Глава 7
– И все-таки это хорошая смерть, – сказал Аслак, и эти слова прозвучали откуда-то из малинового распухшего лица.
– Ха! Ты считаешь такую смерть хорошей? – возмутился Улаф. – Боги, сколько же придется потратить сил, чтобы похоронить всех вас, молодых дураков…
– А мне стыдно, что я стоял и ничего не сделал, когда нашего брата протыкали копьями, – пробормотал Свейн в бороду.
Сигурд молчал, но ему и не требовалось ничего говорить, чтобы его друзья знали, что он думает. Он чувствовал, как от стыда пылает лицо, и не хотел привлекать к себе дополнительное внимание.
– Нас проверяли, – сказал Улаф, вгрызаясь в кусок копченого мяса кабана, который он купил на рынке, когда они возвращались к Солмунду и «Выдре», ждавшим их на другом конце острова. – Да, это было тяжелое испытание, но так бывает всегда. – Он смотрел на Свейна и Аслака, но Сигурд знал, что его слова предназначены для него. – Вы видели, сколько вонючих ублюдков выхватило оружие, когда Герт решил показать всем, какой он глупец. Я перестал считать после двадцати.
Они доплыли до маленького островка за Реннесёем, вытащили «Выдру» на берег и теперь сидели на большом плоском камне и смотрели на север и спокойную воду.
– Эта задница Рандвер появился словно ниоткуда, – заметил Локер. – Ты его видел, Сигурд?
– Сигурд его видел, – ответил Улаф. – У него все волосы встали дыбом и превратились в колючки. – Юноша взглянул на него, и они некоторое время не сводили друг с друга глаз. – Твой отец в молодости был точно таким же, и не дожил бы до положения ярла, если б я не держал его за хвост, когда у него изо рта начинала идти пена.
Сигурд посчитал бы его слова оскорбительными, если б отец множество раз не говорил то же самое, когда пировал за своим столом.
– Это испытание, – продолжал Улаф. – Старый Один выложил его перед нами, как волны перед носом корабля. Любой дурак может испачкать свой меч кровью, чтобы его через мгновение зарубили. Думаете, это позволит вам стать героями саги? Ха! Ни один скальд даже пёрнуть в вашу сторону не захочет. По крайней мере, приличный скальд.
– А если и пёрнет, то так, чтобы никто не заметил, – добавил Солмунд.
– Значит, это что-то вроде тафла, – предположил Свейн – возможно, самое умное высказывание в его жизни, потому что все дружно на него посмотрели, и его щеки залил такой яркий румянец, что он мог бы поспорить с рыжей бородой.
– Точно, вроде тафла, – подтвердил Улаф с полным ртом. – Ты передвигаешь фигурки по доске и используешь для этого мозги. А когда оказываешься в более сильной позиции, чем твой противник, наносишь сокрушительный удар. – Он поморщился и помахал в воздухе жирными пальцами. – Если ты еще не понял, нашу позицию нельзя назвать достаточно сильной. У нас на доске осталась всего одна фигура, и мы должны использовать ее с умом. – Он было улыбнулся, но смерть Герта стала ударом даже для Улафа, считавшего его дураком. – Однако мы все еще в игре, – сказал он. – И Один продолжает наблюдать за нами своим единственным глазом.
– Ты думаешь, ярл Рандвер понял, что вы там были? – спросил Аслак, повернув опухшее лицо сначала к Сигурду, потом к Улафу.
– Он не мог этого знать, – ответил Улаф. – Герт почти ничего не сказал – ни когда разрубил пополам вонючего торговца, ни когда люди Рандвера вонзили в него свои копья.
– Он знал, дядя, – возразил Сигурд.
Улаф пожал плечами, как будто хотел сказать, что все возможно.
После этого все замолчали, каждый прокручивал в уме события последних дней. Они потеряли Герта, но получили Аслака – значит, их снова было семеро; однако только у пятерых имелся опыт сражений. Семь воинов против не только самого могущественного ярла в Ругаланне, но еще и конунга Горма Бифлинди, Потрясающего Щитом, которому поклялась в верности дюжина других ярлов. Где-то в своих чертогах громко смеялись боги. Сигурду казалось, что он слышит их хохот сквозь шепот моря и крики чаек. Боги смеялись. Но, по крайней мере, это означало, что они за ними наблюдают.
– Расскажи про Асгота, – попросил Сигурд, повернувшись к Аслаку.
– Да, они побоялись перерезать ему горло, так? – спросил Улаф.
Аслак вытер кровь с раны на нижней губе, которая снова открылась, когда он начал есть.
– Через два дня после того, как они захватили нас, несколько человек конунга пришли к ярлу Рандверу. Они хотели знать, как прошел рейд и сколько тэнов потерял Рандвер. – Он ухмыльнулся, и на его губе снова появилась кровь. – Но на самом деле, их интересовала добыча ярла.
– Конунг должен быть уверен, что его ярлы не станут богаче него, иначе он не сможет спокойно спать по ночам, – заявил Локер, как будто решил поделиться со всеми самым мудрым в мире выводом.
– Нас привели в зал вместе с половиной добычи Рандвера, – продолжал Аслак.
– С целой половиной? – мрачно заметил Улаф, приподняв одну бровь.
– Руну они людям Горма не показали, – сказал Аслак, взглянув на Сигурда, и тот кивнул.
Его это нисколько не удивило, поскольку конунг Горм славился своей любовью к постельных утехам. У него было больше постельных рабынь, чем собак, и поговаривали, будто у него три жены. Однако ярл Рандвер хотел оставить Руну у себя.
– Скорее, Иггдрасиль выпростал бы свои корни из земли и ушел прочь, чем Рандвер продал бы твою сестру, – проговорил Солмунд, и его слова были встречены дружным согласием.
– Люди конунга оглядели нас, и очень опасного вида и явно невероятно хитрый тип по имени Бок, выступавший по поручению конунга, сказал, что Рандвер может нас продать, а вырученное серебро взять себе. И добавил, что ему позволено оставить у себя ту часть добычи, захваченной в Скуденесхавне, включая серебро ярла Харальда, которую он забыл им показать. Если Рандвер отдаст им «Рейнен».
– Ярлу не пристало иметь корабли лучше, чем у конунга, – заметил Улаф.
– Рандверу это совсем не понравилось, – продолжал Аслак, – но он улыбнулся и приказал своим людям привести подарок для правителя.
