ГЛАВА 17

Пятая принцесса дома Рудлог научилась предчувствовать надвигающиеся кошмары. Цветные картинки спокойных снов словно подергивались мутной пленкой, замирали и рассыпались чернотой. А ее затягивало в пустоту. Будто Алина с размаху падала с огромной высоты в беспамятство и безразличие. А потом постепенно начинали включаться органы чувств. И принцесса начинала ощущать окружающий мир.

Мокро. И вязко. Теплая грязь.

Вонь. Как от застоявшегося болота летом. И страшная жажда — так хочется пить, что можно умереть.

Головокружение. Никак не получается сфокусировать взгляд. Тяжелый спертый воздух, которым трудно дышать.

Стальное небо над тобой — или чуть фиолетовое, с праздничными всполохами озона, если попадаешь сюда ночью. И две луны. Далекие, идущие одна за другой и не круглые — похожие на ноздреватый белый картофель. За одной из лун тянется светлый хвост, и звезды видны очень плохо — наверное, спутник успел намотать вокруг планеты пылевую вуаль.

Непривычно неуклюжее тело. Руки словно выворачивает назад, когда пытаешься встать, ноги не слушаются. Зато глаза, когда зрение восстанавливается, работают великолепно. Ночью ты видишь так же хорошо, как и днем — на несколько километров вокруг. И, куда ни глянь — ровная, как стол, луговина, с кочками из какой-то острой травы.

Трава режет по-настоящему. И боль настоящая — Алина проверяла, вытянув пальцы и попытавшись сорвать пучок сизой растительности.

Далеко впереди, насколько ты можешь видеть сквозь былье — странный гигантский лес, похожий на тропический, с высокими деревьями, точно как толстый кряжистый бамбук, увитый лианами. Сбоку — низкая гора со столбом дыма над ней. Вулкан. Ночами он освещает небо красным пятном, и, если присмотреться, можно увидеть на небесах еще несколько таких же далеких пятен. Рядом с вулканом видна полоса беловатой воды, словно там очень соленое озеро или меловой карьер размером с море.

Дожди здесь жестокие, страшные. Настоящие тропические грозы, и молнии бьют низко — как-то принцесса попала в кошмар во время такой грозы и лежала, сжимаясь в грязи, закрывая голову руками и ловя ртом воду.

Ты голая. Нет никакой одежды. Но это неважно, потому что двинуться ты все равно не можешь.

Иногда ты слышишь, как над тобой проносятся огромные существа, или кто-то тяжело проходит рядом. Или видишь на горизонте огромные силуэты, похожие на гигантских насекомых, сбившихся в стадо.

Каждый раз ты просыпаешься на одном и том же месте, в грязевой колыбели, и замечаешь следы от своих рук, примятую траву там, где в прошлых кошмарах пыталась перекатиться и встать.

Очень страшно — тело не справляется с нутряным ужасом из-за собственной беспомощности, и из-за ощущения, что это место с ненавистью пытается вытолкнуть тебя отсюда. И лишь иногда словно кто-то касается тела ласковым и любящим взглядом, от которого проще дышать и мысли приходят в порядок.

А как только начинаешь двигаться, пытаться приподняться, как только выбиваешься из сил — просыпаешься у себя, в своей кровати, и нет ничего желаннее этого пробуждения.

Вот и в ночь с пятницы на субботу, ближе к утру, принцесса Алина снова почувствовала приближение кошмара. Как всегда запаниковала, стала дергаться, пытаться проснуться, но сон не отпускал, рассыпаясь чернотой — а затем одним ударом выкинул ее под стальное небо, так быстро, словно бездна сделала бросок, как кобра, и заглотила ее.

Очнулась Алина днем, под ослепительным белым солнцем, так нещадно палящим, что от окружающего полуболота поднимался дурно пахнущий пар, создавая мутноватое марево. Вдали, от горы и полосы воды за ней, шли грозовые тучи — низкие, фиолетовые, гулко рокочущие. В равнину били молнии и косой ливень за какую-то минуту плотной пеленой закрыл обзор на вулкан.

