Глава 11

– Похоже, нам не удалось завести здесь много друзей, – сказал Солмунд, обводя взглядом темный, наполненный дымом длинный дом Гуторма.

Здесь же находились Хромой Эскиль и Угрюмый Овег, заливавшие уязвленную гордость элем Гуторма, как и многие другие, принесшие с собой серебро к Камню Плача и в большинстве случаев с ним расставшиеся. Они приняли приглашение карла провести ночь в его медовом зале, а утром отправиться по домам.

– В любом случае, у нас появился новый враг – Хромой, – сказал Солмунд, взглядом указывая Сигурду на Эскиля, который едва ли не засунул бороду в ухо Гуторма; на лице Ин-Хальти застыла мрачная гримаса – похуже, чем у Овега Греттира.

– Возможно, так и есть, Солмунд, но теперь они знают, кто такой Сигурд, – сказал Улаф, – а это дорогого стоит. – Он сделал большой глоток паршивого эля, нахмурился и потер ладонью лоб. – И все же я не думаю, что здесь мы отыщем много новых рук для наших весел.

– Рук для весел? – Усмешка Солмунда получилась такой же кислой, как эль. – У нас даже корабля нет.

– Ну, это уже другое дело, – ответил Улаф, утопив последние слова в своей чаше. – В любом случае, они не воины. Им нравится тихая жизнь, а развлекаются они, время от времени глядя на кровь, льющуюся у рунного камня Гуторма. Нам они не нужны.

В зале царило мрачное настроение. Мужчины и женщины разговаривали тихими голосами и много пили. Возле очага, где Хагал за прошедшие годы поведал благодарным слушателям множество саг, на деревянном табурете сидел старик и играл на костяной дудочке, а его древний друг пел песню голосом, изношенным, как старый башмак. В ней рассказывалось о рыбаке, заплывшем в подводное конунгевство Ран, чтобы украсть браслет для жены. Однако рыбак влюбился в Мать Волн и утонул в ее объятиях. Улаф считал, что ему некого винить, кроме самого себя, и сказал старику, что его песня не улучшает настроение, но тот запел о мальчике, который стал изгнанником и умер плохой смертью, давая гостю пронять, что его мнение ему не интересно.

– Доброе имя подобно хорошему мечу, – сказал Хагал, – или саге, если уж на то пошло. Их невозможно создать за один вечер. Для этого требуется время. История Сигурда, провисевшего много дней на ясене…

– На ясене? Это была ольха, – возразил Локер.

Хагал покачал головой.

– Теперь это могучий ясень, Локер, как тот, на котором ради обретения мудрости девять дней висел Одноглазый Один. Так будет в моей саге, где я расскажу о схватке Сигурда с великаном у Камня Плача…

– С великаном? – переспросил Улаф.

Хагал поднял руку, отметая все возражения.

– Полагаю, так звучит лучше, чем сага о Сигурде, победившем какого-то коротышку, – заявил он, и остальные с одобрительным ворчанием закивали головами. – Истории о нем будут прыгать от одного уха к другому, точно блохи по меховой постели, а слава его будет расти, словно корни Иггдрасиля. – На бородатом лице скальда появилась широкая улыбка. – И это уже началось.

У Сигурда не оставалось никаких сомнений в этом – ведь он видел, как Песнь Ворона вился среди гостей Гуторма, словно дым из очага, пил с ними эль и вливал пряный мед легенды о Сигурде в их уши.

– У нас не появилось новых друзей, но мы добыли много серебра, – сказал Свейн, который не видел или не хотел видеть, что две эти вещи неразрывно связаны между собой, как звенья цепи на шее молодого убийцы, сидевшего в углу медового зала Гуторма.

– Да, и это серебро заработал ты, парень, – сказал Улаф, поднимая кубок в честь Сигурда, ответившего ему тем же, и радовавшегося, что он сидит на грубо оструганных досках скамьи и пьет козий бульон, который возвращает силы. – Но в следующий раз врежь ногой по краю щита сына шлюхи в самом начале, а не жди, пока утонешь в собственном поту.

– Все это было частью плана, дядя, – сказал Сигурд.

– Не сомневаюсь, – ответил Улаф, приподняв бровь.

– Сигурд так все устроил, чтобы ни у кого не появился повод вздернуть Гуторма за яйца, – вмешался Гендил, ударяя своей чашей о чашу Сигурда.

