Глава 14
Братья Бьярни и Бьорн, гордость которых пострадала, выглядели невероятно сердитыми, однако после того как Сигурд и Аслак вытащили их из ловушки Вальгерды, у них хватило здравого смысла порадоваться, что они не связаны клятвой верности с их врагом, ярлом Рандвером.
– Вы приплыли в Люсефьорд только из-за нас? – спросил Бьорн, который все еще не мог в такое поверить.
Они шли через лес, чтобы спуститься к берегу, хотя братья сказали, что прежде, чем уплыть с Сигурдом, они хотят поговорить со своими друзьями – теми, что сбежали и оставили их сражаться вдвоем.
– Один человек, которого зовут Овег Греттир, говорил мне, что вы неплохо владеете оружием, – сказал Сигурд, – и что вы враги ярла Рандвера.
Бьярни сплюнул.
– Это вонючее дерьмо горностая потребовало с нас вергельд за человека, который не стоил и трех капель с члена великана, – ответил он.
– Мы отказались платить, – вмешался его брат, – и тогда Рандвер убил нашего отца.
– Сбросил со скалы? – уточнил Улаф, и оба брата наградили его угрюмыми взглядами, вспомнив про подлое деяние ярла.
– Он объявил нас вне закона, после чего желающих прикончить нас оказалось больше, чем щетины на спине кабана, – сказал Бьорн и пожал плечами. – Нам ничего не оставалось, как спрятаться.
– Ну, не так уж и надежно вы спрятались, – заметил Улаф. – Насколько я помню, вы не удержались от искушения ограбить нас, пока мы спали прошлой ночью. Однако у вас ничего не получилось. – Он не мог удержаться, и Сигурд бросил на него суровый взгляд.
Однако слова Улафа не вызвали у братьев ни малейшей тревоги.
– Мы вне закона, – заявил Бьярни, словно это все объясняло, а Улаф обвинил собаку в том, что она лает. – Но мы – хорошие бойцы, – добавил он.
– Хм-м-м, надеюсь, что деретесь вы лучше, чем обходите ямы, – сказал Улаф.
Бьярни повернулся и бросил свирепый взгляд на Вальгерду, которая отставала от них на дюжину шагов; казалось, что ее гораздо больше занимают деревья и скалы вокруг, чем разговор мужчин.
«Она прощается с этим местом», – подумал Сигурд.
– У вас будет немало возможностей показать свое мужество и умение владеть клинком, когда мы сразимся с ярдом Рандвером, – сказал Сигурд, вновь направляя разговор в сторону общего врага.
– Поставь нас на расстояние броска копья от этого склизкого червя, и ты увидишь, каких воинов заполучил в свой отряд, – заявил Бьорн.
– Локер потерял руку, пока мы вас разыскивали, – сказал Улаф, который все еще сомневался, что они приобрели больше, чем потеряли.
Локер пришел в себя, но у него не было сил идти самостоятельно, и его тащили Аслак и Флоки Черный; его ноги в сапогах волочились по усыпанной листвой земле, а голова была опущена на грудь.
– Это она сделала его калекой, а не мы, – возразил Бьорн, указывая через плечо на валькирию, чье оружие вызвало бы зависть любого героя; та закинула за щит нестбаггин, куда сложила все свое имущество.
С запада налетел порыв ветра и принес запах дыма – Вальгерда отказывалась покинуть свое жилище до тех пор, пока они не нарубили достаточно хвороста для погребального костра, который полили рыбьим жиром. Вёльву положили на платформу и развели огонь. Сейчас его скрывали деревья, но массивный столб дыма уже уносил пророчицу в загробную жизнь. Пламя ревело, поглощая высохшее тело вёльвы, завернутое в некогда голубой плащ, теперь обуглившийся и почерневший; рядом пылали ее барабан духов, набитая перьями подушка и другие вещи, необходимые, чтобы творить магию. Сигурд сказал, что они могут подождать, пока пламя не уничтожит все, но Вальгерда покачала головой.
– Я готова покинуть это место, – сказала она.
– Разве ты не хочешь развеять пепел вёльвы? – спросил Сигурд.
– С этим легко справится ветер, – ответила она, поудобнее устраивая щит на спине.
Сигурду хотелось спросить о дальнейшей судьбе священного родника. Разве Вальгерда не должна отыскать, а потом защищать новую вёльву? Но он промолчал. Валькирия пригодится ему гораздо больше на борту «Морской свиньи», чем если останется в забытом богами Люсефьорде, чтобы охранять ведьму и родник. К тому же у Сигурда сложилось впечатление, что Вальгерда считает, будто боги предали ее, как предали семью Сигурда, и теперь она ничего не была им должна. Пусть мужчины воруют серебро из источника, если осмелятся, и пусть с ними разбирается Бальдр.
Братья показали им более удобный спуск к пещере, где встала на причал «Морская свинья». После того, как Сигурд познакомил братьев и Вальгерду с остальными, все лишь мимолетно взглянули на Бьярни и Бьорна, и даже на обрубок руки Локера, но не могли отвести глаз от женщины-воительницы. Между тем Бьорн начал кричать, чтобы привлечь внимание тех, кто жил здесь и теперь наблюдал за ними.
