ГЛАВА 12
Катерина, 2 января, пятница
В ночь с четверга на пятницу Катерина Симонова проснулась от холода, скрючившись под одеялом, поджав колени к груди и шмыгая носом. Ее знобило. Катя потрогала распухшим языком губы — они пересохли, ощущались ватными, словно в них вкололи наркоз. И перед глазами все расплывалось, будто она смотрела на окружающее через пелену колышущегося тумана.
Герцогиня сощурилась — мир стал четче, — осторожно взялась за край одеяла (слава богам, ткань не поползла, рассыпаясь в прах) и всмотрелась в мигающие зеленым цифры на будильнике. Полтора часа до подъема.
Дом спал, тихий и пустой без ее детей, и она натянула на себя еще одно одеяло, застучала зубами — от движения стало еще холодней. И вдруг темнота вокруг запульсировала бархатом и охрой, сжалась — и отпрянула в стороны, открывая жутковатое зрелище. Живые теплые огоньки этажом выше, там, где спала прислуга. Очень страшно это было — чувствовать себя рентгеном. Видеть сквозь потолок и стены белесые контуры спящих людей и то, как мерно пульсируют густые пятнышки света у них в груди. Катя некоторое время испуганно таращилась на открывшуюся картину, затем перевела взгляд на потолок — там, наверху, была комната ее горничной. И с ужасом обнаружила, как белая дымка, окружающая девушку, спускается прямо к ней, к Кате, словно притягиваемая магнитом, и несет с собой спокойствие и тепло — а служанка наверху начинает беспокойно ворочаться, и сердце ее пульсирует все реже. И от других людей потянулись к хозяйке дома тонкие язычки жизненной силы.
Катерина всхлипнула, вскочила, подавляя желание остаться и согреться, наспех оделась и выбежала из дома. Вторая машина, широкая, темная, которой она пользовалась, когда выезжала куда-то с девочками, выехала из гаража и понесла ее к храму Триединого. Сил не было больше держаться.
Обитель Творца, расположенная неподалеку от ее нового дома, была построена по единому образцу — где бы ни находился храм, в Тидуссе или на Маль-Серене, все они были похожи на перевернутый бокал без ножки с круглым отверстием в потолке, по центру — службы проводились под ним, чтобы Творец видел и слышал священника. В помещении по кругу были расставлены чаши с зерном, в которое ставились толстые и короткие свечи, густо пахнущие медом и воском. У стен, меж вытянутых окон, стояли скамьи, а на подоконниках лежали святые книги и жизнеописания отшельников и угодников, чтобы каждый молящийся мог присесть и почитать, проникнуться благодатью — и, может, чуть меньше нагрешить, когда выйдет из храма в мирскую жизнь. А стены были расписаны знаками Творца — золотыми, стилизованными, крутящимися посолонь колесами с шестью спицами, на кончики которых были надеты такие же колеса.
Благодарственные службы — за создание мира, с просьбами не отворачиваться и не забывать в суете великих дел и иногда поглядывать на Туру — проводились каждое утро. И, увы, паствы много на них не присутствовало, ибо в основном горожане предпочитали посещать храмы шести богов или персональные часовни Великих Стихий. Что не мешало священникам исполнять свои обязанности без малейших сомнений.
В храмах, особенно в деревнях, далеко от шумных городов, часто видели стихийных духов, добрых и злых — они не шалили, мирно лежали на полу или сидели на подоконниках и дремали, чтобы потом снова улететь или уползти по своим загадочным делам.
Никто не мог объяснить, почему на потомков Черного Жреца маленькие и скромные храмы бесплотного и без-образного Триединого оказывали такое умиротворяющее влияние. Священники же, если их спрашивали, рассказывали, что Триединый заключает в себе все Великие Стихии и много больше — и именно поэтому нахождение в месте его особой силы, молитва и прием освященного зерна восстанавливали баланс энергии в человеческом теле, уравновешивали его. Помогали не только потомкам Черного — в монастырях Творца лечили душевнобольных и потерявших память, восстанавливая целостность человеческого тела и души. Недаром в священники к Триединому уходило столько виталистов.
Катя пробыла в храме недолго. Зачерпнула из глубокой чаши целую горсть просяного зерна, сунула его в карман юбки, зажевала несколько зернышек — и сразу ощутила холодный кокон вокруг себя. Подышала плотным и тяжелым ароматом лаванды и ладана, вздохнула и представила, как кокон исчезает, растворяется в ней. Голове стало легче, и мир стал четче. Помолилась с просьбой не оставить ее девочек и помочь ей. И поехала на работу, время от времени поглаживая сумочку, где лежали фотографии дочерей.
В университете еще никого не было — сторож, Василий Иванович, от которого сильно пахло алкоголем, добродушно проворчал «эх, молодежь, и куда же вам столько работать?», открыл ей дверь и ушел в свою каморку досыпать. Катя, перебирая зерна в кармане, шла по пустым коридорам, слушая эхо от своих шагов. Вокруг нее просыпались и зевали камены, бурчали ей приветствия, о чем-то шептались за спиной, но она почти не осознавала этого, погруженная в собственные мысли.
Может, попробовать сейчас завернуть в подвал? И если получится взять силы, начать действовать — тут же, пока будет способна сдерживаться от срыва, поехать к телепортвокзалу… или лучше в одно из турагентств, заплатить и попросить сразу открыть портал в санаторий. А там уже найдет, как спасти девочек — в сумочке лежали артефакты из бабушкиной шкатулки, да и подручными средствами можно воспользоваться, глаза отвести, желудочную болезнь на охранников наслать — не зря ведь учила заговоры и причетки из заветной тетрадки.
А если не справится? Если она слишком надеется на себя?
«А на кого мне еще рассчитывать?» — вздохнула Катя и тут же отругала себя за слабость и сомнения.
Она так задумалась, что чуть не подпрыгнула, когда в коридоре, ведущем к лестнице на ректорскую башню, ее окликнули скрипучим и недовольным голосом:
— Эй, красавица, ну-ка подыть сюда!
Катя испуганно завертела головой — на нее со стен сурово взирали два камена, похожие на строгих учителей.
— Ты, красавица, зачем сюда явилась? — сварливо спросил один из них. — Тебе счас надо в монастыре спрятаться и там сидеть, пока в себя не придешь. Вон глазища какие голодные! Точно пожрешь кого-нибудь, и ректор наш по доброте своей тебе голову смахнет. Зря, что ли, спасали? Надо было там оставить, там бы тебя Данилыч и порешил.
