Глава 18

Рассвет проступал на горизонте. Мягкой, чуть заметной полосой он разлился у гор, опускаясь на них первыми лучами утреннего солнца. Казалось, что ночная тьма не отступит перед его силой, наоборот, она становилась все гуще, все непрогляднее. Но солнце уже готовилось подняться над песками, обогреть их, выгнать ночной мороз из барханов и насыпей. Волной алого света оно потекло вниз, рисуя на камнях причудливые тени, разбавляя собой плотную тьму.

Все вокруг наполнил собою мягкий, чуть окрашенный розовыми отблесками воздух. Он почти не пах гарью, его безмятежность стирала из памяти и Огонь, и пепел, и смерть. Каждое утро было новым рождением, и пока солнце не достигало зенита, откуда оно нещадно палило, иссушая все, что и без того давно умерло, мир казался почти таким же, как был раньше.

Над хрустящим от полуночного холода песком к скалам неслись два Серых Вихря. Они вздымались к небу, поднимая собой, закручивая и раскидывая по сторонам серый пепел. Нежный утренний ветерок в их власти становился грозным предвестником бури.

Стайка лис, выбравшихся было из норы размять лапки, испуганно принюхалась, подняв кверху головы, и поспешила скрыться под землей. Кому, как не им, знать, сколько бед может принести злобная сила такого вихря.

Не останавливая стремительный полет, Газул швырнул вслед мелькнувшему оранжевому хвосту крупный камень, что покоился на дне высохшего моря, пока Вихри не увлекли его за собой.

Лис сдавленно пискнул, обрушиваясь на сородичей. И они повалились у входа в нору комом рыжего меха, пронзительно скулящего и фыркающего.

Газул мог бы разбросать их бездыханные тушки кругом, но чуял, что это не принесет ему удовольствия. Потому он лишь обдал их напоследок порывом едкого ветра, закрученного в спираль, и понесся дальше, злобно сверкая разрядами серебра.

– Совсем ты размяк, мальчишка! – захохотала Матильда, летевшая чуть поодаль.

Выгнувшись дугой, она подхватила целый холм бурого песка и обрушила его на темнеющие входы в подземный лисий городок.

– Мелкая тварь ходила по земле! – вопила она, погребая звериное жилище. – Мелкая тварь, вот и конец тебе!

Газул равнодушно наблюдал, как засыпает тяжелый песок выходы из нор, обрекая на смерть целую лисью стаю, и ощущал лишь немыслимую скуку. Все это уже было. Мертвые звери, валяющиеся в пустыне там, где прошли Вихри. Возводившиеся десятилетиями Города последних выживших, что рушились за один короткий миг от ураганного ветра, пущенного на них желанием Газула.

Даже погони за Крылатыми больше не казались ему упоительной забавой. Приток живой силы медальонов не давал могущества достаточного, чтобы лютовать на всей сожженной земле.

Вихри мельчали. Сила уходила из них так же, как дряхлела древесина в амулетах людей. Это вначале они были могущественной стихией, что неслась над умирающей землей, завершая дело Огня. Теперь же мелкие пакости остались последним их развлечением.

– Я да полоумная бабка, – рычал Газул, поднимаясь к небу. – Я – первый отрекшийся от Рощи, воин Правителя, меч, борющийся за правое дело! Воюю с лисами, пока остальные пресмыкаются перед людьми… Снова Дерево правит ими… и я лечу вместе со всеми, будто слуга…

Он обрушился на одиночный холм и в мгновение разметал его, оставляя глубокую воронку. Но и это не помогало Газулу избыть переполнявшую злость.

Когда-то он смеялся над карой, которой подвергла их Роща. Вечная жизнь, когда остальные рассыпались прахом. Чем не повод для злобной радости? Прошли годы, прежде чем он понял. Вечная жизнь обернулась вечным огнем собственной ярости. И как бы ни пытался он не поддаваться тяжелым волнам злобы, разливающимся по бесплотному телу, она пожирала его изнутри.

– Пора возвращаться! – крикнул он Матильде, пляшущей безумный танец на лисьей могиле.

