Глава 16
Их заметил раб, который нес два ведра и сразу побежал к дому, в спешке расплескивая молоко.
– Давайте войдем и представимся хозяевам сами, – сказал Сигурд, и Фьёльнир каркнула, уставившись на него одним серо-стальным глазом. – Но помните: даже если ярл предложит нам мягкие меха и лучший мед, мы не останемся здесь на ночь.
Разочарованный Свейн повернулся к Вальгерде.
– Мы спали в доме карла возле Молдфола, когда толстый карл и его вонючие друзья попытались прикончить нас во сне, а это плохие манеры – тут со мной согласится любой.
Вальгерда кивнула, и по ее губам пробежала тень улыбки.
– Им следовало дождаться, когда вы проснетесь, и только после этого начать вас резать, – сказала она.
В ответ Свейн нахмурился, не совсем поняв, что она имела в виду, потом пожал плечами и сказал, что Флоки убил всех.
– Еще до того, как я окончательно проснулся, – добавил он.
– Да, но для нас все закончилось удачно, – признал Улаф, вспомнив про «Морскую свинью», оружие, серебро и юношу, способного убивать, даже не вспотев, – и все это они забрали с собой. – Но я согласен с Сигурдом: нам лучше не оставаться здесь на ночь. – Он тряхнул головой. – Складывается впечатление, что в наши дни никому нельзя верить.
Именно по этой причине другая часть команды осталась за заросшим соснами холмом, к западу от дома ярла Хакона. Появление с такой маленькой, но прекрасно вооруженной свитой показывало ярлу-поджигателю, что Сигурд его не боится, что он щедро делится своей добычей, и его воины могут похвастаться достойным зависти оружием и доспехами. Или выставят Сигурда воином, перед которым разбегаются враги, – именно таким был в молодости ярл Хакон.
– Ему не покажется странным, что у нас есть бринья, а у тебя – нет? – спросил у Сигурда Свейн, когда они только собирались навестить незнакомого ярла.
Юноша улыбнулся другу, гордившемуся бриньей, которая досталась ему от Эскиля, побежденного поединщика Гуторма.
– Он подумает, что такому превосходному бойцу, как я, бринья не требуется, – ответил он.
– Или твои друзья такие хорошие воины, что тебе она не нужна, – предположил Свейн, и Сигурд решил, что это звучит ничуть не хуже.
И все же не помешает спрятать других воинов так, чтобы ярл Хакон не знал о них. «Пусть враг видит меч в твоей руке, но не скрамасакс за спиной», – подумал он, стоя вместе со своими спутниками на расстоянии броска копья от дома ярла. Они были вооруженными чужеземцами, и Сигурд не хотел подходить ближе без приглашения, но понимал, что теперь, когда их увидели, им не придется долго ждать.
– Почему у меня появилось предчувствие, что мы направляемся в волчье логово? – спросил Улаф, почесывая бороду, напоминавшую воронье гнездо.
– Мне кажется, быть членом твоего отряда опасно, – заметила Вальгерда, и во рту у Сигурда появился неприятный привкус; он вспомнил о Локере, которого убил и сбросил в море.
– Если старый ярл не захочет принимать участия в нашем походе, мы позволим ему умереть на соломенной подстилке и покинем это странное место, – сказал юноша.
Он посмотрел в сторону западного леса, над которым два ворона атаковали орла, по очереди стараясь отогнать его, и их карканье далеко разносилось под затянутым серыми тучами небом.
Сигурд надеялся, что Флоки Черный, Солмунд, Бьярни, Бьорн и остальные где-то рядом.
– Ну вот, идут, – пробормотал Улаф после того, как они простояли целую вечность – или так им показалось – перед высоким домом ярла, словно погибшие воины, которые ждут, найдется ли им место на скамьях в Вальхалле.
Огромная входная дверь распахнулась, и наружу вышла толпа воинов, которые, щурясь при свете дня, пусть он и был серым, надулись, как петухи, – впрочем, так поступают перед возможной схваткой все воины.
– Клянусь задницей Тора! Вон тот выглядит старше Солмунда, – прошептал Свейн.
– Из чего следует, что он видел, как парни вроде тебя приходят и уходят, и, весьма возможно, помогал им уйти, – прорычал в бороду Улаф.
– Они старики, – сказала Вальгерда.
Она не ошиблась, потому что у многих были седые волосы и снежно-белые бороды, частично заплетенные в косы с серебряными кольцами, бренчавшими, точно волны, набегавшие на берег.
Всего Сигурд насчитал одиннадцать воинов весьма преклонного возраста, а двое и вовсе согнулись под тяжестью прожитых лет; но все были вооружены, как сам Тюр, и гордились этим. У каждого имелась бринья, и бо́льшая часть колец ярко блестела. Улаф не удержался и сказал, что никогда не видел такого количества кольчуг в одном месте. В руках каждый воин держал копье и меч, а когда чужаки приблизились, то мгновенно построились в ряд, образовав «стену щитов».
Сигурд держал руку на рукояти меча, надеясь, что остальные поступили так же. Серп Тролля пел от нетерпения – так ему хотелось покинуть ножны, чтобы сразиться с вооруженными копьями врагами. Сидевшая на левой руке Сигурда Фьёльнир взмахнула огромными черными крыльями и трижды громко каркнула.
– Кто вы такие? – спросил тот, кто возглавлял старых воинов.
Его руки украшали кольца, и Сигурд увидел множество шрамов, напоминавших белые руны.
– Я – Сигурд Харальдарсон. Мой отец был ярлом в Скуденесхавне, пока его не убил нарушивший клятву конунг Горм. – Сигурд считал, что следует с самого начала упомянуть конунга, ведь именно Горм остановил набеги ярла Хакона.
– Ты объявлен вне закона, – сказал Белая Борода, – несмотря на то, что ярл Рандвер из Хиндеры пытается помириться с тобой, женив своего сына на твоей сестре.
