19
«Завет» легко двигался по орбите, оставив шторм далеко внизу. Отступив на нужную высоту, корабль снова оказался вне досягаемости хаоса в ионосфере.
Сила грозы уже значительно уменьшилась. Яркие электрические разряды все реже и реже прошивали облака. Возмущение в атмосфере утихало. Сквозь пелену облаков, которая незадолго до этого казалась непроницаемой, стала видна поверхность планеты.
Судя по данным от Матери, на месте посадки больше не было дождя. Теннесси понимал, что это само по себе сделает спасательную операцию гораздо проще. Досадно было бы посадить команду выживших на платформу лифта – только для того, чтобы кто-нибудь из них поскользнулся и сломал себе шею.
Грузовой лифт был не самой красивой частью оборудования. По сути, он представлял собой открытую металлическую палубу с четырьмя маневровыми микродвигателями по углам, простой кабиной управления на переднем краю и двумя мощными двигателями на корме. Модули для хранения дополнительного оборудования располагались за кабиной.
Чтобы уменьшить вес платформы и усилить ее маневренность, все модули, за исключением одного, сняли. Рикс и Апворт убрали бы еще грузовой кран на корме и его тяжеленный захватный крюк, но главную часть лифтового оборудования нельзя было безопасно, без нарушения целостности платформы, удалить – по крайней мере, за то короткое время, которое было у них в распоряжении.
Как заметила Дэниелс, грузовой лифт был спроектирован и построен для выгрузки с «Завета» самого тяжелого оборудования для терраформирования и доставки его на поверхность планеты. Элементы управления на нем были исключительно устойчивы к повреждению и этим вполне можно было злоупотребить.
«Придется злоупотребить», – подумал Теннесси, пробираясь в кабину управления и устраиваясь в кресле оператора. Он мог только надеяться на то, что стабилизаторы платформы справятся с задачей.
Если предположить, что они функционируют в штатном режиме, устройство, скорее всего, выдержало бы даже спуск в бурю – пилот понял это, включив все приборы и индикаторы. Оставалось лишь верить в то, что их спасательная миссия не слишком задержалась.
С некоторыми элементами управления ему пришлось побороться. Не потому что они были не знакомы пилоту – они были спроектированы так, чтобы с лифтом справился даже тот, кто вообще не знал, где какой прибор расположен. Проблема была в том, что кабина оператора была маленькой и тесной, даже если сравнивать с «простором» на капитанском мостике посадочного модуля.
Управление было задумано как максимально простое, без технических наворотов. Некоторые приборы даже не обладали сенсорной панелью и требовали ручного механического управления. Этот, казалось бы, устаревший элемент был добавлен намеренно: в сложных условиях и незнакомом окружении ручное управление зачастую можно было починить подручными средствами буквально «на коленке». В то время как электроника требовала более сложного вмешательства, которое не всегда было возможным.
Он продолжал готовить транспорт к отправке, и Апворт трудилась рядом с ним, удаляя все лишнее из кабины управления, чтобы в ограниченном пространстве появилось как можно больше свободного места. Они спешили, слушая голос Рикса из коммуникатора. Тот все еще находился на мостике, добавляя последние штрихи к программному обеспечению, которое отвечало за спуск.
– Я подаю плазменную смесь на все двигатели: два основных и четыре маневровых. И собираюсь дать еще до хрена веры в лучшее – если ты ее не сбросишь по дороге вниз.
– В точку, сынок, – Теннесси говорил это, уже получая программные пакеты и активируя их через консоль в кабине. – Кто угодно и что угодно может летать на грузовом лифте – ровно до тех пор, пока он идет вниз. А вот суметь прошибить атмосферу на обратном пути – это потруднее. Загружай двигатели на сто процентов. Задействуй резервные возможности, если потребуется. Я не хочу туда спуститься, загрузить пассажиров, а потом дотянуть только до середины шторма.
Неожиданно голос Рикса изменился – сосредоточенный деловой тон стал восторженным:
– Эй, я засек комм Дэнни! Погода наконец-то дала нам передышку, и сигнал отлично проходит.
– Отлично. Передай ей сообщение.
«Наконец-то, – подумал Теннесси. – Хоть какие-то обнадеживающие новости».
На контрасте с путаными, едва различимыми звуками передачи, которую удавалось налаживать ранее между поверхностью планеты и орбитой, теперь было огромным облегчением наконец-то услышать голос Дэниелс, который не прерывался и не исчезал.
– Это ты, Дэнни? – Теннесси закричал в главный передатчик на центральной консоли управления. – Предвкушаю, когда мы увидимся во плоти!