— Так это вы меня домой отправили? — тихо спросила Катерина. От предположения, что Свидерский может обо всем догадаться и сдать ее в тюрьму, или в отдел магконтроля, неприятно засосало под ложечкой.
«Или убить», — добавила паники еще одна мысль и Катю снова заколотило.
— А кто ж еще? — фыркнул второй. — Что забыла-то здесь?
— Мне еще надо, — сказала она еще тише. — Немножко.
— Эээ, не, — прошамкал первый. — Ты уж прости, девочка, но мы тебе больше питаться не дадим. Не дело это. Вы же как — чем больше потребляете, тем больше хочется. А мы как-никак за местных оболтусов отвечаем. Жалко их на корм отдавать, хоть и дурные, да и тебе не впрок пойдет. Так что скажись больной и беги, пока Александр наш Данилыч тебя не пронюхал.
— А почему вы мне помогли? — недоуменно спросила Катерина. — Если знаете, что я опасна?
— А ты думаешь первая такая? — хмыкнул тот, что справа. — Тут и преподавательница была из ваших. Тоже пыталась. Откачали и внушение сделали, как миленькая в монастырь уехала. И через год вернулась в норму. Эт вы не от хорошей жизни, так что, сразу в расход пускать? Тем более ты девчонка еще совсем. Уезжай, кому говорят.
— Нет, — ответила она неожиданно твердо. — Не могу.
Камены что-то заворчали ей вслед — но Катя отвернулась, зажала уши руками и быстро-быстро зашагала к подвалу. Но там, как ни пыталась открыть, ничего не получалось. Ключ не поворачивался, от двери било разрядами тока и где-то далеко слышалось глумливое хихиканье.
Катерина, чуть не плача, прислонилась лбом к проклятой двери.
— Пожалуйста, — прошептала она, — мне очень-очень надо. Пожалуйста…
Дверь не открылась, как ни трясла она ее и ни пинала. Где-то у входа в университет уже слышались звонкие голоса ранних студентов, и герцогиня вытерла слезы и быстро пошла к лестнице. У нее есть еще день, чтобы что-то придумать. И на крайний случай есть еще завтра. В Эмиратах.
На столе ее ждали бумаги, уже трезвонил телефон. И Катя окунулась в привычный рабочий ритм, периодически закидывая в рот просяные зернышки — когда чувствовала, что спрятанное внутри готово развернуться и потребовать пищи.
Прибыл серьезный Александр — его дожидалась целая делегация преподавателей, и он только поздоровался с ней, окатив волной сладкой и горячей силы, и пригласил их зайти. И хорошо, что отвернуться успел, потому что Екатерина застыла на месте, напряженно глядя ему в спину.
А если ей не дали взять у университета… может, попробовать у Саши? Немножко, он и не заметит… если отвлечь…
Она боялась того, что придумала сделать, до мокрых ладоней. Боялась, что он заметит, что остановит ее и сдаст в магконтроль, если действительно не прибьет там же, на месте. Но в сумочке лежала фотография дочерей. И если не взять сегодня, то завтра придется его везти в Эмираты… а этого она точно не хотела делать.
Свидерский освободился только к обеду. Вышел, провожая уставших преподавателей под уханье филина, остановился в дверях, задумчиво и насмешливо глядя на нее, пока посетители хлопали дверями и выходили на лестницу.
— Кофе, Александр Данилыч? — великосветским тоном спросила Катя.
Тот кивнул, поманил ее к себе и зашел в кабинет. И она, привычно глянув в зеркало — боги, он точно все поймет! Бледная, растерянная, испуганная! — выдохнула и пошла за ним.
— Как сегодня себя чувствуешь? — спросил Алекс, пока она колдовала на кухоньке, а он что-то записывал себе в ежедневник.
— Хорошо, — выдохнула она и посмотрела на трясущуюся ложку, из которой с шуршанием сыпался сахар-песок. Да уж, злодейка из тебя никакая, Катерина Степановна. — Саш, ты извини за вчерашнее. Мне иногда нужно побыть одной.
— Нет проблем, — отозвался он легко. Раздался стук — видимо, захлопнул ежедневник. — Определилась, куда тебя завтра отвезти?
По кабинету уже тек удивительный горьковатый аромат крепкого кофе, и Катерина помолчала, ловя момент, когда «шапочка» из пены поднимется вровень с краями турки, чтобы мгновенно разлить напиток по чашкам.
— А? — опомнилась она. — Да, Саш. Отель «Белый Закат», это в эмирате Ороона. Там есть виллы на берегу моря. Туда хочу.
Катя медленно прошла по кабинету. Запах кофе придавал уверенности, а вот приближаться к Свидерскому было трудно — как кошке к рыбке, чтоб не мявкнуть и не броситься на него. Поставила чашку на стол, посмотрела, как он пьет, и улыбнулась его блаженному виду, сама пригубила кофе, оставшись стоять.
— Удался.
— Удался, — протянул Свидерский довольно. Протянул руку, и Катя послушно пошла к нему, села на колени, сосредоточенно рассматривая голубые глаза, светлые и очень короткие волосы. Было тепло, даже жарко — как рядом с печкой сидела. И он не терялся — тут же небрежно погладил ее по спине, коснулся плеча губами.
— Почему именно туда? — вдруг спросил он, и расслабившаяся было Катерина встрепенулась.
— Виды красивые. И никто не побеспокоит. Можно купаться нагишом и загорать так же.
И чтобы избежать дальнейших расспросов, решилась — перекинула ногу так, чтобы сесть к нему лицом, прижалась к нему. Алекс тут же откинулся назад, уверенно положил руки ей на бедра и пробормотал в губы:
— Кожу не спалишь? Ты же совсем белая, Кать.
Пальцы его гладили ее по коленям, бедрам, проскальзывая под юбку, и хорошо и сладко было от этих движений. И вообще он был такой расслабленный, довольный…. Катя чуть не всхлипнула, закусила губу и пожала плечами:
— Натрешь меня кремом, — внутри нее разгорался холодок, и она уже отчетливо видела светлую огромную дымку вокруг мужчины — плотную, вкусную, теплую. Вздохнула судорожно, обхватила его за шею и поцеловала. И отпустила себя, чувствуя, как льется в нее горячая, мощная энергия.
Руки вокруг нее сжались крепче, переместились на шею, словно он хотел ее задушить, и снова ослабли, скользнули по груди нетерпеливой лаской, спустились под юбку — она пила его, захлебываясь от страсти и от ужаса, раздирала на нем рубашку, стонала, и Александр отвечал ей с такой силой, что в голове мутилось. Остановиться она уже не могла, и желание впитать его, вобрать всего доводило ее до исступления. Дальнейшее она видела словно в температурном бреду — и чувствовала мужчину в себе, и слышала его рычание и свои стоны, и отрывалась от губ его на какие-то мгновения, чтобы набрать воздуха — и снова впивалась и пила его.