– Ты много обо мне знаешь, – сказал Сигурд. – И это меня удивляет.
– И почему же, Сигурд Харальдарсон? – спросил старый воин, обратив взгляд на Вальгерду, и Сигурд подумал, что он все еще остается мужчиной под железными кольцами, кожей, шрамами и прожитыми годами.
– Потому что это место похоже на жилище призраков, – сказал Сигурд.
Старый воин скривил губы под белой бородой, и было невозможно понять, оскорбили или позабавили его слова незваного гостя.
– Ну, мы и в самом деле призраки, – сказал он. – Вот только умереть забыли. – Некоторые мужчины за его плечами рассмеялись или стали ухмыляться, но никто не опустил щиты или копья.
– Ты – ярл Хакон, которого люди называют Поджигатель? – спросил у него Сигурд.
Седые брови старого воина заметно приподнялись.
– Я уже довольно давно не слышал этого имени, – сказал он. – Однако оно было достойным и вполне заслуженным.
Тут только Сигурд понял выражение глаз старого воина. Тот вспоминал прежние, лучшие времена. «Наверное, когда ты так стар, воспоминания о молодости сияют, как серебро», – подумал Сигурд.
– Но нет, – сказал Белая Борода. – Я не Брандинги. – Он посмотрел на Улафа и почти кивнул, как один воин кивает другому, чтобы показать, что он видит его, и видит хорошо.
– Я пришел поговорить с твоим ярлом, – сказал Сигурд.
– А ворон? – спросил Белая Борода. – Он также пришел поговорить с моим ярлом?
– Это она, – вмешался Улаф, кивая на ворониху, – и, как любая женщина, будет огорчена, если ты ошибешься на ее счет.
Многие стали бросать взгляды на Вальгерду, но никто ничего не сказал. «И это к лучшему», – подумал Сигурд.
– Я говорю от имени ярла Хакона, – продолжал Белая Борода, – и если вы пришли, чтобы найти помощь для мести за твоего отца, то зря потратили время.
– Вполне возможно. Однако я хотел бы услышать самого ярла Хакона, – сказал Сигурд.
Старый воин покачал головой.
– Я повторяю, Сигурд Харальдарсон, уже нет надежды, что мои волосы станут рыжими… – он посмотрел на Свейна, – хотя прежде они пламенели, как твои. – И снова повернулся к Сигурду. – Скорее хорошенькие девки начнут вешаться на меня, точно серебро на конунга, как они делали, когда я был в твоем возрасте, чем мой ярл станет участвовать в кровной мести ярлу Рандверу и конунгу Горму, в которую ты ввязался.
– Ты утверждаешь, что говоришь за него. Ты и думаешь за него? – спросил Сигурд. – Ведь он даже не знает, что я здесь. – «Интересно, как ты дожил до столь преклонного возраста, если тебе так мастерски удается сердить людей?» – подумал Сигурд. – Пусть он выйдет к нам, Белая Борода. Или отведи меня к нему.
Соратники старика приподняли брови, обменялись усмешками, а один из них пробормотал, что человек с вороном на руке должен знать больше.
– Складывается впечатление, что для молодого человека у тебя совсем плохой слух, – заявил Белая Борода; он явно начинал терять терпение, которое стало таким же тонким, как край рубахи, торчавший из-под бриньи. – Ярл Хакон не станет поддерживать твою кровную месть. – Старик поудобнее перехватил щит и направил копье в сторону моря, предлагая Сигурду уйти.
– И все же, – сказал тот, пристально глядя на старика, – я не зря проделал такой долгий путь и не уйду, пока не услышу самого ярла.
Слова Сигурда вызвали сильное неудовольствие свиты Белой Бороды. Воины снова сомкнули щиты, что не осталось без внимания спутников Сигурда. Свейн поднял огромный топор, а Вальгерда и Улаф напряглись. Белая Борода передернул плечами, и на мгновение Сигурду показалось, что сейчас он поведет в бой своих людей, чтобы те могли достойно завершить жизнь. Однако после короткой паузы он жестом показал пришедшим с ним воинам, чтобы они заняли позиции с двух сторон от незваных гостей, и тяжело вздохнул.
– Тогда пойдем со мной, и ты сможешь встретиться с ним, – сказал он, поворачиваясь к дому Хакона.
Они вместе направились к двери, такой широкой, что в нее могли одновременно пройти трое мужчин с плечами, как у Свейна. Впрочем, собрать трех таких воинов в одном месте было непросто.
Сигурд видел, что его рыжий друг смотрит на огромную дверь и спрашивает себя: имеет ли она отношение к истории Улафа, и ее ли ярл Брандинги привез через два фьорда в Квиннхерад и прибил к вражескому порогу, чтобы доказать свою правоту.
– Оставь оружие здесь, – сказал Белая Борода, указывая копьем на подставку, стоявшую под навесом крыши, и Сигурд усомнился, что гнилая солома защитит его меч от воды.
– Я войду один, – сказал он.
– Да, и мы оставим себе свои клинки, если ты не против. И даже если против, – сказал Улаф, когда Сигурд снял меч и протянул его ему.
– Когда мы в прошлый раз сняли оружие, хозяин дома попытался нас убить, – сказал юноша, чтобы объяснить, почему он оставляет снаружи свою свиту вооруженной.
– И он пытался прикончить нас элем, у которого был вкус лошадиной мочи, – добавил Свейн, который с удовольствием протянул бы свой рог, чтобы его наполнили.
Белая Борода кивнул.
– Теперь я понимаю, почему ты не доверяешь людям, – сказал он Сигурду и перевел взгляд на Свейна и Улафа. – Я вам кое-что пришлю, чтобы вы могли смыть вкус соленых брызг.
Улаф благодарно склонил голову, когда Белая Борода попросил троих воинов следовать за ним – семеро остались снаружи вместе с гостями.
Свейн кивнул в сторону двери.