– Асгота, – догадался Гендил, сообразивший, что придумал Рандвер.
– Ну и подарочек, – пробормотал Свейн.
Аслак ухмыльнулся и облизнул окровавленную губу.
– Из страха перед его заклинаниями они надели ему на голову мешок – совсем как на коршуна. И старались к нему не прикасаться, а когда притащили в зал, все до одного потянулись к своим мьёльнирам и рукоятям мечей. Зал наполнился шепотом, они просили у богов защиты от годи ярла Харальда.
Даже сейчас Свейн дотронулся до железного молота Тора, висевшего у него на шее, потому что вызвать ненависть годи было страшнее всего на свете. Сигурд кивнул Аслаку, чтобы тот продолжал.
– Ярл Рандвер сказал Боку, что Асгот – это и есть его подарок конунгу, и теперь пришла очередь посланника нацепить улыбку на свое будто высеченное из камня лицо, – сказал Аслак.
– Нельзя отказываться от подарка, который преподнесен добровольно, – вставил Улаф.
– Ясное дело, каждый мужчина, женщина и собака в том зале знали настоящую причину, по которой Рандвер решил отдать конунгу Асгота, – усмехнувшись, продолжал Аслак. – Сам он боялся убить годи.
– В детстве я слышал историю про ярла из Хандаргервидда, убившего своего годи, – вставил Солмунд. – К следующему полнолунию член ярла почернел, а потом и вовсе отвалился.
Его слова вызвали у всех улыбки.
– Они передали Асгота, – сказал Аслак. – И все слышали, как он выкрикивал проклятья внутри мешка, который был у него на голове. Но надо отдать должное Боку – он схватил Асгота твердой рукой, как будто хотел показать, что не боится. Именно в тот момент я услышал, как Бок сказал, что желает услышать, как Асгот станет проклинать прилив.
– Проклинать прилив? – переспросил Свейн, взяв мех с элем, который ему протянул Гендил, и делая большой глоток.
– Ну да, тут нет никакой загадки, – заговорил Улаф, и все дружно на него посмотрели. – Замок конунга Горма стоит на холме над проливом в том месте, где полно шхер и островов. Его корабли бросают якоря в более широком канале, причем так близко друг к другу, что можно легко перепрыгнуть с одного на другой.
Скорее всего, Улаф немного преувеличивал; впрочем, это могло быть и правдой, поскольку конунг Горм не пускал капитанов кораблей на север бесплатно. В конце концов, именно так он и стал конунгом – наполняя сундуки пошлиной, которую взимал за разрешение плыть дальше.
– Совсем рядом с берегом, который контролирует Горм, между Кармёем и островом Буккёй находится узкий канал; там так мелко, что пройти могут только корабли вроде «Олененка», если только ты не знаешь проход и его подводные камни, как лицо собственной жены, – объяснил он Свейну, Аслаку и Гендилу, которые ни разу не бывали в Авальдснесе. – Там есть место с плоским камнем, размером больше этого, – продолжал он, похлопав рукой по тому, на котором они сидели. – Когда начинается прилив, его не видно, но он уходит под воду очень медленно, что имеет огромное значение. – Улаф скривил губы, как будто слова, которые собирался произнести дальше, имели отвратительный вкус, и посмотрел на Сигурда.
– Почти сразу после того, как Горм начал называть себя конунгом и требовать серебро и клятвы верности у всех, кто владел кораблями больше «Выдры», он пригласил твоего отца и меня на пир, хотя на самом деле причина была совсем в другом. Он хотел, чтобы мы увидели, как он придумал наказать свою жену, которая ему изменила. Поговаривали, что она кувыркалась с рулевым одного из кораблей Горма. Время Молдофа тогда еще не пришло, того парня звали Гунтиоф. Горм сам зарубил его мечом. – Улаф поднял вверх толстый палец. – Бифлинди умеет сражаться. Несмотря на все его недостатки, вероломный сукин сын – настоящий воин, никогда не забывайте об этом. Но для своей жены, чье имя я забыл, он придумал другое наказание. Ее приковали цепями к тому плоскому камню во время отлива, и мы отправились в зал Бифлинди, наслаждаться медом и мясом, а ночью спустились на берег и увидели, как лунный свет отражается от головы несчастной женщины.
Улаф вытянул шею, так что она стала видна под бородой – редкое зрелище.
– Понимаете, мы видели только ее голову. Примерно через два или три рога мы напились вусмерть, а она скрылась под водой. – Он помахал Локеру рукой, и тот протянул ему мех с элем. – Возможно, они вытащили ее на следующий день или оставили в качестве закуски крабам. – Он пожал плечами. – Мы покинули Авальдснес на рассвете вместе с теми, кого Горм пригласил посмотреть на казнь.
– Ей не следовало раздвигать ноги, – проворчал Солмунд. – Наверное, надоело жить с Потрясающим Щитом, раз она решилась его обмануть.
А Сигурд подумал, что в таком случае можно сказать про него.
Потому что он направлялся в Авальдснес.
***
Гендил пошел туда первым. Не в сам Авальдснес, потому что это было опасно, но достаточно близко, в сторону трех деревень, расположенных к югу от замка Горма. Он оделся как можно неприметнее и двинулся, толкая перед собой тележку, заполненную утиными и гусиными перьями. Воспользовавшись серебром Сигурда, они купили бо́льшую часть у купца в Букне, остальное собрали сами из недавно опустевших гнезд. Всего у них набралось двенадцать мешков, они сложили их в тележку, и Гендил, улыбаясь от уха до уха, покатил ее на север.
– Очень хитро придумано, – заявил он, приподняв ручки, чтобы начать свое путешествие, гордый тем, что его выбрали для такого важного дела.
– Не очень, – возразил Улаф. – Ты прямо прирожденный продавец перьев, Гендил. Не сомневаюсь, что Локи иззавидовался и жалеет, что сам не придумал такой уловки.
Гендил пожал плечами, выправил тележку и покатил прочь. Несмотря на слова Улафа, они поступили умно, выбрав Гендила в качестве разведчика. Он умел расположить к себе людей, и те вступали с ним в разговоры. Впрочем, ни в одной из деревень ему не удалось ничего узнать про Асгота. Однако это не имело значения, потому что он встретил одну из рабынь конунга, которая рассказала ему, что его властительная задница требует новых подушек. Уверенная, что конунг поблагодарит ее за усердие, она позвала Гендила на один из крестьянских дворов в Авальдснесе, и там он выяснил, все, что ему требовалось.