– И хотя Гуторм все еще благодарен нам и готов разделить с нами свою пищу и эль, я все равно ему не доверяю, – заявил Аслак. – Разве можем мы быть уверены, что он не послал своего человека в Хиндеру, дабы сообщить ярлу Рандверу, что мы находимся в его медовом зале? Или прямо к конунгу в Авальдснес? – Он указал на чаши, над которыми поднимался пар, и лежавшие на столе куски хлеба. – Может быть, он выложил угощение только для того, чтобы задержать нас до появления наших врагов?

– Да, мы можем стать мухами в паутине, – согласился Локер.

– Нет сомнений, что Гуторм отлично чует запах серебра и станет богатым, как ярл, сдав нас Рандверу или конунгу Горму.

– Может быть, именно об этом они сейчас и беседуют, – заметил Асгот, кивая в сторону Гуторма и Хромого и потягивая из ложки бульон. – Похоже, они снова стали друзьями.

– Мы уйдем утром, – сказал Сигурд.

Улаф кивнул, показывая, что сейчас было бы не слишком разумно покинуть дом Гуторма и тем самым выказать неуважение к его гостеприимству. Пусть даже они не могут полностью ему доверять, а эль больше напоминает лошадиную мочу.

– Я бы поговорил с Гутормом, чтобы узнать, не известно ли ему о других карлах в Ругаланне и Рифилке, или даже к востоку от Неденес-Амт, которые предпочли бы видеть ярла Рандвера мертвым. – Он оглядел друзей, стараясь не морщиться от вкуса отвратительного эля Гуторма и жалея, что они прикончили накануне более достойный напиток. – И вам всем следовало бы побеседовать с людьми в зале, а не держаться вместе, подобно женщинам вокруг прялки.

Слухи ходили самые разные, но они понимали, что лучше потратить время на полезные разговоры, чем вести себя как слишком застенчивые или гордые мальчишки, не желающие присоединиться к веселой компании.

– Я вижу девушку; она явно из тех, кто знает много интересного, – сказал Гендил, улыбаясь хорошенькой девушке с длинными волнистыми волосами.

Ко всеобщему удивлению, она улыбнулась в ответ.

– А если и нет, ее дружок наверняка сможет многое рассказать нам, – добавил Локер, хлопнув Гендила по спине, когда они опустошили свои чаши и поднялись со скамьи.

Через несколько мгновений Сигурд и Асгот остались вдвоем; Солмунд заснул с широко разинутым ртом, опираясь головой о старый гобелен, висевший на стене у него за спиной.

– Что ты думаешь, Асгот? – спросил Сигурд.

Годи поднял чашу, оглядел зал и допил остатки бульона.

– Если б мне пришлось сидеть рядом с этими овцами, они обмочились бы.

И тут он был прав. Как только местные жители узнали, что Асгот – тот самый годи, который изменил форму, чтобы не утонуть в Авальдснесе, они стали смотреть на него, точно домашний скот на рыщущего вокруг волка – пялились широко раскрытыми глазами, но стоило ему повернуть голову в их сторону, как тут же отводили взгляды.

Асгот прекрасно понимал, что Сигурд имел в виду совсем другое, однако молчал, пока пристальный взгляд юноши не заставил его заговорить.

– Мне кажется, это никак не связано с Гутормом или Хромым и его другом-красавчиком, – сказал он, кивнув в сторону Угрюмого, – но ты и сам знаешь это не хуже меня. – Он повернулся, посмотрел Сигурду в глаза, и их взгляды скрестились, как у противников, которые сошлись возле Камня Плача. – Или мне нужно смешать одно из снадобий и заставить тебя его выпить?

– Хуже этого нет ничего, – ответил Сигурд, поднес к губам чашу, но не отвел взгляда. – Я помню.

– Не сомневаюсь, – сказал Асгот, повернувшись в сторону Гуторма, который что-то шептал в ухо жены, а Хромой с трудом пробирался сквозь толпу, чтобы облегчиться.

– Но я не знаю, что это значит, – признался Сигурд.

Фастви подняла глаза на него и одарила холодной улыбкой. Сигурд улыбнулся в ответ и снова повернулся к Асготу.

– С тем же успехом я мог бы пытаться понять смысл историй Хагала после того, как выпил слишком много меда.

Все тело у Сигурда ломило от боли, и он настолько устал, что кровь отказывалась течь дальше по жилам – так ей хотелось отдохнуть. Голова у него раскалывалась от боли – Сигурд опасался, что Хагберт проломил ему череп, когда ударил рукоятью меча, и ему совсем не хотелось искать смысл в видениях, мелькавших в его сознании в ритме барабана Асгота.

