Что-то в Лиле понравилось синьоре Галиани, возможно, ее откровенность на грани невежливости. Лила назвала мое имя, и профессор обрадованно воскликнула: «Ах да, Греко! Она совсем пропала, видно, успех ударил в голову». Она пригласила Лилу с сыном в гостиную, где играл ее внук, светловолосый мальчишка, которому она строго приказала: «Марко, поздоровайся! Это наш новый друг!» Лила в свою очередь подтолкнула вперед сына: «Дженнаро, иди поиграй с Марко», а сама расположилась в старом удобном кресле и продолжила говорить о той давней вечеринке. Профессор с сожалением заметила, что напрочь о ней забыла, зато Лила помнила все. Она призналась, что провела тогда один из худших вечеров в своей жизни, прислушиваясь к умным разговорам, из которых ничего не поняла. «Я была жутко темная и неотесанная, — воскликнула она с показной веселостью, — а сейчас стала еще хуже!»

Галиани поражалась ее искренности, удивительной непринужденности, прекрасному итальянскому и тонкой иронии. Я допускаю, она подпала под влияние той неуловимой силы, завораживающей и в то же время пугающей, которой обладала Лила и против которой, как против пения сирены, не мог устоять никто. Их беседа прервалась лишь тогда, когда Дженнаро стукнул Марко, выругался на диалекте и вырвал у него из рук зеленую машинку. Лила вскочила с кресла, схватила сына за руку, которой он только что ударил другого ребенка, и несколько раз с силой хлестнула по ней. Профессор Галиани спокойно сказала: «Не переживайте, это же дети», но Лила отругала сына и заставила вернуть игрушку. Марко плакал. Дженнаро, не проронив ни слезинки, с пренебрежением швырнул в него машинку. Не сей раз Лила наградила его затрещиной.

— Пойдем, — нервно бросила она.

— Что вы? Посидите еще немного.

Лила снова села.

— Он не всегда такой.

— Он у вас замечательный! Правда ведь, Дженнаро, ты очень хороший и послушный мальчик?

— О нет, он совсем не послушный. Но он умненький. Такой маленький, а уже умеет читать, пишет все буквы, и заглавные, и строчные. Дженна, покажешь синьоре, как ты читаешь?

На красивом стеклянном столике лежал журнал; Лила взяла его и показала сыну первое попавшееся слово на обложке: «Ну-ка, прочитай, что тут написано». Дженнаро замотал головой, мать шлепнула его и грозно повторила: «Читай, Дженна!» Мальчик начал нехотя разбирать буквы: «п-р-е-д», но отвел глаза и с завистью уставился на машинку Марко. Тот крепко прижал ее к груди, ухмыльнулся и с легкостью прочитал: «предназначение».

Лила помрачнела и окинула внука профессора Галиани недовольным взглядом.

— Как он хорошо читает.

— Только потому, что я провожу с ним много времени. Его родителей вечно нет дома.

— Сколько ему?

— Три с половиной года.

— А выглядит старше.

— Да, он быстро развивается. А вашему сыну сколько?

— Скоро пять, — нехотя призналась Лила.

Профессор погладила Дженнаро по голове:

— Мама дала тебе трудное слово, но ты молодец! Сразу видно, что ты умеешь читать!

В этот момент послышался шум: хлопнула входная дверь, раздалось шарканье ног, зазвучали мужские и женские голоса. «Вот и дети явились, — сказала синьора Галиани и позвала: — Надя!» Но вместо Нади в комнату ворвалась худенькая блондинка, очень бледная, с ясными голубыми глазами, похожими на кукольные. Она распахнула руки и крикнула Марко: «Кто поцелует мамочку?» Мальчик бросился к ней, она взяла его на руки и принялась покрывать поцелуями. В это время в комнате появился Армандо, старший сын Галиани — его Лила тоже сразу узнала. Он отнял Марко у матери и воскликнул: «А теперь папина очередь! Ты должен мне не меньше тридцати поцелуев!» Марко стал целовать отца в щеку, считая вслух: «Один, два, три, четыре…»

— Надя! — снова позвала синьора Галиани голосом, в котором мелькнула нотка раздражения. — Ты что, оглохла? Иди сюда, к тебе пришли.

Наконец в комнату вошла Надя. За спиной у нее маячил Паскуале.