– Посмотри, Сигурд. Должно быть, они сорвали ее с петель, пока еще было время, потом поставили на место.
Белая Борода услышал Свейна и, нахмурившись, посмотрел на дверь. Потом кивнул, словно извлек из памяти древние воспоминания, и распахнул огромную дверь. Сигурд успел заметить на ней следы огня – черные языки на обожженном дереве, появившиеся, когда за ней пылал зал обреченного ярла, – представил крики тех, кто сгорел здесь заживо; наверняка там находились не только воины, но еще и женщины с детьми. Такой поджог был ужасным деянием, а этот ярл – до мозга костей хладнокровным убийцей.
Сигурд надеялся, что Хакон сможет стать таким.
Глаза Фьёльнир потемнели от стального серого к черному, когда Сигурд вошел в зал, прищурившись, чтобы хоть что-то увидеть в темноте. В нос ему ударили запахи влажной шерсти и мокрой псины, пота и мочи, людей и мышей. Кроме того, Сигурд уловил вонь гниющего дерева и старой соломы, которую следовало сменить много лет назад. Сигурд слышал, что однажды из соломенной крыши «Дубового шлема» в тарелку его отца упала крыса, поднял взгляд, с трудом различил в тенях толстые балки и подумал, что здесь мог пойти дождь из крыс, мышей и мертвых птиц. На балках сейчас лежали помосты и столы для пиров и празднеств, но создавалось впечатление, что они давно стали частью потолка; вероятно, их не снимали многие годы.
– Тебе следовало бы увидеть этот зал много лет назад, – пробормотал Белая Борода, давая Сигурду возможность все рассмотреть.
Два ряда потолочных столбов – юноша не смог сосчитать их – уходили в темноту; вдоль них до самого конца зала с двух сторон шли ряды скамей, застеленных овечьими шкурами. В центральном проходе имелось два очага, но лишь в одном, расположенном в дальнем конце, пылал огонь, и там на скамьях кто-то сидел. Пока Сигурд шел за старым воином, его глаза приспособились к сумраку, и он разглядел, что это женщины, которые что-то шили или готовили еду у огня в тусклом свете, пробивавшемся сквозь дым из отверстия над очагом. Женщины продолжали работать, но их глаза следили за Сигурдом и его птицей.
Одна из них, трудившаяся за ткацким станком, посмотрела на Белую Бороду и вопросительно приподняла бровь, однако пальцы ее не потеряли ритма, и Сигурд подумал, что она может быть женой старого воина. Напротив женщины Сигурд разглядел низкий стол с чашами и тарелками. Вокруг были расставлены походные сундучки, и Сигурд понял, что Белая Борода и его соратники сидели за столом, когда их побеспокоил расплескавший молоко раб, который сейчас зажигал новые светильники, стоявшие вокруг или свисавшие с потолочных балок.
Затем сквозь пламя и дым очага Сигурд увидел, что один из помостов спущен вниз, застелен кожами и шкурами и используется как кровать. Он последовал за Белой Бородой, обошел вокруг очага; трое воинов в бриньях шагали за ним с копьями в руках, пока он не оказался возле постели. На ней лежал мертвец.
Однако из следующих слов Белой Бороды Сигурд понял, что ярл Хакон, которого люди называли Брандинги, вовсе не был мертвецом, хотя очень на него походил.
– Мой господин, это Сигурд Харальдарсон, последний оставшийся в живых сын ярла Харальда из Скуденесхавна, что на острове Кармёй, к югу от нас.
Сигурд посмотрел на обтянутое кожей высохшее лицо – остальное тело скрывали шкура медведя и овечьи меха – и увидел в глазах ярла ярость. Даже сейчас.
– Что ты делаешь, Хаук, старый дурак? Ты ведь прекрасно знаешь, что он слышит тебя не лучше, чем кружащие над ним мухи.
Сигурд повернулся и увидел еще одного мужчину, который поднялся со скамьи у дальней стены, оставив на мехах двух рабынь. За ним, в темноте, стояли три воина, и хотя они уже не были стройными, как копья, зажатые в их руках, они последовали за мужчиной, который обращался к Белой Бороде.
– Тем не менее, мой господин, – ответил Хаук, не спускавший глаз с мужчины, который расплескал свой мед, когда слезал со скамьи и подходил к очагу, – Сигурд настоял, чтобы я представил его твоему отцу, и я подумал, что ему следует оказать такую честь – ведь он сын Харальда, а всем известно, что тот был доблестным воином и хорошим ярлом.
– Однако мой отец сейчас не живее ярла Харальда, – сказал мужчина. – И ты забываешься, старик, – презрительно усмехнулся он, не спуская глаз с Хаука. – Я – твой ярл, и тебе следует приводить гостей ко мне.
Хаук кивнул и поставил тупой конец копья на утрамбованный земляной пол, засыпанный пеплом от очага, чтобы поглощать влагу, попадающую внутрь дома с обуви и одежды людей и из отверстия в потолке.
Мужчина перевел взгляд полуприкрытых глаз с неподвижно лежавшего у огня тела на Сигурда.
– Я Тенгил Хаконарсон, и это мой зал. – Он махнул рогом с медом в сторону трех воинов со щитами, стоявших за Сигурдом. – А мешки со старыми костями – мои вассалы, но иногда у меня возникают сомнения в этом. Мне нравится думать, что в наступившую зиму их жизни они многое забывают, ведь их разум полон древних воспоминаний. Так ноги старого пса дергаются во сне, словно ему снится, что он бежит через луг, как в далекой молодости.
Сигурд посмотрел на Хаука, но лицо старого воина оставалось спокойным, как спящее море, и юноша понял, что он просто не слушает.
