Глава 10

Женщина на руках Вальгерды весила меньше ребенка, даже меньше ее бриньи, и это стало последней каплей. Вальгерда понимала, что Сигруте осталось совсем мало, самое большее несколько дней, возможно, даже меньше.

– Ты еще со мной? – спросила она и заметила, как дрогнули закрытые веки.

Значит, Сигрута еще не сдалась смерти, несмотря на то, что та окутала ее своим сильным запахом. Она была вёльвой и обладала даром предсказаний, умела призывать духов, чтобы те показывали будущее, однако не смогла предвидеть собственную смерть. Или просто не захотела поделиться своим знанием с Вальгердой, что еще сильнее, словно палка, разворошившая муравейник, разжигало ее гнев. Но он отступал, когда она смотрела на лицо женщины, которую держала на руках. Даже сейчас. И так было всегда.

– Мы уже почти пришли, – сказала Вальгерда.

Она ходила по этой тропе тысячи раз, часто в темноте, но сейчас старалась как можно аккуратнее ставить ноги, и вовсе не потому, что опасалась упасть. Она боялась, что любое неловкое движение, даже самое незаметное, может причинить боль вёльве, которая превратилась в кожу и кости.

Раньше Сигрута была красивой, с черными волосами и карими глазами, и такой живой и проворной, что Вальгерда называла ее «белочка», хотя никогда – в присутствии других людей, потому что подобными вещами не следует делиться с чужими. Кроме того, Сигрута возмущалась, когда она ее так звала, часто повторяя, что ей бы хотелось, чтобы Вальгерда считала ее привлекательнее белки.

Впрочем, Вальгерда знала, что на самом деле она ничего не имеет против этого имени, ведь его наполняло гораздо больше смысла, чем лежало на поверхности. Белка Рататоск бегала вверх и вниз по Мировому Дереву, передавая послания от орла, сидящего на верхних ветках, змею Нидхёггу, грызущему корни Иггдрасиля, и обратно.

– Ты – вестница, которой дано странствовать между мирами, – пытаясь успокоить Сигруту, когда та делала вид, что сердится, говорила Вальгерда. – Ты можешь путешествовать ото льда к огню и между ними, моя белочка.

Слушая ее, Сигрута невольно улыбалась, прищелкивала языком или спрашивала Вальгерду, не угостит ли она ее желудями.

– Уже совсем близко, – повторила Вальгерда, и на сей раз веки не дрогнули в ответ.

Она остановилась, чувствуя, как кровь отлила от ее лица и внутри все похолодело. Вальгерда стояла на многажды хоженой тропе и боялась посмотреть в лицо Сигруты, опасаясь увидеть на нем смерть. Но в этот момент неподвижности она почувствовала биение сердца вёльвы, возникшее в сморщенном бедре. Ток крови, слабый, словно дрожание крылышек мотылька, но драгоценный, как ничто на всем свете.

– Ты ее пока не получишь, – прошептала Вальгерда, как будто Фрейя, госпожа колдовства, стояла рядом, протянув руки к Сигруте и собираясь отобрать ее у Вальгерды. – Пока нет. – И на этот раз в ее словах появился намек на угрозу.

И все же время для подобных вещей прошло.

Вальгерда посвятила всю свою жизнь защите вёльвы, так же точно, как ее мать оберегала Сванвиту, последнюю вёльву весны. Боги видели, она делала все, что могла, сражалась с копьеносцами и разбойниками, а однажды даже вступила в схватку с медведем, обезумевшим зверем, ответившим на крики роженицы зубами и когтями. Но она не сумела защитить Сигруту от смерти. В самом конце ее мастерство владения копьем и мечом, отточенное тяжелым трудом и опытом, оказалось бесполезным.

Вальгерда пошла дальше, прибавив шаг, когда рев водопада, про который Сигрута говорила, что это голоса форскарлов, стражей водопадов, поющих и кричащих от радости и одновременно ярости, стал громче, а тропинка скользкой от капель воды, долетавших сюда от водного потока, находившегося за горной грядой. Они прошли между березами с серебристо-зелеными, трепетавшими на ветру листьями, потом начали спускаться по тропе с высокой травой и чавкающей, болотистой почвой, пытавшейся с каждым новым шагом забрать к себе Вальгерду. Воздух рядом с водопадом был холодным и будто хрустящим, как после сильного ливня, напоенным ароматом земли и мха, и Вальгерда с жадностью его вдыхала, понимая, что им больше не суждено разделить эти ощущения.

В прошлом они спускались по скользким камням и пробирались за стену воды, которая, наполняя их мир ревом, падала меньше чем в футе от лиц.

– Форскарлы дарят радость и отвагу, – как-то раз сказала Сигрута. – Они прекрасны и одновременно опасны, и только дурак станет их злить.

Прошло довольно много времени, прежде чем Вальгерда поняла, что Сигрута говорила не только о форскарлах, но и о ней самой, и, когда в следующий раз они спустились вниз, чтобы встретиться с духами, Вальгерда сняла наручное кольцо, взятое у поверженного врага, и засунула его глубоко в щель в скале. Дар духам, среди которых она чувствовала себя так уютно. Сейчас они подошли к лужицам и ручейкам, собиравшимся у края скалы, чтобы тут же броситься в пену, собиравшуюся на крутом склоне. Вышедшая на охоту выдра, завидев их, промчалась по камням, плюхнулась в воду и мгновенно исчезла.

– Ну, вот мы и пришли, – сказала Вальгерда.

Она опустилась на колени и положила Сигруту на плоский камень рядом с другим озерцом. Их озерцом. Потом начала ее раздевать, как делала множество раз прежде. Расстегнула медную брошь в форме богини, сняла плащ с плеч, свернула его и положила под голову вёльвы. Затем особенно осторожно стянула с нее верхнее платье, которое Сигрута сшила сама из шкур больших лесных кошек, священных для Фрейи, запрягавшей их в свою колесницу.

Сигрута застонала, когда Вальгерда сняла через голову шерстяную нижнюю рубаху, и уже через несколько мгновений умирающая женщина, бледная и обнаженная, лежала на камне, а по щекам Вальгерды потекли слезы, потому что Сигрута была похожа на ребенка – выступающие ключицы, натянувшие кожу, и грудь, из тех, про которые мужчины не слагают песен, сейчас и вовсе на грудь не походившая.

Кожа обтянула грудную клетку, точно барабан духов, и Вальгерда увидела, что Сигрута дышит – не поверхностно, как когда она уловила пульс на бедре, а ритмично, словно рукоять меча, бьющая по внутренней поверхности щита. Но Вальгерда даже надеяться боялась, что Сигрута сражается с темным приливом, грозившим утащить ее за собой, пытается его прогнать. Она видела достаточно смертей, чтобы не ждать ничего хорошего. Вальгерда выпрямилась и тоже начала раздеваться. Сняв пояс с мечом в ножнах и скрамасаксом с костяной ручкой, она пристроила все это на камне рядом с умирающей женщиной. Обычно она не расставалась с оружием в присутствии вёльвы, просто на всякий случай, потому что ее долг состоял в том, чтобы защищать ее. Но какое теперь это имело значение? Вальгерда наклонилась, сбросила бринью, затем сапоги, штаны и рубаху, и аккуратно все сложила, как делала всегда. Потом снова взяла Сигруту на руки и босиком прошла по мокрым камням. И впервые за всю жизнь холодная вода не обожгла ей ноги и не заставила задохнуться. Она заходила все глубже, ощущая под ногами привычное гладкое дно, и вскоре темная вода начала убаюкивать Сигруту, но Вальгерда не выпускала ее из рук. И никогда не выпустит. Улыбка, мимолетная, словно шепот, промелькнула по губам, которых Вальгерда коснулась своими собственными, легко и нежно, точно снежинка, целующая море.

– Не оставляй меня, – попросила Вальгерда и тут же пожалела, что слова сорвались с ее губ; она знала – в том, чтобы просить то, что тебе не могут дать, нет чести.

Она не хотела, чтобы Сигрута сражалась. Только не ради нее. И не сейчас.

Они вместе медленно кружили по воде, и черные волосы Сигруты качались на ее поверхности, точно обломки после кораблекрушения. Вальгерде казалось, что она возвращает вёльву земле.

Губы Сигруты начали синеть, хотя она еще не дрожала, и на ее лице застыли покой и неподвижность, каких Вальгерда давно на нем не видела. И тогда она принялась смывать с хрупкого тела вёльвы пот, сажу и боль, впитавшиеся в него за последние недели. Она не знала, что можно сказать, поэтому запела вардлок, чего никогда не делала раньше, потому что петь его пристало вёльвам вроде Сигруты, а не воину, коим являлась она сама. Но Вальгерда не сомневалась, что боги на нее не обидятся, а если и обидятся, ей плевать, она все равно не замолчит.

Когда Сигрута пела вардлок, он окутывал Вальгерду, будто теплый плащ, успокаивал; ее душа покидала тело, словно дым из очага, и, хотя у нее не было видений, о которых говорили некоторые, она знала, что какая-то часть ее побывала в далеких странствиях. Вальгерда никогда раньше не пела, и теперь звук собственного голоса казался ей чужим, а слова, слетавшие с губ, если б превратились в шерсть на прялке, платье получилось бы невероятно уродливым, из грубой ткани и торчащих в разные стороны нитей. Но лучше она не умела. Она направляла мелодию в уши Сигруты, а их тела искали и прижимались друг к другу в холодной воде.

Уже спустились сумерки, и по небу в сторону Люсефьорда тянулись темно-серые тучи. Вальгерда не хотела нести Сигруту в темноте через скалы, скользкие от дождя, поэтому она вышла из воды, положила ее на плоский камень и вытерла собственным плащом. Снова одев вёльву, взяла ее на руки и зашагала домой.

***

Несмотря на предложение Свейна понести Сигурда, они подождали еще два дня, пока он не набрался достаточно сил, чтобы идти самостоятельно, хотя еще чувствовал слабость в ногах, а кожа обтягивала лицо и ребра, как у альдермана. Они видели, что Ролдар и Сигюн обрадовались их уходу. Да и кто стал бы их за это винить? Они не хотели иметь ничего общего с самопожертвованием Сигурда во имя Бога Хаоса, и страх не покидал их глаз с тех самых пор, как Улаф принес его с болота. Но они получили достаточно серебра, Свейн с Аслаком помогали им с хозяйством, и им было не на что жаловаться. Альви спросил Сигурда, можно ли ему пойти с ними, и Сигурд взял бы его, будь на «Выдре» место.

– Скоро у меня будет корабль, – сказал он юноше, – и тогда я приплыву за тобой. И возьму твоего брата, если он захочет.

Сигурд говорил совершенно искренне, потому что мужчина, прогнавший ходячего мертвеца с помощью топора, вполне мог стать хорошим воином в «стене щитов».

Однако сначала им следовало навести мосты с могущественными людьми и мелкими вождями и ярлами, настроенными против ярла Рандвера. Если такие вообще имелись.

– Я хочу знать все, что известно тебе, – сказал Сигурд Хагалу на следующий день после того, как пришел в себя в сарае Ролдара, потому что ремесло скальда позволяло тому бывать в домах всех богатых людей от Ругаланна до Хаугаланда, и дальше на север, за Хорданген-фьордом; уши Хагала наполнялись слухами подобно тому, как рог полнится медом.