– Похоже, Горм собирается утопить Асгота, – доложил Гендил, когда вернулся с новостями.
– Мне казалось, это мы уже и так знали, – перебил его Свейн, а Солмунд сказал, что никогда и ни в чем нельзя быть уверенным, если речь идет о конунгах.
– Он не собирается устраивать представление, – продолжал Гендил. – Народ там сильно нервничает из-за убийства годи, но все соглашаются, что это самый лучший способ.
– Я его не убивал, – прорычал Улаф, подражая конунгу Горму. – Мой меч все время спал в своих ножнах, однако он мертв. Наверное, с ним покончил Ньёрд. – Великан сплюнул. – Сын вшивого козла со змеиным языком…
– Трусливое дерьмо, – добавил Локер, хотя Сигурд сомневался, что тот посмел бы назвать конунга Горма трусом в лицо или пронзить мечом годи, если уж на то пошло.
– И когда он намерен это сделать? – спросил Сигурд.
– Когда луна пойдет на убыль, и станет так темно, что только рыбы и крабы будут знать, что годи твоего отца прикован цепями к камню перед началом прилива, – ответил Улаф, прежде чем Гендил успел раскрыть рот.
– Или если луну будут закрывать тучи, – добавил Сигурд, взглянув на небо.
Улаф выругался, потому что в его словах была правда.
Поэтому они плыли на «Выдре» по проливу Кармсунд, воду которого пятнали капли дождя, а ночь была темной, как и полагается в это время года. Впрочем, не так чтобы очень темной. Более того, она подходила к концу, и воины понимали, что, если окажутся около Авальдснеса, когда появится солнце, все они умрут.
Бойцы покрылись потом с головы до ног и задыхались; руки Сигурда налились такой тяжестью, что он едва терпел боль, – но не жаловался и не собирался делать это, даже если б они проломили своей тяжестью корпус «Выдры» и утащили их всех на дно. Слишком большое расстояние для кораблика без парусов, ворчал Гендил, но Солмунд напомнил им, что еще совсем недавно все корабли плавали исключительно благодаря силе рук.
– Дайте мне паруса, и я доставлю нас на место при помощи одних ветров из моей задницы, – заявил Свейн и убрал одну руку с весла, чтобы помахать кнорру, плывущему на юг.
Двое из команды кнорра помахали в ответ – хороший знак; это означало, что «Выдра» и ее команда производили впечатление мирных моряков без дурных намерений. К тому же, крошечная «Выдра» не привлекала корабли побольше, которые могли бы ее атаковать, чтобы ограбить. Не вызывало сомнений, что на ней нет ни серебра, ни мехов, ни кости, только люди. Впрочем, они взяли с собой оружие, хотя и старались не держать его на виду. Улаф даже прихватил бринью, потому что считал их план совершенно невыполнимым, и сказал, что, если дело дойдет до драки – а оно обязательно дойдет, – он будет сражаться в своей кольчуге и постарается прикончить как можно больше врагов.
Там, где получалось, они старались держаться на расстоянии броска камня от берега – так их хотя бы некоторое время скрывали шхеры и скалы. Впрочем, довольно часто они оказывались посреди канала, и тогда сердце начинало отчаянно колотиться в груди Сигурда, а руки становились влажными от пота. Они почти не разговаривали; все знали, что голоса далеко разносятся на воде. Только Свейн казался спокойным; улыбка пряталась в его бороде, точно котенок в соломе, как будто их ждало замечательное приключение. Что же до остальных, их глаза сверкали в темноте, и Сигурд не сомневался, что он услышал бы, как бьются сердца, если б не ритмичный плеск воды под веслами. Солмунд управлял рулем, а Локер, заявивший, будто у него такое острое зрение, что он однажды видел, как Ран, мать волн, забрасывала свои сети в темные глубины моря, занял место на носу «Выдры», выглядывая подводные камни, на которые они могли налететь.
Сигурд взял с собой меч, топор и щит и надежно спрятал их под скамьей. Свейн последовал его примеру. В кожаном нестбаггине у ног Сигурда лежали вещи, которые могли ему понадобится и которые они сумели собрать за такое короткое время. На скамье у него за спиной лежал ствол молодой сосны длиной в пять футов – возможно, самое важное из всего, что они прихватили с собой, хотя Улаф продолжал сомневаться в успехе их плана. И его сомнения становились все сильнее, когда они миновали Вик к югу от Копервика и оказались в медвежьем логове.
Время от времени из темной воды выпрыгивали рыбы, и от каждого всплеска мужчины напрягались еще сильнее, поворачивали головы, хотя знали, что вряд ли какой-нибудь капитан рискнет выйти в море ночью, если только он окончательно не выжил из ума.
– Бифлинди и прыщам на его заднице даже в голову не придет, что последний оставшийся в живых сын Харальда рискнет объявиться в Кармсунде, не говоря уже о том, чтобы оказаться в пределах досягаемости его ищеек, – сказал Улаф. – Но это не будет иметь значения, если мы доберемся до шхер, где он собирает пошлину. Они решат, что мы идиоты, которые пытаются проскользнуть сквозь сеть, не заплатив налог, и все равно нас прикончат. Мертвый – это мертвый, так любил говорить мой отец.
Поэтому Солмунд начал высматривать шхеры, находившиеся посередине водного участка и являвшиеся входом в канал, который все называли северной дорогой, потому что они не собирались идти дальше скалистых островов. Сборщики пошлины обладали нюхом, как у гончих, как сказал Гендил, и лазутчики не хотели рисковать и заходить слишком далеко. Именно Локер, тоже смотревший вперед, первым увидел шхеры, и все испытали огромное облегчение после целого дня на веслах. А Улаф со стоном проворчал, что его спина померла где-то около Бликсхавна.
Когда они подплыли к скалам и Солмунд провел «Выдру» в закрытую со всех сторон бухту, темную, словно внутренности кошелька из тюленьей кожи, они вытащили из воды весла и принялись расправлять уставшие плечи и сгибать руки, чтобы прогнать боль, а Локер привязал лодку к острому камню, торчавшему из воды. Где-то неподалеку из гнезда с возмущенными криками вылетела птица, в темноте возникла короткая белая вспышка, потом какое-то животное плюхнулось со скалы в воду.