– Ты устал, Сигурд, – сказал годи, поглаживая серебряное кольцо, вплетенное в бороду, и по его губам промелькнула быстрая улыбка. Сигурд не знал, где он его раздобыл. – Возможно, завтра утром все прояснится.

Сигурд закрыл глаза и на мгновение вернулся в «Дубовый шлем», в медовый зал своего отца, услышал голоса людей, подобные рокоту волн, накатывающих на берег, и его окутал сладкий дым очага, веки жег золотой огонь светильников. Впрочем, все это исчезло и существовало лишь в ларце его разума, где он дал себе слово хранить свои воспоминания столько, сколько сможет. Сигурд открыл глаза, и правда ударила ему в лицо, точно ведро ледяной воды. Он сидел не в медовом зале ярла, а в длинном доме с низкими потолками, принадлежащем карлу, возомнившему о себе невесть что. Крестьянину, который выращивает свиней, но у которого не хватит мужества выйти против кабана. «Мне не нужны такие люди, – подумал Сигурд, качая головой. – Это не мужчины, а овцы, которые мне ни к чему».

Эль начал притуплять остроту его разума, и он с радостью принял это, потому что одновременно стихала боль в теле.

– Чем больше пьешь, тем лучше вкус, – сказал он Асготу. – А это уже кое-что.

– Чем больше его пьешь, тем больше он теряет вкус, – не открывая глаз, заявил Солмунд, который продолжал опираться головой о стену. – А это совсем другое дело.

– Дерьмо, – прорычал кто-то.

Сигурд обернулся и увидел Овега Греттира, стоявшего у него за спиной с куском сыра в одной руке и чашей в другой. Овег указал сыром в сторону Солмунда.

– Я поставил деньги на то, что старик мертв, – продолжал он, и Сигурд ожидал, что старый кормчий это не стерпит, но тот, казалось, снова заснул. – Вы не против, если я присяду с вами? – спросил Угрюмый.

Сигурд указал на пустую скамью напротив, и Овег Угрюмый устроился на свободном месте, со стуком поставив чашу на грубо отесанный стол.

– Чего тебе нужно, Овег Греттир? – спросил Сигурд.

– Я хочу поблагодарить тебя за сегодняшнюю победу, – сказал Угрюмый. – Я потерял четверых парней в схватке с этим порождением ада, – сказал он, кивнув в сторону раба, прикованного цепью в темном углу. – И все шло хуже некуда. Однако мне удалось выиграть немного серебра, когда я поставил на твою победу. – Его шрам, пересекавший лоб и правый глаз, вблизи выглядел еще страшнее, но Греттир, казалось, уже давно к нему привык. – Если откровенно, я считал, что боец Хромого окажется сильнее. – Он усмехнулся – если так можно было назвать гримасу, исказившую его лицо. – Все решил трюк со щитом, достойный Локи. Мне и самому не помешали бы такие наголенники. Без них ты сломал бы голень.

– Так ты часто сражался сам? – спросил Сигурд.

– Посмотри на меня, – ответил Угрюмый.

Сигурд кивнул и не сумел сдержать улыбки.

– Но я тщательно выбираю своих противников, – продолжал Овег. Его правый глаз заблестел, и Сигурд понял, что Угрюмый видит этим глазом, несмотря на шрам. – В отличие от тебя, Сигурд Харальдарсон. И я не имею в виду твой сегодняшний поединок у Камня Плача. Конунги и ярлы – совсем другое дело. С ними куда сложнее, парень.

– Не я выбрал эту схватку, – ответил Сигурд. – Она возникла передо мной, как море перед носом корабля. Те, что предали моего отца и убили мать, братьев, друзей и их сестер, сами соткали паутину своей смерти, когда оставили меня в живых.

– Может, и так, – сказал Угрюмый, – но с тем же успехом можно сражаться веточкой березы с троллем. Однако я вижу, что ты знаешь, чего хочешь, Сигурд; твои руки умеют держать копье, у тебя есть друзья, готовые идти за тобой – тут следует отдать тебе должное. Однако вам потребуется намного больше воинов, – добавил он, указывая в сторону Улафа и Свейна, которые разговаривали с местными жителями.

– Значит, ты готов присоединиться ко мне, Овег Греттир? – спросил Сигурд.