Он прикусил ей губу до крови — и от этой капельки боли ее накрыло такой волной наслаждения, что она зашипела, царапая его спину и изгибаясь — и последнее, что почувствовала, это крепкую руку в своих волосах, зубы на плече, напряженный стон — и прохладные пальцы у виска. И улетела в темноту.
Алекс несколько минут приходил в себя, поддерживая Катю за спину и тяжело дыша. Кто б знал, что близость с активной темной — это так остро и вкусно?
Он заметил ее изменившуюся ауру едва только она вошла. И следил внимательно, и готовым был к нападению — но не к тому, что оно окажется таким чувственным. И продолжил, не смог не продолжить.
Он аккуратно уложил отправленную в сон Катерину на диван. Застегнулся, одновременно хмурясь и любуясь на ее опухшие губы и бесстыдно оголенные бедра. Белье ее валялось где-то под столом, содранное им же.
Да, он и припомнить не мог, когда его так накрывало.
Вытер ее, опустил юбку. Застегнул блузку, не удержавшись, поцеловав грудь. Урона она ему значительного не нанесла, но все же Александр выпил Максов тоник и только после этого присел на диван и положил руки ей на виски. Что же ты скрываешь, Екатерина?
Конечно, он не был так силен в менталистике, как Макс. Но блок ментальный увидел сразу, как и сложную защиту на взлом. Можно было попытаться самому, но зачем, если есть тот, кто способен сделать это незаметно?
— Макс, — хрипло сказал он в трубку. — Мне ты срочно нужен.
Позвонил он и Мартину. Тот пообещал, что вот прямо сейчас запрется в своем кабинете и придет в университет.
Тротт прибыл через несколько минут. Посмотрел на друга, задержав взгляд на измятой рубашке, на которой не хватало пуговиц, на лежащую на диване женщину, втянул носом воздух и поморщился.
— Чертов извращенец, — произнес он с совершенно Мартиновыми интонациями. Алекс усмехнулся.
— Помоги мне.
— Зачем? — ледяным тоном спросил Тротт. — Ты и так уже укатал девицу до бессознательного состояния.
— Кто тут кого укатал? — раздался жизнерадостный голос Марта. Блакориец увидел Катерину, присвистнул восхищенно. — Понятно. А нас-то зачем позвал, Данилыч? Порадоваться за тебя? Поаплодировать? Жаль, медаль дома забыл.
— Вы на ауру ее посмотрите, — ровно сказал Свидерский. Рыжий и черноволосый маги синхронно повернулись к Кате, скосили глаза, переходя в первый магический спектр — и одновременно же выругались.
— Это у кого она так насосалась? — недоуменно спросил Мартин. Макс отошел, распахнул окно. Алекс выразительно посмотрел на друга, и тот изумленно поднял брови. — У тебя? Чертов извращенец!
Свидерский не выдержал, захохотал. Ему отчего-то было очень легко и радостно, будто Катя взяла не только силу, но и все заботы и тревоги, всю тяжесть прожитой жизни. Друзья смотрели на него с обеспокоенностью.
— Может, он того, умом двинулся? — громко прошептал Мартин. — Может, его стукнуть чем потяжелее, чтобы пришел в себя?
— Алекс, — сухо высказался Тротт, — время. Зачем позвал?
— Кроме как похвастаться, — добавил едко блакориец.
— На ней ментальный блок, — уже спокойно сказал Свидерский.
— Ну и что? Разве теперь это не дело магконтроля? — инляндец не впечатлился.
— Забудь о магконтроле, Макс, — с улыбкой, очень ласковым тоном — за которым слышалась сталь — посоветовал ректор. Тротт посмотрел на него, хмыкнул.
— Вот почему не люблю женщин. Сколько она здесь? Неделя, две? А у тебя уже мозги в штаны ушли.
— Да ладно тебе, Малыш, — добродушно вмешался Мартин. — Девочка хорошая. И дети у нее прелесть. Если можно вернуть ее в нормальное состояние без правовых процедур, то отчего бы не сделать Данилычу приятное?
— От меня-то что требуется? — сухо прервал его Тротт, глядя на Свидерского.
— Снять блок, конечно, — ответил тот. — Март, а тебя я не ржать позвал. Ты нужен со своим обратным щитом. Я боюсь, силы не рассчитаю, приложу так, что не встанет.
Тротт нахмурился, обеспокоенно потер ладони. Но кивнул недовольно.
— Я посмотрю. Не отвлекайте меня пока.
Он присел на корточки и протянул руки над спящей Екатериной. Дернулся недовольно и как-то странно посмотрел на друзей. И словно через силу прикоснулся к ее вискам, прикрыл глаза, что-то бормоча себе под нос.
Мартин скучал, развалившись в кресле. Алекс обнаружил-таки пикантную деталь женского туалета, улетевшую под книжный шкаф, и постарался аккуратно и незаметно достать ее оттуда.
— Коллекцию начнешь собирать? — невинным шепотом предположил Мартин. — Была у меня когда-то такая…
Со стороны Макса раздалось раздраженное порыкивание, и Мартин сделал страшные глаза и умолк.
— В следующий раз тебе рот заклею, раз ты слов не понимаешь, — ледяным тоном произнес инляндец, поднимаясь. — Данилыч, блок стоит серьезный, со второй завязкой. Еле уловил. На смерть в случае снятия или попытки рассказать о том, что запрещено. Какую-то важную информацию эта твоя темная скрывает. Любопытно бы было взглянуть на умельца. Я уже видел подобный стиль, правда, там нелетальные были. Думаю, у одного учителя обучались.
— Сам снять сможешь? — поинтересовался Алекс.
— Я все могу, — ровно ответил Макс — он привычно пошел мыть руки. — Но всегда есть небольшая вероятность ошибки. И тогда она умрет. А если умрет, с магконтролем придется разбираться уже мне.
Свидерский нахмурился, посмотрел на Катерину — и завис, засмотревшись и задумавшись. Мартин любовался им с комическим выражением успешной сводни и едва удерживался, чтобы не захихикать, Макс глядел как на скорбного главою.
— Все равно это бомба замедленного действия у нее в голове, — наконец, проговорил Александр. — Рано или поздно рванет, поэтому нужно обезвредить. И лучше тебя с этим никто в мире не справится.
— Это верно, — раздраженно проговорил Тротт. — Подожди две минуты, я пойду стазис на препараты брошу. Раз уж мне предстоит потерять тут несколько часов. И, Март. Откачай у нее энергию. Мне это… очень мешает.
