Глава 9
Homo sapiens: мы

Все старше, и старше, и старше!.. Человек из Манот наш разум манит

Гонка за звание наидревнейшего сапиенса продолжается! Давно ли были открыты люди из Там-Па-Линг, Кентской пещеры, Кавалло, Кзар-Акила, Усть-Ишима… Древность их была одна другой краше, седые бороды так и трепетали на ветру на этом грандиозном конкурсе патриархов. Но был во всех этих мафусаилах один существенный изъян, и ученых точил червь сомнения: все они жили слишком уж далеко от великой прародины – Африки. А ведь логично, что древнейший внеафриканский сапиенс должен быть непосредственно у выхода с Черного континента. А выход, как ни крути, расположен на Ближнем Востоке (теоретически люди могли форсировать и Гибралтар, но доказательств этому пока никаких нет).

Глядя издали, Ближний Восток – узенький перешеек между двумя материками, но, взяв лупу, мы можем углядеть на карте два возможных пути: один ведет с раскаленного Сомалийского полуострова на юг благословенной Аравии, а второй – вдоль долины великого Нила на ветхозаветный Синай и дальше в обетованный Левант. Оба пути имеют плюсы и минусы. Южный хорош краткостью и тем, что позволяет путешествовать в Азию, не меняя экологических адаптаций, но требует переправы через Баб-эль-Мандебский пролив, хотя и неширокий и неглубокий, но таки морской и упорно не пересыхавший даже в самые лютые регрессии Мирового океана. Северный путь замечателен возможностью путешествовать все время посуху, но на нем необходимо преодолеть не одну пустыню, а неизвестно, что было хуже для охотников-собирателей – пустыня водная или каменная. С юга Аравии пока известны только каменные орудия, хотя и вселяющие большие надежды, поскольку они очень уж похожи на восточноафриканские. А вот Земля обетованная удивительно богата и на палеоантропологию.

На территории нынешнего Израиля еще в 1930-х годах были найдены десятки скелетов в пещерах Схул и Кафзех. Сейчас их датируют временем около 100 тыс. лет. Но уже при открытии было ясно, что схульцы и кафзехцы, несмотря на синхронность неандертальцам, сильно отличаются от них, причем отличаются именно в сапиентную сторону. Этот факт интерпретировался по-разному. Одни считали, что схульце-кафзехцы являются переходной стадией от палеоантропов к неоантропам, другие расценивали их как неандертальско-сапиентных метисов. В последние пару десятков лет многие западные антропологи вообще не стеснялись и прямо называли их “анатомически современными сапиенсами”. Вообще-то такое определение весьма спорно, ибо трудно при объективном рассмотрении игнорировать архаичные черты людей из Схула и Кафзеха. Зато на некотором этапе такой их статус хорошо вписывался в картину, рисуемую генетиками, которые датировали выход из Африки как раз примерно этим временем. Правда, молекулярные датировки, мягко говоря, не очень точны, и трудно сказать, кто больше подгонял под кого: генетики под антропологов, или же антропологи порой преувеличивали сапиентность схульце-кафзехцев, чтобы они соответствовали цифрам, выводимым генетиками. Но на то и наука, чтобы все уточнять и перепроверять. Математически по ряду параметров схульце-кафзехцы все же вылетают за пределы изменчивости сапиенсов, причем не только современных, но и верхнепалеолитических. Так что всегда антропологам хотелось найти более сапиентных сапиенсов.

И вот он – древнейший и сапиентнейший!

С 2010 по 2014 годы археологи старательно раскапывали карстовую пещеру Манот, расположенную всего в 40 км северо-восточнее горы Кармель, в которой зияет пещера Схул (Hershkovitz et al., 2015). Как обычно бывает в пещерах, отложения оказались насыщены орудиями, причем как средне-, так и верхнепалеолитическими, а также промежуточных форм. Есть и роговые наконечники.

Показательно, что вход пещеры обвалился еще 15–30 тыс. лет назад, так что древность всего внутри заведомо бóльшая. Самой же главной находкой-сенсацией стала черепная крышка человека, имеющая наименьшую древность 51,8±4,5 или 54,7±5,5 тыс. лет назад в зависимости от способа расчета. А это, товарищи, на 7–10 тыс. лет больше, чем в Усть-Ишиме, и даже несколько древнее, чем в Там-Па-Линг! Конечно, максимальную дату для Там-Па-Линг определили в 63 тыс. лет, но тут речь о минимальной, максимальная же для Манот вообще 68,4±6,8 тыс. лет назад! Так что Манот с огромным отрывом обходит всех соперников в гонке первых сапиенсов.

А самое главное – череп из Манот действительно сапиентен. Настолько, что, если бы его нашли в отложениях голоцена (последних 10 тыс. лет назад), никто особо и не стал заморачиваться поиском какой-либо архаики. Жаль, конечно, совершенно не сохранились передняя часть лобной кости и височные кости, ведь они несут самые ценные морфологические признаки. Но точно можно сказать, что человек из Манот не был неандертальцем: размеры черепа маленькие даже по современным меркам, наибольшая ширина черепа расположена высоко на своде, а теменные бугры хорошо выражены. Затылок выступает слабо; хотя в статье его форма описана как “шиньонообразная” (то есть типичная для неандертальцев), все же она не выделяется из спектра характерных для современных людей вариантов. Как бы неандертальским признаком является ямка над наружным затылочным бугром (надинионная ямка), но опять же, во-первых, у неандертальцев она заметно расширена под стать их широкому черепу, а не округлая, как у Манот; а во-вторых, у современных людей тоже периодически встречается, и причем именно в варианте, имеющемся у Манот. Специфически сапиентной чертой является частичный заход борозды поперечного синуса (на внутренней стороне свода) на теменную кость, тогда как у неандертальцев она полностью укладывается в пределы затылочной; впрочем, я бы поостерегся слишком уверенно пользоваться этой чертой, поскольку ее изученность явно недостаточна. За примитивную особенность может сойти сильная уплощенность свода сверху, причем как продольная, так и поперечная, но и эти параметры у Манот не запредельны.

Жаль, мы не можем взглянуть в лицо человеку из Манот, ведь известно, что эволюция разных частей тела может идти с очень разными скоростями. Вдруг он имел огромные челюсти и зубы, как у гигантопитека?! Но это вряд ли, ведь височные линии весьма умеренные, чтобы не сказать слабые. Правда, затылочный рельеф весьма основательный: с шейными и спинными мышцами у этого гражданина было все в порядке.

Но!

Остается вопрос: имеет ли человек из Манот прямое отношение к более поздним внеафриканским сапиенсам. Проблема в том, что мы не знаем, с какой скоростью люди расселялись по Евразии. Догадки могут быть очень разными. С одной стороны, подозрительно, что почти все древнейшие сапиенсы от Англии до Калимантана укладываются в интервал 45–40 тыс. лет назад. Это может свидетельствовать об огромной скорости миграций. Оно и логично: на незанятых (или почти незанятых, учитывая последних неандертальцев и денисовцев) территориях с нетронутыми ресурсами плодиться и размножаться никто не мешал, визовый режим они еще не изобрели, а дух первооткрывательства бурлил в жилах и толкал на новые открытия. С другой стороны, новые земли ставили порой неожиданные новые задачи. Наверняка тропическим собирателям нелегко было освоиться даже в Северном Леванте, не говоря уж о ледниковой Европе и, хуже того, Сибири. С третьей стороны, самых первых-препервых сапиенсов наверняка было исчезающе мало, и вероятность найти их останки катастрофически стремится к нулю. Возможно, на всей планете просто не сохранилось ни одного экземпляра. Так что первые тысячелетия внеафриканского бытия могут быть скрыты от нас пресловутой неполнотой палеонтологической летописи.

В свете всего сказанного: был ли Манот действительно предком – вопрос. Он мог быть представителем одной из первых миграций за пределы Африки, не получивших развития. Такие миграции наверняка совершались; с большой вероятностью именно к ним относятся люди из Схула и Кафзеха. Но уж больно он сапиентен, этот Манот. Так что прочь ядовитый скепсис: да здравствует Первый Сапиенс!

Первый сапиенс? Последний денисовец?

В последнее время стало модно открывать древнейших сапиенсов. Однако частенько эти открытия хочется ехидно критиковать. Австралийские находки сапиентны, но имеют сомнительные датировки, челюсть из Жижендуна имеет впечатляющую древность, но сомнительную морфологию, целый ряд новейших европейских “древнейших сапиенсов” удревнили нашу родословную всего на пару тысяч лет, да и с морфологией у них не все гладко. Хочется, наконец, нормальной сенсации! И вот она!

В 2009 г. на севере Лаоса, в пещере Там-Па-Линг, были найдены обломки человеческого черепа (Demeter et al., 2012). Находка сама по себе замечательная, но еще лучше она стала, когда были сделаны многочисленные датировки как окружающих отложений, так и самих костей. Совокупность радиоуглеродного, люминесцентного и уранового методов позволила международной группе исследователей утверждать, что человек в Там-Па-Линг жил как минимум 46–51, а максимум – 63 тыс. лет назад. Факт сам по себе замечательный, ибо в Восточной Азии почти нет палеоантропологических находок с достоверными датировками в интервале от 100 до 40 тыс. лет назад. Согласно широко распространенной версии, сей феномен объясняется вымиранием населения из-за катастрофического извержения вулкана Тоба на Суматре. Однако ж несколько раньше 40 тыс. лет назад в Азии все же появились люди – уже современного вида. Доселе древнейшими достоверными находками являлись Тяньянь-Кейв, Чилиншан и Ниа – все они имеют датировки как раз около 40 тыс. лет. Однако оставалась “австралийская проблема”: более-менее достоверный срок появления людей в Австралии равняется 43–45 тыс. лет, а может, дотягивает и до 48 тыс. лет. Аборигены не могли десантироваться в обход Юго-Восточной Азии. Отсутствие находок на материке объяснялось, во-первых, жарким и влажным климатом, во-вторых же, тем, что люди двигались вдоль береговой линии, которая впоследствии оказалась дном морским и поросла кораллами. Конечно, в глубине души не верилось, что ни один человек не забрел вглубь Азии и ни в одной пещере не сохранилось его останков. Таки забрел! Таки сохранились!

Самое радостное в находке в Там-Па-Линг то, что надежная датировка сочетается тут с удовлетворительной сохранностью. Конечно, хотелось бы полный скелет… Но не будем брюзжать.

Череп из Там-Па-Линг, что говорить, фрагментарен. Но сохранились все важнейшие его части: лобная, теменная, затылочная и часть височной кости; от лица остались верхние челюсти с зубами. Что еще нужно палеоантропологу для полного счастья?

Замечательно, что Там-Па-Линг обладает всеми ключевыми чертами современного человека. Его надбровные дуги довольно невзрачны и не сливаются в валики. Заглазничное сужение весьма слабо, не в пример архаичным гоминидам. На теменной кости развит теменной бугор. Затылочная кость равномерно округлая, без особого рельефа. На височной кости рельеф тоже слабый, а овальная форма и наклонная ориентация наружного слухового отверстия аналогичны современным. Верхняя челюсть не отличается запредельными размерами; форма альвеолярной дуги вполне современна. Зубы крупноваты, но для человека с древностью в 46–63 тыс. лет вполне подходящи. Все эти черты торжественно вводят человека из Там-Па-Линг в наш родной вид и воздвигают его на почетное место Великого Предка.

Но я был бы не я, если бы не сказал но…

Во-первых, невыраженность заглазничного сужения в немалой степени объясняется крайне своеобразными пропорциями лобной кости. Наименьшая – заглазничная – ширина лба вполне средняя, а вот наибольшая – измеряемая по венечному шву – очень мала. Правда, кость сохранилась не целиком, но пропорции все равно странны. Характерно, что древнейшие сапиенсы и предшествовавшие им палеоантропы отличаются как раз очень широкими лбами.

Во-вторых, хотя надбровные дуги и слабы, но имеют весьма характерную форму – дуги увеличены во внутренней части и резко сужаются к краям. Такая конфигурация напоминает, с одной стороны, Дали, Цзиньнюшаня, Мапу и Салхита, а с другой – современных малайцев, меланезийцев и австралийских аборигенов. Не происки ли это денисовцев?

