Гость в горле
Проснулся я рано и решительно. На моё пробуждение Паша отреагировал тем, что перевернулся на другой бок.
Нужно было куда-то уходить! Есть пара телефонов. Если нет… Не надо так думать, можно накаркать!
Прибрав кровать, я бросился звонить. И за пять минут решил для себя все проблемы: ночевать мне пока негде. Один телефон не отвечал, по другому сонно сказали, что Володя здесь давно не живёт. Это ещё хорошо, что сегодня суббота и мои сомнения рассеялись, не дожидаясь вечера. Оставалось только позвонить Артёму! Боже упаси! Хотя он, наверное, нашёл бы что-нибудь… Артём! У меня же есть ещё одна записнушка, которую он мне подарил в больнице.
«Он ушёл, весь широкоплечий и интригующий, с упругим, как грудь его жены, кошельком», – прочёл я свои впечатления, записанные тогда в больнице. При любом воспоминании об Ольге у меня возникало ощущение, что мне в сердце вставляли иглу! Эта же запись – туча игл! Тогда я ещё не знал, что грудь у Ольги не такая уж и упругая. Хотя это обстоятельство ничего не меняло. Природная внимательность позволяла мне написать целое эссе о её груди… А что толку?
Сладко поскорбев над записью, я нашёл, казалось бы, ненужный и оттого записанный даже без имени телефон.
– Миша? – спросил я, услышав недовольное «Аллё» в трубке.
– Ну! – судя по голосу, по случаю субботы Миша причалил в алкогольную гавань.
– Слушай! Это Сергей. Мы с тобой в больнице…
– А-а, – оживился он. А я брякнул, пропуская объяснения:
– Можно у тебя переночевать?
– Так утро же… – с испугом произнёс он. В том смысле, что вдруг не утро.
– Я знаю, – из последних сил усмехнулся я.
Он долго молчал, соображая.
– Ну приезжай, разберёмся… – и, не спрашивая лишнего, продиктовал адрес.
Хоть что-то… В понедельник – контрольный звонок Югину. Мне хотелось надеяться, что к понедельнику всё решится хотя бы с этим.
А Артёму всё равно надо было позвонить. Сообщить, куда я делся… Ладно, это можно сделать и вечером.
Я с сожалением принялся собирать пожитки. Заметил, как разросся мой гардероб за эти почти три месяца. Барахло едва влезало в дорожную сумку. Собравшись, я огляделся. Вот оно, пристанище, которое я покидал. Без меня в нём ничего не изменится. Может быть, накурено будет немного больше обычного. Да и порядка будет гораздо меньше. Но те же, а теперь с каждым днем более ласковые и тёплые, солнечные лучи будут проникать в эту комнату на рассвете. Тот же воздух будет наполнять комнату, если вдруг немного приоткрыть балкон. Если бы комната была одушевлена, она бы любила меня за чистоту и относительную тишину. Пока не пришли вот эти… и не сломали наше единодушие. Уничтожив даже единственные зелёные ростки, которые придавали комнате уют.
Я подхватил сумку и гитару, выложил ключи на стол. Даже не стал будить хозяина. Всё!
Жил Миша на Васильевском острове. Так он мне продиктовал. Я вышел на одноименной станции метро, поспрашивал у прохожих. К моему удивлению, Васильевский остров обслуживали две станции метро. Так вот мне надо было на вторую.
– Это, сынок, возле Ленэкспо, – решив, что этим всё сказано, старушка проследовала по своим делам, а я сразу чуть не забыл названную ею замысловатую аббревиатуру. Потыкался ещё.
«Ленэкспо, Ленэкспо», – твердил я себе, садясь в автобус. Спросил про Ленэкспо у пассажира. Тот невнятно проворчал, что скажет, когда выходить.
Минут через десять тронул меня за плечо.
Дом я нашёл сразу.
Он находился чуть в глубине от проспекта, по которому шёл автобус. Обычный сероватый дом с пыльным налётом на окнах первых этажей. Унылый подъезд без лифта. Пятый этаж. Маловероятное утверждение маркером на стене: «Моррисон жив». О, луна Алабамы…
Мишке достаточно было приоткрыть дверь, чтобы я всё понял.