– Правда в том, – продолжал Тенгил Хаконарсон, – что они были людьми моего отца и слышали последние слова, которые он произнес, – приказал им принести мне клятву верности. – Тенгил пожал плечами. – Конечно, им это не понравилось, но старые глупцы выполнили его волю, и теперь они мои. – Толстые губы изогнулись на мягкой постели бороды, которая, как показалось Сигурду, никогда не знавала соленых брызг моря, и Тенгил коснулся ладонью украшенной серебром рукояти меча, висевшего у него на бедре. – Для некоторых мужчин клятва, данная на мече, что-то значит. Она связывает их так же верно, как Глейпнир – шею волка. – Он сделал глоток из рога с медом и вытер толстой рукой рот. – Но другие… ну, мне нет нужды рассказывать тебе о них, Сигурд.
С тем же успехом можно было бы заговорить о предательстве конунга Горма и убийстве отца Сигурда, но только не произносить вслух имена. Что же, пора переходить к сути.
– Я убью конунга-предателя, – сказал Сигурд, спокойно и уверенно, как точильный камень, идущий вдоль лезвия меча. – Но сначала разберусь с ярлом Рандвером из Хиндеры.
– И ты приплыл сюда, чтобы убедить внушавшего всем страх ярла Брандинги присоединиться к тебе в твоей кровной мести. – Скорее утверждение, чем вопрос.
Тенгил рассмеялся, и Сигурд обратил внимание на то, как дрожит мягкий живот и трясется отвисшая кожа у него на шее. Фьёльнир каркнула.
«Ты бы с радостью отведала мяса этого жирного трупа, птица», – подумал Сигурд. Трудно поверить, что это сын лежащего в постели мужчины, чья желтая кожа так плотно обтягивает череп, а приоткрытый рот застыл в постоянной усмешке.
– Я слышал, что твой отец не дружил с конунгом, – сказал Сигурд.
Мясистые губы Тенгила раздвинулись, обнажив зубы, и на мгновение стало понятно, чья кровь течет в жилах толстяка.
– Мой отец не заводил друзей, – сказал он. – Однако всегда щедро награждал своих воинов. Они бились за него, как волки, и не знали недостатка в серебре. – Тенгил обвел рукой огромное пространство зала, когда мимо ноги Сигурда пробежала мышь и скрылась под скамьей. – Посмотри вокруг, Сигурд Харальдарсон. Здесь нет молодых воинов. Все ушли. – Он пошевелил толстыми пальцами в воздухе. – Сбежали в поисках сражающихся ярлов и добычи. Потому что мне пришлось ухаживать за отцом, и я мог обещать им лишь спокойную жизнь и смерть в своих постелях. – Он бросил мрачный взгляд на Хаука, словно тот был вонючим сгустком у него на подошве. – Вот мои воины. Они остались ради моего отца, и он стал для них проклятием, да ты и сам все видишь своими молодыми глазами. Неужели они не вызывают у тебя отвращения?
– Я не хотел бы с ними сражаться, – сказал Сигурд, понимая, что поступает великодушно, однако в его словах было много правды.
Он видел, что немолодые мужчины содержали в порядке свои бриньи и оружие и оставались гордыми воинами. А гордость делает людей сильными, пусть у них на плечах и лежит бремя прожитых лет.
– Они полны горечи, как старое пиво, Сигурд. – Тенгил указал рогом в сторону низкого стола и походных сундучков. «Теперь они стали земляными сундучками», – подумал Сигурд. – Я слышу, – продолжал сын Хакона, – как они сидят и говорят о своих друзьях, пьющих мед в чертогах Бога-Копьеносца, и без конца вспоминают старые битвы, словно овцы, каждый день бредущие по одной и той же тропинке. Иногда мне кажется, что они делают это специально, чтобы пронять меня.
Мимо Сигурда пробежала еще одна мышь. Тенгил выругался и швырнул в нее рог, однако она исчезла. Женщины даже не повернули головы и продолжали свою работу.
– Они не дают мне покоя, Сигурд. Ты думаешь, я слабый человек, который не испытал и половины того, что довелось увидеть им? – Он посмотрел на Хаука и людей, стоявших за плечом Сигурда, но они молчали. – Их разговоры – не более чем блеяние овец. Я владею тут всем, а у них есть лишь скамья и клятва, навязанная живым трупом.
– Присоединяйся ко мне, Тенгил Хаконарсон, – предложил Сигурд. – Привези в это темное место сияющее серебро. Создай собственную сагу, чтобы люди смотрели на тебя не только как на тень великого отца.
Тенгил почесал мягкую бороду и посмотрел на Фьёльнир, сидевшую на руке Сигурда.
– Ты сошел с ума? – спросил он, снова переводя взгляд на незваного гостя. – Так вот почему ты носишь на руке ворона? – Соединил указательный и большой пальцы. – Ярл Рандвер раздавит тебя, как вошь. Как и конунг Горм. Могу спорить, он даже не знает, что ты жив, и в любом случае, его это не интересует.
– Он знает, – сказал Сигурд.
– О, теперь я понимаю, – сказал Тенгил. – Ты мечтаешь умереть как воин, потому что скучаешь по отцу и братьям. Ты хочешь сидеть с ними рядом и пить мед в чертогах Одина.
«Как у ярла Хакона мог быть такой сын?» – удивился Сигурд, а потом подумал, что разочарование в сыне и превратило ярла в живой высохший труп.
Тенгил хлопнул в ладоши, и проливший молоко раб принес ему полный рог. Он до сих ничего не предложил Сигурду, и уже одно это было достаточным оскорблением, но у него хватало и других причин для желания выбить зубы жалкому толстяку.
– Мой господин, – вмешался Хаук, – я обещал прислать выпивку людям Сигурда. – Он нахмурился. – И женщине.
Тяжелые веки Тенгила поползли вверх при упоминании женщины.
– Ты оставил свою женщину у входа в мой зал?
– Это не моя женщина, – ответил Сигурд. – Она – воин. И весьма свирепый.
Тенгил слегка повернул голову, словно ждал: Сигурд сейчас признает, что пошутил. Однако глаза юноши напоминали льдинки, и толстяк громко рыгнул, после чего расхохотался визгливым смехом.