В-третьих, как отмечают сами авторы открытия, форма слухового отверстия хотя и отличает Там-Па-Линга от архантропов и неандертальцев, но сближает его с Суйцзияо 15. А ведь последний жил 104–125 тыс. лет назад. Правда, затылочные кости из Суйцзияо гораздо архаичнее, чем Там-Па-Линг, но какой-то прогресс за 40–80 тыс. лет вполне мог совершиться без всякой помощи африканских мигрантов.

Таким образом, Там-Па-Линг может быть проинтерпретирован разными способами. Конечно, вариант, озвученный авторами статьи, наиболее вероятен и правдоподобен: Там-Па-Линг представляет древнейшего достоверного сапиенса Азии. Его существование, кроме прочего, доказывает, что люди в Азии заселялись далеко не только на пляжи, как стало модно утверждать в последнее время. Глубинка тоже влекла своих колумбов туманной дымкой лаосских гор. Джунгли и горы не могли отпугнуть бесстрашных первооткрывателей, иначе они не были бы сапиенсами.

Другим вариантом, который должен очень понравиться китайским антропологам, является сценарий, согласно которому Там-Па-Линг свидетельствует о независимом возникновении сапиенса в Азии. Ведь Там-Па-Линг – не только древнейший сапиенс Азии, но на момент открытия оказался даже древнейшим сапиенсом вообще. Конечно, любители Африки могут поднять на щит Омо и Херто, но у первого сомнительна морфология, а у второго – датировка.

Наконец, и сибирским археологам есть радость от новейшего открытия. Ведь в чертах Там-Па-Линга, как уже было сказано, при желании можно углядеть черты неведомых денисовцев – в чистом ли виде или уже в метисном состоянии, не так важно.

Как бы то ни было, еще один важный кусочек великой мозаики происхождения человека найден и настойчиво требует своего места в общей картине. И всем от этого хорошо!

Как Кзар-Акил всех победил: в гонке “первый сапиенс” старый лидер возвращает свой статус

Людей всегда волнуют начало и конец любого процесса. Это самые необычные моменты, нестандартные, переломные. Кому интересны серые будни, скучная обыденность, тягомотина повседневности? Так и в антропогенезе: всем хочется знать, когда возник человек как род и как вид, когда произнес первое слово, когда зажег первый костер, нарисовал первую в мире картину? Или же напротив: когда сделал последний вздох последний неандерталец, когда был убит остатний мамонт, когда закончился позднейший ледниковый период? Чаще всего звучит вопрос про Первого Человека. И чаще всего под таковым понимают “уже совсем-совсем современного человека, но самого древнего”. На антропологический язык это можно перевести так: “Когда появился вид Homo sapiens или даже подвид Homo sapiens sapiens”? Конечно, любому человеку, хотя бы поверхностно знакомому с принципами хода эволюции, очевидно, что никогда не было “самого первого сапиенса”, но стремление мыслить дискретно и категорично побеждает даже у специалистов.

А потому в очередных номерах журналов PLoS ONE в 2013 г. и PNAS в 2015-м появились статьи о датировках очередного первого сапиенса (Douka et al., 2013; Bosch et al., 2015). Тема эта не раз обсуждалась как в далеком прошлом, так и в последние годы. На сей раз взоры исследователей обратились на Ближний Восток. Восток же, как сообщает товарищ Сухов, дело тонкое, причем в самом буквальном смысле слова: между монолитом Африки и просторами Евразии лежит узкий путь по Леванту, ограниченный со всех сторон морями, горами и пустынями. Не зря находки из этого региона всегда играли особую роль в построениях антропогенезистов. Неслучайно тут найдены и неандертальцы, и сапиенсы, и их возможные помеси, неспроста многие ученые помещали тут прародину человечества. Всем известны находки из пещер Схул и Кафзех, Амуд и Табун. Но большинство незаслуженно забывает еще одну важнейшую находку – из пещеры Кзар-Акил. Ей-то и посвящены новые статьи.

В далеком предвоенном 1938 г. в глубоком ливанском ущелье, в пещере Кзар-Акил, был найден крайне фрагментированный скелет, который его первооткрыватели нежно прозвали Эгбертом несмотря на то, что с большей вероятностью он принадлежал девочке. Сохранность находки была плоха, а судьба – печальна. Череп был описан и даже реконструирован, но бесследно пропал в недрах Бейрутского национального музея, ставшего для уникальной находки Бермудским треугольником (Bergman, 1989; Ewing, 1963). Что ж, Восток – земля тайн и загадок… Но не история потери делает череп Кзар-Акил уникальным, а его особенности. Череп очень уж маленький и грацильный для неандертальцев, с высоким сводом и без надбровного валика, а на нижней челюсти с небольшими зубами красуется острый подбородочный выступ. Проще говоря, череп вполне сапиентный, хоть и не без архаики. А слой со скелетом содержал орудия ахмарской индустрии – одной из первых верхнепалеолитических культур на планете.

Отгремела мировая война, и раскопки в Кзар-Акиле возобновились. Сезон 1947 г. принес новое открытие – верхнюю челюсть без зубов, которая на сей раз получила прозвище Этельруда. Ее судьба несколько веселее, чем у Эгберта: она, конечно, тоже была потеряна, но в 2002 г. вновь выплыла из глубин Бейрутского национального музея при переучете коллекций.

Надо сказать, что палеоантропологические находки в Кзар-Акиле не ограничиваются Эгбертом и Этельрудой. В предварительных отчетах о раскопках можно найти упоминания о захоронении “массивного ребенка” рядом с Эгбертом, а также описание молочного моляра Кзар-Акил 3 (Tillier et Tixier, 1991). Впрочем, о них можно сказать совсем немного.

С самого начала открытия было ясно, что останки из Кзар-Акила относятся к заре человеческого вида. Слои раннего верхнего палеолита тут одни из древнейших. Ясно, что их неоднократно датировали. Но прогресс не стоит на месте: все новые методы очистки образцов, калибровки и уточнения дат позволяют по-новому взглянуть на многие старые находки. И вот – новые датировки людей из Кзар-Акила: Эгберт имеет возраст 39,2–40,8 тыс. лет назад, а Этельруда – 41,7–42,4 тыс. лет назад (Douka et al., 2013).

Таким образом, с позиции первой команды, Эгберт оказывается современником человека из Пештера-ку-Оасе, а Этельруда – едва древнее (Douka et al., 2013). Есть еще более древние зубы из Кавалло и челюсть из Кентской пещеры, хотя их сапиентность зиждется на коварных одонтологических признаках, ценность коих трудноопределима. Не стоит забывать также про череп из Ниа на Калимантане и совсем уж древний Там-Па-Линг из Лаоса; правда, первый все же чуть моложе – около 37 тыс. лет назад, а время существования второго подвергается сомнениям.

Из таких цифр и оценки верхнего палеолита Кзар-Акила как “первичного” следует несколько важных выводов. Во-первых, приятно узнать об очередном наидревнейшем сапиенсе. Во-вторых, многие датировки верхнего палеолита уже в Европе оказываются намного бóльшими, нежели в Кзар-Акиле, да и в Турции, в Учагизли, они на 1–2 тыс. лет глубже. Отсюда – с ноткой печали – следует, что верхний палеолит мог и не зародиться на Ближнем Востоке. А ведь именно эта гипотеза была ведущей на протяжении многих десятилетий, именно из Леванта большинство археологов протягивали линии первых миграций верхнепалеолитических сапиенсов по всей Евразии. Исследованию исходных для верхнего палеолита “преориньякских” ближневосточных культур посвящены сотни статей. А теперь – либо верхний палеолит пришел в Левант извне (с севера, из Европы?!) и поздно, либо огромные датировки в Европе требуют пересмотра. Переписываем учебники?

Но так ли все безнадежно?

Отнюдь! Карты Кзар-Акила еще не биты. Вторая команда получила заметно более древние даты (Bosch et al., 2015). Раковины из слоя XVII, содержавшего скелет Эгберта, имеют возраст 42,9–43,2 тыс. лет назад. Слой XXV с Этельрудой напрямую датировать нельзя, так как нет подходящих материалов, но цифры получены для слоя XXII – более 44,1 тыс. лет назад, так что возраст Этельруды, согласно хитрому расчету, получается не менее 45,9 тыс. лет назад!

Если верны эти цифры (а получены они позже, так что исследователи учитывали данные первого исследования), то это уже прилично. Это уже, товарищи, поболе, чем у любых европейских сапиенсов, да и почти всех азиатских. Так что ближневосточная ахмарская индустрия – в очередной раз и как прежде – выдвигается на роль предковой для европейского верхнего палеолита, а ливанские кзар-акильцы – на места Великих Предков, а посему аврал отменяется.

Однако это еще не все!

Антропологические выводы могут быть еще более интригующими. Во-первых, с точки зрения первой команды, ни Эгберт, ни Этельруда не могут быть предками европейских и азиатских кроманьонцев, коль скоро те жили синхронно и чуть ли не раньше. Во-вторых, согласно второй команде, Эгберт оказывается одним из древнейших сапиенсов; он запросто мог принадлежать к популяции предков прочих современных людей, хотя сам лично в силу возраста вряд ли был чьим-либо предком.

В-третьих, – и это самое интересное! – принадлежность Этельруды к сапиенсам крайне проблематична. В первой статье с ее описанием она была прямо отнесена к неандертальцам (Ewing, 1947). Хотя челюсть и невелика, да и зубы были некрупными, дно носовой полости понижается подобно варианту неандертальцев, и, как у них же, отсутствует клыковая ямка. Правда, присутствует сходство с челюстью черепа Схул V, а его многие склонны считать “анатомически современным человеком”, но и сходство, и таксономическое определение самого Схула V могут быть предметом споров. Если же Этельруда была все же неандерталкой, то это значит, что, во-первых, неандертальцы в Ливане дожили прямо до появления тут сапиенсов (разница в 1–2 тыс. лет – в пределах погрешности метода), а во-вторых, вполне могли быть создателями или хотя бы потребителями верхнепалеолитической культуры.

Правда, эти предположения обоснованы не более, чем все предыдущие, и, наверное, даже слишком смелы. Видовой статус Этельруды от новых датировок не поменялся. По-прежнему неочевидно, была ли она неандерталкой или же представительницей нашего вида (не говоря уж о том, что мы точно не знаем – “была ли” или “был ли”). Так что, как обычно, что-то уточнилось, а что-то осталось секретом. Разрешить же вопросы могут лишь новые изыскания и открытия. И это хорошо – скучно жилось бы без загадок на белом свете. Пещеры и тайники музеев ждут своих исследователей…

Древнейший сапиенс – на сей раз сибирский: Усть-Ишим и его ДНК

Где только ни находили древнейших сапиенсов – на Калимантане и в Южной Африке, Китае и Англии, Австралии и Лаосе… Наша же матушка Рассеюшка доселе как-то оставалась в стороне от мирового тренда. Велика Россия, но холодна, не очень-то стремились на ее бескрайние просторы древние гоминиды. Тем более неожиданно и радостно, что теперь древнейший сапиенс прописан у нас, в Омской области, на реке Иртыш. Недалеко от села Усть-Ишим Николай Паристов еще в 2008 г. нашел бедренную кость человека, да не простую, а в сопровождении многочисленных останков мамонтовой фауны, что как бы тонко намекало на немалую древность. Проведенное всестороннее исследование, результаты которого ныне опубликованы в журнале Nature, не только подтвердило эту догадку, но дало массу новой информации (Fu et al., 2014).

Усть-ишимский человек жил 45 тыс. лет назад – как раз в самый ответственный момент истории Homo sapiens, когда первые кроманьонцы начали расселяться по планете. Когда начался этот исход, никому не ведомо, обычно называются осторожные цифры “от 150 до 40 тыс. лет назад”, но наиболее вероятным интервалом является 80–45 тысяч, причем генетики склоняются к более древним, а археологи и антропологи – молодым цифрам. Теперь же мы можем быть уверены, что как минимум 43 тыс. лет назад (минимальная возможная дата для Усть-Ишима с учетом погрешности) люди не только вышли с Черного континента, но и добрались до берегов Иртыша.

Морфология кости, почти полностью проигнорированная в основном тексте статьи, на самом деле весьма интересна. Например, подвертельное сечение диафиза (в верхней части кости) оказывается у человека из Усть-Ишима строго промежуточным между неандертальским и кроманьонским вариантами. Середина кости все же более продвинутая, но тоже на грани неандертальских значений. Трудно сказать, обусловлены ли эти вариации больше происхождением или образом жизни, но архаичность налицо. Впрочем, слабый изгиб кости и сильное развитие шероховатой линии в виде пилястра на задней стороне – явные сапиентные черты, резко отличные от неандертальского строения. Для особо же сомневающихся был проведен анализ генома, обсуждению коего, собственно, и посвящена основная часть статьи.