Солмунд бормотал что-то о невезении, которое навлечет на них женщина на борту корабля, Хагал возражал ему, утверждая, что женщина просто необходима для хорошей саги, а Свейн нашептывал на ухо Гендилу, что никогда не видел такой красивой – и ужасно опасной – женщины. И тут у входа в пещеру появилась группа людей, вооруженных копьями и луками. Они заметно удивились, когда увидели, что братья не пострадали и даже сохранили оружие.
– Значит, они ваши друзья? – недоуменно спросил у братьев лысый широкоплечий мужчина с бородой, заплетенной в три косы.
– Этот человек – сын ярла Харальда из Скуденесхавна, которого предали конунг Горм и ярл Рандвер, – крикнул в ответ Бьорн.
– Тогда у него больше врагов, чем у нас, – ответил Три Косы.
Бьорн хотел что-то возразить, но Сигурд выступил вперед и поднял руку.
– Да, это правда, но у меня есть корабль, серебро и оружие, – выкрикнул он и указал на братьев. – Они сказали мне, что ты хороший боец и скормил воронам множество врагов. – Сигурд пожал плечами так, чтобы это увидели издалека. – Однако до сих пор я мог оценить лишь быстроту твоих ног.
Трем Косам совсем не понравились оскорбительные слова Сигурда, знавшего, что подобное заявление требует ответа, и надеявшегося, что у человека, который вынужден скрываться, точно беглый раб, еще осталось достаточно гордости, чтобы сохранить желание доказать свою отвагу.
– Ты ярл? – спросил лысый.
– Пока нет, – крикнул в ответ Сигурд.
– Значит, я не должен буду давать тебе клятву верности?
Сигурд слегка улыбнулся.
– Пока нет, – ответил он, и лысый задумчиво почесал бороду.
– Сигурд обещал нам равную долю добычи, которую мы захватим, – крикнул Бьярни, и Три Косы и еще двое мужчин помчались вниз, точно волки, почуявшие мертвое тело.
Три Косы звали Убба. Другой, худой, как железный прут, сказал, что он Агнар Бьярнсон, но все называют его Охотником. Третий, широкоплечий, с мощной грудью объявил, что он Карстен по прозвищу Рикр, и у многих брови полезли вверх. Был ли Карстен, оказавшийся датчанином, столь же могучим, как он сам думал, они узнают в будущем, но Убба заявил, что Карстен – превосходный рулевой и разбирается в мореходстве лучше, чем кит. Естественно, это не понравилось Солмунду.
– Я бы не стал доверять руль датчанину, – прорычал он громко, чтобы все его услышали, – если только вы не желаете поближе познакомиться со скалами.
Однако Сигурд был рад принять их в свой отряд. Новые члены команды помахали руками, прощаясь с мужчинами и женщинами, так и не осмелившимися спуститься вниз, и «Морская свинья» подняла паруса, собираясь покинуть Люсефьорд. Вальгерда одиноко сидела на носу, и Сигурд видел, как она не раз обернулась назад, посмотреть на дым, который поднимался над погребальным костром на фоне синего неба над лесом, растущим на горных склонах. Казалось, никто не хотел нарушать одиночество валькирии, а Улаф сказал, когда они отплывали, что одно дело иметь женщину на борту и совсем другое – женщину-воительницу.
– У ярла должен быть ястреб, – сказал Асгот, глядя на Сигурда, чтобы понять, что он думает, – ведь годи прекрасно знал о видении, которое посетило юношу, когда тот висел на ольхе, объятый ураганом боли и странными, навеянными снадобьями картинами.
Однако Сигурд не доставил годи удовольствия и не стал делиться с ним своими мыслями.
– Посмотри вокруг, дядя, – сказал он Улафу, который наблюдал за Солмундом, так резко развернувшим кнорр, что вскоре ветер начал дуть им в лицо, потом остановил корабль и стал сносить «Морскую свинью» назад.
Улаф перевел взгляд на остальную команду – Флоки Черного, Бьярни и Бьорна, Асгота, Хагала Песнь Ворона и рыжеволосого великана Свейна – воинов, которые еще недавно были или рабами и разбойниками, или вассалами мертвого ярла.
– Да, у нас необычная команда, – признал Улаф, когда они с Гендилом отпускали один край паруса, а остальные ослабляли веревки у мачты в центре корабля, на носу и на корме.
Аслак и Свейн натягивали парус на другой стороне лодки, чтобы поймать ветер и снова направить кнорр вперед. Те, кто находился на носу, работали большим тяжелым шестом, остальные закрепляли веревку на противоположном углу паруса перед тем, как натянуть веревки. Солмунд ждал, когда они сделают свою работу, чтобы изменить курс, после чего Улаф и Гендил вступят в дело, чтобы окончательно поставить парус.
– Думаю, присутствие валькирии среди нас лишь добавит красоты нашей саге, – сказал Улаф, сплевывая на ладони и потирая их. – И нам потребуется команда побольше, чем наша.
Сигурд посмотрел на Хагала, получившего свою кличку не за то, что тот охотился за разбойниками или тянул веревки, липкие от смолы. Улаф дал ему новую идею.