За окном уже стемнело, в кабинете Свидерского стояла тишина. Макс работал над Катериной, словно развязывая невидимые запутавшиеся нитки и периодически восхищенно присвистывая или ругаясь. Алекс уже закрыл вход в башню, чтобы их никто не беспокоил, и теперь сидел в кресле, наблюдая за снимающим блок другом. Мартин, развлекающийся написанием записочек хозяину кабинета — так как говорить и даже шептать было чревато, успел воспользоваться обратным щитом, затем отзвонился помощникам и сообщил, что сегодня его во дворце не будет, поэтому «справляйтесь сами и нечего мне тут стенать». Блакориец скучал, но все же это было лучше, чем работа при дворце.
— Все, Алекс, — раздался голос Макса. Он был бледным, и Свидерский понятливо указал ему на чашку с кофе, на его собственный тоник, достал сигареты. — Читай сам. Заглянул… как в грязи измазался.
Он за один глоток выпил кофе, закурил, подойдя к открытому окну, и несколько раз там вдыхал воздух и встряхивал головой, пытаясь прийти в себя после изматывающей процедуры.
Свидерский осторожно сменил его, тоже коснулся висков женщины пальцами. И посыпались на него образы, заставляющие его, почти восьмидесятилетнего боевого мага, видевшего в жизни столько, что кто другой давно поседел бы, морщиться и ругаться сквозь зубы. Боги, сколько боли и отчаяния. Сколько слез и нежелания жить. И муж… правда похож. Ох, Катя, Катя… все же что тебя заставило спать со мной, если его ты боялась до тошноты?
Ответ пришел в конце. Мужчина в машине. Похищенные дочери. Угрозы. Отель «Белый закат». «Только дайте ему этот порошок… Вы красивая женщина… соблазните его». Санаторий на севере Блакории.
— Все понятно, — глухо сказал он. — Макс, а возможно точно восстановить вязь блока, если понадобится?
— С ума сошел? — отозвался инляндец. Он вымыл руки и сейчас вытирал их, недовольно поглядывая на друга. — Я могу, но зачем?
— Чтобы никто не знал, что его ломали, — задумчиво проговорил Алекс. — Если сейчас не получится решить проблему, придется идти обходным путем. И действующий блок понадобится.
— Что-то серьезное? — заинтересовался Мартин. Он оживился — впереди маячило развлечение.
— Серьезнее некуда, — кивнул Свидерский. — И твоей принцессы касается.
Он рассказал друзьям об увиденном, умолчав, впрочем, о причинах того, почему Катерина решилась на связь с ним. Только о том, что ее используют как живца для него и ее подруги, принцессы. О том, что дети ее на севере Блакории и что герцогиня применила наследие своей крови только после того, как узнала, что дочери похищены, чтобы разыскать их.
— Надо спасать девочек, ты прав. И я предупрежу Марину, — непривычно сдержанно подвел итог Мартин. — И, Алекс, ты же понимаешь, что нужно поставить в известность службу безопасности?
— Тандаджи я сообщу, — согласился Свидерский. — Но, — жестко проговорил он, — позже. Это теперь мое дело, Март. Я хочу решить его сам.
«Потому что хочу сам придушить урода, который заставил ее спать со мной. Потому что крайне неприятно знать, что все это время ты был соучастником насилия. И к тебе бы никогда не подошли, если бы не шантаж».
— Остается вопрос — зачем шантажистам я и принцесса, — добавил он. — Так что нам нужен живой источник информации. Сейчас мы пойдем за детьми. Март — ты же общался с ними. Можешь открыть Зеркало? Я первый, вы за мной. Макс?
— Я с тобой, естественно, — сухо сказал рыжий маг.
Блакориец довольно сощурился, попытался открыть переход… и Зеркало, зазвенев, лопнуло. Барон удивленно присвистнул, сделал еще одну попытку. Тот же результат.
— Не знаю, где они, Алекс, — Март раздосадованно потрепал пятерней волосы, — но Зеркало туда открыть невозможно. То ли слишком маленькое помещение и нет пространства для перехода, то ли место, где очень сильны стихийные колебания. Любой блок я пробью, сам знаешь. Ну или почти любой, — задумчиво добавил он, — но вряд ли их прикрывает Алмазыч или кто-то сильнее меня. Может так, ножками? Телепортируемся до этого санатория, а там уже осмотрим? Координаты я найду, дома где-то валяется телепортационная карта Блакории.
— Найди, — кивнул Алекс, и чуть ли не пританцовывающий от нетерпения Март снова открыл Зеркало.
— И не вздумайте звать Викторию, — предупредил он перед тем, как уйти. — Там может быть опасно, нечего ей там делать. Приглушите сигналки. Пусть лучше она потом мне голову откусит, чем сейчас ринется помогать.
Алекс понятливо усмехнулся, коснулся запястья, перенастраивая сигналку, и Макс тоже, что-то бурча, последовал его примеру. Успокоенный барон исчез в Зеркале.
— А с ней что делать? — Тротт качнул головой в сторону Кати. — После взлома она проспать должна минимум сутки. А если к ней за это время кто-то попробует переместиться?
— Сейчас, — Алекс подошел к помощнице, невозмутимо поднял ее на руки и открыл Зеркало. — К себе отнесу. Там до нее никто не доберется.
Макс поднял глаза к потолку и покачал головой. Одни проблемы от этих женщин.
Катерина Симонова, обессиленная, лежала на спине в озере бесконечного колышущегося тумана, и ощущения были дремотные, легкие. Слышала эхо далеких мужских голосов. Чувствовала, как щекотно в голове — хотела повертеть ею, но получалось плохо — движения были замедленными, вялыми. Зато озеро вокруг стало вскипать огромными лопающимися сухими пузырями, волноваться — и сама Катерина вдруг почувствовала, что рядом находится кто-то сильный. Кто-то, ощущавшийся своим. Это его энергия заставила возмутиться озеро ее спокойствия, вернула чувствительность телу. И силы начали понемногу возвращаться.
Затем щекотка прекратилась, и она снова задремала.
Второй раз она очнулась от ощущения тепла. Озеро исчезло. Катя лежала на белой горячей печке в их старом деревенском доме и грелась, а где-то бормотала-напевала бабуля старушечьим тонким голосом, и напевами этими полились ей в голову заговоры и причетки, выученные наизусть — буквы плясали перед глазами, складывались в сияющие хороводы, в картины прошлого. Пробегали перед ее взглядом лица знакомых и родных, и вот замерцали перед ней фигуры спящих дочерей — и Катя вздрогнула от ужаса, вспомнив все, и очнулась. Скатилась с кровати, испуганно глядя на замершего Александра. Внутри снова завыл-застонал голод, потянулся к Алексу темными щупальцами — и он резко опустил руку, ставя щит. Катя трясущейся ладонью полезла в карман юбки — ткань под ее пальцами расползалась, и она еле успела зачерпнуть горсть зерен.
