневренная группа на основе разведроты… Трижды потрепанной да четырежды уже пополненной… Подходит пощупать конкретный рубеж, потому что тот же генерал хрен верит данным со спутников и даже авиаразведчиков, и даже агентурной разведки, если они не подтверждены еще наблюдениями на месте… И гонит, гонит вперед войсковую разведку иногда на гибель. Так вот, подходит колонна к месту, а там заслон, и мины в восемь слоев. И мангруппа отходит, а иногда обходит заслон по перелескам и грунтовкам, и идет дальше вперед. И видит перед собой брошенные жилые модули, и иногда, по маршруту, выведенные из строя единицы техники. И идет дальше, и видит сожженные, превращенные в ничто поселки, и из руин к ним выбираются полтора десятка человек в ожогах и в тряпье, и треть из них садятся на броню… А иногда поселок или село оказываются пусть и ровно так же сожженными, но подходящую броню встречает пара-тройка десятков мужиков и ребят с трофейным, а то и штатным оружием: выжившие бывшие окруженцы, собравшие вокруг себя местных. А у них за спиной – гроздь повешенных на единственном уцелевшем телеграфном столбе людей в чужой форме, и на каждом прицеплен «собачий жетон». 1-й охранный батальон МВД Литовской Республики, 5-й химический батальон Сухопутных войск Республики Польша, ПСМОП МВС «Тернопiль»… И рот набит землей у каждого. Он видел – даже он, штабная крыса. Страшно. Но еще страшнее, когда это не хутор, не деревня, не поселок даже – а город с пригородами. И среди куч закопченных кирпичей и обломков бетонных панелей, – считаные единицы живых людей. А в некоторых целых городах – вообще никого живого, нет даже собак и голубей. И пройдя такие, его бригады и полки увеличивают темп марша еще и еще, уже полностью дойдя до белого каления, уже совершенно озверев. Лишь бы догнать отходящих, лишь бы быстрее встретиться с теми, кто не собирается отходить. С расстрелявшими собственных «паникеров и дезертиров», твердо угнездившимися на захваченной ими земле. Уверенными в том, что происходящее вокруг них – по флангам и за спиной, – это временно, случайно, неважно. Самые твердолобые, самые уверенные в себе. Те, для кого долг и присяга важнее всего. Профессионалы. Остатки этого самого Juggernaut. Да, он знал этот термин.
Командующий фронтом осознал, что уже некоторое время сидит, погруженный в собственные мысли, а начмед службы смотрит прямо на него и ждет.
– Извините, Сергей Сергеевич. Что-то я…
– Ничего страшного, товарищ Командующий. Мне что-нибудь повторить?
Следующие несколько минут генерал-лейтенант Лосев силой заставлял себя не отвлекаться: сообщаемые ему сведения и соображения были действительно важными. Но ему все равно не терпелось подумать самому, в одиночестве.
– Две статьи в журнале «Cell» сразу, в одном выпуске, – хрипловато говорил полковник медслужбы. – Одна за подписью нобелевского лауреата из Университета Южной Калифорнии, вторая из сингапурского «Биополиса». Впервые – настоящие серьезные работы по возможному молекулярному механизму действия. Даже странно, что не засекретили. Геном-то вируса уже давно расшифрован, уже месяцы как; в наши дни это нетрудно. Обе команды одновременно работали над функциональной аннотацией идентифицированных генов. Самый большой сюрприз – никакого биосинтеза нейромедиаторов зараженными вирусом клетками нет. Собственно, а толку-то в нем было бы? Вирус гриппа поражает клетки эпителия дыхательных путей и эндотелия кровеносных сосудов. А префронтальная кора головного мозга, боковые лобные полюса – да и весь головной мозг, – далеко за гематоэнцефалическим барьером. Но заболевание запускает целый каскад сигнальных событий. Непрямой, очевидно. Да, было давно известно, что возможна психомодуляция иммунной системы. Теперь вот получается, что может быть и обратная связь. Существует же биохимическая теория возникновения шизофрении… Понятно, что механизм вскрыли очень «пунктирно», его дальше еще исследовать и исследовать. Но понятно и то, что, в общем-то, это все правда. Механизм не психологический, по типу массовой истерии, например. А самый настоящий, белковый.
– Не божья воля.
– Совершенно верно, не божья воля. Вопрос – насколько этот эффект устойчив.
– В каком смысле?.. – устало поинтересовался генерал-лейтенант. Ему в голову снова лезли собственные мысли. Пора было заканчивать.
– В смысле, тяжелый хронический ринит очевидно и доказанно вызван персистенцией возбудителя: тот продолжает пребывать, сохраняться в клетках, избегая уничтожения компонентами системы иммунитета. Многие недели, многие месяцы – все отлично знают, что это нехарактерно для того же гриппа. Если запущенный и поддерживаемый вирусом сигнальный механизм влияет на психику человека, лишь пока возбудитель персистирует, – это одно. Если же он запущен один раз и дальше работает сам… Пусть хотя бы психологически. Новая точка зрения, новый, критичный взгляд на мир будут уже сформированы. И часть людей скажут: «Да что это такое со мной было?», а часть все-таки останется с этим новым взглядом. Представляете, если так?
– Спасибо, Сергей Сергеевич. Вторая часть нашей беседы показалось мне не менее важной, чем первая: о раненых, с числами и процентами. Я признаюсь, что не все понял, но… Я очень надеюсь, что все это действительно хорошие новости. Нам они нужны.
Они распрощались довольно тепло; Лосев спросил сунувшегося адъютанта, кто еще ждет с докладом, посмотрел на настенные часы, потом на наручные. Сколько-то времени еще было. Итак, поп просто примазывается к чужому результату. Насколько генералу хватало интеллекта следить за сутью рассказа полковника медицинской службы, концентрацию этих нейромедиаторов – дофамина и серотонина не изменишь никакими молитвами.
Итак, заболел точно каждый третий и почти каждый второй. Хроническим заболевание стало менее чем у четверти заболевших. Но переворот в психике, что бы там ни было: проснувшаяся совесть, прорезавшаяся критичность, или обе сразу, или что-то еще, – отмечается не только у хронических больных, но и у части острых. Значит, очень точно процент не посчитать, по крайней мере с их колокольни. Но в любом случае этот процент не слишком-то и велик. Недостаточно велик, чтобы легко и просто обеспечить им перелом в войне. Аналогичного процента боевых потерь точно было бы недостаточно: он видел, как могут драться бригады и батальоны даже с четвертью от штатного числа штыков. Но то его люди… Работают ли те же цифры для таких вот небоевых потерь у противника? Ну да, можно согласиться с тем, что это, конечно, должно серьезно действовать даже на привычных ко всякому солдат. Когда сколько-то человек в каждом отделении вдруг отбрасывают всю вколоченную в свои мозги обществом и государством убежденность в том, что «мы – силы добра, противостоящие воинству ада»… И начинает пропагандировать, что как минимум «все хороши». Или опять же, по крайней мере, что «убивать женщин и детей ради идеалов добра – грех». А некоторые не выдерживают такой перемены и кончают с собой. А некоторые – сначала открывают огонь по своим однополчанам, а уже потом кончают с собой…
Но начальник медслужбы фронта прав – что-то тут не одно. У нас тоже пропаганда была будь здоров. У нас тоже давили на мозги всей силой государственной системы. Едва совсем не задавили. До сих пор половина отказников аргументирует свое нежелание защищать Родину самыми простыми словами: «Я не хочу защищать этих, я не хочу, чтобы было, как раньше». Даже притом, что они четко и ясно увидели, что бывает, если Родину не защитить. Но у нас нет или почти нет самоубийств, у нас почти нет перехода на сторону противника от уже начавших воевать. Сдача в плен – бывает: и в безнадежных положениях, и просто от трусости. Дезертирство – тоже иногда бывает до сих пор. И все же: почему не перевернуло мозги у его людей: у тех, кто воюет в его дивизиях, бригадах, полках, батальонах? Может, важна не критичность, а все же именно совесть? Может, потому, что мы-то точно правы, защищая свою землю?