Эта была классическая петербургская семья… алкоголиков. Хотя семьи алкоголиков во всех городах одинаковы.
– Сергей, заходи! – поприветствовал меня Михаил, и я перешагнул через порог.
– Здрасьте, – хмуро кивнула бледная женщина с татарским лицом.
– Ну раздевайся… – подтолкнул он меня. – Это Гуля!
Хмурая женщина с птичьим именем взяла со стола сигарету.
Я прошёл на кухню, уже жалея, что сюда позвонил. Хотя на вокзале было бы нисколько не лучше.
– Ну садись, – уговаривал он меня. Гостеприимство в назойливой форме.
Я сел.
– Ну рассказывай… – и он достал из ободранного, урчащего холодильника полуторалитровую бутылку пива. – Я сбегал, – пояснил. Ожидая, наверное, что я его похвалю…
От его понуканий рассказывать хотелось всё меньше. Да и что я мог рассказать? Про Югина? В этой семье после такого рассказа меня сочтут идиотом.
– Да нечего рассказывать. Вроде в понедельник уезжаю… Мне бы до понедельника… – я знал, что это не совсем так, за эти два дня я что-нибудь придумаю. Лишь бы Югин подтвердил дату, когда можно забрать книги.
Я думал, хмурая Гуля откроет рот. Закричит. Замашет худыми руками.
Она же, как фельдшер в переполненной больнице, определила меня сразу:
– Положим на кухне матрас… – и подхватила чашку пива, налитую ей Мишей.
Он поставил чашку и мне. Кинул на стол пакетик с орешками. Сам пил из большой пивной кружки, уведённой, наверное, в дешёвом баре. Налил половину, выпил, ворочая кадыком. Потянулся за пакетиком. Закурил. Из него получился бы прекрасный живой манекен. Глотнул, куснул, покурил. Глотнул, куснул…
Я, конечно, не из князей, но моя недобогема была мне всё-таки ближе… Даже тот же Супрун с его нелепыми прыжками с невидимой гитарой. Они мне были понятнее. Этот же кайф был как-то мрачноват. Меня не покидало ощущение, что чтоёто должно случиться. Не говоря о том, что во втором часу дня он уже не опохмелялся, а выпивал полноценно, не загадывая вперед. Хотя бы и на полдня.
– Ну куда ты куришь? – возмущалась Гуля, когда Михаил ронял столбики пепла себе на брюки. «Как куда? – казалось мне. – В себя! Известно куда!»
– Да иди ты!
Гуля не обижалась. Трудно обижаться на молодого мужа, когда тебе за сорок и зубы во рту торчат через один. Как несбитые городошные чушки после не очень удачного броска.
Я держался до последнего. Михаил, заметив это, пододвинул ко мне стакан:
– Ты пей, не стесняйся, – по его мнению, отказаться от алкоголя в середине дня можно только из стеснения.
Бутылка кончилась довольно быстро. Михаил впал в какое-то замешательство. При том что Гуля совершенно не тяготилась отсутствием выпивки.
– Серёга… А у тебя… можно… занять? – захмелевший Миша сделался азартным и стеснительным.
– Да я так дам, – с готовностью ответил я. Чем-то я должен им отплатить! Жаль только, что этим…
Он сбегал и за второй.
И за третьей!
Потом они захотели спать. Предварительно накормив меня каким-то непонятным, вкусно пахнущим варевом.
Я сказал, что пойду прогуляюсь. Оставаться одному в этой, лишённой даже книжек квартире было пока что тяжеловато.
Вот то, к чему я пришёл к третьему месяцу жизни в этом огромном городе. Любовник актрисы! Писатель! Мудрая жизнь расставила всё по своим местам! И место моё сейчас было именно здесь! Лечь, что ли, к ним третьим?
Во дворе, подёрнувшемся уже пенкой зелени, мне стало полегче. На скамейках сидели одетые по-зимнему старушки. Вдоль стен скользили изящные полосатые кошки.
Я не мог себе признаться, куда я иду. Поэтому, стесняясь самого себя, бочком дошёл до автобусной остановки. Так же, мимоходом, сел в полупустой транспорт. В какой-то маете добрался до метро. Нырнул туда, глядя на себя как бы со стороны. А потом уже честно поехал на «Горьковскую»!
