Под страхом жизни
Долги никуда не делись. Я стал понимать, что без краснодарской квартиры мне не протянуть. Вернее, протянуть, но ноги.
Работа давалась мне всё труднее. К весу газет теперь прибавилось ещё одно, не менее тяжёлое бремя. И даже когда газеты кончались, тяжёлые мысли – нет! Я волочил домой ноги и этот, не менее энергозатратный груз.
Капля немецкой крови не давала мне уйти в алкоголь. Даже просто крепко выпить и отпраздновать поражение. Хоть что-то в этой жизни должно быть упорядочено – даже если это череда несчастий.
Труднее всего было думать об Оле. Вернее, не думать о ней – вот что было труднее всего. Несколько дней после злополучной встречи я ждал звонка. Вечерами сидел, как пёс, но не под дверью – у телефона. Надеялся, что она вдруг придёт. Понимал, как это глупо, и продолжал надеяться.
С Пашей я вообще не разговаривал. Обмолвился в раздражении, что съеду недели через две. Он только кивнул. Наверное, следовало бы переехать на раскладушку, но я не знал, как ему об этом сказать. А тем временем подходил день зарплаты.
На вторую половину праздников Влад вообще куда-то уехал. Дама, меня на работу принимавшая, сказала, что деньгами заведует только он.
Когда он появился – с лёгким загаром, отчего его экземные пятна стали ещё заметнее, – хмурые утренние работники оживились. Получив подтверждение о наличии денег – загалдели. Я же – напрягся. Я подсчитал все рабочие часы и минуты. Я подготовился, если надо, отразить любое его покушение на мои копейки.
Вечером он вызвал меня одним из первых. Когда я вошёл, он курил в кабинете. До этого я не замечал за ним таких вольностей.
– Здрасьте… – неприязненно произнёс я и сел.
Вместо ответа он протянул мне ведомость. Напротив фамилии – сумма. Вся! Верно рассчитанная и мной, и моим руководством… Рукоблудством.
– Сергей… Как бы это ещё не всё… – проговорил Влад, опять пряча глаза.
– Вычеты? – издевательски спросил я.
– Как бы не сработались… – вдруг произнёс он, и я не сразу понял, что он имеет в виду.
– Это как? – я даже привстал.
Он напрягся, словно бы в ожидании удара.
Понтов как бы до… ну, в общем, почти по пояс, – и он длинно и отвратительно сплюнул в пепельницу. Потом, поняв, что дал слабину, поправился:
– И работаете медленно.
Теперь я понял, почему вошёл в кабинет в первых рядах. Если что – за стеной сидела целая свора его опричников.
Что-либо опротестовывать было незачем. Говорят, беда не приходит одна. В моём случае их пришла целая стая, этих бед. Причём стая не благородных волков, а отвратительно тявкающих собачонок.
Я молча расписался в ведомости. Сгрёб деньги, лежащие на столе, в карман. Сказал, глядя Владу в его поганую, заразную физиономию:
– Рыло бы тебе набить, урод…
– Сева! – громко, с подвизгиванием выкрикнул он. На пороге появился заячьегубый. – Заходи…
Я встал и вышел. Не глядя на сидевших, бывших теперь, коллег, прошёл по коридору. Открыл подвальную дверь…
Первый этаж… Второй… Пятый… Ад! Я увлёкся.
Из подвала попал сразу на улицу.
Капля немецкой потерпела сокрушительное поражение. День Победы таким образом коснулся меня вплотную, хоть и запоздал почти на неделю.
Последнего гуся можно было резать… Теперь я не смогу отдать Артёму и половины всех денег.
Сегодня Карповка текла в кафе… То есть я шёл по её течению и, что называется, уткнулся. В неожиданной солнечным днем полутьме было прохладно. Из динамиков негромко, но навязчиво, словоблудил Хиль. «Тро-ло-ло-лоло-лол-лол-лоло». Хиль! Хи-хиль… Хи-хи-хиль…
На дне графинчика нелепо плескались заказанные мною сто граммов водки. Зачем так усложнять, когда можно налить в обычную рюмку? Я бы не обиделся!
Сейчас закончится Хиль и начнется Лесь, отвлечённо подумал я. По радио будут передавать спектакль кукольного театра. Хиль! Лесь! Гнусь! Звучит привлекательно.
Я налил из графинчика, выпил и задумался.
«Надо уезжать, – думал я. – Как-то сказать всё Артёму, собрать вещички и валить в солнечное и жаркое сейчас болото М-ска, где уже отцвела вишня. Постыдно истраченные деньги – сомнительная дорога к славе. Дождаться выхода книги и бежать».