В этот раз все было как-то непривычно. Очень быстро восстановилось зрение — раньше принцесса долго лежала, видя только цветные пятна перед глазами. И слышала сейчас куда четче. И, самое главное, куда уверенней ощущала тело.

Алинка попробовала пошевелиться — и достаточно легко перевернулась на живот. Плечи заныли, будто она вывихнула их.

— Ну, — пробормотала она и сама испугалась звука своего голоса, потому что раньше говорить не удавалось. — Смелее. Если хочешь домой.

Она оперлась о кулаки, которые тут же ушли в грязь. Приподнялась, по плечам что-то скользнуло — принцесса скосила глаза и с изумлением увидела светлые волнистые пряди, испачканные в грязи.

В грязи была и она вся. Алина с трудом поднялась на колени и осмотрела себя.

Тело было чужим. Грудь меньше, острее, бедра другой формы, и кожа светлее. И волосы такие длинные, что в них путались руки.

Гроза гремела уже совсем близко, и принцесса испуганно заозиралась в поисках укрытия — и заметила то, что не увидела лежа. Несущееся прямо на нее, убегающее от ливня стадо огромных насекомых, похожих на тха-охонга, которого она видела на записи из бального зала. Под их лапами брызгали комки грязи и травы, и бежали они к лесу, впиваясь в землю передними ногами-лезвиями, похожими на зазубренные ножи.

Она пискнула, попыталась встать — но слабые ноги заплелись, подвели, и Алинка неуклюже взмахнула руками и свалилась боком, в чвякнувшую жижу, лицом к надвигающимся чудовищам. Скорчилась, обхватила себя и заплакала от страха.

Мимо пронеслась первая тварь размером с грузовик — принцесса отчетливо увидела и муравьеподобную башку, и панцирь, и сочленения суставов, — и тут же раздался свист и грохот, издаваемые десятками инсектоидов. Вокруг нее проносилось стадо, втыкая в болотистую почву лапы, и Алинка только вздрагивала и плакала беззвучно, когда страшные лезвия пролетали прямо над ней.

И когда все затихло, когда она уже подумала, что все, спаслась — один из убегающих вернулся. Она не видела его, но слышала — и застонала, пытаясь отползти от посвистывания и щелканья, заглушаемых звуком первых капель ливня и грохотом молний. Вязкое чавканье пронзаемой почвы и скрежет трущихся пластин панциря приближались, а она с трудом волочила тело по острой траве, уперлась в выросшую перед лицом кочку, замерла и затаила дыхание, тихонько поскуливая. В нос ударил мощный запах муравьиной кислоты, свист раздался, казалось, прямо у ее макушки — и тут разверзлись небеса и ударила гроза.

Раздался топот — существо в спешке убегало. А над принцессой из низких туч били бесконечные молнии, и воздух щипал электричеством, и луг поплыл, покрылся водой — она заливалась в ухо, добралась до ноздрей, и Алина, леденея от собственных движений, повернулась лицом к бушующему небу и открыла рот. Жажда оказалась сильнее страха.

Вода здесь была с кисловатым привкусом, словно в нее брызнули сок лимона. Но, главное, она была, и ее можно было пить — и Алинка глотала, размазывала ее по грязному лицу, и с ужасом смотрела прямо на тучи, по которым паутинкой пробегали белые разряды, вдавливая принцессу в землю оглушающим громом. И твердила себе, как молитву: «Это сон. Ничего случиться не может. Я сплю. Сплю».

Гроза уже вечность выла и терзала землю — от вспышек и жестких струй заболели глаза, и холодно стало, а вода все прибывала и прибывала. Но, наконец, грозовой вал ушел в сторону леса, и снова выглянуло солнце. И потянулись вверх, к серым прозрачным небесам острые языки тумана.

Алина снова приподнялась, всхлипывая — еще никогда кошмар не длился так долго. В животе заурчало, то ли от страха, то ли от голода, и она чуть не сорвалась в истерику — настолько настоящим все казалось в этот раз.