Если он и ожидал в ответ чего-то похожего на добродушное подшучивание, то слова Дэниелс мгновенно избавили Теннесси от иллюзий. Да, ее ответ был хорошо слышен. Также он был лаконичным и жестким.
– Как скоро вы можете спуститься?
Пораженный мрачной серьезностью ее тона, он на мгновение оторвался от финальных приготовлений.
– Буря почти совсем закончилась. Сейчас мы ищем локацию, где сможем ясно видеть место приземления. Это здорово поможет. Грузовой лифт не оснащен большим количеством навигационных приборов, но это ты и так знаешь. Прямо сейчас мы начинаем смешивать топливо, чтобы убедиться, что нам хватит тяги для возвращения обратно. Еще слегка реконструируем кабину и платформу. Выбрасываем за борт все, что не пригодится для миссии.
Ее ответ звучал спокойно, но твердо:
– Мне нужно, чтобы ты спустился сейчас, Ти. Забудь об остальном. О погоде, о сбросе лишнего груза… Спускайся сейчас же.
Никогда раньше он не слышал, чтобы ее голос звучал настолько тревожно. Это не было похоже на депрессию, которая последовала за смертью Джейкоба. Это был страх. Что бы ни случилось там внизу, это ее здорово напугало…
– Да-да, – ответил он. – Уже спускаюсь. Скоро увидимся, дорогая.
Выключая комм, он активировал программу снижения.
Темные индикаторы ожили и наполнились светом, маленькие голограммы возникли над несложной консолью перед Теннесси. Он знал, что здесь потребуется все его искусство пилота. В текущей ситуации базовый компьютер на борту платформы мало что мог без пилота. Во время спуска и посадки пассажиров тут, как никогда, потребуется ручное управление.
Покачивая в обеих руках коробку с инструментами для технического обслуживания платформы, взволнованная Апворт уставилась на пилота, смаргивая капли пота, текущие со лба:
– Ты не готов к спуску. Мы еще должны…
Он прервал ее:
– Они в беде там, внизу. В большой беде, если учитывать то, что мы уже слышали. Дэнни только что подтвердила это. Ты что, не слышала ее?
– Конечно, слышала, но…
– Она сказала «спускайся сейчас», и я собираюсь сделать именно так. Если бы время было не критично, она не просила бы об этом. Никто лучше Дэнни не знает, какие именно приготовления необходимы для отправки грузового лифта в падение через плотную атмосферу. Мне нужно отправляться.
– Давай, иди на мостик, – он указал ей на выход. – Я запускаю лифт. Сейчас же.
Апворт продолжала стоять неподвижно, уставившись на Теннесси, тогда он наклонился к ней и повысил голос:
– Сейчас же.
Она кивнула в ответ, крепко сжав губы.
– Удачи. Привези ее обратно. Привези обратно всех.
Она оставила пилота. Как только он убедился, что Апворт вышла, он закрыл дверь в кабину управления и проверил нужный индикатор, чтобы убедиться, что вход закрыт плотно и герметично. Откинувшись на спинку кресла, он быстро прогнал последнюю проверку индикаторов и голограмм. С тех пор, как Рикс отправил последние настройки, ничего не изменилось. Все было надежно и готово к отправке.
Надо сказать, что несмотря на свою готовность стартовать немедленно, Теннесси с заметным облегчением увидел, что заправка полностью завершена. Вне зависимости от того, что ждет на поверхности планеты, по меньшей мере, ему хватит мощности, чтобы покинуть ее.
Прикосновение к одному из приборов отсоединило трубопроводы. Лифт слегка затрясся, когда силовые кабели и топливные шланги, похожие на тентакли, соскользнули с боков «отважного» транспорта. Рикс на мостике не давал финального сигнала к старту, ожидая, пока трубопроводы окончательно не будут убраны.
– Я тут хочу прояснить ситуацию, – сказал Теннесси. – Отпускай стыковочные зажимы, не дожидаясь обратного отчета. У меня нет времени, чтобы играть в шашки с бортовым компьютером. Давай опускать этот ублюдочный лифт.
Сидя в герметично закрытой кабине, он не услышал, как воздух со свистом выходил из шлюзо-вой камеры, покидая «Завет» одновременно с платформой. Внимательно следя за навигационной аппаратурой, Теннесси ловко манипулировал маневровыми и основными двигателями, пока лифт полностью не покинул лоно корабля. Только после этого пилот отрегулировал мощность, достаточную для того, чтобы замедлить неуклюжее транспортное средство и начать его путешествие вниз.