***
Сигурд знал, что не только ему кажется, будто кто-то привязал гири к его кишкам и пытается проткнуть сердце иголками, когда они огибали южную оконечность Кармёя. И все же Улаф и Солмунд, Аслак и Свейн, Гендил и Локер Волчья Лапа, как и он сам, не могли оторвать глаз от Скуденесхавна, своего дома, и горечь в их сердцах мешалась со сладостью. Каждый из них знал, что никогда туда не вернется. Эта нить в их жизни была перерезана, и хотя никто ничего не говорил, они погрузились в ослепительный водоворот воспоминаний, словно пытались уследить за единственной рыбкой в серебристом косяке.
У некоторых, как у Улафа, были там семьи, и Сигурд подумал, что в каком-то смысле это даже хуже, чем остаться лишь с призраками, как случилось с ним. Эти мужчины знали, что никогда не увидят жен и не обнимут детей, не подвергая их жестокому риску. Возможно, когда все закончится – и если они переживут предстоящие испытания, – им удастся забрать свои семьи и начать новую жизнь в другом месте, на далеком острове, куда не смогут добраться конунги и ярлы. Но сначала будет пролито много крови.
Сигурд молча стоял на корме, пока они проплывали мимо знакомых шхер и берега, исхлестанного волнами. Ему даже удалось разглядеть небольшую бухту и причал, у которого когда-то швартовались могучие корабли ярла Харальда – «Рейнен», «Морской орел» и «Олененок». «И пусть они, точно раскаленный камень, жгут руки тем, кто их захватил», – подумал Сигурд, переводя взгляд со своей команды на берег и размышляя о том, как странно, что за покрытыми мхом скалами, за березовым и сосновым лесом и холмами, где бродят овцы, уже не стоит «Дубовый шлем», дом его отца. И пусть его соратники смотрят на то, что потеряли, точно вороны, клюющие мертвую плоть, отделяя ее от костей. Пусть знают, за что сражаются.
Что же до его новой команды, братья Бьорн и Бьярни хотят мести, и Сигурд понимал их, как никто другой. Другие, вроде Уббы, Агнара Охотника и Карстена Рикра, готовы вступить в кровавую схватку ради серебра, и Сигурд дал себе слово позаботиться о том, чтобы они его получили. Он посмотрел на Вальгерду, сидевшую на палубе на корме и водившую точильным камнем по лезвию меча; ноги валькирии свисали в открытый трюм «Морской свиньи». Сигурд не знал, почему она присоединилась к нему, но понимал, что Вальгерда является ястребом из его видения, и верил, что их пути были переплетены изначально. И даже если во всем виноват его усталый разум, не вызывало сомнений, что она превосходный боец и владеет клинком не хуже любого мужчины, а значит, будет им полезна, даже если Локер и некоторые другие недовольно ворчат.
И еще Песнь Ворона. Да, Сигурд действительно обещал распять скальда, если тот не согласится отправиться с ними, но за этим стояло нечто большее. Хагал сопровождал их с самого начала истории. Он питался горем и радостью, которые живут в широко раскрытых глазах и на объятых ужасом лицах людей; в усмешках, что они прячут в бороду, а еще в поднятых бровях тех, кто собирался послушать его саги. У него не было дома, его не связывали клятвы, он проводил жизнь, переходя от одного очага к другому, в бесконечной череде выпитых кубков меда.
Они высадили его на берег в Реннесёе на рассвете следующего дня, когда солнце, словно кровь из раны, пролило свой красный свет на Бокнафьорден. Там ему предстояло побывать на рынке и узнать последние новости о погоне ярла Рандвера за Сигурдом и о том, что люди думают о конунге в Авальдснесе. Он будет заискивать перед важными людьми, возможно, примет приглашение в дом какого-нибудь ярла, станет задавать вопросы о том, как люди относятся к предательству вероломного конунга Горма. Он оценит этих людей и их амбиции, и когда наступит подходящий момент – или если у него появится возможность самому создать такую ситуацию, – заговорит о Сигурде и причиненных ему несправедливых обидах, и о его намерении отомстить.
Из Реннесёя Хагал отправится в Мекьярвик, Йэрен и Саннес, или еще дальше на юг или восток, в Ругаланн, навещая старых друзей и тех, с кем он делил кров. И, хотя Сигурд знал, что едва ли ярл или какой-то богатый человек рискнет своим положением, чтобы заключить союз с мечтающим о мести молодым сыном убитого ярла, не успевшим составить себе репутацию, за этим могло стоять нечто большее. Ведь многие из них будут приглашены в Хиндеру на Хауст Блот и пир по поводу свадьбы сына ярла, и, когда они впервые увидят Сигурда, он хотел, чтобы им было известно, кто он такой и зачем пришел. Возможно, некоторым придется делать выбор.
– Так что тебе о нем известно? – спросил Бьорн, держась за мачту и разворачиваясь лицом к Сигурду.
Юноше потребовалось несколько мгновений, чтобы вынырнуть из тумана своих мыслей, но тут он сообразил, что Бьорн спрашивает о ярле Хаконе Брандинги, что значило «поджигатель», – ведь именно из-за него они сейчас плыли на север.