На некотором расстоянии от берега около замка правителя, стоявшего на холме, был разведен костер, так, чтобы не особо бросаться в глаза. Он озарял темное небо сполохами цвета потемневшей бронзы, и западный ветер, пытавшийся вытолкнуть «Выдру» в канал, донес до Сигурда запах дыма. Ветерок был теплым и сладким, словно дыхание Фрейи, и юноша подумал, что, возможно, богиня спустилась из Асгарда, чтобы присмотреть за ними, когда они попытаются обмануть конунга.
– От проклятий и заклинаний Асгота, которые он отправляет в адрес Горма и Рандвера, у Одина наверняка заложило уши, – сказал Свейн, когда они узнали, какая судьба уготована годи, и Сигурд не сомневался, что он прав.
Им следовало постараться помочь годи, другу его отца и жителю Скуденесхавна, но, наверное, ради этого не стоило умирать. Спасти человека от смерти через утопление, потому что он годи и боги наверняка за ним присматривают? Это стоило попробовать сделать, потому что Сигурд потерял все, включая расположение богов. Может быть, героический поступок и отвага сумеют повернуть удачу лицом к ним… Эти мысли наполняли его сознание, когда он смотрел на далекий берег, который сиял, словно его озарял янтарный свет солнца.
– Это может произойти и не сегодня, – заметил Улаф, который просунул руки в рукава бриньи, быстро вскинул их вверх, и вес железных колец потянул ее через голову и торс, словно на него вылили воду из ведра. – Или они уже всё сделали, и крабы сейчас набивают желудки, – добавил он, пошевелив плечами, чтобы кольца заняли свои места.
Затем гигант пристегнул пояс с мечом и засунул за него топор, но шлем и щит оставил в лодке.
– Они сделают это сегодня, дядя, – возразил Сигурд, снимая рубаху и положив ее рядом с оружием около скамьи.
Он не имел ни малейшего понятия, откуда ему это известно, но не сомневался, что прав. Гендил и Локер сняли сосновый ствол с «Выдры» и передали Свейну, который взвалил его на могучие плечи и стал ждать Сигурда, закреплявшего мешок со всем необходимым так, чтобы тот висел на спине.
Гендил вышел к ним на берег, по пути застегивая пояс с мечом и поудобнее перехватив копье из ясеня в левой руке.
– Ждите нас так долго, как только сможете, – сказал Сигурд Солмунду и Локеру, чьи глаза он видел только благодаря сиянию воды. – Но как только начнет светать, уходите.
– Учитывая, что нам придется грести вдвоем, мы вполне могли бы отчалить вчера, – проворчал Солмунд, что было совсем недалеко от истины.
Но у Сигурда сейчас хватало других забот.
– Ты готов, Свейн? – спросил он, одновременно проверив, надежно ли держится скрамасакс в ножнах.
Другого оружия у него не было, и Улаф нахмурился, хотя и знал причину этого.
В ответ сверкнули белые зубы Свейна. Он, Сигурд, Улаф и Гендил отвернулись от берега и зашагали по камням, точно тени, пытавшиеся догнать тела, которые их отбрасывали.
Они шлепали по мелким лужам, то и дело оскальзываясь на водорослях, которые выбросило на берег последним приливом. Вскоре выбрались на более высокий участок суши и зашагали на север по центру шхеры. Улаф указывал дорогу – темная, высокая тень, нависающая над голыми камнями. Следом шел Сигурд, за ним – Гендил, и последним – Свейн, подобный горному троллю, с сосновым бревном на плечах. Воздух холодил кожу, шепот моря, ударявшего в края шхеры, погруженные в воду, наполнял уши Сигурда, объединившись с его собственным горячим дыханием и пульсирующей в венах кровью, и он снова чувствовал себя мальчишкой, задумавшим очередное озорство летним днем. Сигурд рассчитывал, что прилив поднялся еще недостаточно высоко, чтобы заполнить рот и легкие Асгота, заглушить его заклинания и утопить. А еще он надеялся, что боги за ними присматривают.
Вскоре Улаф выставил руку назад, зашипел и присел, остальные пригнулись и опустились на четвереньки. Впереди за скоплением камней Сигурд увидел сияние костра. К ним долетел голос мужчины и смех, холодный, словно камень, лежащий в заливе. Сигурд облизнул сухие губы и прикоснулся к амулету Одина, висевшему на шее. У него появилось ощущение, будто внутри его мечутся испуганные мотыльки, когда Улаф знаком показал Гендилу, чтобы тот снял пояс с мечом и прошел вперед, посмотреть, что там происходит. Кольчуга Улафа цеплялась бы за камни и звенела, в то время как Гендил, одетый в кожу и шерсть, мог передвигаться тихо, как лиса, подбирающаяся к курятнику.
Но Сигурд все равно затаил дыхание, когда Гендил, оставив копье, пробрался мимо него и пополз на животе вверх по склону, пока его затылок не начал вырисовываться на фоне серого пейзажа и более темного ночного неба. Они услышали еще один голос; ветерок унес слова, но он прозвучал невероятно громко, и Сигурд не мог понять, как так получилось, что они не слышали их раньше и чудом не налетели на лагерь и костер.
Прошло совсем мало времени, ровно столько, сколько требуется, чтобы заточить нож, когда Гендил вернулся и выставил перед собой ладонь, белую в ночном мраке. Сигурд и Улаф кивнули. Пять человек, вне всякого сомнения, вооруженных до зубов, – это не шутка. Но, судя по тому, как заплетались их языки, стражи, похоже, решили с удовольствием провести время на голой скале, пока их товарищи кувыркались в соломе с женщинами или спали, хорошенько набравшись в медовом зале своего лорда.
Свейн положил сосновое бревно на землю и вытащил из ножен огромный скрамасакс. Гендил передал Сигурду копье и достал меч, Улаф сжал в одной руке меч, в другой – топорик. Никто не произнес ни слова, но все знали, что должны действовать очень быстро – нанести удар одновременно, точно набегающая волна, и убить стражников прежде, чем кто-то из них сумеет сбежать или подать сигнал на другой берег.