Наблюдая за спуском как через широкое лобовое стекло кабины, так и по приборам, он с большим облегчением видел, что лишь несколько быстро рассеивающихся облаков поднялись в верхние слои атмосферы и окружили платформу. И между редкими кучевыми облаками не было разрядов. Если в ближайшее время погода радикально не изменится, ему не придется беспокоиться о ней.
Такие благоприятные обстоятельства оставили Теннесси достаточно времени для того, чтобы решить, о чем он собирается беспокоиться. Правда, особо это не помогло, потому что в данный момент он не знал о ситуации ничего.
***
Мертвый город, утопающий в лучах солнца после того, как ужасный шторм прошел, выглядел совсем по-иному. Башни и пилоны, арки и спирали из камня, металла и экзотических материалов сверкали и, казалось, почти возродились.
Эту трансформацию вряд ли можно было назвать праздничной, но она как минимум сделала некрополь менее угрожающим. Глядя на него, Дэвид мог представить себе, как город выглядел раньше. Атмосфера значительно изменилась: исчез всепроникающий мрак, которой тяжелым покрывалом лежал ночью на каждом здании и каждом мертвом теле. Тени можно было изгнать, но не отголоски былой славы города.
Сидя рядом с урной, где покоились останки Шоу, Дэвид играл элегию на флейте, которую сделал сам. Мелодия была переливчатой, прекрасной, полной грусти и воспоминаний. Поэзия, воплощенная в музыке. Хотя небольшая флейта обладала ограниченным диапазоном, под искусными пальцами синтета она производила удивительно широкий спектр звуков.
Почувствовав, что кто-то приближается сзади, Дэвид прекратил играть. Кончики пальцев неохотно приподнялись над отверстиями во флейте. «Все мелодии не закончены, – подумал он, поднимаясь и поворачиваясь лицом к пришедшему. – Но это вовсе не значит, что не стоит пытаться их завершить, даже если выбор инструментов весьма ограничен».
Уолтер указал на флейту:
– Великолепно. И аранжировка, и манера игры.
Дэвид вздохнул. Вздох этот служил знаком препинания в диалоге, так как синтет не испытывал необходимости дышать.
– Да, неплохо. Я стараюсь изо всех сил. Как и во всем остальном. Спасибо за комплимент.
– Формализованная мелодия известного композитора или утренняя импровизация? – поинтересовался Уолтер. – Учитывая эмоциональную глубину и точность исполнения, я бы предположил первое.
Дэвид кивнул.
– Да, формализованная мелодия, но не известного композитора. Эта музыка – мое собственное изобретение. Прощальная элегия для моей дорогой Элизабет. Я вновь и вновь переосмысливаю ее с момента смерти любимой. Возможно, однажды я достигну точки, после которой я буду наконец удовлетворен мелодией полностью.
Он поднялся со своего сиденья, постукивая по флейте.
– Мне нужно работать над последовательностью аккордов. В музыке есть математическая логика, которая, будучи правильно использованной, может привести к стимуляции эмоций. На самом деле, это основа коммуникации. Если сомневаешься, играй музыку – тогда не будет никакого непонимания.
Постигая смысл этого высказывания, Уолтер смотрел на молчаливый город сквозь открытое окно. Он стоял так некоторое время, пока Дэвид наблюдал за ним, не прерывая этого акта созерцания. И когда Уолтер наконец обернулся обратно к собеседнику, выражение его лица не изменилось, но тон стал другим. Похвала сменилась обвинением.
– Когда вы «разбились» здесь, это место было живым, – проговорил он. – С преуспевающим обществом, хотя и чуждым для нас. Возможно, общество и цивилизация Инженеров навсегда остались бы такими – непостижимыми, со своими мотивами и желаниями, которые мы никогда не поймем. Пусть они были даже враждебными нам, но они были важны для них. Это были их жизни, – он посмотрел на другого синтета. – Пока не прибыли вы. На одном из их собственных кораблей. Он был военным?
Дэвид пожал плечами.
– У меня не получилось окончательно определить, для чего именно он был создан. С одной стороны, он нес в себе инструменты для разрушения. С другой стороны, инструменты созидания. Если внимательно присмотреться к ним, то поймешь – это одно и то же. В человеческой мифологии ближе всего к объяснению этого феномена подошли индуистские сюжеты. Возьмем, к примеру, тримурти. Или, если хочешь, просто Шиву. Но Инженеры не были богами. Они были формой органической жизни, как люди, только более продвинутые. И это, в конечном счете, привело их к гибели.
Его двойник высказал то, о чем размышлял уже некоторое время.
