Глава 13
Дом в Блумсбери
За полчаса до полуночи карета с крытым верхом подъехала к затянутому туманом дому на Парк-лейн. Мужчина и две женщины, одна из которых носила траурную одежду, а вторая тяжело опиралась на трость, вышли из особняка и сели в экипаж.
Карета направилась на север, повернула на восток по пустынной Оксфорд-стрит, затем на север по Тоттенхэм-Корт-роуд и снова на восток по Фрэнсис-стрит. Мимо бесчисленных площадей Блумсбери она подъехала к одному из особняков, отделенному узким переулком от обычных домов. Двухэтажное здание отличалось от прочих еще и тем, что его закругленные углы напоминали приземистые башенки.
Занавески на окнах были задернуты, но сквозь щель пробивался свет нескольких ламп.
– Он приехал раньше, – сказал Эдвард Ричмонд.
– Посмотрим, что он захочет в этот раз, – отозвалась Кэролайн.
– В последний раз, – поправила Стелла.
Насколько они могли различить в тусклом свете прячущихся за туманом фонарей, окна во всех прочих домах были темными.
– Возвращайтесь через час, – велел Эдвард вознице.
Они покинули карету, открыли ворота, прошли мимо лишенного листвы кустарника, росшего по обеим сторонам дорожки, и поднялись по деревянным ступеням на крытое крыльцо.
Кэролайн достала из сумочки ключ, но он ей не понадобился. Когда все трое вошли внутрь, она заперла дверь. В темной прихожей стоял стол с вазой без цветов. Дом был богато обставлен, но производил неприятное впечатление, усиленное затхлым запахом, какой бывает в помещениях, где никто не живет постоянно.
Они прошли налево в гостиную.
Высокий худощавый молодой человек поднялся с мягкого кресла возле камина, в котором потрескивали угольки. Он больше не носил белую форменную одежду сотрудника гидропатической клиники. На нем был костюм джентльмена, в котором все трое узнали вещи из гардероба в спальне на верхнем этаже.
– В доме очень холодно, – пожаловался молодой человек. – Не вижу смысла в том, чтобы дрожать во время беседы.
Но выражение лица троих его собеседников было даже не холодным. Оно было ледяным.
– Это последняя наша встреча, Рик, – заявил Эдвард.
– Не думаю, – ответил молодой человек.
– Мы немало заплатили вам и за оказанные услуги, и за молчание, – напомнила Кэролайн. – Все условия договора выполнены. Но мы готовы предоставить вам компенсацию за потерянную работу в клинике.
– Да, это будет справедливо, – согласился Эдвард. – Вы исправно служили нам, пересказывая разговоры о возможных инвестициях, которые вели гости клиники. В качестве прощального жеста мы выплатим вам премию.
– Мне обещали больше, чем просто деньги, – возразил Рик.
– Больше, чем деньги? – изумилась Кэролайн. – О чем это вы говорите?
– О ней.
Рик указал на Стеллу.
– Я тоже не понимаю, о чем он говорит, – произнесла девушка из-под вдовьей вуали. – Моего мужа убили. Неужели в вас нет ни капли порядочности? Дайте мне спокойно соблюсти траур.
– Мы поняли друг друга.
– Но я действительно не понимаю, о чем…
– О том, что я должен жениться на тебе.
– Жениться? – повторила Стелла. – Я не давала вам никаких оснований…
– Разве зачать от меня двух детей – это не достаточное основание?
Хотя такие темы не принято обсуждать в приличном обществе, ни Кэролайн, ни Эдвард не выглядели потрясенными – или даже просто удивленными – этим заявлением.
– Мы сделали вам деловое предложение, Рик, – вмешалась Кэролайн. – И вы его приняли. Почему же теперь, спустя два года, вы требуете его пересмотра?
– Потому что обстоятельства изменились. Теперь, когда лорд Кавендейл умер, Стелла может выйти за меня. Учтите, я вовсе не ожидаю, что это произойдет немедленно. Стелла должна соблюсти приличия и год пребывать в трауре.
– Но я не хочу снова выходить замуж, – возмутилась Стелла.
– Почему бы нам не обсудить все это с глазу на глаз?
Рик указал на дальнюю половину гостиной.
– Я не допущу, чтобы вы остались со мной наедине.
– Ты не говорила такого, когда нуждалась в моей помощи. В те времена мы частенько оставались наедине.
– Стелла, быть может, вы сможете говорить более свободно без нас с Эдвардом? – предложила Кэролайн.
– Я могу говорить свободно, когда хочу этого, – ответила девушка. – Неужели вы думаете, что я соглашусь выйти за него, чтобы купить его молчание?
– Сказано немного грубовато, – отметил Рик. – Но для вашего душевного спокойствия лучше быть уверенным, что о настоящем отце маленького Джереми никто никогда не узнает.
– А если я откажусь?
– Предположим, я сообщу об этом газетчикам. Предположим, что я буду стоять возле здания Парламента и рассказывать правду каждому пэру, выходящему из палаты лордов. Чем это может грозить мне? Всего лишь новыми лишениями. Но ты, – Рик обернулся к Стелле, – и вы, – он перевел взгляд на Кэролайн, – потеряете шанс превратить члена вашей семьи в пэра, который сможет передать свой титул по наследству. Когда Гарольда повесят за убийство отца, маленький Джереми станет новым лордом Кавендейлом. Разве не к этому вы стремились, Кэролайн? Добиться такого положения, когда никто не сможет смотреть на вас свысока. Знать, что потомки Стеллы будут носить титул лорда. Какой триумф! Но если вы не согласитесь на мои условия, я разрушу ваши планы в тот момент, когда остается всего один шаг до их осуществления.
– Мы дадим вам пятьдесят тысяч фунтов, – пообещал Эдвард.
Это была огромная сумма, но Рик лишь покачал головой:
– Если я женюсь на Стелле, то получу и ее, и пятьдесят тысяч фунтов, и даже больше на самом деле. Почему вы отказываетесь? Может быть, вы боитесь, что я скомпрометирую вас? Но разве я не выгляжу достойным джентльменом в той элегантной одежде, что вы предоставили мне? Когда я приезжаю в Лондон и посещаю лучшие театры и рестораны, никто не смеет сказать, что я выгляжу не таким респектабельным, как они. Официанты обращаются ко мне «сэр». Женившись на Стелле, я тоже стану членом семьи пэра – приемным отцом лорда. Хотя, разумеется, я его настоящий отец.
Угли в камине разбрасывали искры во все стороны.
– Стелла, я полагаю, что предложение твоей матери разумно. Давай обсудим это наедине.
Он снова указал на дальнюю часть гостиной.
Стелла посмотрела на Кэролайн, а затем на Рика.
– Хорошо, – решила она. – Мы уладим это раз и навсегда.
Она отошла в дальний угол, Рик зажег от спички газовую лампу. К нише стены крепилась раздвижная перегородка. Проходя мимо, он закрыл ее.
– Стелла, неужели я тебе настолько противен? – спросил Рик, когда они остались одни. – Ты не вела себя так, когда мы вместе лежали в постели в спальне наверху.
Девушка поежилась:
– Я должна была сделать так, чтобы вы почувствовали себя счастливым.
– И ты этого добилась. Уверен, когда мы поженимся, я буду счастлив ничуть не меньше.
– Это не подходящая тема для разговора.
– Почему ты вдруг стала такой застенчивой после всего, что мы пережили вместе? – продолжал допытываться Рик.
– Мама говорила, что, если мужчина испытывает настоящую страсть, зачатый им ребенок вырастет сильным и здоровым.
– Ты говоришь о нас, словно о животных, которых случили, чтобы получить здоровое потомство, – возмутился Рик. – Но ведь это была не просто случка. Я уже доказал, что достоин быть твоим мужем. Ты даже представить не можешь, что я совершил ради тебя.
Рик попытался взять ее за руку, но Стелла отшатнулась от него:
– Что значит «доказал, что достоин быть моим мужем»?
– На прошлой неделе ты приехала ко мне в этот дом, – напомнил молодой человек.
– Вы не оставили мне выбора. Когда я привезла мужа в клинику, вы вели себя со мной так развязно, что я согласилась на встречу только для того, чтобы остановить вас.