Опять попыталась встать, увязая в жидкой грязи, скользя по ней коленками и локтями. Наконец и это удалось, и принцесса выпрямилась, расставила руки для равновесия и глубоко вдохнула плотный воздух, чувствуя, как стекают по телу потоки грязи.

Что-то щекотало спину, слишком жесткое для волос, и Алинка, стараясь не упасть, кое-как завела руку за плечо, нащупала странную мокрую тряпку, потянула ее — и взвизгнула от боли. Изогнулась, попробовала дотянуться сбоку. Нащупала. Зажала в кулак, удивляясь непривычным ощущениям — она будто касалась своей кожи и чувствовала прикосновение пальцев. И вытащила пойманную «тряпку» вперед.

А потом долго и тупо смотрела на то, что оказалось в руке.

Там был пух. Грязный, длинный, тонкий, рыжевато-черный пух. Пух покрывал длинное сжатое крыло — и это крыло совершенно точно было частью ее тела, потому что вдруг прострелило плечо, и от боли этой крылья — ее крылья! — вдруг захлопали суматошно, забили по спине, по бокам, и принцесса не удержала равновесие, снова свалилась, подвернув под себя новообретенную конечность и взвыв.

— Да что же это такое! — пробормотала она, отдышавшись. Зажмурилась, смахнув слезы, и пожелала проснуться. Поскорее.

И ничего не получилось.

И пришлось встать и брести к лесу, увязая в болоте и чувствуя, как яростно печет солнце, как нагреваются макушка и плечи, несмотря на длинные волосы. Надо было идти, потому что еще немного и она точно изжарилась бы здесь. Алина кое-как натянула на голову уголочек крыла — мышцы его были непослушными, как бывает в занемевшей ноге, и приходилось придерживать его рукой. А когда она пыталась им пошевелить, снова получалось беспорядочное дерганье и хлопанье, как у испуганной курицы. Как у птенца, учащегося летать.

Алина шла по вспаханному тха-охонгами затопленному лугу, а лес был все так же далеко — и почти не приближался. В голову то и дело ударяло какое-то далекое жужжание, и перед глазами снова все плыло. А жужжание приближалось… и вдруг словно струна лопнула, и она отчетливо услышала:

— Госпожа, госпожа, просыпайтесь… завтрак скоро… Да как же добудиться-то? Госпожа… Ваше величество, как хорошо, что вы здесь! Простите, что попросила позвать… вот… Разбудить не могу.

У Алины резко закружилась голова, и она остановилась, покачнулась от странных, почти безумных ощущений.

Ко лбу словно прикоснулась теплая рука — и тут перед глазами все потемнело — и Алина распахнула глаза, увидев склонившуюся над ней обеспокоенную Василину, и потянулась к ней, схватилась за ладонь, задыхаясь от крика и боясь, что ее снова утянет обратно. Потому что одновременно со своей спальней она видела ослепительное белое солнце и далекий тропический лес, и ощущала грязь под ногами. Тело прошило теплом — и кошмар выпустил ее, и тут же подернулся дымкой, забываясь, уползая за эмоции, за счастье, за облегчение.

— Какая ты холодная, — встревоженно сказала Василина. Выглядела сестра очень усталой. — Заболела, Алиш?

— Нет, — жалобно ответила принцесса, подползла к краю кровати и прижалась к сестре, обхватив ее за бедра. — Кошмар приснился. Опять. Мне почему-то часто стали сниться плохие сны, Вась.

Королева присела на кровать, кивнула горничной, отпуская ее, и крепко обняла вцепившуюся в нее Алинку. И та затихла, постепенно согреваясь. И перестала плакать.

А королева долго гладила ее по спине и не могла, не имела сил оторвать от себя этого испуганного ребенка. А нужно было — фамильное чутье, тревожившее ее уже более часа, вдруг оформилось в осознание, что Марина здесь, рядом. Что она вернулась.

Рана в боку ныла и дергала, но все было не так страшно, как мне казалось. Горячий душ смыл мои слезы, оставив голову пустой, и я, стараясь не шевелить левой рукой и не тревожить бок, яростно терла себя губкой, убирая сажу и копоть. Вода на пол лилась черная, грязная, оставляя жирные следы, а я почти засыпала там. Очнулась от того, что стала сползать по стеночке, к которой прислонилась буквально только что. Пошатываясь и зажимая рану ладонью, я вышла в ванную и оперлась о плиту перед зеркалом. И только потом отняла руку.