Геном усть-ишимца оказался ожидаемо сапиентен. У него вовсе нет денисовской примеси, а неандертальской обнаружилось примерно 2,3 %; при том же способе подсчета у европеоидов ее оказывается 1,6–1,8 %, а у монголоидов – 1,7–2,1 %. Отсюда следует, что усть-ишимец не так далеко отстоит по времени от момента метисации. Авторы статьи оценивают этот срок в 7–13 тыс. лет, то есть, учитывая датировку самой находки в 45 тыс. лет, смешение должно было происходить 52–58 тыс. лет назад.

В общем, сплошная красота и торжество науки. Но критиканская жилка не дает мне покоя, почему не могу не вставить свое но!

Во-первых, занимательно, что авторы статьи постулируют, что неандертальская примесь появилась у сапиенсов 37–86, даже более вероятно – 47–65 тыс. лет назад. Занимательно это потому, что те же самые авторы 15 лет назад отвергали какую-либо примесь неандертальцев вообще, а потом высчитывали ее появление 50–80 тыс. лет назад. Еще год назад звучало, что у современного человека от 1 до 4 % “неандертальщины”, теперь же градус понижен в полтора раза. Так и хочется воскликнуть: доколе, господа генетики?! Сколько можно менять даты и проценты, притом что классические антропологи те же выводы делали еще десятилетия назад, когда молекулярной генетики не было и в помине?

Во-вторых, западные исследователи, конечно, не могли удержаться от намека на русскую дикость. В конце комментариев к статье Крис Стрингер заявил: “Это просто случайная находка в отложениях сибирской реки. То ли еще будет, когда они начнут смотреть систематически?” Как бы и нет Института археологии РАН, археологов из множества иных институтов и их бесчисленных экспедиций. Дикая Сибирь, кости по берегам бесхозные, бесприглядные валяются, так и ждут, когда “они” начнут искать их систематически… Видимо, мало возил Анатолий Пантелеевич Деревянко зарубежных коллег по сибирским раскопам. Грустно, товарищи!

Но исследования продолжаются, от Эфиопии до Омска путь неблизкий, где-то еще скрываются останки предков, а потому мы вправе ждать новых открытий.

Древнейший сапиенс Европы!.. И опять древнейший сапиенс Европы!!!

В 2011 г. на страницах журнала Nature развернулась гонка за звание древнейшего сапиенса Европы. Любопытно, что в забеге участвуют старые испытанные претенденты: фрагмент верхней челюсти с тремя зубами из Кентс-Каверн в Англии, найденный еще в 1927 г., и два зуба из Гротта-дель-Кавалло в Италии, обнаруженные в 1964-м. Что же нового в таких неновых находках?

Челюсть из Кентской пещеры неоднократно датировалась. До сих пор цифры получались большими, но не чересчур: 30,9, 31,1, самое большее – 34,7–36,4 тыс. лет назад. Но прогресс не остановить! Новейшие методы очистки образцов от позднейших загрязнений позволили уточнить возраст кентского человека, он оказался равным 41,5–44,2 тыс. лет назад (Higham et al., 2011). А это древнее предыдущего рекорда для номинации “древнейший сапиенс Европы”, принадлежавшего нижней челюсти из румынской Пештера-ку-Оасе и составлявшего 41–42 тыс. лет назад. Правда, в Пештере находка куда как более представительная – все же целая челюсть (есть еще и череп, но он “совсем молодой” – “каких-то” 35 тыс. лет), но не все же сразу. В Кентской пещере, кстати, тоже имеются другие, более молодые находки. Главное, что зубы из челюсти Кентс-Каверн 4 имеют более-менее сапиентное строение. Правда, они очень сильно стерты, но большинство их параметров не выходят за рамки изменчивости сапиенсов. Стоит, впрочем, оговориться, что некоторые (и даже многие) признаки можно расценить и как неандертальские: тавродонтизм (увеличенная пульпа зуба), очень массивные корни клыка и моляра; у премоляра корень очень грацильный – “сапиентный”, – зато очень длинный, коронки имеют очень большие размеры. Так что сторонники версии позднего заселения сапиенсов в Европу могут серьезно спорить с интерпретацией, приведенной в Nature.

Подобный же спор относительно таксономической принадлежности других двух зубов – из итальянской пещеры Кавалло – на данный момент закончился в пользу сапиенсов (Benazzi et al., 2011). Два верхних молочных моляра – первый и второй – раньше определялись как неандертальские. Их новая датировка – 43–45 тыс. лет назад. Замечательно, что зубы в Кавалло найдены в слое с орудиями культуры улуццо. Эта культура, наряду с шательперроном, имеет мустьерскую основу, но и явные черты верхнего палеолита; в Кавалло индустрия рассматривается как верхний палеолит “с обликом культуры улуццо”. Некоторые археологи склонны рассматривать эту особенность как артефакт – результат перемешивания мустьерских и верхнепалеолитических слоев, другие – как свидетельство заимствования неандертальцами верхнепалеолитических новаций у сапиенсов, третьи – как доказательство независимого возникновения верхнепалеолитической индустрии у неандертальцев. До сих пор считалось, что создателями шательперрона и улуццо были неандертальцы. В пользу такого заключения приводилась мустьероидность самих культур (но это, понятно, косвенный аргумент) и принадлежность черепа и костей из Сен-Сезер явному неандертальцу, хотя и с некоторыми прогрессивными чертами (в виде подбородочного выступа, например). Относительно улуццо доказательств явно не хватало; одним из них и были зубы из Кавалло. Первоначально они были идентифицированы как “укладывающиеся в размах изменчивости неандертальцев”. Теперь же группа исследователей показала, что по комплексу особенностей эти зубы вполне сапиентные и имеют даже очень современное строение – более современное, чем у большинства верхнепалеолитических людей. Многомерный анализ главных компонент, привлеченный для обсчета параметров зубов из Кавалло, правда, не очень годится при сравнении сильно различающихся групп, но такова уж странная традиция зарубежной антропологии – использовать именно этот статистический метод. Главное, что разница Кавалло и неандертальцев получилась очень уж наглядная.

Окончательно решить спор о неандерталоидности или сапиентности людей из Кентской пещеры и Кавалло мог бы генетический анализ. А вдруг это вообще метисы? Где вы, палеогенетики?!

Правда, сапиентность людей из Кентской пещеры и Кавалло, даже будь она доказана не на основании изменчивых одонтологических признаков, а, скажем, по строению целого черепа, все же не говорит о том, были ли эти древнейшие сапиенсы Европы предками кроманьонцев. Напомним, что часть археологов считает, что неандертальцев подкосили экологические потрясения, вызванные извержениями вулканов в Италии и на Кавказе. Так ведь эти же катаклизмы могли стереть с лица Европы и сапиенсов-пионеров. Что ж, трудна дорога первопроходца…

Все эти новые данные можно расценивать и как дополнительное подтверждение идеи, согласно которой расселение сапиенсов за пределы Африки не происходило в результате “волны миграции”, а осуществлялось неоднократно и постепенно. Кто-то, осваивая неандертальские вотчины, расчищал дорогу новым поколениям, но пал от невзгод ледникового периода. Кому-то повезло больше.

Остается надеяться, что в руки археологов и антропологов попадут более полные останки очередных “древнейших сапиенсов Европы” и мы сможем судить о них не только по зубам.

Великий Предок всея Азии, Океании и Америки

Hемецко-китайская группа исследователей проанализировала ДНК человека из пещеры Тяньянь, расположенной в Чжоукоудяне, рядом с Пекином (Fu et al., 2013). Находка уникальна своим впечатляющим возрастом – 40,33 тыс. лет назад – при сапиентном строении. Это один из самых древних сапиенсов вообще и в Азии в частности. К великому сожалению, сохранились лишь часть нижней челюсти да кости рук и ног. По этим останкам ясно, что человек принадлежал к виду Homo sapiens, имел массу архаичных особенностей, но более детальное родство выявить не удается. Другое дело – ДНК! Уж она-то не соврет!

Чтобы не мелочиться, исследователи изучили сразу и митохондриальную, и ядерную ДНК. Результаты оказались впечатляющими. Во-первых, сапиентность человека из Тяньяня подтвердилась. Это хорошо! Во-вторых, оказалось, что Тяньянь обнаруживает значительно большее родство с монголоидными и американоидными популяциями, чем с негроидными и европеоидными. Отсюда был сделан закономерный вывод, что Тяньянь представляет популяцию, существовавшую позже разделения монголоидов и европеоидов, но предковую для всей азиатско-американской расы (в статье, конечно, терминология не совсем такова, но в переводе на русскую антропологическую это именно так). Самое важное – оказывается, что выделение монголоидов в широком смысле восходит уже к самому началу верхнего палеолита.

Группа Сванте Паабо не могла не рассмотреть вопроса о неандертальской и денисовской примесях. Неандертальской оказалось в целом столько же, как у всех неафриканских сапиенсов. А вот денисовской примеси у человека из Тяньяня оказалось чуть больше, чем у кого-либо из современных “не-меланезийцев”, но намного меньше, чем у меланезийцев. Такое распределение может быть объяснено несколькими путями. Во-первых, такие вещи всегда можно списать на генный дрейф. Но это уход от объяснения. Во-вторых, можно предположить, что предки Тяньяня смешивались с денисовцами, но “маленько-маленько”. В-третьих, возможна ошибка расшифровки ДНК, схожая для всех древних образцов; но авторы статьи божатся, что делали все как надо. Наконец, четвертая возможность – самая вероятная с точки зрения исследователей: и Тяньянь, и денисовцы очень древние и потому ближе к общему предку, нежели современные люди, отсюда и большее родство генов. Из этого следует, что смешение восточных экваториалов с денисовцами происходило либо сильно южнее, либо позже 40 тыс. лет назад.

Все красиво. Но я не был бы собой, если бы не сказал своих решительных но…

Для начала в статье есть некоторые этнографические странности. Например, поминается группа Tofalar Negidal, живущая, судя по карте, на нашем Дальнем Востоке. Я, конечно, понимаю, что при взгляде из Германии и Китая нечего различать каких-то диких северных варваров, все одно – что негидальцы, что тофалары (которые вообще-то живут в Туве, на пол-Азии западнее; характерно, что тубалары упомянуты с правильной локализацией на карте). Да и словосочетания “тайваньские аборигены” и “жители побережья Папуа – Новой Гвинеи” тоже мало что значат. Узбеки, по мысли авторов статьи, судя по всему – типичные монголоиды. Население Центральной и Южной Азии рассматривается как, по большому счету, родственное. Спишем на глобальный подход…

Важнее другое. Каждому антропологу (возможно, в отличие от большинства генетиков) немножко бросается в глаза, что результат кластеризации групп по мтДНК, опубликованный в статье, оказался слегка сумбурным. Негидальцы оказались ближайшими родственниками никобарцев, узбеки – тайцев, буряты – индейцев пима, киргизы – корейцев, а меланезийцы братски смешались с полинезийцами. А уж если начать вникать в расширенную версию кладограммы, приведенную в приложении… Лучше туда не смотреть! По большому счету анализ показал лишь существование азиатско-американской и восточноэкваториальной рас (это если не учитывать расширенную версию, в которой все еще смешались с европеоидами) и не смог отделить монголоидов от американоидов и меланезийцев от полинезийцев. Таким образом, разрешающая способность метода, строго говоря, крайне низка. Если бы такие результаты были получены с использованием классических антропологических признаков, то был бы сделан вывод, что либо признаки никуда не годятся, либо метод. Хочется верить, что генетические признаки не столь безнадежны, как следует из приведенных в статье результатов. Что же касается статистического метода обсчета, давно известно: кластерный анализ что дышло – какой алгоритм применишь, туда и вышло. В данном случае из такого анализа следует лишь то, что человек из Тяньяня был очень древним и в целом родственным всем людям, живущим восточнее Каспийского моря, включая Америку.