— Кать, не дергайся, — жестко приказал Александр. — Я не причиню тебе зла. Я помогу. Успокойся!
Стук сердца как набат. И интонации — знакомые. Как у мужа. Она перевела взгляд на его руки — он что-то выплетал. Сеть для нее? Не мог же не заметить, как она пила его. И где они? И что будет с детьми?
Тьма в помещении стала объемной, бархатной, — Алекс дернул рукой — и Катя зашипела, сыпанула зерна вокруг себя и выкрикнула:
— Защиты! Кровью своей заклинаю! Защиты!
Зерна рванулись вверх черными туманными побегами, сплетаясь, прошивая потолок и образуя плотную дымную перегородку — а за спиной Катерины со звоном сыпалось на пол стекло из окна. Она оглянулась — то залетали в комнату вороны и галки, оставляя на осколках кровь и перья, кружили вокруг с оглушающим карканьем и криком, касались горячими крыльями, делясь жизненной силой, и падали бездыханными. Туманные струи вспыхивали — это прорывался к ней Александр, а Катя с горьким хохотом — нельзя верить мужчинам, нельзя! — метнулась к окну. В торчащем окровавленном осколке увидела свое отражение со светящимися зеленым глазами — а окно уже плавилось, рассыпалось стеклянной крошкой, потому что поднималось в него что-то холодное, прозрачное, темное, похожее на тонкую длинную змеептицу. И пахло от нее смертью.
— Защищщщуууу, — прошелестело существо, припадая к полу, — крылья его клочками тумана стелились над мертвыми птицами, — кровьююю просссс-ш-сссила. Ссадиссс-ш-сь… чсссшего хочесссшь?
Перегородка еще раз вспыхнула — и начала осыпаться, обращаясь в пепел.
— Кать! — заорал Свидерский. — Остановись! Я не обижу тебя, Катюш!
Катерина снова захохотала — мысли в голове были звонкие, злые, — обхватила тонкую шею существа руками, чувствуя, как немеет кожа там, где они соприкасались, и вскочила на него верхом.
— К детям! — крикнула она. — К моим детям!
И с визгом вылетела на нем в окно.
Сказать, что Свидерский был удивлен, — ничего не сказать. Все произошедшее заняло не больше секунд — с ее странным щитом он мог бы справиться и быстрее, но больше осторожничал, боясь задеть Катерину.
А так… сколько любопытного за какие-то мгновения. Защита, выдержавшая его первый удар — при том, что Катя никогда не училась магии. Да и защита очень своеобразная. И необычное поведение птиц… И эти горящие зеленым глаза — чисто ведьма из сказки, только улетела не на метле, а на стихийном духе. Подобных ему Алекс встречал несколько раз. Дух смерти, сомнарис. Обитатель ледяных пещер и подвалов в заброшенных деревнях, старых кладбищ и курганов. С людьми в контакт старался не вступать, но иногда являлся одаренным перед смертью в виде бледного двойника или скелета в темном плаще. Питался жизненной силой и горячей кровью. И не выносил огня.
— П……ц, — раздался в спальне ошарашенный голос Мартина. Появившийся почти одновременно с ним Макс, присев, изучал иссушенные тела десятков, а то и сотен птиц — половина спальни была усеяна ими, и возвышалась эта куча чуть ли не до колена. Там, где были рассыпаны зерна, виднелись черные лунки, будто пол был проеден кислотой. Друзья застали последний акт драмы и успели увидеть, как улетает в окно зеленоглазая ведьма.
— Поймаем, — наконец, сухо сказал Тротт, — и в монастырь, Данилыч. Это если ты ее в живых оставишь. Сейчас птиц выпила, а ведь так же и людей может.
Алекс поморщился.
— Моя ошибка. Как она так быстро восстановилась?
— А что мы знаем о ведьмах? — небрежно ответил Тротт. — Мы сталкивались только с мужчинами. Возможно, женщины изначально сильнее.
— Нет, — покачал головой Свидерский. — Это какая-то кустарщина, Макс. Как у деревенских знахарок. То ли интуитивное колдовство, то ли ритуалы какие-то неизвестные. Как у шаманов, древние. Мне показалось, она сама удивилась тому, что случилось.
— А мне понравилось, — мечтательным голосом проговорил Мартин. — Красиво ведь, Данилыч. Скажи, красивая?
Алекс усмехнулся.
— Красивая, — согласился он.
— Вляпался? — с грустным пониманием спросил Мартин. Свидерский неопределенно пожал плечами.
— Идиоты, — процедил Макс.
— Возможно, — согласился Свидерский. — Но надо спасать ее, пока не натворила чего-то, за что на нее охоту объявят. Март, удалось найти координаты?
— Угу, — блакориец пощелкал пальцами, и в спальне открылось еще одно Зеркало. — Пойдем?
Катерина, крепко вцепившись в длинную холодную шею странной тени-змеептицы и прижавшись к ней щекой, взлетала над огромным, заснеженным, сияющим вечерними огнями Иоаннесбургом. Сверху, с его сверкающими жилами-магистралями, заполненными тысячами машин, с вязью из миллионов светящихся окон и фонарей, город походил на дивную звездную паутину, разделенную пополам белым льдом реки Адигель.
Полупрозрачная, темная змеептица все поднималась и поднималась вверх, и ледяной ветер с сыпью секущих лицо и руки кристалликов льда усиливался, заставляя глохнуть от жгучего холода. Тела Катерина уже почти не чувствовала и только надеялась, что не разожмет руки и не полетит вниз, — уж лучше замерзнуть здесь, на лету. Сорванное от крика горло болело, и голова была гулкой, как пустой кувшин. И страх казался уже тупым и привычным, как непомерно тяжелая холодная глина, заполнившая тело. Кажется, она просто перебоялась.