– Я? Ха! Нет, – сказал тот, откусывая большой кусок сыра. – Все мои достойные воины мертвы и лежат в амбаре Гуторма. Я не испытываю добрых чувств к ярлу Рандверу или конунгу Горму, но у меня нет ни малейшего желания получить копьем в живот, помогая тебе.

– Но у нас будет немалая добыча, – сказал Сигурд. – Один только ярл Рандвер богат, как Фафнир.

– Мертвецам серебро без надобности, – заметил Угрюмый. – Однако я знаю двух мужчин, готовых пройти через драконий огонь, чтобы присоединиться к отряду, имеющему мужество напасть на ярла Рандвера из Хиндеры. И не ради серебра, а ради крови. – Он запил сыр элем и вытер рукой рот. – Речь о двух братьях, которые стали изгоями после того, как убили человека и отказались платить вергельд его родственникам. – Он помахал рукой, разгоняя дым. – Какая-то ссора из-за женщины, насколько я слышал; ну а если один из братьев впутался в такую историю, другой всегда с ним заодно. Ярл Рандвер приказал сбросить их отца со скалы.

– А почему Рандвер проявил такое участие? – спросил Сигурд.

Угрюмый поджал губы и поскреб густую бороду.

– Дело в том, что братья прикончили мужа сестры Рандвера. Эти парни плевали на все, – добавил Овег, обменявшись взглядом с Асготом. – «Всем известно, как ведут себя молодые парни в наше время». – Потом пожал плечами. – Они очень любили отца, насколько мне известно.

– И зачем мне брать в свой отряд двух смутьянов? – спросил Сигурд, хотя братья ему уже понравились.

– Потому что после того, как ярл Рандвер послал за ними шестерых воинов, чтобы свершить над ними суд, все шестеро оказались мертвы. Они стали бледными и тихими, как мои бойцы в амбаре Гуторма. – Овег покачал головой. – Клянусь задницей Одина, сегодня ты не спешил расправиться с этим гордым глупцом. – Затем его глаза загорелись. – Бьярни и Бьорн. Да, их зовут именно так, если мне не изменяет память. Он рявкнул на служанку, потребовав принести еще эля. – Естественно, теперь братья прячутся, как пара лисов, и люди ярла их повсюду ищут. – Угрюмый постучал по своему носу толстым пальцем и перевел взгляд с Асгота на Сигурда. – Но мне известно, где их найти.

– Я тебя слушаю, – сказал Сигурд.

Угрюмый протянул свою чашу, и служанка до краев наполнила ее элем.

– Но сначала дай мне еще раз взглянуть на твои наголенники, парень, – сказал Овег Греттир.

Последнее, что запомнил Сигурд перед тем, как заснуть на соломе, устилавшей пол дома Гуторма, был печальный мотив костяной дудочки, звучавший возле его уха, и сомнения – не зря ли он отдал наголенники в обмен на сведения о том, где найти двух братьев, ненавидевших ярла Рандвера. По одному за брата. Сигурд надеялся, что оно того стоило. Если он сумеет их отыскать.

Посреди ночи его разбудили крики умирающих.

– Вставай, Сигурд, – прохрипел Асгот, приблизив губы к уху юноши. – В овчарню забрался волк.

Сигурд заморгал, пытаясь понять, что творится в темноте вокруг него. Визжали женщина, кричали мужчины, призывая к оружию, один за другим зажигались светильники. Затем дверь распахнулась, и люди начали выбегать из дома Гуторма.

– Держи, – сказал Свейн, протягивая Сигурду раздобытое где-то копье. Тот схватил его и вскочил на ноги, отбросив в сторону мех, которым укрывался.

– Что происходит? – Рядом оказался Улаф, который одной рукой сжимал длинный нож, другой протирал сонные глаза. – Кто на нас напал?

Где-то умирал мужчина, жизнь с клокотаньем уходили из его горла – клинок вошел в тело между ребрами.

– Ярл Рандвер? – предположил Локер, протягивая щит Гендилу, который только сейчас поднялся на ноги.

Асгот и Хагал также находились рядом. Таким образом, возле Сигурда собрались все его люди, что было большим облегчением – он уже ощутил вонь расслабившегося кишечника и знал, что рядом кто-то умер.

– Сомневаюсь, – сказал Солмунд, который появился из-за спины Сигурда. – Мы уже находились бы на полпути в Вальхаллу вместе с дымом, будь это Рандвер. Ярлы любят жечь дома.