Сладость момента заключалась в моём воображении! Я выхожу на станции, подымаюсь по эскалатору. Навстречу – спускается она. Видит меня. Громко кричит, так что все оборачиваются:
– Серёш! Степнов!
Я оборачиваюсь. Она кричит, ещё больше привлекая внимание пассажиров:
– Подожди меня наверху…
Я отрицательно машу головой.
– Подожди! Я люблю тебя…
Или так: она…
К чёрту! К чёрту сериальные сопли. Ты знал всё с самого начала! Ничего не вернуть. Просто тебе очень хочется её увидеть!
И всё же, когда эскалатор скользил вверх, я всматривался в спускающиеся мне навстречу лица.
Сначала мне казалось, что я еду сюда для того, чтобы просто посидеть на скамейке в парке. Очутившись на скамейке, понял, что этого мало.
Я досадовал на выпитое. Знал, что, если бы не спиртное, я бы бежал подальше от этой станции и этого, невидимого пока, дома! Более того, когда алкоголь начал выветриваться, мне захотелось добавить! А это – лишние потраченные деньги и поедание себя впоследствии. Плюс ко всему место, которое выбрали для проживания Верховенские, почти центр города, – не то место, где можно посетить кафе без особого ущерба для моего исхудавшего в последнее время кошелька.
Нужно было встать и уйти! Но для этого шага необходима была другая, холодная голова.
Скамейка себя исчерпала. Я встал, повинуясь непонятной и неправильной силе. Направился в сторону магазина. «Так или иначе, я все равно добавлю», – думал я и ускорял шаги.
Вспомнил почему-то, что Паша любит «Массандру». Правда, пиво он тоже любит, а вот я – нет.
Потом я переместился поближе к её дому. Вернее, не так – я прошёл мимо её дома по другой стороне улицы и в поисках скверика двинулся дальше.
На детской площадке развернул пакет, на дне которого тяжелела бутылка. Теперь у меня не было ключа от Пашиной квартиры, которым ловко открываются такие бутылки. В карманах, кроме сигарет и дешёвой пластмассовой зажигалки, было пусто.
Я осмотрелся. Среди песочной пыли и высохших окурков не было ничего, чем можно было раскрошить пробку. Это маленькое недоразумение, эту заглушку между мной и вином.
В юности я любил разгадывать кроссворды… Вот и сейчас – увлёкся.
В ход пошли палочка из-под мороженого и сучок, который я отыскал под деревьями. Я долго ковырял бутылку, потом пропихивал внутрь остатки пробки. Вино чмокнуло и пролилось мне на брюки.
С каждым глотком во мне крепла решимость. При том что только этой решимости мне и не хватало, чтобы совершить задуманное. Я опять всё знал заранее. И то, что я окажусь здесь. И то, что собираюсь делать дальше.
Пустая бутылка неприлично загремела в урне. Во мне появился трусивший доселе азарт. И крепкий, алкогольный кураж! Нормы приличия вдруг расширили свои границы.
Самое худшее, что может быть, – это то, что дома я вообще никого не застану. Но об этом я пытался не думать. Если дома будет Артём, я всегда смогу найти причину своего прихода. Рассказ о моем переезде – чем не повод… Если они будут вдвоём – тоже неплохо. Она поймёт, для чего я приходил… И может быть, признает ошибку. Если она будет одна… Ох, если бы она была одна.
Я долго мялся перед закрытой дверью подъезда, не решаясь позвонить. Вдруг она одна и не откроет! Потом, на моё счастье, дверь распахнулась, выпуская на свет пожилую женщину. Я юркнул в парадную. Доехал до нужного этажа и позвонил.
Кровь стучала в висках, как железнодорожный состав в длинном тоннеле. Когда Оля, не спрашивая, открыла дверь, я произнёс:
– Артём дома?
– Нет, – ошарашенно ответила Ольга, – только вечером будет.
– Хорошо, – ответил я и вошёл в квартиру.
– Не надо, Серёш… У меня Венька спит, – Ольга, однако, пропустила меня и закрыла дверь.
– Я попрощаться! – я понизил голос до шёпота.