– Я хочу знать, кто плетет интриги, а кто жалуется, что им приходится платить конунгу налоги, – сказал Сигурд. – Кто из карлов мечтает о лучшей судьбе. И мне нужны имена бондов, которые готовы отправиться в рейд вместо того, чтобы горбатиться на чужих наделах.

– Но, Сигурд, я же скальд, а не коробейник, торгующий секретами людей, – не слишком уверенно ответил Хагал, и Сигурд наградил его пронзительным взглядом.

– Где ты находился в тот день, когда мой отец повел свои корабли в Кармсунд, чтобы сразиться с ярлом Рандвером? – Хагал побледнел, как человек, которому перерезали горло. – Мы наблюдали за битвой с берега, и я удивился, не увидев там тебя, – продолжал Сигурд. – Вне всякого сомнения, подобное зрелище подходило для какой-нибудь из твоих пропитанных кровью историй. – Сигурд склонил голову набок совсем как ястреб, разглядывающий добычу. – Или ты был слишком занят в медовом зале конунга в Авальдснесе?

– Нет, господин! – выпалил Хагал, оглянувшись, чтобы понять, не появилось ли копье, готовое вонзиться ему в спину.

Но Сигурд никому не говорил о своих подозрениях относительно скальда. Подобные вещи лучше придержать в качестве козыря до подходящего момента.

– Ты знал, что ярл Рандвер и конунг Горм предадут моего отца, так ведь, Песнь Ворона? – Он буквально выплюнул прозвище скальда.

– Я ничего такого не знал, господин, – быстро проговорил тот, засунув большой и указательный пальцы в бороду и нервно превращая ее в тонкие веревочки, но под сердитым взглядом Сигурда опустил руку. – Когда я в прошлый раз побывал в Хиндере, в доме ярла Рандвера, до меня дошел слух. Но слухи – дело обычное, их много, самых разных. Двоюродный брат Рандвера собирался жениться; он захотел, чтобы я сочинил новую историю для свадебного пира, и я…

– Заткнись, Хагал! – рявкнул Сигурд. – Ты теперь мой, скальд. Ты поделишься со мной всеми червями, которых тебе удалось выкопать, а я взамен не располосую тебе спину, чтобы вытащить наружу легкие и прибить их гвоздями к стене сарая Ролдара.

Никто никогда не называл Хагала трусом, у него был меч, и он не раз пускал его в дело, но сейчас он обливался потом от ужаса; немигающие глаза походили на плошки, большой палец одной руки с силой упирался в ладонь другой. Возможно, он испугался, потому что знал про заговор с целью сместить ярла Харальда с его высокого места, и понимал, что Сигурд имеет полное право убить его за то, что он их не предупредил. Или из-за того, что Сигурд остался в живых, когда его привязали к дереву в качестве жертвы самому Одину. Человек, способный сделать такое с собой, вырвет легкие из тела скальда, который, как ему кажется, предал его, – и даже не моргнет глазом.

Хагал приподнял одну бровь.

– Иногда я слышу разные вещи, – признал он. – Когда эль течет рекой, языки болтаются, словно рыба, попавшая в сети. Я держусь в стороне и честно зарабатываю свое серебро, но иногда жалею, что не заткнул уши шерстью, и вынужден выслушивать тайны и козни других мужчин. – Он едва сдержал улыбку. – И женские секреты тоже. Боги, ты был бы потрясен, узнав, что они рассказывают про своих мужей. – Он нахмурился под тяжелым взглядом Сигурда. – Тебе, конечно, это совсем не интересно…

– Свейн, – крикнул Сигурд, – принеси топор и гвозди!

Хагал вскинул вверх руки.

– Подожди, Харальдарсон! В этом нет нужды. Я уже собирался рассказать, что мне известно. Как и в любой истории, дыма без огня не бывает, так ведь? – Он нацепил на лицо улыбку, и Сигурд подумал, что именно она заставляет женщин шептать ему ласковые слова, пропитанные медом. – Я слышал кое о чем возле Ёльмеланна, что может тебя заинтересовать. Там есть один богатый человек, которого зовут Гуторм…

***

Они повели «Выдру» на север вдоль изрезанного побережья, мимо Финнёя, Ордала и Рандёя, и вечером увидели в Бокнафьорде один из кораблей ярла Рандвера, шедший под полными парусами. Но их не заметили, или, скорее всего, просто не посчитали нужным поворачивать на восток, чтобы посмотреть на маленькую лодочку; к тому же она находилась на мелководье, и ее команда могла легко пристать к берегу и скрыться в лесу задолго до того, как большой корабль изменит направление движения.

Они без происшествий добрались до деревни неподалеку от места, которое, по словам Хагала, называлось Молдфол, и Улаф предложил двум мальчишкам, ловившим рыбу со скалы, маленький нож с костяной ручкой за то, чтобы они присмотрели за «Выдрой».

– Если я найду на ней хоть одну царапину, которой там не было раньше, я этим самым ножичком сниму с вас обоих шкуру, – пообещал Улаф и помахал ножом перед их носами.

Мальчишки остались вполне довольны поручением и обещанной платой, хотя Улаф и не сказал, сколько дней им придется караулить лодку, и в награду за труды им причитался один нож на двоих. Но это было их делом, и Сигурд почти не думал про «Выдру», когда они сидели в заполненном дымом маленьком доме Гуторма, пили кислый эль и ели мясо – хозяин забил свинью в их честь. Щедрый жест даже для ярла, много говоривший про карла вроде Гуторма, несмотря на то, что мясо было жестким, – видимо, не повисело перед тем, как его стали готовить.

Крестьянин сидел в конце стола вместе с женой Фастви, которая надела ради гостей бусы из стекла и янтаря и улыбалась. Впрочем, привлекательнее от этого она не стала. Что же до ее мужа, бронзовая застежка у него на плече была совсем скромной, хотя и достаточно красивой, зато два воинских кольца на правом предплечье – одно из серебра, другое, судя по всему, медное – сразу же привлекали внимание. Гуторм хотел, чтобы все видели, что он с честью показал себя во время сражений. В «Дубовом шлеме» могли поместиться четыре таких дома, как у него, но он выглядел надежным, а толстые ковры на стенах наверняка защищали даже от самых лютых зимних холодов. Глядя на Гуторма, Сигурд подумал, что он прекрасно обустроил свою жизнь.

– К нам редко кто-нибудь заезжает, – сказал хозяин, приветственно поднимая свой рог в честь гостей, сидевших за длинным столом напротив него.

Его люди расположились рядом с ним, спиной к стене; они улыбались, но в глазах застыла подозрительность.

– Кроме вонючих ублюдков конунга Горма, которые заявляются сюда весной, чтобы забрать наших парней на какую-нибудь бессмысленную войну. – Гуторм нахмурился, взглянув на Улафа, который, в бринье и с заплетенными в косы волосами и бородой выглядел так, будто готов в любой момент отправиться в сражение. – Но вы заверили меня, что пришли не от конунга, Улаф…

– Просто Улаф, – сказал тот, не выдавая имени своего отца и не желая говорить об их отряде больше, чем они уже сказали.

Плащ Сигурда был застегнут большой серебряной брошью отца, и Гуторм сразу понял, что за спинами его гостей стоит какая-то история, хотя и не знал пока, какая именно.

– Ну, если вы не собираетесь увести мою молодежь, чтобы заставить сражаться в войнах конунга, тогда добро пожаловать в мой дом, друзья. – Гуторм был лет на десять старше Улафа, и его мышцы уже некоторое время благополучно грелись под солидным слоем жира. – Давайте выпьем за новую дружбу и, возможно, будущие торговые сделки, согласны?

Он направил свой рог с медом на гостей, на мгновение остановив взгляд на Асготе. Кости, вплетенные в седые волосы, и ощущение угрозы, исходившее от него, точно сильный запах, заставляли многих хвататься за любое железо, что оказывалось поблизости, даже если они не знали, что он годи и мастер толкования рун.

Мужчины и женщины пили мед, сидя на скамьях, расставленных вдоль стен, разговаривали между собой, хотя и поглядывали на чужаков и прислушивались к тому, что происходило за столом Гуторма.

– У нас самые лучшие медвежьи и волчьи шкуры во всем Ругаланне, – продолжал Гуторм. – И прекрасные оленьи рога, за которые я недавно заплатил кругленькую сумму серебром. – Он улыбнулся. – Но вы сразу поймете, что они стоят гораздо дороже.

Он считал себя хитрым купцом.

– А рабы? – спросил Солмунд, ткнув пальцем себе за спину, в сторону темного угла.

Сигурд оглянулся, увидел грустное, точно побитая собака, темноволосое существо и удивился, что старые просоленные морскими ветрами глаза Солмунда сумели заметить то, на что он сам не обратил внимания, – юношу, чье безбородое лицо закрывали пряди грязных черных волос, свисавших до самой груди.

– Рабы? – повторил Гуторм и, прищурившись, стал задумчиво жевать нижнюю губу. – Они не продаются, – после долгой паузы сказал он и, взяв косточку с тарелки, принялся обгрызать мясо вокруг сустава.

Сигурд увидел, как в темноте сверкнули белки глаз раба, и услышал звон цепей, которыми тот был прикован. Гуторм бросил кость в темный угол, и там возникло короткое движение, когда пленник схватил подачку.

– Наверное, он очень вздорный и упрямый пес, раз ты держишь его на коротком поводке, – весело заметил Улаф, хотя в его словах прозвучал неприятный намек, и все его услышали. Он вполне мог спросить Гуторма, не боится ли он своего полуголодного раба.

Хозяин приподнял брови и уже собрался ответить, когда жена подняла руку, чтобы его остановить.

– Только дурак не присматривает за своим серебром, – сказала Фастви и провела толстыми пальцами по бусам у себя на шее. – Мы стараемся держать ценности поближе к себе, Улафсон, ничейный сын. Так они останутся нашими.

Улаф издал нечленораздельный звук, потому что не мог понять, почему хозяева считают молодого раба таким ценным, что держат его на цепи.

– Если кто-то возьмет что-то мое, он должен быть быстрым, как заяц, или обладать властью конунга, – сказал он, – но даже и в этом случае у него есть все шансы оказаться мертвым.

Фастви поняла предупреждение, прозвучавшее в его словах.

– Ваше оружие будет в полной безопасности, – успокоила его она, потому что, как требовал того обычай, они оставили свои мечи и топоры за порогом дома Гуторма, и никому это не нравилось.

Сигурд кивнул, принимая ее уверения, и посмотрел на мужа.

– У тебя хороший дом, Гуторм, – сказал он, что было не совсем ложью, но все равно весьма щедрой похвалой.

– Но у твоего эля вкус лошадиной мочи, – заявил Улаф, и Фастви от удивления раскрыла рот.

Лицо Гуторма потемнело, и его люди заворчали, но уже в следующее мгновение карл громко расхохотался и вылил содержимое своего рога на тростники, устилавшие пол.

– Я вижу, вы из тех, кто ценит хороший эль и прямые разговоры, – сказал он, – и это мне нравится, потому что я тоже такой человек. Гейрни, принеси эль нашим гостям!

Все за столом Гуторма встретили его слова радостными криками, дружно опустошили свои чаши или рога для меда, проглотив их содержимое, чтобы покончить с этим, либо вылив на пол, к огромной радости гончих Гуторма, которые принялись вылизывать тростники.

– Но им вполне сойдет и лошадиная моча, – добавил хозяин и показал на тех, кто сидел в дальних концах стола. – Иначе они пустят меня по миру.

Сигурд взглянул на Улафа, и тот пожал плечами.

– Что? Благодаря мне мы получим отличный эль.