Неожиданно Сигурд понял, за кем в темноте пришла смерть.

Он пробился через толпу к очагу Гуторма, Свейн не отставал. Они бросили две охапки хвороста в огонь на тлеющие угольки; через мгновение в очаге пылал огонь, и они увидели раба с волосами цвета воронова крыла, перереза́вшего кому-то горло скрамасаксом. Крик умер на губах умирающего, а раб Гуторма отскочил в сторону, уходя от удара меча, чудом не разрубившего его до пояса. Его атаковал Эскиль Хромой, который едва не споткнулся из-за больной ноги, но рабу этого оказалось достаточно – он схватил его за горло, ударил о стену и вонзил нож в живот.

Раб развернулся. Теперь пламя очага хорошо освещало комнату, и Сигурд видел, как Хромой, прижимая руки к смертельной ране, сполз на пол вдоль стены.

– Я прикончу его копьем, – сказал Свейн.

– Нет. – Сигурд схватил друга за плечо. – Пока – нет.

Они услышали крик Фастви, и Сигурд увидел, что она сидит на полу и обнимает мужа. Живот Гуторма был пронзен его собственным мечом, и целый фут окровавленного клинка торчал из спины. Только очень сильный удар мог пробить такой слой жира.

– Что ж, больше не получим мы от Гуторма его отвратительного эля, – заметил Сигурд.

К этому моменту большинство тех, кто здесь спал, исчезли в ночи, однако группа вооруженных мужчин окружала раба Гуторма, и среди них Эйд, Альвер и Ингел.

– Как парень сумел освободиться? – спросил Улаф, но никто не знал ответа на его вопрос. А в следующее мгновение клинок раба отсек руку с топором, направленным ему в лицо.

Раб успел подхватить топор еще до того, как тот коснулся пола, и тут же вогнал его в пах атаковавшего его мужчины. Тот с громким воплем упал и пополз в сторону, оставляя за собой кровавый след. Затем раб перехватил клинок меча Ингела, вырвал оружие из его руки, коротким движением рассек горло скрамасаксом и повернулся к двум оставшимся воинам.

Альвер поднял топор, отступил на пару шагов, повернулся и побежал прочь, оставив своего друга Эйда перед лицом неминуемой смерти.

– Ну, Сигурд, – бросил Эйд через плечо. – Вы собираетесь помочь мне отправить порождение ада обратно в замерзающий туман? – Он не сводил глаз с раба, но не делал первый шаг, понимая, что тот может стать для него последним. Казалось, Эйд старался продлить последние мгновения своей жизни. – Вас девять человек, и вы чего-то ждете… Разве вы ничего не должны Гуторму, который принял вас в своем доме? Разве не следует прикончить это животное? – В его голосе слышался страх, но рука с мечом не дрожала.

Сигурд поднял копье.

– Убей его, Сигурд! – попросил Эйд. – Я заплачу тебе серебром Гуторма. Убей прямо сейчас!

Сигурд посмотрел на Асгота и заметил, что у того на шее, на тонком ремешке висит маленький ключ. Таким ключом отпирались кандалы рабов. Губы Асгота изогнулись, и Сигурд отвел руку для броска. Копье пересекло заполненный дымом зал и вошло Эйду в спину между лопаток. Тот сделал два шага вперед, и раб вонзил ему скрамасакс в живот, а потом оттолкнул в сторону.

– Мне он сразу не понравился, – пробормотал Улаф.

– Этот парень опаснее зимы, – пробормотал Солмунд, пока все смотрели на раба, который не сводил взгляда с Сигурда.

Снаружи доносились крики, и не требовалось особого ума, чтобы сообразить: все сочли, что Сигурд и его люди приняли участие в разгоревшейся в доме Гуторма бойне. Восемь человек умерли или умирали от полученных ударов; уцелела лишь обезумевшая Фастви, которая прижимала к груди тело мужа и едва ли понимала, что происходит вокруг.

– Ну и что теперь? – спросил Сигурд у раба.

Безбородый парень улыбнулся.

– А теперь мы уйдем, – ответил он.

– Оно умеет разговаривать, – пробормотал Хагал.

– А откуда нам знать, что ты не проломишь нам головы топором, как только у тебя появится возможность? – спросил Сигурд у раба.

– У парня не будет шанса, если мы освежуем его прямо сейчас, – вмешался Улаф. – Я бы не хотел, чтобы он сидел с веслом у меня за спиной.

– Этот молодой человек отлично подойдет для твоей саги, Сигурд, – заметил Хагал.