Результат анализа 21-й хромосомы оказался более внятным, но, думается, лишь потому, что количество задействованных групп – 11 современных – крайне мало. Из него действительно следует, что человек из Тяньяня ближе к “азиатам”, чем к “африканцам” и “европейцам”, но проблема в том, что в число “азиатов” попадают и папуасы. Думается, сюда же попали бы и австралийские аборигены, будь они включены в анализ. Да и родство Тяньяня с этими “азиатами в расширенном смысле” не слишком запредельное, меньшее, чем между папуасами и китайцами, а то и ближе к папуасам, разница с которыми заключается в отсутствии или наличии денисовской примеси. Впрочем, в приложении к статье приведен иной вариант той же кладограммы, в коей папуасы оказываются отодвинуты на боковую ветвь.

Таким образом, можно с удовлетворением отметить, что наши знания о древнейших сапиенсах пополнились. Если не говорить о том, что было известно и без генетического анализа, можно подчеркнуть два вывода. Первое: теперь мы точно знаем, что 40 тыс. лет назад денисовская примесь на севере Китая была очень малой или вообще отсутствовала. Второе: изоляция восточноазиатских групп от более западных восходит как минимум к началу верхнего палеолита, а население того времени с большой вероятностью является предковым для современного. Остальное – выяснят будущие исследования.

Крушение концепции “европейских папуасов”: “человек мира” – мужчина с Маркиной горы

Интерпретация морфологических признаков ископаемых людей – в своем роде искусство. Например, о чем говорит широкий нос, прогнатизм, развернутость скул вперед и небольшие размеры долихокранного черепа при повышенной массивности? Конечно же, перед нами несомненный австралоид! А если мы находим такого “австралоида” в Воронежской области? Это следы миграции из Африки на восток! Ну, заблудился маленько гражданин, с кем не бывает. Примерно такая картина до сих пор вырисовывалась с кроманьонцем из Костенок XIV, или с Маркиной горы.

Скелет мужчины был найден еще в 1954 г. А. Н. Рогачевым. Маркина гора, или Костенки IV, – одна из примерно трех десятков стоянок, расположенных в окрестностях деревни Костенки в Воронежской области. Это истинная мировая сокровищница культуры древних людей. Уже более ста лет эта местность раскапывается, и конца-края открытиям не видать. Трудно сказать, чем древним охотникам нравилась именно эта точка планеты, но люди тут активно жили тысячи лет – со времен неандертальцев по наши дни. Конечно, это не значит, что население было непрерывным и преемственным: кто-то приходил, потом уходил, на их место заселялись новые жильцы. В итоге Костенки представляют собой уникальный археологический “пирог” из слоев, содержащих остатки множества разнообразных культур, а также кости животных – добычи древних охотников. Неспроста и современная деревня называется Костенки: местные жители часто находили в оврагах и собственных погребах следы прошлого.

В Костенках в разные годы были открыты и останки древних людей: череп пожилого мужчины в Костенках II (Аносов лог, или стоянка Замятнина), фрагменты скелета взрослого в Костенках 8 (Тельманская), скелет младенца Костенки 12 (стоянка Волкова), скелет ребенка в Костенках XV (Городцовская стоянка), один зуб в Костенках XVII (Спицынская стоянка) и череп ребенка в Костенках XVIII (Покровский лог, стоянка Хвойко). Правда, почти во всех этих случаях сохранность погребений очень плохая, из них трудно получить много информации.

Другое дело – находка на стоянке Маркина гора. Тут было раскопано погребение идеальной сохранности. Оно уникально среди верхнепалеолитических: скелет лежал в узкой яме в очень сильно скорченном положении, с коленями, притянутыми к груди, а пятками – к тазу. Тело так уложить невозможно, очевидно, оно было связано или тесно спеленуто. Видимо, тут проводился обряд “обезвреживания покойника”, известный в самых разных культурах: неприятно, если мертвец вылезет из могилы и будет шляться среди живых, надо гарантировать его спокойствие – отрубить голову, сломать ноги, забить осиновый кол, хотя бы связать. Человеку с Маркиной горы подрезали связки ног и туго во что-то замотали (то же, кстати, сделали с мужчиной Дольни-Вестонице 16 в Чехии, а подростку из Арене-Кандиде в Италии, возможно, отломали кусок нижней челюсти). Сверху скелет был густо посыпан яркой темно-красной охрой. В самом погребении орудий не было, но, судя по стратиграфии – взаимному расположению слоев, погребенный человек был членом группы, использовавшей городцовскую культуру.

Погребение не раз датировалось, его возраст по новейшему определению – 36,2–38,2 тыс. лет назад, так что Костенки XIV попадает в почетный список древнейших европейских сапиенсов.

Собственно, сам скелет тоже уникален. Во-первых, он очень маленький, но по всем главным признакам принадлежал мужчине. Для эпохи верхнего палеолита это совсем нетипично. Во-вторых, человек был молодым – 20–25 лет, но его кости очень изношены, очевидно, жизнь у него была нелегкая. Это как раз довольно обычное состояние для людей каменного века.

Самое же интригующее – внешность человека с Маркиной горы, она сразу приковала к себе внимание антропологов. С самого начала изучения было очевидно, что он резко выделяется на фоне всех кроманьонцев – древнейших сапиенсов. С этого начался наш рассказ: весь экваториальный набор признаков у мужчины из-под Воронежа оказывается выражен фактически в максимальной степени. Можно сказать, это образцовый экваториал, изо всех современных рас Костенки XIV больше всего напоминает меланезийцев! Как, почему?!

Во всей Европе – древней и современной – не сыщется аналога такому комплексу признаков. Этот факт неоднократно обсуждался в антропологической литературе, но внятного объяснения ему не было.

С одной стороны, сапиенсы как вид появились в Африке, и у многих верхнепалеолитических людей прослеживаются экваториальные особенности – у одного нос широкий, у другого челюсти выступают вперед, у третьего тропические пропорции рук и ног. С другой стороны, расселение произошло, возможно, еще около 50 тыс. лет назад или даже раньше, то есть за много тысяч лет до большинства известных кроманьонцев Европы. В условиях сурового климата, примитивной культуры, малочисленности групп и жесточайшего отбора признаки должны были очень быстро меняться. И действительно, ни у одного европейского кроманьонца экваториальные черты не образуют полного комплекса. Исключение – два скелета “негроидов” из Гримальди в Монако, где, вероятно, в “негроидности” черепов больше вклад реконструкции, чем реальности. И вот на всем этом фоне мы видим человека с Маркиной горы! Его особенности уж точно не спишешь на неверную реконструкцию, ведь череп найден целым.

Более того, костенковец не просто экваториален, а восточноэкваториален. Ведь жители Африки с одной стороны и Меланезии с Австралией с другой схожи лишь по части признаков. В строении черепа между ними масса различий. И вот по этим особенностям человек с Маркиной горы оказывается ближе как раз к папуасам, нежели африканцам. Впрочем, в верхнем палеолите меланезийцев современного облика ведь тоже не существовало. Немногочисленные находки из Меланезии и более обширные материалы из Австралии показывают, что первые жители края земли были чрезвычайно массивными, очень крупными людьми, а современный тип папуасов сложился заметно позже.

С другой стороны, и в Африке того времени негроидов в нынешнем виде не было. Черепа из Хофмейра в Южной Африке (36,2 тыс. лет назад) и Назлет-Хатера в Северной (33 тыс. лет назад) совсем не похожи ни на современных негров, ни на Маркину гору. Где же искать родню? Ближайшим аналогом оказывается череп из местонахождения Таза 1 в Алжире (Medig et al., 1996; Meier et al., 2003). Его датировка – 16,1 тыс. лет назад – вдвое моложе костенковской. Но морфологически они действительно очень схожи: те же мелкие размеры, тот же прогнатизм, очень низкое лицо с широкими и развернутыми вперед скулами, широкий нос, низкие прямоугольные глазницы, сильно развернутые углы нижней челюсти. Крайне маловероятно, что между этими находками есть прямая связь, но их сходство лишний раз подчеркивает экваториальность Маркиной горы.

В. В. Бунак был склонен расценивать особенности костенковца как подтверждение идеи о “верхнепалеолитическом полиморфизме”, “недифференцированности расовых особенностей в эпоху верхнего палеолита” (Бунак, 1959). Согласно ей, в те времена нынешние расы еще не сформировались, а находились в стадии становления. Поэтому на отдельных верхнепалеолитических черепах мы можем встретить необычные сочетания признаков, в том числе они могут складываться и в комплексы, схожие с современными, что необязательно свидетельствует о родстве.

Но приходят новые времена и новые методы. За четыре года до расшифровки ядерной ДНК костенковца – в 2010 г. – было опубликовано исследование его мтДНК (Krause et al., 2010). Его гаплогруппа U2 оказалась схожей с вариантами, распространенными на юге Европы, в частности в Италии. Впрочем, результаты можно интерпретировать и иначе: например, в них вполне можно увидеть сближение Маркиной горы с жителями Северной Африки, Ближнего Востока и Северной Индии.

И вот новый шаг вперед: расшифрована ядерная ДНК Костенок XIV (Seguin-Orlando et al., 2014). Выяснились прелюбопытнейшие вещи.

Во-первых, мужчина с Маркиной горы генетически похож на верхнепалеолитического ребенка из Мальты под Иркутском, чей геном был расшифрован совсем недавно (Raghavan et al., 2014). Это, кстати, свидетельствует о качестве расшифровки генома: были бы данные ошибочны, скорее всего, результаты бы “разъехались” в случайные стороны.

Во-вторых, в масштабе современной изменчивости костенковец занимает самое усредненное положение, в его геноме смешаны черты фактически всех современных рас.

В-третьих, среди генетической мешанины Маркиной горы все же преобладают гены “европейских охотников-собирателей”, несколько меньше “ближневосточных”, “центральноазиатских” (судя по выборке, имелись в виду Средняя Азия, Афганистан и Пакистан) и “южноазиатских” генов.

В-четвертых, “африканских” генов немного, но еще меньше “океанических”, “американских” и “восточноазиатских”. То есть “экваториальность” из популяций за более чем десяток тысяч лет с момента выхода из Африки уже сильно повыветрилась. Что, впрочем, не сказалось на внешности. Дело в том, что генетики пока не знают, как наследуются сложные признаки строения черепа. С одной стороны, это не такие уж существенные различия (коли уж даже от шимпанзе мы отличаемся на пару процентов генома), с другой – где-то же они шифруются.

В-пятых, неандертальской примеси у костенковца оказывается закономерно больше, чем у современных неафриканцев. Это логично, ибо от момента метисации тогда прошло не так много времени. Денисовской примеси и вовсе нет.

Из этих фактов делаются более глобальные выводы.

Во-первых, сроки разделения “восточноазиатских” и “западноевропейских” популяций должны восходить ко времени не менее 36,2 тыс. лет. Вывод вполне ожидаемый, учитывая, что Азия была заселена сапиенсами, очевидно, раньше. Это понятно и по древнейшим датировкам – более 40 тыс. лет назад для людей из Там-Па-Линг и Ниа. С другой стороны, за десятки тысяч лет люди теоретически могли не раз мигрировать туда и обратно, так что приятно, что данные по Маркиной горе вписываются в общую картину и подтверждают ее.

Во-вторых, современные европейцы происходят в значительной степени от “метапопуляции”, расселявшейся через Европу в “Центральную Азию”, причем Костенки XIV принадлежал к ней. В мезолите из исходной генетической каши в Европе выкристаллизовались и сохранились почти одни “европейские” гены (собственно, потому мы их так и называем, что тут остались именно они). В неолите к ним добавилась немалая толика (от трети до половины) генов “ближневосточных фермеров”, под которыми понимаются люди Ближнего Востока, первыми перешедшие к земледелию и за счет этого резко нарастившие численность, расселившиеся по всей субтропической и умеренной зоне до Испании в одну сторону и Индии в другую, частично вытеснившие, а частично смешавшиеся с коренным населением этих мест.

Красота!

Но: можно взглянуть на картину и иначе!

Для начала в душе классического антрополога вскипает основательный протест против использованного в исследовании подразделения современных людей на основные группы. Например, иранцы отнесены к “Ближнему Востоку”, азербайджанские евреи и ногайцы – к “Кавказу”, народы Средней Азии, Афганистана и Пакистана, включая туркмен, узбеков, казахов, киргизов, уйгуров, патанов и курдов, – к “Центральной Азии” (и ничего, что курды живут западнее иранцев), тогда как Индия выделена в самостоятельную единую группу. Монголы оказались в “Восточной Азии” вместе с мяо, а буряты и якуты – в “Сибири” вместе с чукчами и кетами. С одной стороны, как бы и не поспоришь, строго географический подход – тоже подход, с другой – нельзя же так откровенно игнорировать всю известную историю сложения современных народов! Благо хоть представленные графики позволяют разобраться, что имелось в виду на самом деле.