Оля – вот фактор, ломающий мою схему. Как меняется всё в течение нескольких дней! Несколько дней назад я был с ней так близко, ближе некуда, и вот теперь готов отдать всё что угодно за возможность увидеть её краем глаза. Уехать – значит, потерять любую возможность свидания. Уехать – может быть, навсегда! А какое неприятное слово – «навсегда»! Скажи мне в своё время, что я навсегда, например, покину школу… Вроде естественно. А на деле – всё же неприятно! Бороться? Зная, что при любом исходе борьбы напорешься непременно? На вопрос «кто виноват?» ответ у меня был. А вот на извечный второй…
Югин просил позвонить ему недельки через три – стало быть, осталось менее недели. Деньги на это время у меня были… Устраиваться куда-то сейчас не имело ни смысла, ни возможности. Я вернусь, когда сдам краснодарскую квартиру. Хотя без тех накоплений, что образовались за время работы с Осой, это будет сделать сложнее. Возвращение может затянуться!
За это время Оля с Артёмом могут сделать ещё одного малыша или малышку! У, глупость какая.
«Забудь, – приказывал я себе, забыв о том, что легче поддаюсь просьбам, а не приказам. – Забудь», – просил я… И не мог… Никак не мог этого сделать. Потому что даже весенний воздух в этом городе сделался неотделим от моего короткого, как хвост добермана, счастья.
Я долил остатки, выплеснул в рот. Закурил… Иногда водка действует как хорошее успокоительное. Если выпить достаточно. И я попросил повторить!
Мир многогранен! Ощущение катастрофы и щемящее чувство одиночества усилились алкоголем, но тот же алкоголь добавил этим ощущениям непонятную полноту и даже какую-то сладость. По однажды сформулированному Катей сценарию: «Сделай ещё больнее – тогда хорошо будет».
А вот дома меня ждал сюрприз!
Уже войдя в квартиру, я услышал шумящих в нашей комнате гостей. Судя по голосам, их было несколько.
Я открыл дверь в комнату. Ага! У Паши гостили Супрун с Татьяной. Пришли причём недавно. На столе гостила только что начатая бутылка вина. Девственная вторая примостилась рядом.
Зная, что будет так, я, наверное, погулял бы подольше… Посидел бы ещё где-нибудь, смакуя мечты и отплёвываясь от реальности. Отступать, однако, было некуда, и я произнёс:
– Привет…
– Здорово… – развязно ответил Супрун. Паша промолчал. Татьяна посмотрела на меня из-под шапки волос. Потом официально выдавила:
– Привет, Сергей.
– …Ну и короче, – продолжил Слава прерванный с моим приходом монолог, – они притащили на выступление отбойный молоток… И врубили его на весь зал!
– В комбик? – пошутил Паша.
– Не важно… Вот это был полный панк. Народ повалил из зала… Полный сюр!
– А ты? – вставила Татьяна.
– Я? Я нет… Такой сюр!
Понятно! Если не умеем играть – пользуем отбойный молоток! Сойдёт за панк… Или за сюр?
Я чувствовал себя не к месту. За стол, что показательно, меня никто не приглашал… Ладно Супрун. Симпатий в мой адрес от него я и не ожидал. От Паши – тем более. Но ведь Татьяна всегда была на моей стороне. Я, признаться, думал, что ей приятен.
Супрун разлил в чашки вино. Порожняя бутылка отправилась под стол, встретившись там с какой-то подругой, нежно звякнула. Значит, всё-таки сидят уже какое-то время…
В такую ситуацию я попал впервые. Мне просто некуда было себя деть. Разве что под рассказы Супруна почитать в уголке…
Они выпили! Потом скопом закурили, стряхивая пепел в блюдечко. И молчали! Молчали, потому что думали обо мне!
– Сергей! – наконец прервала эту неприятную паузу Татьяна. И тут я подумал, что они ждали меня! Может быть, подсознательно, хотя Татьяна наверняка шла сюда именно за этим!
Я повернулся к ней.
– С Веркой-то некрасиво получилось, а? – она с вызовом сощурила на меня тёмные глаза.
– Почему? – занял я неловкую оборону.
– Я думала, она тебе нравится! – наступала Татьяна, распалённая ещё и моим несогласием.
– Она мне нравится! – подтвердил я. Тем более что и не лгал.
– И ты… – она надула щёки и сделала это так нелепо, что я усмехнулся.