– Все исчезло! – сказал Асгот, вышедший наружу, чтобы собрать оружие, которое они оставили у входа в зал. – Кто-то его украл.

– Да, ночь будет необычной, – сказал Улаф.

– Возможно, во всем виноват похожий на лошадиную мочу эль, которым мы вчера наполнили свои животы, – заявил Солмунд. – Не следует ждать ничего хорошего, когда пьешь такую гадость.

– Но зачем они забрали наше оружие? – прорычал Улаф.

– Потому что они собирались прикончить вас из-за серебра, которое вы выиграли у Камня Плача, – сказал раб Гуторма, – а также из-за остальных ваших вещей. – Он пожал плечами. – Они не привыкли к хорошим мечам, но им ваши клинки пригодятся. – Он указал топором на Улафа. – Как и кольчуга.

– Гуторм собирался зарезать нас во сне? – спросил тот. – Ну уж нет, у него не хватило бы храбрости.

– Откуда ты знаешь? – спросил Сигурд у черноволосого раба.

– Я слышал, как он обсуждал это с Эскилем Хромым, – сказал тот, обращая взгляд волчьих глаз на Улафа. – Они приковали меня, однако мне не выкололи глаза и не отрезали уши.

– Ну, теперь они наверняка об этом пожалели, – прорычал Улаф, в голосе которого все еще слышалась жажда крови, что было вполне естественно после событий, участниками которых они стали.

Они едва успели прийти в себя от пропитанного элем сна и до сих пор не успокоились после короткой, но страшной схватки.

– Но это не наши проблемы, – сказал Солмунд.

Локер кивнул.

– Нам следует уйти до рассвета – они наверняка приведут какого-нибудь крикуна с большим отрядом.

– Да, это отхожее место ярла Рандвера, – сказал Улаф, – и он наверняка пошлет людей, чтобы выяснить, почему кто-то зарезал Гуторма и его дружков. – Он повернулся к Сигурду и указал на раба. – Если они и в самом деле собирались зарезать нас во сне, то парень оказал нам услугу. – Он поскреб заросшую щетиной щеку. – Возможно, нам не стоит его убивать.

– Пусть это тебя не останавливает, Улаф, ты можешь попытаться, – заявил раб, жестом предлагая кому-нибудь напасть на него и прикончить.

Или хотя бы попытаться.

Однако Сигурд не забыл, как Гуторм и Хромой шептались, и губы их шевелились, точно черви в гниющей плоти. И помнил выражение лица Фастви, когда сквозь дым посмотрел ей в глаза. Теперь, когда Сигурд понял, каким человеком был ее муж, он начал догадываться, как все могло произойти. Юноша собрался подойти к Фастви, которая все еще сидела на соломе, обнимая убитого мужа, поднести нож к ее горлу и потребовать рассказать правду. Но какое это имело значение? Он в любом случае не собирался убивать раба. Даже если рассказ парня о предполагаемом предательстве Гуторма и Хромого содержал столько же правды, сколько саги Хагала Песнь Ворона.

– Хотелось бы узнать, как он избавился от кандалов, – сказал Свейн, кивнув в сторону темного угла, где был прикован молодой раб.

Сигурд бросил быстрый взгляд на Асгота, но тот не открывал рта, а потому юноша не стал упоминать о ключе, висевшем у годи на шее.

– Мне кажется, ты мог в любой момент убить Гуторма и его друзей, – сказал он рабу, который больше не был рабом. – Почему ты так долго ждал?

Юноша засунул топор за пояс, потом наклонился и вытер скрамасакс о рубаху мертвого Хромого, который лежал с широко открытым ртом и глазами.

– Эта ночь показалась мне самым подходящим моментом, Сигурд, сын Харальда, – сказал он. – К тому же, если б Гуторм сумел перерезать тебе горло, мне пришлось бы остаться под его крышей, есть его еду и убивать глупцов, приходящих к Камню Плача. – Он засунул скрамасакс в ножны, отбросил черные волосы, открыв впалые щеки и острые, как клинок, скулы и пристально посмотрел Сигурду в глаза. – Ты же знал, что так или иначе я уйду отсюда с тобой, – продолжал он. – Мы оба знали это, когда стояли возле Камня.

Сигурд мог бы все отрицать, но не видел в лжи ни малейшего смысла, а потому просто кивнул.