От вида разорванной кожи замутило, и вдруг ударила боль.

Вода сняла засохшую корку, и кровь текла по бедру, капала на плитку пола. Летающее чудовище прихватило своим крюком кожу, порвало мышцы, но, слава Богам, несмотря на мою худобу, не задело внутренние органы и не проникло в брюшную полость.

Нужно было сразу идти к врачам. Я разогнулась — страшно кружилась голова, — потянулась к красному полотенцу с нашим гербом и, кое-как укутавшись, вышла в спальню.

Чтобы увидеть двух старших сестер, молча ожидающих меня. Лица их не предвещали ничего хорошего. Шагнули ко мне одновременно, сжали в объятьях — Вася заплакала, Ани так вцепилась в плечо, что еще немного — и проткнула бы не хуже стрекозы. И отпустили. Я стояла, глядя на них, они смотрели на меня — и тишина становилась звенящей, и очень хотелось опустить глаза.

— Ты даже не подумала зайти и сказать, что все в порядке, — сквозь слезы, очень зло произнесла Василина.

Я села на кровать и обхватила голову руками. В боку разгорался пожар.

— Ты подставила всех нас. Нарушила свое слово.

— Вась, я… Прости.

— Детский лепет! — крикнула она и глубоко вздохнула, чтобы остановить рыдания. Вот от кого я не ожидала. Стоящая рядом Ани смотрела так, что хотелось спрятаться, но именно от нее я ждала разноса.

— Детский лепет, — повторила Василина твердо. — Как ты могла, Марина? Как ты могла? Как теперь доверять тебе? Ты поставила под удар не только себя, но и всю семью!!! Я думала, что в твоей голове есть хотя бы немного ответственности!

Она сжимала кулаки и повышала голос, а я нехотя косилась на нее. Сказать, что ранена — точно убьют.

— С этого дня, — сказала она яростно, — никакой работы. Никаких выездов. Ты сидишь во дворце до тех пор, пока мы не будем уверены, что ситуация с Темными решилась. И видят боги, если мне понадобится запереть тебя в камере, я это сделаю! В твоей голове больше глупости, чем у Каролины!

Я начала злиться.

— Ты забыла, что я не маленькая девочка, чтобы ставить меня в угол, Вась, — очень четко проговорила я.

— Я, — жутким тоном ответила она, — имею право решать, что ты можешь, а что нет, Марина.

— Не имеешь, — голос мой сипел и срывался. — Ани оговаривала, что мы можем жить как хотим.

Василина как-то нехорошо сощурилась — но тут Ангелина взяла ее за руку. И шагнула ко мне. Я едва удержалась, чтобы не поежиться от светлого взгляда ее ледяных глаз. Она подавляла, несмотря на то, что была меньше меня.

— Я, — проговорила она с таким презрением, что мне захотелось орать и кусаться, — крайне разочарована в тебе, Марина. И я поддержу Василину.

Я начала задыхаться. Вскочила, забыв про боль и пережитый страх. Меня под домашний арест?

— Мне двадцать три года, — рявкнула я, — и пока за эти годы семья не давала мне ничего кроме понимания, что я у вас кривое колесо! Я с шестнадцати лет зарабатываю себе на жизнь и мне нахрен не нужен ни этот статус, ни ваша опека! Идите к черту, сестрички! Вы даже не дали мне объясниться!

— Марина. Закрой рот, — сухо процедила Ани.

— А то что? — внятно и с вызовом спросила я и увидела, как она дернула рукой, словно сейчас снова влепит мне пощечину.

Воздух похолодел.

— Катя — одна, ей никто не пришел на помощь, — я попыталась дышать глубоко, потому что просились уже на язык слова, которых мне не простят. Рана стреляла болью. — Я не могла ее оставить. Да как же вы не понимаете! Я бы не простила себе, если б ее убили!!!

