Сеятели грозы
Истреблю мудрость мудрецов, а хитрость хитрецов сведу на нет.Св. Павел
Мы заблудились. Жутко заблудились. Мы бродили с рассвета в таком густом тумане, что едва ли видели морды лошадей. Туман, как серое облако кисеи, окружал нас и обволакивал, просачивался между ветвями деревьев и кустов, укрывал лесные просеки. Но мы уже сильно опаздывали, поэтому я принял ошибочное решение ехать дальше. А следовало переждать. Разбить привал на поляне, разжечь огонь и повеселиться с бурдюком вина. Жаль. Мордимер Маддердин тоже совершает ошибки. Хоть я и являюсь лицензированным инквизитором Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, но даже это не даёт мне лицензии на непогрешимость. В конце концов, все мы люди, а ошибаться — черта столь человеческая.
— И что теперь? — спросил Смертух, который ехал стремя в стремя со мной.
Из-под капюшона мантии я видел лишь резкие очертания его лица. И туман. Туман, в котором я не чувствовал даже специфического запаха — обычно опознавательного сигнала Смертуха. Голос моего спутника доносился так, будто тот был не на расстоянии вытянутой руки, а звал с другого берега реки.
— Что теперь? Что теперь? — пробормотал я раздражённый. — Ты же вроде знал, где запад…
На западе находился берег реки, и именно туда нам надо было добраться. Потом бы переждали туман и нашли брод. А сейчас один Бог знает, не проделали ли мы весь путь совсем в другом направлении. Во всяком случае, реки не было. Никто из нас не знал округи, а, впрочем, в этом адском тумане даже лучший следопыт не справился бы с определением верного направления маршрута.
Я дал зарок, что мы дадим себе отдых тотчас, как только заросли старых деревьев и кустов уступят место какому-нибудь лугу или поляне. Иначе нам оставалось лишь встать среди глуши и ждать милости посреди белой пелены. А ребятам этого не хотелось. Предпочитали уж ехать. Хоть в каком направлении, но ехать. Я не разделял их страхов, ибо ваш покорный слуга человек не суеверный, но признаю, что этот густой, влажный, бело-серый туман пробирал меня тревогой. Сама мысль о том, что я мог бы сидеть недвижно посреди него, будила какой-то безотчётный протест. А я привык прислушиваться к голосу инстинкта. Ведь он не раз и не два спасал мне жизнь. Также как не раз и не два подводил, но это совсем другая история.
Мы ехали медленно, плетясь, и я надеялся, что с нами не случится ничего плохого. В конце концов, мы бы, к примеру, и края оврага не увидели, даже если бы он возник прямо под копытами наших лошадей. А бедный Мордимер, конечно, ехал первым. За мной и Смертухом тащились на огромном, караковом жеребце близнецы, которые всегда ездили на одном коне и даже имели специально приспособленное для этой цели седло.
— Может, остановимся? — предложил я вопреки себе, а туман заглушил мои слова.
Но они услышали их. И ничего не ответили. Я мог просто отдать приказ, ибо делом Смертуха и близнецов было слушаться. Но по какой-то неведомой причине, отдавать такой приказ мне всё же не хотелось.
И вдруг мой конь фыркнул, а потом затанцевал на тропинке. Я подобрал поводья и легко потрепал его по шее.
— Ну, старина, — сказал я. — Что с тобой?
Но животное не хотело идти. Испуганный мерин мотал башкой, и я видел, как его уши прижимаются к голове. Я соскочил с седла и во что-то ступил. В тело. В мёртвое тело. В мёртвое тело молодого мужчины, говоря точнее.
— Что за паскудство… — Я отдал поводья Смертуху и склонился над трупом.
Останки были обнажёнными, а тело отвратительно разодранным. Не клыками и когтями зверей, любезные мои. Кто-то неплохо покромсал этого юношу. Он выглядел как кусок мяса на бойне. Засохшая кровь, распоротый живот, почти отчленённая у самого плеча левая рука, череп, размозжённый так, что правый глаз вытек из глазницы. А в левом зрачке, мёртвом и пустом, застыл парализующий ужас.
— Иди сюда, Смертух… — приказал я.
Он наклонился рядом со мной и протяжно свистнул. Или, скорее, попытался свистнуть, поскольку у него вышло что-то вроде выдоха через рот.
— Ну, дали… — пробормотал он.
— Миленько, а? В этом проклятом тумане даже не услышим, как кто-то засадит нам меч под ребро.
Смертух присел и стал внимательно осматривать тело.
— Ну, его и колотили, Мордимер, — сказал он, крутя головой. — Глянь сюда. — Он дотронулся пальцами до ключицы мертвеца. — Его даже погрызли…
Действительно, рядом с пятнами крови и ранами, нанесёнными какими-то орудиями, я явственно разглядел следы от зубов и от куска вырванного тела. И это действительно были следы человеческих зубов.
— Снова кто-то забавляется в волколака? — спросил я. — Не-ет, — ответил я сам себе. — Тогда не использовали бы оружия.
Смертух дёрнул тело, так что соединённые до сих пор ноги раздвинулись.
— Глянь сюда, — сказал он.
Меж бёдрами мужчины зияла красная, рваная рана. Там когда-то были гениталии, теперь от них не осталось и клочка. Я видывал в жизни худшие вещи, но эта бессмысленная смерть всё же впечатляла. Бессмысленная, ибо я не видел цели в том, чтобы подобным образом расправиться с человеком и бросить тело в глуши. Тем более, что телесные повреждения выглядели так, будто их нанесли почти одновременно. Выходит, не пытки и потом смерть, а лишь сначала по-звериному дикое уничтожение живого тела, а потом надругательство над трупом.
— Забрали? — спросил я. — Его хрен?
— Скорее съели, — промычал Смертух и показал на другие следы от зубов, на этот раз видневшиеся на бёдрах и в паху. — Говорю тебе, Мордимер, это волколаки.
Слово «волколаки» быть может не слишком точное определение. Уж очень оно связано с разного рода глупостями, байками и легендами, которым люди, мыслящие рационально (такие, как ваш покорный слуга), не верят. Превращение человека в волка невозможно по причинам чисто анатомическим. Я хорошо это знаю, любезные мои, поскольку курс анатомии входил в моё обучение. Не думаете же вы, что можно исполнять симфонию человеческого тела, не обладая соответствующим образованием и подготовкой?
Вот только некоторые обязательно желали в таких волков всё-таки превращаться. Поэтому носились по полям и лесам, голые или одетые лишь в звериные шкуры, и нападали на невинных как агнцы путников либо местных селян. Не раз уже такого волколака-неволколака нам случалось схватить и послать туда, где ему и место — на виселицу. Почему не на костёр? — спросите вы. Да чтобы показать, что обычной конопляной верёвки ряженому вполне достаточно, и святое пламя для этого не требуется.
— Как-то странно позаботились о его вещах, как для волколаков, — сказал я саркастичным тоном. — Думай иногда, Смертух, а?
Он лишь фыркнул и ничего не сказал, но я знал, что, в сущности, он со мной согласен.
— Чего делаем? — спросил он.
— А что нам делать? — я пожал плечами. — Едем дальше. Волкам будет чем перекусить.
Мы провели лошадей мимо трупа, и вскочили в сёдла. Едва мы успели сделать это, как увидели очередное тело. На этот раз молодой, обнажённой девушки. Её светлые сбившиеся волосы слиплись от крови, кожа лица была чуть ли не оторвана от черепа, а правая грудь изгрызена так, что вместо неё висели одни лохмотья. Я заметил, что у неё также не было пальцев на одной из рук.
— Это бессмысленно, — сказал Смертух, когда мы снова сидели на корточках у трупа. — В этом нет никакого смысла.
Мог мне этого не говорить. Но люди, любезные мои, не всегда руководствуются рассудком. Чувства и эмоции правят нашими поступками, пока мир стоит, и править будут до конца этого же мира. А здесь, видимо, чувства и эмоции подсказывали убийцам, что тела следует изувечить, а потом частично съесть. Впрочем, несомненно, дело было не в голоде, а в извращённом удовольствии от вгрызания зубами в человеческое мясо и раздирания его на клочки. Жаль, что на свете столько злых и деградировавших особей. Что ж, Господь испытывает род человеческий, но Он создал также нас — инквизиторов, которые есть стражи порядка и сеятели любви.
***
Туман прошёл. По-прежнему у земли вились сероватые клочки, и воздух был насыщен влагой, но по сравнению со вчерашним днём погоду можно было назвать прямо-таки прекрасной. По крайней мере, мы видели теперь лес и просеки между деревьями, а также солнце, пытающееся проглянуть из-за пелены тумана.
Мы сидели за завтраком, состоящим из ячменных лепёшек, мяса и вина, когда я услышал доносящийся из леса шум, будто кто-то неосторожно и в спешке продирался через кусты. Второй тоже посмотрел в ту сторону и положил арбалет на колени. Возможно, это было излишней предосторожностью, поскольку шум был вызван одним человеком или большим животным, но учитывая опыт прошедшей ночи… Лишь Смертух не среагировал и, жмуря глаза, спокойно грыз жаркое, и жир стекал у него по подбородку.
Шум приближался, пока, наконец, на поляну не вылетела женщина в разодранной одежде. Её волосы были растрёпанными, а лицо выражало безумный ужас. Когда она нас заметила, то сначала остановилась как вкопанная, а потом побежала в нашу сторону, крича и рыдая.