– Когда ты уезжала в карете, я посмотрел в окно и заметил человека, который наблюдал за тобой, укрывшись в тени, – продолжил Рик. – Это был мужчина крепкого телосложения и, судя по одежде простолюдина, не из этого района. Внезапно я понял, что видел этого незнакомца прежде. В гидропатической клинике, на железнодорожных станциях и на улицах Лондона. Он следил за тобой или за мной, а может быть, и за нами обоими. Я погасил лампу, вышел из дома и направился на юг мимо притихшего Британского музея, слыша шаги в темноте за спиной. Я вырос на этих улицах, я знаю здесь все лазейки. Когда мы подошли к Оксфорд-стрит, уличный шум и оживленное движение немного отвлекли его, и я успел завернуть за угол, затем юркнуть в переулок и вернуться на ту же улицу, по которой только что проходил, но теперь уже я оказался за спиной у незнакомца. Теперь я следил за ним.
Он понял, что я удрал от него, и долго пытался меня найти, но наконец сдался. Я продолжал красться за ним, пока он не вернулся, как я понял, в свою квартиру в Саутворке. Я нашел гостиницу и снял комнату, окна которой выходили на улицу, где жил незнакомец. Утром он вышел из дома, и я продолжил следить за ним. К вечеру он привел меня на Ломбард-стрит. К этому времени район почти опустел. Поскольку я был в одежде джентльмена, констебль даже не спросил, что я здесь делаю. Я поднялся за незнакомцем на второй этаж какого-то здания и подслушал из-за двери его разговор с тем, кого он называл «мистер Харкурт». Мне показалось, что это была адвокатская контора.
– Дэниел Харкурт?
Стелла вскинула руки к вуали, закрывавшей ее лицо.
– Я слышал, как незнакомец все рассказал Харкурту о нас. Как выяснилось, это был частный детектив. Он упомянул мой портрет, который сделал для него уличный художник. Когда их разговор закончился, я осторожно спустился по лестнице на темную улицу. Незнакомец ушел, а вскоре появился тот человек, которого называли Харкуртом, и направился к стоянке кебов. Он прижимал к груди папку с документами так бережно, словно там лежали драгоценности. Я проследил за ним до Юстонского вокзала. Он купил билет первого класса до Седвик-Хилла, и я не смог найти этому никакого другого объяснения, кроме того, что он направляется в поместье лорда Кавендейла, чтобы предъявить твоему приемному сыну доказательства твоей измены мужу. Когда я вошел в купе, адвокат сидел там в одиночестве.
– Вы убили Дэниела Харкурта? – потрясенно спросила Стелла.
– Я еще много раз доказывал, что достоин тебя. Частный детектив тоже знал о твоей измене, как и его жена, которая писала вместо него то сообщение, что он передал Харкурту.
– Вы их тоже убили?
– И кебмена, и сборщика пошлины на заставе, которые могли опознать меня.
– Боже милостивый, неужели всех?
– Почему тебя это так удивляет, Стелла? Думаешь, я хоть на мгновение усомнился в том, что это ты убила своего мужа? У Гарольда не хватило бы фантазии так спланировать преступление.
– Я тут ни при чем! У Гарольда были огромные карточные долги! Ему надоело ждать, когда он сможет унаследовать состояние отца.
– Уверен, что полиция поверила этой истории, но не оскорбляй ею меня. Ты украла немного табака у Гарольда и разложила крошки на груди своего мужа, а потом задушила его, представив дело так, будто бы это Гарольд зажал ему рот подушкой.
– Нет!
– Ты надеялась, что Любитель Опиума обнаружит крошки табака и согласится с твоими обвинениями.
– Это неправда!
– Привлекать к делу Любителя Опиума и его дочь было рискованно, но, кажется, твой смелый ход привел к успеху. Те двое полицейских с уважением относятся к его мнению. И когда Гарольда повесят, твой сын станет лордом Кавендейлом. Блестяще! Ты все устроила так, чтобы за тебя все сделал палач. Ты не хотела погрязнуть в убийствах, как я, но разница только в количестве трупов. Мы с тобой одного поля ягоды, Стелла. И мы заслужили право быть вместе.
– Не смейте сравнивать себя со мной! – воскликнула она. – Вы всего лишь обычный…
– Ты пошла на все, чтобы добиться того, о чем мечтала, и я пошел на все, чтобы помочь тебе. Да, мы с тобой очень похожи. Кто сможет полюбить тебя сильнее, чем я?
Он снова коснулся ее руки.
– Не смейте!
– Раньше ты против этого не возражала.
– У меня не было выбора.
– У тебя и сейчас его нет.
– Перестаньте. Честное слово, это невыносимо. Вы…
– Что я?
– Вы мне отвратительны. Если бы это не было необходимо, думаете, я позволила бы лапать меня так, как мужчины у меня на глазах лапали мою мать, когда я была еще маленькой?
– Не понимаю.
Стелла оттолкнула его:
– Вы мне отвратительны, как и все мужчины! Я ненавидела каждую секунду, когда лежала под вами, чувствуя, как ваш вес не дает мне вдохнуть, как вы прижимаетесь ко мне.
– На самом деле ты чувствовала отвращение к себе самой, – сказал Рик.
– Даже не представляю, что вы…
– Подними вуаль. Позволь мне посмотреть в твои глаза. Посмотри на меня и скажи честно: когда ты, говоря твоими же словами, старалась сделать меня счастливым, разве ты сама не была счастлива? Разве ты, вопреки самой себе, не испытывала наслаждения? Вот почему ты чувствуешь отвращение.
– Не хочу даже говорить об этом.
– Думаешь, я настолько наивен, что не могу отличить женщину, которая наслаждается моими ласками, от той, что просто притворяется? – не отступал Рик.
– Да, разумеется, я притворялась. Вы были всего лишь племенным быком, необходимым для получения потомства. Так что возьмите деньги, которые вам предлагают, и убирайтесь прочь!
– Хорошо.
– Как? Вы согласны?
– Я возьму деньги и уйду. – Рик помедлил мгновение. – Но при одном условии.
– Каком еще условии? – с подозрением спросил она.
– Подними вуаль.
– Чтобы вы увидели мои глаза? Вы об этом уже просили минуту назад.
– Нет, чтобы я мог поцеловать тебя. Докажи, что не испытываешь при этом наслаждения.
Он шагнул к ней, и Стелла снова отодвинулась. Но позади стоял стол, и отступать больше было некуда.
– Докажи мне, – продолжал Рик. – Докажи, что все эти дни и вечера, что мы провели наверху, нужны были лишь для того, чтобы зачать наследника. Неделю назад ты приезжала сюда не из-за этого.
– Я же объясняла вам, что согласилась только для того, чтобы избежать скандала.
– Заставь меня поверить, что причина только в этом. Позволь поцеловать тебя. Докажи, что не получаешь наслаждения. Если окажется, что я не прав, я уйду и ты больше никогда меня не увидишь.
Стелла замерла в нерешительности.
Рик подошел ближе. Он коснулся ее вуали, медленно приподнял и отбросил на черную шляпку, вглядываясь в ее блестящие зеленые глаза.
– Как ты прекрасна! – Правой рукой он погладил ее по щеке. – Не нужно ненавидеть себя за то, что ты чувствуешь.
Она вздрогнула.
– Это самое естественное, что есть в мире, – убеждал ее он.
Левую руку он поднес к другой щеке, осторожно удерживая ее лицо в своих ладонях, наклонился и коснулся губами ее губ, нежно, словно в поцелуе бабочки.
Затем чуть отстранился, любуясь ею.
И поцеловал снова, так же нежно, едва касаясь ее губ и чувствуя, как между ними пробежала дрожь.
– Как ты прекрасна! – повторил он.
Целуя ее в третий раз, он ощутил, как губы ее слегка приоткрылись.
Она всхлипнула и прижалась к нему.
Крик был настолько громким, настолько наполненным болью и ужасом, что Кэролайн вздрогнула. Услышав приглушенные звуки ударов, они с Эдвардом тут же раздвинули перегородку.