– Мне лишь известно, что он получил свое прозвище потому, что сжег больше домов, чем любой другой ярл, – сказал Сигурд, размышляя о том, сколько было таких домов на самом деле. – Но встречался с ним Улаф, – добавил он, кивнув на старого воина.
– Да, вот только я в то время был младенцем, – сказал Улаф с кормы, где стоял за рулем, чтобы дать отдохнуть старым глазам Солмунда.
Им повезло, что у них появился Карстен. Но теперь, когда на борту «Морской свиньи» находилось шестнадцать человек, не говоря уже о военном снаряжении, здесь стало тесно. И даже после того, как в трюме пришлось освободить место для ночлега, Сигурд понимал, что в самое ближайшее время ему потребуется новый корабль.
– Однако Сигурд был прав, когда говорил о его славе поджигателя, – продолжал Улаф, кивая Солмунду, который вернулся, чтобы занять свое место у руля – он не любил уступать его кому бы то ни было. – Об одном доме, принадлежавшем ярлу из Квиннхерада, рассказывал любой скальд, когда мы были безбородыми мальчишками, – добавил Улаф, не сводивший глаз с неба и моря.
– Я уже не помню, из-за чего началась ссора, но в моей памяти сохранились некоторые интересные детали. Однажды вечером ярл Хакон сорвал с петель дверь собственного дома… – Улаф нахмурился. – Это было как-то связано со словами другого ярла, заявившего, что его дом больше. Так или иначе, но Хакон и его команда отнесли эту дверь на корабль, переплыли Бьорнафьорд, добрались до Хардангерфьорда, протащили дверь по склону холма и долине, и оказались возле вражеских владений. Наступила ночь, стало очень темно – и это многое говорит о том, что представлял собой Хакон, решившийся пересечь два фьорда ночью. Пока другой ярл и его люди спали, Хакон прибил свою дверь к порогу главного зала врага.
– Почему же их не разбудил стук? – спросил Убба, который, как и все остальные, с интересом слушал рассказ Улафа; впрочем, палуба «Морской свиньи» была слишком маленькой, чтобы кто-то не услышал громкий голос могучего воина.
– Может быть, они выпили слишком много меда, чтобы что-то услышать, – предположил Улаф. – Или были глухими… Проклятье, Убба, я не знаю!
– А я думаю, кто-то должен был услышать. Ну, хотя бы одна из собак ярла, – не сдавался тот.
– Чья эта история? – спросил Улаф, бросив на него свирепый взгляд.
Убба нахмурился – его все еще наполняли сомнения, – но кивнул, чтобы Улаф продолжал свой рассказ.
– Ну, а когда Хакон поджег дом, и пламя поднялось так высоко, что могло подпалить бороду Одина в Асгарде, люди другого ярла распахнули дверь, рассчитывая выскочить наружу и спастись.
– Как сделал бы любой из нас, – сказал Свейн, и улыбка угнездилась в его рыжей бороде.
– Однако они наткнулись на другую дверь, закрывавшую проем, – сказал Улаф, широко разведя руки в стороны. – И другой ярл сгорел, узнав в свои последние мгновения, чей дом больше.
– Может быть, его дом был просторнее, вот только у Хакона дверь оказалась больше, – разумно предположил Гендил.
– Я все равно не понимаю, как они могли прибить свою дверь поверх старой, чтобы никто их не услышал, – качая головой, заявил Убба.
– Проклятье! – воскликнул Улаф. – Теперь я знаю, как чувствует себя Песнь Ворона! Больше я не стану рассказывать вам такие отличные истории.
Остальные рассмеялись, но старый воин еще долго что-то бормотал себе под нос. Сигурд пытался понять, каким человеком стал Хакон Поджигатель, и поможет ли он им в войне против ярла Рандвера. В те времена, когда Сигурд еще не родился, не раз возникало положение, когда Брандинги мог объявить себя конунгом и принять клятвы верности от других ярлов – или заставить их так поступить. Он был свирепым воином, но что еще важнее, стал таким ярлом, к которому люди тянутся, как замерзшие руки к теплому очагу.
– Он обещал своим людям богатую добычу, – сказал Улаф Сигурду, когда Асгот впервые выудил его имя из памяти, потому что в последние годы перестали говорить о Хаконе. – И дал им такую возможность. Все повторяли, что его ближний круг купался в серебре. И чем больше воинов к нему приходило, тем чаще он отправлялся в походы, чтобы все могли украсить кольцами предплечья, и никто не знал недостатка в меде и мясе.
– С благоговением и страхом боги наблюдали за тем, как растет и набирает силу молодой волк Фенрир, – сказал Асгот. – И так же следили остальные ярлы за ростом могущества Хакона. – Тут он ухмыльнулся. – Но если чудовищного отпрыска Локи пытались связать, никто не осмеливался ограничить власть Хакона.