Сигурду пришлось признать, что это так, хотя, если Гуторм совершенно сознательно приказал подать им свой самый худший эль, в таком случае вряд ли он зарезал свинью исключительно ради них. Вполне возможно, она сдохла утром, и, скорее всего, от старости – вот почему мясо было жестким, как подошва.

– Итак, вы прибыли сюда ради Камня Плача, – сказал Гуторм.

Сигурд никогда не слышал про Камень Плача.

– А что это такое? – спросил он и посмотрел сначала на Асгота, потом на Улафа, но первый покачал головой, а второй пожал могучими плечами в кольчуге.

– Понятно; значит, вы пришли в мой дом не поэтому? – проговорил карл и на мгновение нахмурился, но тут же помахал в воздухе рукой, как будто разгоняя дым. – Не важно. Наверняка есть какая-то другая, более серьезная причина. Может, торговля…

– И что вы нам принесли? – спросил мужчина по имени Эйд.

Гуторм представил всех, кто сидел за столом, когда Сигурд и его друзья уселись на скамьи.

– В лодочке, на которой вы приплыли, нет ничего. Так мне сказали мои мальчишки.

Он был крупным мужчиной, а его глаза бросали вызов Улафу, сознательно стараясь уколоть его гордость, точно иголка – палец. Сигурд не раз видел, что такой взгляд становился причиной смерти смельчака, и только тот, кто не знал Улафа, решился бы так на него посмотреть.

Асгот повернулся к Эйду, и косточки в его косах зазвенели.

– Разве мы похожи на купцов? – презрительно спросил он, и звук его голоса заставил некоторых из людей Гуторма поспешно прикоснуться к своим ножам, чтобы отогнать злые силы.

– Мы пришли не за тем, чтобы торговать, – сказал Сигурд, держа свою чашу так, чтобы раб Гуторма смог ее наполнить.

Он сделал глоток и вытер бороду тыльной стороной ладони. Люди за столом принялись о чем-то тихонько переговариваться, хмурясь и с подозрительностью поглядывая на гостей.

– Вы явились к нам с оружием, словно сам Тюр, в дрянной лодчонке и без товара на продажу, – заявил Эйд. – Значит, вы вне закона. – В его бороде появилась белозубая улыбка, где-то прятавшаяся до этого мгновения.

– Может, они скальды, вроде Песни Ворона, которого мы видим с ними, – предположил лысый, отчаянно потевший мужчина.

– Тогда я лучше привяжу тяжелый камень к своей ноге и прыгну во фьорд, – сказал другой, и все рассмеялись, даже Гендил, Аслак и Свейн.

– Ну, и на какую ногу Бифлинди вы помочились? – спросил Эйд, и его темные глаза принялись буравить Улафа, который лишь приподнял одну бровь и запустил пальцы в бороду, похожую на воронье гнездо.

– Захлопни хлебало, Эйд. С гостями так не разговаривают, – сказал Гуторм, хотя и он, наверное, задавался вопросом, кого он тут потчует своим элем и мясом. Прикусив нижнюю губу, карл продолжал: – И, тем не менее, если б мне пришлось побиться об заклад насчет того, кто лишился милости конунга, я бы сказал, что это юный Харек. Только ведь тебя не Харек зовут, верно?

Он смотрел на Сигурда, и на его лице заиграла полуулыбка, а юноша подумал, что план Улафа, чтобы он назвался именем его сына, провалился раньше, чем они рассчитывали.

– Меня зовут Сигурд, – сказал он.

– Сигурд, – едва слышно повторила Фастви и принялась копаться в памяти, пытаясь понять, почему ей это имя знакомо. – Сын Харальда?

Гуторм кивнул, прежде чем Сигурд успел ответить.

– Тот самый Сигурд, который на лодке ворвался в сражение в проливе Кармсунд и спас ярла Харальда, великого воина, спрыгнувшего со своего корабля, дабы не принять смерть от меча.

Сигурд в ярости посмотрел на Хагала, который, отчаянно побледнев, вскричал:

– В моей истории все совсем не так!

Юноша снова повернулся к Гуторму и наградил его ледяным взглядом.

– Мой отец не прыгал в воду, – сказал он.

– Я не хотел никого обидеть, – взмахнув рукой, быстро проговорил Гуторм. – Мы все слышали, что произошло. Про то, как твой отец повел отряд воинов, чтобы напасть на конунга в Авальдснесе. Это был храбрый… но не слишком умный поступок.

Сигурд не стал тратить силы и объяснять, что произошло на самом деле.

– Теперь уже это все утекло в прошлое, словно вода с кормы корабля, – сказал он. – Я слышал, что ты честолюбивый человек, Гуторм.

– Не стоит верить всему, что говорит Песнь Ворона, – ответил карл и поджал губы. – Хотя не стану отрицать, что когда я вижу юнца, у которого борода еще только начала расти, с такой брошью на плаще… – Он показал на правое плечо Сигурда. – В моей груди просыпается жажда серебра, и я спрашиваю себя, не следует ли мне собрать отряд и старенький рундук, и не отправиться ли снова в рейд.

Именно по этой причине Сигурд надел дорогую брошь, а Улаф сидел с прямой спиной, точно дерево с железной корой, в своей бринье. Подобные вещи вызывали зависть и рождали в людях желание действовать.

– И какой отряд ты сможешь собрать? – спросил Улаф, и прозвучавшее в его голосе презрение вызвало ответ, который никогда не прозвучал бы в компании, где люди едва знали друг друга.

– Могу отправить в сражение сорок копий, – ответил Гуторм. Это означало тридцать, если ему повезет. Он посмотрел на Эйда и мужчину со шрамами на лице, который сидел рядом с ним и которого звали Альвер. – Хотя, возможно, мне потребуется всего одно, – заявил он; в зале послышались смешки, кое-кто кивал, другие выкрикнули слова поддержки, а он взглянул на своих гостей. – Я, конечно, не ярл, но быть ярлом совсем не просто, если ты из тех, кто предпочитает оставаться в живых.

Сигурд почувствовал, что сидевший рядом с ним Улаф ощетинился, но не произнес ни слова, и юноша был благодарен ему, потому что сейчас требовалась осторожность, чтобы чаши весов не пошли слишком резко вниз.

На стенах висели щиты, в углах стояли копья, но все это выглядело скорее такой же частью внутреннего убранства, как громадный стол и застеленное мехами кресло Гуторма. Боевое снаряжение давно стало домом для пауков, которые явно знали, что их не станут тревожить. Карл слишком сильно любил свой домашний очаг.

– У тебя хорошие отношения с ярлом Рандвером? – спросил Сигурд.

Гуторм склонил голову набок.

– Мне выпала честь быть приглашенным на свадьбу его сына, – ответил он, сделав паузу, чтобы слова дошли до всех собравшихся, и, точно ястреб, наблюдая за Сигурдом.

Это известие ударило в того с такой же силой, с какой тяжелый якорь врезается в морское дно, но он попытался этого не показать.

– Вижу, тебя не пригласили, – продолжал Гуторм. – Но ведь твоя сестра выходит замуж за сына ярла Рандвера.

Сигурду не требовалось смотреть на Улафа, чтобы понять, о чем тот подумал. Он был потрясен и испытал такое же отвращение, что и сам Сигурд, узнав, какую судьбу Рандвер уготовил Руне. Но, по крайней мере, она была в безопасности.

– И когда состоится свадьба? – спросил юноша, почувствовав во рту мерзкий привкус, который оставило там слово «свадьба».

– Во время празднования Хауст Блота, – ответил Гуторм и рыгнул в кулак. – Похоже, ярл Рандвер не так сильно стремится заключить этот союз, как его сын.

Его слова вполне можно было посчитать оскорбительными, но Сигурд их проигнорировал, не говоря уже о том, что в них, скорее всего, содержалась толика правды, поскольку дни сбора последнего урожая и подготовки к длинной зиме считались праздничными, но меркли по сравнению с пирами во время Зимнего солнцестояния, когда люди выпивали такое количество эля и меда, что этого хватило бы, чтобы отправить в плавание большой драккар.

– Наверное, его старший парень, Рати… – Гуторм нахмурился. – Или Храни? – Он взглянул на Эйда, который пожал плечами так, будто ему все равно, и карл помахал в воздухе жирной ладонью, показывая, что это не важно. – В любом случае, могу побиться об заклад, что парень может рассчитывать на свадебный пир во время Йоля, а я отправлюсь туда и прихвачу с собой свой рог. – Он посмотрел на рог, который держал в руке, позаботившись о том, чтобы Сигурд увидел позолоту, серебро и выгравированные на нем рисунки. – Но для подобных случаев у меня есть рог намного больше, – заявил хозяин.

Двое молодых рабов, юноша и девушка, убирали объедки со стола, и Альвер не сводил с девушки глаз, точно все еще испытывал голод. Гуторм снова рыгнул и знаком показал юноше, чтобы тот отнес эль пленнику, прикованному цепью в темноте.

– То, что случилось с тобой и твоими родными, Сигурд Харальдарсон, печально, – сказал Гуторм, – и ты, наверное, проклинаешь норнов за ту судьбу, которую они тебе сплели. – На мгновение в глазах карла, казалось, появилось сострадание, но оно тут же исчезло, и Сигурд этому порадовался. – Но я вижу, что боги наградили тебя гордостью, и ты пришел ко мне не за сочувствием.

– Вот и я пытаюсь понять, зачем они сюда явились, – вмешался Эйд.

Гуторм прикрыл тяжелые веки, а затем посмотрел Сигурду в глаза.

– Ты хотел, чтобы я сказал, что мы с ярлом Рандвером враги, так ведь? И что я мечтаю, чтобы он свалился за борт своего корабля, и награбленное им серебро утащило его на дно? На самом деле, я ничего против него не имею. Он не обещал мне награду за то, чтобы я закрыл глаза на его интриги с конунгом Гормом, направленные против твоего отца. Клянусь тебе, я узнал о них уже когда все произошло.

Из его слов Сигурд сделал вывод, что другие могущественные люди выиграли от смерти его отца.

– Но ярл Рандвер не просил у меня людей, чтобы помочь ему занять кресло твоего отца, и я благодарен ему за это, потому что мне было бы трудно ему отказать, поскольку мы находимся совсем рядом с Хиндерой. – Он покачал головой. – Если ты пришел в надежде заключить союз против твоих врагов, ты будешь разочарован, юный Сигурд. – Он улыбнулся, хотя его глаза оставались серьезными. – Я не хочу тебя оскорбить, но никто не станет связываться с юнцом, у которого еще только начала расти борода, чтобы выступить против ярла и конунга, – даже другой юнец с жесткими глазами, как у тебя. – Он холодно посмотрел на Хагала. – Если Песнь Ворона дала понять, что я помогу тебе вернуть торк отца, ты должен утопить его во фьорде за то, что зря потратил время.

– И наш эль, – добавил Эйд.

– Ладно тебе, Эйд, ничто не мешает нам быть хорошими хозяевами. Знаешь, что, я совсем не хочу, чтобы этот юноша и его друзья покинули мой дом и рассказали всем, что я не оказал им гостеприимства.

– Я могу сделать тебя богатым, Гуторм, – сказал Сигурд.

Коротко. Просто.

– Ты можешь сделать меня мертвым, мальчик! – прорычал карл, отбросив доброжелательный тон.

– Проваливайте туда, откуда пришли, – добавил Эйд.