— Спасите, благородные господа, спасите именем Иисуса!
Она влетела в наш круг, перевернула бурдюк с вином и приземлилась в объятиях Смертуха. Но когда подняла голову, то увидела лицо моего спутника и должно быть отдала себе отчёт, что возможно попала из огня, да в полымя. И преследующая её опасность могла оказаться ничем, по сравнению с тем, перед чем оказалась лицом к лицу. Она дёрнулась назад, но Смертух крепко придержал её за талию.
— И куда это, горлиночка? — спросил он нежным голосом. — Торопишься куда-то?
Его рука уже бродила где-то в окрестностях груди девушки. И было вокруг чего ей бродить, ибо груди эти преподносили себя превосходно. По крайней мере, насколько мне удалось это оценить, глядя на её порванную кофту.
— Прекрати, Смертух, — приказал я. — Иди сюда! — Я дёрнул девушку за руку, она шлёпнулась на землю рядом со мной.
— Успокойся, — сказал я. — На! — Я поднёс бурдюк, в котором уцелели какие-то остатки, и влил вино ей в рот.
Я заметил, что женщина, пусть и с растрёпанными волосами и поцарапанным лицом, была вполне себе красивой. Не так уж и молода, но всё-таки красивая. Она присосалась к вину, опорожнила бурдюк, сплюнула, а потом отвернулась, и её вырвало. Смертух фыркнул с раздражением, а девушка вытерла губы верхом ладони и снова начала отчаянно рыдать. Я повернул её к себе и дал пощёчину. Раз, второй — сильно. Она заскулила, а потом замолчала и прижалась ко мне всем телом. Теперь она всхлипывала где-то у меня подмышкой. Первый рассмеялся.
— Мордимер заделался, значит, нянькой, — сказал он.
— Заткнись, кретин, — проворчал я и похлопал девушку по спине. — Ну, рассказывай, чадо моё, что случилось, — обратился я к ней, придавая голосу ласковый тон. — Поможем тебе всем, чем сможем.
— О, да, поможем. — Второй проделал характерное движение бёдрами.
Боже мой, — подумал я, — приходится работать со сборищем идиотов и выродков. Отчего, ах, отчего, Господь мой, ты покарал так жестоко бедного Мордимера? Почему я не могу сидеть в Хезе, потягивая винцо по корчмам и прочищая охальных девок? Нет, я должен спотыкаться на ухабах, осматривать трупы изувеченных и частично съеденных людей, утешать перепуганных барышень, да выслушивать идиотские шутки напарников по поездке. Знаю, что Бог есть само добро, но иногда мне в это трудно поверить.
— Чадо моё, — я заговорил вновь. — Пожалуйста, скажи, что тебя гнетёт?
— Вы священник, господин? — произнесла она, поднимая голову, а Первый фыркнул со смешком.
— Да-а, и окрестит тебя, значит, своей кропильницей, доченька, — поглумился он.
— Я не священник, — возразил я, не обращая внимания на близнеца, — а инквизитор.
— О, Боже! — воскликнула она, и в её голосе была искренняя радость. — Как это хорошо! Как хорошо! Бог меня услышал!
Я почти слышал, как Первый клацнул зубами от изумления. Ибо, видите ли, любезные мои, люди редко когда приветствуют инквизитора криками радости и нечасто показывают ему, сколь сильно они счастливы от его присутствия. Услышав, что поблизости есть инквизитор, большинство людей желает побыстрее оказаться в другом месте. Как будто не знают, что мы занимаемся лишь виновными в ереси, вероотступничестве и колдовстве, и у нас нет причин беспокоить законопослушных и богобоязненных граждан.
Они изумились, а я обеспокоился. Если простая, перепуганная женщина считает, что самым большим счастьем для неё будет повстречать инквизитора, это означает, что она увидела нечто действительно ужасное. Нечто, выбивающееся из нормы. Нечто, вызывающее страх своей противоестественностью.
— Ты скажешь мне, наконец, что случилось?
— Напали на нас… Они… Эти, эти, эти… — она запнулась, поэтому я встряхнул её.
— Кто, мечом Господа?!
— Не знаю. — Её лицо скривилось в гримасе отвращения. — Были как люди, и не как люди. Убивали… всех… грызли, отрывали мясо… — она задохнулась, а потом её снова вырвало. На этот раз совсем близко от моего сапога.
Я успокаивающе похлопал её по спине.
— Всё уже хорошо, чадо моё. Мы не дадим тебя в обиду. Кто ты?
— Живу здесь в деревне, — сказала она, всхлипывая. — Всех убили. Всех. Детей тоже.
— Кто это был? Как они выглядели?
— Как люди, — она посмотрела на меня, и в её глазах было какое-то жуткое непонимание. — И не как люди. У них были такие глаза… и так кричали… Боже мой, так кричали… Смеялись и убивали, бросались оторванными головами, вырывали кишки… — Она вновь спрятала голову у меня подмышкой.
— Проведёшь нас туда, — сказал я.
— Нет! — крикнула она, у меня аж зазвенело в ушах. Попыталась вырваться, но я её держал очень крепко.
— Спокойно, чадо моё, — сказал я. — Посмотри на меня. Ну, посмотри на меня! — приказал я резче.
Она подняла взгляд.
— Я лицензированный инквизитор епископа Хез-хезрона, — сказал я. — Меня зовут Мордимер Маддердин. Многие годы меня учили не только допрашивать людей, не только истинам нашей веры. Меня также учили сражаться. Посмотри сюда. — Я взял в руки её голову и повернул лицом в сторону Смертуха. — Это мой помощник. Солдат и убийца. Убил людей больше, чем ты могла бы сосчитать, не то, что представить…
Смертух иронично поклонился, но на его лице показалась лёгкая улыбка. Благодаря этому оно выглядело ещё страшнее, чем обычно.
— И также посмотри на них. — Я показал на близнецов. — Невелики ростом, правда? Но не найдёшь лучших по арбалетам и ножам. Это не мы боимся чудовищ и людей, чадо моё. Это чудовища и люди бегут от нас. И знаешь почему? Не только потому, что мы сильные и обученные. С нами слава и любовь нашего Господа Бога Всемогущего, а также Иисуса Христа, который, сходя в славе с креста Муки своей, мечом и огнём указал нам, как расправляться с врагами.
Не знаю, доходили ли до неё мои слова полностью, но, без всякого сомнения, они её успокаивали. В её глазах уже не было такого безумия, а черты лица разгладились.
— Как тебя зовут, дорогая моя? — спросил я. — У тебя есть какое-то имя, так ведь?
— Элисса, — сказала она, нервно моргая. — Меня зовут Элисса, господин.
— Итак, проводишь нас, Элисса, до деревни. Это ведь недалеко отсюда?
— Несколько миль, — ответила она тихо и огляделась. — Я бежала через лес…
— А сейчас спокойненько пойдём. Посажу тебя на своего коня…
Второй, слыша эти слова, фыркнул глупым смехом и похлопал себя по бёдрам, но я посмотрел на него так, что улыбка погасла на его лице. Близнец отвёл глаза и притворился, что стряхивает что-то со штанин.
— … и поедешь, как дама, хорошо?
— Хорошо, господин, — ответила она.
— Мы будем всё время рядом с тобой, и никто не причинит тебе вреда, понимаешь?
— Да, господин, — сказала она. — Но что мне делать? Что мне делать, если всех убили?
— Кто здешний правитель? — спросил я. — Кто владеет этими землями?
— Господин граф, — ответила она.
— Какой граф? — я вздохнул.
— Граф де Родимонд, — она прикусила язык, чтобы вспомнить.
Я никогда в жизни не слышал такой фамилии, но в этом не было ничего удивительного. Император в последние годы присваивал графские титулы так часто, будто доставал их из шляпы. И сейчас почти каждый владелец замка да пары деревень уже назывался графом, либо лордом, либо даже герцогом. Я сам знавал герцогов, у которых не было денег, даже чтоб купить дров на зиму, но зато они с воодушевлением рассуждали о родовых взаимосвязях и благородном происхождении, хотя дочек с удовольствием выдавали за зажиточных мещан, при условии, что те в должной мере подмазывали золотом. Итак, наверняка, де Радимонд принадлежал к людям именно такого сорта.
— Знаешь, где его замок? — спросил я.
— Отсюда день пути, — сказала она немного погодя — Надо идти вдоль реки.
— Хорошо, — ответил я. — Договоримся так, Элисса. Как только покажешь нам деревню и расскажешь о нападении, мы поедем в замок твоего господина, поскольку он должен узнать о том, что случилось на его землях. И я попрошу, чтобы он нашёл для тебя работу и крышу над головой в замке. Хорошо?
— Ох, спасибо тебе, господин, — воскликнула она с искренней радостью в голосе и прижала мою руку к губам.
Я улыбнулся, ибо люблю людей, способных выказывать благодарность. Погладил её по растрёпанным волосам.
— Тогда поехали, — приказал я и встал с места.
***
До деревни Элиссы мы добрались одним духом. Поселенье лежало у широкой части реки и было типичным для имперского пограничья — территорий не слишком безопасных, слабо заселённых, а зимой навещаемых ордами голодных волков, или, что хуже, оголодавшими медведями (если кто-то был настолько глупым, чтобы будить их от зимней спячки). Дома были крепко построены, сложены из мощных брёвен. Строители вырезали только лишь небольшие оконные проёмы и равно малые дверные проёмы. Видно было, что каждый из этих домов приспособлен к тому, чтобы жители могли без труда защититься от неожиданного налётчика. Как же это отличалось от хаток из дернины и глины, так частых в безопасных окрестностях Хеза, где зимы были мягкими, а епископская Разбойная Стража шеей карала каждого, кто был скор на изнасилования или грабежи.