Если ему не врали разведдонесения и сводки, в полицейских и карательных частях противника сейчас худо. Их не просто бросают на убой, чтобы прикрыть отход кадровых. Их совершенно отчетливо начали «сдавать» собственные государства. Их травят СМИ тех самых «прогрессивных западных стран», которые так долго и так полно игнорировали манеру их работы на оккупированной территории, – да и просто саму цель их работы. Вот как раньше, при Горбачеве и Ельцине, нашему собственному народу со всех экранов внушали, что наши вооруженные силы – мерзость и позор для всех нас, вот так западные телепередачи вещают сейчас их гражданам о действиях ЧВК и охранных структур сателлитных государств. Может, чтобы четко дистанцировать их от той же кадровой армии. От собственно государств. Такие вот отдельные подлецы дискредитировали благородную миссию, подвели лучших людей. Генерал не знал. Может быть так, а может быть, и нет. Может быть, ему тоже слегка преувеличивают, когда пишут, что смещены, отозваны, арестованы командиры одних и других отдельных полицейских и охранных батальонов разного подчинения, частных военных компаний. Но видеосюжеты с нескольких европейских каналов, с шоком и открытым возмущением комментаторов он видел собственными глазами. Представить себе такие еще каких-то 2–3 месяца назад было вообще невозможно. Любой проникший в Интернет сюжет о сожжении в амбаре жителей такой-то русской деревни бойцами полицейского батальона или отряда – комментировался на Западе в стиле «вот очередная наглая провокация ФСБ». Любой сюжет о безлюдных русских городках, в которых совсем недавно было по 50–60 тысяч человек жителей… Такой – либо в стиле «этого просто не может быть, зачем обращать внимание на очевидное вранье», либо, в некоторых случаях, «вот до чего довели русских нарушения безопасности в хранении ими их угрожающего миру химического оружия». А в телеэфире таких сюжетов тогда не было вообще. Но теперь вот есть.
Для партизан и одиночек любой полицай, кем бы он ни был – чужаком или бывшим соседом, – с самого начала являлся самой лакомой целью. И всегда более удобной, чем армейцы. В открытом же бою с его бойцами у полицаев не было ни единого шанса, ни его тени. Он даже не пытался отдавать какие-то приказы в отношении обращения с пленными из охранных и полицейских частей, и тех же ЧВК: не видел ни малейшего смысла. Да и не видел сообщений о таких пленных, кстати говоря. И правильно. В ту войну тоже было так. Закономерный ход событий. Полгода назад, да еще несколько месяцев назад, – вступить в полицаи и даже конкретно каратели, вешать своих бывших соседей и жечь русские деревни с поселками… Да просто очередь желающих стояла, и страшно представить, какая длинная! Никакие грузины с прибалтами и украинцами не проявили такой жестокости к беззащитным людям, как каратели, набранные из местных, из русских… Он знал, что сейчас вешаются и дезертируют и эти. И кончают с собой, и стреляют в соседей по казарме, и переходят, и просто бросают оружие, и ждут смерти от рук своих или чужих. Впрочем, тут может быть проще: от страха, от ожидания того, что с ними будет. Не на то ставку сделали. Такой надежной казалась ставка, резать своих, чтобы тебя полюбили чужие, кто явно сильнее. И не сыграла… Почему? Может, все-таки чудо?
Уже под самый конец дня, после десятков коротких встреч и нескольких серьезных и долгих штабных совещаний, Комфронта снова нашел возможность остаться на несколько минут один. Укладывая в голове детали сегодняшних докладов, он бесцельно шевелил руками по столу, находя простое удовольствие в давлении, которое оказывает на его мягкую ладонь дерево простого карандаша. На чистом белом листе бумаги нарисовался кудрявый бычок с цветком во рту. Такие он рисовал своим маленьким детям, когда был молодым отцом; а потом пару раз рисовал и внукам. Почему кудрявый – он не знал, так выходило.
– Начальника оперативного управления.
Как ни странно, в ожидании главного совещания сегодняшнего дня он не перечитывал сводки и не проверял обновления на тактическом планшете, а продолжал рисовать бычков. День был еще более тяжелым, чем показалось ему час назад. И он еще не кончился.
Очередные новости по потерям, по контактам, по противодействующим их наступлению соединениям противника. Подаваемые парой молчаливых помощников документы. Разноцветные иконки на широком экране. Дивизии, полки, бригады, батальоны, дивизионы и батареи. Мосты и дороги разных классов. Живые бойцы, раненые бойцы, привычно и обезличенно именуемые «численностью санитарных потерь». И наверняка те, кто уже погиб или пропал без вести, но еще не попал в сводки. Безвозвратные. Километры, десятки километров, сотни километров. Темпы продвижения в 100–150 и даже в 200 километров в сутки уже перестали его удивлять. Так бывало не везде, и так бывало реже, чем раньше, но это случалось то на одном направлении, то на другом. Штаб его фронта и базирующаяся сейчас в пригороде Норильска Ставка состояли отнюдь не из тугодумов, и сам генерал-лейтенант Лосев тоже не был ни тугодумом, ни просто дураком. Им всем было понятно, что враг меняет многие сотни километров на дни и недели, – и это были чужие врагу километры, ему не было их жалко. Но каждый отбитый кусок земли давал им драгоценный сейчас «мобилизационный ресурс». И тысячи, а иногда и десятки тысяч мужчин и женщин, получивших конкретную цель в жизни. Далеко не все они шли в учебки или прямо в строй, кто мог, но время играло не только на противника, вот что интересно. Оно играло и на Россию тоже. Вопрос – кто быстрее нарастит и перебросит свои силы к линии боевого соприкосновения. Каков будет баланс сил, когда это случится.
Доклад был тяжелым. Блокирующий и перекресток шоссейных дорог Р-21 и А-120, и собственно исток Невы опорный пункт «Кировск» имеет по крайней мере бригадное, если не дивизионное значение. Исходно объем обороняющих его сил был явно значительно недооценен. Темпы продвижения 32-й отдельной и 23-й гвардейской отдельной мотострелковых бригад в направлении Санкт-Петербурга резко снизились как из-за воздействия этого фактора, так и из-за продолжающегося роста активности авиации противника на северо-западном направлении. Всю последнюю неделю темпы продвижения на этом важном участке были неудовлетворительными, и отставание от графика продолжает нарастать. Обратить внимание начальника войск ПВО 1-й Армии на этот сектор; одобрить ввод в бой по крайней мере одной мотострелковой бригады из состава резерва армии, начать выдвижение завершившего формирование отдельного зенитно-ракетного дивизиона «За Архангельск» из района Емецка.
Прижатая к группе озер на рубеже Селище – Нижние Котицы – Заплавье 2-я пехотная бригадная боевая группа американской 82-й Воздушно-десантной дивизии сумела эвакуироваться воздухом с относительно умеренными потерями в живой силе. И, очевидно, сохраняет высокий уровень боеспособности. Аналогично, их 3-я пехотная бригадная боевая группа также успешно оторвалась от преследования, причем наземным маршем, сохранив большую часть техники. Обе ее последовательно уничтоженных заслона являлись сводными ротными боевыми группами из последних остатков словацких 21-го смешанного механизированного и 23-го моторизованного батальонов. Управляющие действиями 82-й дивизии генералы Кларк и Вински пожертвовали словаками без колебаний, купив себе время и избежав собственного разгрома. Таким образом, сложившаяся в течение последних дней ситуация не смогла быть переломлена и сегодня: в Великолукской полосе наступления 1-я Армия также не сумела достичь всех поставленных перед ней целей. Причем не из-за недостатка сил, а именно из-за недостатка подвижности. Зондирующие весь участок мобильные группы несут привычно серьезные потери, а качество получаемого на месте пополнения не может быть хорошим; максимум – удовлетворительным. Командующему 1-й Армией – принять все возможные меры для восстановления боевого соприкосновения с противником в этом секторе. Отход к Москве с севера значительного числа боеспособных частей противника однозначно будет означать очень серьезные проблемы в течение следующих недель. Напрашивающийся прогноз – противник сохранит достаточно сил для того, чтобы попытаться удерживать намечающийся «котел». И в последующих боях в выгодных для противника условиях плотной дорожной сети Подмосковья будет потерян драгоценный темп и неизбежно понесены серьезные потери. А в качестве побочного результата – будет нанесен тяжелый урон Москве, одному из немногих крупных городов до сих пор с малоповрежденной инфраструктурой.