«Не-сссс бойсссшсся», — прошелестел у нее в голове бесплотный голос. Катя не успела подумать, чего еще ей надо не бояться — птица, поднимающаяся теперь почти отвесно, сложила черные полупрозрачные крылья, растекающиеся в небо клочками тумана и, вытянувшись в стрелу, понеслась к земле, вспыхивая ослепительным белым светом, восхитительно горячим, мгновенно согревшим ее, напитавшим ее. Наверное, с земли они смотрелись падающей звездой — и вдруг столица, несущаяся навстречу, исчезла, а вокруг вспыхнула мягким сиянием заворачивающаяся мириадами искр радужная пыль. Какой-то переход? Подпространство? Место, исполненное изначальной силы, духом творения, прошившего Катерину от головы до пяток и напоившего такой бодростью, какую она чувствовала только в детстве.
А через несколько ударов сердца они вынырнули над покрытыми снегом горами, прямо над долом, заполненным туманом, подсвеченным изнутри тусклыми огнями строений. Змеептица медленно спланировала в этот туман и понеслась над небольшим городком, над темными парящими озерами — видимо, это и была долина Хорндорф, — и через несколько минут опустилась у одного из них.
Вокруг стояли небольшие коттеджи, к которым тянулись выложенные брусчаткой дорожки. Светили затейливые кованые фонарики, виднелись указатели с надписями на блакорийском и рудложском: “Горячие источники», «Ресторан «Лавина», «Лечебный корпус санатория Вармбассер». Снега на земле почти не было, по ногам тянуло сыростью.
— Спасибо, — сипло (сказалось-таки переохлаждение) проговорила Катерина, когда наконец-то расцепила скрюченные пальцы и сползла на землю. Удивительно, как она не потеряла туфли. Птица терпеливо ждала, поводя башкой, похожей на голову ящерицы, по сторонам, и Катерина протянула руку и осторожно погладила свою воздушную лошадку по длинной шее. Теперь она могла разглядеть существо лучше — и правда, змея или длинная и тонкая ящерица с птичьими крыльями и тупой мордой. Цвета ее неожиданная помощница была удивительного — тьма, но во тьме этой были все оттенки, от иссиня-черного до густого красного. Так выглядит последний отблеск заката на ночном небе.
— Кроовввииис, — прошелестело существо требовательно и облизнулось длинным раздвоенным языком, — т-с-тыыы обеещ-с-с-с-щалаааа…
— Они здесь? В каком доме? — быстро спросила Катерина. Ее начало трясти крупной дрожью — отходила от перелета. Где-то вдалеке раздавались голоса — в санатории было многолюдно. Периодически в тумане возникали и пропадали шагающие куда-то люди — парочки, семьи с детьми. На Катю они не обращали никакого внимания. Может, не видели ее из-за дымки?
— Ссссначалассс кровьссс, — прошипел темный дух. Шея его шла нетерпеливыми волнами — ну чисто извивающаяся змея, — он распахнул пасть и блеснул тонкими иглами-клыками, вылезшими из десен. Катя вздрогнула, отвернулась и протянула ему руку. И через несколько секунд вскрикнула, глотая слезы — в предплечье словно вонзились два ледяных шила, к коже присосалась холодная пасть, и побежала вниз, к кисти, ее собственная горячая кровь.
Существо пило жадно, впиваясь в землю когтями от удовольствия, поскребывая ее, и крылья периодически сжимались в комки — и снова распускались туманными полотнами. Язык, слизывающий кровь, щекотал кожу. Катерина терпела, оглядывая дома. Внутри снова росла та самая нетерпеливая, злая сила, требующая сейчас же идти к своим детям, сломать все замки, снести все препятствия и спасти их.
Дух, наконец, оторвался от нее, и герцогиня прижала к себе руку. Ранки противно покалывало, кожа вокруг онемела. Существо облизывалось, и немигающие глаза его горели зеленью.
— Сссслабенькаяяяя, — прошелестело оно укоризненно. — Почти бессссвкуссснаяя.
— Ну извини, — прошептала Катя застуженным горлом, — какая есть. Где дети?
Змеептица вдруг вытянулась в тонкую смазанную тень, длинной нитью пронеслась мимо Катерины и остановилась недалеко от одного из домиков. И Катя зашагала туда. Но подойти к зданию не смогла — наткнулась на прозрачную преграду. Зашарила по ней ладонями — внутри ворочался тяжелый голод, рос, грозясь захватить ее всю, в тело хлестала чужая сила, но было ее очень много, так, что даже в голове мутилось. В какой-то момент Катерине показалось, что она теряет контроль над собой — и она с усилием оторвалась от щита. Повернулась к помощнице, и вовремя — та прижалась к земле, расправив крылья — по всей видимости, собиралась улетать.
— Помоги! — прохрипела герцогиня умоляюще. — Ну пожалуйста! Не улетай! Мне еще дочек обратно возвращать нужно!
— Нельзя, малысшей, нельзя касаться, — тревожно завибрировало существо, — не просшсссси!
— Ну хоть побудь со мною, — тихо попросила Катя. — Пожалуйста! Помоги пройти туда!
Дух зашипел, замотал головой, прижался к земле, трепеща туманными крыльями.
— Ну и улетай! — с отчаянием крикнула Катерина. — Сама справлюсь!
Змеептица взмыла вверх и исчезла в туманной дымке. Катя зло стряхнула выступившие слезы и прижалась к покалывающему разрядами щиту. В домике светилось несколько окошек. Где-то там были ее девочки.
Она закрыла глаза.
Что можно сделать ради спасения детей? Все что угодно. Даже потерять себя.
Герцогиня вздохнула и отпустила свой голод.
В коттедже, укрытом щитом, в удобном кресле мирно дремал под унылое бормотание телевизора пожилой виталист и темный маг Оливер Брин. Он умел ждать, и уже несколько дней терпеливо дожидался выходных — когда к нему должен был попасть Александр Свидерский. Подкупленная горничная в доме Симоновой докладывала, что хозяйка с ректором встречаются, и что она не ночевала дома. И были все основания полагать, что в скором времени у них появится источник энергии для инициации новых темных и усиления уже имеющихся. А затем, когда они станут сильнее, в их руки попадет третья Рудлог, с помощью крови которой обязательно получится провести ритуал. Не может не получиться.
Дети Симоновой вели себя тихо — их даже выпускали дважды в день гулять за дом, на берег озера. Коттедж находился на отшибе, вдалеке от пешеходных дорожек, был закрыт мощным щитом, администрация была предупреждена, что соваться к отдыхающим господам магам не нужно. В здании, помимо самого Брина, находилось еще восемь человек — и темные, и классические маги-стихийники, сочувствующие их делу, и нанятые для охраны люди, за звонкую монету не слишком печалящиеся о вопросах морали. Брин был готов платить — слишком дороги были заложники и слишком много было на них поставлено.
Периодически на щит, окружающий временный штаб заговорщиков, натыкались отдыхающие, но это случалось крайне редко — в таких случаях сигналка на запястье темного мага едва ощутимо вибрировала.