Трупы лежали повсюду. У колодца и на порогах жилищ. Кто-то пытался убегать к реке и теперь лежал на мелководье, с выпученными, омываемыми волнами глазами. Кто-то другой, видимо, сопротивлялся, поскольку в его руке всё ещё была окровавленная двухлезвийная секира. Ему это ничем не помогло. Две женщины лежали, свернувшись клубком, как брошенное тряпьё, и я видел, что они до последнего пытались защитить детей. Один ребёнок был с оторванной от тела головой, другой прижался к обрубленному плечу матери, а череп ему разбили сильным ударом. Таким мощным, что череп этот был лишь кроваво-красным студнем с торчащими осколками костей и серыми сгустками растёкшегося мозга.
Я многое повидал в жизни. Видел людей, умирающих в пыточных камерах, и людей, зажариваемых на кострах, вдыхающих вонь собственного горелого жира. Видел опустошённые и сожженные деревни. Видел, как карают бунтовщиков и их семьи. Видел изнасилования и резню. Но это зрелище отличалось от всего. Потому что эта бойня не имела смысла. С женщин и мужчин не сорвали ни одежду, ни украшения. Не забрали оружия или инструментов. Я не видел следов изнасилования, допросов иль пыток. Всё указывало на то, что толпа налётчиков ворвалась в деревню и убила жителей лишь ради самого удовольствия от убийства. Им ничего не было нужно из того, что имели эти люди. Также это не было способом наказания их за какие-то провинности. Ведь бунтовщиков наказывают иным способом. Меня удивило лишь одно. Почему тела, на которые мы натолкнулись в лесу, были раздеты, а здесь все трупы оставались в одежде? А может на мужчину и женщину в лесу напали, когда они нагими предавались плотским удовольствиям? И потому мы не нашли одежду? Так или иначе, нападающие не были волколаками. Волколаки никогда не используют оружия. Их убеждённость в том, что они дикие звери, не позволила бы им воспользоваться палкой, секирой или копьём. А на телах убитых я ясно видел колотые, резаные и ушибленные раны.
— Эсса. — Девушка, едущая на моём коне, показала пальцем на женщину, чью голову разбили об облицовку колодца. — Моя подруга. — Она всхлипнула и вытерла нос рукой. — Должна была выйти замуж…
Я сошёл с коня и подал ей руку. Она, было, заколебалась, но потом соскочила. Я видел, что она старается отводить взгляд от трупов.
— Осмотрите тут всё, — приказал я парням. — И докладывайте мне о всякой странной вещи, которую заметите.
— Тут всё странное, — пробормотал Смертух.
Я толкнул дверь одного из домов и заглянул внутрь. В помещении было пусто, только на очаге лежал перевёрнутый котелок. Я кивнул Элиссе.
— Останься здесь, — приказал я. — А я осмотрюсь по деревне.
— Вы вернётесь за мной, господин? Правда? Вернётесь? — забормотала она со страхом.
— Элисса. — Я взял её за руку. — Конечно, вернусь. Тут тебе уже ничего не грозит. Сядь и жди меня.
Я вышел наружу и тщательно закрыл за собой дверь. Я не думал, чтобы нам сейчас что-либо угрожало, но девушка была единственным свидетелем преступления. И, возможно, в случае чего, опознает нападающих. И тогда придёт время Мордимера и его смиренно задаваемых вопросов. Но проясним себе один вопрос, любезные мои. Мордимер Маддердин — лицензированный инквизитор епископа Хез-хезрона — не рыцарь на белом коне, заступник угнетённых и бич преступников. Мир живёт по своим законам, один из которых гласит, что слабые всегда становятся добычей сильных. Поэтому я бы особо не беспокоился, если бы речь шла о банде мародёров или головорезов, рыскающих по деревням и собирающих отступные, либо забавляющихся с местными девками. Но здесь дело выглядело более серьёзным, и я задумался, а не замешаны ли здесь колдовство или поклонение какому-нибудь варварскому культу.
Я подошёл к Смертуху, который, присев на корточки, внимательно осматривал тело старого мужчины с раскроенным надвое черепом.
— Слышал когда-нибудь о чём-то подобном? — спросил я.
У Смертуха замечательная память. Может он не слишком умный, но способен привести дословно разговоры годичной давности, а все сплетни и слухи устроили себе в его голове уютную кладовую.
— Нет, Мордимер, — он поднял на меня взгляд, — Ни о чём, что напоминало бы эту деревню.
— Ритуальные убийства? Культ насилия и войны? Жертвенный каннибализм? — подсказал я, не слишком веря в собственные слова.
— Не подходит, Мордимер, — он покрутил головой. — Всё не так.
— Что-то нашёл? — я посмотрел на останки старого человека.
— То же самое. Избит, исколот, изрублен, потом изгрызен…
— Надругались над уже мёртвым телом, так ведь? Это тебе ничего не напоминает?
Он снова покрутил головой.
— Мне жаль, Мордимер.
Я думаю. Мне тоже было жаль. Ненавижу неразгаданные загадки, тайны и секреты. Истинное удовлетворение я чувствую лишь тогда, когда нахожу свет в конце тоннеля. И сейчас я тоже знал, что не успокоюсь, пока не узнаю, кто и зачем убил этих людей. Их жизнь или смерть для меня были не важны. Деревенщина — это всего лишь деревенщина. Добрый Господь сотворил их, дабы работали в поте и трудах, а потом умирали. Недаром Писание гласит: «… отдайте каждому, что ему положено. Кому подать — подать, кому мыто — мыто, кому повиновение — повиновение, кому честь — честь». И они именно так в течение всей жизни отдавали. А теперь, наконец, настало время им отдать саму жизнь. Ради чьей-то забавы.
Тогда что для меня было важным, если я не сострадал этим людям и не стремился стать справедливым мечом правосудия? Ну, мне было важно проверить свои силы. Как бы я в будущем мог спокойно вспоминать эти дни, зная, что я сдался и не нашёл объяснения? Что я даже не попытался найти свет, и задом, бочком отступил из таинственного тоннеля?
— А может, — Смертух задумался на минуту. — Может ты бы поговорил с ними, Мордимер?
— С кем? — не понял я его.
— Ну… с ними. — Он обвёл вокруг рукой.
— Ты, похоже, рехнулся! — Я даже не разозлился на него. — Я должен разговаривать с мёртвыми? Тебе этого хочется, Смертух? Меч Господа, зачем я с вами связался?
Я встал и отошёл от него. Конечно, я мог попробовать поговорить с мёртвыми. Их духи ещё парили здесь где-то поблизости, полные боли, гнева, печали и непонимания. Призвать эти духи было примерно так же безопасно, как войти в клетку с разъяренными львами. Впрочем, львы, самое большее, лишат тебя жизни, а месть мёртвых может быть значительно худшей. Не говоря уже о том, что некромантию запрещали святые основы нашей веры. Правда, мы, инквизиторы, имели право нарушать основы во имя высшей необходимости. Но, несомненно, такая необходимость сейчас ещё не наступила. Даже если бы я справился с духами убиенных, определённо подобные игрища не понравились бы моему Ангелу. А гнев Ангелов страшнее любого зла, которое вы способны себе представить, и любого зла, которое представить вы не способны.
И когда я отходил от Смертуха (всё больше изумляясь, что он вообще посмел что-то такое предложить), вдруг увидел трёх всадников, сопровождающих запряжённую двумя лошадьми повозку. Кавалькада надвигалась с севера.
— У нас гости! — закричал я.
Смертух и близнецы посмотрели в указанном мной направлении. Потом мы все четверо встали в центре деревни, рядом с облицованным камнем колодцем, у которого всё ещё лежал труп молодой женщины.
— У них цвета, — вполголоса сказал Смертух.
Действительно, трое конных явно были одеты в цвета какого-то магната. Они были в серозелёных куртках плотного сукна с малиновыми нашивками, а их кони были хорошо ухоженными, в богатой упряжи. На повозке ехало ещё трое мужчин, наверняка из дворни. Но я также заметил, что они все были хорошо вооружены — мечами и копьями. Солнце было у нас за спиной, поэтому прибывшие заметили нас позже, чем мы их. Но наше присутствие их явно обеспокоило. Они остановились и недолго совещались, а потом вновь двинулись в сторону деревни. На этот раз однако изменив порядок. На козлах сидел лишь возница, а двое других шли пешими по бокам повозки. Всадники оттянулись несколько назад.
— Убираем их? — спросил Смертух.
— А может сначала поговорим? — предложил я. — Иль ты сегодня совсем сдурел?
Смертух буркнул что-то недовольно, а близнецы рассмеялись в один голос.
На краю деревни повозка остановилась, а все шестеро мужчин подошли к нам. Я видел, что они стараются сохранять осторожность, хотя их рассмешил вид близнецов. Светлобородый, пожилой мужчина с лицом измождённого грифа, что-то сказал вполголоса, показывая на моих спутников пальцем, и все засмеялись.