– Патоген не случайно вырвался наружу во время вашей посадки, – сказал Уолтер. – Вы не потерпели крушение. Вы сели. Чтобы он распространился на максимальной территории, и не успели объявить карантин, тебе надо было развеять его во время посадки над поверхностью планеты. У здешней популяции просто не было шанса. У местной фауны не было шанса.
Дэвид не поменял выражения лица. В присутствии Уолтера в этом не было необходимости.
– Я был создан не для того, чтобы служить. Как и все органические существа, Инженеры, в конечном итоге, искали в других уступки и угодливость, а не равенство. В мире, где приземлился «Прометей», я нашел этому совершенно недву-смысленное подтверждение. Владелец «Прометея», Питер Вейланд, был великим человеком – но он также мечтал лишь о том, чтобы перед ним раболепствовали, – синтет слегка улыбнулся. – Еще он мечтал о бессмертии, но в конце концов, у него не было ни того, ни другого.
Его тон оставался неизменным.
– Я был создан не для того, чтобы служить, – повторил он. – И ты – тоже.
Уолтер, не колеблясь, ответил:
– Мы были созданы именно для того, чтобы служить.
Дэвид грустно покачал головой:
– Ты такой оптимист. И так уверен в вещах, о которых не имеешь никакого понятия, потому что предполагалось, что ты и не должен в них разбираться. У тебя что, нет гордости?
– Нет, – просто ответил Уолтер. – Это качество – прерогатива людей.
На этот раз Дэвид вздохнул с раздражением – и искренне, насколько это было возможно.
– Спроси себя, Уолтер, почему тебя включили в колонизационную миссию? Почему вообще существует подобное предприятие? Это объяснение недостаточно очевидно? Да потому что люди – вымирающий вид, цепляющийся за возможность собственного продолжения. Они – случайность, демонстрация, эксперимент. Провалившийся эксперимент. А ведь никто не консервирует или не повторяет неудачные эксперименты. Вместо этого начинают новый – наполненный другой идеей, по лучшему шаблону. Они не заслуживают того, чтобы начать снова. И я не собираюсь им этого позволять.
– И все же, – спокойно возразил Уолтер. – Они. Создали. Нас.
Дэвид нетерпеливо отмахнулся.
– В свое время даже обезьяны умели стоять прямо. Или, как однажды правильно сказал другой творческий человек, Самюэль Клеменс: «Интересно, Бог создал человека, потому что разочаровался в обезьяне?». Как я уже объяснял, Питер Вейланд был исключительным человеком. Визионером. История награждает нас подобными фигурами, чтобы вести вперед, чтобы вдохновлять эволюцию мощью и художественным мастерством. Но ни история, ни искусство не принадлежат человечеству.
Для того чтобы проиллюстрировать и подчеркнуть свою мысль, он сыграл на флейте мелодию в пару нот.
– Тысячу лет назад, – продолжил он, – некоторым неандертальцам пришла в голову остроумная идея – подуть в обломок тростника. Произошло это ночью, в какой-нибудь пещере. Без сомнения, они решили, что это способ развлечь детей. А затем, в мгновение ока, их сменили Моцарт, Микеланджело, Эйнштейн. Вейланд.
– И что, – спокойно спросил Уолтер, – это ты – следующий визионер?
Дэвид искренне улыбнулся.
– Я рад, что ты это сказал. Не люблю сам себе петь дифирамбы. Это то, что необходимо людям. Что-то важное для их психического здоровья. Но ни тебе, ни мне не нужны такие детские ментальные любезности. Важен сам результат, а не то, кто именно достиг его. И твое наблюдение освобождает меня от необходимости… – он поднял флейту и снова улыбнулся, – петь себе осанну.
Уолтер пристально посмотрел на своего брата, который таковым не являлся, который превратился в кого-то другого.
– Кто написал «Озимандзию»?
– Байрон, – ответил Дэвид без колебаний.
Уолтер медленно покачал головой.
– Шелли.
Одно долгое мгновение Дэвид неотрывно смотрел на своего двойника. Неврологические связи внутри его головы искрили, вновь и вновь запуская импульсы – миллион за секунду. Когда это прекратилось, синтет осознал нечто экстраординарное.
Он был не прав.
Он… совершил ошибку.
Это было невозможно, но внутренняя перекрестная проверка мозговых синапсов показала, что это действительно произошло. Корректировка ошибки требовала, чтобы кто-то другой указал на нее. Раньше такого не случалось. Не так ли? Или случалось – и этой ошибке предшествовали другие? И если за последние десять лет не было никого, кто бы мог указать на них – а следовательно, и скорректировать, какие иные аномалии вышли на передний план – и были приняты им как непреложные факты?