Вот и сейчас она задрожала, и Оливер Брин с досадой открыл глаза, потер их, потрогал ворох амулетов на груди. Те молчали — никакой опасности, простое прикосновение. Но все равно нужно было проверить — и темный маг тяжело поднялся из кресла, подошел к окну — чтобы увидеть, как через вспыхивающую защиту просачивается тонкая женская фигура, почти невидимая из-за тумана. Это было настолько невероятно, что Брин застыл на несколько мгновений. Щит не был сломан — сквозь него прошли, как горячий нож сквозь масло.
Темный недоверчиво покачал головой. Оливер Брин был человеком осторожным, и пусть женщина шаталась, как пьяная, странно встряхивая головой и растерянно озираясь по сторонам, перестраховаться было не лишним. Также как и увести детей.
И он на всякий случай активировал тревожную нить — и во дворе один за другим стали открываться Зеркала, через которые выходили маги. Щелкнул пальцами, призывая духов-охранников — когда-то давно Брина стал известен магсообществу как создатель амулетов с заключенными в них стихийными духами. Но ловить недобрых духов, подчинять их, было делом долгим и опасным, а амулеты были дороги и пользоваться ими могли только маги — так и осталось его открытие практически невостребованным.
В комнату, вызванный нитью, вошел Орин Лерой, его друг и соратник. Подошел к окну.
— Уводить детей? — спросил он тревожно, глядя в окно.
Один из магов, кажется, Синский — как тут разглядишь в вечном тумане? — приблизился к женщине, что-то начал говорить ей — та так же мотала головой, как припадочная, сжимала ладонью горло — и мужчина нетерпеливо схватил ее за руку.
Женщина подняла голову, оскалилась — блеснули зеленью глаза — и ткнула ладонью в грудь Синского. Тот как-то странно дернулся, скорчился и упал.
— Она из наших? — в голосе Лероя звучало такое же изумление, которое ощущал сам Брин. Они всматривались в нападающую и ничего не могли разглядеть.
В женщину полетели Сети, и она неожиданно быстро присела, загребая ладонью землю — и бросила ее в сторону охранников, что-то отчаянно крича — и поднялась пыль столбом, завыл ветер, опуская видимость почти до нулевой.
— Уводи, — резко скомандовал Брин, махнул рукой и торопливо направился к дверям. За ним тихими тенями поднимались из-под пола белесые топники и ярко-оранжевые огневики, и было их столько, что Орин Лерой передернул плечами. Целая небольшая армия.
Брин вышел из дверей коттеджа как раз тогда, когда пылевая буря успокоилась — женщина обнаружилась совсем близко, вполоборота.
— Стоять! Буду стрелять! — крикнул один из охранников, и нападающая, невероятно быстро двигающаяся среди мужчин, отмахнулась, что-то бормоча — и вокруг нее вырос шар будто из затемненного стекла, по поверхности которого с шипением растеклось пламя от Лопастей, выпущенных одним из магов. Видимо, не выдержали нервы. Растеклось и впиталось. И она ударила уже сгустком темной силы — вытягивая нити жизни из бегущих к ней людей — и мужчины падали, как подкошенные, иссыхая просто на глазах. Вокруг нее кружился растущий темный кокон, в котором вязли пули и о который с ревом разбивались боевые заклинания, заставляя ее вздрагивать, падать на землю и снова подниматься, вытирая текущую из носа кровь.
Она в очередной раз встала. И наткнулась взглядом на стоящего у порога Брина. И застыла, оскалившись.
— Где. Мои. Дети?!!! — вибрирущим и низким голосом провыла она.
Он узнал ее и выругался. Как, ну как можно было упустить темную? Если бы проверили, то сейчас она бы уже была с ними по своей воле. И принцессу, и ректора привела бы сама. А сейчас бессмысленный взгляд и дерганые движения говорили только об одном — поздно. Теперь она не сможет удерживать себя. Придется убирать.
— Взять, — спокойно приказал он духам, перебирая свои амулеты. И из-за его спины под ослепительную вспышку щита над коттеджем понеслась к герцогине Симоновой подчиненная его воле призрачная армия.
Маги, вышедшие несколько минут назад у административного здания санатория и разделившиеся, чтобы обыскивать коттеджи, одновременно увидели, как на другом конце здравницы вспыхивает в тумане яркий белый купол. И почти синхронно открыли Зеркала, настраиваясь на Катерину. И успели разглядеть, как растекается пламя Лопастей по какой-то немыслимой защите вокруг Катерины, и как высасывает она жизнь из нападающих на нее. Рядом с Алексом присвистнул Мартин.
— А казалась такой тихой девочкой.
Свидерский не ответил — да Март и не требовал ответа. Блакориец прощупывал щит, пытаясь пробить его, Александр закрывал на огромной площади возможность для телепортации — непонятно, на что надеялась Катерина, но он бы на месте злоумышленников сразу перенес детей в место, в котором их не найдут. Макс с непонятным выражением на лице следил за двигающейся к дому женщиной. Губы его были плотно сжаты.
— Есть, — удовлетворенно проговорил Март, и огромный щит вспыхнул — и начал таять. Алекс не стал ждать ни секунды — шлепнул себя по бедру — и грудь его, и руки, и ноги сковали тонкие светлые доспехи, в руку легла тяжелая светящаяся цепь. Заговоренная в храме Триединого, простое оружие, которое он любил больше всех мечей и молотов.
— Ищи детей! — рявкнул он Марту и мгновенно переместился вперед, встав перед Катериной и хлестнув запевшим, искрящимся цепом ближайшее из нападающих существ.
— Как что, так я без драки остаюсь, — буркнул фон Съедентент. Но не стал медлить — по широкой дуге помчал к дому. За его спиной лорд Максимилиан Тротт со скучающим выражением на лице закручивал над собой гигантские огненные Лопасти — а об его щит уже разбивался первый Таран противников.
Тщетно пытался Орин Лерой, открывший Зеркало, восстановить его — девочки плакали, няня обнимала их, дрожа от страха, — скрипнула дверь, он почувствовал чье-то присутствие, обернулся — щит его разлетелся вдребезги, сам маг застыл в стазисе.
— Так, — весело сказал Март, — что у нас тут за болото соленое? А ну, малышня, хватит рыдать.
Девчонки завизжали, запрыгали вокруг него, мгновенно забыв плакать.
— Дядя Мартин! Дядя Мартин!
— Ну-ну, полегче, — сказал он, смеясь. — Скоро домой пойдем. Где у вас теплая одежда?