Смейтесь, смейтесь, — подумал я. — Как дойдёт до дела, желание смеяться у вас пропадёт. Ибо я, любезные мои, не беру с собой близнецов по причине их внешности или светских манер. Первый и Второй не только располагают интересными способностями, которые простой человек мог бы назвать магией. Оба они убийцы. Выученные, лишённые угрызений совести и стойкие, будто прибрежные заросли.
— Вы кто, люди? — крикнул светлобородый.
— Сам доложись, — произнёс я спокойно.
— Я лейтенант Ронс из стражи господина графа де Родимонда, — ответил он, и на его бледных щеках выступил румянец. — Говори лучше, кто ты, пока я не приказал вас убить.
Смертух рассмеялся и откинул капюшон с головы. Это произвело впечатление. Это всегда производит впечатление.
— Что тут произошло? — Я обвёл вокруг рукой. — Почему эти люди погибли, и откуда ты тут взялся?
— Боже мой, приятель. — Конь лейтенанта затанцевал, пришпоренный. — Ты не слышал, что я говорю? Говори, кто ты!
— Я Мордимер Маддердин, — произнёс я, вставая с облицовки. — Лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона.
С минуту он испытующе разглядывал меня.
— Валите отсюда, — наконец произнёс он. — Инквизитор или нет, тебе здесь нечего делать.
— Нет? А может всё-таки? — холодно сказал я, ибо мне не понравился ни этот человек, ни его тон. — Твоему господину придётся ответить мне на несколько вопросов.
— Граф не водится с отребьем, — рявкнул спутник лейтенанта, молодой мужчина с гладко выбритым лицом и голубыми глазами.
— А ты что? Его куколка? — буркнул Смертух.
Юноша тронул коня и двинулся в сторону Смертуха. Я преградил ему путь.
— Мир! — воскликнул я с издёвкой. — Мир между христианами!
— Прекрати! — рявкнул лейтенант спутнику. — Раз уж хочешь, — обратился он ко мне, — можете ехать с нами. Но скажу тебе сразу, инквизитор, граф не жалует тебе подобных.
Я был рад, что он не выбрал стычку. Не знаю, решил ли он, что попытка убийства инквизитора могла бы ему сильно навредить, или же понял, что инквизитор и его товарищи не могут быть лёгкой добычей. Так или иначе, он казался человеком, поступающим рассудительно.
— Мы здесь не для того, чтобы нас любить, — ответил я с искренней улыбкой. — Мы для того, чтобы дарить людям сладкую радость признания грехов. А здесь я вижу их много. — Я снова обвёл рукой вокруг.
— Ну да, — лейтенант соскочил с седла. — Грузите трупы, — приказал он слугам. — Не задавай мне вопросов, инквизитор, ибо мне нельзя на них отвечать. Но если господин граф сочтёт, что ты полезное орудие, он, возможно, поделится с тобой тем, что здесь происходит.
— Все мы орудия лишь в руках Господа, — ответил я, глядя ему прямо в глаза, а он не отвёл взгляда.
Я знал, что в имении графа буду искать ответ на один вопрос: как так получилось, что повозка, собирающая трупы, и солдаты графа прибыли в деревню через пару часов после бойни? Если от замка был день пути?
***
Во время поездки к летней резиденции графа (так называл это поместье лейтенант Ронс) ничего достойного упоминания не произошло. Спутники лейтенанта и слуги, очевидно, получили строгий запрет на разговор с нами, ибо отвечали, только если их спрашивали, да и то нехотя и невнятно. Но и я старался быть не слишком любопытным. В конце концов, так и или иначе, обо всём узнаем на месте. Пока же мы ехали в приятной компании пары десятков трупов (я заметил, что слуги собрали все тела, которые налётчики оставили в деревне), но, к счастью, путь был недолгим, а на дворе было достаточно холодно, поскольку в ином случае моё нежное обоняние могло бы испытать некоторого рода неудобство. Может я и не слишком чувствительный человек, но обыкновенно предпочитаю запах леса и луга вони разлагающихся тел. А есть люди, которым это не мешает. Как хотя бы мой дорогой Смертух, который сам обычно попахивает, будто недельный труп.
Но прежде чем мы выехали из деревни, я воспользовался временем, пока люди лейтенанта были заняты собиранием тел, и вошёл в хату, в которой оставил Элиссу. Когда она услышала шаги, то бросилась в угол и притаилась там, будто побитая собака, но сразу же успокоилась, увидев, что это я захожу внутрь. Разнообразие всегда приятно, ибо люди обычно не чувствуют облегчения и радости, видя, что я их навестил. Трудно понять, почему они страшатся инквизиторов, которые как-никак посвящают жизнь, дабы послужить спасению каждого мужчины и каждой женщины, населяющих эту юдоль печали.
— Послушай меня, чадо, — сказал я. — Послушай очень внимательно, ибо от этого может зависеть твоя жизнь.
Она смотрела на меня напряженно, неосознанно взяв своими руками мою руку и прижав её к своей груди. Я уже говорил, что ей было к чему прижимать?
— Сюда приехали люди твоего господина, и мы едем с ними в замок. Ты моя женщина, и мы выехали вместе из Хеза, понимаешь? Ты никогда прежде не была в деревне и не видела, как убивали людей, и никого из них не знала. Я ясно выражаюсь?
— Да, господин, — ответила она тихо.
— Держись рядом со мной и не отвечай, даже если тебя о чём-то спросят, понимаешь? Никуда не отходи и не давай себя втянуть в расспросы. Старайся даже не слушать, если что-нибудь будут говорить. Если кто-то тебе что-то прикажет или спросит, молчи и смотри на меня. Ясно?
— Да, господин, — повторила она. — Я ничего не понимаю, но…
Я оборвал её, подняв ладонь.
— Тебе не надо ничего понимать, — произнёс я. — Слушайся моих указаний, и может тебе удастся выжить.
Возможно, вы недоумеваете по поводу излишней сентиментальности и чувствительности вашего покорного слуги. В конце концов, какой интерес мне спасать ничего не стоящую жизнь селянки, с которой только что познакомился? Так вот, любезные мои, я слишком далёк от того, чтобы отказывать кому-то в ценности его жизни. Особенно жизни того, кто уцелел в страшной бойне, доказывая тем самым, что именно такова была воля Бога. И, помимо всего, Элисса была единственным человеком, кто видел убийц. И кто знает, может в нужное время её знание мне пригодится? А может даже спасёт мне жизнь? Признаюсь также — честно, со смирением и с некоторым смущением, — что меня очень интересовали полные и красивой формы груди Элиссы. Мне казалось, что будет совсем неплохо увидеть их колышущимися над собой и почувствовать их в своих руках. Тем более, что женщины, благодарные избавителю, находят в себе невероятно большие запасы страсти. Ох, я знаю, насколько это низкие и приземлённые мысли, но, во-первых, у меня уже несколько недель не было женщины, а, во-вторых, я всего лишь нищий духом человек. А как гласит Писание, именно для таких, как я, создано Царствие Небесное.
Однако, вопреки моим опасениям, лейтенант и его люди не обращали особого внимания на Элиссу. Я отдал ей свой запасной плащ, под которым скрылись деревенские одёжки, и держал её всю дорогу рядом с собой. Она была послушной девушкой и молчала всю поездку, а отвечала только тогда, когда я задавал ей вопрос. Я даже услышал, как один из слуг говорит вполголоса другому:
— Глянь, как натаскал эту свою бабёнку, — в его голосе было удивление. — А моя треплет языком по любому поводу.
Переночевали мы спокойно, хотя, конечно, я не преминул приказать парням, чтобы посменно стояли на страже. Впрочем, я заметил, что так же поступил и лейтенант Ронс, что свидетельствовало о том, что либо он хотел не терять нас из виду, либо опасался появления убийц. Хотя мне трудно было представить банду, которая бы напала на десятерых вооружённых людей. Я сам решил выспаться, но у меня есть врожденная способность необыкновенно чуткого сна, а надвигающаяся опасность действует на меня, как ушат холодной воды. Но на этот раз я спокойно продремал до рассвета, а в полдень мы увидели расположенный в излучине реки холм, на склоне которого возвышался аккуратный небольшой замок с двумя башенками.
— Вот и добрались, — произнёс лейтенант, наверное, лишь для того, чтобы что-то сказать, ибо я ведь и сам видел.
***
Граф де Родимонд был упитанным, лысеющим сорокалетним мужчиной, с выцветшими глазами навыкате. Он принял нас одетым в кожаный, запятнанный фартук, а на его пальцах я заметил жёлтые следы от кислоты. Кабинет, в который мы вошли, оказался одной из лучше всех оборудованных алхимических лабораторий, которые мне пришлось видеть. На столах стояли большие горелки, реторты, котлы и змеевики. На полках толпились сотни баночек и бутылочек из керамики, глины или коричневого стекла. Из ниши рядом долетал запах трав, и я там увидел сотни сушащихся растений. Кроме этого, как в каждой уважающей себя алхимической лаборатории, тут было полно предметов странных и никому не нужных: выделанная голова крокодила, рог гиппопотама, засушенная летучая мышь с распростёртыми крыльями и оскаленными клыками, когтистая медвежья лапа и два человеческих скелета, один большой, другой маленький, да вдобавок лишённый черепа. На деревянной полке, вдоль стены, стояла пара десятков оправленных в кожу книг.
Граф суетился у столов и щипцами как раз снимал с горелки тигелёк, из которого валил жутко вонючий и едкий дым. Наверняка субстанция имела примесь серы, поскольку я крайне отчётливо чувствовал этот характерный запах.