Улаф со Свейном оттолкнули назад свои скамьи и встали, ощетинившись и приготовившись к схватке. Эйд, Альвер и еще несколько человек тоже вскочили на ноги, а женщины и мужчины, сидевшие в дальних концах зала, замолчали, ожидая кровопролития. Но острые клинки, несущие смерть, в доме Гуторма были в руках только его людей, и Солмунд, который продолжал сидеть, выругался, уверенный, что они погибнут тут – и ради чего?

– Могу я поговорить с тобой, Гуторм? – прозвучал голос Хагала, который поднял руки и раскрыл их так, чтобы показать, что в них нет даже столового ножа.

– Правильно, Песнь Ворона, давай, улетай отсюда, – проговорил Локер и помахал в воздухе руками, как будто хотел его отогнать.

Но один из людей Гуторма стоял между Хагалом и своим господином, держа руку на рукояти меча.

– Всё в порядке, Ингел, – сказал ему Гуторм. – Не стоит вспарывать ему живот за то, что он ни разу не упомянул тебя в своих историях. Мы всегда здесь рады Песне Ворона.

Хагал поблагодарил его кивком, когда Ингел отошел в сторону. Гуторм встал и предложил скальду отойти за гобелен, отделявший дальний конец зала от остальных помещений.

– А вы убирайтесь отсюда, пока кто-нибудь не пострадал. Я не допущу, чтобы в моем медовом зале пролилась кровь.

– Медовый зал? Ха! – пробормотал старый Солмунд, обращаясь к своей чаше с элем.

Сигурд знаком показал друзьям, чтобы те сели, и они послушно опустились на скамьи, хотя Улаф не удержался и наставил на Эйда палец, показывая, что они еще не закончили.

Альвер рявкнул служанке, чтобы та наполнила чаши гостей, что выглядело чем-то вроде перемирия, и Сигурд отсалютовал ему своей чашей, чтобы показать, что он это оценил, а остальные в зале вернулись к разговорам, как будто ничего особенного не произошло.

Когда Гуторм и Хагал вернулись на свои места, Сигурд сразу понял, что скальд рассказал карлу о том, что произошло на болотах Тау. Это было написано на лице Гуторма, который переводил взгляд с Асгота на Сигурда. Не каждый день в доме человека вроде Гуторма появляется годи, тот, кто разговаривает с богами, – что совсем ему не нравилось.

Но, по крайней мере, теперь он понял, что Сигурд всерьез относится к тому, чтобы отомстить людям, предавшим его отца. А то, что он решил подвесить себя на дереве и остался в живых, говорило о благосклонности Одина или железной воле, что очень полезно знать. Иными словами, Гуторм станет задавать себе вопрос: а вдруг Одноглазый действительно присматривает за Сигурдом и его кровной местью?

– Наш друг Песнь Ворона поручился за тебя, Сигурд. Он рассказал мне о твоей жертве. Такие вещи непросто осознать вот так, сразу, однако я вижу теперь, что совсем недавно ты перенес тяжелые испытания.

Сигурд знал, что глаза у него глубоко запали, а лицо все еще худое, как у волка. Но теперь Гуторм, по крайней мере, знал, что он не страдает от какой-то серьезной болезни или просто слаб.

– Чудо, что ты остался в живых, – продолжал Гуторм. – Провисеть на дереве девять дней? О таких вещах рассказывают возле очага зимними вечерами. Я уверен, что Хагал уже начал сочинять историю о твоем подвиге.

Сигурд изо всех сил старался не бросать на Хагала яростные взгляды за то, что тот слегка изменил реальность. Девять дней? Разве шести не достаточно, скальд? Но ведь Хагал хвастался о том, что рассказывал старую историю на протяжении двух дней и не упустил ни одной подробности. Скальд точно так же манипулировал правдой, как женщина раскатывает тесто потоньше, чтобы получилось больше хлеба.

– Боги на моей стороне, Гуторм, и я добьюсь своего, – сказал Сигурд. – А тех, кто станет помогать мне, ждет щедрая награда.

По правде говоря, он не знал, действительно ли боги на его стороне, но не сомневался, что они за ним наблюдают, хотя это не совсем то же самое. Однако ни Гуторму, ни кому-либо другому в зале не нужно было знать, что творилось у него в голове. Пусть понимают лишь, что впереди.

– Я восхищаюсь силой твоего духа, Сигурд, – сказал Гуторм. – Будь я моложе, я бы не удержался и принял участие в твоем походе, исключительно развлечения ради. – Под «развлечением» он имел в виду серебро. – Но с таким же успехом можно пытаться сражаться с приливами.

– Здесь все совсем не так просто, муж, – вмешалась Фастви, которая не сводила с Сигурда глаз. – То, что мы принимали его и его друзей в своем доме, замарает нашу репутацию, когда ярл Рандвер и конунг об этом прознают. – Она поджала губы. – Нам следовало сразу прогнать их.

– Вот-вот, твоя жена права, Гуторм, – заявил Эйд. – Мы знаем, что они вне закона и что они враги двух самых богатых людей на многие мили вокруг; так почему они все еще здесь и пьют наш эль?

Его слова были встречены одобрительными возгласами тех, кто сидел рядом с ним за столом.

На испещренном шрамами лице Альвера появилась ухмылка, и Сигурду стало интересно, кто так его изуродовал.

– Я знаю, почему они все еще здесь, – сказал Альвер. «Возможно, он получил свои шрамы, когда сражался в «стене щитов», – подумал Сигурд. – Или ими его наградила женщина, которой не понравились его знаки внимания». – Они все еще здесь, – продолжал Альвер, – потому как Гуторм полагает, что они получат удовольствие от завтрашнего праздника.

Он повернулся к карлу, и тот приподнял седую бровь, показывая, что Альвер все верно понял.

– Если ты из тех, кому нравится делать ставки между планированием кровной мести и ее осуществлением, тогда ждем тебя завтра возле Камня Плача, – кивнув, проговорил он. Альвер и кое-кто из присутствующих принялись ухмыляться, так им понравилась идея Гуторма, и даже Эйд не стал спорить. – Мы ведь думали, что вы приплыли сюда ради этого. Пока о вас не узнали весьма неприятную правду.

– Что такое Камень Плача? – спросил Сигурд, вспомнив, что Гуторм уже упоминал его.

– Просто прихватите с собой свое серебро, – сказал Альвер, прежде чем Гуторм успел ответить, ткнув в бок своего соседа, который широко улыбался и потирал руки, точно торговец шерстью, только что продавший три тюка по цене пяти.

– Если будут ставки, значит, можно получить серебро, – наклонившись к Сигурду, прошептал Улаф. – Клянусь богами, нам оно не помешает. Судя по тому, как все разворачивается, нам потребуется купить корабль и команду датчан, чтобы разобраться с Рандвером.

– Я готов взять двоих датчан за любого одного в этом зале, – тихонько пробормотал Солмунд, и, если кто-то из людей Гуторма его слышал, виду они не подали.

– Чем больше серебра поставлено на кон, тем больше выигрыш, верно? – вскричал Хретрик, практически беззубый старик с нездоровым цветом лица, и вскинул в дымный воздух свою чашу.

«Значит, вот почему мы все еще сидим в зале Гуторма», – подумал Сигурд.

Карл ни на мгновение не собирался помогать им сбросить ярла Рандвера с его высокого места, но с радостью заберет их серебро в состязании, которое состоится на следующий день.

– А бои будут? – спросил Улаф. – Только не говорите, что это дурацкое состязание в беге.

– Бои обещать не могу, но уверяю вас, кое-кого завтра ждет смерть, – сказал Гуторм, явно считая себя невероятно умным.

Свейн посмотрел на Улафа, а тот – на Сигурда, и в этот момент юноша понял, что им предстоит провести ночь на пропитанном элем тростнике в доме Гуторма.

– Ты познакомишься кое с кем из моих друзей, Сигурд, – продолжал карл. – Эскиль-ин-Хальти и Овег Греттир – самые богатые из них.

Хромой и Угрюмый.

– Звучит увлекательно. Судя по всему, они славные парни, – подмигнув Аслаку, сказал Гендил.

– Вы также встретитесь с Гримой Болтуном, и, если вам удастся отобрать у него часть серебра, я буду счастлив, – добавил Гуторм. – Может, вы даже сумеете убедить кого-то из них присоединиться к вашему приключению.

– Для этого ему потребуется лодка побольше, – заявил Эйд, и Сигурд, глядя, как молодая служанка наполняет его чашу элем, не мог с ним не согласиться.

Сделав глоток, Сигурд вдруг подумал о том, что Руна должна выйти замуж за сына его врага.

***

– Я знаю, радоваться тут нечему, – сказал Улаф, и Сигурду не потребовалось спрашивать, что он имел в виду. – Но, по крайней мере, это означает, что он с ней хорошо обращается. Раз уж она должна стать женой его сына.

– Она не выйдет за Амлета, – возразил Сигурд, – и ни за кого другого по выбору Рандвера. Свадьбы не будет.

Улаф опустил голову и поднял руку, чтобы его успокоить.

– Значит, они ее не тронули, – продолжал он, решившись на такие слова, потому что это было очень важно.

Сигурд прекрасно понял, что тот имел в виду под словами «не тронули». Он понимал, что Улаф прав, и это радовало.

И все же, чтобы Руна стала женой сына вонючего предателя?..

– Я не хочу об этом говорить, дядя, – сказал Сигурд.

– Ладно, – ответил Улаф.

Сигурду казалось, что кто-то подобрался к нему ночью и воткнул в череп топор. Солнце уже начало свой путь над заснеженными вершинами гор, когда они, наконец, опустили головы на застеленный тростниками пол и закрыли глаза. Довольно скоро хороший эль Гуторма закончился, и им пришлось довольствоваться кислой дрянью. Карла нельзя было упрекнуть в отсутствии гостеприимности, хотя не вызывало сомнений, что он рассчитывал на следующий день восполнить свои потери за счет Сигурда и его команды. Они пили до тех пор, пока их бороды и рубахи не промокли, и ни один не смог пройти по древку копья, не свалившись с него – идея Улафа, решившего, что это будет веселая игра. На улице закукарекал петух, и Свейн пробурчал, что найдет его и съест, если сможет подняться на ноги.

Потом они слушали Хагала, который рассказал кровавую историю про месть молодого героя Сигурда, победителя дракона, обокравшего Фафнира. Сигурд был не настолько пьян, чтобы не почувствовать смущение из-за темы, выбранной скальдом, особенно когда дело дошло до той части, где говорилось, что великий герой превосходил всех остальных людей силой, талантами, храбростью и целеустремленностью. И все же Гуторму и его людям было полезно услышать, каким богатым стал герой Сигурд благодаря своей отваге и мастерству. Впрочем, Хагалу хватило ума остановиться в том месте, где речь шла о дальнейших печальных событиях. Или Сигурд просто отключился к тому времени.

Сейчас они поднимались на холм вместе со всеми жителями деревни – так им, по крайней мере, казалось – по старой каменистой пастушьей тропе. Всех вокруг переполняло возбуждение от предстоящего события; всех, кроме отряда Сигурда – они щурились на солнце, отчаянно потели и пребывали в мрачном настроении.

– У меня такое ощущение, будто злобный тролль оторвал верхушку моего черепа и нагадил внутрь, – сказал Локер, вытирая грязь со лба.

Они взяли копья и все свое боевое снаряжение, кроме щитов, которые оставили в медовом зале Гуторма.

– Это ерунда, Локер, – заявил Аслак. – Когда я смотрю на тебя, то вижу двух Локеров.