— Катя — не член семьи, — тяжело проговорила Ани. Она даже отошла на несколько шагов — тоже боролась со своими искушениями. — А ты — не боец и не спецназовец, и можешь только помешать в таких ситуациях. Ты ответственна перед семьей, перед страной, перед нашими предками. И в таких случаях приходится принимать нелегкие решения. И да, — она повысила голос — и он сорвался в конце, — нести ответственность за последствия этих решений всю жизнь! Всю жизнь, Мари, — добавила она убежденно. — Василина этим занимается каждый день, от ее решений каждый день зависят жизни людей! А ты — разве ты настолько глупа, чтобы не понимать этого? Или Катерина для тебя ближе родных? Я не понимаю этого, не понимаю!!!

— Почему мне нужно делать выбор? — спросила я дрожащим голосом. То ли от холода, то ли от потери крови, меня начало трясти.

— Ты представляешь, что было бы с нами, если бы тебя убили? — тихо и страшно спросила Василина. Она уже не плакала — стояла неестественно ровно, кусая губы и обхватив себя руками. — А если бы они начали шантажировать меня тобой? Поставили бы перед выбором — трон или ты?

— Ну надо же принимать нелегкие решения, — едко сказала я, — пришлось бы выбрать трон. Ты бы поплакала немного, конечно, но что делать…

Я увидела только как Вася расширила посветлевшие глаза, как-то судорожно вздохнула, побелела, махнула ладонью — и меня унесло к стене, впечатав в камень. От шока и боли сознание начало уплывать, и я перестала видеть — только слышала глухие отдаляющиеся голоса.

— Боги, боги, Марина!!! Я не хотела! Марина!!! — отчаянный голос Василины.

— Она ранена, Вась. Смотри. Осторожнее.

— Ани, я не хотела, не хотела! — рыдания и какой-то жуткий сип. Руки, трясущие меня, прижимающие к теплому телу.

— Я зову врачей. Успокойся. Успокойся, Вась.

Старшая сестра как всегда собрана.

— Ненавижу ее! Боги, как я ее ненавижу! Я поседела за эту ночь!!! Мариша, Мариша, — рыдания, укачивания, — милая, прости… я так за тебя волновалась! Какая же ты дура! Как мне хочется тебя убить! Мариша… сестренка… малышка моя…

Я хочу сказать, как мне горько и обидно, но вместо этого изо рта течет слюна, и я захлебываюсь кашлем и хриплю. Венценосная сестричка что-то выговаривает мне, причитает, качает — долго, больно — затем меня куда-то несут. Открывают веки, светят в глаза. Белый человек, стоящий надо мной, похож на смерть, только у смерти не может быть такого встревоженного лица.

— В операционную!

Бок жжет — его стерилизуют, вена ноет — в ней игла. Анестезия, но я все чувствую. Как меня чистят, как шьют. Боль бесконечна — а у меня перед глазами сотни чудовищ, странные высокие леса с огромными деревьями, две луны на небе и Алинка с повисшими черными крыльями на руках у какого-то мужчины. У меня перед глазами Вася, поднимающаяся из лавы и взрезающая себе вены. Ангелина, парящая птицей над горячим песком, и волна огня, расходящаяся от нее. Высокий красноволосый мужчина, идущий к ней сквозь этот огонь — его кожа покрывается ожогами, его волосы сгорают в пламени. Что это? Страхи, метафоры, картины будущего или прошлого?

Становится горячо — я тону в лаве, захлебываюсь в ней, а огненный бык вгрызается в мое тело там, где рана, и вырывает кусок мяса.

— Мартин, — сиплю я, потому что моего друга, моего дорогого мужчину разрывает на куски огромная стрекоза.

— Я — это навсегда, — говорит он мне обескровленными губами и нежно целует в уголок губ.

— Добавить анестетика!

Бред заканчивается писком аппаратуры — я вижу волны звука, синие, желтые, красные, они подбрасывают меня вверх-вниз, все выше и выше — и я улетаю куда-то в темное небо, с которого глазами-звездами смотрит на меня Люк.