— У меня нет времени, нет времени… — он обернулся ко мне. — Ронс, кто это, во имя Бога Отца?
— Я уже говорил, господин граф. Это инквизитор из Хеза.
— Мордимер Маддердин, к услугам господина графа, — я склонил голову, а де Родимонд окинул меня мимолётным взглядом.
— Разве я приглашал инквизитора, Ронс?
— Нет, господин граф.
— Тогда скажи ему, чтобы ехал себе.
Он махнул рукой и повернулся к тиглям.
— Позвольте, господин граф! — сказал я вежливо, но твёрдо, ибо не намеревался позволить от меня отделаться.
Лейтенант Ронс хотел потянуть меня за рукав, но я на него так посмотрел, что он убрал руку. Его глаза потемнели.
— Что? — де Родимонд не скрывал уже раздражения.
— Полагаю, господин граф всё-таки захочет поговорить со мной, а не с официальной делегацией от епископа Хез-хезрона, которая приедет сюда расследовать отправление языческих культов.
Он вздрогнул, поставил тигель на стол и отложил щипцы. Закашлялся.
— Языческих культов? — он фыркнул, но я видел, что он обеспокоен, поскольку каждый знал, что направление официальной комиссии из Инквизиции не предвещало ничего хорошего.
— Мы видели трупы, — сказал я. — Изувеченные тела жителей одной из деревень. Лейтенант привёз их в замок господина графа.
— Бандиты, — буркнул до Родимонд. — Везде полно этой голытьбы. Его Преосвященство лучше бы прислал сюда Разбойную Стражу, а не инквизитора.
Он тяжело упал в обитое выцветшей камкой кресло.
— Принеси вина, Ронс, — приказал он, — и три чаши.
— Это не бандиты, господин граф, — сказал я, будучи уверенным, что он сам об этом прекрасно знает. — Бандиты не выгрызают мясо жертв, не увечат трупы и не бросают добычу. Дома в этой деревне никто даже не ограбил, а с тел не содрали обувь, одежду или украшения.
Он посмотрел на меня исподлобья.
— Может — да, может — нет, — сказал он. — Бандиты это бандиты, и неизвестно, что им взбредёт в голову.
— Бандиты, господин граф, обычно ведут себя удивительно рационально, — произнёс я. — Поскольку живут с порока. И не убивают ради самого удовольствия от убийства. По крайней мере, не таким способом. Представляет ли себе господин граф разбойников, обгрызающих трупы? Зачем бы им это делать?
— Трупы обгрызли звери, — проворчал он, и мне было непонятно, зачем лжёт, ведь он сам не верил в свои слова.
— Прошу прощения, господин граф, но я в состоянии узнать следы человеческих челюстей и отличить их от звериных, — вежливо возразил я. — Я был бы также безмерно счастлив, если бы господин граф изволил мне объяснить, как так случилось, что солдаты господина графа появились в деревне уже через несколько часов после бойни, несмотря на то, что замок находится от деревни в дне пути.
Лейтенант Ронс должно быть слышал эти слова, поскольку как раз возвращался с подносом, на котором стоял серебряный кувшин и три широких чаши. Однако я видел, что он даже бровью не повёл.
— Налей, — приказал де Родимонд. — Вы что, хотите меня допрашивать, инквизитор? — он встал со стула. — Меня, графа де Родимонда?! Вы осмеливаетесь подвергать сомнению мои слова?
— Ищу правду, Ваша милость, — учтиво ответил я.
— Это императорское пограничье, инквизитор, — произнёс он, — и оно не подпадает под твою юрисдикцию.
— Желает ли Ваша милость объяснять это епископской миссии, которая прибудет из Хеза, или же вы предпочитаете поговорить со мной?
— Угрожаешь мне? — Я видел, что он в бешенстве. Но одновременно где-то в глубине его глаз мною читался страх.
— Никогда бы не осмелился, господин граф, угрожать представителю столь знатного рода, — сказал я. — Лишь имею честь осведомить господина графа о том, как обстоят дела.
— Знатного рода? — он фыркнул. — Вот насмешил! Спорим, раньше ты не слышал о графах де Родимонд, так ведь?
— Со смирением и сожалением признаю, что мои знания о великих аристократических родах слишком ничтожны, — я склонил голову.
— Умеет подсластить этот инквизитор, а, Ронс? — граф рассмеялся и подал мне наполненную чашу. — Не надо мне льстить, Маддердин, или как тебя там. Графский титул и наделение леном мы получили, поскольку моя светлой памяти мамочка водила шашни с императорским конюшенным. Так уж в жизни бывает, инквизитор. Мой прадед был честным бондарем, дед — менее честным солдатом, отец — продажным офицером стражи, заработавшим большие рога, а я являюсь графом. Как говорят: безумцем, алхимиком и приспешником дьявола. Кем будет мой сын? — он рассмеялся, обнажая жёлтые и неровные зубы.
— Ценю людей, занимающихся алхимией, — сказал я вежливо, игнорируя его рассуждения относительно семьи, — поскольку эта наука требует больших знаний и терпения в работе. Церковь не видит в ней ничего вредного.
Это была половинчатая правда, но я не собирался объяснять графу нюансы подхода Церкви к алхимическим знаниям.
— Да-да-да, — он сделал солидный глоток. — Твоё здоровье, инквизитор. Не видит ничего вредного, пока не сожжёт. Уж это мне известно.
Я приложил чашу к губам. Вино было молодым и кислым, но мне случалось пить напитки и похуже.
— Ну и что, Ронс? — обратился к тому де Родимонд. — Скажешь ему, что происходит?
— Как пожелает господин граф, — холодно ответил офицер.
— Скажи, скажи, может он что-то посоветует. В любом случае, лучше так, чем он пришлёт своих друзей в чёрных мантиях. Сразу бы мне сожгли половину людей.
Я лишь вздохнул, поскольку непонимание действий и целей Инквизиции всегда меня расстраивало. Почему люди думают, что мы существуем, чтобы кого-нибудь сжигать? Это лишь крайняя необходимость, а не ежедневная рутина.
— Садись, инквизитор, — он указал на скамейку у стены. — И слушай, ибо это интересная история.
Лейтенант Ронс минуту обдумывал.
— Это уже третья деревня, — наконец произнёс он. — Всегда перед этим получаем письмо. На этот раз он писал, чтобы мы взяли телегу и ехали в Берёзовку.
— Так называлось поселенье, которое ты видел, — добавил граф.
— И всегда одно и то же. Изувеченные трупы и ни одного свидетеля.
— Письмо? — повторил я. — Интересно. Могу ли его увидеть?
— Почему нет? — граф дотянулся до бюро и вынул из него сложенный пополам пергамент.
Чёрной тушью кто-то написал: «Бери воз и езжай в Берёзовку. Поторопись, пока не завоняли».
— Шутник, — сказал я, внимательно приглядываясь к листку. — Это письмо человека образованного, господин граф. Каллиграфические буквы… Прошу заметить, как изящна «Б» с этим брюшком и перекладинкой, законченной росчерком.
— Великолепно, — иронично сказал граф, бросив взгляд на письмо.
— Это важный след, господин граф, — я не дал себя сбить с панталыку. — Он свидетельствует о том, что враг господина графа не обычный бандит. Бандиты не пишут изящных писем.
— И что из этого?
— Не считает ли господин граф, что это сужает круг подозреваемых? Плохой сосед?
— Нет, Маддердин, — сказал он. — Мы здесь живём спокойно. У нас большие поместья и мало рабочих рук. Похитить у кого-то людей, перекупить их, чтобы ушли с моих земель и пошли работать на кого-то другого — это я бы понял. Мы здесь ценим человеческую жизнь, инквизитор. Тут даже не вешают преступников, лишь отдают их в рабство. Ни один из моих соседей не совершил бы ничего подобного.
— Понимаю, господин граф. Значит никаких споров?
— Всегда есть споры, инквизитор, — встрял Ронс. — Но никто не осмелился бы на что-то такое.
— Осмелюсь спросить, уведомил ли господин граф префекта? Императорский двор?
— А что им до этого? — рявкнул де Родимонд. — Сдирать подати они первые, но что другое? Конечно, уведомил. Мне даже не ответили.
Я покачал головой, ибо именно этого следовало ожидать. У императора и его чиновников поважнее дел выше головы, чем заниматься проблемами провинциального графа, получившего титул в обмен на рога отца. Но пусть бы только осмелился не заплатить подати. Сразу бы ему на голову свалились прево и его мытари.
— С радостью помогу вам, граф, — сказал я, — ибо, хотя я не знаю, касается ли дело ереси либо колдовства, но могу допустить, что такая вероятность есть.
— Колдовство, — фыркнул граф. — Тоже мне…
— Это лишь предположения. — Я развёл руками. — Не был бы господин граф любезен, рассказать мне всю историю с начала?
— Ронс, — де Родимонд посмотрел на лейтенанта.
— Слушаюсь, господин граф. — Офицер поставил уже пустую чашу, после чего долил вина из кувшина: сначала графу, потом мне и напоследок себе.
— Всё началось с исчезновения людей из Медведника… — начал он.
— Такие тут варварские названия, — пробурчал граф. — Медведник, Берёзовка, Моховые Горки, Грязюки, Послуштаны, Бузовая Дворня…
— Послуштаны? — улыбнулся я. — Действительно, варварское. Но, как это, лейтенант: «с исчезновения»? Тел не нашли?