– Хуже такого даже не представить, – сказал Гендил.

– Фу ты! Ваши мозги не в состоянии справиться с элем! – проворчал Улаф, хотя на самом деле выглядел таким же несчастным, как и остальные. – Когда мне было столько, сколько сейчас вам, в Бокнафьорде плескалась не вода, а сладкий мед, и я каждое утро с открытым ртом плавал из Скуденесхавна в Квитсёй.

Все рассмеялись, несмотря на отчаянную головную боль, но Асгот отмахнулся от похвальбы Улафа, подняв вверх руку с длинными пальцами.

– Я помню, как тебя вывернуло прямо на сапоги Слагфида в тот день, когда Харальд забрал торк ярла у Ансгара Железной Бороды, – сказал он.

– Я был там, – вмешался Солмунд. – Слагфид выбросил те сапоги в выгребную яму и сказал, что лучше будет ходить босиком, чем терпеть этот жуткий запах.

– Эй, рыба, которую мы ели, была тухлой! Вот почему меня вырвало, – возмутился Улаф.

Послышались смешки, а потом все снова замолчали, видимо, погрузившись в пропитанные элем страдания. Но скорее всего, подумал Сигурд, каждый вспомнил прежние времена, когда их друзья и родные были живы и в медовом зале Харальда звучал громкий смех, проходили великолепные пиры, где эль лился рекой, а их участники похвалялись своими подвигами. Но все осталось в прошлом.

– Смотрите, Гуторм и его пес, – сказал Свейн, показывая на тропинку впереди.

– Пусть он и раб, но человек на такой цепи – печальное зрелище, – заметил Улаф.

Гуторм и его друзья медленно поднимались вверх по склону холма, и карл вел на цепи молодого мужчину с темными волосами, держа в руке цепь, другой конец которой был прикреплен к кольцу у раба на шее. Эйд нес топоры и мечи, Альвер, шагавший за ним, взвалил на плечи несколько копий. Фастви тоже шла с ними в толпе женщин, весело смеявшихся и переговаривавшихся между собой, как будто они направлялись на рынок.

– Все это напомнило мне волка Фенрира, – проговорил Сигурд, глядя на раба Гуторма и заметив, что жители деревни показывают на него пальцами и трещат, точно сороки, хотя и стараются держаться подальше.

– Правильнее перерезать непокорному рабу горло в качестве жертвы Локи Проказнику, чем спать с одним открытым глазом, – заявил Асгот, и все с ним согласились.

– Может, именно это Гуторм и собирается сделать, – предположил Аслак. – Зачем еще он ведет раба на цепи?

– Может, Гуторму так нравится черноволосый сукин сын, что он решил вывести его утром прогуляться, – сказал Улаф, глубоко вдохнув воздух, напитанный ароматами мха и мокрой от росы травы, которые принес ветерок с гор.

Однако Сигурд сомневался, что дело в этом. Люди Гуторма боялись юношу с волосами цвета воронова крыла и глазами волка. Карл сказал, что им предстоит стать свидетелями убийства, и юноша был готов поставить все свое серебро на то, что раб Гуторма так или иначе примет в нем участие.

– Значит, вот он какой, – проговорил Свейн, когда они перебрались через каменистый уступ и увидели Камень Плача и собравшуюся вокруг него толпу.

Камень оказался высотой примерно с Сигурда, с резным изображением Ёрмунганда, Миргардсормского змея, разрисованное рунами тело которого охватывало всю поверхность, изукрасив ее красным цветом жженой охры, желтым, полученным из мышьяка или шафрана, зеленым из меди и черным из угля.

– Эй, парень, иди-ка сюда! – крикнул Улаф мальчишке, который мчался вверх по склону со своими приятелями и тявкающей собачонкой.

Мальчишка подбежал к ним с широко раскрытыми глазами, предвкушавшими зрелище, которое ему предстояло увидеть. Улаф показал копьем на вертикальный камень.

– Почему он называется Камнем Плача? – спросил он.

За пояс мальчишка засунул деревянный меч, на шее висел гребень, про который он, видимо, забыл, судя по спутанным волосам цвета соломы.

– Его поставила тут женщина по имени Эса, – пропел он. – Ее муж и сын отправились в поход на запад и не вернулись домой. Об этом рассказывают руны. – Он наморщил курносый нос и добавил: – Тем, кто умеет их читать.

– Вон Хромой, – сказал Локер, показав на друга Гуторма, который, хромая, направлялся к собравшимся зрителям с улыбкой на лице или гримасой боли – сказать определенно было невозможно.

– А ты у нас умник, – проговорил Солмунд, и Локер прорычал что-то оскорбительное в ответ.

Ин-Хальти, одетый в дорогой киртилль голубого цвета, засунул его нижний край за пояс, как и многие другие из пришедших сюда людей, потому что день обещал быть жарким. С ним вместе шагали двое воинственного вида мужчин. Один, похожий на медведя, сгорбился под весом громадной бриньи и длинного топора, который нес на плече; другой, поменьше, в кожаных доспехах, держал в руках щит и копье, в ножнах на его поясе висел меч.

Они подошли к камню, и Сигурд увидел, как Гуторм по очереди поприветствовал гостей – некоторых с улыбками, другим сжал запястья, третьим едва кивнул. Овега, прозванного Угрюмым, тоже было легко заметить в толпе из-за мрачного, точно грозовые тучи, лица, хотя его выражение ничего не говорило о настроении хозяина. Причиной был толстый шишковатый шрам, шедший через весь лоб к правой брови и заканчивавшийся под глазом, который казался вполне здоровым. Из-за наложенного на рану грубого шва Овег походил на человека, обнаружившего свою дочь в соломе с молодым повесой. Он тоже привел с собой четырех воинов, вооруженных до зубов и очень опасных на вид. Трое были в кольчугах, бриньях с короткими рукавами, оставлявшими руки обнаженными, если не считать украшавших их рисунков. Четвертый, в кожаных доспехах, держал в руке копье для охоты на кабана, с древком толщиной с его предплечье, но управлялся с ним легко и без особых усилий. Взглянув на него, Солмунд решил, что он, скорее всего, раб какого-то крестьянина.

Впрочем, среди людей, собравшихся у Камня, они были не единственными воинами. В это заброшенное место на скале, заросшее высокой травой, среди которой разгуливал ветер, пришли еще около дюжины мужчин, чтобы выиграть серебро в качестве приза.

– Я с нетерпением жду того, что здесь будет, только жалею, что не прихватил с собой эля, – сказал Свейн, судя по всему, снова готовый к выпивке, хотя от одной только мысли о ней Сигурда начинало тошнить.

– Мы не знаем, на кого ставить наше серебро, – заметил Гендил, внимательно разглядывая бойцов, выделявшихся в толпе.

– Наше серебро? – переспросил Улаф, приподняв одну бровь и посмотрев на Гендила, который почесал бороду и уставился в землю. – Одного взгляда достаточно, чтобы это понять. Я не стану много ставить на кусок мяса, – продолжал он, кивком показав на великана с двумя громадными топорами. – У него хорошая бринья и могучие руки, и своим топором он без проблем отправит почти любого противника в иной мир еще прежде, чем тот почувствует его запах.

Серебро уже начало переходить из рук в руки, и Сигурд увидел, что Фастви, жена Гуторма, за плечами которой застыли два бонда с копьями в руках, принимает ставки. Ее земля, ее весы… Правила Гуторма, как оказалось, весьма просты: противники будут сражаться до тех пор, пока их либо не убьют, либо они получат такие ранения, что уже не смогут продолжать схватку. Либо их лорды или хозяева – поскольку не все здесь, судя по всему, были рабами – не воткнут копье в землю, показывая, что воин потерпел поражение, что равнялось смерти с точки зрения исхода боя.

Улаф, Солмунд и остальные продолжали спорить, как будут составлены пары бойцов, когда Гуторм подвел молодого раба к Камню Плача и закрепил конец цепи к кольцу в том месте, где находилась открытая пасть змея. Черноволосый юноша не сопротивлялся; он стоял и оглядывал толпу, одновременно заплетая волосы в две длинные косы по обе стороны худого лица. Гуторм поднял руку, требуя тишины, и, пока все успокаивались, раб и Сигурд смотрели в глаза друг другу долгим взглядом, пока Свейн не дернул его за рукав, чтобы привлечь внимание к великану с топором в руках, который, ухмыляясь, вышел в круг мужчин, женщин, детей и собак.

– Как я вижу, после того, что произошло здесь в прошлый раз, вы вернулись с более достойными бойцами, – проговорил Гуторм, обращаясь к собравшимся, и Сигурд заметил, что Аслак медленно отошел в сторону. – По крайней мере, выглядят они вполне достойными. Скоро мы узнаем, на что они годятся.

Некоторые из собравшихся принялись обмениваться оскорблениями или проклинать Гуторма, но карл с трудом сдерживал улыбку.

– Пусть храбрость будет вознаграждена, а медлительность наказана. Не забудьте сделать ставки у моей жены. Скоро начнется первый бой.

Разговоры закончились; складывалось впечатление, что собравшиеся здесь люди уже не раз делали это раньше, и все было известно наперед.

Раб на цепи прошел до края своего мира, равнявшегося семи шагам перед Камнем Плача, и ногой нарисовал на земле несколько линий. Затем сделал то же самое на полпути между этими отметками и самим камнем, что указывало на опыт. Никто не хочет слишком сильно натянуть цепь, прикрепленную к шее. Кое-где виднелись старые линии, но он совершенно спокойно делал новые.

– Только Фригг известно, каких бесполезных уродов они выставили на предыдущие схватки, – сказал Улаф, который не мог не заметить, насколько спокоен юноша на цепи. – Но парень умрет еще прежде, чем белка успеет пёрнуть. Правда, похоже, ему не хватает мозгов это понять, что, наверное, хорошо для него.

– Поставь немного серебра на великана, – предложил Свейн, опиравшийся на рукоять своего топора, сложив руки на железной головке.

– Вряд ли мы много выиграем, потому что на него ставят все, – заметил Солмунд.

– А ты уже сделал свою ставку, Харек? – крикнул Гуторм, к их облегчению назвав Сигурда именем, под которым он появился в его доме.

Сигурд кивнул и улыбнулся Гуторму.

– И когда же ты успел? – спросил тот, но тут увидел, что Аслак выбрался из толпы, окружавшей Фастви и ее весы. – Ах, ты, хитрый лис, – тихо сказал он. – Ты поставил на моего парня, так ведь?

Все повернулись и стали смотреть на Сигурда, а Солмунд пробормотал, что с таким же успехом он мог зашвырнуть серебро в море – хоть умилостивил бы Ньёрда.

– Сигурд поставил серебро на великана, – возразил Свейн. – Все же видят, что он настоящий воин и порубит раба на куски.

Сигурд взглянул на великана с длинными топорами, и внутри у него все сжалось, потому что Свейн был прав. Громила выглядел как настоящий герой, – волосы заплетены для битвы, руки покрыты шрамами и украшены серебряными кольцами. Он принадлежал к числу воинов, чье место на носу корабля, дабы устрашать врага, и Сигурд неожиданно подумал, что ему следовало использовать поставленное на схватку серебро, которого хватило бы, чтобы купить приличный меч, на то, чтобы заручиться верностью великана – вместо того, чтобы ставить его на раба Гуторма, у которого еще даже не начала расти настоящая борода.