– Пора возвращаться – пора возвращаться! – завопила старуха. – По Жрице скучаешь, да? Новая Жрица – новое мяско! – Она зашлась смехом, но тут же его прервала. – Думаешь, отведем их к Роще, да нас простят? Да нас отпустят?.. Глупец, – добавила она другим, холодным, рассудительным голосом, в котором не было ни капли безумия.

– Не думаю, – ответил Газул, принимая облик мужчины и подходя к ней. – Мы так и будем носиться, распугивая лисиц, пока не исчезнем совсем.

– Человечишкам нужна наша помощь, да. Принеси, Газул, скажет Жрица, камней да построй нам дом. Разузнай, что там за горизонтом да расскажи. Защити от зверя, раздобудь воды… – Старуха говорила все тише, пока совсем не умолкла, наблюдая, как разжигают ее слова ненависть в стоящем напротив. – И почеши-ка, Газулушка, мой священный зад! – захохотала она, отрываясь от земли.

Мужчина схватил ее за тонкую шею и бросил на песок.

– Никто не смеет так говорить со мной, бабка! Даже ты! – прорычал он.

– Я-то что? – развела руками Матильда, поднимаясь. – Я такая же, как ты. Мертвая и пустая. А Жрица сможет. Силищи в ней будет… Тебя на короткой ниточке держать.

– Нет.

– Да-а-а! – Старуха залилась визгливым смехом. – И ничегошеньки ты не поделаешь, пока Роща растет. Чем выше растет, тем ты послушнее.

Газул заскрипел зубами, подаваясь к сумасшедшей бабке, но та продолжала смеяться, смотря на него мертвыми, пустыми глазами.

– Не я твой враг, – сказала она, отсмеявшись и утирая губы. – И даже не Жрица. Что с нее возьмешь, мяско да косточки… Роща, вот кто виноват. И в Огне, и в пепле, и в жажде мщения, что не проходит. Ведь не проходит же?

За все годы, проведенные в одной шкуре на всех, об этом они никогда не говорили. Да и вообще почти не произносили слов.

Старуха подошла совсем близко. От нее пахло тленом и сухой пылью.

– Вот если бы Рощи не было. Если бы она сгорела вместе с остальным миром. Не было бы и силы ее, и власти. И мы были бы свободны. Мы были бы мертвы.

Газул почувствовал, как шевельнулось в груди давно застывшее сердце.

– Хочешь сказать, что Рощу нужно… сжечь?

Матильда раздраженно дернула плечом:

– Глупец. Как ты сожжешь то, что и есть Огонь? Вспомни, дурень, что чуть не убило деревца?

– Мой топор.

– Верно. Топор в твоей руке. В человеческой, сильной, наполненной кровью.

– Никто из Вестников не станет рубить Дерево… – Воин помотал головой. – Они ищут защиты и помощи.

– Забудь про Вестников, – Матильда помолчала, глядя на него, будто решаясь на что-то. – Пойдем, покажу тебе, кто выкорчует Рощу. Уничтожит ее. Раз и навсегда.

Превратившись в Вихрь, она взлетела и понеслась, огибая последнее взгорье, что разделяло их с оазисом. Газул постоял немного, пытаясь собраться с мыслями, но ненависть пульсировала в нем, заменяя ток жизни. Он оторвался от земли и поспешил вслед за старухой.

Они пролетели в стороне от пещеры, где набирались сил перед последним перелетом Вестники. Газулу показалось, что он видит, как остальные Вихри уже собираются в путь. Напоенные тишиной и покоем ночи, они готовились к встрече с Рощей, надеясь, что та дарует им покой.

«Глупцы», – подумал Газул, поднимаясь выше, чтобы его не заметили.

Они пересекли песчаную косу, затейливо вьющуюся между двумя грядами. На горизонте маячила пара одинаковых пиков. Лишенные жалкой поросли, они блестели на солнце, будто два обнаженных клыка. Газулу захотелось долететь туда, постоять на высоте, чтобы утренний ветер прогнал тяжелые мысли. Но Матильда ушла в сторону, медленно снижаясь. И только тогда Газул опустил взгляд вниз. Если бы он мог чувствовать хоть что-то, кроме жажды, то замер бы пораженный.