— Да нет, — ответил он. — Мы думали, кто-то их перекупил, как говорил господин граф, ибо здесь не хватает рабочих рук. Нужно корчевать лес, земля каменистая и неплодородная, вот местные господари и пытаются перещеголять друг друга в вольностях.
— Но потом поселенцев уже убивали?
— Так точно. Три раза. Три деревни. И в каждом случае приходило письмо, сообщающее, куда нам ехать за телами.
— Вы искали убийц?
— Ищи ветра в поле, — пробормотал Ронс. — Это большой лес. Болота, разливы, чаща, лабиринт пещер на юге. При желании, целую армию мог бы спрятать, а не несколько разбойников. Вот только, до сих пор даже разбойничать здесь никому не хотелось. А у меня восемь солдат и пара десятков вооружённых слуг. Будь у меня вдесятеро больше и всё равно ничего бы не сделал. И ведь мы не можем оставить замок без охраны.
— И так мне будут вырезать людей! — Граф так грохнул кулаком по столу, что перевернулся керамический горшочек, и на столешницу вытекла тёмнозелёная масса.
— Никаких требований? Ничего? — спросил я.
— Чего они могли бы от меня требовать? — спросил он с какой-то неожиданной горечью. — Уже два года задерживаю налоги. Как давно ты служишь мне задаром, Ронс?
— Почти год, господин граф.
— Вот именно. За стол и крышу над головой. Такой вот из меня граф.
— Итак, смиритесь под крепкой рукой Бога, дабы вас вознёс в свое время. — ответил я ему словами Писания.
— Только интересно, когда это время придёт, — де Родимонд посмотрел на меня тусклым взглядом. — Как вы думаете, можно ли получить философский камень? Красную тинктуру?
— Нет, господин граф. Думаю, что нет, — честно ответил я.
— И я так считаю, — он покачал головой. — А сколько Корнелиус золота у меня вытянул на эти опыты… Мой Бог…
— Корнелиус? — подсказал я.
— Этакий пройдоха, — неохотно пояснил Ронс. — Я предупреждал господина графа, но, конечно, я всего лишь простой человек. У меня нет образования и я не способен понять умы, что возносятся к вершинам науки, — сказал он с иронией, явно кого-то цитируя.
— Алхимик, так ведь? Господин граф приказал его повесить?
— Следовало, — невесело рассмеялся Ронс. — Почуял, откуда ветер дует, и удрал.
— Принц Хаггледорф пятнадцать лет ждал результатов работы своего алхимика, — сказал я. — Заложил половину вотчины на его изыскания. Ну, а на пятнадцатый год потерял терпение и приказал его поджарить на железном кресле.
— О, это мне не пришло в голову, — де Родимонд хлопнул себя руками по бёдрам. — Я хотел его всего лишь повесить.
— Когда сбежал этот Корнелиус? — спросил я.
— Полгода тому назад? — Граф посмотрел вопросительно на лейтенанта, и офицер кивнул.
— То есть, перед пропажей людей из деревни и первыми нападениями?
— И что общего между одним и другим? — де Родимонд пожал плечами.
— Письмо, господин граф, — объяснил я. — Я говорил, что его писал человек образованный. Кроме того, совершенно очевидно, что он был за что-то обижен на господина графа. Ведь это уведомление о совершенных преступлениях — чистое злорадство. Думаю, его забавляло бессилие господина графа, если позволите мне быть честным.
— Я прямо-таки представляю, как Корнелиус обгрызает трупы, — фыркнул с иронией де Родимонд. — Да, спасибо, но если так действует наша Инквизиция…
— Корнелиус — это слабый и тщедушный человек, — пояснил Ронс. — Как бы он мог перебить лесорубов, рыбаков, пастухов? Вдобавок вооружённых и знающих толк в битве? У вас разыгралось воображение, инквизитор.
— Прошу прощения, господин граф, — сказал я, склоняя голову. — Я всего лишь стараюсь охватить всё дело моим скудным умом и наверняка совершаю многочисленные ошибки.
— Опасный человек, — произнёс после минуты молчания де Родимонд, обращаясь к офицеру, — этот наш инквизитор. Действительно опасный. — Он покачал головой и посмотрел на меня. — Значит, думаешь, доктор Корнелиус замешан во всё это?
— Из-за отсутствия других предпосылок, смиренно признаю, что такая мысль посетила мою голову.
— Оставь ты… — буркнул он, — это раболепие. Ибо, полагаю, не за красноречие ты стал инквизитором. Ты давно уже служишь Церкви?
— Давно, господин граф.
— Приходилось заниматься подобными делишками?
— Подобными нет.
— Так что, мне можно радоваться, что буду первым, а? Новый опыт в инквизиторской работе…
— Есть ли у господина графа карты окрестностей? — спросил я, игнорируя его ехидство.
— Карты… Ещё чего… Попробуй уговори императорских картографов, чтобы сюда приехали.
— А эти деревни находятся… были, — поправился я, — далеко друг от друга?
— Два дня пути, — ответил Ронс. — Примерно.
— Если бы я захотел посетить все, как бы мне пришлось ехать? По прямой линии?
— Нет, конечно же, нет, — ответил лейтенант и надолго задумался. — Скорее, я бы сказал, что тебе пришлось бы сделать круг, инквизитор.
— Хорошо. Тогда представим себе, что у нас есть круг, — я повёл носком сапога по полу, — и на этом самом круге лежат подвергшиеся нападению деревни. Что в его центре?
Ронс и де Родимонд посмотрели друг на друга.
— Болота? — неуверенно спросил офицер. — Да, — добавил он уже решительным голосом. — Болота.
— Значит, там мы должны искать убийц, — произнёс я. — Кто-нибудь знает эти болота?
— Вы шутите? — рассмеялся Ронс. — Зачем кому-то понадобилось бы их знать?
— Бандиты должны где-то жить и иметь что съесть. Уверен, на болотах мы найдём их укрытие. Есть ли кто-то, кто может нас провести? Смолокуры? Бортники?
— Бортники… Гм… — задумался Ронс. — Я слышал о бортниках, живущих поблизости. Но знают ли болота, один Бог ведает.
— Вы действительно хотите нам помочь, инквизитор? — спросил де Родимонд, и в его голосе я, похоже, услышал нечто вроде неохотного уважения. — Мне даже нечего предложить вам взамен.
— А дайте мне, господин граф, несколько человек и запас еды. Не знаю, впрям ли мы найдём что-то на болотах, но знаю, что мы можем черпать великой мудрости в словах Писания. А оно гласит: «стучите, и отворят вам».
— Поеду с ними, — произнёс лейтенант. — Возьму Фонтана, де Виля и нескольких солдат. Может ничего из этого не получится, но попробовать стоит.
— А ваши люди, инквизитор, — с сомнением в голосе перебил де Родимонд. — Были когда-нибудь в бою?
Я рассмеялся.
— Возможно, я не должен употреблять таких слов по отношению к моим помощникам, но это убийцы, господин граф. Одни из самых обученных, каких я видел в жизни.
Граф покивал, но я видел, что он остался не до конца уверенным.
— Не знаю, Ронс, — наконец сказал он. — Это тебе придётся рисковать головой. Не отдам тебе такого приказа, но сделаешь то, что посчитаешь нужным.
— В таком случае, еду с инквизитором, господин граф, — решил без колебаний лейтенант. — Плохо бы я себя чувствовал, зная, что чужой человек воюет за моё дело.
***
Мы подползли, елозя животами по мокрой земле, и затаились на краю кустарника. Я видел фигуры, снующие у костров. В центре стояла бочка, из которой люди черпали кувшинами или кубками, мы чувствовали запах жареного мяса, а издали доносились голоса разговоров.
— Первый, — прошептал я. — Сможете их снять?
— Ясно, Мордимер, — ответил близнец. — Всё видно как на ладони.
— Инквизитор, — я услышал голос Ронса. — А если это не они? Если убьём невиновных?
Я какое-то время думал над тем, что он сказал. Меня не особенно заботила жизнь этих людей, но я не собирался рисковать собственной, если это не должно было принести нужного эффекта. Действительно, существовала вероятность, что это были всего лишь спокойные поселенцы, желающие жить вдали от закона, податей и власти феодального хозяина. Подобное часто случалось в малозаселённых местностях. Это также могли быть беглые холопы или изгои, скрывающиеся в глуши от суровой руки правосудия, но не имеющие ничего общего с вырезанием деревень.
— Я не говорил вам этого, лейтенант, но женщина не из Хеза, — ответил я после некоторых раздумий. — Она жила в одном из поселений и видела убийц. Убедит ли вас её свидетельство?
— Вот как, — сказал он. — Хорошо. Это меня убедит.
Я толкнул близнеца и приказал ему идти за Элиссой. Я понятия не имел, сможет ли девушка на таком расстоянии узнать лица убийц. Но надеялся, что — да, поскольку время от времени некоторые из мужчин выходили на свет пламени, и их было видно очень отчётливо.
Немного погодя Первый приполз обратно, а рядом с ним неуклюже ползла Элисса. Всё её лицо было вымазано грязью, и она дрожала как осиновый лист. Я крепко обнял её рукой и прижал к себе.
— Не бойся, чадо моё, — шепнул я ей прямо в ухо и почувствовал, что в моих объятиях она перестаёт дрожать.
— Ты должна внимательно присмотреться к людям у костра. И сказать нам, те ли это, что напали на вашу деревню. Смотри внимательно и не ошибись.