– Подожди-ка, – вмешался Улаф. – Что-то мне не нравится лицо Сигурда. – Он нахмурился и повернулся к Аслаку. – Мы что, поставили наше серебро на мальчишку?

– Наше серебро? – переспросил Гендил, приподняв бровь, и получил в ответ от Улафа холодный взгляд.

Аслак посмотрел на Сигурда, который кивнул.

– И не только мы, – сказал Аслак, – хотя многие поставили на великана.

– Что-то ты подозрительно тих, годи, – повернувшись к Асготу, проговорил Улаф. – А ты что думаешь про все это?

Асгот склонил голову набок, разглядывая юношу с волосами цвета воронова крыла.

– Его не без причины держат на цепи, – ответил он наконец.

– Конечно. Иначе он умчится на восток со скоростью, с которой его понесут молодые ноги, – заявил Солмунд. – Никому не нравится, когда его приковывают цепью к камню и заставляют сражаться с троллем вроде этого.

– У него нет ни кольчуги, ни шлема, и они даже не дали ему щит, – заметил Локер.

Эйд вручил рабу ручной топор. Тот, явно оставшись доволен этим, проверил вес и балансировку и отошел назад к Камню Плача.

– Какая может быть польза от щита, когда имеешь дело с ним? – сказал Гендил, кивнув в сторону бойца Хромого, который ухмылялся, глядя на своего противника, и никто не стал с ним спорить. Такая гора мышц с боевым топором в руках могла легко пробить щит и отрубить руку, которая его держит.

– Мне не терпится посмотреть, что сейчас произойдет, – пробормотал Свейн.

Не терпелось не только ему. Зрители, пришедшие к Камню Плача, выстроились полукругом, над которым повис гомон голосов, подобный жужжанию пчел в улье. Сигурд увидел, как Гуторм кивнул Хромому, стоявшему откинув назад плечи, выпятив вперед грудь и вздернув подбородок, как человек, знающий, что сейчас выяснится, что он прав. Он выбросил перед собой руку, показывая Гуторму, что пора начинать схватку, и в толпе тут же зазвучали ободряющие крики, по большей части в адрес бойца Хромого, но несколько голосов попытались поддержать черноволосого юношу. Тот принялся вращать топором, который ритмично ударял рукоятью в его ладонь. Великан сплюнул нечто отвратительного вида в высокую траву.

– Скажи своим ничтожным родственникам, что ты идешь к ним, – крикнул он, – и скоро будешь в Нифльхейме.

От его слов у некоторых зрителей по спинам побежали мурашки, потому что Нифльхейм – это темный мир, где царят стылые туманы и текут реки изо льда, место, куда попадают те, чья смерть не была славной или героической.

– Я – Вальтеоф, сын Асгаута. Я мог бы рассказать о своих подвигах и людях, которых убил, но в этом нет нужды.

Он развел в стороны топоры, взмахнул ими, нарисовав в воздухе большой круг, и шагнул вперед.

В этот момент раб на цепи метнул топор, который дважды перевернулся в воздухе и вонзился великану в лоб с таким треском, что его эхо отразилось от Камня Плача. Толпа дружно вскрикнула, когда великан еще некоторое время стоял с топором, торчавшим изо лба, точно из колоды для рубки дров – потоки крови струились из его черепа и капали с носа, – а потом, продолжая держать в руках свои топоры, начал падать вперед и рухнул лицом на землю, мертвый, как и камень, установленный здесь в память о погибших муже и сыне.

– Ого, задница Одина, – пророкотал Улаф и посмотрел на Сигурда. – Так нечестно. Это в твоем стиле, – проворчал он, вспомнив поединок с Сигурдом в «Дубовом шлеме», когда тот уложил его на пол ловким ударом ноги.

– И все же то, что он метнул топор, говорит о храбрости, – вмешался Аслак. – А если б он промахнулся?

– Он не промахнулся, – пожав плечами, сказал Сигурд.

– Лично я доволен, как все обернулось, – заявил Локер. – Серебро нам очень даже пригодится.

Но большинство собравшихся вокруг Камня Плача зрителей выглядели недовольными, и они не скрывали этого от Гуторма, причем возмущались так энергично, что копейщики, охранявшие Фастви и серебро, начали потеть. Надо сказать, что Гуторм, судя по ярости на его лице, тоже не обрадовался исходу схватки, и, скрыв свои слова за улыбкой, прорычал что-то злобное, обращаясь к рабу.

– Похоже, наш хозяин не хотел, чтобы все закончилось так быстро, – заметил Хагал, и он был прав, потому что подобные вещи не слишком хороши для дела.

Хромой пришел в такую ярость, что лишился дара речи, когда двое его друзей взяли мертвого бойца за ноги и потащили прочь, оставляя на земле след от так и оставшегося в голове топора.

– Им придется постараться, чтобы вытащить его, – заметил Солмунд.

Юноша на цепи снова отошел к камню, покрытому рунами, и принялся вычищать землю из-под ногтей, дожидаясь, когда утихнут страсти.

– Это нельзя назвать настоящей схваткой, Гуторм! – наконец сумел выкрикнуть Хромой, обрызгав слюной всю бороду.

Карл широко развел руки в стороны.

– Может быть, в следующий раз тебе повезет больше, Ин-Хальти.

Хромой принялся оглядываться по сторонам в поисках поддержки, но для всех схватка закончилась, и многие из зрителей столпились вокруг Фастви, чтобы первыми сделать ставки на следующий поединок. Сигурд выдал Аслаку еще серебра, тот кивнул и поспешил присоединиться к толпе.

– Снова на парня? – спросил Улаф.

– А ты поставил бы против него? – поинтересовался Сигурд, и тот задумчиво прочесал всклокоченную бороду.

– То, что мальчишка умеет бросать топор по прямой, еще не делает его бойцом, – заявил Локер. – К тому же, его следующий противник приготовится к этому трюку.

Сигурд не мог не признать, что в его словах есть правда.

– Ты упустил свой шанс, Ин-Хальти, – сказал Овег Греттир, растопырив пальцы в сторону Хромого. – Теперь моя очередь накормить червей этим дерьмом тролля.

Он знаком показал одному из своих четверых воинов, чтобы вышел вперед, и тот повиновался, хотя выглядел не таким самоуверенным, как великан до него; да и кто стал бы его винить после того, что произошло?

Но тут Фастви отправила мальчишку к мужу с каким-то сообщением, выслушав которое, Гуторм поднял руку, призывая всех к тишине.

– Так не пойдет. – Он покачал головой. – Никто не сделал ставку на бойца Овега Греттира.

– Греттир поставил на своего человека, – пробормотал Солмунд, – и станет богатым, как ярл, если тот победит.

Однако Гуторма такое положение вещей не устраивало.

– Чтобы привести чаши весов в равновесие, я разрешаю принять участие в схватке всем четверым бойцам Греттира, – объявил он, показав на раба, который продолжал сидеть у подножия Камня Плача, прислонившись спиной к вырезанному на нем змею, украшенному рунами.

Среди зрителей поднялся шум, и весы Фастви снова зазвенели, когда они стали делать новые ставки, расставаясь со своим серебром.

– Гуторм – жадный дурак, – заметил Улаф, который считал, что крестьянин зашел слишком далеко, и все ради того, чтобы люди сделали ставки против его раба. – Один человек не может сражаться с четырьмя. По крайней мере, если он на цепи, закрепленной на камне, да еще без кольчуги, шлема и даже бороды на лице.

Сигурд тихонько выругался, понимая, что Улаф прав, но звать Аслака назад так, чтобы не потерять лицо, было поздно, поэтому он прикоснулся к железной рукояти своего меча и обратился с молитвой к Храфнассу, богу воронов, потому что только его вмешательство могло спасти молодого раба от кровавой смерти и сохранить серебро Сигурда.

Юноша с черными волосами явно заинтересовался происходящим. Он поднялся на ноги и стоял, изучая четверых мужчин, выстроившихся перед ним. Трое из них были в кольчугах, а один – в доспехах из жесткой кожи; все держали в руках копья.

– О том, что сейчас произойдет, ты сможешь рассказать в своих историях, скальд, – проговорил Солмунд, обращаясь к Хагалу.

– Схватка будет слишком короткой для сказаний Песни Ворона, – заметил Улаф.

Но Хагал ответил, что люди не имеют ничего против коротких историй, если те оказываются более кровавыми, чем длинные, и все с ним согласились.

– Бьюсь об заклад, что он не станет на этот раз бросать топор, – сказал Свейн.

Однако Эйд не дал рабу топор, и Сигурд решил, что теперь ему предстоит сразиться копьем, хотя не очень понимал, как один человек может одержать победу над четырьмя, не важно каким оружием. Если он попытается пронзить копьем одного из своих противников, это даст возможность трем остальным мгновенно выпустить ему кишки. Однако не вызывало сомнений, что некоторые из зрителей поставили свое серебро на странного юношу, а значит, видели в нем больше, чем просто умение бросать топор так, чтобы тот вонзился в череп противника.

Воины Овега тоже увидели в нем сильного бойца, потому что не двинулись вперед, чтобы попытаться его прикончить, и ни один из них не рискнул бросить копье и остаться безоружным. Они выстроились полукругом и начали медленно приближаться к нему, точно охотники, преследующие кабана.

Или волка…

Молодой раб вцепился в копье обеими руками, древко под левой, чуть ниже уровня груди, и по очереди угрожая наконечником приближающимся врагам.

– Чего вы ждете? Сиськи Фригг, вас же четверо! – прорычал Локер.

– Держи глаза открытыми, парень, – рявкнул Улаф. – Один из этих парней скоро не сможет больше терпеть, он захочет получить всю славу, даже несмотря на то, что рассчитывает победить раба на цепи.

Так и произошло: один из воинов, находившийся справа от молодого раба, сделал быстрый выпад двумя руками, направленный в центр туловища. Но раб знал, что так будет; он блокировал удар древком и левой рукой вогнал острие копья в висок своего противника. Тот покачнулся, но раб сделал к нему шаг, стараясь оказаться как можно ближе, вскинул копье и распорол ему пах. Во все стороны полетели брызги ярко-красной крови, без слов рассказавшие о том, что пришла смерть.

Один из товарищей погибшего воина взревел и, высоко подняв копье, пошел в атаку, но раб резко дернул головой, уходя от опасности, концом древка отбил копье, которое ушло вверх, и таким молниеносным движением, что за ним было невозможно проследить, взмахнул своим оружием, вонзил его в рот врага и вытащил, прежде чем оно успело зацепиться за кости челюсти.

– Как я погляжу, кольчуги им не очень-то помогают, – заметил Гендил, когда третий воин направил свое копье в ноги раба, но тот подпрыгнул, ловко избежав опасности.

В следующее мгновение он развернул копье и с силой вонзил его в шею своего противника. Однако тот вцепился в пропитанное кровью древко и с невероятной силой протолкнул копье дальше в свое тело, вырвав оружие из руки раба. Последний воин получив шанс на победу, пошел в атаку и наверняка пронзил бы грудь раба, если б тот не шагнул к нему и не остановил смертоносный удар предплечьем. Затем сделал еще один шаг, нанес сильный удар лбом в лицо копейщика, сломав ему нос, повернулся к нему спиной и вернулся к Камню Плача.

Только один из троих воинов все еще дышал, но он смертельно побледнел, когда последние капли его крови окрасили алым руки, которые он прижимал к паху.

– Нам следовало бы потратить твое серебро, чтобы купить этого раба, – сказал Улаф Сигурду.

– Ты бы продал его на месте Гуторма? – спросил тот.