По перевалу, между двумя высокими пиками с голыми и покатыми склонами, шел отряд воинов. Пара дюжин плохо одетых и грязных, но вооруженных короткими кинжалами, ятаганами, посохами и арбалетами. Они двигались мерным шагом, сохраняя молчание. Впереди остальных шагал рослый варвар, Газул разглядел у него на лбу пятно засохшей крови. Будто на нем отпечаталась чья-то ладонь. В воине явственно чуялась чужеродная сила. Мощная, хоть и приглушенная, и странно знакомая Газулу.

– Правитель, – раздался голос Матильды. – Успел-таки явиться, успел сбежать, найти того, кто понесет его длань.

Старуха зависла над песком, злобно щурясь.

– Они идут в Рощу? – хрипло спросил Газул.

– А куда же еще? Там сок, там серебро, там враг паука.

– Вестникам конец. Воинов куда больше, они вооружены… и слепы в своей ярости.

– Так-то оно так, но с Вестниками мы. – Матильда горестно вздохнула, глядя на Газула. – Сколько варваров? Пару дюжин? А у Вестников – целая Роща и семеро Вихрей.

– Думаешь, нам стоит вмешаться?

– Стоит, – кивнула старуха. – Только вот на чьей стороне?

– Корбун не встанет против Рощи. И Эалин с этим своим тупицей. – Газул сжал кулаки. – Они решат помогать Вестникам, может, Роща возьмет и сжалится над ними… После такой-то битвы.

– Но мы же знаем, что не сжалится. Наоборот, так мы уверим человечишков, что все в их власти… Ветерки да слуги. – Матильда оставалась холодной и равнодушной, откинув наконец напускное безумие. – А вот помоги мы Рощу срубить…

– Корбун не станет…

– В пекло Корбуна! – оборвала Газула старуха и взметнулась вверх, оставляя его задумчиво смотреть, как дрожит песок под мерной поступью отряда варваров.

– Пора отправляться в путь, Жрица, – ласковый голос вырвал Алису из омута смутных, тревожных сновидений.

Открыв глаза, в первое мгновение она не понимала, где находится, и кто склоняется над ней, слегка потряхивая за плечо. Эалин смотрела на нее, не пряча улыбку.

– Сегодня большой день, Алиса. Путь Вестников подходит к концу. Думаю, тебе нужно подготовиться, – добавила она и отошла, неслышно и легко, едва касаясь песка.

Чарли заворочался, просыпаясь. Он вытянул длинные лапки, выгибая спину, и зевнул. Алиса легонько погладила его по боку, оглядываясь. Мир оживал. Озябшая после длинной ночи, пустыня набиралась солнечного тепла. В пещере неспешно собирали рюкзаки остальные Вестники. Алиса пробежала глазами по их сонным лицам.

– Доброе утро, воробушек…

От хриплого со сна голоса сидящего рядом Лина по спине Алисы пробежали мурашки.

– Надо было тебе укладываться в спальник, – пробормотала она, приглаживая растрепанные волосы.

– Ничего. Переживу.

От вчерашней близости, простой и естественной, такой, что полнила их в детстве, не осталось и следа. Слишком многое было сказано. Под покровом ночи так легко вырывается наружу то, что обычно упрятано в самый дальний угол души, заперто на тяжелый замок невозможности выразить. Теперь Алиса не знала, куда деть глаза и руки, ругая себя за слабость, что взяла над ней верх. Слабость, на которую не было права под нещадным утренним солнцем.

Лин наблюдал за ее суетливыми движениями, и сон уходил с его расслабленного лица.

– Нужно собираться, – сказала Алиса, порываясь встать.

– Постой. – Лин схватил ее за руку и притянул к себе. – Что бы сегодня ни случилось, обещай, что не станешь жертвовать собой ради остальных. Слышишь? Роща этого не стоит. Люди же как-то обходились без нее столько лет. Построили Города. Вырастили нас.