— Да, господин, — шепнула она.
Она подняла голову, а я знал, что наступает опасный момент. Что будет, если она узнает убийц и начнёт кричать? Вдруг зарыдает? Побежит в панике, куда глаза глядят? Я был готов остановить её и заткнуть ей рот, если понадобится. Но Элисса лишь сильнее задрожала, и я услышал, как клацнули её зубы.
— Это они, — сказала так неразборчиво, что я её едва понял. — Они!
— Ты уверена?
— Чёрная борода. — Она впилась ногтями в мою ладонь, да так сильно, что я был уверен, что оставит на моей коже кровавые следы. — Этот чернобородый. Я видела, как он грыз… — она беззвучно расплакалась, и я поцеловал её в лоб.
— Ты храбрая женщина, Элисса, — сказал я и дал знак близнецу, чтобы он отвёл её назад к лошадям.
— Достаточно, лейтенант? — спросил я.
— Достаточно. — В сумраке я не видел его лица, лишь кивок. — Абсолютно достаточно.
К лагерю вела только одна дорога. С юга. С севера, запада и востока окружали его густые, непролазные заросли тёрна. Я знал, что там мы несомненно не пройдём, ибо если бы даже удалось преодолеть шипастый кустарник, то наверняка нас бы затянула болотная трясина.
Следовательно, нам предстояло пробиваться через открытое пространство. На наше счастье, убийцы не охраняли лагерь. Видимо, они не предполагали, что кто-либо смог бы пройти по их следу и преодолеть предательские болота. Тем не менее, в поле нашего зрения их было десяток-два, а никто не мог гарантировать, что где-то там — в темноте — не таились другие. Может часть праздновала и развлекалась, а остальные спали?
Что ж, во всяком случае, нас было девятеро, но я не знал, чего стоят люди лейтенанта Ронса, и даже он сам. Как обычно, лучше всего было рассчитывать только на себя. И во вторую очередь, на Смертуха и близнецов.
— Остаётесь здесь, — приказал я Первому и Второму, — и хорошо цельтесь.
— Готовы? — спросил я Ронса, и он в ответ кивнул.
— Тогда именем Божьим! — крикнул я и встал.
В этот момент прощебетали болты, и двое людей свалилось на землю. Один упал лицом в костёр. В лагере убийц раздались крики, вопли, оклики, а мы уже со всех ног бежали в их сторону.
Всё пошло неожиданно легко. Я опасался яростного сопротивления, ожесточения и боя не на жизнь, а на смерть. Меж тем, мы налетели на них, будто свора охотничьих собак на стреноженных косуль. Я полоснул набегающего человека мечом по груди (даже не знаю, он бежал, чтобы со мной биться, или убегал как раз в эту сторону), следующему всадил клинок в горло. А потом я лишь стоял в свете костров и смотрел, ибо поистине мне нечего было делать. Смертух и люди лейтенанта Ронса крутились как ошпаренные, и тела бандитов валились, будто снопы сжатых хлебов, если позволите мне такую избитую метафору. Но, однако, сложно было не заметить, что их сопротивление… было странным. Они беспомощно вытягивали руки навстречу клинкам, бегали с криком кругами, спотыкались о собственные ноги. В них было видно какое-то отупение, невероятная вялость движений и полное отсутствие боевого опыта. Неужели они были способны убивать лишь неготовых к нападению селян? Могли ли это быть те самые люди, что вырезали поселян и в зверином бешенстве грызли их трупы? Здесь нельзя было заметить даже следа бешенства или боевого исступления.
Немного погодя мы стояли над парой десятков трупов, и этот ошеломляюще лёгкий триумф не подготовил нас к тому, что должно было случиться через минуту. Ибо из деревянного сарая, сложенного из больших, массивных брёвен, вдруг выбежало двое людей с топорами в руках. Двое солдат лейтенанта Ронса бросилось к ним, и через миг оба уже не жили. Один из нападавших был поражён в плечо, но он даже не замедлил шага, хотя я видел, как удар почти отсёк ему руку, которая теперь свисала лишь на лоскуте кожи. Молодой человек с бледным лицом, которого Ронс называл де Вилем, пырнул остриём в живот второго бандита. Тот нанизался на его меч, так что рукоять столкнулась с телом, выпустил из руки топор, схватил де Виля за голову и вгрызся в его лицо. Я видел лишь хлеставшую кровь и слышал отчаянный крик, который не смолк даже тогда, когда Смертух развалил нападавшему голову саблей. Мужчина с отрубленной рукой вбежал между двумя другими солдатами, получил два удара копьями, после чего размахнулся и отсёк голову ближнему из людей Ронса. Из безголового туловища хлынула струя крови, а я подскочил и замахнулся мечом. Бандит прикрыл голову, но меч отрубил ему кисть и рассёк лицо. Он даже не застонал. Не крикнул. В свете костров я видел его расширенные, блестящие глаза. Они погасли лишь тогда, когда между ними с хрустом воткнулся наконечник стрелы. Только тогда он упал. Безрукий, весь залитый кровищей, с грудью, пробитой копьями. Он ещё дёргался на земле, а из его рта шла кровая пена.
— Меч Господа нашего! — я услышал перепуганный шёпот Ронса, — де Виль, Боже!
Я обернулся и увидел, как лейтенант пытается остановить кровь, текущую из лица де Виля. У молодого человека была вырвана щека, так что обнажились челюсть и зубы, а от его носа остался лишь кровавый лоскут с выступающим хрящом. К счастью, он не кричал, ибо раньше Бог дал ему милость забытья.
Я пнул дверь в сарай, из которого выскочили эти двое. Вошёл я осторожно, держа в правой руке обнажённый меч, а в левую руку взял горсть шерскена. Но сени были пустыми. Только за следующей дверью я услышал шум, будто кто-то пытается забаррикадировать вход. Я с размаху ударил плечом и ввалился внутрь, чтобы увидеть одетого в чёрное худого человека, который пытается придвинуть ко входу тяжёлый, обитый латунью сундук. Я влепил ему рукоятью меча в лицо, и он полетел под стену с хриплым криком. Я подошёл и встал над ним. Носком сапога пнул его под рёбра. Несильно. Так только, чтобы напомнить о своём присутствии.
— Доктор Корнелиус, я полагаю? — вежливо спросил я.
Краем глаза я заметил, как в помещение вбежал лейтенант Ронс, а потом застыл на месте, видя лежащего под стеной мужчину. Тем временем исхудалый человечек вытер рукавом кровь с лица и со стоном поднялся на ноги. Выплюнул на пол выбитые зубы.
— Это именно он, — сказал лейтенант Ронс и сделал шаг, но я схватил его за плечо.
— Нет-нет, — сказал я. — Нам надо поговорить. Правда, доктор?
— А кто ты такой, что нападаешь на мирных людей? — прошамкал доктор, и прозвучало это так: «а фто ты тафой, фто напафаешь на мифных люфей?».
Я толкнул его на стул, так что он с размаху сел.
— Что за наглость? — сказал я. — Ты говоришь о нападении? А три вырезанных села?
— Деревенщина, — скривился он презрительно. — Кому какое дело до деревенщины? У меня есть путь, парень! Идея, за которую стоило бы отдать жизнь этих людей…
— Истинно говорю вам: Что вы сделали этому брату Моему меньшему, то мне сделали, — ответил я словами Писания. — Так, может, поделишься своим видением пути с инквизитором Его Преосвященства епископа Хез-хезрона?
— Ты инквизитор? — он глянул на меня исподлобья. — Очень хорошо. Возможно, мне понадобится помощь твоего господина.
Я смотрел на него и признаюсь, на мгновение, на минутку, у меня язык отнялся. И уж поверьте, любезные мои, с вашим покорным слугой такое редко случалось. Вот передо мной сидит убийца, а скорее вожак банды убийц, который совершенно не обеспокоился гибелью своих людей и присутствием инквизитора, а рассчитывал на встречу с епископом. Он был просто тупым или уже сумасшедшим?
— Я думал, разжечь ли костёр или скорее готовить верёвку, — сказал я. — Но вижу, что разговор займёт у нас больше времени. Лейтенант, — я повернулся к Ронсу, — вы не могли бы сказать моим людям, чтобы разогрели инструменты?
— Не будь идиотом, инквизитор, — доктор Корнелиус храбрился, но всё же я видел, что он испугался. — Поверь мне, у меня есть сведения и знания, которые заинтересуют Его Преосвященство. И поверь мне также, — он вытянул в мою сторону худой, костистый палец, — что и тебе от этого перепадёт.
— Слушаю, — произнёс я. — У тебя не слишком много времени, а я не очень терпеливый человек. Мне самому интересно, удастся ли тебе купить жизнь…
— Я не могу говорить об этом тебе! — крикнул он так, будто кто-то провёл остриём по мрамору. — Хочу увидеть епископа!
— Конечно, — дружески ответил я. — Мне прямо сейчас подавать повозку или чуть погодя?
Стукнула дверь, и Смертух заглянул внутрь. Я наблюдал за доктором Корнелиусом и заметил, что его лицо помертвело. Ах, этот мой Смертух, всегда производит впечатление!
— Греются, — доложил он. — Устанавливать стол или подвесим?
— Хорошо, — крикнул Корнелиус. — Всё скажу!
Я придвинул табурет, сел и дал знак Смертуху, чтобы нас оставил. Лейтенант Ронс встал у стены.
— Я весь внимание, — вежливо сказал я.
