43
Абигэль и лечащий врач Николя Жантиля поднялись по винтовой лестнице, которая привела их на третий этаж психиатрической больницы. Молодая женщина следовала за своим провожатым, ничего не говоря. Ей казалось, будто она идет по готическому замку, со стенами из неровных камней, высоченными потолками в сводах и изгибах. Это место казалось ей настолько необычным, что она спросила себя, не видит ли снова сон. Она ощупывала неровности гранита, вслушивалась в шорох своих шагов, вдыхала запахи сырости, стимулируя все органы чувств. Ощущала она и силу тяжести, вес своих ног и рук, требующееся для подъема усилие. Все эти знаки успокаивали.
Симон объяснил ей, как надо разговаривать с Николя Жантилем – спокойно, без нажима, – как будто она сама не знала, что такое шизофреник или душевнобольной. Дождь стучал по стеклянной крыше над их головой, как будто разбивалось о дерево ветровое стекло. Ветер выхаркивал свои легкие. Сквозь зарешеченное оконце Абигэль различала только мерцание далекого маяка – глаз циклона в потемках. В четыре часа уже стемнело.
Они шли мимо закрытых дверей с маленькими прямоугольными окошками. Об одну из них бился головой человек – не причиняя себе особой боли, но достаточно сильно, чтобы звук разносился по всему коридору в ритме их шагов. Безумие сочилось из всех щелей, липкое, обволакивающее, точно язва, готовая заразить все формы жизни.
Мишель Симон открыл ключом одну из дверей. Он прошел перед Абигэль в комнатушку, где были только кровать, стул и стол, привинченные к полу, телевизор под потолком, защищенный плексигласовым кубом, и крошечное окошко, должно быть выходившее на океан.
Пациент сидел за столом и что-то рисовал в большой тетради. Абигэль с трудом узнала человека с фотографии. Жантиль поправился, стал еще внушительнее и еще больше походил на людоеда. Лицо его, казалось, было надуто гелием, кожа лоснилась. Лысина, выступающая над венчиком темных с проседью волос, делала его похожим на жутковатого монаха. От кистей рук же остались две обгорелые культи. Абигэль представились щупальца.
– К тебе гостья, Николя. Ее зовут Абигэль Дюрнан, она приехала из департамента Нор, чтобы увидеться с тобой.
Жантиль никак не отреагировал и продолжал рисовать, с удивительной ловкостью сжимая карандаш запястьями. Психиатр остался у двери, а Абигэль шагнула в эту дыру над океаном. Она встала перед пациентом, держа роман так, чтобы он попал в его поле зрения. Его брови домиком шевельнулись, карандаш на долю секунды остановился и тотчас задвигался снова. Писатель рисовал морской берег и волны. Троянский конь со множеством крошечных монстров внутри выходил из вод, свирепо раздувая ноздри.
– Я прочла вашу последнюю книгу, господин Хейман. Хороший роман, хоть и очень жестокий.
Абигэль присела, положив локти на стол, напротив Жантиля. Она хотела быть на одном уровне с ним и решила говорить без обиняков, действуя как бы электрошоком. Столкнуть Николя Жантиля лицом к лицу с тем, кем он был когда-то и кем, возможно, до сих пор оставался в глубине души: Джошем Хейманом.
– Я психолог и работаю с жандармерией над делом о похищении детей, тем самым, которым вы вдохновились. И не стану скрывать, что была очень удивлена, обнаружив, как похожа на меня героиня Валери Лазиньер. Она сыщик, я психолог. Общие черты характера… И дело, близкое к тому, что веду я вот уже год.
Восковое лицо Жантиля не дрогнуло, сосредоточенное на рисунке. Ни малейшей слабины, никаких особых эмоций. Лишь какая-то неизбывная печаль в глазах, в складке губ, в каждой черточке, вплоть до бровей, нависших над веками точно два надгробия.
– Что побудило вас? Газеты? Хроника происшествий? Обо мне было много статей в Норе. Там были мои фото, рассказывалось о моей личной жизни, о профессиональной деятельности. Тамошние журналисты меня любят. Вы читали эти статьи, я полагаю? Почему эта история, а не другая? Тем более что дело до сих пор не закончено. Вас заинтересовали исчезновения детей и вывешенные в лесах чучела? Сюжет вашего первого романа, «Черные камни», так не похож…
Она не читала эту книгу, но хотела дать ему понять обратное. Он поднял голову, лицо словно вышло прямиком из музея восковых фигур. Абигэль попыталась в эту долю секунды, когда их взгляды встретились, уловить огонек в глазах пациента, искру человечности, которая сказала бы ей, что он ее знает. Но она увидела лишь бездонную пустоту.