– Да, он сделал себе имя. Такое, каким матери пугают детей перед сном, – сказал Улаф. – Но настал день, когда молодой человек, уже успевший снискать себе славу воина и обладавший немалым коварством – а коварство очень важная вещь, – изменил все с той же неизбежностью, как на смену приливу приходит отлив. Он сумел захватить старую ферму в Авальдснесе, с которой, как вы знаете, начинал конунг Огвальдр, и убедил некоторых карлов – все они не обладали особой доблестью – помочь ему начать блокаду Кармсунда.
Улаф пожал плечами.
– С тех пор походный сундучок молодого человека начал наполняться серебром, которое платили ему капитаны кораблей, плывущих на север, и со временем он стал гораздо богаче, чем Хакон Брандинги, только из-за того, что контролировал морские пути.
Конечно, речь шла о конунге Горме, взявшем под контроль северные морские пути, что позволило ему затмить всех ярлов и нанять огромное количество копий. С тех пор он мог отправляться в походы всякий раз, когда у него возникало желание, и его богатство росло. Но Горм распознал пламя, горевшее в ярле Рандвере, и вместо того, чтобы погасить его, начал раздувать, помог захватить земли и корабли ярла Харальда в качестве награды за сражения на своей стороне – а конунг был уже не так молод, как прежде. Несмотря на то, что пламя ярла Хакона Поджигателя стало тускнеть, он оставался в Осойро, стараясь держаться подальше от конунга после того, как вынужденно дал Потрясающему Щитом клятву верности; но его хирды, закаленные тэны, остались с ним и продолжали ходить в походы на север и восток, добираясь даже до Ульфвика.
– Они все уже старики, – сказал Сигурд Улафу, когда они размышляли о шансах заполучить Хакона в союзники.
– Да, они старики, но, могу спорить, все еще сохранили острый ум, – сказал Улаф. – Может быть, они мечтают о последнем славном набеге, последней песне меча, что наполнит их уши в зиму их жизни. – В его глазах появилось отсутствующее выражение. – К тому же у них наверняка есть сыновья, – сказал он, вспомнив о собственных мальчиках, Хареке и младенце Эрике, оставшихся в Скуденесхавне вместе с Рагнхильдой.
Вот почему они направлялись на север.
День для путешествия по морю выдался хорошим, и, как только они обогнули Кармёй и миновали поселение Сандве, оставшееся на юго-западе, поднялся попутный ветер, наполнивший парус «Морской свиньи». Тот же самый ветер срывал пену с волн, кативших в сторону Хёугесунна, и Сигурд вспомнил, как впервые услышал от отца, что такие волны зовутся беловолосыми дочерями Ран, богини моря. Подобный лебедю корпус кнорра без малейших усилий рассекал их гребни, так что даже не возникало дополнительных волн, и уже никто не сомневался, что старый Солмунд влюбился в корабль, несмотря на то, что ему доводилось стоять у руля таких замечательных боевых кораблей, на которые даже боги взглянули бы с завистью.
– «Морская свинья» доставит нас туда, если ты пожелаешь, – сказал он, кивнув в сторону запада, и Сигурд улыбнулся.
Кто знает, возможно, настанет день, когда он действительно туда отправится?
– Ну, сначала ты можешь меня отпустить, – сказал Локер Волчья Лапа. – Очень трудно держаться на краю мира, когда у тебя одна рука.
Его слова вызвали смех, но в них был серьезный смысл – ведь они находились за пределами защищенных вод какого-нибудь фьорда, и по левому борту, насколько хватал глаз, раскинулось покрытое пеной море. Они не могли воспользоваться безопасным путем к Кармсунду мимо крепости Горма в Авальдснесе, а потому рискнули выйти в открытое море. Однако никто не стал возражать против такого выбора, и за это Сигурд гордился своими людьми.
– Если они настолько глупы, что согласятся последовать за нами по пути кровной мести, думаю, они способны на все, – прорычал Улаф в ухо Сигурда, когда они решили посетить ярла Хакона в Осойро.
И все же они не могли рассчитывать, что хороший ветер и погода будут оставаться неизменными, поэтому все, кто имел хоть какой-то опыт плавания в море, следили за течениями и цветом воды, полетом птиц, тучами на небе и рунами, которые Асгот периодически бросал на палубу.
Изредка они замечали другие суда, главным образом рыбачьи лодки, державшиеся поближе к берегу. В такие дни, когда волны катились со скоростью летящей птицы, лишь самые голодные и храбрые выходили в море. Эти мысли едва успели сформироваться, когда птица, которая сидела в старом ведре, стоявшем возле походного сундучка Асгота, издала долгий пронзительный крик.
– Она все еще хочет выклевать наши глаза, годи? – спросил Сигурд.
Асгот осторожно приподнял край плаща, которым накрыл ведро, чтобы успокоить птицу. Он опасался, что она может сломать себе крылья, пытаясь расправить их в замкнутом пространстве.
– Мы понемногу узнаём друг друга, – ответил Асгот, снимая плащ и беря в руки самку ворона, которая тут же принялась клевать его руки, но ярость птицы заметно поутихла.
Асгот принес ворониху на корму, и Сигурд положил ей на голову руку, чтобы она запомнила его запах, а сам внимательно посмотрел в блестящий черный птичий глаз, с подозрением наблюдавший за ним.