Южное направление охвата. Головные подразделения 523-го гвардейского мотострелкового полка к самому концу дня вышли к Балашову. Военные аэродромы «Энгельс-2» и «Балашов» оказались оставлены противником «чисто»: на них обнаружены всего несколько вышедших из строя беспилотников устаревших типов, но ни единой машины, годной хотя бы на запчасти. Сведения о суициде командира оборонявшей участок Энгельс/Саратов бельгийской «Легкой бригады» не подтвердились. Взятый разведкой полка в плен младший офицер из состава 12-го линейного батальона этой бригады утверждает, что бригада отошла на Борисоглебск во вполне боеспособном состоянии, и ее командование полностью контролирует ситуацию. Обратить внимание начальника разведки 2-й Армии на повторяющиеся сбои в точности передаваемых войсковой разведкой армии данных.
На участке автодороги Паново – Палех разведгруппой 9-й отдельной механизированной бригады ВС Казахстана захвачен штабной автомобиль 16-го Тчевского саперного батальона, входящего в состав польской 16-й Поморской механизированной дивизии. В обнаруженных в автомобиле документах находилась, в частности, датированная текущим числом карта оперативной обстановки на широком участке от Нижнего Новгорода до Рыбинска. Качественно проведенный казахами экспресс-допрос пленных подтвердил, что 16-я дивизия отходит на Владимир, имея при этом строгие указания обойти город по объездной ветке шоссе М-7. Объяснений нет, но всем частям и подразделениям дивизии приказано неукоснительно придерживаться предписанных им маршрутов. Допрошенный офицер штаба батальона предположил, что дело в планах авиационного командования.
– То есть, – начальник оперативного управления оторвался от своих бумаг и встретился с командующим фронтом взгядом, – то есть, выходит, что они сами не в курсе.
– Кому надо, тот в курсе. Найти бы его только… Медики пока молчат. Доберемся до Владимира – создадим очередную «комиссию по расследованию». Толку только с этого… Сколько мы уже таких городов прошли? Сколько создали комиссий? Причем не для дяди, для себя создали. И пока ничего, да?
– Можно сказать и так, – мрачно согласился начальник оперативного управления. – А можно сказать и по-другому. После Стерлитамака и Елабуги сколько человек перестали штыки отмыкать от оружия, а? Мать его, тогда даже мне хотелось на передовую попроситься, хоть на недельку. Старому, лысому… Прошу прощения, товарищ Командующий… Вырвалось.
Южный фланг, самое горячее место. Пять тысяч квадратных километров между Махачкалой и Ростовом-на-Дону. Не менее важный участок наступления, чем Москва у него или Владивосток на другом конце страны, – хотя заметно менее часто упоминаемый сейчас мировыми СМИ. Его 3-я Армия, самая слабая из всех. Довольно много артиллерии, но половина мотопехоты – казахи, киргизы, узбеки. Только дурак будет жаловаться: в Великую Отечественную среднеазиатские дивизии решили исход далеко не одного сражения. Недостаток обученности их полки возмещали полнокровностью: можно было полагать, что и само вступление в войну трех республик оказывало кое-какое действие. В том числе на боевой дух белорусов, давно отмобилизовавшихся и до сих пор не перешедших государственную границу. Хитрый товарищ Лукашенко однозначно выжидал того дня, когда победитель определится окончательно. Даже судя по этому признаку, будущее России считалось все еще довольно шатким.
19-я отдельная мотострелковая и 136-я отдельная гвардейская мотострелковая бригады завершили уничтожение турецкой группировки в районе Джалыково-Северное. Попытки турок эвакуировать хотя бы часть живой силы импровизированными средствами были успешно пресечены ударами с воздуха. Остатки их прижатых к морю частей пытались сдаться, но, насколько было известно, к концу дня были уничтожены практически полностью; уточнение было запрошено. После завершения этой фазы операции 1-й гвардейский бомбардировочный инструкторский авиаполк полковника Петрова, одна из немногих ударных авиачастей южного направления, был переброшен еще южнее, к самому Нальчику.
Судьбу сражения за Кавказ еще совершенно нельзя было считать решенной. Армения и Азербайджан, оскалившись, продолжали стоять друг напротив друга, выжидая ровно того же самого, что и белорусы. Грузия отчаянно готовилась к обороне и на весь мир кричала о том, как вот-вот станет невинной жертвой милитаристских амбиций ужасной России. Периодически также угрожая «вновь, как и в 2008 году, разгромить русскую армию благодаря более высокому уровню своей оснащенности и боевой подготовки». Заметная часть ее Сухопутных войск и ВВС к этому времени уже лежали в земле, на всем протяжении между Екатеринбургом и Владикавказом, что, кстати, вызывало у некоторых кавказцев даже некоторую гордость. Которая была бы вполне обоснованна, если бы грузины прошли до уральской столицы своими собственными силами и талантами своих собственных полководцев.
Зато у Турции оставалось еще более чем достаточно сил, чтобы создать 3-й Армии серьезные проблемы: Сухопутные войска Турции были вторыми сильнейшими в НАТО, после США. Та же Армения почти половину своих бригад держала на турецкой границе, ожидая… Ну, последние полгода Армения ожидала конца: когда с Россией было бы покончено окончательно, ее дни были бы сочтены. Против объединенных сил Азербайджана и Турции их скромные и небогато оснащенные Вооруженные силы продержалась бы недолго. А пример поведения турецких войск в ближайшей, южной части России, был очень доходчивым. И поводов к проведению миротворческой операции в Армении – совершенно напрасно пророссийской – нашлось бы немало.
Теперь и командующий 3-й Армией, и собственно командующий Западным фронтом с очень нехорошими предчувствиями наблюдали за тем, как генерал Хулуси Акар стягивает силы своих 2-й и 3-й Полевых армий к Новороссийску, Краснодару, Ставрополю и Пятигорску. Согласно данным одного из докладов медиков, воздействие меняющих психику осложнений «русского парагриппа» на турок и горцев было статистически менее значимым, чем на славян, европейцев и азиатов. Данные могли быть и наверняка были неполными, ошибочными, но с дисциплиной у турок до сих пор обстояло неплохо. Одна только 1-я турецкая Полевая армия до сих пор насчитывала почти 100 000 штыков, в ее состав входили 4 танковые бригады, и до сих пор никто не видел способа справиться с ними без применения тактического ядерного оружия.
– Тяжелый день, – с чувством произнес Командующий фронтом, и начальник оперативного управления его штаба мрачно кивнул.
– Что у твоих?
– Что у них может быть? Доклады. Отчеты. Некоторые с картинками разной степени веселости. Большинство с цифрами, почти сплошь мрачными. Вам, товарищ Командующий, вчера-сегодня про Чудово докладывали, например?
– Да, среди прочего.