– А что ты хотела? – спросил я издевательски. – Ты хотела сестру пристроить? Тебе показалось, что я для этого гожусь?
Это был алкоголь. В нормальном состоянии я бы этого никогда не сказал.
Супрун и Паша проморгали секунду. Зачарованные спором, не уследили за Татьяной всего чуть-чуть…
Она поднялась из-за стола. Не поднялась даже – прыгнула. Неловко замахнулась обеими руками и влепила мне подряд две, слева и справа, пощечины. И если первая пришлась аккуратно в мякоть щеки, вторая удалась хуже. Татьянины ногти прошлись по скуле, оцарапав кожу.
Я не знаю, как это получилось… Алкоголь или чувство несправедливости оказались на первом плане. Скорее всего – и то и другое.
Я неожиданно для себя выбросил правую руку и тыльной стороной ладони ткнул Татьяну в лицо. Больно ей не было – это был охлаждающий удар. Но всё дальнейшее можно было предположить с большой долей вероятности.
– Ах ты… – бросился на меня со своего места Паша.
Я сделал несколько шагов к окну, наблюдая ещё и за Супруном. Мы были разделены столом, и Супрун не мог броситься на меня так сразу. Но он тоже, опрокидывая полную бутылку, бросился помогать Паше.
С ними двоими мне было не справиться, хотя по отдельности только Паша представлял для меня какую-то опасность.
Отступать было больше некуда. Я искал глазами, чем я мог бы себя защитить.
Всё это продолжалось долю секунды.
Паша бросился на меня с кулаками, прикрыв по-боксёрски голову.
– Руки коротки… – прокомментировал я с ухмылкой, скользнув кулаком по его челюсти. Супрун неловко мялся рядом. А меня охватил отчаянный азарт. Когда Паша разбил мне губу, ухмыляться стало больнее.
Загремела посуда. Мы с Пашей лежали на полу, нанося друг другу несильные – некуда было размахнуться – удары. Супрун, а это именно он сбил меня с ног, пытался поймать мои руки. Сверху на меня посыпалось что-то мягкое. «Земля! – догадался я. – Земля из-под помидоров!»
Когда они меня поприжали, я хохотал. Сделать большего они не могли. Не бить же меня, лежащего и обездвиженного.
– Отпусти его, – посоветовал Супрун.
Паша перекинул через меня ногу, встал. На его руке проступила кровь.
«Моя», – подумал я отвлечённо, не прекращая смеха.
– Да это истерика, – убеждённо проговорил Супрун. Тем самым говоря, что ничего, мол, страшного…
– Донкихоты… – проговорил я, успокаиваясь.
Ободрённый успехом Супрун подался ко мне. Паша остановил его жестом.
– Да его просто надо вывести отсюда! – продолжал Слава. Ноты в его голосе были трусливо-высокими.
Я поднялся. Потрогал пальцами разбитую губу. Отряхнул волосы от насыпавшейся в них земли. Вообще-то хорошо! Обычно, если земля на тебя сыпется сверху, отряхиваться уже незачем!
– Завтра я вещи заберу! – спокойно сказал я Паше. – А ключи – на тумбочке оставлю… Я тебе ничего не должен? – добавил я с презрением. Он-то мне – ещё две недели!
– Нет… – пробормотал Паша. До него, кажется, начало что-то доходить… По поводу справедливости случившегося выше.
– Таня, – обратился я к притихшей зачинщице, – зря ты так… А меня извини – я случайно. Не хотел я!
Супрун, словно бы ограждая девушку от моих слов, встал между нами, попытался её приобнять…
– Да убери ты свои руки! – вдруг взорвалась она. Вскочила, стряхивая бесценную супруновскую длань со своего плеча, и направилась в коридор.
– Съели… – устало заключил я и направился за нею.
Уходили мы порознь. Она – торопливо одеваясь, что-то несущественное опрокидывая, рывком сдирая с вешалки лёгкую куртку, хлопая дверью. Я – скорее вяло. Куда я пойду, я не знал. Знал я только, что это не будет местом, где можно зализать раны. Если же не зализать – разбередить! Посередине я не умею.
Я не умею много чего, думал я, спускаясь по лестнице. Я не умею жить спокойно и влюбляться взаимно. Я не умею быть скромным, когда надо быть скромным и лёгким, когда… Да что там! Почему-то мне всё время достаются, одно за другим, поражения. Но тогда не я ли сам виноват во всём этом? Я намеренно создал хаос в своей жизни! Чего же я ожидал?