Рик лежал на полу, а Стелла склонилась над ним и раз за разом била каким-то зазубренным осколком по его обезображенному лицу. Другие осколки были разбросаны по всему полу, и по керамической ручке на одном из них Кэролайн догадалась, что это разбитая ваза. За вторую ручку Стелла держала свое зазубренное оружие, продолжая молотить им по превратившемуся в кровавое месиво лицу Рика.
– Стелла! – воскликнула Кэролайн.
– Остановись! – закричал Эдвард и протянул руку.
Девушка отмахнулась осколком, и муж Кэролайн отскочил назад, но недостаточно быстро. На руке выступила кровь.
Он застонал и попятился, но споткнулся о стул, потерял равновесие и упал.
– Не трогай меня! – завопила Стелла. – Я больше не позволю мужчинам трогать меня! Никогда!
Вуаль, ставшая мокрой от крови, съехала набок. В крови было и лицо Стеллы, и ее траурное платье из черного крепа.
– Я не позволю мужчинам лапать меня, как они лапали тебя! – крикнула она Кэролайн.
Кто-то громко постучал в парадную дверь. Кэролайн обернулась ко входу в гостиную и посмотрела в коридор. Дверь дрожала под ударами.
Наконец она распахнулась, и двое мужчин ворвались в дом. Когда они появились на пороге освещенной гостиной, Кэролайн узнала двух полицейских, которых видела в клинике. Вслед за ними появились еще два силуэта.
– Томас! Эмили!
Продолжение дневника Эмили Де Квинси
В поезде отец попросил у комиссара Мэйна выделить в его распоряжение шестерых констеблей в гражданской одежде. Они должны были посменно наблюдать за особняком Кэролайн на Парк-лейн. После долгого дня расспросов в разных магазинах мы с отцом наконец смогли отдохнуть в доме лорда Палмерстона вместе с Шоном и Джозефом, которые присоединились к нам после такого же изнурительного дня, полного разговоров.
Мы ждали того, что, по мнению отца, непременно случится, – по крайней мере один человек из дома Кэролайн должен уехать с наступлением темноты. К половине двенадцатого мы начали сомневаться в его словах. Но один из констеблей, пробежав небольшое расстояние от Парк-лейн до Пикадилли, в самом деле вдруг объявился перед дверью дома лорда Палмерстона и сообщил, что не один, а целых три человека уехали в экипаже.
Полицейский фургон ждал на подъездной дорожке. Мы поспешили на север, вдоль Парк-лейн к другому наблюдателю, который крикнул:
– Карета повернула направо, на Оксфорд-стрит!
Среди чада от миллионов лондонских печных труб мы мчались так быстро, как только могли. Карета в столь поздний час привлекла внимание патрульных, которые направили нас дальше по Оксфорд-стрит. Затем другие констебли сообщили, что экипаж поехал вдоль Тоттенхэм-Корт-роуд на восток по Фрэнсис-стрит.
В то время как у нас были причины торопиться, пассажирам в экипаже спешить, видимо, было некуда. На Фрэнсис-стрит мы догнали их и расслышали перестук колес. Но у нашей добычи было меньше шансов обнаружить нас, поскольку отец посоветовал применить разбойничью уловку, которую описывал в одном из своих эссе об убийстве: копыта наших лошадей обмотали мягкими джутовыми мешками, чтобы приглушить их стук.
Когда звуки кареты затихли, наш возница тоже остановился. Мы выбрались в холодный туман и, лишь только карета впереди вновь загрохотала по мостовой, спокойно прошлись вдоль улицы, пока наконец не обнаружили единственные освещенные окна, скрытые за портьерами, в частном доме, каждый угол которого украшала приземистая башенка.
Мы разделились и встали под окнами, прислушиваясь к разговору.
Когда раздался жуткий крик, мы вслед за Шоном и Джозефом ворвались в дом и столкнулись с безумием, которое я никогда не смогу изгнать из памяти. Общая картина ошеломляла: размозженное лицо неподвижного человека на полу, забрызганное алым траурное платье Стеллы, кровь, капающая с осколка разбитой вазы, который она сжимала в руке, рана на руке Эдварда и выражение ужаса на лице Кэролайн.
Шон шагнул к Стелле и потянулся за ее оружием.
– Не подходите! Не прикасайтесь ко мне!
Он сказал что-то так тихо, что я не смогла его услышать.
– Говорите громче! – велела Стелла.
– Успокойтесь, – прошептал Шон.
Я поняла его замысел: заставить ее прислушиваться, наклониться поближе, и тогда он сможет вырвать зазубренный осколок вазы у нее из рук.
Но когда он сделал еще один шаг, она замахнулась. Если бы Шон вовремя не отпрянул, его руки оказались бы изрезаны точно так же, как у Эдварда.
Не отводя взгляда от сверкающих глаз Стеллы, я прокралась к Эдварду и сорвала с него шейный платок.
– Замотайте свои раны. И плотно прижмите, – велела я ему, не переставая сосредоточенно наблюдать за чудовищно искаженным лицом Стеллы.
– Это все ее вина, – сказала она, указывая с ненавистью на Кэролайн.
– Успокойтесь, – мягко повторил Шон.
Джозеф медленно сдвинулся в сторону, очевидно надеясь схватить Стеллу за руку, пока Шон отвлекает ее.
– Она заставила меня это сделать, – заявила Стелла.
– Что вас заставила сделать ваша мать? – спросил, приблизившись, мой отец.
– Не подходите! – крикнула Стелла Джозефу.
– Мне нужно узнать, жив ли человек на полу, – ответил тот. – Дайте мне пройти мимо вас, чтобы я попытался ему помочь.
– Он уже в аду. Никто ему не поможет.
– Стелла, что ваша мать заставила вас сделать? – повторил отец.
– Нет, – взмолилась Кэролайн. – Пожалуйста.
– Она велела, чтобы я позволила этому человеку лапать меня. Точно так же, как сама позволяла мужчинам лапать ее своими грязными руками, – объяснила Стелла.
– Довольно! – прикрикнула я на всех. – Эта бедная женщина – единственная, кому нужна помощь.
Стелла посмотрела на меня с отчаянием.
Я шагнула ей навстречу.
– Вы позволите женщине прикоснуться к вам? – спросила я.
Выражение ее лица изменилось на крайне озадаченное.
– Мужчины этого не поймут, – сказала я. – Позвольте мне помочь.
– Никогда не поймут, – пробормотала Стелла.
Я сделала еще один шаг. Она ткнула в мою сторону осколком фарфора, но не дотянулась, а я не отступила.
– Напротив окна стоит диван. Вы устали. Давайте присядем.
Я сделала следующий шаг и, оказавшись рядом с ней, осторожно коснулась той ее руки, в которой не было осколка.
– Идемте со мной, – произнесла я, ведя ее в переднюю часть гостиной. – Вы порезались.
Я бережно усадила ее на диван, а сама устроилась рядом.
– Порезалась?
– Посмотрите на свою руку. Отдайте мне этот осколок вазы. Никто вас не обидит.
Так мягко, как только могла, я забрала осколок. Ее руки были исцарапаны. Я стянула расшитый чехол с подлокотника кресла и наложила его на рану. Затем развернула руку Стеллы другой стороной и туго затянула ткань.
Пока я это делала, Шон и Джозеф прошли в заднюю часть гостиной и опустились на колени возле мужчины, проверяя, жив ли он.
Выражение их лиц ясно дало понять, что бедняге уже ничто не поможет.
– Через окно я слышал, как он признавался в убийстве Дэниела Харкурта и других людей, – сообщил Джозеф. – Но кто это такой?
Лицо мужчины настолько сильно пострадало, что, будь он даже одним из наших близких друзей, мы не сумели бы его опознать.
– Он работал в клинике, – устало начала Кэролайн. – И заметил Стеллу, когда она привозила туда мужа несколько раз в неделю для лечения. Со временем у него развилось нездоровое влечение к ней.
– Она лжет! – воскликнула Стелла с неожиданной яростью. – Она наняла его, чтобы он лапал меня! Она наняла его, чтобы… – Стелла принялась заламывать окровавленные руки. – Не прикасайтесь ко мне! Нет ничего хуже, чем быть женщиной. Лапают, лапают.
– Моей дочери довелось пережить жестокое нападение, – сказала Кэролайн. – Она была вынуждена сражаться за свою жизнь. Очевидно, она настолько потрясена, что не понимает, о чем говорит.