– Я не причиню тебе вреда, – произнес юноша, приподнимая рукав рубахи, чтобы снять тонкую веревку из конского волоса, которую намотал на руку.
Веревка, через равные промежутки, связывала четыре пера из крыла ворона – черные ночью, но каким-то непостижимым образом менявшие цвет в лучах солнца – от пурпурного на синий и зеленый, словно в них находился сейд. Сигурду это напомнило мерцание света на хорошем клинке, когда завитки узоров двигаются и меняются прямо у тебя на глазах.
– Ну вот, не бойся, Фьёльнир, – успокаивающе проговорил он, полагая, что «мудрый» вполне подходящее имя для такого существа, и привязал тонкую веревку к правой ноге воронихи, под коленным сухожилием.
Птица распушила перья на шее и издала серию громких горловых звуков; Сигурд был уже готов к тому, что толстый клюв, острый, точно скрамасакс, вонзится в его предплечье. Возможно, ворониха понимала, что Сигурд не причинит ей вреда, а потому позволила ему обмотать тонкую веревку вокруг запястья. Когда же человек закончил, Фьёльнир взмахнула огромными крыльями и перескочила с руки Асгота на руку Сигурда, который поморщился, когда когти, похожие на крючки, впились в его кожу сквозь ткань рубахи.
– Пррук-пррук-пррук, – прокаркала птица, и Сигурд поднял ее вверх, чтобы она увидела океан и поняла, что теперь стала одной из них, и ее вирд переплетен с судьбой команды Сигурда.
Ворониха снова издала странный звук и щелкнула крючковатым клювом, словно говорила, что эта лодка, ее команда и бескрайние просторы океана слева от борта кнорра – ничто по сравнению с тем, что ей довелось повидать во время путешествий.
– У нас самая странная команда из всех, с кем мне доводилось плавать, – сказал Солмунд, покачав головой, а его старые глаза неотрывно смотрели на пенящиеся волны, сквозь которые он вел «Морскую свинью».
«Но одно из прозвищ Одина – Храфнагут, бог воронов», – подумал Сигурд, глядя на сидевшую у него на руке птицу.
– Совсем неплохая мысль, – сказал Карстен Рикр, протягивая руку, чтобы погладить птицу, но в последний момент отдернув ее, – явиться в дом ярла с собственными Хугином и Мунином.
– Посмотрим, – сказал Сигурд, не сводивший взгляда с правого глаза Фьёльнир, цвет которого изменился с черного до сияния хорошо отполированного шлема.
Ветер трепал оперение на шее воронихи и разглаживал мелкие перышки на спине, напоминавшие рыбью чешую или кольца бриньи, и Сигурд улыбнулся Улафу, который говорил, что им никогда не удастся взять в руки ворониху, но, даже если у них и получится, она не сделает того, о чем попросит Сигурд.
– Ее не потребуется приручать, дядя, – сказал он, когда Асгот доказал, что Улаф ошибается насчет него, поймавшего птицу в силки на берегу Люсефьорда.
Годи поставил ловушку рядом с зайцем, которого из лука подстрелил Агнар Охотник, а Асгот разрезал ему живот, чтобы кишки вывалились наружу. Затем они стали ждать, отпугнув огромного орлана – тот скорее вырвал бы плечо Сигурда из сустава, чем согласился спокойно сидеть на руке, как это делала сейчас Фьёльнир, – когда ворониха спустится на землю, чтобы полакомиться зайцем.
Им пришлось ждать довольно долго, но в конце концов птица поставила ногу в петлю, приготовленную Асготом. Ворониха сразу поняла, что попалась, и начала отчаянно вырываться; ее крики были такими же громкими, как лай Вара и Вогга, старых охотничьих псов отца Сигурда. Птица отчаянно махала крыльями и клевала поймавшую ее веревку. Однако Асгот умел обращаться с животными и птицами, знал, как их успокоить, что вызывало удивление – ведь большинство из них ощущали лезвие его ножа у собственного горла, когда он произносил свои темные заклинания.
Теперь птица по большей части оставалась спокойной, и Сигурд позволил ей некоторое время посидеть на руке, привыкнуть к его движениям, запомнить лицо – ведь всем известно, что вороны способны отыскать знакомого человека в толпе. Затем Сигурд отвязал веревку от лапы воронихи и вернул ее в ведро Асгота, что ей совсем не понравилось, но именно на это и рассчитывал Сигурд.
– Ей это не нравится, и я не могу ее винить, – сказал Локер, – ведь всего два дня назад я справлял нужду в это ведро.
Свешивать задницу с борта корабля, когда у тебя лишь одна рука, – нелегкое дело, о чем не уставал напоминать им Локер.
– Хорошо, – сказал Сигурд, когда Асгот снова накинул на птицу плащ, заглушивший ее возмущенный клекот, напоминающий хрип человека, которому не до конца перерезали горло. – Я хочу, чтобы ворониха предпочитала сидеть на руке, а не находиться там.
– Тебе повезло, ведь у тебя целых две руки, на которые ты можешь посадить ее, – проворчал Локер, помахивая культей, которую он спрятал, завязав рукав рубахи кожаным ремешком. – Пока злобная девка точит свои клинки и выбирает человека, которого покалечит следующим.