Татьяна ждала меня внизу! Это было даже не сюрпризом, потому как какой же сюрприз в том, что какая-то часть жителей Петербурга до сих пор существует по Достоевскому? Тем более таких, как Татьяна…
К моему удивлению, она всхлипывала.
– Ну что? – пройти мимо неё возможности не было.
– Извини, – она пошмыгала носом. Тушь с её ресниц стекала по щекам грязными серыми дорожками.
– Да ладно… – миролюбиво ответил я.
– На, вытри, – указав глазами на разбитую губу, она достала из сумочки бумажный платок, протянула мне.
– Спасибо…
– Ты куда сейчас?
– Я не знаю.
Сквозь слёзы прорвался смешок:
– И я не знаю… Пойдём выпьем куда-нибудь? Деньги есть.
– Тебе уже хватит.
– Не учи меня жить…
– И не пытаюсь, – я вдруг вспомнил, что Татьянины проблемы для меня сейчас – это слишком. Будь она хоть трижды привлекательна и хороша собой, но на сегодня мне хватит.
– Не пойдёшь?
– Нет! – я стоял на своём.
– Ну тогда хоть проводи меня, а?
Оказалось, что жила Татьяна довольно близко. Минут двадцать пешком для такого огромного города – всего ничего.
– Какая чудесная ночь! – восхищалась Татьяна довольно театрально, хотя и была права. После нашего насквозь прокуренного логова любая ночь покажется чудесной. Театральности же ей, наверное, не хватало на работе. Работающая в театре Ольга оставляла свою театральность за кулисами, как ненужные декорации.
Я шёл с ней рядом, вяло соглашаясь с её восторгами. Мне хотелось спать.
– Давай купим пива? – очарование ночи в ней было неотделимо от алкогольного очарования.
– Я не хочу.
– А я куплю, – и она ускорила шаги в сторону светящейся ночной лавки. Я даже не стал её догонять. Потом ждал её на улице, глядя сквозь стекло, как Татьяна расплачивается. Потом с неприязнью глядя, как она открывает…
Глотнув пива, Татьяна ещё больше расчувствовалась.
– А ты дурак, Степнов! Хоть и не дурак. Ты что, думаешь, я свою сестру под каждого встречного подкладываю?
– Я так не думаю…
– Она в тебя влюбилась. Я Верку такой никогда не видела. Аж похорошела!
– Тань… – я помолчал, подбирая слова. – Мне неприятно об этом.
– Хы! – она отняла губы от бутылки. – И она говорит «не лезь»! Ты бы хоть ей позвонил!
– Зачем?
– Да… – она призадумалась. Сделала бы она это немного раньше – там, у Паши.
– Я уезжаю, – наконец вымолвил я после долгих раздумий. Озвученное желание превращалось в подобие факта.
– Куда? – дурацкий вопрос.
– Домой, – я вдруг почувствовал, как срывается голос. Не ожидал.
– Домой? – переспросила она. А я вдруг разоткровенничался:
– Не получилось у меня, Тань… Из М-ска идея попасть в Питер казалась замечательной… А вышло всё вот как. Меня сегодня с работы попёрли.
– За что? – удивилась она.
– За длинный язык. «А в сущности – за короткий. За то, что свою правоту выражал односложно и невежливо!» – подумал я.
– Да у нас у всех… Вон Супрун вообще языком асфальт подметает.
«Вот и намёл мусора в голову», – чуть не сказал я.
– В общем, поеду, – мне тяжело было это произносить, но таким образом я убеждал себя, не её…
– Мы пришли! – внезапно остановилась она. Я и не заметил, как пролетело время.
– Ну пока, – она привстала на цыпочки и поцеловала меня, обдав кислым пивным перегаром. – А Верке позвони попрощаться. Я ничего ей не скажу… Телефон знаешь?
Я продиктовал всплывший в памяти номер. Для ненужных вещей моя голова очень вместительна.
– Ну ладно… – подобрела она. Поставила пустую бутылку на асфальт. Скрылась в тени арки.
А я пошёл обратно. Не ходить же всю ночь в бесполезных поисках ночлега.
В комнате было темно и страшно накурено. Паша спал на раскладушке, завернувшись с головой в одеяло.
Я открыл балкон. Постоял, слушая редкие звуки, доносившиеся с улицы. Погладил шероховатый, со сколотой там и тут краской пустой подоконник, где теперь не было моих прокуренных помидоров. Ну а что – любовь прошла, вот они и завяли…
Неприятно защекотало в глазах, и к горлу приплыл непрошеный комок. Впору было унывать, потому что уже ничего нельзя было сделать!