– Ты не понимаешь. – Алиса попыталась вырваться, заметив, как напряженно прислушивается к ним стоящая у выхода из пещеры Юли.

Покачиваясь, девочка ловила каждый шорох, что доносился от валуна, где они с Лином продолжали сидеть.

– Совсем не понимаю, – согласился Лин. – Я не знаю, что тянет тебя туда и какая ноша легла на твои плечи, когда ты в первый раз пересекла границу Рощи. Но я точно уверен, ни одно из благ, что может обещать нам этот Алан, не стоит твоей жизни. Обещай мне, что вернешься в Город вместе с нами, если хоть что-то пойдет не так.

– Я не могу.

– Обещай мне. – Лин был совсем рядом, прижимался лбом к виску, горячо дыша, настоящий, живой, не принадлежащий ей больше.

– Прости, – шепнула Алиса и с силой дернулась в сторону. – Все будет так, как должно.

Она медленно поднялась. Чарли, поскуливая, прижался боком к ее ноге. Лин продолжал сидеть у валуна, сжимая кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Алиса проскользнула мимо него, он не шелохнулся. Девушка почти вошла в пещеру, всматриваясь в растерянное лицо Юли, когда голос Крылатого все-таки догнал ее.

– Я люблю тебя. И никогда не полюблю кого-то еще хотя бы вполовину так же сильно. Я не должен был говорить это, но если сегодня ты решишь уйти в Рощу, то другого шанса у меня не будет, – сказал Лин, а Юли дернулась, словно чья-то тяжелая ладонь ударила ее по щеке.

Алиса замедлила шаг, чувствуя, как эти слова отзываются болью у нее в сердце, как подрагивает медальон, нагреваясь, обжигая кожу. Но вся эта боль перестала иметь значение, когда застланные плотной мутью глаза Юли налились влагой, и крупные слезы потекли вниз, рисуя дорожки на пыльном девичьем лице.

В это мгновение Алисе не было жаль ни себя, ни Лина, который так и остался сидеть за валуном, не зная, кто оказался невольным свидетелем его признания. Одна только девочка, одинокая, слепая, пожертвовавшая собой, виделась теперь ей сквозь серебряные всполохи. Это Роща пульсировала в ней, чуя, как близко оказалась Жрица к тому, что тянуло ее прочь из крылатого сна.

– Лин. Ты, я, наши желания… – хрипло, через силу выговаривая слова, сказала Алиса, слыша, как всем телом подался вперед Крылатый. – Больше это не имеет ни капли значения. Прости.

И шагнула в пещеру, только бы не услышать ничего в ответ, только бы не видеть больше окаменевшее лицо Юли.

– Он не виноват! – выкрикнула вдруг девочка, хватая Алису за руку. – Он не рассказывал мне о колыбельной!

Крылатая непонимающе посмотрела на Юли, та, пошатываясь, шагнула вперед и обняла Алису.

– Я знаю, за что ты злишься на него. Я поняла это… я… я подслушала вас, прости. Я такая глупая… Мне давно нужно было рассказать… Но я боялась, что ты меня прогонишь. Что все начнут считать меня опасной. У меня никогда еще не было друзей, понимаешь? Я не хотела, чтобы и вы… видели во мне чудовище.

Она уже плакала, дрожа всем телом. Алиса растерянно подняла взгляд на подошедшего Лина. Тот хмуро молчал.

– Я не понимаю, о чем ты… – проговорила Крылатая, пробуя отстранить от себя рыдающую девчонку. – При чем тут колыбельная? Почему я должна была прогнать тебя?

Вестники в пещере удивленно притихли, вслушиваясь в их несвязный разговор. Лин прошел внутрь и, подхватив свой рюкзак, сказал:

– Летите за Вихрями. Мы вас догоним.

Освальд хотел было возразить, но Сильвия остановила его взмахом руки.

– Не задерживайтесь сильно, хорошо? – попросила она, проходя мимо замерших у входа девушек.