– Я уже тебе говорил, Локер, она думала, что мы пришли забрать серебро из родника, – сказал Сигурд. – И, если ты еще не забыл, у тебя в руке был топор, а я обнажил меч.
– На твоем месте я бы держал свой меч в ножнах, пока она рядом, – вмешался Гендил, со смехом прижимая руку к паху.
Но Локер состроил недовольную гримасу.
– Тебе будет не до смеха, когда она нападет на тебя с боевым кличем, – сказал он Гендилу. – Так что потом не проси меня поднять ту часть тела, которую она тебе отрубит.
Улыбка Гендила потускнела, когда он представил себе такую возможность, а Локер посмотрел на Сигурда. Ветер, надувавший паруса «Морской свиньи», швырнул длинные волосы в исхудавшее и усталое после ранения лицо воина.
– Будь она мужчиной, я бы уже давно вывалил ее кишки на палубу. Не похоже, чтобы у нее имелась семья, которая объявила бы нам кровную месть. И мы бы с ней покончили.
– Сигурд прав, она отличный боец, да и твоя культя это подтверждает, – сказал Гендил другу.
Локер не нашел что возразить и просто пожал плечами.
– Я мог бы распороть ей живот, пока она спит. Асгот отдал бы ее в жертву Ньёрду или Ран или скормил рыбам. Весы нужно привести в равновесие. – Он сплюнул, вновь взмахнув изувеченной рукой.
Сигурд бросил на него рассерженный взгляд – ему совсем не хотелось начинать все снова; ведь нож уже прошелся по коже, и теперь она была воспалена.
– Ты ее не тронешь, – сказал он. – Мы с оружием в руках пришли в ее жилище, и она имела право защищаться.
– А у меня есть право защищать свою честь, – прорычал Локер.
– Ну так подойди и верни ее с одной рукой, – вызывающе сказала Вальгерда.
Она стояла на палубе в кольчуге, но без шлема.
– Я тебя освежую, шлюха! – взревел Локер, обнажая меч, и команда начала переглядываться – ведь никто не сомневался, что все к этому шло; так начинает закипать вода в стоящем на огне котелке.
– Будет интересно понаблюдать, как ты без рук будешь вытирать задницу, – сказала Вальгерда, вытаскивая из ножен скрамасакс и понимая, что на корабле меч – не самое лучшее оружие.
– Убери клинок, Локер! – рявкнул Улаф. – И ты тоже, Вальгерда. На этом корабле не будет схваток. Не сегодня.
Локер повернул к нему голову и сплюнул.
– Это не твое дело, дядя.
– Это мое дело, Локер, – вмешался Сигурд, которому не требовалось повышать голос, чтобы все услышали в нем сталь.
Однорукий повернулся к Сигурду, и его глаза загорелись, точно угли.
– Ты не мой ярл, – сказал он, обвиняюще направляя свой меч в сторону Сигурда. – Ради собственной мести ты готов перейти Бифрост. А я, чтобы отомстить, переступлю через тебя.
Сигурд уже шагал к нему, на ходу вытаскивая меч и скрамасакс, и на мгновение в глазах Локера промелькнуло сомнение, ведь он впервые в жизни собирался сражаться одной рукой. Его удар получился неловким, и клинок пролетел далеко от лица Сигурда, когда тот отклонился в сторону. Прежде чем Локер успел вернуть меч назад, Сигурд взмахнул Серпом Тролля. Клинок пришелся в изуродованную левую руку Локера и застрял в ней, точно топор в колоде. Все одновременно вскрикнули, и ворониха в ведре Асгота закаркала, как безумная. Локер покачнулся; его глаза выпучились, как у красной рыбы, и он закричал. Сигурд сделал шаг вперед и вонзил скрамасакс ему в живот, а потом повел клинок вверх, мимо ребер, к сердцу.
Крики смолкли.
Кровь обжигающим потоком пролилась на руку Сигурда, но он, кряхтя от напряжения, еще глубже вонзил длинное лезвие, и борода Локера защекотала его лицо, а жар дыхания коснулся уха. Тело Локера дрожало, но Сигурд принял на себя его вес, чувствуя, как кровь капает на сапоги и стекает на палубу.
– Ты этого хотел, Локер? – прорычал Сигурд в ухо друга, но тот уже не мог ответить.
Вонь поведала Сигурду, что умирающий обделался. Затем ноги Локера подогнулись, и Сигурд вынул длинный нож из окровавленного живота друга, одновременно вытаскивая Серп Тролля из обрубка левой руки. Локер рухнул на залитую кровью палубу.
– Выброси его за борт, – сказал Сигурд Свейну, стоявшему у него за плечом.
Тот кивнул, наклонился и, подняв Локера на свои сильные руки, молча поднес к борту и выбросил в море.
Все произошло почти мгновенно.
– И все это ради нее? – спросил Гендил, указывая на Вальгерду.
Его глаза были широко раскрыты, лицо ужасно побледнело. Рядом быстро моргал Асгот, который стоял, переплетя пальцы на затылке. Остальная команда, ошеломленная тем, что произошло у них на глазах, замерла, разинув рты. Даже Вальгерда побледнела.