– Значит, ты призвал на помощь женщин, чтобы они за тебя сражались? И еще нам не следует забывать о яростной птице, что сидит у тебя на руке… Она обязательно заставит трепетать твоих врагов. – Он помахал рукой Хауку, чтобы тот отправил мед для оставшихся снаружи людей Сигурда. – Отряд воинов, о которых сложат сагу!
– Несколько белых бород с согбенными спинами едва ли помогут тебе стать героем песни скальда, – сказал Сигурд, который больше не мог сдерживаться. – Как и сидение в темноте на заднице, пока другие завоевывают себе славу.
Тенгил заметно поморщился, и Сигурд понял, что его слова попали в цель. Должно быть, воины Хакона умели хранить верность клятве, если никто из них не произносил подобные слова в лицо Тенгила, не говоря уже о том, чтобы вонзить копье в его толстое брюхо. Ведь такие люди, как Хаук, прекрасно понимали, что их репутации или тому, что от нее осталось, окончательно пришел конец из-за клятвы верности, данной белолицему господину, так любящему спокойную жизнь, – точно верный меч, оставленный ржаветь под дождем.
Тенгил повернулся к воину, стоявшему за его плечом, в чьей бороде все еще было больше темных прядей, чем белых, и чье лицо сохраняло полнейшую невозмутимость.
– Оказавшийся вне закона сын мертвого ярла, мальчишка, едва отрастивший первую бороду, приходит сюда и оскорбляет меня в собственном доме. Неужели я это так оставлю? – Он снова повернулся к Сигурду. – Разве честь – не самое дорогое, что у меня есть? – Толстая губа приподнялась, вновь обнажая зубы. – Плохо уже то, что я не получил приглашения на свадьбу сына ярла Рандвера и пир Хауст Блот.
Его слова были подобны вызову, первому копью, брошенному из-за «стены щитов» во врага, и Сигурду захотелось вытащить скрамасакс из ножен, привязанных к правой руке и спрятанных под рубахой. Почему бы не вспороть Тенгилу живот и увидеть, как его внутренности выпадут на пол, а потом послушать, что скажут воины, верные умирающему ярлу? Разве само имя Одина не означает безумие? Разве Повелитель Смерти не любит хаос?
– Свадьбы не будет, – сказал Сигурд. – Если презренный Рандвер окажется в ту ночь за пиршественным столом, он сразу отправится к моему отцу и братьям, и к своим предкам.
– А ты честолюбивый юноша, – сказал Тенгил, подходя ближе, чтобы получше разглядеть Сигурда.
Воины обступили Тенгила со всех сторон, но именно в этот момент Сигурд увидел, что в сыне ярла есть какая-то твердость. Теперь они стояли рядом, глядя друг другу в глаза, и по запаху Сигурд понял, что Тенгил делал с рабынями до его появления. Сладкий мускусный аромат, говоривший о том, что перед ним человек, который любит хорошо поесть, мед и женщин, но не имеет ни малейшего интереса к войне и славе. Впрочем, относительно последнего Сигурд ошибался.
– Пожалуй, ты бы понравился моему отцу, – сказал Тенгил. – Он бы сжег зал ярла Рандвера только ради того, чтобы получить удовольствие, глядя на пламя пожара. Мой отец никогда этого не признавал, но после клятвы верности на мече конунгу Горму он потерял часть своей силы. – Тенгил посмотрел на лежавшего на постели человека. – Думаю, он жалел, что не повел своих людей против Горма, когда тот стал конунгом в Авальдснесе. – Тенгил пожал плечами. – Но я другой.
– Да, я вижу, Тенгил, – сказал Сигурд, – Значит, ты не станешь помогать мне в войне против ярла Рандвера и не хочешь разбогатеть?
Вдруг Сигурд почувствовал, как когти Фьёльнир начали погружаться в кожу его руки. Тенгил отвернулся, поманил к себе Хаука, и они отошли к дальнему концу зала, где лежал его отец. Сигурд не мог услышать, что он говорит старому воину, но преодолел себя и не стал оборачиваться. Юноша прекрасно знал, что до двери, находившейся в другом конце огромного зала, очень далеко.
– Правда в том, Сигурд Харальдарсон, – заговорил Тенгил, когда Хаук двинулся по длинному проходу мимо Сигурда, не поднимая на него глаз, – что твое появление здесь позволяет мне вернуть свою честь.
«Какую честь?» – подумал Сигурд, но прикусил язык.
– И я благодарю тебя за это, – продолжал Тенгил, протягивая руку к ярлу Хакону, но не касаясь седых волос, словно все еще опасался отца.
Он отдернул руку, сжал ею другую, державшую рог с медом, и отступил за одного из своих людей – как раз в тот момент, когда снаружи донесся крик.
Кровь Сигурда застыла в жилах.
– Взять его! – крикнул Тенгил своим людям; его глаза неожиданно широко раскрылись, а руки задрожали так, что мед пролился на пол.
Стоявшие неподалеку от Сигурда воины опустили копья и окружили его. Он выругался, проклиная себя за то, что не сумел выманить Тенгила наружу, или хотя бы подойти ближе к двери. Сидевшие на скамье женщины прекратили работу, их глаза широко раскрылись, и в них отразился огонь очага.
– Не убивайте его! – выкрикнул Тенгил.
Снаружи донеслись новые крики, но Сигурд ничего не мог разобрать, и сейчас ему оставалось только надеяться, что Улаф не станет рисковать и сражаться с восемью сильно немолодыми воинами в кольчугах.
– Однако птицу можешь прикончить, Бодвар, – сказал сын ярла Хакона, и воин с длинной бородой нахмурился, не зная, как поступить.
Сигурд резким движением развязал веревку, и теперь она вместе с привязанными к ней перьями свисала с лапы Фьёльнир. Однако когти воронихи все еще цеплялись за руку Сигурда, и Фьёльнир продолжала внимательно наблюдать за врагом.