«Они нас не ждут», – говорил себе Сигурд, чувствуя, как бушует в венах кровь и дрожат руки. В мышцах бедер возникло странное ощущение, но он не стал с ним сражаться, а позволил ему наполнить все тело, кости и плоть, согревая изнутри, точно приправленный специями мед.
Улаф жестом показал Свейну, чтобы тот обошел холм, который находился слева от них, и Сигурд улыбнулся хитроумной уловке – лодка людей конунга наверняка стоит у кромки воды, и именно туда они побегут.
Свейн двинулся вперед, и целых двадцать ударов сердца Сигурд и его товарищи смотрели ему вслед. Затем поднялся Улаф, за ним Сигурд и Гендил, и они вместе побежали вверх по холму, безмолвные, точно покойники, а когда оказались на другой стороне, Улаф метнул свой топор, и тот вонзился в грудь одного из стражей еще прежде, чем тот понял, что происходит. Другой потянулся за мечом, но не успел его достать, потому что копье Сигурда поразило его в грудь, и он рухнул на колени, вцепившись обеими руками в древко. Третий воин поднял копье и с воинственным криком направил его на Улафа, который быстро повернулся, с огромной силой отрубил древко, снова поднял меч, отхватил им левую руку врага и рассек его лицо пополам – тот даже не успел закричать.
Четвертый стражник побежал – и выскочил прямо на Свейна. Понимая, что у него нет ни одного шанса против скрамасакса, даже с отличным копьем в руке, он повернулся, и Гендил вонзил ему меч в живот. Схватив стражника за бороду и понося его последними словами, он еще сильнее насадил его на меч, который вошел в тело по самую рукоять.
Пятый – и последний – прекрасно понимая, что не стоит тратить силы и просить пощады, с отвращением бросил копье, повернулся к Улафу и упал на колени. Когда он бросил на Сигурда мимолетный взгляд, в его глазах промелькнуло узнавание, но потом он кивнул Улафу, доверяясь острому клинку воина в кольчуге, и склонил голову.
– Дай ему твой меч, Гендил, – прорычал Улаф, и Гендил послушно протянул меч.
Воин сжал рукоять и улыбнулся, а в следующее мгновение клинок Улафа сверкнул в темноте и отсек врагу голову.
Они находились на оконечности острова, и Улаф показал испачканным кровью мечом в сторону воды и другого камня, на расстоянии выстрела из лука.
– Если еще не утонул, он должен быть где-то там.
Но Сигурд нигде не видел Асгота. Сняв сапоги, он повернулся и стал всматриваться в дальний берег, сразу под замком конунга, пытаясь уловить там какое-то движение, напрягая слух, стараясь понять за шумом ветра, не поднята ли тревога, не видел ли кто-то схватку на острове, что было вполне возможно в свете костра, горевшего рядом с ними.
Но ему показалось, что все тихо.
– Давайте привяжем к ним камни и утопим, – сказал Улаф, показав на тело ближайшего воина конунга. – Чтобы все выглядело так, будто они исчезли, как туман над морем.
Сигурд кивнул, и Свейн вернулся к ним с сосновым бревном на плече. Через несколько мгновений они с Сигурдом зашли в воду – и задохнулись от ее ледяного прикосновения. Тут и там виднелись крошечные световые точки – глаза рыб, сияющие в темноте. Сигурд чувствовал под ногами скользкие водоросли и острые края ракушек, прилипших к камням.
– Не вздумайте утонуть, – бросил Улаф через плечо, одновременно вынимая свой топор из груди поверженного врага. – Мне совсем не хочется лезть туда и вытаскивать вас из холодных объятий Ран. Вода испортит мою бринью, а у вас нет серебра, чтобы купить мне новую.
Сигурд промолчал. Они со Свейном держались за бревно, почти касаясь подбородками грубой чешуйчатой коры, пока их тела приспосабливались к холоду. Без единого слова они оттолкнулись ото дна, наполнив легкие воздухом и стараясь держать ноги под водой. Толкая перед собой бревно и работая ногами под поверхностью, поплыли на глубину. Вскоре шорох моря, ударяющего в скалы, и бронзовое сияние костра начали отступать, и их окутал мрак.
Было темно и холодно, волны, поднятые легким ветерком, набегали на левую щеку Сигурда. Прежде чем мужчины вошли в воду, он заметил положение луны на небе, точнее, ее затянутое тучами сияние, и теперь время от времени поднимал голову или оборачивался, чтобы определить, где они находятся относительно костра на острове, и таким образом следил, чтобы они не сбились с правильного курса. Точнее, того, который указал им Улаф.
Они плыли все дальше, отчаянно дрожа, но определить в темноте, как далеко находятся от берега, не могли. Сигурд уже собирался сказать это Свейну, когда услышал плеск весел в воде.
Они остановились и затаили дыхание, пытаясь определить на слух размеры бедствия, но почти сразу их подхватило течение, точно обломок кораблекрушения, и они снова заработали ногами, чтобы не получилось, что все их старания отправились псу под хвост. Через несколько мгновений снова замерли, но постарались удерживаться на одном месте, шевеля вытянутыми вниз ногами и цепляясь за бревно так, будто от него зависели их жизни. Скорее всего, так и было.
И тут Свейн зашипел. Сигурд проследил за его взглядом и увидел лодку, которую они ожидали встретить где-то неподалеку. По ее темному силуэту он определил, что она меньше «Выдры» на фут или два – впрочем, это было слабым утешением, потому что она двигалась прямо на них, и четыре пары весел умело сражались с течением.
– Они нас заметят, – прошептало Свейн.
Сигурд понимал, что его друг прав, потому что их руки бледными пятнами выделялись на более темной коре бревна, за которое они держались. Они не могли ухватиться за него по-другому – Свейн срезал маленькие выступы и обрубки, оставшиеся от веток, – и если б они убрали руки, их могло утащить за собой течение.
Лодка приближалась, и они уже слышали голоса тех, кто сидел на веслах.
– Твой ремень, – прошептал Сигурд, одной рукой отстегивая застежку около рукояти скрамасакса.
Свейн тут же последовал его примеру, когда Сигурд снял ремень и перебросил один конец через бревно и подхватил его снизу. Затем они повернули бревно, чтобы оно их закрыло, и ухватились за ремни обеими руками, практически погрузившись под воду так, что соленые волны жалили глаза. Сигурд отчаянно дрожал и изо всех сил старался сохранять неподвижность, в любой момент ожидая предупреждающего крика с лодки.