Жантиль вернулся к рисунку.
– Ваша история очень мрачная, вы не пощадили детей, их участь в вашей книге печальна. Мы же до сих пор ищем троих из этих четверых детей, поскольку один из них, Виктор, был найден два месяца назад. Вы это знали? У вас есть мысли о том, что могло статься с остальными?
Это было все равно что обращаться к стене. Абигэль решила зайти с другой стороны. Она осторожно протянула руку к тетради, в которой рисовал Жантиль.
– Вы позволите мне взглянуть на ваши рисунки? Я тоже немного художница. Создаю картины, представляющие мои кошмары, из фотографий… И у меня есть тетради, вернее, были тетради, в которых я записывала мои сны и отрезки жизни. К сожалению, их у меня украли не далее как вчера.
Она потянула на себя тетрадь очень осторожно, чтобы не спугнуть его. Жантиль остался в той же позе, не выпуская карандаша. Он сидел, уставившись в стол, вялый, неподвижный, ни дать ни взять черепаха в панцире. Абигэль перевернула несколько страниц. Монстры были повсюду, прятались в замысловатых пейзажах. Ни солнца, ни света, ни ярких красок. Только потемки, кусочки ада. Что думал психиатр об этих рисунках? Анализировал ли он их? У Абигэль было столько вопросов об этом пациенте, которого она не знала и вряд ли могла когда-нибудь узнать.
– Я хотела поговорить с вами об одном пассаже в вашей книге. Вы должны помнить Кантена и Коринну, двух последних похищенных детей по вашему сценарию. Они заперты в разных комнатах. Это происходит…
Слова застряли, точно камни, у нее в горле. Она перевернула очередную страницу. На большом листе Жантиль нарисовал бурную реку, волны которой бились об огромный утес. А на этом утесе…
Нечто невероятное.
В ней пылал огонь. Густая разрушительная магма. Она ожидала, что вот-вот окажется на полу, – некое шестое чувство, свойственное нарколептикам, – но змей дремал, свернувшись в своем логове. Тогда ей захотелось схватить Жантиля за горло и вытрясти из него правду. Вот только если он замкнется, всему конец, второго шанса не будет. Она положила тетрадь на кровать, вернулась к нему, наклонилась, чтобы заглянуть в глаза. Он не смотрел на нее.
– Леа Дюрнан, – прошептала она.
Ничего. Мертвые глаза. Абигэль сказала себе, что, если он действительно знал ее дочь, если встречал ее, в Интернете или вживую, хоть слабенькая вибрация в недрах его больного ума должна была вызвать реакцию.
– Это моя дочь. Она погибла вместе с моим отцом в автомобильной аварии полгода назад. Я тоже потеряла дорогих мне людей. Это нас сближает.
Жантиль едва заметно шевельнул губами. Это был один из первых признаков того, что слова Абигэль проникали сквозь его скорлупу. Он слышал их, понимал. Абигэль ринулась в эту щель:
– На странице 387 вашего романа вы употребляете выражение «Жемчужинка Любви» – такое прозвище дает ваш похититель маленькой Коринне, убитой через тридцать страниц. Вы помните?
Снова никакой реакции.
– Где вы это слышали? Откуда вы знаете мою дочь Леа Дюрнан? Я знаю, что вы можете мне ответить, сделайте же это. Сделайте это, пожалуйста!
Голос ее уже дрожал. Сдерживать свои эмоции становилось все труднее. Ручка, которую Николя Жантиль держал запястьями, вдруг отскочила и покатилась по полу. Психиатр на всякий случай отошел от стены, готовый вмешаться. Даже лишенный пальцев, Жантиль был способен убить их обоих. Но пока он сидел, сжав губы, опустив голову, мрачный бык в углу арены.
Абигэль увидела, как скатилась и разбилась о столешницу слеза. Время словно остановилось. В эту минуту ей показалось, что он наконец заговорит с ней. Но больше ничего не последовало. Снова невыносимая неподвижность.
Тогда она бросилась к кровати и сунула ему под нос тетрадь с нарисованной рекой и утесом посередине.
На этом утесе сидела кошка с черно-белыми ушками.
– Где вы видели эту кошку?
Психиатр подошел ближе, видя, что молодая женщина начинает терять самообладание.
– Почему вы ее нарисовали? Где вы ее видели? Это была татуировка на ноге моей дочери! Моей дочери, которую я видела мертвой на столе в морге! Отвечайте! Отвечайте же, черт побери!
Николя Жантиль поднял на нее влажные глаза.
Он открыл рот и вдруг надсадно закричал.