– Что вы все здесь делаете в полночь? – спросил Джозеф.
– Хуже всего быть женщиной, – продолжала Стелла. – Лапают, лапают. Никогда бы не позволила…
– Что не позволили? – спросила я в замешательстве.
– Милая Дженнифер.
– Да, ваша маленькая дочь, – сказала я.
– Никогда бы…
Несмотря на горящие угли в камине, дом внезапно пронзило лютым холодом.
– …не позволила ей вырасти. Чтобы ее тоже лапали. Милая, маленькая… она мирно спит. Никогда не будет…
В доме стало еще холоднее, но меня охватила дрожь совсем по другой причине.
Кэролайн застонала – это был звук самого глубокого отчаяния, который я когда-либо слышала:
– Стелла, что ты наделала?
Кэролайн попыталась шагнуть к дочери, но что-то случилось с ее левой ногой. Та подогнулась, и пожилой женщине пришлось ухватиться за спинку кресла.
– Ты хотела наследника! – закричала Стелла в ярости. – Ты говорила, что только это имеет значение! Наследника, который стал бы лордом, чтобы больше никто не смотрел на нас свысока! – От гнева на шее Стеллы натянулись жилы. – Но ты не объяснила, как, во имя всего святого, маленький Джереми станет лордом, пока жив Гарольд! Может быть, ты надеялась, что Гарольд напьется так сильно, что упадет с лестницы и сломает себе шею до того, как мой муж умрет от своего недуга? О нет, ты не говорила, что мне делать, но я знала, что́ ты считаешь нужным!
По щекам Кэролайн потекли слезы, губы задрожали.
– Что ты наделала? Что ты наделала?!
Я погладила руку Стеллы:
– Все закончилось. Теперь вам ничто не угрожает. Ни один мужчина не прикоснется к вам снова.
Стелла продолжала сжимать и разжимать свои окровавленные руки.
– Лапают, лапают. Милой Дженнифер никогда не придется…
– «Ужасы, что сводят с ума, горесть, что точит сердце», – процитировал отец одно из своих эссе.
– Она не в себе, – прошептал Джозеф.
– Но с точки зрения закона только отчасти, – заметил отец. – Чтобы избежать виселицы, придется убедить судью и присяжных, что она не ведала, что творила, и не понимала, что совершает злодеяние, когда убивала свою маленькую дочь и мужа. Она явно все понимала, но не считала, что это неправильно. Дело будет трудное.
– Она не сможет вынести ужасы Ньюгейтской тюрьмы в ожидании суда, – решил Джозеф. – Возможно, судья позволит ей остаться в Бедламе, прежде чем она предстанет перед присяжными.
– Я найму лучших адвокатов, – поклялась Кэролайн.
– К сожалению, у вас будет много причин обратиться к ним за помощью, – ответил ей Шон и повернулся к дверному проему гостиной и к разбитой парадной двери. – Констебль, пожалуйста, приведите их.
Шон и Джозеф были не единственными, кто ждал вместе с нами в доме лорда Палмерстона. Продавец из оружейного магазина и аптекарь тоже находились там.
Когда они заметили кровавую бойню на полу, то отвернулись в ужасе.
Шон закрыл перегородку в задней части комнаты, спрятав труп от посторонних глаз.
– Я знаю, что это нелегко, – сказал он. – Но важно, чтобы вы исполнили свой долг. Кто-нибудь из присутствующих появлялся у вас в магазине в пятницу и в субботу?
– Вот этот человек. – Продавец из оружейного магазина указал на Эдварда. – Он купил десятифунтовый бочонок пороха. На нем была одежда егеря. И лицо у него было обветренное. Но я его узнал.
– Это какая-то нелепость, – заявил Эдвард.
– А вы? – спросил Райан у аптекаря.
– На нем был воротничок пастора, когда он покупал у меня красный пищевой краситель и фосфор.
– Я никогда в жизни вас не видел, – возмутился Эдвард.
– Красный пищевой краситель? Фосфор? – спросила Кэролайн. – Ничего не понимаю.
– Человека, который взорвал бомбу на вокзале Ватерлоо, вырвало красной жидкостью на железнодорожном перроне, – объяснил ей отец. – Пассажиры были так потрясены, что не заметили, как он оставил свою сумку на платформе, прежде чем отправился к врачу. В сумке была бомба с медленно горящим фитилем, давшим ему достаточно времени, чтобы убежать еще до того, как порох взорвался.
– Я не имею с этим ничего общего! – настаивал Эдвард.
– Фосфор? – повторила Кэролайн в еще большем смятении.
– Пожар в поезде произошел через пять минут после отправления с Пэддингтонского вокзала, – объяснил отец. – Кто-то оставил саквояж на багажной полке купе, но сам в поезд не сел. Сержант Беккер сказал мне, что их с инспектором Райаном сбило с толку то, как даже самый медленно горящий фитиль мог тлеть так долго. Мне показалось, что фитиль и порох не были причиной пожара.
Отец повернулся к Эдварду.
– Когда мы с вами впервые встретились в воскресенье утром, то беседовали о фосфоре и том продукте, который вы проверяли, – фосфорной смеси, светящейся в темноте. Как вы сами признали, рецепт ее был моим. Это был крысиный яд, который я приносил Кэролайн. Я бы не вспомнил наш разговор, не скажи вы, что попытаетесь получить для меня небольшой гонорар, если продукт начнет продаваться в магазинах. Несмотря на показное дружелюбие, я заметил в вашем голосе высокомерие и самодовольство человека, уверенного, что ему все сойдет с рук. Фосфор, конечно, вспыхивает при контакте с воздухом, – продолжил отец. – Он безопасен, если его с чем-нибудь смешать, но обычно фосфор хранят в банке с водой. Все, что вам нужно было, – это поставить сосуд с фосфором и водой в саквояж. На вокзале перед отправлением поезда вы посетили уборную, где вылили воду из банки и бросили фосфор в сумку. Затем, поставив саквояж на багажную полку в купе, вы под предлогом дурного самочувствия покинули вокзал. Заранее проверив, сколько времени понадобится, чтобы вода окончательно испарилась из фосфора, вы знали, что поезд отправится в путь еще до начала пожара.
– Это всего лишь безумные предположения вашего пропитанного опиумом мозга! – воскликнул Эдвард.
Шон повернулся к аптекарю:
– Вы абсолютно уверены, что именно этот человек купил у вас фосфор?
– Да.
– Он ошибается…
– Мистер Ричмонд, я провел весь день на Лондонской фондовой бирже, – прервал его Джозеф.
– Что?
– Из-за войны все говорили, что это русские виновны в нападениях на железную дорогу, – пояснил Джозеф. – Но по совету мистера Де Квинси я задумался, а не была ли здесь иная причина. Что, если кто-то использует нападения для снижения цен на железнодорожные акции? Потом атаки прекратятся, акции вырастут до их первоначальной цены или даже выше. И кто-то получит огромную прибыль.
– Таков принцип фондового рынка! Покупать дешево и продавать дорого! – упорствовал Эдвард. – Я многим рекомендовал покупать акции, пока цена на них снизилась!
– И конечно, сами последовали собственной рекомендации, – добавил Джозеф.
– Что за чертовщина?
– Именно чертовщина. – Джозеф вынул из кармана листок бумаги и сверился со списком. – Крупнейшие пакеты акций были приобретены «Железнодорожным инвестиционным товариществом», «Совместной финансовой компанией» и «Компанией укрупненных капиталовложений». Я решил выяснить, кто владеет этими предприятиями, и обнаружил, что все они управляются фирмой под названием «Объединенный капитал». – Джозеф указал на список. – В правлении значатся шесть членов. Пятерых из них никогда не существовало. Шестой – это вы. Эдвард Ричмонд, вы арестованы.
– Это возмутительно! Когда премьер-министр узнает об этом… Кэролайн, свяжись с нашими адвокатами! Отправляйся к лорду Палмерстону! Эти идиоты заслуживают того, чтобы их выгнали с работы!
Но Кэролайн лишь молча смотрела на него. Выражение недоумения на ее лице было таким же, как у человека, заплутавшего в темном лесу без компаса. Казалось, в ее волосах прибавилось седины.