В какой-то момент люди конунга оказались на расстоянии длины копья, и Сигурд подумал, что они обязательно услышат, как стучат его зубы, потому что он смертельно замерз и едва держался на плаву. Ему казалось, будто время остановилось, а лодка замерла на месте; он радовался, что вода заливает ему уши, и он не слышит, как боги смеются над тем, что он вот-вот утонет, чтобы избежать удара копьем. Но весла ритмично опускались и поднимались, и постепенно лодка начала удаляться в сторону берега, оставив позади Сигурда и Свейна, отчаянно замерзших, но живых.
Они поняли, что лодка отплыла от камня, на котором люди конунга оставили Асгота умирать, развернули бревно на северо-восток и сильно заработали ногами, пытаясь хотя бы немного согреться.
Впереди Сигурд увидел белое пятно. В первый момент не понял, что это такое, но почти сразу сообразил, что по воде плывут два лебедя, которые расправили крылья, точно паруса, чтобы поймать ветер, и ему стало любопытно, не Асгот ли отправил к ним птиц, чтобы те показали дорогу. Им показалось, что они долго следовали за лебедями, но, наконец, почувствовали под ногами скользкий от водорослей камень. Они взобрались на него, взяв с собой бревно, спотыкаясь и падая, потому что вода доходила им до бедер, и они не видели, куда ставят ноги. Сигурд повернулся, чтобы посмотреть на лебедей, но те уже исчезли. Однако он не сомневался, что это то место, которое им нужно.
Он брели вперед, уже почти не чувствуя ног. Свейн снова взвалил сосновое бревно на плечи. Скрамасаксы они пристегнули к поясам. От прохладного ветерка на мокрой коже появились мурашки. Им больше не требовались лебеди, чтобы понять, что бледная скорченная фигура на расстоянии броска камня слева от них – это Асгот.
Годи стоял на коленях; вода уже добралась до шишковатых ключиц и намочила бороду, с которой сняли все серебряные украшения, хотя маленькие белые косточки остались на своих местах. При их приближении он дернулся и, вытянув шею над водой и оскалившись, казалось, начал нюхать воздух совсем как какое-то животное.
– Ран не получит тебя сегодня, Асгот, – сказал Сигурд, с трудом выговаривая слова замерзшими, дрожащими губами.
– Жадной суке вообще меня не видать, – проворчал годи, поднимая из воды правую руку, прикованную цепью, и сплевывая в волны.
Свейн тут же прикоснулся к железному молоту, висевшему у него на шее, и Сигурд не винил его за это, потому что им еще предстояло проделать весь путь назад, а Ран не из тех богов, кого следует сердить.
Сигурд снял со спины нестбаггин, засунул внутрь дрожащую руку и достал молоток и долото. Свейн присел на корточки в воде рядом с Асготом, держа бревно так, чтобы Сигурд смог использовать его как верстак.
– Щенок Харальда и тролль Стирбьёрна, – проворчал Асгот, ухмыльнувшись побелевшими от холода губами. – Конунг Горм обделается, когда узнает.
И все же, хотя Асгот и делал вид, что на него не произвело впечатления появление Сигурда и Свейна, он положил скованное цепью запястье на бревно, чтобы Сигурд смог поставить долото между звеньями и ударить по нему молотком.
– Мы можем оставить тебя здесь, годи, – предложил Сигурд, прежде чем нанести первый удар.
– Думаю, я уйду с тобой, юный Сигурд, – заявил, фыркнув, Асгот, – хотя мне очень хочется увидеть лицо Бифлинди, когда утром он обнаружит пустое кольцо.
Свейн поморщился, когда раздался резкий звон металла, но через пять ударов железо лопнуло, Асгот вытащил руку и принялся тереть запястье другой рукой.
– Не пустое, – сказал Сигурд, снова открывая рюкзак.
Он вытащил оттуда лисью лапу, мех на которой потемнел, промок и стал скользким, а плоть на обрубке – белой и бескровной после того, как провела в воде столько времени. Он крепко ухватился за лапу, сжал ее, чтобы соединить когти, и протолкнул сквозь железное кольцо до самого бедра, слишком толстого, чтобы продвинуться дальше. Они рассчитывали, что лапа останется на месте, несмотря на прилив.
Свейн ухмылялся, точно демон, и Асгот, который понял, что они задумали, пробормотал молитву, обращаясь к Одину и Локи, богу проказ, надеясь, что те всё видят.
На следующий день, когда начнется отлив, конунг Горм и его люди придут сюда, ожидая увидеть объеденный крабами и залитый водой труп на плоском камне. Но вместо этого их глазам предстанет лисья нога, и, скорее всего, никто не осмелится приблизиться настолько, чтобы понять, что железное кольцо сломано. История о том, что годи ярла Харальда превратился в существо с острыми зубами, которое сумело отгрызть собственную лапу и спастись от смерти, разнесется по Авальдснесу, точно пламя пожара.
– Это очень сильная магия, – сказал Асгот.
На востоке уже появились первые признаки рассвета, и они понимали, что медлить нельзя. Асгот был бледным, словно труп, руки и ноги у него затекли от холода, и диковинные рисунки и круги на теле казались живыми, так сильно он дрожал. Но он был жив.
Боги наблюдали за ними.
***
Руна все еще чувствовала, как отчаянно дрожит все ее тело, хотя и говорила себе, что никто этого не заметит. По крайней мере, в свете ламп с тресковым маслом, подвешенных на цепях к толстым балкам в медовом зале ярла. Она не могла даже представить, что кровь работорговца брызнет во все стороны и попадет ей на лицо, когда Герт разрубил его пополам, но ей казалось, что она все еще чувствует ее привкус во рту. В ушах у Руны продолжали звучать крики ее подруги Сванильды, как будто они проникли туда, словно червь, который никак не может выбраться наружу. Закрывая глаза, она видела лицо Герта, застывшее, точно темное пятно под веками, когда воины Рандвера вонзили копья ему в спину и бока. На нем мешались стыд и ярость от того, что он не смог спасти двоюродную сестру. Или гнев на товарищей, которые не выскочили из толпы, чтобы сразиться с ним рядом?