Алиса кивнула, не отрывая встревоженного взгляда от Лина, который стоял к ней спиной.

Когда они остались втроем, Крылатый решительно оторвал все еще вздрагивающую Юли от плеча Алисы и усадил ее у потухшего костра.

– Не время сейчас и не место говорить об этом.

– Нет! – осипшим голосом сказала Юли. – Если ты любишь ее, то она должна знать правду…

– Святые Крылатые, Юли! – Лин взмахнул руками от досады. – Зачем ты вообще вышла из пещеры?

– Все начали собирать вещи… – еле слышно ответила девочка, слепо отворачивая лицо в сторону.

– И что? – раздраженно спросил Крылатый.

Юли молчала, слегка подрагивая.

– А ты должен был помочь ей, болван, – ответила за нее Алиса, стараясь держать себя в руках. – Она ослепла, чтобы спасти тебя. Ты должен помогать ей, понимаешь?

Лицо парня вытянулось, он попытался что-то ответить, но не нашел слов и замер с приоткрытым ртом. Алисе захотелось провалиться сквозь землю, оказаться в крылатом сне прямо сейчас, лишь бы не быть в самой гуще этой глупой, неуместной ссоры.

– Прости, – прошептал Лин, осторожно прикасаясь к локтю Юли, которая решительно дернулась в сторону и чуть не упала. – Я забыл.

– Ты ничего мне не должен, – резко ответила девочка. И чуть слышно, подавленным голосом прибавила: – И я не хочу быть между вами…

– Все куда сложнее, – заметила Алиса. – Только ты здесь ни при чем.

Она старалась не смотреть на Лина, который молча слушал ее сухие, жестокие слова.

– А что же тогда?

– Ты, как никто другой, понимаешь, что значит предназначение. Мое ждет меня в Роще, Юли. И этого не изменить.

– Значит, ты останешься там? – спросила Юли, обращая к ней невидящие глаза.

– Я не знаю, что будет, когда мы доберемся… Но мне нужно вернуться в крылатый сон, чтобы помочь Роще возвратить воды этому миру, чтобы люди смогли построить новый город в оазисе, чтобы там выросли молодые Деревья… Это сложно объяснить, но так будет.

– И ты можешь оттуда не вернуться? – прошептала девочка.

– Да, – ответила Алиса, постаравшись, чтобы голос ее не дрогнул.

– Тогда я должна сказать сейчас. – Юли помолчала, собираясь с духом. – Это я виновата в смерти твоей мамы, – выпалила она.

Лин болезненно застонал у нее за ее спиной.

– Что? – Сердце Алисы подскочило к самому горлу. – Что ты сказала?

– Она была моей кормилицей, потому я знаю колыбельную. Это она пела мне ее, – быстро заговорила девочка, стремясь высказать все, что так долго копилось в ней, освободиться от вины и страха. – Никто тогда не знал, что я опасна… Что я пью силу из медальона, а если на мне его нет… То из людей. И поэтому…

– Поэтому Томас скрыл тебя в лечебнице, – прервала ее Алиса, пряча лицо в ладонях, прерывая сбивчивый рассказ.

– Я не помню ничего толком, я была совсем маленькая, – продолжала говорить Юли, но Крылатая почти не слышала ее слов. – Бабушка потом говорила мне, что я начала задыхаться, когда первый медальон рассыпался на мне… и твоя мама понесла меня в лазарет. Она хотела помочь мне, а я… я…

– А ты выпила ее, как пила силу Рощи, – закончила Алиса. – Нам нужно отправляться, – прибавила она. – Нельзя оставаться тут… и ворошить былое.

– Стой! – Юли схватила ее за руку. – Подожди! Я знаю, что ты ненавидишь меня… Но послушай!