– Что ты натворил? – пробормотала она Эдварду, а затем и Стелле: – Что вы оба натворили?
– Инспектор, подъехал экипаж, – доложил констебль.
– Это для мамы, Эдварда и меня, – заявила Стелла, не обращая внимания на кровь на своем лице, руках и траурном платье. Она продолжала сжимать и разжимать окрашенные в алый цвет ладони. – Теперь мы можем вернуться на Парк-лейн?
Я заботливо помогла ей встать.
– Мы с вами уедем в карете, – сказала я ей и, наклонившись к Шону, прошептала: – Отвезти ее в Бедлам?
Я говорила, конечно, о лондонской лечебнице для душевнобольных, в одном из корпусов которой содержали сумасшедших преступников.
Он грустно кивнул.
– Я поеду с вами, – вызвался Джозеф.
– Нет! – воскликнула Стелла, едва он приблизился. – Не подходите! Меня никогда больше не будут лапать! Никто не будет лапать!
– Со мной ничего не случится, – заверила я Джозефа.
– Констебль, – сказал Шон, – чуть западнее по этой улице вы найдете ожидающий нас полицейский фургон. Мы перевезем Эдварда Ричмонда в полицейский участок Уайтхолла.
– Я вас предупреждаю! Когда премьер-министр узнает об этом…
– Замолчите, Эдвард, – отрезал Шон.
– А как насчет… – Констебль кивнул в сторону Кэролайн.
– Мы с моей давней приятельницей подождем, пока кто-нибудь не вернется за нами в экипаже, – решил отец. – Нам с ней многое нужно обсудить.
– Кэролайн, здесь почти так же холодно, как в доме лорда Кавендейла, – сказал Де Квинси, когда все остальные уехали. – Прошу тебя, сядь рядом со мной возле камина.
Он показал на обитое тканью кресло напротив себя. Опускаясь на свое место, Любитель Опиума заметил, как подогнулась нога Кэролайн, когда она садилась.
– Что с твоей ногой? – спросил он.
– Точно не знаю, но с самого утра она начала подводить меня.
– Нужно попросить доктора Сноу, чтобы он осмотрел ее.
– Да.
– Ты выглядишь очень усталой.
– Да.
Де Квинси отпил из бутылочки с лауданумом. Его короткие ноги не доставали до пыльного ковра на полу.
– Кэролайн, сегодня утром я послал несколько телеграмм в Бристоль. В полицию, в ведущие местные газеты и в суд.
Она потерянно посмотрела на него. Ее блестящие волосы цвета корицы стали совсем безжизненными.
– Я запросил там сведения о событиях, что произошли приблизительно в тысяча восемьсот втором или третьем году, когда ты вместе с Брунеллом исчезла из Лондона. Мои вопросы основывались на том, что ты мне рассказала о своей дальнейшей жизни. Я искал упоминания о процветающем коммерсанте, который погиб в результате несчастного случая, и о его деловом партнере, в скором времени также погибшем в результате несчастного случая, после чего дела предприятия пришли в упадок. И еще о его двоюродном брате, который унаследовал предприятие, но не обделил при этом и вдову коммерсанта. И об изгнанном когда-то из дома сыне, вернувшемся назад с десятилетней дочкой, о которой стала заботиться вдова.
Кэролайн отвернулась к горящим углям в камине.
– В ответ на телеграммы мне сообщили, что никаких записей о чем-либо подобном в архивах не сохранилось, – продолжил Де Квинси. – Так же как и записей об Эдварде Ричмонде, коммерсанте из Бристоля, или о предполагаемом заключении брака между вами.
– Стелла и Эдвард, – снова пробормотала Кэролайн, не отводя взгляда от камина. – Что же вы наделали?
– Я правильно понимаю, что все это выдумка? – спросил Де Квинси.
Кэролайн как будто собралась с силами для ответа, но в конце концов лишь пожала плечами.
– Сегодня инспектор Райан навел справки о покупке дома на Парк-лейн, – сказал Де Квинси. – Это произошло семь лет назад, в сорок восьмом году. Никто понятия не имел, откуда вы приехали, но все были потрясены тем, что вы с мужем в состоянии купить дом на такой фешенебельной улице.
– Это действительно было потрясающе, когда мы купили этот дом, – задумчиво произнесла Кэролайн.
Де Квинси посмотрел на свою бутылочку с лауданумом так, словно пытался расшифровать тайны Вселенной, записанные на этикетке.
– Большинству людей сорок восьмой год запомнился как год революций. В различных странах Европы вспыхнул пожар, и бунтующие толпы свергли с престолов своих монархов. Сама Англия едва избежала такого пожара, когда сто пятьдесят тысяч рабочих прошли по Лондону, требуя от парламента признания своих прав. Только ужасная погода и значительные силы полиции положили конец кризису. Случайно ли совпало, что именно в том году вы приехали в Лондон?
Кэролайн продолжала молча смотреть на горящие угли.
– Ты сбежала из какой-то европейской столицы, находиться в которой было небезопасно? – предположил Де Квинси.
– Я могла бы рассказать тебе другую выдумку, но подозреваю, что ты не остановишься, пока не докопаешься до истины, – устало произнесла Кэролайн. – Да, я сбежала из Европы, не дожидаясь, когда революционеры отнимут все мое имущество.
– Значит, в тысяча восемьсот третьем году, когда я уехал из Лондона, вы с Брунеллом сбежали не в Бристоль, а в Европу?
Кэролайн кивнула с подавленным видом.
– Почему вы сбежали?
– Ты ведь знаешь, что Брунелл вечно кого-то боялся и никогда не ночевал дважды подряд в одном и том же доме.
– Да, я чувствовал его страх, – согласился Де Квинси.
– Тот, кого он боялся, в конце концов нашел его. Однажды, когда ты уже уехал в Итон, Брунелл ворвался в тот мрачный дом на Греческой улице и заявил, что мы должны уехать.
– Он же не признавал тебя своей дочерью, – заметил Де Квинси. – Почему же он взял тебя с собой, несмотря на спешку?
– Ты ничего не слышишь?
Кэролайн перевела взгляд к перегородке, скрывавшей труп в задней части гостиной.
– Это просто сам дом скрипит от холода, – ответил Де Квинси.
– Да, от холода.
Кэролайн обхватила себя руками.
– Так куда же вы уехали?
– В Париж.
– Почему он взял тебя с собой? – повторил вопрос Де Квинси.
Кэролайн вздрогнула:
– Поскольку он не имел права работать адвокатом во французских судах, ему пришлось выискивать другие пути, чтобы заработать на пропитание.
– Другие пути?
– Он нашел пристанище в одном из парижских борделей. И зарабатывал тем, что предлагал меня посетителям.
На мгновение Де Квинси лишился дара речи.
– Мое сердце разрывается от боли за тебя, Кэролайн.
Он махнула рукой, демонстрируя пренебрежение к прошлому.
– Брунелл был тупицей, у него начисто отсутствовало воображение. Плача по утрам после еще одной отвратительной ночи, я отчаянно пыталась придумать, как спасти себя. Наконец я поняла, как он может заработать денег больше, чем просто предлагая меня… – Кэролайн зябко повела плечами. – Для этого требовался устрашающего вида помощник, а сами мы должны были выглядеть более прилично. На последние деньги Брунелл отвел меня в общественные бани. Там было больше чистой воды, чем я могла представить в самых смелых своих мечтах. Брунелл купил нам обоим опрятную одежду. Потом он отвел меня в одну из таверн, в которых так называемые респектабельные люди ищут приключений. Брунелл предлагал меня кому-нибудь из них, а потом, когда я с клиентом оказывалась в специально снятой для этого комнате, наш помощник врывался в дверь и требовал ответа, чем это собирается заняться джентльмен с его дочерью. Угрожая дубинкой, он предлагал клиенту выбор: либо тот будет жестоко избит, либо выложит щедрую компенсацию за попытку надругаться над ребенком.
Иногда за ночь мы зарабатывали фунтов сто, если не больше. Мы приобрели более добротную одежду и могли теперь заманить к себе более богатых джентльменов, ищущих развлечений, которые не одобрили бы их жены и дети. В конце концов нам пришлось сменить Париж на другие французские города, где нас еще никто не знал. Затем мы побывали в Португалии, Испании, Италии – повсюду, где путешествуют богатые англичане в поисках тайных развлечений.