А Северная Европа и Австралия вообще не представлены в выборке…

К тому же по многим графикам, опубликованным в приложении к статье, выходит, что Костенки XIV больше всего сближается с кавказскими, среднеазиатскими или пакистанскими группами (сильнее всего – с синдхами, макрани и брагуями, таджиками, туркменами, адыгейцами, чеченцами и ногайцами), а вовсе не с западными европейцами. Надо думать, это получилось в немалой степени из-за смешанности и сложности этногенеза указанных современных народов. Средняя Азия и частично Кавказ были ареной метисации монголоидных и европеоидных популяций с раннего железного века до современности, то есть совсем недавно, эти процессы прекрасно изучены. Стало быть, метод сравнения групп, использованный в статье, может быть не вполне корректен, раз верхнепалеолитический человек классифицируется как принадлежащий заведомо недавно смешанным группам? И действительно, метод главных компонент, которым велись расчеты, показывает не очень хорошие результаты при сравнении не очень родственных популяций. Очевидно, генетикам и антропологам надо еще основательно поработать над методиками осмысления столь сложных материалов, как палеогенетические.

Вывод о невероятной глубине разделения “европейцев” и “восточноазиатов” тоже не так уж однозначен. С одной стороны, действительно, “восточноазиатских” генов у Маркиной горы немного. Но и “европейских” у него заметно меньше 50 %. Вполне может быть, что дело просто в генетико-автоматических эффектах. Просто от верхнего палеолита в Европе увеличивалась частота “европейских” генов, а в Азии – “азиатских”. Собственно, “европейскость” или “азиатскость” определяется исходя из современных групп, на последовательности нуклеотидов бирка не подвешена (а жаль!). Кажется, за недостатком древних материалов генетики пока вынуждены плясать не с той стороны – от современности в древность… К тому же никто не отменял шедшего во все времена обмена генами, ведь между Европой и Дальним Востоком нет и никогда не было непреодолимых границ.

А как же “папуасские” черты облика Маркиной горы? К великой печали, с образом воронежского папуаса приходится распрощаться. То есть строение черепа Костенок XIV чудесным образом от работы генетиков не поменялось, но вот генетического родства с жителями Меланезии у него нет настолько, насколько это может быть в неафриканских пределах.

Что же, классическая антропология отправляется на свалку? Похоже, так и считают авторы генетического исследования, поскольку в огромном приложении к статье из 124 страниц антропологии посвящены буквально 3 строки!

Но не все так печально. В. В. Бунак, как всегда, оказался прав. Костенки XIV действительно оказался настолько “недифференцированным”, насколько это можно представить генетически. Его экваториальные черты, приправленные немалой долей архаики, свидетельствуют о недавнем выходе из тропиков и могут расцениваться как приближенные к исходным для Homo sapiens'а. Очевидно, его “экваториальность” – не конвергентного и не случайного свойства, а свидетельство единства происхождения всех человеческих рас. Как и при сравнении с “европейцами” и “восточноазиатами”, сопоставление костенковца с современными жителями Океании может быть не вполне корректным. Хотя современные меланезийцы генетически и удалены от Маркиной горы, это может больше говорить лишь о прошедших без малого 40 тыс. лет, бесконечном числе “бутылочных горлышек” и “эффектов основателя” как в Европе, так и в Меланезии. Для того же, чтобы разобраться в перипетиях, сопровождавших сложение современных рас, надо изучить больше верхнепалеолитических и современных людей – как генетически, так и морфологически. И думается, мы вступаем в новую эпоху палеоантропологии…

Тысячи лет одиночества

Заселение Австралии – великая тема (подробно об этом можно прочитать в книге: Дробышевский, 2014). Большой путаницей и множеством спекуляций сопровождается вопрос о датировках заселения этого континента. Последнее время стало модно утверждать, что Зеленый континент был заселен 60 или даже 80 тыс. лет назад. Такие цифры приводятся не только в популярной, но и научной литературе. И действительно, очень солидные датировки были определены для целого ряда австралийских местонахождений, вплоть до 176 тыс. лет назад в Джинмиуме; также часто при этом звучат такие экзотические названия, как Малакунанжа II, Наувалябила, Девилс-Лейр и другие. На их основании многие археологи и антропологи рисовали картины ранних миграций и строили концепции расселения древнейших сапиенсов.

В реальности же все датировки древнее 45 тыс. лет при перепроверке оказываются недостоверными (O'Connell et Allen, 1998, 2004), в самом оптимистичном случае эту цифру можно дотянуть до 48 тыс. лет назад (Gillespie, 2002). К примеру, Джинмиум имеет возраст не более 4000 лет, Малакунанжа II – 10,8 тыс., Наувалябила – меньше 40 тыс., а вероятно, всего 9,2–12,5 тыс. лет. Прежние огромные цифры были получены либо путем неадекватного применения методики, либо на некой золе и углях, которые никак не связаны с археологическими слоями. Учитывая особенности климата и то, что австралийская флора отлично адаптирована к регулярным пожарам, можно утверждать, что такое приспособление сложилось задолго до появления людей, а потому наличие пепла в дочеловеческих слоях совсем неудивительно и вполне закономерно.

Около 34 тыс. лет назад была заселена Тасмания, куда люди не приплыли, а пришли посуху, так как Бассов пролив во время оледенений становился мостом.

Много страниц было потрачено на обсуждение вопроса о количестве “волн миграций” и путях заселения Австралии. Классической является точка зрения, согласно которой Зеленый континент был заселен единожды через Новую Гвинею. Однако многочисленные факты позволяют утверждать, что и после люди неоднократно проникали сюда.

Открытия единичных ископаемых черепов и их незамысловатое типологическое сравнение породили дигибридную концепцию. Согласно ей, первыми в Австралии появились сравнительно грацильные люди, представленные черепом из Кейлора; вторыми же якобы были гораздо более массивные персонажи, олицетворенные в Талгае и Кохуне. Простейшая логика привела к отождествлению первых с “тасманоидами”, а вторых – с “австралоидами”. Несмотря на то, что эта концепция была подвергнута мощной критике сразу после опубликования, она до сих пор находит сторонников.

Логичным продолжением явилась тригибридная теория происхождения аборигенов, основанная на изучении современных людей (Birdsell, 1967). Согласно ей, первая волна миграции включала людей меланезийской расы – темнокожих, курчавоволосых и очень низкорослых. Реликтами этого переселения являются тасманийцы и пигмеи барринес Северного Квинсленда. Во второй миграции участвовали похожие на айнов люди, которые вытеснили потомков первой и частично смешались с ними, а в настоящее время их потомки, названные мюррейцами – средневысокие, наиболее массивные, сравнительно светлокожие, прямоволосые, узко– и прямоносые, с усиленным третичным волосяным покровом, – заселяют Южную, Западную Австралию и восточное побережье. Третье переселение дало карпентарийцев – высокорослых, темнокожих, волнистоволосых, со средним развитием волос на лице и теле, – заселивших Северную и Центральную Австралию. Датировки “волн”, как обычно, весьма условны – более 40, 20 и 15 тыс. лет назад. Тригибридная теория, как полагается, была раскритикована и ныне в зарубежной антропологии непопулярна. Впрочем, корректных аргументов против нее так и не было выдвинуто, а от прочих она выгодно отличается фундаментом в виде большого фактического материала, а не только голословных рассуждений.

Археология показывает, что в Австралию люди продолжали прибывать и после, в том числе в голоцене. Например, собаки динго появились в Австралии лишь 3–4 тыс. лет назад – ясно, что они не сами переплыли Торресов пролив. Аборигены залива Карпентария применяли лодки с парусом, а на Кейп-Йорке были известны лодки с балансиром-аутригером и лук со стрелами, там же и на Арнемленде строились свайные дома, на северо-востоке Арнемленда выделывались резные человеческие фигуры. Наконец, на Арнемленде найдены макассарские погребения ловцов трепангов, приплывавших сюда из Индонезии. Если они могли добираться до Австралии в XIX веке, что мешало людям делать это и раньше? На восточное побережье могли высаживаться фиджийцы или полинезийцы, хотя вряд ли они сильно повлияли на антропологию или культуру аборигенов. Местные жители были не очень-то гостеприимны, незваных гостей без долгих разговоров убивали копьями. Главным же барьером на пути взаимовлияния были экологические условия: на окружающих островах цветут тропические леса, Австралия же – земля пустынь и степей. Когда островитяне (в поздние времена – сплошь земледельцы) добирались до Австралии, им там было нечего делать. Если же австралийского аборигена занесло бы, скажем, на Новую Гвинею, он бы тоже растерялся – он отлично знал, как добыть обычного кенгуру, но как снять с кроны древесного?

Путь заселения Австралии достаточно очевиден – через Индонезию и Новую Гвинею. Но и тут изобретательный ум ученых предусмотрел три возможности. Некоторые антропологи умудряются противопоставлять два пути – через Кейп-Йорк и Арнемленд – и даже уверенно утверждать, что первым – почему-то именно из Южного Китая через Индокитай, Калимантан и Молуккские острова – Сулавеси и Серам – на Новую Гвинею и далее, по островам Торресова пролива и восточному побережью Австралии – шли люди “кейлорского типа”, а вторым – через Малакку, Суматру, Яву и острова Нуса-Тенггара на Тимор и вдоль Западной Австралии – “тальгайско-кохунского”. Однако в плейстоцене все острова Индонезии сливались в единую Сунду, а оба северных австралийских полуострова были соединены между собой и Новой Гвинеей в один Сахул, так что двух раздельных путей по Индонезии и двух конечных точек прибытия в Австралию просто не было. Напротив лежали два субконтинента, а между ними – множество островов и проливов. Противопоставление двух путей с начала до конца плод географической фантазии.

Любопытным остается лишь момент переправы с Сунды на Сахул. Он мог осуществляться либо через Сулавеси и Молукки – Хальмахеру с Серамом, либо через Нуса-Тенггара и Тимор. Эти варианты не так уж различаются, если учесть, что в исторические времена связи между Сулавеси и Нуса-Тенггара были гораздо стабильнее, чем между ними и Новой Гвинеей. Во время оледенений многие проливы исчезали, но самые глубокие сохранялись, хотя и становились не такими широкими. Точки прибытия с Тимора и Молукк на Сахул находились, конечно, не рядом, но являлись двумя сторонами единого огромного залива (ныне это море Банда), в центре побережья которого располагались горы, ставшие ныне островами Ару, на которых в пещере Лемдубу найден скелет плейстоценового возраста. Арафурского моря, широко разделяющего сейчас Новую Гвинею и Австралию, просто не было, на его месте лежала просторная “Арафурия”, наверняка быстро освоенная предками аборигенов. Понятно, что большинство людей жило на побережье, которое ныне покоится под водами и коралловыми рифами.

До крайности интересный момент – несходство древнейших австралийских черепов с древнейшими африканскими и азиатскими. Тогда как в Африке и Азии первые сапиенсы хотя и массивны, но не запредельно, то в Австралии они бьют все рекорды – при меньших датировках. Получается, где-то на пути с Сунды на Сахул головы заметно увеличились, а особенно усилился их рельеф. Почему?

Вопрос о специфике черепов австралийцев много раз поднимался в науке. В XIX и первой половине XX века, не особо мудря, писали об их неандерталоидности. В начале XX века возникло предположение о формировании австралоидного комплекса под мощным влиянием яванских архантропов-питекантропов и препалеоантропов-нгандонгцев. Несмотря на постоянные опровержения, и через 150 лет оно остается одним из самых модных поветрий современной антропологии в популярном изложении. Основной аргумент – сопоставление продольных обводов черепов из Нгандонга и Коу-Свомп или Манго. Совпадение в контурах действительно впечатляющее. Правда, как обычно бывает с наглядными картинками, при таких поверхностных сравнениях ускользает глубинная суть. Реальные размеры и пропорции, а особенно тонкости строения височной кости и другие детали у нгандонгцев и аборигенов совершенно разные. Конечно, это не смущает сторонников версии смешения – им довольно и одной картинки.