Руна видела Улафа, Свейна и Гендила, несмотря на их попытки смешаться с толпой купцов, ремесленников и крестьян. Сигурда она тоже заметила – и задохнулась от накатившей радости. Тэны Рандвера сказали ей, что ее отец и братья погибли в сражении неподалеку от замка Горма в Авальдснесе, и, когда Руна это услышала, она тоже хотела умереть – ведь это означало, что все потеряно.
Но увидев Сигурда на невольничьем рынке на Реннесёе, так близко, что могла бы его позвать, она, будто выбралась из темного кошмара, и сердце заколотилось у нее в груди, точно молот по наковальне.
Руна подозревала, что ей не удается унять дрожь – не потому, что она оказалась так же близко к смерти и крови в этот день, как воин в третьем ряду «стены щитов», и даже не из-за того, что ее подругу продали карлу с жирной бородой – такова была судьба Сванильды, – когда хаос рассеялся и люди Рандвера унесли окровавленные тела. Нет, она никак не могла успокоиться, узнав, что Сигурду каким-то образом удалось спастись, он избежал смерти, забравшей всю ее семью – даже мать, которую Руна видела в последний раз, когда ее зарубил один из людей Рандвера (но перед этим Гримхильда успела вспороть живот другому своим скрамасаксом).
Ее брат, про которого люди говорили, что его любит Один, жив, и Руна знала, что он за ней придет…
– Что с тобой, девочка? Ты не голодна?
Она сердито посмотрела на ярла Рандвера, позволив ненависти в глазах окутать его, точно плащом в плохую погоду, но он лишь пожал плечами и снова повернулся к соседу, с которым пил и разговаривал.
…Руне так отчаянно хотелось встретиться глазами с Сигурдом, дать ему знать, что она его видела, хотя бы ради того, чтобы удержать от какой-нибудь глупости – ведь он, наверное, даже не подозревал, что ярл Рандвер расставил своих людей в толпе покупателей и зевак. Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы не смотреть на Сигурда; она знала, что Амлет, второй сын Рандвера, внимательно за ней наблюдает. Девушка чувствовала кожей его взгляд, пронзавший ее, будто когти ястреба, и не сомневалась, что он все поймет.
Потом из толпы выскочил Герт, и работорговец умер от его меча, а в следующее мгновение брата Сванильды, попытавшегося спасти ее, убили, и Руна мысленно взмолилась, обращаясь к Сигурду, чтобы тот не стал жертвой собственной гордости. Наверное, в тот момент Один направлял Сигурда, и поэтому он не вытащил меч и не вступил в схватку. Впрочем, в этом Руна сомневалась: разве имя «Один» не означает «ярость»? Уж он-то обязательно толкнул бы Сигурда в драку, а потом смеялся бы, радуясь пролитой крови. Скорее убрать меч в ножны Сигурда заставил соратник их отца, Улаф. Учитывая, что наследная линия Харальда практически уничтожена клятвопреступниками и алчными людьми, Улаф, вне всякого сомнения, не мог допустить, чтобы Сигурд так дешево отдал свою жизнь. Он относился ко всем детям Харальда и Гримхильды, как к собственным, и Руна знала, что Улаф будет и сейчас защищать Сигурда, и ее это утешало.
И все же она сидела в медовом зале их врага, ела его мясо и пила мед – и не могла справиться с разочарованием, мучившим ее, точно сильный ожог, от того, что брат не попытался ее спасти. Руна стыдилась своих мыслей, но ей никак не удавалось их прогнать. Она видела, что Амлет и старший сын ярла Храни смотрели на нее, как люди, мечтающие украсть меч из-под носа его хозяина. Даже их маленький сводный брат Аки, которому было не больше одиннадцати, не сводил с нее глаз, и в них она видела такой голод, что по коже у нее начинали бегать мурашки. Но из всех сыновей ярла Рандвера только Храни участвовал в рейде на Скуденесхавн, принесший смерть и отчаяние, и она ненавидела его за это.
– Мы не собирались причинять вред твоей матери, – сказал ей ярл Рандвер, когда его корабль причалил к пристани в Хиндере и жажда крови отступила, словно отлив. – Но она распорола живот Андветту, и его друг не стал дожидаться, когда она сделает то же самое и с ним.
Руна видела, как Андветт извивался на скамье на корабле Рандвера; из жуткой раны торчали блестящие красные внутренности, а зеленая шерсть рубахи так пропиталась кровью, что казалась черной. Остальные с мрачными лицами стояли вокруг него, заверяя, что он обязательно получит место в Вальхалле, и передавали послания своим друзьям и отцам, которые уже отправились туда. Впрочем, Андветт не слишком их слушал – лишь скрипел зубами и жалобно стонал.
Он умер еще до того, как тэны вывели «Волка фьордов» с оскалившейся мордой на носу в море, а дом Рандвера встал темной, впечатляющей громадой на облюбованном чайками холме, и Руна видела, как побледнел ярл, когда ему сообщили эту новость. Несмотря на страх, Руну переполняла гордость за мать, за ее храбрость и отказ сдаться. Она не сомневалась, что Харальд, будь он жив, тоже гордился бы Гримхильдой.
Но девушка уже знала, что ее отец мертв. И брат Сорли, которого убил в Авальдснесе конунг-клятвопреступник.
– Она, конечно, красотка, но откуда нам знать, может, в ее хорошеньком ротике нет зубов, – сказал мужчина, сидевший рядом с ярлом Рандвером, наклонившись через него, чтобы взглянуть на Руну. – Или ей не нравится твой мед, ярл Рандвер.
Она не знала имени гостя Рандвера, но ей отчаянно хотелось вонзить ему в глаз клинок.
Ярл махнул рукой в сторону Руны.
– Она грустит, ведь ее брат решил, что за нее не стоит сражаться, – заявил он и, криво ухмыльнувшись в светлую бороду, посмотрел Руне в глаза. – Твой брат ведь там был, девочка, правда? Могу поставить свой глаз на то, что болван, которого прикончили мои люди, пришел туда с юным Сигурдом. – Лицо Руны было подобно спящему морю, которое не выдает своих тайн, и Рандвер пожал плечами. – Очевидно, твой брат тоже считал своего друга безмозглым придурком, если просто стоял и смотрел, как его насаживают на копья мои люди.
– Конунг Горм не сумел убить моего брата, и тебе не удастся, – сказала Руна, которая не могла больше сдерживаться, и с вызовом посмотрела на ярла Рандвера.