– А мне предметно докладывали, – мрачно произнес полковник. – Взяли его те киргизы, которые 1-й Армии достались. Панфиловцы, 8-я гвардейская дивизия, своим головным 19-м полком. Причем их разведбат так лихо шоссе перерезал, что еще час на нем машины ловил. Преимущественно американцы и поляки, но кто-то был даже из голландцев; сплошь тыловики. Но я не про это. От Чудово остались считаные дома, причем без исключений у реки. Те, что можно было суметь потушить. Киргизы взяли сколько-то поджигателей живыми. Вот…
– Поджигателей и карателей вешают, – равнодушно заметил генерал-лейтенант. – По моему приказу от 1-го числа сего месяца. А когда времени нет, то режут или местным отдают. И что?
Полковник посмотрел нехорошим взглядом.
– Они показания дали интересные. Поэтому жить остались. На желдорветке, которая на северо-восток идет, через Кировское, мотострелки киргизов взяли грузовой эшелон, явно сборный. В хвосте было два вагона-рефрижератора.
– Ну?
Полковник оглянулся на двоих других офицеров, которые молча сидели за столом со своими папками в руках. Пожевал губами, потом сказал. Несколько секунд все сидели в тишине, потом всегда спокойный, всегда хладнокровный Лосев долбанул обеими руками по столу и выдал такой взрыв мата, что все пригнули головы. Дверь тут же распахнулась, на пороге был подполковник-адъютант, за ним маячили напряженные рожи бойцов генеральской охраны.
– Это я так, – объяснил им Комфронта, и дверь закрылась. К этому времени он уже взял себя в руки. – Я понял. Что сделали?
– Насколько мне доложили, самых говорливых и знающих пленных направили в тыл. Провели фото- и видеосъемку, материалы отправили туда же, в распоряжение… В общем, той братии.
– Правильно. Дальше?
– Дальше уже больше по моей специальности. Дальше панфиловцы провели доразведку беспилотниками и двинули прямо по шоссе на север. В пятнадцати километрах – крупная деревня под названием Трубников Бор. Там оказался заслон американской 35-й Пехотной дивизии, Национальная гвардия. Хороший заслон. Батальон 179-го пехотного полка, с артиллерией. Потрепанные ребята, уже два раза потрепанные, но все равно серьезные. Турсуналиев-младший вызвал огонь на подавление, развернул своих бойцов в боевой порядок прямо через какое-то садоводство… Ну, это-то вы знаете, это вам докладывали. Я про то, что «пленных не брали» – это вранье было. Довольно много взяли… – он снова замолчал, и молчал еще секунд двадцать, собираясь с мыслями. Потом все же рассказал, уже более спокойно. Комфронта выслушал полковника, опустив глаза к столу, и пристально разглядывая того же смешного бычка с ромашкой, которого нарисовал полтора часа назад. Когда штабист закончил, никто еще какое-то время не шевелился.
– Я этого не знал, – сказал Лосев, наконец. – Хорошо, что знаю теперь. Сидорук!
– Я, товарищ генерал-лейтенант.
– Заместителю командира 19-го полка по воспитательной работе поставить на вид. Командиру полка полковнику Турсаналиеву и командиру 8-й гвардейской дивизии полковнику Темирову – благодарность в приказе за умелое руководство боем. В Чудово – опергруппу правового управления штаба. Ей усиленную охрану: до роты, если надо. Батарею ПВО, какая ближе стоит. Все равно развилку железки прикрывать. Далее…
Он снова посмотрел на начальника оперативного управления своего штаба, и тот неловко поежился под этим взглядом.
– Владимир Сергеевич, я знаю, что это не ваша работа. Но раз уж так сложилось… Раз уж это все мне доложили вы, а не… Я, кстати, узнаю, почему, – можете не сомневаться. Что еще мы будем с этим делать? С вагонами, я имею в виду. С остальным-то понятно, я сказал уже.
– Все, что надо, сделаем. Это уже пошло по цепочке. Они там надумают.
– Не верю я в них. Сроду в этих не верил. Дармоеды. На передовой от них было бы больше пользы, чем за писалками своими. Ну да ладно, не я это придумал, и не мне отменять. Сидорук!
Подполковник поставил ручку над блокнотом вертикально.
– Накрутить этим друзьям хвост так… В общем, если завтра на этой желдорветке не будет 15 вражеских корреспондентов с видеокамерами на шее и микрофонами в зубах, – наши пропагандисты-воспитатели мне ответят и за свою тормознутость, и вообще за все хорошее. И мне плевать, сколько из этих 15 будут шпионами. Хоть все. Чтобы снимали и записывали то, что им покажут. В Трубников Бор не пускать. Жженой техники и жженого мяса везде довольно. Найдут, где снять. Все понятно?
– Так точно.
– Выполнять немедленно.
Он вновь обернулся к оперативному, не дожидаясь, пока подполковник закончит собирать свои бумаги и двинется к двери.
– Думаешь, и это без толку?
– Думаю, товарищ Командующий, – неожиданно возразил начальник управления. – Сроду никакого толку от такого не было, с самого начала и до прямо сейчас. Мы им про Фому, а они всему миру – про Ерему. Мы им отбитый концлагерь и рвы с трупами гражданских – они тем про «очередное по счету кровавое преступление российской военщины». Мы им про раздолбанную «Спиритами» плотину ГЭС – они про то, какой урон нанесен экологии и как это мы в этом сами виноваты. Не будет толку. Только свои позиции засветим для наземников. Я бы их сразу расстреливал. «Международная пресса» – расстрелять на месте. «Репортеры без границ» – расстрелять просто на хрен. Все они на их стороне: всегда были и всегда будут. С Чечни.
Они столкнулись глазами. Да, оба там были, оба помнили, как там было. И оба категорически ошибались. Ни генерал-лейтенант Лосев, ни полковник Гладышев не имели представления о том, что случайно, импровизированно запущенная ими цепь действий приведет к прорыву, значимость которого окажется совершенно точно не меньшей, чем значимость скорого прорыва 35-й отдельной гвардейской мотострелковой бригады к Волгограду. 4-й гвардейской Кантемировской танковой дивизии – к родному для нее Наро-Фоминску, в котором и замкнулось девятисоткилометровое кольцо окружения вокруг старой русской столицы. Атомных подводных лодок К-456 «Тверь» и К-266 «Орел» – через противолодочный рубеж в Беринговом проливе.
Весь последний месяц мир выл и кричал; рейтинги аналитических телевизионных программ зашкаливали, намного превзойдя рейтинги развлекательных передач всех типов. Журналисты осаждали университеты, не делая особой разницы между представителями различных медико-биологических специальностей, – лишь бы те носили белый халат. В США новый виток популярности настиг почти уже сорокалетнюю Маим Бялик – американо-еврейскую актрису, прославившуюся своими формами: в частности, в сериале «Теория большого взрыва». Оказалось, что Маим нейробиолог по образованию, и интервью у нее теперь брали чаще, чем в молодости. Второе место прочно занял Прадип Алур – профессор из Медицинского центра Университета Миссисипи: обладатель харизматичной, запоминающейся внешности и низкого голоса, заставлявшего телезрительниц цепенеть. В Европе были свои центры внимания – и профессиональные нейробиологи, и бывшие актеры и певцы, в молодости имевшие какое-то отношение к биологии и медицине. Ситуация, сложившаяся вокруг поразившей весь мир пандемии «русского парагриппа» – нелетального, но вызывающего самый странный побочный эффект, о котором когда-либо слышали люди, – была сложной, многозначимой и пугающе интересной. Если можно было так выразиться, сам вирус стал сейчас звездой.