Конечно, проведение прямой эволюционной линии от питекантропов к современным австралийским аборигенам выглядит как новейшее дополнение к полицентризму Ф. Вейденрейха и на современном уровне науки не может быть воспринято всерьез. Впрочем, не помешает уточнить, почему даже примесь нгандонгцев выглядит крайне маловероятной.

Во-первых, стоит определиться с временными рамками. Странным образом многие даже серьезные антропологи весьма падки до сенсационных датировок. С одной стороны, часто приходится слышать о том, что люди из Нгандонга жили всего 30 тыс. лет назад, с другой – о том, что Австралия якобы заселена 60, 80 или более 100 тыс. лет назад. На самом деле датировка Нгандонга достоверно неизвестна и колеблется от 40 до более чем 220 тыс. лет назад (Yokoyama et al., 2008), а Австралия была заселена не ранее 45–48 тыс. лет назад. Таким образом, с наибольшей вероятностью предки аборигенов появились в Индонезии уже после вымирания нгандонгцев.

Более важны антропологические доводы. Массивный свод, покатый лоб и выступающее надбровье австралийских черепов вполне сочетаются с широкой лобной долей, узким основанием черепа и большой высотой свода в противоположность питекантропам и нгандонгцам, у которых были узкие лобные доли, широкое основание черепа и очень низкий свод. Особенно же показательны детали строения нижнечелюстной ямки височной кости, полностью исключающие участие яванских препалеоантропов в формировании австралоидов. Височная кость людей из Нгандонга, Самбунгмачана и Нгави уникальна по множеству черт, а австралийские аборигены по ним совершенно “стандартны”. Надбровный валик нгандонгцев прямой при взгляде спереди и утолщен с боков, а у аборигенов он изогнутый и утолщен ближе к переносью, тогда как в боковых частях заметно уменьшается. Затылочный валик аборигенов обычно гораздо слабее нгандонгского и не имеет столь мощной подпорки в виде толстого наружного сагиттального затылочного гребня. Кроме прочего, покатость лба древних австралийских черепов вызвана искусственной деформацией, а не является генетическим признаком.

Другой вариант объяснения своеобразия австралийцев – выведение их из питекантропов Явы. Якобы имеется специфическое сходство лицевого скелета Сангиран 17 и Коу-Свомп 5. В реальности же сходство между ними крайне отдаленное и ограничивается лишь массивностью. Кроме того, между питекантропами и аборигенами лежат две огромные пропасти – хронологическая и географическая.

Наконец, очень весомым аргументом, странным образом нигде не звучащим, против смешения нгандонгцев и сапиенсов является полное отсутствие предполагаемых метисов за пределами Австралии, притом что плейстоценовые и голоценовые находки в Индонезии имеются. Странно было бы, если именно “опримитивленные” предки аборигенов сразу двинулись с Явы в Австралию, тем более по уже заселенным “грацильной волной кейлорского типа” землям, при этом проигнорировав соседние территории.

Если уж предполагать, что массивность черепа австралийцев обусловлена метисацией, то стоит сравнивать их с китайскими препалеоантропами, которые с наибольшей вероятностью родственны денисовцам.

“Денисовские гены”, несмотря на свою экзотичность, обнаружились у современных папуасов Новой Гвинеи, меланезийцев острова Бугенвиль и австралийских аборигенов, а при ближайшем рассмотрении – в тридцати трех популяциях Океании и Юго-Восточной Азии (Reich et al., 2011). Аборигены имеют максимальную примесь “денисовских генов” среди всех изученных групп, даже бóльшую, чем у новогвинейских папуасов. Столь немалый генетический вклад не мог не отразиться на морфологии. Если к тому же учесть, что у аборигенов имеется еще 2,5 % неандертальских генов, как и у всех прочих жителей планеты, то неудивительно, что смешение древних массивных сапиенсов с еще более массивными неандертальцами и наверняка столь же мощными “денисовцами” дало самый робустный вариант современных людей.

Единственная проблема в том, что мы не знаем, как выглядели денисовцы. Фрагментарные материалы с Алтая не дают нам об этом ни малейшего представления. Конечно, два исследованных зуба имеют рекордные размеры, и косвенно это говорит об огромных челюстях и значительном рельефе черепа, но не всегда такие предположения оправдываются. Продуктивнее искать возможных родственников на расстоянии. “Образцовые” представители, подходящие по времени, региону и ожидаемой внешности, – Дали, Цзиньнюшань и Мапа из Китая. Сюда же можно условно добавить Салхита из Монголии; он представляет северо-восточный край ареала, одновременно не слишком удален от Цзиньнюшаня и находится на возможном северном пути расселения денисовцев, соединяя Алтай с Китаем. Учитывая наличие классических неандертальцев в Ираке, Узбекистане и на том же Алтае, а также предполагаемую древность расхождения их с “денисовцами”, можно предположить, что “денисовцы” сформировались восточнее Гималаев, а на Алтай попали с востока, через Северный Китай и Монголию. Впрочем, не исключены и иные сценарии. При желании общие характерные очертания надбровья и прочих особенностей лицевого скелета можно усмотреть на черепах Зуттие из Израиля с датировкой 200–250 тыс. лет назад и Нармада из Индии, имеющем возраст примерно 50 тыс. лет. Зуттие же, в свою очередь, обнаруживает черты уникального сходства с синантропами Чжоукоудяня. В этом случае можно предположить разделение неандертальцев с “денисовцами” еще в Леванте: предки первых ушли на север, в холодную Европу, а вторых – по берегу Индийского океана в солнечную Азию, хотя часть по пути забрела в Сибирь. Неандертальцы же вполне могли оказаться в Сибири гораздо позже.

Впрочем, подобные рассуждения по мере привлечения все более древних находок становятся все более гипотетичными и далекими от темы происхождения австралийцев.

Важнее тот факт, что группа Нгандонг – Нгави – Самбунгмачан отличается по морфометрии черепа от группы Дали – Цзиньнюшань – Мапа, что лишний раз, хотя и совсем уж косвенно, говорит об отсутствии родства нгандонгцев и австралийцев. Показательно, что морфология височной кости (наличие постгленоидного отростка и прочие черты), а также форма надбровья почти идентичны у китайских денисовцев и австралийских аборигенов. Немаловажно, что очень похожее строение надбровных дуг можно видеть на черепах меланезийцев и яванцев – момент, которого остро не хватает в “нгандонгской гипотезе”.

Общим местом австралийской палеоантропологии стало обсуждение вопроса о достоверности разделения древнейших находок на две группы: “грацильную” и “массивную”. Группы различались по признаку массивности: представители первой якобы имели умеренные надбровье и стенки свода, а также более выпуклый вертикальный лоб и меньшее выступание челюстей, тогда как представители второй – мощное надбровье, толстые стенки свода, покатый лоб и усиленный прогнатизм.

Первоначально предполагалось, что эти две группы представляют две “волны заселения” континента: “грацильная” считалась более древней, а “массивная” – более молодой. Впрочем, состав групп меняется от публикации к публикации. В исходном варианте концепции в “грацильную” включались Манго 1, Манго 3 и Кейлор, а в “массивную” – Талгай, Коу-Свомп и Кохуна. В последующем в “грацильную” зачислялись также Грин-Галли, Кинг-Айленд, Лейк-Танду и Рунка, а в “массивную” – Коссак, Моссгил и Кубул-Крик. Предки “грацильной” группы виделись в людях из Верхней пещеры Чжоукоудяня и Дуньдяньяня, а аналоги – в людях из Ниа, Табона и Вадьяка. В числе предков “массивного” варианта числились питекантропы и нгандонгцы, о чем уже говорилось выше. Правда, в этом наборе дико смешаны самые разные времена и даже виды, но чего не сравнишь ради широкой эволюционной перспективы!

Однако в последующем выяснилось, что, во-первых, внутри выборок из Коу-Свомп и Манго имеется значительное разнообразие по уровню массивности, во-вторых, изменчивость эта не дискретна, а непрерывна, в-третьих, многие находки – такие как Кубул-Крик, Моссгил и Лейк-Нитчи – оказываются промежуточными между “грацильной” и “массивной” группами, а в-четвертых, представители “массивной” частенько имеют искусственную деформацию черепа. Кроме того, определение пола целого ряда находок – Манго 3, Кинг-Айленд – спорно: если признать их мужчинами, то они оказываются “грацильными”, если женщинами – “массивными”. Выделенная из ископаемых костей мтДНК оказалась по сути одинаковой у “грацильных” и “массивных” находок (Adcock et al., 2001). Как итог, достоверность выделения двух групп по массивности оказывается никудышной. Напоследок старые датировки были пересмотрены, а в оба типа щедро добавлены заведомо голоценовые находки, так что популяционно-миграционный смысл их выделения вообще пропал.

Впрочем, это не исключает существования разных вариантов среди древних и современных аборигенов, просто принцип выделения должен быть иной, не зацикленный на одном признаке массивности.

Массивность черепа древних и современных австралийцев многих приводила к ложному заключению, что их признаки застыли во времени, практически не поменялись с верхнего палеолита и сохраняют архаичное состояние. Однако метрические сопоставления ископаемых и современных аборигенов показывают, что изменения были, и довольно существенные. Заметно уменьшились размеры черепа в целом, а также лица, челюстей и зубов в частности, ослаб прогнатизм, лоб стал более выпуклым и вертикальным, а надбровье чуть сгладилось. Особенно показательна высота черепа, не зависящая от рельефа: она изменилась от больших до малых значений. Объем мозга тоже понизился – от средних значений до малых. Такого рода изменения можно оценивать двояко: с одной стороны, некоторые признаки менялись в “примитивную” сторону, другие – в “прогрессивную”, с другой – на всех континентах процесс был такой же, например, европейские кроманьонцы имели более крупный и вместительный череп, чем современные европейцы.

Уменьшение размеров черепа и жевательного аппарата австралийских аборигенов с плейстоцена до современности представляется довольно загадочным. В Азии и Европе аналогичные процессы всегда связываются с неолитической революцией, увеличением доли растительной пищи в рационе, растиранием зерна на зернотерках, варкой в керамической посуде. Никакого производящего хозяйства в Австралии не было вплоть до прихода европейцев. Нагрузка на жевательный аппарат у австралийцев всегда была очень мощной, что наглядно отражается в основательной стертости зубов; дополнительно она усиливалась использованием зубов в качестве инструмента при изготовлении многих орудий. Можно предположить, что аридизация климата приводила к увеличению трудностей с добыванием пищи, особенно после вымирания мегафауны. Следствием могло стать уменьшение размеров тела в целом и черепа в частности.

Основная грацилизация происходила в интервале от 11 до 6 тыс. лет назад, что совпадает с потеплением и осушением климата, увеличением использования семян в пищу, а также резким ростом населения. Однако конкретный механизм изменений неясен; не исключено, что секрет в смене ландшафтов и фаун, а через это – изменении доступности пищи. В любом случае крайне примечательно, что в Австралии тенденции морфологических трансформаций совпадают с общемировыми, притом что никакого производящего хозяйства тут не возникло. Отсюда вопрос: а связана ли грацилизация в Европе, Африке и Азии с “неолитической революцией”?

Если смотреть на процесс в целом, вырисовывается странная картина: сначала – при переправе на Сахул – череп предков аборигенов стал едва ли не самым крупным и массивным среди всех верхнепалеолитических сапиенсов, а затем – уже в первой половине голоцена – наоборот, уменьшился, став одним из самых небольших на планете, сохранив, впрочем, рекордную массивность. Таким образом, небольшие размеры мозга современных аборигенов никак не могут считаться примитивными, а являются дважды специализированными. Самое удивительное, что все эти скачки морфологии происходили в сравнительно постоянных условиях. Конечно, в Австралии климат тоже менялся, но все же существенно меньше, чем, скажем, в Евразии. Решение этой загадки – дело будущего.

Мороз иль солнце? Что ужасней? или Кто убил австралийских гигантов?

Современная фауна Австралии и Новой Гвинеи весьма бедна крупными видами. Казуары и эму, кенгуру и вомбаты, крокодилы и вараны – бедновато против гигантов Африки и Евразии. Палеонтологам давно известно, что в прошлом Сахул – объединенную территорию Австралии с Новой Гвинеей – населяли куда как более внушительные звери. Дипротодоны и гигантские кенгуру, огромные сумчатые “львы” и многометровые вараны, эму в полтора раза выше современных и вомбаты размером с медведя – даже двоякодышащие рыбы имели титаническую комплекцию! Список подобных монстров впечатляет. Но все они исчезли, развеялись в мареве австралийских пустынь и туманах новогвинейских джунглей. Почему?