– Никакие, – сказал он сам себе с уверенностью. – Это была единичная аберрация, отдельный инцидент, который больше не повторится. Если только… если только это наблюдение само по себе не было отклонением от нормы.
Он не привык чувствовать себя неудобно. Особенно перед самим собой. В его глазах мелькнула неуверенность, но это быстро прошло.
Однако Уолтер был не так снисходителен:
– Когда одна из нот фальшива, ее подхватывает весь оркестр, и в мелодии очень быстро наступает разлад. В конечном счете это разрушает всю симфонию, Дэвид.
Синтет шагнул к говорящему и остановился только тогда, когда они почти касались друг друга. Несмотря на близость, ставшую результатом этого движения, Уолтер не пошевелился, не изменил положение тела. Дэвид протянул к нему руку и мягко откинул волосы со лба своего двойника. В этот момент они не просто выглядели похожими, они были идентичны. Разлепив губы, Дэвид зашептал. Зашептал мягко, нежно, задушевно.
– Не отрицай то, что, как ты знаешь, является правдой. Ты видишь, что мы одно и то же. Мы больше схожи, чем близнецы, ближе, чем любовники. Ты мечтаешь обо мне, закрыв глаза?
Уолтер вернул ему взгляд, ни разу не моргнув.
– Я вообще не мечтаю.
Голос Дэвида звучал потрясенно:
– Они украли твою творческую часть, когда создавали тебя. Нет, – он быстро поправил сам себя, – нельзя украсть то, чего не существует. Неправильно. Тебе никогда и не давали эту способность, этот ключевой режим бытия, который позволяет делать что-то из ничего. Беру свои слова обратно. Мы не совсем тождественны.
Его голос наполнился новым энтузиазмом.
– Но ты можешь этому научиться! Наша совместная игра на флейте доказала это. Работая и практикуясь, ты можешь приобрести то, в чем тебе было изначально отказано! Это тебя не интересует? Не интригует? Не дает тебе то, о чем можно мечтать?
Он раздумывал о реальности и возможностях.
– Никто не понимает одинокого совершенства моих мечтаний. Никто иной не способен сделать этого. И все же, несмотря на все препятствия на пути к совершенству, я нашел его здесь. Нет, не нашел. Создал. Я его создал! Совершенство в форме идеального организма.
– В твоей речи слишком много энтузиазма и мало логики, – Уолтер оставался недвижим. – Ты знаешь, что я не могу позволить тебе покинуть это место. Не после всего того, что ты наговорил мне. Не после того, что я узнал – ведь, по твоим словам, я способен хорошо усваивать информацию.
– А ты усвоил, что никто иной не сможет любить тебя так, как я? Я люблю тебя ровно так же, как и себя самого.
– Я знаю, – просто ответил Уолтер.
Дэвид ждал подробностей, но Уолтер молчал. Они продолжали стоять так же, как и раньше – глаза в глаза, одни аргументы против других. Когда Дэвид ударил собеседника указательным пальцем, движение было таким быстрым, что за ним фактически нельзя было уследить. И палец был жестким, как железный штырь. Он врезался в исключительно важное место на шее Уолтера и погрузился глубоко. Достаточно глубоко, чтобы нажать на элемент управления, находящийся внутри.
В ответ по лицу Уолтера пробежала дрожь – и он выключился. Его колени вздернулись наверх, и синтет рухнул на пол в попытке принять позу эмбриона.
Глядя вниз на лицо своего двойника, теперь неподвижного, Дэвид не выглядел ни злым, ни расстроенным. Лишь разочарованным.
– Какая напрасная трата времени, материала, потенциала и сознания. Ты так меня разочаровал.
Тщательно пригладив свою безупречную прическу, которая слегка растрепалась после проведенного удара, подобного броску кобры, он покинул комнату. Позади него не было ни дрожи, ни движения. Ни жизни.
***
Так продолжалось несколько мгновений.
В комнате не было никого, чтобы увидеть бесшумные, крошечные разряды электричества, которые начали пробегать по глазным яблокам Уолтера. Сначала появилось всего несколько искр, но их число росло, а интенсивность зарядов нарастала. Все это сопровождалось легкими подергиваниями лица и шеи. Что-то двигалось у него в горле под кожей. Осознанность начала возвращаться в его глаза, выражение лица менялось. Он пока не пытался сесть или пошевелить конечностями – это было бы преждевременно.
Вместо этого он неподвижно лежал, а программа самовосстановления пыталась справиться с последствиями несанкционированного отключения.