Кэролайн обернулась к перегородке, отделявшей ее и Де Квинси от трупа.
– Ты точно ничего не слышишь?
– Только то, как скрипит дом, – заверил ее Де Квинси.
– Ты не слышишь, как скребутся крысы? Нужно принести блюдца с фосфорной смесью и поставить в каждой комнате.
– Расскажи мне о Европе, Кэролайн.
Она медленно отвела взгляд от перегородки.
– В конечном итоге я слишком выросла, чтобы играть роль маленькой невинной девочки. Наша схема изменилась, я стала девушкой, которую Брунелл якобы обманом увез из родного дома в Кенте. А устрашающего вида помощник изображал моего брата, разыскивающего меня. Эта схема тоже хорошо работала, но не вызывала у наших жертв такого же страха и смущения, как прежняя, – и, соответственно, не приносила таких денег.
Вскоре я придумала план получше. Брунелл предлагал меня очередному джентльмену, мы уединялись в комнате, а потом в нее врывался наш помощник, теперь уже изображая моего мужа и держа на руках плачущего ребенка. Он отдавал ребенка мне и обещал избить до полусмерти джентльмена, лишившего бедную крошку материнской заботы. Используя эту уловку, мы зарабатывали неплохие деньги, но дети были плохими актерами. Они начинали плакать, когда не нужно, и предательски молчали, когда нам требовался их плач, и со временем мы вернулись к первоначальной схеме, когда джентльмена, оказавшегося наедине с девочкой шести, восьми или десяти лет, заставал на месте преступления устрашающего вида человек с дубинкой в руке. Как я уже сказала, мы зарабатывали неплохие деньги. Брунелл и нанятые нами помощники все пропивали или проигрывали в карты, но я сохранила свою долю.
Кэролайн гордо кивнула.
– А как ты встретила Эдварда?
– Брунелл умер от тифа. Один из его знакомых, Эдвард – хотя это не настоящее его имя, – когда-то был актером. Он на редкость талантливо изображал человека из общества и умел вызывать доверие, поэтому я решила, что он идеально подойдет на роль человека, предлагающего маленьких девочек богатым джентльменам.
– И в конце концов ты вышла за него замуж.
– После всего того, что я тебе рассказала? – с отвращением воскликнула Кэролайн. – Благодарение Господу, я не собиралась связывать себя браком.
– Кто же тогда отец Стеллы?
– Не имею ни малейшего понятия. Она была одной из тех младенцев, что я использовала в своих схемах. В отличие от других детей, Стелла каким-то образом поняла, в чем заключалась ее роль. Я назвалась ее матерью и воспитала ее, научила всему необходимому. Иногда требовалось, чтобы за занавеской комнаты, в которой уединялись мы с джентльменом, висела колыбель. Стелла была восхитительна. Когда врывался помощник, изображавший моего мужа, она кричала так громко, что еще больше смущала нашу жертву.
– Значит, тогда она и видела, как мужчины тебя «лапали».
Кэролайн раз за разом оглядывалась на перегородку, скрывающую труп.
– Я в самом деле не слышу там ничего необычного, – снова успокоил ее Де Квинси. – Расскажи мне, что с тобой случилось в сорок восьмом году.
Кэролайн опустошенно вздохнула:
– К тому времени я приобрела прекрасные дома и поместья в различных городах, где Эдвард, я и Стелла продолжали работать по нашим схемам. Но мне уже стало ясно, что богатые ведут себя слишком высокомерно и бедные скоро взбунтуются. Не дожидаясь, когда вся Европа взорвется, я продала все, чем владела. Предложенная мной цена была так заманчива, что я без труда убедила этих глупцов купить мои дома и поместья. Три месяца спустя все это запылало огнем. Но Эдвард, я и Стелла уже добрались до Лондона, изображая почтенное семейство, которому удалось вырваться из кошмара. Я решила, что придуманная мной фамилия Ричмонд очень удачно объединяет английское слово «богатство» и французское слово «мир». Лондон настолько боялся революции, что никто не усомнился в нашей истории. А если даже кто-то что-либо и заподозрил, то не стал проверять из-за охватившего континент хаоса. Эдвард открыл контору в деловом районе города и сначала занимался кредитами, а потом стал финансовым консультантом. Владелец дома на Парк-лейн не мог не вызывать доверия клиентов. К нам обращалось все больше людей, включая премьер-министра и членов его кабинета.
Разумеется, всеми финансовыми вопросами занималась я. У Эдварда были изысканные манеры, но особым умом он не отличался. Однако он был необходим мне, поскольку инвесторы никогда не станут доверять женщине в той же степени, что и мужчине.
– Уэйнрайт сказал мне, что сотрудничал с тобой и на самом деле это ты владела гидропатической клиникой.
Кэролайн ответила не сразу.
– Теперь все разрушено. Почему бы и не признаться тебе? Уэйнрайт был моим давним помощником, еще по Европе. Мне понадобилось время, чтобы придумать, как его использовать. Он подслушивал, как богатые пациенты клиники обсуждали возможности для инвестиций, а потом пересказывал эти разговоры нам.
– Лорд Палмерстон говорил мне, что доверял тебе настолько, что даже посвящал в правительственные секреты. Например, ты спрятала доктора Мандта в своей клинике.
Кэролайн хмуро взглянула на Де Квинси:
– Значит, ты задавал вопросы даже премьер-министру?
– У нас с ним необычные отношения.
– Я тоже полагала, что у нас с ним были необычные отношения. Но теперь уже нет. – Кэролайн снова и снова оглядывалась на перегородку, за которой лежал труп. – Я всю жизнь шла к своему невообразимому положению. И едва не поднялась еще выше. Сделать своего внука лордом – что может быть лучше этого? Но я все потеряла за одну ночь.
С улицы донесся грохот подъезжающего экипажа, который остановился перед домом.
– Это за нами, – сказал Де Квинси. – Я провожу тебя до Парк-лейн.
– Томас, почему ты не поверил мне?
– Меня с самого начала встревожило твое внезапное появление возле дома лорда Палмерстона тем субботним утром. Ты следила за моими успехами и прочла все мои книги. Ты узнала из них многие подробности моей жизни. Но ни разу не попыталась связаться со мной, хотя было совсем не трудно послать запрос в журналы, для которых я писал, или издателям, публиковавшим мои сочинения. – Де Квинси посмотрел на бутылочку с лауданумом. – Видишь ли, я так мало забочусь о себе, что не жду, чтобы кто-то другой стал обо мне заботиться. Меня самого поражает преданность Эмили в ущерб своему собственному счастью. Поэтому я не мог не удивиться твоему внезапному желанию встретиться со мной. Может быть, тебе что-то от меня нужно? Вот что я подумал.
С гулким топотом констебль прошел по коридору и остановился у двери гостиной:
– Карета к вашим услугам, мистер Де Квинси.
– Одну минуту, – ответил ему Любитель Опиума. – Не могли бы вы подождать нас снаружи?
– Хорошо.
– Так что же ты хотела от меня, Кэролайн? – спросил Де Квинси.
– Как ты верно подметил, доктор Мандт прятался в гидропатической клинике. Убийство Дэниела Харкурта, направлявшегося в Седвик-Хилл, привлекло к ней внимание газет и полиции… а возможно, и русских. Я подумала: если привезти тебя в клинику, появление такого знаменитого человека настолько всех заинтересует, что доктор Мандт сможет незаметно уехать.
– В конце концов твой план удался. Уэйнрайт доставит его туда, где Мандту нечего будет опасаться. Скажи, Кэролайн, ты точно привезла меня в Седвик-Хилл не для того, чтобы, после того как Стелла убьет своего мужа, я обнаружил улики, позволяющие обвинить в этом убийстве Гарольда?
– Я ничего об этом не знала.
Де Квинси обдумал ее слова и кивнул:
– Разреши мне проводить тебя к карете. Обопрись на меня, чтобы не перетруждать больную ногу.
Она приняла его руку и поднялась с кресла с помощью трости. Кэролайн была так высока ростом, что рядом с ней Де Квинси казался еще меньше, чем был на самом деле. И все же он сумел поддержать ее.