– Пошла прочь, птица! – прорычал юноша, резко выбросив вперед руку. Фьёльнир взмахнула громадными крыльями и, злобно каркая, полетела вверх, в дым, клубившийся под крышей.
Птица пронеслась под потолком, словно живая тень, и на короткое, жуткое мгновение Сигурду показалось, что она опустится на одну из балок, чтобы наблюдать сверху своими блестящими черными глазами за происходящим. Однако в последний момент Фьёльнир резко свернула налево, увидев единственный путь к спасению, сложила крылья и проскочила в дыру для дыма, унося за собой веревку с перьями.
– Тебе следовало пронзить ее копьем, Бодвар, – сказал один из воинов.
Возможно, он догадался, почему Сигурд отпустил птицу. Но, скорее всего, нет.
– Ты подлец, Хаконарсон, – сказал Сигурд. – Тебе следовало хотя бы обнажить меч, жалкий свинобрюхий трус. Ты – настоящее дерьмо тролля. – Он сплюнул под ноги одного из воинов. – И всадники Одина не возьмут тебя с собой, когда я перережу тебе глотку, Тенгил Голодающий Волк. Тебя ждут лишь черви, которые сожрут твою плоть.
Оскорбления соскользнули с Тенгила, точно гусиный жир с выбритого подбородка. Он улыбался как человек, смотревший в сторону моря и неделями дожидавшийся смены ветра и вдруг обнаруживший, что ветер дует ему в затылок.
– Я думаю совершить путешествие в Хиндеру, чтобы выказать почтение ярлу Рандверу, – сказал он. – Ведь когда он увидит свадебный подарок, который я привез с собой, ярл наверняка посадит меня за пиршественный стол. – Тенгил пошевелил пальцами в сторону дальней двери. – Выведите его наружу, – сказал он своим людям. – Я хочу взглянуть на глупцов, согласившихся пойти вместе с обреченным мальчишкой.
Воин с копьем кивком показал Сигурду на дверь, тот повернулся – и тут же получил удар древком в спину. Он зашагал вдоль длинного центрального прохода, мимо ткацких станков и женщин, вновь погрузившихся в работу, через самый большой зал из всех, что ему доводилось видеть, который сейчас остался лишь воспоминанием ярла, когда-то сидевшего на помосте, а сейчас лежавшего под старыми мехами скорее мертвого, чем живого. Бодвар распахнул дверь со следами пожара, и Сигурд увидел Улафа, Свейна и Вальгерду, стоявших спиной к спине и окруженных воинами, чьи копья были направлены в центр.
– Значит, все пошло не так, Сигурд, – прогрохотал Улаф, глядя на людей Тенгила через край щита. – У меня складывается впечатление, что ты не слишком хорошо умеешь заводить друзей.
Двое воинов продолжали держать копья, направленные на Сигурда, а Тенгил подошел к нему сзади и обнажил меч. Еще четверо воинов из зала присоединились к нему, и теперь двенадцать вооруженных человек окружало Улафа, Свейна и Вальгерду, и все они были одеты в бриньи.
«Ярл Хакон был когда-то богат, как Фафнир», – подумал Сигурд.
– Только скажи слово, – обратился Свейн к Сигурду – от него несло яростью, как жаром из кузницы.
Тот покачал головой.
– Просто стой спокойно, Свейн.
Сигурд знал, что число врагов ничего не значит для Свейна. Стоило ему кивнуть другу, и он обрушит свой огромный топор на людей Тенгила – и начнется бойня. Однако в такой схватке копье может поразить великана.
– Положите на землю свои клинки, ворчащие глупцы, вам нет никакой нужды умирать, – сказал Тенгил и махнул рукой в сторону Хаука и его людей. – Даже старые псы умеют кусаться. Эти люди убивали врагов моего отца еще до того, как я появился на свет. – Он указал на длинный топор Свейна. – Клади его на землю, Рыжая Борода.
– Держи его в руках, парень, – прорычал в бороду Улаф, но Сигурд не сомневался, что Свейн не собирался выполнять приказ Тенгила.
– Если вы не расстанетесь со своим оружием, спина молодого Сигурда станет ножнами для моего меча, – угрожающе сказал Тенгил, и Сигурд не сомневался, что одного только веса сына ярла хватит, чтобы клинок вошел в его спину.
Однако он знал, что Тенгил так не поступит.
– Я нужен ему живым, дядя, – сказал Сигурд. – Трусливый мерзавец намерен доставить меня в Хиндеру и купить там себе имя.
– Боги, если б кто-то привел тебя ко мне в качестве свадебного подарка, я бы врезал ему ногой по заднице.
– Я попрошу вас еще один раз, – заявил Тенгил, и дрожь в его голосе показала, что в нем начинает расти гнев; очевидно, сын ярла Хакона не привык, чтобы ему возражали старики и женщины. – Положите свои клинки или мои люди прикончат вас копьями.
Лица седобородых воинов превратились в каменные маски, они были готовы сражаться. Старики держали щиты и копья спокойно и уверенно, с такой же легкостью, как чашу с элем, и Сигурд понял, что они без колебаний выполнят приказ Тенгила.
– Сигурд – мой приз. Он даст серебро, которое позволит мне надеть торк ярла.
– Ярла призраков, – сказал Улаф, удобно поставивший ноги и поднявший щит.
Он был готов ко всему.
Вальгерда кивнула Сигурду, пристально глядя на него своими холодными глазами из тени великолепного шлема.
– Что стало с птицей? – спросила Вальгерда.
– Она улетела, – сказал Сигурд, бросив быстрый взгляд в сторону темного леса.
Валькирия мимолетно улыбнулась.
– Люди Осойро! – сказал Сигурд. – Опустите копья. У вас есть честь. Вы много лучше Тенгила Хаконарсона, настоящего ведра с дерьмом.