Улафу не требовалось отвечать, потому что последний из воинов яростно закричал, не обращая внимания на то, что его рот был полон крови, и, выставив перед собой копье, бросился в атаку.

Раб стоял неподвижно, точно скала, но в последний момент он извернулся, словно дым на ветру, схватил цепь, висевшую у него за спиной, набросил ее на шею атаковавшего воина и, сжав зубы от усилий, потянул ее на себя. Лицо его врага покраснело от прилившей к нему крови, и глаза вылезли из орбит, как будто должны были вот-вот лопнуть. Руки отчаянно цеплялись за цепь, но раб не сдавался, и на глазах у зрителей из посиневших губ его противника вывалился распухший язык, а на штанах спереди появилось темное пятно.

– Ничего подобного в жизни не видел, – пробормотал Солмунд, что говорило о многом, учитывая, сколько он прожил на свете.

– Интересно, где мальчишка научился так драться? – сказал Локер.

– Волк знает, что он волк, – ответил Асгот.

– Такому мастерству владения копьем научиться невозможно. – Копье Улафа лежало у него на плече, и он опустил на него свои могучие руки. – С этим рождаются.

– А я хотел бы знать, как Гуторму удалось заполучить парня, – заметил Гендил.

Хороший вопрос, поскольку карл больше не устраивал набеги, если вообще когда-либо это делал.

– Ну, раз у Гуторма руки и голова на месте, он, скорее всего, получил его в качестве приза после какой-нибудь схватки, – сказал Улаф.

По-видимому, именно по этой причине Гуторм сидел дома вместо того, чтобы тратить силы на походы. Не вызывало сомнений, что он получал гораздо больше серебра в схватках у Камня Плача, чем со своих полей или разводя свиней и овец.

Но сейчас остальные карлы, которые привели воинов к Камню Плача, очевидным образом решили отступить; их уверенность в победе лежала в высокой траве, такая же изувеченная и лишившаяся жизни, как тела, над которыми жужжали стаи мух. Среди зрителей зазвучали слова о том, что бойцу Гуторма благоволит сам Один, а потому нечего ждать, что кто-то станет сражаться и победит бога или его любимчика. Что же до Гуторма, его жирное лицо блестело от пота, а улыбка сильно напоминала горячий пар, поднимающийся над кастрюлей. Он нервничал, и это было понятно, потому что, судя по тому, как разворачивались события, никто больше не захочет привести сюда своих воинов и ставить серебро на их победу, зная, что люди умрут, а серебро отправится к Гуторму. И тогда ему придется поднять свою задницу и заняться настоящим делом.

Свейн сжал топор у самой головки и направил его в сторону раба.

– Я сражусь с ним, Сигурд, – сказал он. – Поставь все свои деньги на меня, и содержимое всех кошельков будет нашим.

– Ты залил свои внутренности какой-то неизвестной нам дрянью, парень? – спросил Улаф. – Этот сын волчицы проделает в тебе дюжину дырок еще прежде, чем ты поймешь, что умер и отправился на корм червям.

– Мне нужно ударить его всего один раз, – обиженно заявил Свейн, похлопав по топору.

– Нет, Свейн, – сказал Сигурд. – Мы сегодня и без того получили немало серебра. Если ты убьешь раба Гуторма, это испортит настроение нашему хозяину, а я рассчитываю провести в его доме еще одну ночь, если он не станет возражать.

Свейн кивнул, довольный его доводами.

– Смотрите, дело становится совсем кислым, да так быстро, точно молоко, оставленное на солнце, – вмешался Солмунд.

Он наблюдал за Овегом, который наставил палец в грудь другого карла, приведшего с собой воина, но категорически отказавшегося выставить его против раба Гуторма. Почувствовав, что праздник закончился и больше серебра не предвидится, Фастви за спиной мужа и под охраной двух воинов с копьями ползала на коленях, собирая сверкавшие, словно искры в сухой траве, кусочки серебра и убирала их в нестбаггин, куда уже отправились весы.

– Может, нам удастся смыть мерзкий вкус того, что тут произошло, каким-нибудь новым развлечением, – проговорил Улаф, кивком показав на двух друзей Гуторма, которые стояли напротив друг друга, расправив плечи и положив руки на скрамасаксы в ножнах, болтавшихся где-то возле паха.

«Вполне возможно, что удастся», – подумал Сигурд, потому что Гуторм больше не контролировал ситуацию, и это явно доставило удовольствие черноволосому юноше, если судить по тому, как кривились его губы.

В этот момент всеобщее внимание привлек Хромой, который принялся стучать рукоятью меча по щиту, сообразив, что у него появилась возможность восполнить свои потери.

– Мы проделали долгий путь, лично я прибыл из Люсенботна, – выкрикнул он. – Я считаю, что мы должны получить шанс уехать отсюда, имея больше серебра, чем у нас было. Это будет только справедливо.

– Мой раб сразится с любым, кто осмелится вступить с ним в схватку возле Камня, – широко расставив руки, заявил Гуторм. – Не моя вина, что сегодня здесь собрались одни слабаки.

Говорить такое было не слишком умно с его стороны, но карл не смог удержаться.

– Драться с ним все равно, что добровольно вспороть собственное брюхо, – крикнул кто-то, показав на раба Гуторма.

– Он наделен сейдом, – добавил другой. – То, что происходит, противоестественно.

– Значит, забудем о нем, – сказал Хромой. – Как все вы видите, я привел с собой еще одного воина. Готов ли кто-нибудь с ним сразиться? – По толпе прокатился шепоток, и все глаза обратились на бойца, выпятившего грудь и попытавшегося превратить свое лицо в гранитную маску. – Я поступлю великодушно и позволю ему участвовать в схватке, несмотря на серьезные потери, которые понес сегодня.

Казалось, ставленник Хромого стал на фут выше с тех пор, как Сигурд смотрел на него в прошлый раз; его уверенность в себе расцветала с каждым мгновением, когда он понял, что ему не придется вступать в схватку с рабом на цепи.

– Именно для этого мы сюда и приехали, – заявил Ин-Хальти. – Мой человек готов сразиться с любым из здесь присутствующих, если, конечно, за ним не стоит бог.

– Кто видел, как дерется этот человек? – спросил Гуторм и обвел правой рукой толпу.

Зрители в толпе качали головами или отвечали, что никогда не видели этого воина.

– Хорошо, – продолжал Гуторм, – в таком случае, нам нужно найти ему противника, которого также никто не знает. Тогда состязание будет честным, и вы не станете возмущаться исходом.

– Как насчет тебя, Улаф? – крикнул Эйд. – Ты выглядишь как человек, много раз слышавший пение меча. Да и бринья, которую ты выставляешь напоказ с того самого момента, как тут появился, у тебя великолепная. Ты сразишься с воином Хромого?

Однако Гуторм отмахнулся от вызова Эйда взмахом руки.

– Ты спятил, Эйд? – сказал он. – Улаф – наш гость. С какой стати он станет рисковать своей жизнью?

– Потому что его юному другу из Скуденесхавна нужно серебро, и Улаф может его выиграть, если он настолько хороший боец, насколько можно судить по его боевому снаряжению.

По толпе зрителей пробежал шепоток, и все глаза обратились на Сигурда.

– Трепливый козел, – пробормотал Солмунд, потому что большинство собравшихся наверняка знало, что выпало на долю ярла Харальда из Скуденесхавна и его людей. Более того, многие слышали, что младшему сыну ярла Сигурду удалось ускользнуть из сети, раскинутой конунгом, и, возможно, до них дошел слух, что годи Харальда превратился в лиса и отгрыз собственную лапу, чтобы не утонуть в шхерах недалеко от Авальдснеса.

– Я готов сразиться с любым, кого ты выберешь, – крикнул Улаф, выступив вперед, чтобы отвлечь всех от Сигурда.

– Нет, дядя, – вмешался юноша, схватив его за плечо. – Эйд выставил нас напоказ. Посмотри на них, они пытаются понять, что я собой представляю. Я сам сражусь с человеком Хромого.

– Послушай меня, парень, – мрачно нахмурившись, сказал Улаф, – я буду с тобой до самого конца, каким бы он ни был, но ты не мой ярл. Пока.

– Извини, дядя, – вмешался Свейн, который встал перед Улафом, выставив перед собой боевой топор; Улаф был крупным мужчиной, но Свейн уже и сейчас напоминал громадную гору.

– Уйди с дороги – или давай пусти эту штуку в дело, прежде чем я вырву твои руки и засуну их тебе в глотку, – презрительно бросил Улаф, однако Свейн даже не пошевелился.

Зато Сигурд направился к Камню и черноволосому рабу, сидевшему у его основания, и повернулся лицом к толпе зрителей.

– Я – Сигурд, сын ярла Харальда из Скуденесхавна, которого предал конунг-клятвопреступник Горм. И я готов сразиться с воином Ин-Хальти.

Он увидел, как загорелись все глаза, в том числе Гуторма, который понял, что его репутация спасена. Что бы сейчас ни произошло, его гости увезут с собой великолепную историю, а это почти так же хорошо, как полный серебра кошель.

– Ты оказал нам честь, Сигурд Харальдарсон, и мы принимаем твое предложение, – сказал Гуторм.

Сигурд кивнул и, повернувшись, посмотрел на своих друзей, чтобы убедиться, что они не устроили мордобой, но Улаф и Свейн стояли бок о бок и наблюдали за ним. Даже Улаф знал, что должен отступить, потому что сейчас речь шла о гордости, и у Сигурда не оставалось выбора, кроме как плыть по ее течению.

Сам Сигурд ругал себя за глупость. Он был еще слаб после тяжелого испытания на дереве, и от одной только мысли о сражении у него вспотели ладони и внутри все сжималось. Но стать достаточно сильным, чтобы выступить против ярла Рандвера и конунга Горма, он мог только в том случае, если ему удастся привлечь на свою сторону людей, которые последуют за ним в кровопролитную схватку. Но они никогда этого не сделают, если он станет прятаться за спинами других, когда брошен вызов.

Сигурд взглянул на воина Хромого, стараясь оценить его. Он не был крупным, но в его глазах пылали высокомерие и огонь, заставившие Сигурда удивиться, что он не обратил на него внимания раньше. С другой стороны, этот воин буквально выступил из тени другого бойца Ин-Хальти, великана, забытого всеми и лежавшего в высокой траве, – хоть топор, по крайней мере, из его головы вытащили.

– Сигурд, какое оружие ты предпочитаешь? – спросил Эйд.

Не вызывало сомнений: он хотел, чтобы вызов принял Улаф, но его вполне устраивало то, что его место занял Сигурд. Эйд не сомневался, что Сигурд потерпит поражение, и это причинит Улафу гораздо более сильные страдания, чем клинок, вонзившийся под ребра.

– Мне достаточно моего меча, – ответил Сигурд и пожал плечами. – Я владею топором, копьем и даже кузнечным молотом, но исход будет одним и тем же. Мне благоволит Бог Ярости, и я не могу потерпеть поражение.

Чистой воды хвастовство, но оно сработало – воин Хромого побледнел. Однако тут же заставил себя ухмыльнуться. Люди, собравшиеся около Камня Плача в этот день, видели достаточно, чтобы у них возникло подозрение, что боги разгуливают среди них. Они видели раба с волосами воронова крыла, на теле которого не было ни одной царапины, – и пять свежих трупов, облепленных мухами.