– Ну, если он пойдет с нами, то мы снова закуем его в кандалы, – заявил Улаф. – Во всяком случае, до тех пор, пока не убедимся, что он не безумен.

– Нет, – возразил Сигурд. – Этот человек больше не будет сидеть на цепи. – Он подошел к бывшему рабу и встал перед ним, опираясь на копье. – Назови свое имя.

– Флоки, – ответил юноша.

– Тогда, Флоки Черный, готов ли ты помочь отомстить за моих родных, клянешься ли быть моим человеком, если я обеспечу твою клятву едой, серебром и всем, что можно получить от достойного ярла?

Сигурд почувствовал, как все остальные смотрят ему в спину – ведь он так и не попросил их принести ему клятву верности, хотя давно собирался это сделать.

– Возьми меня с собой, и я убью любого, кого потребуется, – сказал юноша, что на данный момент вполне устраивало Сигурда, пока он окончательно не свяжет клятвой своих людей с собой, а себя – с ними.

Сейчас этого было достаточно – ведь он еще не обсуждал со своими соратниками будущее, да и ярлом не стал. Пока не стал.

– Нам нужно уходить, – сказал Асгот, который заговорил впервые после того, как разбудил Сигурда.

За стенами дома стало тихо, что было вполне естественно – ведь многие из взрослых мужчин погибли, а женщины, дети и старики сбежали.

– А Овег Греттир был с ними заодно? – спросил у Флоки Сигурд, указывая копьем на Угрюмого, лежавшего на полу с перерезанным горлом; в отличие от всех остальных он был вооружен только ножом, валявшимся теперь рядом с пальцами белой руки.

– Я у него не спрашивал, – ответил Флоки. – Но и он никогда не интересовался, хочу ли я оставаться прикованным к рунному камню, где на меня нападали его вонючие хвастуны.

«Звучит честно», – подумал Сигурд, и все же ему понравился Угрюмый. Впрочем, теперь он заберет назад свои наголенники, а это не могло не радовать. Сигурд повернулся к Асготу, Солмунду, Локеру и Гендилу.

– Вы, четверо, вооружайтесь, чем сможете, и спускайтесь к морю. Если судить по тому, сколько людей привел с собой Овег Угрюмый, он должен был приплыть на большой лодке.

– Теперь она ему не понадобится, – заметил Улаф.

– Конечно, но его люди садятся в нее прямо сейчас, – добавил Хагал.

– Вполне возможно, – вмешался Солмунд, – но они не осмелятся выйти во фьорд сейчас. Они подождут до рассвета.

Все четверо кивнули Сигурду и начали собирать оружие, валявшееся среди трупов. Его оказалось слишком много для тех, кто никого не собирался убивать, как справедливо заметил Солмунд. Между тем Сигурд, Флоки и остальные оставили Фастви с мертвецами и вышли в ночь, чтобы наполнить легкие чистым воздухом, напоенным ароматом елей. Затем они зашли в амбар, находившийся рядом с домом Гуторма, где и нашли свое снаряжение. Там же Свейн обнаружил бринью, которая стоила небольшого состояния. Она все еще была надета на великана, которого Флоки Черный убил топором у Камня Плача, но Свейн и Хагал сумели быстро стащить ее с застывшего тела. Кольчуга досталась Свейну, потому что всем остальным была велика, а у Улафа бринья уже имелась. Как только Свейн облачился в нее, он стал похож на самого Бога Грома. Улаф кивнул и глухо зарычал, из чего все поняли, что Свейн отлично смотрится в кольчуге.

Однако Сигурд знал, что за этим стоит нечто большое – Улаф видел в Свейне его отца, своего старого друга Стирбьёрна, который погиб, как и многие его собратья по мечу. Пока они не нашли бриньи для Сигурда. Все снаряжение, которое принадлежало отцу и братьям и должно было перейти к Сигурду, досталось в качестве добычи конунгу Горму в сосновом лесу возле Авальдснеса. Песнь Войны, великий меч его отца, теперь безмолвно висел в ножнах в зале клятвопреступника вместе со шлемом Харальда со вставками из полированного серебра и высоким бронзовым гребнем в виде головы ворона. Только одни эти вещи стоили того, чтобы ради обладания ими заглянуть в глаза смерти. Рано или поздно они вернутся к Сигурду. Или он сам станет трупом.

– Я кое-что забыл, – сказал Флоки Черный и решительно направился обратно к дому Гуторма.

Сигурд посмотрел на Улафа, но тот пожал плечами и сказал, что им ничего не остается, как спуститься к берегу.