В зале воцарилась тишина, воины и женщины замолчали – всем хотелось услышать, что говорит дочь ярла Харальда их господину. Напряжение в зале давило на плечи Руны, точно якорь, но она вздернула подбородок и не отвела глаз от Рандвера. Разве она не дочь ярла? Только гончие Рандвера могли увидеть, как дрожат ее ноги под столом.
– Один благоволит к моему брату, – добавила она громко, чтобы собравшиеся в зале люди услышали ее слова. – Это подтвердят все, кто его знает. – Девушка повернулась и обвела присутствующих гневным взглядом. – И вы пожалеете, что сделали его своим врагом.
Ярл Рандвер прищурился. Неужели в их озаренных огнем очага глубинах появилось уважение? Или жажда крови?
– Твой брат еще даже не отрастил достойной бороды, – заявил он. – Он один в этом мире, и теперь его ждет совсем не такое будущее, как прежде. Он – пустое место.
– Тогда почему твои люди его ищут? – спросила Руна, и по залу пробежал шепоток.
– Влепи пощечину наглой суке, – выкрикнул кто-то.
– Лучше отдай ее Скарту, пусть он с ней поиграет, – предложила какая-то женщина.
Скарт был новым первым бойцом и рулевым Рандвера, и Руне стало страшно, потому что до сих пор ни один мужчина к ней не прикоснулся. Но она знала, что это всего лишь дело времени.
– Мои люди ищут твоего брата, потому что я великодушный человек и решил принять его клятву верности, а также всех тех, кто достаточно глуп, чтобы последовать за ним, подобно псам, охотящимся за объедками. – Рандвер улыбнулся. – Ты же теперь стоишь совсем не так дорого… поскольку твое приданое уже не такое соблазнительное, как прежде. Однако мой второй сын Амлет хочет на тебе жениться.
Амлету, по крайней мере, хватило совести покраснеть; он быстро поднес рог ко рту и сделал большой глоток, стараясь не смотреть Руне в глаза. До нее доходили слухи, кое-какие разговоры, но услышать от самого ярла о планах его сына было совсем другим делом. У девушки возникло ощущение, будто скамья, на которой она сидела, закачалась на морских волнах, а пол, засыпанный тростником, превратился в штормовой фьорд.
Ее отчаянно затошнило.
– Это, конечно, не много стоит, но благословение твоего брата на брак позволит успокоить штормовые воды, – продолжал Рандвер. – Мои люди говорят, что жители Скуденесхавна не слишком хорошо отнеслись к смене прилива. И что еще важнее, некоторые состоятельные карлы и могущественные люди внимательно следят за тем, как будут разворачиваться события.
По крайней мере, это ее не удивило. Другим ярлам явно не понравилось, что конунг предал ярла Харальда, который принес ему клятву верности, и они опасались нового союза между Гормом и Рандвером. Успокоить людей ярла Харальда, более того, заключить договор с его сыном и дочерью – умный шаг со стороны Рандвера, сидевшего в своем доме в Хиндере.
Точно улитка, увидевшая ворону, Руна спряталась в свою раковину, жалея, что не обладает отвагой матери. Ей отчаянно хотелось встать и бросить им всем вызов, как Гримхильда, которая не испугалась тех, кто сейчас здесь сидел, и выступила против них со скрамасаксом в руках. Но мужчины и некоторые женщины, поглощавшие эль, отвернулись от нее, и вскоре в зале возобновились разговоры.
– Правда, что дом ярла Харальда сожгли? – спросил мужчина, сидевший рядом с ярлом Рандвером. – «Дубовый шлем». Кажется, он так назывался?
Руна ждала, каким будет ответ.
Рандвер кивнул, хотя не вызывало сомнений, что он не хочет это обсуждать.
– Какая жалость, – продолжал гость, покачав головой. – Там был прекрасный медовый зал. Больше твоего, так ведь?
Ярлу совсем не понравилось его заявление, однако он промолчал, из чего Руна сделала вывод, что гость обладает серьезной властью. Она уже поняла, что Рандвер не из тех, кто склонен молчать, когда речь заходит о чем-то, что имеет для него значение.
– Говорят, своим великолепием он мог поспорить с замком Хротгара Хеоротом, – сказал гость, изобразив руками круг и переплетя пальцы. – Ни один мужчина не мог обхватить руками столбы, которые поддерживали крышу. – Он посмотрел на черный от сажи, закопченный потолок. – А на балках, если их выдолбить, можно было плавать по морю.
– Народ этой девки выстроит мне новый, – ответил Рандвер, – как только признает меня своим ярлом. Амлет и Руна останутся здесь, я же отправлюсь туда. – Он пожал плечами, как будто ему было все равно, и жестом показал служанке, чтобы та наполнила рог гостя, а потом и его собственный. – Такие вещи требуют времени.
Его собеседник кивнул.
– Когда ты вытащишь молодого Сигурда из норы троллей, в которой он прячется, пришли кого-нибудь за мной, я хочу на него взглянуть. – Рандвер кивнул. – А что насчет годи ярла Харальда? – продолжал его гость. – Правда ли, что говорят про него люди? Неужели он действительно сумел превратиться в животное в Авальдснесе и избежать смерти в море?
Ярл Рандвер, явно начав уставать от своего гостя, откинулся на спинку стула и нахмурил красивые брови.
– И ты в это веришь, Бродди? – спросил он так, будто перед ним стояли весы, которые помогут ему оценить собеседника по тому, какой ответ он даст.
– Лапа лисы? Именно ее нашли прикованной цепью к плоскому камню Бифлинди. Так я слышал, – сказал Бродди.
Ярл кивнул.
– Да, говорят, что так.
– Полагаю, лисы умеют плавать, хотя сам никогда ничего подобного не видел, – сказал Бродди и подался вперед. – Давай спросим у девушки. Она должна знать, способен ли годи ее отца на подобные штуки.
Рандвер пожал плечами и наставил рог с медом на Руну, показывая Бродди, что готов сделать, о чем его попросили.
– Ну, дочь Харальда, мог годи твоего отца превратиться в лиса и отгрызть собственную ногу, чтобы сбросить кандалы конунга?
Руна улыбнулась, впервые с того, как ей уже казалось, далекого дня, когда она смотрела, как воины ее отца и два брата умирают в проливе Кармсунд.
– Я удивлена, что он не превратился в выдру и не уплыл, когда начался прилив, – сказала она.