«Я не просто так висел на дереве в том вонючем болоте», – подумал Сигурд, глядя на голубое небо с легкими, точно шерстяная нить, зацепившаяся за колючий куст, облаками. Фастви снова достала весы, и Гуторм отправил к ней мальчишку со своим кошелем, чтобы сделать ставку. Сигурд не знал, на кого поставил карл и кто, по его мнению, должен победить. Однако ему было известно, что Аслак поставит половину собственного серебра Сигурда на его победу. Возможно, даже больше.

– Тебе нужен щит, Сигурд? – спросил Эйд.

Юноша пожал плечами, как будто это не имело значения, хотя предложенный щит взял. По правде говоря, он обрадовался щиту, потому что без него ему пришлось бы превратиться в легкую лань, чтобы избежать клинка своего противника, а он еще не окончательно поправился для таких упражнений. Даже когда Сигурд поднимался по склону холма утром, у него кружилась голова, а грудь напрягалась, точно ритуальный барабан Асгота, когда тот стучал по нему. Но со щитом в руках он сможет чувствовать уверенность и отразить некоторые удары. Щит даст ему время понять, как он сможет победить своего противника.

Гуторм подошел к Сигурду и мгновение просто стоял перед ним, а его глаза под тяжелыми веками, уставившиеся на юношу, напоминали пальцы, пытающиеся распутать узлы на веревке.

– Если останешься в живых, снова будешь моим гостем сегодня вечером. Возможно, нам найдется что обсудить.

Сигурд кивнул и прошел мимо него к своему противнику – его звали Хагберт, и он стоял, сжимая в руках копье и щит. Сигурд не винил его за то, что, кроме меча, Хагберт взял еще и копье, но он сам заявил, что на его стороне Один, так что копье было ему ни к чему. Да и кольчуга тоже – и его тело осталось без особой защиты, если не считать наголенников с железными полосками, темными на фоне кожи, к которой они крепились. И он подумал, что шлем ему не помешал бы…

Толпа разразилась громкими воплями, рассчитывая увидеть настоящее сражение.

– Проделай в нем новую дырку, Сигурд! – взревел Свейн.

Сигурд повернулся и увидел, что Асгот сидит на земле и бросает руны, словно они могли сказать ему больше, чем если он станет наблюдать за схваткой собственными глазами.

Может, так и было на самом деле. Улаф кивнул, и Аслак показал на землю, имея в виду, что Сигурд должен расправиться со своим противником как можно быстрее. Гендил стоял и рассеянно вертел кольцо на пальце, Локер кусал ноготь большого пальца, а Солмунд схватился за живот так, будто ему срочно требовалось облегчиться. Желваки Свейна ходили под рыжей бородой, руки изо всех сил вцепились в рукоять топора, и Сигурд знал, что его друг с радостью и не раздумывая поменялся бы с ним местами, если б мог.

В следующее мгновение Хагберт бросился на него, но Сигурд видел только его кожаную шапочку и глаза над укрепленным железом краем щита.

Хагберт нанес удар первым, направив копье Сигурду в лицо, но тот отбил его щитом и одновременно замахнулся мечом, который располосовал бы горло Хагберту, если б тот не успел отдернуть голову назад. Копье снова пошло в атаку, и на сей раз Сигурд заблокировал его мечом, но Хагберт присел, и его острие вонзилось бы в правое бедро Сигурда, но отскочило от наголенника. Сигурд резким ударом разрубил древко копья надвое; Хагберт отпрыгнул назад и швырнул обломок в Сигурда, чтобы выиграть время и вытащить меч.

Он снова пошел в наступление, нанося мощные удары по щиту Сигурда, трижды проверяя его качество и надежность, но тот выдержал. Сигурд расслабил плечи, и противники начали кружить около друг друга.

Хагберт снова нанес удар, Сигурд выставил щит так, что удар прошел по касательной вниз и влево от его противника, и Сигурд мог бы получить возможность нанести контрудар, – если б Хагберт не был опытным бойцом, что уже не вызывало сомнений. Он успел поймать удар на щит, и они снова разошлись, тяжело дыша и сильно вспотев.

– Я думал, ты лучше, – сказал Сигурд. – Но теперь понимаю, почему Хромой не выпустил тебя против раба. Ты что-то вроде последыша.

Он попытался поразить Хагберта в плечо, но тот выставил щит; они обменялись несколькими ударами, и во все стороны полетели щепки липы, из которой были сделаны щиты.

Когда они снова отошли на несколько шагов друг от друга, Сигурд почувствовал, что стал хуже видеть; перед глазами появились черные точки, подобные теням птиц, пролетающих над поверхностью пруда, по которой гуляет ветер. Он понял, что у него еще недостаточно сил для такой схватки, однако не мог допустить, чтобы кто-то это увидел. Юноша сделал низкий выпад, нацелившись на ногу Хагберта, но промахнулся. Противник воспользовался этим и с силой ударил рукоятью меча Сигурда по голове, наполнив ее ослепительными вспышками.

Он услышал рев толпы и почувствовал, как двигаются его ноги, словно обретшие самостоятельность.

– Держись, только не падай, Харальдарсон, – услышал он чей-то голос. Улаф.

Спотыкаясь, Сигурд отступил, чтобы оказаться вне досягаемости Хагберта, и умудрился не упасть, но не успел прийти в себя, когда его противник снова пошел в наступление, и меч с грохотом опустился на щит, вернув Сигурда в настоящее, как бывает с тем, кто тонет и кого вытаскивают из воды.

Сигурд прижал щит к плечу и с силой ударил им своего противника, который покачнулся и плюхнулся на землю, что вызвало новые крики и смех. Хагберт отчаянно покраснел и поднялся на ноги. Сигурд стер рукой пот с глаз, пытаясь сморгнуть черные точки, заполнившие его мир.

– В чем дело, Хагберт? – крикнул он. – Ты устал? Похоже, ты старше, чем кажешься.

Он ухмыльнулся противнику и расставил в стороны руки с мечом и щитом, приглашая того пойти в атаку.

Второго приглашения Хагберту не потребовалось. Он бросился вперед, запели мечи, и эхо их голосов окутало Камень Плача. Зрители, собравшиеся на холме, пришли сюда именно за этим; они наслаждались зрелищем, как изголодавшийся человек – куском хлеба; они визжали, кричали и неистовствовали после каждого удара. Клинки грохотали, соприкасаясь с деревом щитов, звенели, отскакивая от железных умбонов. Внезапно Сигурд подпрыгнул и вонзил меч в правое плечо своего противника, но кожаные доспехи остановили клинок, Хагберт взревел от боли и врезался своим щитом в щит Сигурда, заставив его отступить.

– Ты – мертвец, Хагберт, – сказал Сигурд и кивком показал на Камень Плача, около которого сидел и наблюдал за ними черноволосый раб с лицом, перепачканным кровью убитых им воинов. – Думаешь, твоя жена поставит камень в твою честь? – Он издевательски ухмыльнулся. – Что-то я сомневаюсь. Она утешится с первым, кто встретится ей на пути.

– Попридержи язык, щенок! – прорычал Хагберт, и Сигурд громко рассмеялся в ответ.

Он учился владеть мечом, щитом и копьем с того самого дня, как стал достаточно сильным, чтобы поднять их, но еще он знал, что слова тоже могут стать оружием и вывести человека из равновесия. Удачно выбранное оскорбление лишает воина уверенности и влияет на мастерство бойца, как копье, пробивающее щит. Оно может заставить его совершить какую-нибудь глупость. Однако с Хагбертом этот номер не прошел. Все получилось как раз наоборот, потому что он участвовал в слишком большом количестве схваток, чтобы попасться в подобную ловушку. Более того, такие разговоры делали людей вроде него осторожнее.

Сигурд как раз на это и рассчитывал. Хагберт больше не станет предпринимать стремительных атак, не угодит в силки, расставленные для него щенком, а будет наступать медленно. Его щит прикрывал тело, глаза внимательно следили за врагом, руку с мечом он держал совсем рядом с туловищем и щитом, будто предлагал ее в качестве мишени.

И Сигурд позволил ему приблизиться.

Он ждал; сердце отчаянно колотилось у него в груди, мышцы рук и ног стали напряженными и тугими, словно корабельные узлы. Он знал, что у него будет всего один шанс. Толпа и его друзья что-то кричали, но их голоса слились в плеск волн, ударяющих в скалы, и бормотание крови в его собственных ушах.

Ну же, давай, иди сюда. Пора заканчивать.

Когда между ними остался всего один шаг, Сигурд неожиданно выбросил вперед левую ногу и ударил наголенником в нижний край щита Хагберта. Щит взлетел вверх и врезался противнику в челюсть. Голова его дернулась назад, послышался громкий треск кости.

Рот Хагберта наполнился кровью, она потекла ему на бороду и вниз, на жесткую кожаную кольчугу, прикрывавшую грудь. Он пошатнулся и начал отступать, стараясь оказаться как можно дальше от Сигурда.

– Ты сдаешься? – спросил Сигурд, хотя понимал, что ждать ответа не стоит: челюсть Хагберта разлетелась на мелкие куски, точно плохо выкованный меч, и ему не суждено было снова говорить.

Однако его ответ не вызвал ни у кого сомнений. Хагберт тряхнул головой – во все стороны полетели брызги крови – а потом ударил рукоятью меча по щиту, и Сигурд испытал восхищение его мужеством и храбростью.

– Я уже говорил, что ты мертвец, – сказал он, сделав шаг вперед.

В следующее мгновение Сигурд замахнулся мечом, призвав на помощь всю свою силу, и разрубил щит Хагберта пополам, прихватив еще и руку. Легкий ветерок унес стон и крик боли, когда воин Хромого выронил меч и, вцепившись в окровавленный обрубок, рухнул на колени; глаза у него были широко раскрыты, бороду покрывала алая пена.

Сигурд наклонился и поднял меч Хагберта, потом оторвал его правую руку от обрубка левой, за который она цеплялась, крепко сжал скользкими от крови пальцами рукоять меча, не давая Хагберту ее выпустить, и сказал:

– Когда увидишь моего отца ярла Харальда, пирующего с асами в чертогах Одина, скажи ему, что я не присоединюсь к нему и моим братьям до тех пор, пока моя сестра не будет в безопасности и я не отомщу за него. – Хагберт умирал, и Сигурд видел, как свет жизни гаснет в его глазах, точно затухающий фитилек лампы. – Ты меня слышал, Хагберт? – крикнул он. – Скажи моему отцу, что я отомщу за него.

Воин с трудом кивнул, и вокруг Камня Плача воцарилась мертвая тишина. Продолжая сжимать руку Хагберта на рукояти меча, Сигурд прижал острие своего клинка ниже ключицы и, вложив весь свой вес, вогнал в сердце Хагберта. Тот вскрикнул, содрогнулся и умер, а Сигурд выпрямился и вытащил клинок, отметив про себя, что на нем появились темные сгустки крови. Затем повернулся к Гуторму и толпе зрителей, собравшихся вокруг украшенного рунами камня.

– Кто-нибудь еще хочет со мной сразиться? – прорычал он, стараясь разглядеть лица за темными пятнами, мешавшими ему видеть их как следует.

Никто не вышел вперед, и Сигурд обрадовался – он уже не сомневался, что вот-вот упадет на землю лицом вниз. В следующее мгновение почувствовал, как кто-то обхватил его за плечи, прислонился к огромному телу, точно к надежному стволу дерева, и они вместе пошли прочь от Камня Плача – и юноши с глазами волка, который наблюдал за ними.

Назад: Глава 9

Дальше: Глава 11