27. Чем больше божественности, тем больше проблем
— Ты должен поговорить с ними, — сказала Летти.
Билл промолчал, потупившись и избегая ее взгляда. Под ними подпрыгивала и качалась тавматургическая повозка Чуды, одолевающая изрытую колеистую тропу. Позади слитно позвякивали мешки с золотом, обеспечивая приятный аккомпанемент разговору. Вокруг расстилался корявый, изобилующий кустами лес. Над головой оценивающе поглядывали вниз клочковатые серые облака.
Прошла неделя с тех пор, как сообщники покинули пещеру Мантракса. За это время Летти не раз увещала Билла. И всякий раз была целиком и полностью права.
Сзади донесся звук шагов, избавивший Билла от необходимости в очередной раз признавать чужую правоту. Он обернулся и увидел бегущего мальчугана лет тринадцати, силящегося догнать повозку. На верхней губе мальчишки уже темнел пушок, щеки горели румянцем, глаза восторженно сияли.
— А вот, ваша, э-э, пророческость!
Он замедлился, приноравливаясь к повозочному темпу, и сунул Биллу кипу мятых бумаг.
— Они по всей дороге развешаны! Мы все сняли, как вы и просили!
Напрягшись, фермер-пророк изобразил благодарную улыбку, нарисовал на лице благожелательность и радушие и сладко пропел:
— Спасибо! Я крайне вам благодарен.
Улыбнись мальчишка чуть шире, верхняя губа с усиками и прочими верхне-лицевыми частями наверняка бы отделилась от нижней губы и свалилась наземь. Мальчишка умчался прочь, ликуя.
— А вот такое вот дерьмо совсем не помогает делу, — сказала Летти.
— Что, вежливость не помогает? — с искренним недоумением спросил Билл.
— Да! — прошипела Летти. — Ты подумай сам: с момента рождения мальчишки жизнь гадила на него. Гадили родители. Братья и сестры. И Мантракс. Даже, возможно, в самом буквальном смысле. Да на него гадила вся гребаная долина. И вот у него появился герой, на которого можно равняться и даже молиться. И что этот гребаный герой, этот засранец делает?
Билл не очень любил, когда его называли «засранцем».
— Обращается вежливо, — огрызнулся он.
— Да! — столь же резко огрызнулась в ответ Летти. — Подонок вежлив. Он говорит «пожалуйста» и «спасибо» и благословляет молодую дурную голову улыбками и пошлостями.
— Ты права. Я полный подонок, — заверил Билл. — Никаких гребаных сомнений.
— Да ты же его подставляешь! Делаешь все, чтобы тебе продолжали молиться. Подтверждаешь всю чушь, которую несет Фиркин. И к чему это ведет?
Билл закатил глаза, отметив, что эту манеру выражать отчаяние подцепил у Летти.
— К тому, чтобы лучше ладить с людьми? К тому, чтобы они помогали нам, а мы — им?
— Билл, толпа убьет нас, — предсказала Летти без тени улыбки. — А мы убьем ее.
Билл поглядел на повозку, на мешки с золотом, на дорогу из грязи и щебенки, терзавшую его хребет последнюю неделю. Затем Билл поглядел на толпу.
Неделю назад в пещере Мантракса все казалось таким простым. Мир был полон перспектив. Чуда согласилась предоставить свою телегу. Отыскались и мешки — их набили настолько, что они едва не лопались. Весь день прошел в веселом грабеже драконовых сокровищ, которых было так много, что повозку грузили до сумерек. Так много, что пришлось укреплять оси. Так много, что жабры на шее Балура возбужденно торчали все время.
Потом, веселые, смеющиеся — а Билл, между прочим, под руку с Летти, — они вышли наружу, моргая под закатным солнцем. А снаружи ожидала толпа.
Причем без Фиркина во главе. Старый прощелыга вовремя смылся и не попал под горячую руку. Но зажженный в умах огонь бушевал адским пламенем. Люди больше не слушали ничего и никого, кроме Фиркина. Не слушали и самого Билла — но все решили за него и готовы были следовать за ним хоть на край земли.
Билл посчитал, что со временем люди потеряют к нему интерес. Сдадутся, потихоньку расползутся восвояси. Вместо этого толпа разрослась втрое. С каждым днем прибывало пополнение — и чем дальше, тем больше.
— А если хочешь доказательств, — добавила Летти с нежностью и тактом кузнечного молота, — посмотри на гребаные бумажки у себя в руках.