– Нет, это ты меня послушай. – Алиса шагнула к девочке, осторожно взяла ее острый подбородок в ладонь и слегка сжала. – Ты не виновата в смерти… моей мамы. Томас, Правитель, Огонь, Фета, Роща – кто угодно, но не ты. И не смей терзаться, не смей считать себя чудовищем, не смей даже думать, что ты хуже хоть кого-то из нас. Твой отец ненавидел себя до самой гибели. Хочешь справедливости? Так держи. Он умер, спасая мне жизнь. – Юли дернулась, но Алиса крепко ее стиснула, всматриваясь в серебро девичьих глаз. – Томас мог оставить меня умирать, а сам бы вернулся в Город. С веточкой Дерева. Он излечил бы тебя, развеял по ветру Правителя. И все было бы иначе. Но он предпочел погибнуть героем. Он искупил свою вину, и твою заодно. Ты поняла?

Юли попыталась кивнуть, и Алиса наконец ее отпустила. Девочка отшатнулась, Лин обхватил ее за плечи, помогая удержаться на ногах.

– Отправляйтесь за мной, – бросила им Алиса, отворачиваясь, чтобы скрыть слезы, что струились по ее лицу.

Она взяла на руки притихшего Чарли и шагнула вниз с утеса; раскрывшиеся крылья мягко подхватили ее и понесли, как сотни раз прежде. Но впервые Алисе хотелось, чтобы этого не случилось, а секундный ужас падения завершился бы встречей с землей.

Вестники летели до заката, не позволяя себе даже думать про остановку и отдых. Они неслись вдоль пылевой косы, повторяя путь, пройденный Вихрями, который волнистыми линиями обозначался на песке.

Алиса держалась чуть в стороне от остальных, ей казалось, что тяжесть мыслей, клубящихся у нее в голове, может повалить ее вниз, вдавить в песок и упокоить под собою. Осунувшееся, побледневшее на пороге смерти лицо Томаса всплывало в памяти. И его последние слова, его просьба спасти Юли. Знал ли Вожак, кого он взял с собой в дорогу? Что его вина перед юной спутницей неизгладима, страшна, вечна. А если знал, то почему не открыл ей правды? Боялся, что она откажется лететь на помощь ненасытному чудовищу, которое выпило силы ее матери? Решил, что Алиса захочет мстить? Затаит злобу?

Но Томас не мог так думать о ней – в это Алисе хотелось верить, как в последнее светлое пятнышко. А вот Фета боялась, и не было иного объяснения ее молчанию. Как и Лин, старая Жрица была уверена: откройся страшная тайна Алисе, и та проклянет глупую девчонку.

Обида тяжестью легла на сердце Крылатой. Как могли люди, знавшие ее с малых лет, так думать о ней? Считать ее неразумной и бесчестной, не способной на сострадание?

«Ты ненавидела девочку только за то, что она таскается за Лином. А что бы ты сделала, если бы узнала, в чем действительно она виновна?..»

Гнусный голос твердил это не переставая. И был он не голосом Рощи, не мыслями Алана, переданными ей через пески. Она сама говорила это себе, зная, что на деле Фета была права. Вернувшись в Город, Алиса невзлюбила дочь Томаса. За легкость, с которой та вошла в их жизни, за дар, чуждый ее собственному, за близость к Лину, за откровенную нежность с ним, за родство с Вожаком, который так любил дочь все эти годы. Той отеческой любовью, что была Алисе неведома.

– Тебе больно? – послышался шепот Алана, словно тот находился совсем рядом.

– Да, – выдохнула Алиса, надеясь, что он услышит ее через песок и ветер.

– Он обидел тебя?

– Нет, Лин ни при чем.

– Просто ты не хочешь возвращаться ко мне, да? – спросил Алан дрогнувшим голосом, или Алисе просто хотелось так думать.

– Неважно, что мы хотим, правда? Сейчас есть только долг, и никаких желаний.

– Я не стану тебя принуждать…

– Ты? Может быть… Но Роща выбрала меня Жрицей, и мое место рядом с тобой.

– Это делает тебя несчастной, – тихо выдохнул Алан.

– Нет, все не так. – Алиса сжалась от невозможности вместить в слова все чувства, что сейчас бушевали в ней. – Мне сложно оставлять за спиной людей, которые мне дороги. Но я знаю, что так правильно. Знаю, что там меня ждешь ты. Что рядом с тобой мое место. Потому я и лечу.