– Для этого не обязательно проходить на кухню, – вяло опротестовала она моё поведение.
Я подвинул ногой табуретку и сел.
– Послушай… – зашептал я. Голос срывался. – Садись.
Она села, скрестив на коленях руки. Подсознательно закрывая руками женское.
– Оля! – начал я. Я не подготовил никаких слов, я ожидал, что меня вывезет красноречивая «Массандра».
– Оль, – повторил я, – мне жаль, что так вышло. Я всё равно считаю тебя самой лучшей на свете женщиной, пусть даже и чужой.
Я заметил, что она немножко расслабилась. Может быть, боялась, что я буду выяснять отношения?
– Серёш…
– Не перебивай. На следующей неделе я уеду. Насовсем. Мне бы не хотелось, чтобы обо мне у тебя осталась дурная память, – с этими словами я попытался взять её ладонь в свои руки, но она мягко отвергла моё прикосновение.
– Я не буду говорить о чувствах. Мои чувства – это мои проблемы… Тем более что я знал, чем всё это кончится.
– Знал? – переспросила она заинтересованно.
– Конечно! Ведь у меня нет ни жилья, не денег… Странно было на что-то рассчитывать.
– Странно, – повторила Оля, и мне показалось, что она имела в виду что-то другое.
– Спасибо тебе, что ты была в моей жизни, – патетично заключил я, надеясь, что «массандровское» красноречие не кончилось вовсе, а только лишь взяло паузу.
– Артист! – улыбнулась она вдруг.
– Ещё какой! – подтвердил я и сжал её не испугавшуюся уже ладонь.
Она осторожно погладила меня по голове.
– Много выпил? – спросила беззлобно.
– Крепкого, – ответил я, – и наелся – острого!
– Всё помнишь, – я заметил, как её шёпот перешёл с вынужденного на естественный.
– Всё, – подтвердил я. И почувствовал, где надо проявить наглость.
– Нет! – всё тем же шёпотом сопротивлялась она, когда я, поймав её губы, запустил ладонь ей под футболку. Пальцы нащупали неподвластный её словам, отвердевший сосок…
Потом была короткая борьба за джинсовую пуговицу. Потом – уже менее активная за белье в голубой цветочек.
И короткое и повторяющееся, как пластинка, споткнувшаяся на одном слове:
– Нет!
– Ты же хочешь так? Любишь? – заговаривал я её «нет».
– Да, – прошептала. – Да!
Сзади меня что-то зашевелилось. Мелко застукало по полу.
Она замерла и напряглась. Я обернулся.
На пороге кухни стоял её сын. Одной рукой в длинном пижамном рукаве он вытирал заспанные глаза. Потом произнёс: «Мама» и негромко захныкал.
– Уходи! – закричала она. – Венечка, сынок, это я не тебе – это дяде!
Она застёгивалась, не попадая пуговицей в петлю. Потом бросилась к сыну.
– Уходи немедленно, Степнов! Уходи навсегда! Я прошу тебя – уходи…
Я замер, ошарашенный. Что может быть убедительнее самки, защищающей своего детеныша?
Я медленно пошёл к выходу. И не находил слов. Такие слова ещё просто не изобрели. Я видел, как Оля оправляет на себе канареечную футболку. Как склоняется к малышу, подталкивая того обратно в комнату. В голове звенели брошенные ею слова. И к лицу приливала краска.
Я вышел на лестницу, тихонько прикрыл за собой дверь. Потом развернулся и со всей дури ударил кулаком по металлической двери лифтовой шахты. Звуки удара гулко разлетелись по всей парадной и затихли где-то наверху.
Это всё, Степнов. Вот это действительно всё!
Тощий кошелёк уже не был преградой. При чём тут кошельки, когда рушится всё остальное…
Первый раз в жизни я не помнил, как добрался домой. Хотя слово «дом» здесь уже совсем неуместно. В метро меня, кажется, остановил патруль, но почему-то отпустил восвояси.
Забыв номер Мишиной квартиры, я кричал Мишу на весь двор, пока тот не спустился и не уволок меня внутрь. Но это Миша мне рассказал наутро.
Принес пива. Сбегал ещё за одной.
Потом ещё.
А потом пришёл понедельник.