Летти зря добавляла ехидство к ужасу воспоминаний. Билл не глядел на бумажки, точно зная, что на них изображено. Они усеивали перекрестки, белели вдоль всех главных дорог. На бумажках красовались портреты Билла, Чуды, Летти и Балура, слабо напоминающие оригиналы, плюс цифры, описывающие кучи денег, которые Консорциум готов заплатить за их головы. Причем кучи росли быстрее, чем толпа.
— Кто-нибудь из них предаст тебя, — пробормотала Летти в спину Билла. — Клянусь черным глазом Лола, кто-нибудь — и я сильно удивлюсь, если не большинство, — здесь не из-за твоей вежливости, а из-за этих денег. Из-за жизни, которую можно купить за эти деньги.
Биллу хотелось поспорить. Он и поспорил бы, если бы не знал, каково жить под драконами и насколько невыносимым бывает существование бедняков. Люди предают любимых за малую толику золота. Разве могут они сохранять верность засранцу, сидящему на мешках с сокровищами?
— Чем больше толпа, тем она хуже и опаснее, — безжалостно и неумолимо продолжила Летти. — Тем больше людей, способных пустить прахом все наши усилия. Тем больше людей погибнет, когда мы наконец пожнем бурю от посеянного нами ветра. Ты должен поговорить с ними. И убедить их разойтись.
Билл поморщился. И снова беда была в полной и абсолютной правоте Летти.
— Интересно, сколько теперь предлагают за нас? — пробормотал он, желая сменить тему, и принялся копаться в бумагах.
И схватился за нижнюю челюсть, чтобы не вывихнуть ее, раззявив рот от изумления.
— Восемь тысяч золотых?! — выговорил он, справившись с челюстью.
В самые доходные времена ферма родителей стоила, дай бог памяти, полтысячи золотых. Ну, самое большее, шесть сотен. А тут столько! Да за восемь тысяч можно купить половину деревни!
— А за меня? — поинтересовалась Летти, побежденная любопытством.
Билл еще поражался тому, сколько всего можно накупить за него, потому молча сунул бумаги Летти. Та поворошила их и выговорила с кислой миной:
— А я по-прежнему стою две тысячи.
— Всего две? Но ты ведь перебила народу намного больше меня, — удивился Билл.
Конечно, две тысячи тоже сумма огромная, но ведь вчетверо меньшая восьми. Как-то оно совсем нечестно.
— Дискриминация женщин, вот что это такое! Чуда — тоже две тысячи. Балур — шесть, а ты — восемь. Дурацкое мужское двуличие!
— Я стою больше Балура?
Билл подумал, что таких восторженно-щенячьих ноток в голосе не помнил за собой с тех пор, как начала расти борода.
— Ну, если б ты по-настоящему отрастил кое-что в штанах, набрался храбрости и приказал толпе валить на все четыре стороны, поскольку ты вовсе не пророк, то тебя бы не считали опасным заводилой бунта. И проблем бы не было.
Билл подумал, что Летти вовсе не проявляет симпатии, какой, по идее, требует ситуация.
— Думаю, вполне возможно истребовать эти деньги с Консорциума, — сказала Чуда.
Билл вздрогнул. Он не услышал, как тавматобиолог подъехала к повозке на толстоногой крестьянской лошади. Балур шагал рядом, без труда поспевая за животным.
— Я б в сути предложил сдавать Летти, — заметил ящер. — Быстрое эффективное вливание наличности. Ее суть возможно потратить на вино и женщин. Не обязательно в упоминаемом порядке.
— К сожалению, — отозвалась Летти, печальное кивая, — даже со всеми этими деньгами вам не купить что-либо, достойное вкуса и уровня Балура.
Тот раскрыл пасть, чтобы выдать ответный залп, но Билл успел раньше, ввинтившись в открывшуюся паузу.
— Может, нам лучше не язвить друг друга, а послушать, что хочет сообщить Чуда? Полагаю, она вряд ли предложит сдавать друг дружку властям за наличность, чтобы развеять скуку.
Из всей команды Чуда лучше других приспособилась к ситуации, проводя большую часть времени вдали от повозки и золота, но вблизи толпы. Чуда лечила больных и раненых, рассказывала детям сказки, запевала в хоре и играла малозаметную, но значительную роль в деле под названием «не оставь ближних голодными и раздетыми». Билл подумал, что если толпе и стоит боготворить кого-нибудь, то не его, а Чуду.
— У нас проблема, — сказала она, низводя его с небес на землю.