Что-то ударило его по затылку, Сигурд пошатнулся и упал на землю. Рукоять меча Тенгила, решил он, чувствуя, как теплая струйка крови стекает на шею, однако не стал оборачиваться и поднялся на ноги, словно ничего не произошло.
– Ты – козодёр! – прорычал Свейн Тенгилу, мечтая, чтобы его спустили с цепи, и тогда он превратил бы серый день в красный.
– Вы гордые мужчины, – продолжал Сигурд, – но бесчестите себя, выполняя приказы этого человека. Вам хорошо известно, что подумал бы ваш ярл о своем сыне. Он пожалел бы, что мерзавца не утопили при рождении.
На этот раз удар рукояти пришелся в поясницу Сигурда, и тот упал на колени рядом со свернувшимся молоком, пролитым рабом.
– Еще одно слово, и я начну резать тебя, Харальдарсон, – рявкнул Тенгил, уже не желавший контролировать свою ярость, ведь его оскорбили в присутствии собственных воинов – и женщин, собравшихся в тени дверного проема. Вне всякого сомнения, это было самое волнующее событие, случившееся здесь за долгие годы.
Сигурд чувствовал, как на его теле, словно ожог, расползается синяк, с хрипом втянул воздух и поднялся на ноги; воины с копьями стояли рядом, готовые в любой момент нанести удар.
– Люди Хакона, я даю вам последний шанс, – сказал он, морщась от боли. – Отступите сейчас или вы умрете.
– Придержи язык, Сигурд, – сказал Улаф.
– Подведите его ко мне! – рявкнул Тенгил. – Я вырежу ему язык с корнем! Ярл Рандвер не будет против.
– Господин, – сказал один из воинов Тенгила, поднимая копье и указывая на запад, в сторону поросшего соснами холма.
Еще один воин негромко выругался.
– «Стена щитов»! – крикнул Хаук, и ему не пришлось повторять команду дважды; его люди отступили от спутников Сигурда и моментально выстроились в линию, лицом к западу.
Даже те двое воинов, что охраняли Сигурда, присоединились к остальным, а Тенгил бросился бежать прежде, чем Сигурд успел его схватить. Сын Хакона захлопнул за собой дверь, и юноша услышал, как он задвигает засов. Тут Сигурд посмотрел на запад, и боль в спине и голове стихла; на смену ей пришла дикая радость.
Его люди спешили к нему на помощь. Должно быть, на фоне серого неба они заметили Фьёльнир и привязанные веревкой к ее лапе перья, которые отличали ее от любой другой птицы, и теперь мчались вниз по склону, словно волки, готовые убивать. Отряд выскочил из-за деревьев и спешил через луг, полный решимости вступить в сражение, как сам Тор. Их вел Флоки; его волосы, черные, как Фьёльнир, развевались за спиной; за ним бежали Аслак и Гендил, Бьярни, Бьорн и все остальные.
– «Стена щитов»! – закричал Улаф, бросая Сигурду Серп Тролля; тот поймал его и тут же выхватил из ножен.
Но Свейн уже больше не мог сдерживаться; он шагнул к «стене щитов» Хаука, описывая огромным топором мощные круги на разной высоте, и противники теснее сомкнули щиты.
– Мозгов, как у быка, – сказал Улаф, но Сигурд уже начал двигаться.
Рядом, у его левого плеча тут же оказалась Вальгерда.
– Держитесь, люди Хакона! – взревел Хаук. – Держитесь!
Между тем лезвие топора Свейна врезалось в щит, пробило его точно посередине и отсекло руку одного из воинов. Тот отшатнулся, сделал шаг назад, взмахнул обрубком, и кровь хлынула на его товарищей. Вальгерда с пронзительным криком бросилась в образовавшуюся брешь, отбила вражеское копье в сторону, и ее собственное вошло ему в шею. Сигурд находился справа от Свейна, но у него не имелось ни щита, ни копья, поэтому ему требовалось разорвать дистанцию или оказаться совсем рядом с врагом. Он взмахнул Серпом Тролля и отразил лезвие копья, но его противник, несмотря на возраст, сохранил немалую силу и ударил умбоном щита в лицо Сигурда, сломав ему нос.
Юноша выхватил скрамасакс из ножен, спрятанных в рукаве, и отступил назад, дожидаясь нового выпада копьем; перед глазами у него потемнело, кровь заливала губы и бороду. Новый клинок устремился к нему; он отбил его скрамасаксом, понимая, что нужно приблизиться к «стене щитов», и в этот момент Улаф врезал своим щитом по щиту врага, а еще через мгновение Флоки нырнул вниз, проскочил под щитом и ударил коротким топором по ноге вражеского воина. Свейн ревел, словно обезумевший зверь, Вальгерда кричала, точно орел; остальные устремились вперед, подобно мощной волне, набежавшей на скалы. Полилась кровь, запели клинки, стали умирать люди.
Убба с разгона ударил копьем в щит воина с седой бородой, и тому пришлось слегка опустить его – этого оказалось достаточно для Карстена Рикра. Он вонзил свой меч в разинутый рот, клинок пробил череп, брызнул фонтан крови. Флоки каким-то образом удалось проникнуть внутрь «стены щитов», он оказался позади нее и нес смерть, работая топором и длинным ножом. И стена дрогнула – никто не может продолжать сражаться в строю, когда враг сзади.
Сигурд увидел, как старый воин отбил выпад Гендила и вонзил копье ему в плечо, но Агнар Охотник с двумя скрамасаксами тут же оказался рядом – одним отсек обидчику руку, а другой вонзил в глаз. И даже такой гордый и стойкий воин не смог сдержать крика страха и боли.
– Заканчивай, Сигурд! – прорычал Улаф ему в ухо. – Ты меня слышишь, парень? Не стоит больше никого убивать.
Несмотря на то, что Сигурдом овладела жажда крови, у него появилось неприятное чувство. Он понимал, что Улаф прав, наклонился и поднял чей-то упавший щит.