— Я доктор медицины, — начал Корнелиус, — и учёный. Я расширил тайны алхимии, хотя моя работа не была оценена обществом. Но я неуклонно и в поте лица работал над идеей, способной изменить облик этой земли…
— Доктор, — сказал я. — Моё терпение имеет границы.
Он сплюнул мокротой и кровью на пол, потрогал пальцем обломки зубов.
— Чего не хватает королям и герцогам? — спросил он.
— Золота, — я ответил, ибо он явно рассчитывал на ответ, а у меня, в конце концов, было время, и я мог поучаствовать в этой игре. По крайней мере, минутку.
— Золота тоже, — признал он, — но философский камень это миф. Фантасмагория. Не удастся превратить свинец в золото.
— Не удастся, — поддакнул я, ибо хотя бы в этом случае доктор Корнелиус казался рассуждающим здраво.
— Правителям не хватает войска, инквизитор. Людей, готовых умирать по их мановению. Армии, которая не разбежится в панике, солдат, которые бросятся на более многочисленного врага и будут биться до смерти либо победы. Солдат, не чувствующих страха и боли, яростных, как дикие звери. Солдат, которых не надо годами тренировать или учить дисциплине. И я дам таких солдат тому, кто мне хорошо заплатит.
— Значит, эти люди..? — я махнул рукой.
— Именно! Я разработал рецептуру микстуры, превращающей обычного, простого человека в незнающую чувств машину для убийства. Я опробовал рецепт на жителях одной из деревень…
— Те, которые пропали, — я покачал головой. — Именно, — он хлопнул в ладоши. — Экстракт также вызывает полную зависимость. Если его не дать этим людям вовремя, будут выть от боли и сильного влечения, умолять… Они сделают всё за новую порцию! И таким способом получаешь над ними полную власть…
— Очень ловко, доктор. Я поражён вашими способностями.
Он просиял и сел в кресле удобнее.
— Экстракт действует в течение лишь нескольких часов, потом вызывает слабость и обморок, но рассчитываю, что детали ещё доработаю, — он задумался и прошамкал что-то про себя, а потом поднял на меня взгляд. Его глаза были блестящими и безумными. — Охватываете ли вы это своим умом, инквизитор? Тысячи крестьян, превращённых в верных и безжалостных воинов? Разрывающих врага в приступах безумства? Они не заменят дисциплинированной армии, не одолеют опытных наёмников, но добавят новые правила в военное искусство…
— Вот где ваши совершенные солдаты, — засмеялся я. — мои люди как раз выбрасывают трупы в болото.
— Приятель! Ведь я успел дать экстракт только двоим моим подручным. Остальные отдыхали после последних экспериментов…
Ну что ж, негодяй красиво назвал уничтожение целой деревни. Я всегда утверждал, что учёные не грешат излишней любовью к ближнему, но Корнелиус выходил за все возможные пределы.
— Бегающий в помешательстве сброд это твоё непобедимое войско, доктор?
— Представь себе тысячи, десятки тысяч этих людей, — он мечтательно прикрыл глаза, — опустошающих вражеские поместья. Питающихся трупами, не чувствующих боли и страха, а может даже не нуждающихся в отдыхе, ибо считаю, мне удастся поправить рецептуру. Разве тут дело только в боевых возможностях? Нет, инквизитор! Тут дело в запугивании врага, истощении его под грузом несчастий, свалившихся на его земли! Эти люди, изменённые силой моей микстуры, будут сеятелями грозы. Грозы, которой ещё не видел мир!
Я обдумал его слова и покачал головой. Были в них как безумие, так и неумолимая логика.
— Где рецепт? — спросил я, а он закусил губы и отвернулся.
— Доктор, если потребуется, добуду его от тебя огнём и железом. Где рецепт? Где образцы?
Нехотя он встал и подошёл к стене. Дёрнул и открыл дверцы маленького шкафчика. В середине была шкатулка. Я оттолкнул его и сам её вынул. Поднял крышку и внутри увидел несколько баночек из коричневого стекла, а также сложенный вчетверо лист пергамента. Я жестом приказал доктору, чтобы он сел обратно на стул, и развернул пергамент.
— Ничего вы в этом не поймёте, — пробормотал он. — Надо быть алхимиком, чтобы понять, о чём тут речь. Я работал над этим всю жизнь! Я, доктор Корнелиус Альтенферг! Моё имя переживёт века!
Он явно возбуждался от собственных слов, поэтому я решил не обращать на него внимания. Я вынул пробку, затыкавшую горлышко одной из баночек и заглянул внутрь. Густая, коричневая и воняющая гнилью масса наполняла посудину до краёв.
— И они это ели? — спросил я.
— Нет, — вздохнул он, раздражённый, что я прервал его выступление. — Экстракт следует растворять в алкоголе, а потом в воде и подавать перорально. Влей его в городской колодец и увидишь чудесные эффекты, — улыбнулся он, показывая окровавленные дёсны.
— Ага, — ответил я.
Я вложил пергамент и баночку обратно в шкатулку и открыл дверь.
— Смертух, можно тебя, — позвал я, а когда подошёл, прошептал ему на ухо приказ.
Он заколебался и попросил, чтобы я повторил. Это редко с ним случалось, но на этот раз я мог его понять. Боюсь, любезные мои, я сам, получая такое поручение, в первую минуту подумал бы, что ослышался.
Я старательно закрыл дверь и подошёл к доктору с широкой улыбкой на лице. Придержал его за плечи и воткнул остриё кинжала в кадык. Я перерезал ему голосовые связки, так, чтобы он не мог кричать, но знал, что агония займёт мало времени. Впрочем, как на мой вкус, и так сдохнет слишком быстро.
— Ч-что вы..? — Ронс двинулся ко мне и смотрел ошеломлённый на Корнелиуса, который как раз с грохотом упал на пол.
Доктор корчился, извергал изо рта кровавую пену, а пальцами, скрюченными как когти, пытался остановить кровь и зажать рану.
— Впрочем, может и правильно, — лейтенант глубоко вздохнул. — В конце концов, у нас есть рецепт и образцы. А этот подлец пусть подыхает.
— Пусть подыхает, — согласился я. — Но у нас нет ни рецепта, лейтенант, — я положил руку на шкатулку, — ни образцов. У меня нет.
Какое-то время он смотрел на меня удивлённо, но схватился за меч быстрее, чем я ожидал. Конечно, всё равно слишком медленно. В конце концов, он был лишь солдатом. Я ударил его кинжалом, но ему как-то удалось увернуться, и лезвие не попало в сердце. Он опрокинулся, а я упал на него. Хотел ударить ещё раз, но увидел, что и так умирает. Он смотрел на меня расширенными зрачками, в которых горел гнев.
— Ронс, — ласково спросил я. — Вы меня слышите?
Он с усилием кивнул, из уголков рта у него потекла кровь. Я отложил нож и взял его за руку.
— Лейтенант, послушайте меня внимательно, ибо не желаю, чтобы ваша душа уходила, полная неразумного гнева. Хочу, чтоб вы поняли. Дабы вы не думали, что я убил от греховной жажды наживы.
Я встал, снова открыл шкатулку и вынул из неё пергамент. Потом поднял со стола коптящую лампадку и присел рядом с офицером.
— Смотрите, Ронс, — я приложил пергаментный свиток к огню.
Когда лист сгорел, я растёр пепел подошвой сапога.
— Нет уже тайны, — сказал я. — Нет рецепта. Нет доктора. И нет свидетелей.
Я чувствовал, как его пальцы конвульсивно сжимаются на моём запястье.
— Почему? — прошептал он.
— Потому что мир является достаточно плохим местом и без экстракта доктора Корнелиуса, — произнёс я грустно. — А я не хочу, чтобы он стал ещё хуже.
А потом я сидел возле него, пока он не умер, и закрыл ему веки. Наверняка он был достойным человеком, но это не имело ничего общего с моим долгом, как я понимал его моим скудным умом.
Я встал и вышел наружу. Смертух и близнецы как раз втаскивали трупы солдат внутрь. Признаю, что управились с ними доблестно, но и никакой славы в этом не было — убить двух неготовых к нападению людей. Также зарезали бедного, обезображенного де Виля, и у меня было впечатление, что в этом случае они оказали ему лишь услугу.
— Поджигайте и идём, — приказал я.
Потом я смотрел, как они прикладывают факелы к брёвнам и ждут, пока дом займётся огнём. Я попрощался и в мыслях прочитал «Отче наш» за упокой души лейтенанта Ронса и его солдат. Когда я был на полпути до первых деревьев, меня догнал Смертух.
— Мордимер, — тихо спросил он. — Собственно, зачем мы это сделали, а? Зачем мы убили людей графа?
— Потому что у нас была такая прихоть, Смертух, — ответил я. — Просто у нас была прихоть.
— Ага, — произнёс он, а его лицо просияло улыбкой. — Понял. Спасибо, Мордимер.
Я кивнул ему и пошёл дальше. Через два дня мы расскажем де Родимонду красивую сказочку о храбрости его солдат и их прекрасной смерти в бою с одичавшим врагом. Я подумал об Элиссе, а также о том, что в течение двух ночей пути наверняка вкушу плодов её благодарности. Я улыбнулся собственным мыслям и посмотрел на бьющее в небо пламя. Как обычно, оно было красивым и чистым, как сердца тех, кто не помня трудов своих, служит во славу Господа.
Назад: Багрянец и снег
Дальше: Овцы и волки