Няня засуетилась, вытаскивая из шкафа ботиночки, куртки, шапки. Снаружи раздался треск, дом затрясло, и блакориец, оторвавшись от детей, незаметно поставил щит — если дом рухнет, они точно останутся живы.
— Или не скоро, — добавил он жизнерадостно, схватил курточку и натянул на младшую. — Ну, кто умеет быстро бегать? Чур, ничего не бояться! На улице салют!
Дом снова затрясло — и он, не переставая улыбаться, отошел от двери, распахнул окно, будто так и было задумано, выпрыгнул в него и одну за другой принял девочек, помог спуститься испуганной няне.
— Отважная женщина, — шепнул он ей голосом заправского соблазнителя, и няня перестала дрожать, зарделась. Подхватил старшую на руки, усилил щит — поблизости творилось светопреставление, — отшвырнул кого-то из попытавшихся остановить его магов.
— Бегом!
И они побежали — к озеру и дальше, за границу закрытой Александром телепорт-зоны.
Алекс, закрывая Катерину, хлестал цепом, пытаясь приблизиться к управляющему духами человеку со смутно знакомым лицом. Герцогиня упрямо двигалась к дому, и он не мог ее пока остановить — никак не отвлечься было, и движение это ему очень мешало. Он кричал ей, что детей увели — но она словно не слышала и не узнавала его. Свидерский уклонился от броска огневика, ударил по нему ледяными Лезвиями, накрыл Катю еще одним щитом — духи словно взбесились. Чуть в стороне невозмутимо теснил противников к стене дома Макс — против него стояли с десяток магов, непрерывно бомбардирующих природника всем набором боевых заклинаний, но он управлялся с ними играючи. Бледное лицо его в тумане казалось почти зловещим.
У самого дома открылось еще одно Зеркало, и Алекс выругался — какой силы должен был быть человек, чтобы пробить его запрет? Из перехода выступила фигура в полумаске, обозрела сражение и двинула рукой.
Земля загудела — один за другим стали лопаться щиты, валиться на землю люди. Алекс успел прыгнуть к Кате, схватить ее за руку, укрепляя защиту и чувствуя привычный шершавый поцелуй темной ауры — когда от вновь прибывшего побежала во все стороны расширяющаяся воронка, и время вдруг замедлилось, зазвенело, застывая. Александр только и успел увидеть, как невыносимо медленно взлетает вверх Макс, расставив руки, пытаясь уйти от гигантской глушилки — и тут под ногами ректора открылось огромное Зеркало, и они с Катей провалились в него.
Леди Виктория, одетая в короткий и очень фривольный халатик, красила ногти на ногах в ярко-алый цвет, когда в ее покоях взвыла сигналка, щит жалобно тренькнул, не выдержав и рассыпавшись, и в гостиную ввалился запыхавшийся, раскрасневшийся Мартин, в сопровождении двух визжащих девочек и одной женщины на грани обморока.
— Вики, — сказал он, переводя дух, — к тебе гости. Это Лиза, это Аня, и она, кажется, хочет по-маленькому.
— Что происходит? — зло спросила волшебница, едва удерживаясь, чтобы не метнуть в него флакончик лака.
Мартин махнул рукой и со словами «классные ножки, Кусака» поспешил ретироваться, оставив Викторию наедине с испуганными детьми и схватившейся за сердце женщиной.
Вышел он из Зеркала как раз вовремя, чтобы увидеть, как рушится дом, на его месте поднимается огромная воронка, расходясь во все стороны высокими волнами сжатого воздуха, как от мощного взрыва. Барон успел укрепить щит и удержался. И, переждав стихийное возмущение, побежал на место сражения.
Там было пусто. Сверху раздался окрик — блакориец вскинул голову и увидел снижающегося Макса.
— Ищи Алекса, быстро, — процедил тот, прижимая руку к земле и к чему-то прислушиваясь. Март не стал переспрашивать — настроился на друга. Но Зеркала лопались, как прежде, и он застонал от досады.
— Никак, Макс. Что здесь случилось?
— Явление кого-то из старшей когорты здесь случилось, — рявкнул инляндец и потряс рукой, словно обожженной. — Не чувствую, мать твою, не чувствую. Разбросал нас, как котят. Данилыч бы устоял, как и я, но полез спасать эту ведьму, — Тротт сплюнул с таким омерзением, что Марту кисло стало. — А я побоялся его задеть, помедлил — и упустил. Я таких Зеркал не видел никогда — забрал всех, кто был на площади, и дом уволок.
— Не Алмазыч? — с сомнением спросил Мартин.
— Он, конечно, садист каких поискать, — прошипел Тротт, — но вряд ли стал бы играть против нас.
Он добавил еще несколько смачных ругательств.
— Сашу надо найти. Против нас половина были Темных. Если его высосут, гарантировано появление одержимых.
— Найдем, — твердо сказал Март. — Старших не так много. Найдем.
Свидерский, выкатившийся из перехода куда-то в полную темноту, крепко сжимающий потерявшую сознание Катерину, не успел сориентироваться, как его щиты смяли — он еще боролся, бил во все стороны, пытаясь уберечь ее, выстраивал щиты, — бился, как бык в загоне, освещая пространство вокруг десятками Светлячков, ловил страшные удары, попутно откачивая из Кати энергию обратным щитом — чтобы когда пришла в себя, не пыталась выпить всех вокруг. Нападающий был чудовищно силен, но Свидерский держался.
Вокруг полыхал огонь, взвивались огненные смерчи, освещая высокую пещеру, под ногами хлюпала вода. Сверху посыпались камни — свод не выдержал, и Алекс заскрипел зубами, принимая на себя и эту тяжесть, и пошел в атаку — долбанул во все стороны круговым Тараном — чуть правее от него засветился щит нападающего, раздался едва слышный стон. Свидерский, воспользовавшись передышкой, уже начал открывать Зеркало, вливая в него немыслимое количество силы — потому что здесь стоял запрет куда сильнее, чем у него — когда вокруг полыхнуло белым, стало невыносимо тихо — и только потом он ощутил, как его сбивает с ног Молот-шквал — боевое заклинание, которым строго запрещено пользоваться всем магам, ибо стандартный резерв оно выпивает досуха.
Свидерский упал навзничь, расшиб затылок — и ослеп от боли. Из последних сил держа щит — камни продолжали сыпаться, — он нащупал рядом Катерину и перекатился на нее, закрывая своим телом. И дрогнул, чувствуя, как опускается на его защиту второй Молот-шквал. Заскреб по вязкой земле ногтями, удерживаясь в сознании и выстраивая над собой и Катериной невысокий купол. И потерял сознание.