Полученное объяснение странному поведению тысяч людей было настолько же неожиданным, насколько и вызывающим сомнение и недоверие. Оно немедленно стало мишенью десятков возмущенных возражений в профильной литературе. Фактически первые несколько статей в формате «описания клинических случаев» вовсе не претендовали на сколько-нибудь глубокий анализ. Ответом на них стали полтора десятка редакционных комментариев и «кратких сообщений», возражающих авторам исходных публикаций – с разной степенью насмешки или раздражения в формулировках. Потом, довольно быстро, пошла вторая волна статей, вновь поддерживающих исходную гипотезу, описывающих новые клинические случаи; в погоне за цитируемостью редакторы журналов начали сокращать длительность рецензирования. К этому времени комментарии в Сети и эфире считали уже сотнями: и от специалистов, и просто от людей с большим общественным весом. Вызывало возмущение несомненно и очевидно русское происхождение вируса, мешающего окончательной победе «миротворцев» над террористами в глубине Сибири. Использование биологического оружия, как известно, являлось преступным нарушением Конвенции ООН от 1971 года, и попранием всех возможных моральных норм в целом. Вызывало натуральный гнев то, что не было прямых и явных доказательств вины русских. Вызывало растерянность то, что впервые за столько лет миллионы людей осознали, что доказательства, в принципе, нужны: собственно, одних обвинений – мало. Это было непривычно для хозяев мира. Перед вторжением в Ирак было вполне достаточно показать людям пробирку с крахмалом и рассказать о «комнатах для изнасилований»; в Югославии было достаточно 200 раз кряду повторить выдумку об обнаруженных со спутников братских могилах и концлагерях на сербской территории. Сейчас вдруг оказалось, что всей коллективной мощи мировых СМИ, вместе взятых, не хватает…
Мир менялся на глазах, и многочисленные правительственные кризисы, смещения премьеров и президентов, начатые судебные процессы над считавшимися неприкасаемыми людьми были не причиной этого, а следствием. В «последнем бастионе здравого смысла» на фоне охватившей Европу истерики русофильства в США подали в отставку сразу несколько высокопоставленных политиков. Многим вспомнился скандал с отставкой Ларри Крейга в 2007 году, который тогда с наслаждением обсасывали и политики, и журналисты, и просто обыватели. Сенатор от Миннесоты считался высокоморальным человеком – на этом строилась каждая его кампания, и на необходимость стойкой приверженности нормам христианской морали он всегда указывал в своих публичных выступлениях. Ошибочность общественного представления о Крейге стала очевидной после того, как полиция изловила его в туалете аэропорта Миннеаполиса, очевидным образом пристающим к подчиненному. При всей либеральности отношения к гомосексуалистам в США это было чересчур, и Крейга быстро заставили уйти со всех занимаемых им постов. Теперь на гомосексуалистов всем было наплевать, но взгляд общественности на слова и поведение лидеров мировой политики изменился радикально. Лицемерие политиков уже почти перестало считаться простительным.
В эти недели миллионы граждан с замиранием сердца слушали заумные научные доклады нейробиологов и глубокомысленные рассуждения психологов и психиатров о том, что может и чего не может маленький фрагмент РНК и сгусточек белков, попавший в человеческие клетки. Телекомпании крутили старые фильмы про эпидемии, издательства быстро выкинули на рынок десятки книг, относящихся к той же самой теме хоть каким-то краем: от популярных обзоров истории Средневековья до жесткой фантастики. Почти каждая из таких книг получала персональный обзор в десятке значимых изданий: от «Нью-Йоркера» до «Сан-Франциско Сан-Таймс» и просто «Таймс».
Изменение военной ситуации в пользу русских на всем этом фоне казалось сначала не самым важным. Только к началу октября, когда русские продвинулись из своей обложенной со всех сторон берлоги на многие и многие сотни километров и отбили ряд крупных городов, это начало вызывать по-настоящему серьезное опасение. Тон публикаций и комментариев начал от уверенно-оптимистичного становиться возмущенным. А потом, еще неделю спустя, несколько растерянным. А потом даже опасливым, а в некоторых странах почти злорадным. Несколько популярных французских телеканалов посмели на полном серьезе радоваться военным успехам русских в свете «своевременного отказа Франции от продолжения своего участия в этой преступной авантюре». При этом ведущие и комментаторы впервые употребили в отношении продвижения русских войск слово «освобождение». До этого весь мир использовал исключительно слова «захвачены», «взяты под контроль», в крайнем случае – «возвращены». Сургут, Тюмень, Уфа, Киров на западе, Воркута и Архангельск на севере, Анадырь и Магадан на Дальнем Востоке – все вроде бы помнили, что это именно русские названия. Но словосочетание «захвачены русскими» или «вновь взяты русскими под свой контроль» все еще звучали для людей как-то понятнее.
А потом пошли сюжеты с русской территории, которые имели совсем уж непривычный тон. Которые по спутниковым каналам нет-нет да и просматривались в других странах. Которые копировались в «Ютюб» и другие онлайн-системы, в видеостраницы социальных сетей. О гибели сотен тысяч и даже, возможно, миллионов русских граждан от рук организованных и поддерживаемых силами западных стран убийц, именуемых «новой русской полицией», «локальными охранными структурами», «добровольческими отрядами помощи» и так далее. От рук бойцов европейских, североамериканских и даже африканских частных военных компаний, полностью уже отказавшихся от ориентации на законы как писаные, так и неписаные. От рук военнослужащих-миротворцев. К 1 октября уже более половины текущих упоминаний слова «миротворец» в европейских печатных изданиях и сетевых ресурсах шло с употреблением кавычек.
– Мы привыкли к тому, что русские плохие. Представление об этом многие годы внушалось нам совершенно конкретными политическими группами. Это являлось политическим заказом, и это прекрасно работало до совсем недавнего времени, – вещал человек с вьющимися седыми волосами. Свободно жестикулирующий кистью правой руки, будто расставляя ударения в тексте книжки для читателей-детей. – И только теперь мы понимаем, начинаем понимать, для чего это все делалось. Посмотрите, была создана военная коалиция стран Северной Америки, Европы и даже Азии, равной которой не было никогда в мире. Простите, создана в какой раз?.. Почти ровно две сотни лет назад, в ходе вторжения Великой Армии в Россию в 1812 году, император Наполеон Бонапарт собрал под свои знамена войска десятка европейских стран. В ходе Крымской войны 1853–1856 годов к союзу европейских стран присоединилась Оттоманская империя, исторический враг России. Первая мировая и Вторая мировая войны всем известны, в них царская Россия в первом случае и Советская Россия во втором оказывались слишком уж нужны и Франции, и другим членам сложившихся тогда союзов, в противном случае ситуация могла развиваться совершенно иначе.
Улыбающаяся знаменитому в первых годах этого тысячелетия политику журналистка повела плечами и улыбнулась. Было такое ощущение, что она думает совершенно о другом, но на нее, кстати, мало кто сейчас смотрел. Текущий рейтинг у телепередачи превысил 80 %, это было рекордом месяца не только для телеканала, но и для всего Общественного телевидения республики в целом.
– Развал СССР казался нам случайным, хотя вовсе таким не был. Но в любом случае он стал прекрасным подарком западному миру. Мы получили шанс направить оборонные бюджеты на социальные программы, мы перестали чувствовать угрозу себе. Однако посмотрите, как мы использовали эти десятилетия? Мы, западные страны, превратились в школьных хулиганов, травящих слабаков по праву сильных. Выбравших своей главной мишенью одного, который нам нравится еще меньше остальных. Смеющихся над ним: над тем, что он другой, что он отличается от нас так многим. Над тем, что он болен. Громко порицающих его за попытки накачать мускулы и втихомолку недовольных тем, что он пытается принимать антибиотики и лечить свои прыщи. Хорошо ли было так делать? Морально ли это? Нас это не волновало. Нас возглавляли США и Великобритания, и они нас возглавили сейчас, в начале этого года, уже не только своим «единственно правильным мнением», но и своими дивизиями и эскадрильями. Да, Франция осознала свою ошибку. Нет, нельзя сказать, что она сделала это вовремя. И вновь да, если в том, что мы сбросили с глаз шоры, сняли с них наркотическую пелену, виноват вирус, пусть даже русский, – не такой уж этот загадочный и невиданный вирус ужасный. Может быть, он действительно русский, может быть, его рассеяли над Землей инопланетяне – я слышал и такую смешную версию.