Однако Сигурд предложил поискать еду, которую они могли бы взять с собой перед отплытием, ведь Гуторму она больше не потребуется.

– К тому же, все его гости ушли, – добавил Свейн, обводя рукой залитое лунным светом пастбище, по которому, словно тени на восходе, убежали к своим домам объятые ужасом люди.

– Я бы сказал то же самое, если б окончательно проснулся, – зевнув, заявил Улаф.

– А как насчет женщины Гуторма? Не будет чести, если мы заберем всю ее еду, – сказал Хагал. – Она была всегда добра ко мне.

Он едва успел закончить свою короткую речь, как раздался вопль, подобный крику лисы в период течки, и все одновременно посмотрели через двор в сторону длинного дома.

– Ну, теперь все кончено, – сказал Улаф.

Через несколько мгновений заскрипела открывающаяся дверь, и на пороге появился Флоки Черный с головой Фастви, янтарным ожерельем в одной руке и двумя бронзовыми брошами, которыми она застегивала платье, – в другой. На правую руку он надел боевые кольца Гуторма, одно серебряное, другое бронзовое, что могло вызвать недовольный ропот – ведь у их нового обладателя еще даже не было первой бороды. Но разве они сами не видели, как Флоки победил пятерых воинов?

– Никто не сможет сказать, что он их не заслужил, – заявил Сигурд. – Кто знает, сколько воинов он превратил в мертвецов возле рунного камня с тех пор, как Гуторм надел цепь на его шею…

– Так и есть, – признал Улаф. – Но если уж мы позволим ему воровать у мертвых и он теперь с нами, то и остальным нужно поживиться чем-то достойным.

– Что сделано, то сделано, – согласился Свейн.

Они вернулись в длинный дом и забрали броши, ножи, ремни, пряжки, кольца и костяные гребни, а Асгот нашел дюжину кусочков серебра, вшитых в подол рубахи Овега Греттира.

– Оставь их себе, – сказал Сигурд, когда годи предложил ему серебро. – И используй в те моменты, когда нам потребуется благосклонность богов.

– Или мед, – предложил Свейн, а, когда Асгот сердито зашипел на него, пожал плечами, глядя на Сигурда.

После того как они закончили собирать добычу, сын ярла вместе со своими людьми покинул двор Гуторма, оставив за спиной мертвых и их призраков, и стал спускаться к морю, сиявшему в лунном свете, словно расплавленное серебро. Там, на борту отличного кнорра, их уже ждали Солмунд и остальные – на их лицах сияли довольные улыбки, почти такие же широкие, как лодка, которая им досталась.

Нога Бьярни угодила в пах здоровенного мужчины, тот согнулся и, наверное, завопил бы от боли, если б Бьярни не опустил двухфутовую ясеневую палку ему на затылок, в результате чего она сломалась пополам, не говоря уже о том, во что превратился череп несчастного.

Толпа радостно взвыла, а Бьорн выругался, глядя на брата, который пожал плечами, словно не понимал, что происходит. Впрочем, у Бьорна не оставалось времени на объяснения. Он принял удар на свою палку, заставив противника увести оружие в сторону, сделал шаг вперед и нанес ему мощный удар в челюсть. Его противник попятился, опустился на одно колено и поднял щит, но Бьорн ухватился левой рукой за край, дернул вниз и ударил палкой по руке над локтевым суставом. Мужчина рухнул на оба колена, уронил щит и широко раскрытыми глазами посмотрел на приближавшихся к нему братьев.

– Сдаюсь! Я сдаюсь! – вскричал он, и толпа принялась выкрикивать оскорбления, разочарованно размахивая руками.

Бьярни шагнул вперед и ударил сдавшегося противника в висок обломком своей палки. Тот распростерся на земле и остался лежать неподвижно, как мертвец. Толпа взревела еще громче, и их ярость вызвала улыбку на лице Бьярни – так раскаленное железо оставляет красивый след на носу корабля.

– Он сдался, – прорычал Бьорн, поднимая руку, чтобы успокоить толпу. – И верещал, как поганая кошка.

Бьярни посмотрел на человека, из головы которого на утоптанную траву лилась кровь, и пожал плечами.

– Я не слышал, – заявил он, и его борода не смогла скрыть сверкнувших зубов.

Его брат недоуменно покачал головой.

– Если мы будем убивать их, то не сможем победить в следующий раз, дурачок, – проворчал он и отправился собирать добычу.