– Томас, в субботу ты спросил меня, есть ли что-то, что я хотела бы изменить в своей жизни?
– Да, такой момент, который меняет все. Если бы что-то не случилось или случилось бы иначе, то все могло бы сложиться по-другому.
Кэролайн крепче оперлась на его руку.
– Мне хотелось бы, чтобы ты не уезжал в Итон. Мне хотелось бы, чтобы ты остался со мной в том ужасном доме на Греческой улице. Когда Брунелл ворвался в дом и с испуганным видом заявил, что мы должны срочно уехать, ты мог бы сказать ему, что не отпустишь меня с ним, а будешь сам обо мне заботиться.
– Да. Мы могли бы стать одной семьей, – согласился Любитель Опиума. – Ты, я и Энн.
С помощью Де Квинси и своей трости Кэролайн доковыляла до парадной двери.
– Как все могло бы измениться, – вздохнула она.
– Слишком сильно измениться, – ответил Де Квинси. – Тогда у меня не было бы Эмили.
Увидев, как Райан ведет Эдварда Ричмонда по темному коридору полицейского участка, Гарольд вскочил с койки.
– Эдвард! – воскликнул он. – Благодарение Небесам, вы пришли, чтобы вызволить меня отсюда!
– Он займет ваше место, – объявил инспектор.
– Что?
Звеня ключами, седой дежурный открыл дверь в камеру.
– Живее, живее. Освободите место для нового гостя.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Гарольд, выходя из-за решетки.
Райан снял с Эдварда наручники и втолкнул в камеру.
– Лучшая из тех, что у нас есть, – сказал дежурный Эдварду, поворачивая ключ в замке. – Никаких сквозняков, потому что нет окна. Надеюсь, вы не боитесь темноты.
– Я недолго здесь пробуду, – крикнул Эдвард. – Кэролайн скоро пришлет адвокатов.
– Вам они очень понадобятся, – бросил через плечо инспектор, уводя за собой Гарольда.
Оказавшись на улице в холодном тумане Уайтхолла, молодой человек обхватил себя руками, борясь с ознобом.
– Что все это значит? – спросил он.
– Лорд Кавендейл, вы свободны.
– Как, вы называете меня по титулу? – Уличный фонарь осветил удивленное лицо Гарольда. – Вы больше не считаете меня виновным в смерти моего отца?
– Мы узнали, кто это сделал. Приношу вам свои извинения за арест, милорд.
– Вы в самом деле обращаетесь ко мне «милорд»? – поразился Гарольд. – Кто же тогда виновен?
– Ваша мачеха.
– Я ведь говорил вам, что это она!
– Да, но все улики были против вас.
– Так что же изменилось, разрази меня гром?
– Мы слышали, как она во всем призналась.
Райан кивком показал на Беккера, стоявшего неподалеку.
– Призналась? – с ошеломленным видом повторил Гарольд.
– Да, милорд, и, как я уже сказал, вы свободны.
– Но куда же я пойду? У меня нет денег, чтобы взять кеб, не говоря уже о том, чтобы снять комнату.
– Уверен, что дежурный разрешит вам переночевать в свободной камере.
– В камере? Я вдоволь на нее насмотрелся. – Гарольд подошел к уличному фонарю. – Возможно, меня пустят в клуб, хотя я и не заплатил членский взнос.
– Лорд Кавендейл! – окликнул его Райан.
Гарольд обернулся:
– В чем дело?
– Если я когда-нибудь услышу, что вы снова ударили женщину…
Несколько долгих мгновений Гарольд молча смотрел на него.
– Я понял. Даю вам слово, что это не повторится, – сказал он наконец и скрылся в тумане.
Райан обернулся к Беккеру:
– Вы были не настолько уверены в его вине, как я. Поэтому и послали от его имени за адвокатами.
– Улики определенно говорили против него.
– Тогда что же вас насторожило? – удивился Райан.
– Мы готовы были отправить его на виселицу за то, что он ударил Эмили, – ответил Беккер. – Вы едва не убили его в ночь ареста.
– И я еще раз хочу поблагодарить вас за то, что остановили меня.
– Это суд должен решать, должны его повесить или нет, – продолжил Беккер. – Если бы вы не так разгневались из-за того, как он обошелся с Эмили, то могли бы взглянуть на улики с другой стороны.
Райан опустил голову, обдумывая сказанное Беккером, а затем кивнул:
– Похоже, я уже научил вас всему, чему мог.
Карета выбралась из тумана и остановилась возле дома Кэролайн на Парк-лейн. Де Квинси помог ей подняться по каменным ступеням к огромным двойным дверям.
– Не забудь завтра обратиться к доктору Сноу по поводу своей хромоты, – посоветовал он.
– Вероятно, он просто скажет, что мне необходим отдых.
– Прекрасная идея, – согласился Де Квинси. – Надеюсь, ты сможешь уснуть. Утром я вернусь, чтобы узнать, не могу ли я чем-нибудь тебе помочь.
– Помочь? – переспросила Кэролайн, словно столкнулась с незнакомым словом. Затем наклонилась и поцеловала его в щеку. – Спасибо, Томас. Ах, если бы мы тогда не расстались!
Она проследила за тем, как Де Квинси вышел на улицу и отпустил карету. Он повернул налево, к Пикадилли и дому лорда Палмерстона. Звуки шагов затихли в окутавшем его тумане.
Она достала из кармана ключ и отперла замок. Затем, прихрамывая, вошла в прихожую и захлопнула дверь. Эхо, казалось, прозвучало громче, чем обычно. Она отметила, что слуги не забыли установить блюдце с фосфорной смесью у подножия лестницы.
Подойдя к резному столику у стены, она зажгла от спички фитиль серебряной лампы. Никогда еще вестибюль не казался ей таким огромным, хрустальная люстра под потолком – такой изящной, черно-белые мраморные плиты на полу – такими величественными, а картины и древнеримские скульптуры на постаментах – такими изысканными.
«Как далеко мне удалось уйти от ужасного, наполненного крысами и призраками дома на Греческой улице», – подумала она.
Взяв лампу, она проковыляла мимо сияющего зеленым огнем блюдца со смесью. Засунув за пояс платья трость, она ухватилась свободной рукой за блестящие бронзовые перила и начала подниматься по ступенькам, хотя, вероятно, точнее было бы сказать «подтягивать себя вверх».
Восхищаясь изящным изгибом перил, установленных так, чтобы по лестнице могли подняться дамы в самых широких кринолинах, она подумала о роскошных ужинах и приемах, что устраивала для гостей на верхнем этаже.
Там стояло второе блюдце, освещая ей дорогу. Кэролайн вошла в просторную гостиную слева и поставила лампу на длинный стол. Несколько дней назад его украшали сервизы с экзотическим чаем и разнообразными сластями, приготовленными для карточного вечера, куда два раза в месяц так стремились попасть жены самых богатых и облеченных властью людей в Лондоне, чтобы послушать ее рассказы о последних новинках моды и финансовые советы.
Она прошла по причудливым красно-зеленым узорам восхитительного персидского ковра к застекленной двери на просторный балкон. В отличие от большинства хозяев богатых домов, не желающих, чтобы посторонние наблюдали за их частной жизнью, Кэролайн велела слугам не задергивать занавески, гордясь окружающей ее роскошью и радуясь, что ее может увидеть кто-то еще.
Туман, как обычно, не позволял рассмотреть раскинувшийся по другую сторону улицы Гайд-парк с рядами деревьев и дорожками для верховой езды, создающими иллюзию загородного поместья. Но Кэролайн и так прекрасно представляла эту несравненную картину, скрытую от нее в темноте ночи. Если бы тогда, когда она была голодной десятилетней девочкой с Греческой улицы, какой-нибудь предсказатель поведал ей о том, какая судьба ее ожидает, Кэролайн решила бы, что он не только шарлатан, но вдобавок еще и сумасшедший.
Посмотрев на свое отражение в застекленной двери, Кэролайн сначала не узнала стоявшую перед ней бледную женщину, а затем решила, что это призрак, слишком хорошо ей знакомый.