Человек, сидящий в кресле перед камерой, снова повел рукой. Журналистка в смелом брючном костюме вновь улыбнулась. Переливающийся в верхнем правом углу экранов красно-белый логотип телеканала «France 2» начал вращаться.
– В России продолжают гибнуть американские, британские, турецкие, японские военнослужащие. Мне продолжить список? Военнослужащие стран Бенилюкса и Прибалтики, восточноевропейских стран – членов ЕС, Украины, Грузии, нескольких стран Африки… Южной Кореи, Республики Палау… Потрясающе! Вы знаете, где расположена Республика Палау? Нет? Я тоже! Но я знаю, что в России гибнут русские, сотни тысяч и миллионы русских. И подавляющее их большинство – это вовсе не террористы и инсургенты, как даже у нас любили их называть. Это люди или пытающиеся защитить свою собственную страну, или просто невинные гражданские лица, попавшие меж двух огней. Или жертвы преступлений вооруженных современнейшим оружием людей, безапелляционно объявивших себя правыми. Присвоивших себе право делать на чужой земле все, что хотят. В Париже схватили человека, сошедшего с ума от того, что ему дали безнаказанно убивать русских, но его схватили только после того, как он начал убивать французов! Да, с тех пор арестовали еще нескольких таких же «туристов», начали смещать и арестовывать командиров воинских и полицейских частей и подразделений. Но господствующая сейчас точка зрения – это то, что СС плохие, а вермахт хороший! Оу-у? Я оговорился? Не СС и вермахт, а ЧВК и «миротворцы»? Позвольте, а какая русским-то разница?
– Давайте посмотрим видеосюжет, – серьезным тоном произнесла журналистка, согнавшая к этому времени с лица привычную всем полуулыбку.
Зрителям показали несколько сценок подряд, все без исключения снятые на камеры сотовых телефонов. Изображение качалось, свет оставлял желать лучшего, слова на заднем плане были различимы с трудом, больше смех. Но все было, в общем-то, ясно. Расстрелы на краю рвов. Сжигание заживо людей, шеи которых были просунуты в автопокрышки. Сдирание одежды с рыдающей молодой женщины или девушки.
– Знаете, по какому принципу подобраны эти видеосюжеты? Это все съемки солдат, вернувшихся с войны. Не германских эсэсовцев, про которых регулярно снимают то опереточное, то страшное голливудское кино. Современных граждан цивилизованных стран – или стран, привыкших считать себя цивилизованными. У которых есть родители, дома, девушки или жены, иногда дети. Которые вернутся к ним. Что они им расскажут, своим родным? Что все это было можно делать, потому что русские плохие? Что это делал кто-то другой, не они? Вы знаете, что, начиная с августа, в России не погиб ни один французский солдат или офицер? Да? А вы знаете, что вернувшиеся из России французские военнослужащие продолжают совершать самоубийства? Сколько уже было таких случаев, пятнадцать? Каждый раз это горе и шок для семьи. И каждый раз мы должны спрашивать себя: а почему это случилось? Что именно, какой груз на душе заставил молодого мужчину или юношу сделать это? И нам остается только догадываться… Но знаете, вот тот сюжет, который мы увидим сейчас… Я прошу вас…
– Да, одну секунду. Уважаемые телезрители, – журналистка посмотрела прямо в камеру, оператор дал наплыв, и впервые с начала передачи стало ясно, что это не просто красивая дурочка, взятая на работу за овал лица и длину ног, и ухоженные волосы. Что у нее умные глаза и что ее действительно трогает то, что она делает. – Сейчас на часах нашей студии одиннадцать часов десять минут пополудни. Только в такое время суток мы имели право показать вам те видеосюжеты, которые вы могли видеть несколько минут назад. И только теперь мы можем представить вам шокирующий эксклюзивный материал, полученный нашим специальным корреспондентом Этьеном Диду, после чего последует комментарий нашего уважаемого гостя. Тем не менее мы просим вас трезво оценить крепость своего здоровья. Просмотр данного видеоматериала может оказать серьезное воздействие на ваше психологическое состояние. Признаюсь, многие сотрудники нашей студии до сих пор находятся в состоянии шока… Итак?
– Париж?
– Да, Этьен!
– Доброй ночи, Париж! Доброй ночи, Франция! С вами Этьен Диду из самого центра России, города Чудово, что находится между двумя русскими столицами: Санкт-Петербургом на севере и Москвой на юге. Это будет очень необычный репортаж: прежде всего из-за того, благодаря каким обстоятельствам мы сюда прибыли. Вы знаете, что в течение многих месяцев контролируемая русской армией территория была недоступна для мировой прессы. А попытки отдельных независимых журналистов добраться до северо-восточной территории России пресекались как структурами «миротворческих» сил, так и самими русскими. Журналистский корпус понес при этом трагические потери. Именно поэтому, собственно говоря, все получаемые нами от русской стороны информационные материалы объявлялись изделиями их пропаганды – вне зависимости от того, по каким каналам мы их получали и что они содержали. Автоматически. Просто потому, что их было нечем ни проверить, ни подтвердить.
Лицо журналиста было темным от загара. Было ясно, что это не кабинетный сотрудник, этот из тех, кто много времени проводит на открытом воздухе и на ногах. На голове защитный шлем, на торсе бронежилет, поверх него ярко-желтая попонка с крупной надписью «PRESS».
– И я поправлю тебя, Эмилия. Это вовсе не эксклюзивный репортаж. Русские военные власти прислали открытое официальное приглашение всем крупнейшим телеканалам, редакциям периодических изданий и новостным агентствам мира. Объявили «коридор», обозначили место встречи и условия беспрепятственного пропуска. В Чудово прибыли по их приглашению, в общей сложности, около десятка команд.
– Всего десятка, Этьен? Это связано с риском…
– Совершенно верно, Эмилия. Мы все понимаем, какой риск несет с собой пребывание на этой территории. Мы все вызвались добровольцами, вся наша команда.
– Очень хорошо, Этьен, спасибо вам. Итак, что вы нам расскажете?
– Что ж, признаюсь, что даже не знаю, как провести свой репортаж так, чтобы не пострадал телеканал.
– Мы предупредили наших телезрителей.
– Спасибо… Итак, мы имели возможность встретиться и пообщаться с представителями Вооруженных сил России. Как и можно было ожидать, наша свобода передвижения и свобода общения весьма ограниченна. Тем не менее мы получили массу ценной информации и имели возможность наблюдать русских военных, находящихся здесь на кратковременном отдыхе после тяжелых боев. Некоторые русские части, как мы поняли, непрерывно вели боевые действия в течение нескольких недель. Русские солдаты выглядят очень усталыми и крайне ожесточенными.
– Как ты сказал?
– Ожесточенными, Эмилия. На них всех печать гнева. Их командирам приходилось успокаивать своих людей, когда они видели нас, граждан иных государств. Тем хотелось если не учинить насилие над нами, то как минимум выразить нам свой гнев. И лично я не смею их осуждать. Этот небольшой город, Чудово, – двое суток назад он был почти полностью сожжен специальным подразделением полиции. Русские разведчики захватили нескольких поджигателей: мы стали свидетелями их публичной казни… И знаете, что самое ужасное? На казни присутствовало менее сотни местных жителей, а всего их в этом населенном пункте сейчас насчитывается менее двух тысяч. Притом что еще недавно число жителей оценивалось в 15 тысяч. Понятно, что текущие данные могут быть не вполне точными, но все равно эти цифры звучат чудовищно… Мы побеседовали с несколькими пришедшими, и да, по их словам, часть жителей бежала в сельскую местность. Но нам рассказали, что намного большая их часть погибла в результате эпидемий инфекционных заболеваний и была целенаправленно уничтожена местными бандитами и отрядами оккупантов. Мы все уже слышали такое раньше, верно? Считали, что это просто слухи. И в любом случае относились к этому полностью равнодушно, потому что это далеко в снежной России, и вообще этого просто не может быть. Так вот, это есть! Нас отвезли в несколько ближайших городков и поселков, у меня записаны их названия. Там практически то же самое. Нам предложили выбрать самим любой город или крупный поселок в восточном направлении, до самых границ зон урегулирования, откуда сейчас вытеснены «миротворцы». Русские обещали, что доставят нас туда военными вертолетами немедленно – лишь бы мы увидели. У них действительно есть что показать нам всем, Эмилия. Это их боль. Мы никогда не хотели это видеть, мы отрицали это, а ведь нам всем придется за это расплачиваться, поймите. И я даже пять минут назад не был уверен, что мне позволят все это сказать!