– Назад! «Стена щитов»! – крикнул юноша, поднимая щит, чтобы отбить новый выпад копьем. – Назад!
Сигурд не мог терять людей в бессмысленных схватках. Кроме того, он восхищался воинами, которых им приходилось убивать. Они заслужили лучшей участи, чем отдавать жизнь за Тенгила Малодушного.
– Вы слышали, люди Сигурда? Назад! – взревел Улаф голосом, который много раз перекрывал шум сражений.
Тяжело дышавший Солмунд согнулся от усталости. Бьярни выкрикивал оскорбления белобородым воинам, а его брат Бьорн шагнул назад, сплюнул и вытер кровь с разбитой губы. Люди Хаука – те, что еще держались на ногах, отступили подальше от своих раненых или убитых товарищей, с которыми они гребли, пели, пили и сражались. Все пятеро не испытывали паники и явно не собирались сдаваться.
Вальгерда, опустившись на колени, перерезала горло одному из павших воинов, и его белая борода мгновенно стала красной. Свейн обрушил топор на другого лежавшего на земле воина и раскроил ему голову; удар получился таким сильным, что лезвие вошло в землю.
– Достаточно! – взревел Сигурд.
Кровь из раны на голове заполняла его рот и стекала по бороде, поясница мучительно болела после удара рукоятью меча, нанесенного Тенгилом, но сейчас Сигурд хотел только одного: чтобы его люди остались в живых и не получили ран. Семь мертвых воинов ярла Хакона лежали на земле; еще двое их товарищей должны были присоединиться к ним в самое ближайшее время, если судить по хлеставшей из ран крови.
Сигурд поднял голову и увидел Асгота, вооруженного копьем и мечом; седые косы с вплетенными в них костями обрамляли раскрасневшееся от ярости боя лицо. Остальные его люди все еще задыхались после бега и схватки, но успели сформировать неплохую «стену щитов», и Сигурд, несмотря на запахи смерти, крови и дерьма, наполнявшие воздух, и слезящиеся из-за разбитого носа глаза, почувствовал гордость за них, как если б его шею украшал великолепный отцовский торк из витого серебра.
– Давай, Сигурд Харальдарсон, покончим с этим, – сказал Хаук и поманил его щитом, показывая, что его рука еще не утратила силу. – Наши братья ждут нас в чертогах Бога-Копьеносца. Мы присоединимся к ним. – Он усмехнулся. – Или победим тебя и вернемся к нашему меду.
Сигурд посмотрел ему в глаза, чувствуя уважение к старому воину и тем, кто стоял рядом с ним плечо к плечу.
– Ярлу Хакону повезло, что за него сражались такие воины, как ты, Хаук из Осойро, – сказал он, повернул голову, сплюнул кровью и провел рукой по губам и бороде, от чего его ладонь стала красной. – Но Хакона больше нет. В этом еще живом трупе ничего не осталось от прежнего воина, – продолжал он, указывая большим пальцем в сторону дома. – И сейчас ты служишь трусу. Он даже не встал рядом с тобой в сражении, а предпочел спрятаться среди женских юбок. И я повторю: сохранять верность такому человеку – настоящее бесчестье, и тебе стоит ее разорвать.
– Не сомневаюсь, что очень скоро мы станем свободны, – сказал Хаук.
– Да, и мы тебе поможем, – вмешался Свейн Рыжий, поднимая покрасневший от крови топор.
– Присоединяйтесь к нам, – предложил Сигурд. – Ты видел, какие мужчины сражаются на моей стороне.
– И не только мужчины! – с усмешкой сказал Бьярни.
Сигурд кивнул.
– За меня сражается даже валькирия, – сказал он.
Хаук и его люди могли бы рассмеяться в ответ, но они видели, как дерется Вальгерда. Она только что убивала их друзей.
Сигурд обвел скрамасаксом свой отряд. «Мои вассалы», – подумал он. И это при том, что у них пока нет общего очага.
– Мы складываем песню, которую будут еще долго петь скальды после того, как мы уйдем из этого мира. Я пользуюсь благосклонностью Одина. Иначе мы не могли бы разбить вас так быстро.
Именно так и думал Хаук. Как и все остальные. Это читалось на их лицах, как руны, вырезанные на стволах старых деревьев.
– Идите с нами; мы сразимся с ярлом Рандвером, и вы наполните свои походные сундучки добычей.
Хаук рассмеялся.
– В нашем возрасте нет нужды в серебре, – сказал он. – Нам нужны еда, мед и ревущий в очаге огонь, способный согреть кости. Ты можешь оставить себе свои кольца. Теперь мы редко носим наши.
Сигурд кивнул, принимая слова Хаука.
– Где-то у вас должны быть сыновья, – сказал он. – Дочери и другие близкие люди. Пусть они услышат о вас из песен скальдов. Пусть узнают, как вы стояли в вихре стали до самого конца и завоевали славу, которую никто не сумеет у вас отнять.
– Я бы хотел, чтобы вы сражались со мной плечом к плечу против людей ярла Рандвера, – сказал Улаф. – Я еще не видел таких смелых людей, как вы.
Хаук и его утомленные воины слегка расправили плечи – ведь такие слова из уст Улафа многое значили и радовали душу мужчины подобно меду.
Сигурд кивнул.
– Верните себе честь, которую вам задолжали, – сказал он.
Хаук раздумывал над последними словами, пока Сигурд сглатывал кровь, а первый из двух воинов, получивших тяжелые раны, умер, захрипев в последний раз.
– Ты намерен сражаться с таким могущественным человеком, как ярл Рандвер, с теми людьми, что у тебя есть? – спросил Хаук.
Сигурд кивнул.
– А после того, как я прикончу ярла Рандвера, наступит очередь клятвопреступника конунга Горма.
Брови Хаука поползли вверх, и он воткнул свое копье в землю.
– Тогда мы пойдем с тобой, Харальдарсон, – сказал он.