Она отмахнулась от мрачных мыслей и окинула взглядом комнату, где самые сливки британского общества наслаждались ее вечерами. Ей слышались голоса гостей: «О, как это тонко подмечено, миссис Ричмонд… Ради всего святого, где вы отыскали такое восхитительное платье, миссис Ричмонд… Кто сделал этот превосходный фарфоровый сервиз, миссис Ричмонд… О, миссис Ричмонд… миссис Ричмонд».
Потом она услышала голос Томаса, спрашивающего, не было ли в ее жизни момента, который она хотела бы изменить.
Шкряб-шкряб.
Она подняла трость, готовясь защищаться от крыс.
Где же они? На полу? Нет, их когти не смогли бы так пронзительно скрести по ковру. Значит, они за стеной.
Она прислушалась, но не услышала ничего, кроме тиканья часов в вестибюле, таким огромным и пустым казался теперь ее дом.
Взяв лампу, она похромала по лестнице к еще одному блюдцу с зеленым огнем, что стояло этажом выше.
Кэролайн снова засунула трость за пояс и ухватилась за перила, чтобы подняться по ступенькам.
Она подошла к соседней с ее спальней комнате и открыла дверь. Балдахин окружал детскую кроватку с металлическими ограждениями, не позволявшими ребенку упасть. Кэролайн раздвинула занавес и посмотрела на спящего маленького Джереми.
Из тени внезапно появился чей-то силуэт.
Кэролайн подняла трость, готовясь защищаться от привидения.
– Кто здесь? – послышался сонный голос. – Ах, это вы, миссис Ричмонд.
Кэролайн опустила трость.
– Я просто зашла проведать маленького Джереми, – прошептала она служанке.
Та кивнула головой, показывая, что будет лучше, если они поговорят в коридоре.
Выйдя из комнаты, служанка нахмурилась:
– Простите мое любопытство, миссис Ричмонд, вы, случайно, не заболели? Вы очень бледны.
– Просто устала. Но благодарю вас за заботу, Мэрибет. Маленький Джереми взял грудь кормилицы, которую я прислала?
– Да, он очень проголодался, – с улыбкой ответила Мэрибет.
– Это хорошо. Мы ведь хотим, чтобы он вырос большим и сильным.
– Совершенно верно, госпожа.
– Вам нравится ухаживать за ребенком? Может так случиться, что его матери придется уехать.
– Уехать, госпожа?
– Да, и надолго, очень надолго. Так вам нравится ухаживать за ребенком?
– Я присматривала за своим младшим братиком, когда мне было десять лет, а потом за сестренкой, когда мне было четырнадцать, – снова улыбнулась Мэрибет.
– Значит, в девятнадцать лет у вас не должно возникнуть трудностей.
– Никаких, миссис Ричмонд. А почему мать Джереми должна уехать?
– Скоро вы обо всем узнаете. А теперь отдохните. Я хочу, чтобы вы хорошенько выспались. С этой минуты главной и единственной вашей обязанностью будет забота о маленьком Джереми.
– Это большая честь для меня. Благодарю вас за доверие.
Шкряб-шкряб.
Кэролайн обернулась.
– Что-то случилось, миссис Ричмонд?
– Вы не слышите?
– Что я должна услышать?
Шкряб-шкряб.
– Они скребутся под полом.
– Кто такие «они», миссис Ричмонд?
– Крысы. Разве вы их не слышите?
Шкряб-шкряб.
– Нет, госпожа, я ничего не слышу.
Шкряб-шкряб.
Кэролайн ударила тростью по ковру на полу.
– Пошли прочь, проклятые! Пошли прочь!
Она ударила еще раз, уже сильнее.
В спальне захныкал маленький Джереми.
– Прошу вас, миссис Ричмонд! Не пугайте его.
– Что?
– Вы испугали маленького Джереми.
– Испугала…
Кэролайн посмотрела на свою трость, затем оглянулась на приоткрытую дверь в спальню, где плакал Джереми.
Звуки затихли.
– Хорошо, не будем шуметь и пугать его, – согласилась Кэролайн, опуская трость.
По лестнице с верхнего этажа спустились двое слуг со свечами в руках.
– Все в порядке, миссис Ричмонд? – спросил один из них.
– Принесите больше блюдец со светящейся смесью, – распорядилась она.
– Да, госпожа. Сию минуту.
Кэролайн обернулась к Мэрибет:
– Пожалуйста, возвращайтесь в комнату Джереми.
Она направилась к лестнице.
– Вы хромаете, миссис Ричмонд. С вами точно все в порядке?
– Устала. Я просто устала.
Кэролайн снова засунула трость за пояс платья. Держа лампу в одной руке, она ухватилась другой за перила и тяжело заковыляла вниз по ступенькам.
На нижнем этаже Кэролайн вошла в библиотеку, поставила лампу на стол и остановилась возле шкафа, на полках которого стояли книги одного и того же автора. Она открыла дверцу, сняла с полки том, и он сам собой открылся на той странице, что Кэролайн перечитывала бесчисленное множество раз и теперь захотела прочитать снова.
Она опустилась на стул, вздохнула и мысленно вернулась к тому моменту, когда семнадцатилетний Томас впервые появился в доме на Греческой улице.
Она снова слышала голос молодого Любителя Опиума: «…в огромном и пустом доме. Называя его пустым, я имею в виду, что там не было никакой мебели. Однако я неожиданно нашел в нем еще одного обитателя – бедную, всеми брошенную девочку лет десяти. Я выяснил, что она уже давно живет здесь в совершенном одиночестве, и бедняжка несказанно обрадовалась, узнав, что отныне я буду делить с нею страшные ночные часы. Из-за полного отсутствия мебели пустынные лестницы наполнялись гулким эхом крысиной возни. И бедное дитя, терпевшее телесные муки недоедания и холода, вообразило, будто бы дом населен привидениями, отчего страдало еще сильнее. Мы спали на полу, а покрывалом служило нам нечто вроде конской попоны. Несчастная девочка прижималась ко мне, спасаясь от холода и призрачных врагов своих. Я обнимал бедняжку…»
Затем книга, как будто по собственному желанию, открылась на другой много раз перечитанной странице.
Голос юного Томаса снова зазвучал в голове Кэролайн, но теперь он рассказывал о том вечере, когда молодой человек покинул дом на Греческой улице, направляясь к другу своей семьи, который мог бы вытащить его из нищеты.
Он пообещал вернуться через пять дней.
«В сопровождении Энн я отправился в сторону Пикадилли, намереваясь добраться оттуда до Итона на почтовой карете, идущей в Бристоль. Путь наш лежал через ту часть города, коей более не существует, но, кажется, там проходила некогда Своллоу-стрит. Имея времени в достатке, мы присели на углу, не желая прощаться среди суеты и блеска Пикадилли. Я заранее посвятил Энн в задуманное дело и вот вновь уверял, что, ежели повезет мне, разделит она мое счастье и, покуда хватит сил и средств, я не оставлю ее. Я любил Энн. Я вдруг обрел благостный покой и надежду. Энн же, напротив, была так грустна, что, когда, прощаясь, я поцеловал ее, она обвила мою шею руками и зарыдала, не в силах промолвить ни слова».
Кэролайн подошла к письменному столу, взяла из ящика листок бумаги, обмакнула медное перо в чернильницу и принялась торопливо писать.
Шкряб-шкряб.
Она остановилась и окинула взглядом комнату.
Шум не повторился, и она вернулась к письму.
Шкряб-шкряб.
Кэролайн снова остановилась и прислушалась к тишине дома.
«Это перо скрипит по бумаге», – решила она.
Пытаясь поверить в это объяснение, она заводила пером еще быстрее и больше не прерывалась, хотя скрежет становился все громче, торопясь запечатлеть на бумаге те слова, что всю жизнь не давали ей покоя.
Она закончила письмо, промокнула написанное, свернула листок и запечатала воском. Рядом с печатью она вывела всего одно слово: «Томасу». Затем она составила еще один документ и положила на стол, чтобы любой мог его прочитать.
Кэролайн отодвинула в сторону книжную полку, и за ней оказался сейф с самым сложным замком, какой только можно было приобрести за деньги. Достав ключ из потайного кармана платья, она открыла сейф и выложила его содержимое на стол.