– Этьен, что ты имел в виду?
– Я имел в виду, что мы все реалисты, и мы все знаем, что определенные вещи нашей аудитории говорить и показывать нельзя. Это не понравится ни включившим свои телевизоры людям, ни структурам, определяющим сам тон новостных программ. У нас есть примеры того, как разрушались карьеры журналистов, слишком позитивно отозвавшихся о России. Клеймо остается надолго. Но я тоже переболел «насморком Наполеона». У меня тоже есть это оправдание…
– Я не об этом! Ты сказал «расплачиваться».
– Совершенно верно. Я в этом теперь убежден. Но знаете что? Я уверен, что внимание зрителей уже рассеивается. Никто или почти никто не захочет долго слушать про то, что мы не просто были в чем-то не правы, а еще и виноваты в чем-то столь серьезном, как геноцид.
Мужчина подождал несколько секунд, то ли ожидая реакции на произнесенное им вслух слово – вплоть до немедленного отключения, – то ли чего-то еще. Не дождался. Судя по всему, достигший пика рейтинг был руководству телеканала важнее, чем неизбежные неприятности. Или наверху решили махнуть на все рукой и дать зрителям такое зрелище, которое они запомнят надолго. В конце концов, от Франции в русский город со смешным названием поехала всего одна команда.
– Несколько дней назад на боковом ответвлении железнодорожной магистрали был обнаружен грузовой состав. Этот маршрут считается главным в России, он соединяет их вторую столицу Санкт-Петербург с Москвой. Состоящий из значительного числа вагонов состав оказался почти пуст. В одном из крытых вагонов содержались экспонаты какого-то провинциального русского музея, но ничего особенного. Не сокровища Кремля. Однако при осмотре обнаружилось, что в середине или хвосте состава оказались два вагона-рефрижератора. Такие во всем мире используют для перевозки скоропортящихся грузов: в первую очередь пищевых продуктов.
Он снова остановился, сделал кому-то знак, и на экраны дали картинку. После этого Диду говорил мало и деловито. Объяснял, указывал. Вот это русская охрана объекта – обратите внимание, как впечатляюще они выглядят. Да, это точно русские военные, не кто-нибудь еще. Не похоже на стереотипное представление о них. Вот это те самые картины: русские пейзажи, какие-то сцены крестьянского быта, несколько портретов царей и неизвестных аристократов. Не Рембрандт и не Дега, скажем так… А вот те самые два вагона. Русские показывают, обращают наше внимание на то, что их колесные тележки переставлены, – в России более широкая колея, чем во всем остальном мире. Но сами вагоны не российского производства. Серийные номера на вагонах есть, но у русских нет доступа к данным об их приписке. Вот охрана открывает дверь. Мы пока снаружи, первыми русские почему-то пустили финскую государственную телекомпанию и сразу две китайские: «Центральное телевидение» и кого-то еще. Мы пока осматриваем вагоны снаружи… Что ж, пока мы ждем, я пытаюсь обратиться к одному из русских военных, охраняющих его, – но тот что-то говорит и отворачивается, отказываясь общаться с нами. А наш сопровождающий отказывается переводить то, что он сказал. Спорить с вооруженными людьми мы не будем, разумеется… Китайцы и финны выходят, им указывают идти в сторону второго вагона, направляют. Сейчас наша очередь.
Русский говорит, что вагоны «автономные» – не знаю, что это означает. Два машинных отделения по обоим краям каждого вагона, их запустили, ввели в работу: слышен громкий гул. То небольшое, узкое отделение, куда мы заходим, он называет «перегрузочным». Оно больше похоже на лабораторию или армейскую кухню, чем на что-то другое. Все в блестящем никеле и белом пластике. Сопровождающий нас и наших голландских коллег русский офицер открывает овальную дверь с запорами: такие, наверное, стоят на кораблях. О, мой бог… О, мой бог… О, мой бог…
Общая длительность видеосюжета из России составила 10 минут 30 секунд – для текущего времени суток это было очень много. Когда трансляция из России закончилась, и Диду как-то смазанно попрощался с телеведущей и зрителями, картинку вновь переключили на студию. Гость телепрограммы сидел в своем кресле без движения; не шевеля даже, кажется, зрачками. Секунд через пять он медленно повернулся к камере, затем опустил взгляд.
– Вот это я и имел в виду, – негромко произнес он вслух. – Не именно это, конечно. Я не думал, что такое может быть. И я вижу здесь три варианта… Первый: это все же самая настоящая провокация Кэй-Джи-Би. Не зря же они пригласили журналистов именно сейчас, в первый раз за все время. Заранее спланировали, разыграли спектакль, показали нам фальшивки… Даже притом, что город только что взят ими, готовый поезд можно перегнать быстро, наверное… И я полагаю, что эта версия и будет господствовать в тех комментариях, которые мы услышим, именно этот вариант… Второй: это частный бизнес преступников. Хорошо организованный, наверняка прикрытый сверху военными, ведь два железнодорожных вагона так просто не проведешь через границы… Но частный. И третий вариант – что это тоже бизнес, но уже не частный, а государственный. И мы имеем шанс в ближайшее время узнать, чей именно. После чего Гаагский международный трибунал или должен произвести аресты… Хотя я не знаю как – при помощи войск ООН?.. Или быть распущен…
– Что думаешь ты сам, Тьерри?
– Лично я думаю, что это, конечно, частный бизнес. Преступный. Покрываемый коррумпированными лицами в военных структурах, возможно, даже нескольких государств. И такой поезд может быть не один – как наверняка не один в России такой сожженный небольшой город. Понятно, что всему этому нужны будут еще доказательства. Слишком это важно. Другие, не переданные русскими, а собранные без их помощи. И в любом случае это не может быть ничьей государственной программой. Никогда. Просто не может.
– Я согласна, разумеется. В противном случае нам всем…
– Что мы можем сделать, Эмилия? Этот вопрос я задаю себе сейчас.
– Я не знаю, Тьерри. Признаюсь, что просто не знаю. Призвать телезрителей принести свечи к закрытому много месяцев назад посольству России на бульваре Ланне? Зажечь свечи? Зачем? Что это изменит?
– Это изменит нас, Эмилия. И я надеюсь, что прозвучало это не очень пафосно. Потому что я сказал это искренне… Знаете, как и ваш журналист, я тоже переболел «русским парагриппом». Лично я не заметил, чтобы это чем-то меня изменило. Но теперь моя искренность точно никого не удивит, правда?