– И тебя не нужно неволить? – повторил Алан ее же слова.

– Нет. Я буду с тобой, как мне и предначертано. И это мой выбор.

Сказанное далось ей нелегко. По спине пробежала струйка холодного пота, крылья на мгновение перестали быть опорой, и Алиса рухнула в воздушную яму. Крылатой показалось, что она разобьется сейчас. Одна острая вспышка боли – и не будет больше мук выбора, тягостной печали расставания. Лин смирится с потерей, а Юли всегда будет рядом с ним и сможет его утешить. Всем стало бы лучше со временем.

– А как же я? – прозвучал у нее в голове голос Алана, похожий на далекий шелест ветра в кронах Рощи.

Алисе почудилось, что она видит оазис, все еще скрывающийся в ущелье где-то впереди. Как одиноко там стоит тонкое деревце, как жухнет трава у его корней.

Сама того не понимая, в эту минуту Алиса окончательно решилась принять свою судьбу. Она выпрямила спину, позволяя крыльям раскрыться во всю ширину, и устремилась вперед.

– Очень скоро я приду к тебе, – прошептала она, обращаясь к Дереву, что нуждалось в ней сильнее всех прочих.

Ущелье открылось им в первых сумерках. Алиса опустилась на рыхлый песок, и от вида земли оазиса, от запаха здешнего воздуха, свежего, но все-таки терпковатого, у нее слегка закружилась голова. Они так долго летели сюда. Дни и ночи в пустынном мире, отмеченные потерями и страхом, наконец завершались на благодатной земле. В горле предательски запершило, когда рядом с ней приземлилась Сильвия.

Глаза девушки влажно блестели в неверном свете зашедшего солнца.

– Это здесь? – чуть слышно прошептала Крылатая, словно громкие звуки могли спугнуть удачу.

Алиса только кивнула, крепко сжимая ее локоть в дрогнувшей ладони. Они стояли рядом, плечом к плечу, когда к ним присоединился Сэм. Он сделал пару решительных шагов в сторону ущелья, но потом замер и обернулся.

– И туда можно просто войти? – спросил он, недоверчиво оглядываясь. – Просто сделать шаг… и ты там?

– Представляешь? – улыбнулась Алиса.

– С ума сойти можно, – выдохнул за ее спиной Лин, который аккуратно приземлился чуть в стороне, помогая Юли удержаться на ногах.

– Что там? – нетерпеливо спросила девочка.

– Пока мы стоим рядом с ущельем. Чувствуешь, как пахнет?

Юли шумно вдохнула воздух, помолчала и улыбнулась.

– Как от бабушки… пряно и сладко.

– Это живая земля, – сказала Алиса. – Трава, мох, вода… Все там.

– И что же мы тогда стоим на проклятом песке? – хмуро поинтересовался Освальд, зависая в воздухе.

– Он прав, Жрица, – заметил Корбун, который появился перед ними, слабо мерцая серебром. – Ты привела свой народ к Роще. Не нужно робеть на пороге. Вот он, ваш новый дом.

Мурашки пробежали по рукам Алисы от этих слов. Она сглотнула комок, вставший в горле.

– А вы? Пойдете с нами?

Старик покачал головой:

– Нет, пока Роща сама не позовет нас… Мы еще не искупили грехи. Кто знает, может статься, что помощь вам – первый наш шаг к прощению, – добавил он и многозначительно посмотрел на Алису.

– Я расскажу Алану о вас и помощи, что вы нам оказали, – ответила та, чувствуя, как нагревается ее медальон. – Нам и правда пора. Спасибо вам.

И когда Вестники, робея и медля, двинулись к оазису, в голове Алисы прозвучал голос Нинель:

– Помни, что я говорила тебе, девочка. Помни, кто ты. Помни, что в твоей власти… и что на кону.

Алиса не ответила, да и не знала она слов, способных выразить тяжесть долга, который впивался в ее виски острыми шипами невидимого венка.