Причины назывались разные. Как во всех аналогичных случаях, есть две главные конкурирующие версии: климатические изменения и люди-охотники. С одной стороны, ледниковый период и его окончание (а оно для многих фаун было катастрофичнее самого пика оледенения) никто не отменял. С другой стороны, речь все же об экваториальных и тропических областях, где влияние климатических неурядиц должно было быть минимальным. С одной стороны, вымирание мегафаун всех континентов подозрительно совпадает с появлением человека. С другой – даже современные охотники с винтовками и вездеходами никак не могут уничтожить многие редкие виды животных, а завалов костей съеденных сумчатых гигантов никто еще не находил. Неужели аборигены съедали дипротодонов с костями? Как найти истину?

В 2013 г. группа австралийских исследователей (один автор-американец делает группу международной – иначе сейчас никак) попыталась ответить на вечный вопрос о причинах гибели сахульских гигантов (Wroe et al., 2013). К делу они подошли более чем масштабно. Они не стали, как во многих предшествующих случаях, мелочиться и перемывать косточки из какого-либо конкретного местонахождения с сомнительными датировками и невнятной археологией. Они изучили 88 видов древних животных – самых отборных, самых крупных! Упор был сделан на 54 вида, живших в последние 400 тыс. лет в самых разных местах Австралии и Новой Гвинеи. Проанализировали вероятные датировки этих зверюшек и выяснили картину их распределения во времени. Картина получилась более чем наглядная.

Для пущей красоты скотинки были распределены в несколько хронологических групп по времени вымирания: более 400 тыс. лет назад (34 вида), 400–125 (16 видов), 125–51 (24 вида), 51–39 (3 вида) и менее 39 (11 видов). Подавляющая часть крупнейших тварей вымерла в четыре этапа до появления людей: еще до 400, 122±22, 107±18 и 83±10 тыс. лет назад. Причем речь идет именно о самых впечатляющих созданиях. Судя по всему, первые аборигены, появившиеся на Сахуле позже 50 тыс. лет назад (вероятнее всего, 48–45 тыс. лет назад), были лишены счастья лицезреть их живыми (впрочем, с гигантскими варанами, например, они прожили еще долгих два десятка тысячелетий, чему вараны, думается, были чрезвычайно рады). Однако человеческое нашествие тоже не прошло для фауны незаметным: около 48 и 46±6 тыс. лет назад исчезли как минимум восемь видов, в числе коих гигантский вомбат и сумчатый “лев”. Продолжалось вымирание и после. Самые поздние гиганты, вероятно, дотянули до 14–16 тысяч лет назад, но таковых крайне мало, а их датировки не очень достоверны, настоящие же цифры, возможно, заметно больше. Крайне любопытно, что совсем нет видов, чье вымирание приходилось бы на начало голоцена. А ведь тогда кончился последний ледниковый период и началось нынешнее межледниковье. Впрочем, к этому времени вся мегафауна уже сгинула, посему и некого регистрировать.

Все пики вымирания, что характерно, приходятся на пики потеплений. Очевидно, для Сахула именно самые жаркие периоды были самыми экстремальными. Что для неандертальца курорт, то дипротодону смерть! В эпохи потеплений Сахул, видимо, покрывался пустынями, площади лесов и саванн сокращались, несчастным животинкам становилось нечего есть и палеонтологическая летопись пополнялась ценными экспонатами. Жаль, что по приведенным в статье данным невозможно судить: возникали ли новые виды мегафауны в благоприятные ледниковые периоды? Люди появились на Сахуле не в самый теплый момент его истории, но близко к одному из локальных максимумов температуры. Можно догадаться, что подкошенная бескормицей фауна была и так не слишком многочисленна, а аборигенам кушать хотелось. А сумчатые были не слишком интеллектуальны, чтобы спасаться от копий…

Так кто виноват? Как обычно бывает, исследователи делают осторожный вывод: очевидно, что основная часть мегафауны вымерла еще до появления человека по климатическим причинам, а участие людей в исчезновении оставшейся малой толики требует новых исследований (новые гранты тоже надо обосновать). Мы же рискнем маленько дофантазировать: эффективный плацентарный хищник – человек, вооруженный интеллектом, копьем и огнем, появившийся в не самый светлый момент существования мегафауны, никак не мог не повлиять на эту мегафауну. То есть обязан был повлиять. Если уж в XX веке кролики с лисами повлияли, то как аборигены тысячи лет назад могли остаться не у дел? Аппетит аборигенов доконал то, что оставалось после нескольких предыдущих вымираний. Печально, но факт.

Что ж, ждем очередного ледникового периода? Авось саванны Зеленого континента пополнятся новыми гигантами…

Вдруг охотник выбегает… Вина людей в вымирании мегафауны установлена

Он рычит, и кричит, и усами шевелит:
“Погодите, не спешите, я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую!”

К. И. Чуковский. Тараканище

О судьбе мегафауны ученые размышляют уже лет этак больше двухсот, со времен М. В. Ломоносова и Ж. Кювье, с тех пор как обнаружили, что в допотопные времена Землю населяли разные необычные животные. Мамонты и шерстистые носороги, пещерные медведи и дипротодоны, мегалониксы и глиптодоны, а также прочие сказочные чудовища некогда стадами бродили по планете, а теперь от них остались лишь рожки да ножки. Подозрительным образом исчезновение большинства из них совпадает с двумя вещами: завершением последнего ледникового периода и распространением по планете человека современного типа. Не задаваясь пока вопросом “что делать?”, достойно заняться мыслью “кто виноват?”.

Глобальное потепление, коим столь модно нынче пугать человечество, не однажды уже меняло облик континентов. Известно, что каждый раз оно сопровождалось сменой ландшафтов: на смену перигляциальным степям приходили тундры и тайга, саванны высыхали до состояния пустынь. Кажется логичным, что такие катаклизмы не могли не сказаться на смене не только флоры, но и фауны. Есть и жизненные современные примеры, правда обычно касающиеся мелких узкоареальных животных. Впрочем, нам известны и образцы удивительной экологической пластичности некоторых животных. Например, сайгаки и северные олени – типичные представители мамонтовой фауны, населявшие одни и те же холодные приледниковые просторы, – приспособились одни к сухим южным степям, другие – к влажной тундре.

С другой стороны, таланты людей в плане хорошо поесть тоже прекрасно ведомы. Если есть выбор – тушеный мамонтовый хобот или копченый лемминг, – выбор очевиден. В некоторых случаях роль человека в вымирании более чем очевидна, стоит вспомнить моа, стеллеровых коров или гигантских черепах. Но иногда она не столь однозначна. Возражения против человеческого фактора вымирания мегафауны обычно сводятся к нескольким пунктам. Во-первых, почему мегафауну не съели раньше конца оледенения? Во-вторых, как вообще первобытные охотники, не имевшие даже лука, могли истребить столько зверья, тогда как даже браконьеры с автоматами до сих пор не выбили всех нынешних носорогов и слонов? В-третьих, часто указывается на недостаток находок массовых скоплений костей плейстоценовых гигантов, особенно ощутимый в Австралии и Южной Америке.

Все эти и многие иные соображения изложены в десятках книг и сотнях, если не тысячах статей.

Споры не прекращаются. Но хочется же поставить окончательную точку! Установлением большой жирной точки и занялись четыре датских исследователя (Sandom et al., 2014).

Для этого они собрали грандиозную базу данных по 204 видам млекопитающих из 229 стран и территорий. Учтены были все звери тяжелее 10 кг, вымершие в интервале от 132 до 1 тыс. лет назад. Что может быть масштабнее?! Далее данные о времени вымирания видов сопоставлялись с материалами о климатических изменениях и заселении той или иной территории сапиенсами или их предшественниками. Итог оказался для сапиенса неутешителен: виновен!

Выявилось несколько замечательных закономерностей.

Самыми пострадавшими от пожирателей мегафауны оказались Австралия, Южная и Северная Америки. Неплохо прошлись голодные троглодиты и по Европе. Средние значения типичны для северной Евразии; в южной ее половине все было гораздо спокойнее. Минимально же пострадала благословенная колыбель человечества – Африка.

Связей вымираний с климатическими пертурбациями почти не выявилось. Только в Евразии исчезновение мегафауны оказалось частично приурочено к изменениям климата. В Южной же Америке, наиболее пострадавшей от ненасытных палеоиндейцев (своеобразным символом чего может служить находка в аргентинском Понтимело – погребение человека в панцире Glyptodon), климат оставался сравнительно стабильным; да и исчезнувшие тут звери, как выясняется, были экологическими пофигистами. Это составляет вопиющий контраст с Африкой, где катастрофические погодные и ландшафтные изменения сочетаются с удивительной фаунистической стабильностью. В Австралии основное вымирание произошло задолго до окончания ледникового периода, во время стабильного климата, зато в целом совпадает со временем появления тут людей. Аналогично происходили события и в Северной Америке: хотя вымирание пришлось тут на самый конец ледникового периода, но в южной части континента погоды стояли в целом одни и те же, растительность оставалась прежней, любимые местными мастодонами кипарисы исправно продолжали фотосинтезировать, однако ж самые вкусные звери (в Калифорнии – 53 % от исходного наличия!) испарились, как позже индейцы с началом золотой лихорадки. А ведь именно в это время тут расселялись предки этих самых индейцев.

Итак, виноваты люди. Но хуже того: самыми пострадавшими регионами оказались те, где сапиенсы были первыми и единственными поселенцами. В Африке люди возникли, а фауна пострадала минимально. Концепция коэволюции людей и мегафауны, согласно которой за миллионы лет параллельного возникновения они “притерлись” друг другу, видимо, подтверждается. Человек тут – один из видов хищников, к которому травоядные привыкли как к неизбежному, но некритичному злу. Похожая ситуация сложилась в южной половине Евразии, где гоминиды расселились от 2 до 1 млн лет назад. В северной Евразии до людей за мамонтами и прочими зверями миллион лет гонялись сначала гейдельбергенсисы, потом неандертальцы, а сапиенсы явились ближе к концу праздника. Так что по крайней мере часть зверей смогла адаптироваться к двуногим чудовищам. А вот на краях Земли слонопотамам не повезло. Мирно щипали они травку, когда на них свалилась катастрофа в лице вооруженных копьями охотников. И не было у них защиты и утешения. Смилодоны и короткомордые медведи, мегалании и тилаколеусы не смогли подготовить копытных к тотальному геноциду, да и сами пали жертвами непревзойденных конкурентов.

Разобравшись же с вопросом “кто виноват?”, можно перейти и к “что делать?”. Для начала – не добивать тех немногих, кто остался. А после можно подумать и о возрождении былого благолепия, благо генная инженерия шагает семимильными шагами. Пока же она до клонирования мамонтов еще не дошагала, надо попытаться оправдать самоназвание sapiens. Люди, не ведите себя как троглодиты, не ешьте мегафауну!

Пожиратели ленивцев из Уругвая – первые жители Нового Света?

Заселение Америки – увлекательная тема, ученые спорят о нем с момента открытия самой Америки. Берингийская теория, согласно которой предки индейцев попали на Аляску с Чукотки по суше во время понижения уровня океана, конечно, самая обоснованная и вряд ли когда-то принципиально поменяется, но сроки этого события продолжают обсуждаться.

И вот очередная новость из этой серии (Fariña et al., 2014). В местечке Аройо-дель-Визкайно, расположенном в Уругвае, местные фермеры решили осушить некую канаву. Предприятие удалось на славу: на дне канавы обнаружились залежи костей гигантских ленивцев Lestodon armatus и, в меньшем масштабе, Mylodon darwinii и Glossotherium robustum, гигантских же броненосцев Glyptodon clavipes, Doedicurus clavicaudatus и Panochthus tuberculatus, а также гигантских же копытных-нотоунгулят Toxodon platensis, слонов Stegomastodon, лошадей Hippidion principale, пара костей от оленя и (как же без них!) саблезубого тигра Smilodon populator. Фауна красивая, впечатляющая, совершенно экзотическая и радующая глаз каждого любителя палеонтологии. Калиброванные датировки костей показали, что весь этот зверинец пасся тут 31–32 тыс. лет назад (одно ребро дало датировку 29,7 тыс. лет назад, но один в поле не воин). Все бы ничего, но уругвайские исследователи приводят целый ряд доказательств, что к костям приложили свои смуглые руки древние люди.