Чуть сокращенная запись вечерней программы телеканала «France 2» в Фейсбуке набрала три миллиона просмотров в течение первых 4 часов после размещения; та же запись в «Ютюб» набрала за это же время еще почти 1 миллион 200 тысяч просмотров. Это далеко не было рекордом для данной Сети, но, например, и для сравнения, общее число просмотров недавнего видеоинтервью с Натали Портман набрало всего 7700 просмотров, а сюжет о встрече премьер-министра с Президентом США Бараком Обамой – 74 тысячи. В течение уже следующего дня репортаж с разрешения руководства телеканала был повторен сразу шестью другими телеканалами общественного и коммерческого телевидения Франции – с комментариями собственных ведущих, высоко оценивших гражданское мужество коллег-журналистов. Один из этих каналов также показал часть сюжета голландского «NPO Politiek» в переводе на французский язык. К третьему дню – это было уже 20 октября, – голландцы, как ни странно, обошли по рейтингу всех. Именно их телесюжеты прошли на Euronews на всех языках, кроме украинского и собственно русского. По своей жесткости они превзошли все, что было показано в эфире данных телеканалов с момента их основания, – что стало причиной административных решений в отношении их руководств. Некая испанская судья выписала ордер на прекращение вещания телеканала Euronews на территории Испании; его испанский офис был закрыт, оборудование опечатано. Интересно, что ровно то же самое, но в больших вчетверо масштабах было сделано на Украине, вовремя пресекшей радикальное изменение тона европейских СМИ и прекратившей вещание большинства телеканалов европейских стран на своей территории. Зрителям было разъяснено, что никакие продавшиеся за русское золото журналистишки не получат возможность озвучивать свои измышления в свободной Украине. «Миротворцы» успешно завершают свою миссию в России, все слухи о развивающемся наступлении русских являются ложью; на самом деле оно успешно отбито месяц назад. И только продолжающаяся активность русских диверсантов-террористов, действующих не только на территории бывшей России, но и на востоке Украины, а также в Крыму, мешает наступлению мира в Европе. Именно этим фактором объясняется срочное возвращение многих кадровых и добровольческих украинских частей на родину. После пополнения и заслуженного отдыха они примут участие в завершении подавления террористического сопротивления в этих проблемных регионах.
22 октября правительствами США и Великобритании было направлено в Европейский парламент в Страсбурге и в Совет Европейского союза в Брюсселе выдержанное в жестких тонах совместное послание. В нем подробно разъяснялась их текущая позиция относительно ситуации в России, развязавшей глобальную биологическую войну против всего мира и тем вновь подтвердившую свою «больную агрессивную сущность». Послание содержало также решительное требование жестко пресечь накрывшую Европу волну лживой пророссийской пропаганды. Разлагающей миротворческие силы, и так испытывающие серьезное напряжение после предательского решения Франции, Германии, Греции и еще нескольких стран прекратить свое участие в операции «Свобода России». Которое, в свою очередь, было принято под явно надуманными предлогами, а на самом деле в результате реализации русскими очередной серии циничных возмутительных провокаций. Продолжившихся теперь в еще большем масштабе.
После проведенных консультаций Председатель Совета Европейского союза ван Ромпей принял решение созвать срочное заседание Совета. В своем публичном заявлении он полностью поддержал точку зрения правительств США и Великобритании в отношении необходимости сплотиться против русской угрозы, накатывающейся на Европу с востока. Председатель Европейского парламента Ежи Бузек полностью поддержал точку зрения своего коллеги, в собственном выступлении отметив также, что обязанность объединенной Европы – участвовать в международных усилиях по нейтрализации русской угрозы. И что неизбежные на этом пути жертвы не должны влиять на решимость европейцев идти по этому пути.
Заявление Хермана ван Ромпей были восприняты общественностью довольно спокойно. Да, был очевиден рост сочувствия к жертвам среди мирного населения России и искреннее возмущение преступлениями против человечности, совершаемыми на ее территории слетевшимися туда стервятниками. Но при всем этом, что такое «русская угроза», в Европе действительно знали очень хорошо. Однако неудачные слова Бузека вызвали сразу в нескольких странах, и конкретно в Германии, настоящую бурю протестов. В день назначенного заседания Совета Европейского союза на берлинскую Александерплац явились почти двести тысяч человек. Число, сравнимое с числом участников знаменитой демонстрации 1989 года, ставшей началом конца ГДР. Участники этой масштабной демонстрации несли с собой транспаранты, содержание которых варьировало от классических, почти умилительных «Дайте миру шанс» до прямо оскорбительных по отношению к США, Великобритании и государствам Восточной Европы. Съемочные группы европейских новостных агентств и телеканалов были представлены массово – в Россию столько их поехать не рискнуло. Каждая вторая команда снимала большую группу скинхедов, держащих рекордно крупный транспарант с изображением силуэтов старых четырехмоторных бомбардировщиков, бомбящих пылающий город. И с многозначительной надписью на двух языках: «Вы что-то перепутали». Скинхеды очень любезно и вежливо объясняли всем желающим, что именно они имеют в виду.
Отдельно стояла группа из нескольких сотен человек с цветами в руках; высокая седая женщина в ее центре держала в дрожащих руках простой самодельный плакат с выписанным крупными буквами названием: «F264 – Людвигсхафен». И ее, и нескольких стоящих рядом с ней людей охраняли полицейские. Стояли друг рядом с другом два сухих невысоких старика, с ленточками старых наград над нагрудными карманами аккуратных пиджаков. Каждый из них был окружен плотным кольцом из 5–6 родственников в возрасте от 20 до 60 лет, каждый держал в правой руке легкий транспарант. На одном сплошь заглавными буквами было написано короткое слово «ИДИОТЫ», на другом – «Давайте пошлем туда именно их». Стояли просто ничем не выделяющиеся жители Берлина и окрестных городов, держали в руках отдельные цветы и простые букеты, не зажженные пока свечи-фонарики; иногда почему-то мягкие игрушки.
– Никто не смеет указывать нам, для чего именно были наши жертвы! – с надсадой кричал краснолицый человек на воздвигнутой в центре громадной площади трибуне, окруженной совсем уж непроницаемой толпой. – Никто не смеет нас учить, как быть патриотами! Никто не смеет нас натравливать на соседей по своему выбору! Никогда!
Старики, старухи, мужчины и женщины среднего возраста, молодежь, даже подростки. Поодиночке, парами, небольшими группами, состоящими из членов одной семьи или одного коллектива. Некоторые – с траурными повязками на рукавах. Считаные единицы – с плакатами, транспарантами, флагами. В сотне метров от трибуны группа мужчин в серых комбинезонах строительных рабочих – уже после начала демонстрации, но еще за какие-то минуты до того, как площадь заполнилась уже непроходимо, – установила импровизированную кольцевую стену из крепких стоек и вертикально прокинутых между ними фанерных щитов. Почти мгновенно на щиты стали вешать фотографии: мужчины и юноши, снятые в военной форме, в гражданском, – даже просто детские фотографии. Клали к подножию цветы и ставили зажженные свечи, трепещущие язычками пламени от дуновений ветра, пробивающегося через вырезанные в стенках фонариков отверстия. Фотографии крепили скобками, рубашечными булавками, кнопками с разноцветными пластиковыми хвостиками. У кого не было ничего – засовывали одну фотографию за край другой. Некоторые были уже с подписями, на некоторых делали надписи прямо на месте, передавая друг другу маркеры и шариковые ручки. Смеющийся парень со светлой прядью волос, выбившейся из-под берета; понизу криво, неверной рукой: «Мой добрый мальчик». Здоровенный мужчина в синей морской робе с голубым отложным воротничком – «Братик Бубби». Девушка в камуфляже – просто «Анна». Юноша в клетчатой рубахе и бейсболке, с таксой на руках – «Вернись ко мне живым». Вырванный из блокнота или ежедневника расчерченный полосками белый лист вместо фотографии – на нем наискосок: «ЗАЧЕМ?». И в куче гвоздик и ирисов: белый плюшевый медведик в окружении колышущихся огоньков, а за его спиной – громадный самодельный плакат с уже потекшими гуашевыми буквами. Фотокорреспондент «Berliner Zeitung» вытянул руку над плечами и прижал кнопку цифровой камеры, автоматически выбравшей фокус и сделавшей серию снимков с минимальными интервалами. «Дети из русского поезда! Ради Бога, простите наших сыновей. Они не виноваты».
Кадр, изменивший Европу окончательно.