– Если кто-то намерен угрожать мне оружием, ему следует убить меня, – сказал Сигурд.
– Он был нашим братом! – воскликнул Гендил, и его ладонь легла на рукоять меча.
– Ты хочешь последовать за ним? – с волчьей усмешкой спросил Флоки Черный.
– А тебе какое дело, раб? – сплюнул Гендил.
Сигурд поднял окровавленный скрамасакс, показывая Флоки, чтобы тот держался подальше. Волна ярости все еще не отступила, и если кто-то захочет с ним сразиться, то так тому и быть. Но именно Улаф решил швырнуть мокрое одеяло на костер, встав между Сигурдом и Гендилом.
– Все произошло, как того хотел наш брат по оружию Локер. Ну, или почти так, – сказал Улаф, глядя на Гендила.
Даже не обнажив меча, он стоял, точно скала, между ними; каждому из них пришлось бы сначала взобраться на нее, и только после этого начать схватку. Затем Улаф повернулся к Бьярни и Бьорну, пряча гримасу в бороде.
– Скажите мне, что не я один учуял, как рана на культе Локера загноилась. Неужели кто-то думает, что такой воин, как он, хотел умереть на соломе от лихорадки, оглашая воздух жалкими стонами, словно старая дверь на ветру, и воняя, точно выгребная яма?
Никто не ответил, но многие покачали головами. Улаф повернулся и посмотрел на Аслака и Уббу, Агнара Охотника и Карстена Рикра.
– С загнивающей рукой – а зараза распространялась быстро, – продолжал Улаф, – никто из нас не хотел бы, чтобы Локер проявил слабость в тот момент, когда он будет нужен нам больше всего. Вы знаете, что случается во время безжалостной схватки за «стеной щитов». – Он покачал головой, словно грохот щитов все еще раздавался у него в ушах. – С гниющим обрубком Локер стал уже не тем бойцом, каким был раньше. Честь не дала бы подвергнуть ему риску тех, кто стоит в строю за ним. – И только после этих слов Улаф повернулся к Сигурду, который стоял, опустив вдоль тела два обагренных клинка, а запах свежей крови все еще атаковал его ноздри. – Лишь у немногих хватило бы мужества совершить то, что ты сделал, Сигурд. И Локер поблагодарит тебя за это, когда вы встретитесь в зале Бога-Копьеносца.
– Клянусь волосатыми яйцами Тора! – взревел Солмунд от руля «Морской свиньи», не обращая внимания на ветер, который трепал остатки его седых волос и заставлял щуриться. – Если вы закончили драться между собой, как собаки из-за кости, то не пора ли вам взять риф на парусе, пока мы все не отправились в морскую пучину вслед за Локером?
Брови Улафа изогнулись, точно радуга.
– Вы слышали старого козла! – взревел он, и все тут же заняли места возле паруса.
Сигурд повернулся, и ветер ударил ему в лицо. Он был достаточно сильным, так что взять рифы будет совсем не просто, однако Сигурд сомневался, что в этом есть необходимость. «Морская свинья» уверенно двигалась вперед, как уже делала множество раз прежде для Овега Угрюмого и его команды, и до тех пор, пока Солмунд оставался у руля и не терял направления, судно не могло перевернуться.
Сигурд наклонился за борт и опустил клинки в воду, погрузив в нее левую руку по локоть, и молча смотрел, как завитками исчезает кровь Локера. Когда он вытащил оружие из воды, рядом оказался Улаф, который оперся о ширстрек и посмотрел на запад.
– Нет никакой нужды брать рифы, дядя, – сказал Сигурд.
Улаф тряхнул головой.
– Верно. Но это заставило их отвлечься от того, что ты сделал.
Сигурд почувствовал, как слабеет ярость схватки. Ветер унес ее в море, как вода – кровь друга с меча и скрамасакса, а также с его рук. К горлу Сигурда подступила тошнота, только сейчас он осознал, что совершил. Однако он должен был убить Локера, чтобы показать остальным, что в нем есть крепость стали, и он готов принять любой вызов и защитить свою честь.
И все же он продолжал думать о Локере, который оказался среди беловолосых дочерей Ран и лишился права отомстить конунгу Горму, ярлу Рандверу и валькирии Вальгерде. А теперь и самому Сигурду. Очень скоро тело наполнится водой, Локер начнет длинное путешествие, погружаясь на дно моря, точно оторвавшийся якорь, и его никто больше не увидит. Его сожрут рыбы и крабы, а это плохая смерть для такого воина, как он.
– Рана Локера не начала гнить, верно? – спросил Сигурд, в ушах которого свистел ветер, а в животе появилась тяжесть.
Улаф покачал головой.
– Насколько мне известно, рана оставалась чистой, – сказал он. – Клянусь сиськами Фригг, парень, наш отряд и так совсем невелик, так что лучше не выпускать людям кишки и не выбрасывать их за борт.
Затем Улаф отвернулся и принялся выкрикивать приказы команде, чтобы они правильно взяли рифы.
А Сигурд слушал свист ветра, и ему казалось, что до него доносится смех богов.