— Если это суть не про способ тратить наше золото, то я имеюсь не слишком заинтересованный, — прокомментировал Балур.
— К счастью, проблема касается именно золота, — с ноткой язвительности сообщила Чуда.
Летти внимательно посмотрела на ладони тавматобиолога. Кожаные поводья не задымились. Похоже, пока все в порядке.
— Ох… — виновато выговорил ящер.
— Видите ли, дело в том, что мы тратим деньги, — уже спокойнее поведала Чуда.
— В самом деле? — усомнился озадаченный Билл.
— И где суть имеются шлюхи? — осведомился Балур, сияя желтыми глазами так, словно наблюдал вражескую сталь у самого горла. — Где имеется вино?
Чуда мрачнела на глазах. Билл подумал, что начинает понимать, отчего она проводит столько времени с толпой.
— За этой повозкой следуют больше трех сотен мужчин, женщин и детей, — терпеливо пояснила Чуда. — Большинство прожило жизнь в полнейшей нищете. Они ничего не взяли с собой, потому что у них все отнял Консорциум. Их нужно кормить, одевать, лечить…
— Погодите-ка тебя на минуту, — перебил Балур, — и это мы суть за все платим?
Чуда развернулась к нему. Верхом она доставала аналезу почти до шеи, что добавляло железной решительности взгляду.
— А ты предпочел бы, чтобы они умерли от голода? Или от заразы?
— Ну конечно! Как вообще можно иметь задание аналогичных вопросов? — развел руками Балур.
На этот раз руки Чуды явственно засветились красным.
— Летти, мы же не хотим погубить три сотни душ, — быстро вставил Билл, — мы просто слегка их…
Взгляд Летти накаленностью немногим уступал ладоням тавматобиолога.
— Я же сказала тебе поговорить с ними! Ты ничего не сделал! Теперь я требую: иди и поговори! Покончи с этим! Или я покончу с тобой и попытаю свое треклятое счастье, удирая от толпы приставших к тебе дегенератов!
— Они фермеры! — отрезала Чуда с той же яростью. — Стригальщики, портнихи, пастухи. Простой честный рабочий люд.
— Как ты сама сказала, они голодают, голы и босы и больны. По мне, это так близко к дегенерации, что я не улавливаю разницы.
Билл подумал, что ситуация стремительно накаляется, и вмешался.
— Кстати, а сколько именно мы расходуем? — спросил он, надеясь, что траты совсем небольшие.
Ведь золота — целый фургон.
— При текущих расходах золото кончится через восемнадцать месяцев, — ответила Чуда. — Но, принимая во внимание постоянный рост толпы, похоже, деньги закончатся раньше.
— Полтора года? — спросил Билл, похоже единственный не онемевший от изумления.
Он обернулся и поглядел на кучу мешков. Как же этого может хватить всего на восемнадцать месяцев?
— Но Мантракс собирал годами…
— Он почти ничего не тратил. Только брал. Брал. Брал!
Каждое повторение все больше походило на пощечину.
— Он обложил налогами все и не давал ничего. Его состояние лишь росло.
— Ну, так и мы можем… — заговорил Билл — и осекся, представив, как звучат его слова.
— Ты хочешь править как Мантракс? — спросила Чуда, склонившись к нему.
Билл видел огонь, пляшущий в ее глазах.
— Ты хочешь стать таким?
Ох, боги! Нет, конечно. Ведь Билл и ввязался в бучу, чтобы послать подальше драконью жизнь и начать человеческую.
Но… всего полтора года…
Он захотел обернуться и снова поглядеть на золото, понять, как быть и что делать. Удалось лишь наполовину — Летти ухватила за шиворот и дернула.
— Они — опасность. Они, мать их, обкрадывают нас! Поговори с ними. Останови все это! Иначе я возьму то, что ты называешь своим мужским достоинством, и забью тебе в глотку так глубоко, что ты просрешься яйцами!
Похоже, привычка расчленять дала Летти глубокие познания в анатомии.
— Ну да, — промямлил Билл, физически ощущая накаленную добела злость. — Ладно. Я попытаюсь разубедить их. Ну, чтоб они разошлись или вроде того.
Летти коротко и резко кивнула — скорее, не в знак одобрения, а чтобы дать выход гневу.
— Но если они, э-э, станут меня рвать на части, я был бы очень благодарен, если бы ты вступилась, — добавил Билл и замолчал, ожидая ободрения.
Балур промолчал. Чуда отвернулась. А Билл глядел на Летти в надежде на согласие. Долго.
И напрасно.