В качестве одного из доказательств человеческого присутствия авторы открытия приводят возрастное распределение животных. Среди находок абсолютно преобладают кости взрослых зверей. Только 2,6 % останков происходит от молодых животных, и то большей частью уже не совсем детенышей. Особенно радует, что 92 % костей принадлежало тварям, весящим не меньше тонны, а из оставшихся 8 % основная часть – детенышам и молодым взрослым особям тех же животных, но лишь самый минимум – мелким видам. С другой стороны, есть кости двух откровенно старых зверей. Авторы считают, что такое распределение совершенно нехарактерно для случаев естественного захоронения, например при катастрофическом наводнении. Напротив, оно типично для стоянок древних и современных охотников, склонных тащить на стоянки самые большие и вкусные части. Преобладание длинных костей (в основном задних ног – окорока всегда в цене!) при сокращенном проценте прочих тоже совпадает с известными примерами стоянок древних и современных охотников, например бушменов. Присутствие все же всех элементов скелета – от самых тяжелых костей до маленьких фаланг, а также их беспорядочная ориентация вроде бы свидетельствуют о минимальном перемещении водой, хотя есть очевидные признаки (например, гальки в позвоночных отверстиях), что пятая часть косточек таки была перемыта; в конце концов, нашли их в затопленной канаве. Но это не может быть и естественная ловушка типа асфальтовых ям Ла-Бреа, в которых вязли незадачливые калифорнийские мастодоны и жадные саблезубые тигры, ибо в таких ловушках скелеты сохраняются целиком, а в уругвайском случае отдельные кости сохранились отлично, но связи между ними никакой нет, а часть костей вовсе отсутствует.

Но самое интересное – следы на костях. Ни один их них не указывает на зубы хищников или падальщиков. На 25 % есть беспорядочные повреждения естественного происхождения из-за случайного трения о камни или растаптывания. Зато на 5 % можно видеть узкие глубокие надрезки, сделанные вроде бы острым лезвием. И процент поврежденных костей, и особенности самих надрезок, и их расположение на конкретных местах хорошо соответствуют тому, что бывает, когда группа охотников некоторое время пирует на одном месте. В подтверждение искусственного характера надрезок авторы приводят подробнейшую аргументацию, расчеты ширины и глубины надрезок, а также угла приложения орудий (которые, как выясняется, действовали не перпендикулярно кости, а под заметным наклоном). Надрезки расположены преимущественно на концах ребер, суставной поверхности локтевой кости, подъязычной кости, внутренней стороне нижней челюсти, а также на весьма вогнутой поверхности нижнего конца большой берцовой кости, где естественное повреждение маловероятно, а вот связка длинного сгибателя большого пальца очень прочна и отрезать ее, не задев кость, трудно. А ведь и древние люди могли ценить холодец из голяшки гигантского ленивца. На одной верхней челюсти и одной пяточной кости ленивца имеются странные дырки, которые вряд ли были сделаны зубами хищника, но с некоторой вероятностью являются следами ударов острыми орудиями (гигантский ленивец-Ахиллес – как раз в духе грибных сказок южноамериканских индейцев).

Наконец, среди находок в уругвайской канаве имеются и каменные артефакты. Правильнее, конечно, было бы говорить о кандидатах в артефакты, поскольку очевидных признаков искусственного их происхождения не имеется. Впрочем, местным археологам виднее: они утверждают, что именно такие отщепы и скребки являются самыми обычными на древних южноамериканских стоянках. Правда, камней найдено немного, и среди них лишь один может претендовать на звание орудия – скребка, ретушированного хотя бы и односторонне. Анализ рабочего края с помощью электронного микроскопа позволил утверждать, что там имеются следы микрошлифовки, каковая возникает на орудиях при работе с сухой кожей.

Каковы же выводы? Неужели люди действительно жили в Уругвае уже больше 30 тыс. лет назад? Ели ленивцев и броненосцев и даже иногда гоняли смилодонов? Доказательства – тафономия, несколько надрезок и обломков камней, из коих лишь один претендует быть орудием. Не маловато ли? Ведь не так мало примеров, когда надрезки появляются на костях в процессе самих раскопок (канаву могли копать лет сто назад и предки нынешних фермеров, могли и сбросить туда мешавшие на полях и огородах огромные кости), камни-“тракториты” в изобилии можно найти в любой куче щебня, а единственное орудие могло затесаться сюда и из гораздо более поздних времен, ибо стратиграфии у местонахождения фактически нет. Не обнаружено и никаких следов огня: палеоиндейцы жарили шашлыки на стороне или были сторонниками сыроедения? Нет никаких следов жилищ и вообще свидетельств организации стоянки: они исповедовали анархизм в крайней форме? Впрочем, следы перемыва местонахождения имеются, последующие пертурбации могли и уничтожить значительную часть следов пребывания людей.

Неслучайно статья заканчивается замечательной классической фразой: “А посему будущие более детальные исследования местонахождения должны помочь в решении этих вопросов”.

Пейдж-Ладсон: мастодоны, грибы и охотники

Вопрос о первых людях в Америке по-прежнему будоражит археологов всего мира. Каких только идей и доводов в их защиту не приводилось, какие только факты не привлекались! Первых обитателей Нового Света заведомо было очень мало, они бродили маленькими группками по двум гигантским материкам, не создавали ничего монументального, а потому обнаружить следы их присутствия крайне сложно. Кстати, с Сибирью ситуация точно такая же: на необъятной территории считаное число достоверных палеолитических стоянок, подчас с сомнительными датировками и почти всегда без антропологии. Но Сибирь не отделена от прочей Евразии ничем, кроме морозов (а кого можно было удивить морозами в ледниковый период?), тогда как до Америки добраться не так просто.

Вот и спорят уже больше ста лет ученые – когда же люди преодолели границы Нового Света?

Еще одной вехой в дискуссии явилось исследование местонахождения Пейдж-Ладсон (Halligan et al., 2016). Оно расположено во Флориде, около города Таллахасси и – самое удивительное – на дне реки Ауцилла. Раскопки проводили аквалангисты, в мутной и темной воде на глубине девяти метров! Первый раунд изысканий длился с 1983 по 1997 г., второй – с 2011 по 2013-й.

В четырехметровой толще были обнаружены фрагменты костей вымерших животных и 14 каменных артефактов. Среди звериных костей преобладают мослы мастодонов, заметно реже встречаются останки верблюдов, единичны – виргинских оленей. Кроме прочего, из земли был извлечен бивень с надрезками у основания. Изощренная проверка с использованием всех доступных методов показала, что надрезки с наибольшей вероятностью имеют искусственное происхождение. Найдены еще две кости с некими подозрительными царапинами, но они пока не были рассмотрены столь же дотошно. Несколько зубов и челюстей из третьего слоя первыми исследователями были предположительно отнесены к домашней собаке, хотя позднее в такой идентификации усомнились.

Из артефактов два – сломанный бифас и отщеп – были изъяты из ненарушенного слоя 3c, еще четыре отщепа – из вышележащих слоев 4a и 4b. Большие серии радиоуглеродных датировок позволяют уверенно говорить, что их возраст не менее 14,55 тыс. лет назад, а может, и более древний – до 14,7 тыс. лет назад. А это больше, чем у пресловутой культуры кловис, и почти столько же, как на не менее пресловутой стоянке Монте-Верде! Косвенно о появлении людей свидетельствует и древесный уголь, вовсе отсутствующий в третьем слое, но изобильный во всех последующих.

Самый же смак нового исследования заключается в изучении грибных спор. Есть в природе такой гриб Sporormiella. Он растет на лепешках, оставленных травоядными, и щедро рассыпает вокруг себя свои споры. Подсчет их числа позволяет прикинуть, насколько загаженными были древние пастбища, а стало быть – сколько тут паслось копытных.

Так вот, максимум спор и, соответственно, копытных в отложениях Пейдж-Ладсон приходится на время 13,7 тыс. лет назад, потом их число постоянно падает – вплоть до нуля ко времени 12,6 тыс. лет назад. Видимо, в это время мастодоны и верблюды полностью вымерли. Сопоставляя все полученные даты, можно видеть, что золотой век охотников на мастодонов длился 2000 лет. Но, как, бывало, говаривали обитатели Пейдж-Ладсон, сколько хоботу ни виться, у любой кастрюли с мастодонятинкой есть дно.

Некоторое время грибы тут не росли, а в интервале 10,1–10,4 тыс. лет назад снова появляются, хоть и не в таком изобилии, как прежде. Предположительно, в это время во Флориду с востока прибыли бизоны. Однако недолго музыка играла, бизон недолго пасся тут… На протяжении всего голоцена гриб в окрестностях Таллахасси можно считать вымершим.

Правда, авторы исследования скромно не стали комментировать редкость спор в еще более глубоких слоях. Впрочем, людей там в любом случае не было, так что какая разница, почему мастодоны и верблюды были редки?

Концы в воду, или Начала из воды: древнейший человек в Америке

Среди прочих тайн человеческой истории заселение Америки остается одной из самых малоосвещенных. Проблема, как водится, в малом количестве материалов и их недостаточной изученности. Первые американцы жили маленькими племенами, бродили по огромным просторам, жили скромно, умерших видимо, часто хоронили так, что от них ничего не оставалось. Немного досталось ученым источников информации о тех временах и событиях. Тем приятнее найти целый скелет. А именно такое открытие было совершено в Мексике, на северо-востоке Юкатана, в штате Кинтана-Роо, в Хойо-Негро (Chatters et al., 2014).

Тут, в гигантской затопленной пещере, аквалангисты обнаружили просто-таки залежи костей доисторических животных – тапиров, гигантских ленивцев, саблезубых тигров. Останки датированы временем от 12 до 13 тыс. лет. Для нас же интереснее, что среди прочих богатств пещеры обнаружился совершенно целый череп и кости скелета девушки 15–16 лет. Конечно, американские, мексиканские и немецкие авторы почти полностью проигнорировали возможность классического краниометрического исследования уникальной находки (опубликованы только несколько краниологических индексов, и то в приложении, а не в самой статье, а в тексте дано лишь беглое описание). Авторы делают вывод, что особенности черепа в целом соответствуют чертам других палеоамериканцев. На самом деле, это не вполне очевидный факт, поскольку большинство остальных американских находок описаны столь же поверхностно, что и Хойо-Негро. Широкий нос, альвеолярный прогнатизм, малая высота лица и отсутствие его уплощенности заметно отличают девушку из мексиканской пещеры от подавляющего большинства древних и современных индейцев.

Зато из мексиканских костей была выделена митохондриальная ДНК. А до этого подобная процедура была проведена для трех других находок из Америки с датировками больше 12 тыс. лет назад: Он-Е-Низ с Аляски, Уизардс-Бич из Невады и Анзик из Монтаны. Еще четыре столь же древних находки (Тлапакойя I и Пеньон III из Мексики, Буль из Айдахо и Арлингтон-Спрингс из Калифорнии) не анализировались на сей счет. Новообретенный череп из Хойо-Негро оказался носителем гаплогруппы D1, которая является производной гаплогруппы D4, широко распространенной в восточной части Евразии и произошедшей, в свою очередь, от гаплогруппы M. D1 имеется примерно у 10,5 % современных южноамериканских индейцев (и, похоже, она есть только у них), а у коренных жителей Чили и Аргентины ее частота достигает даже 29 %. У прочих палеоиндейцев, помянутых выше, гаплогруппы иные.

Авторы статьи делают из всего вышесказанного следующие выводы. Палеоиндейцы являются потомками берингийцев и предками современных индейцев. Девушка из Хойо-Негро входила в популяцию, вероятно предковую для южноамериканских индейцев. Морфологические особенности современных индейцев, несмотря на отличия от древнейших американцев, не говорят об их независимом происхождении; по всей видимости, признаки черепа изменились уже после на американском континенте.

Все это здорово, но!

Во-первых, еще раз стоит расстроиться по поводу отсутствия нормального краниологического анализа. Совершенно недостаточно сказать, что “морфологические признаки поменялись со временем”. Череп не пластилиновый, он не меняется как попало. Почему бы не провести сравнение Хойо-Негро с разными древними и современными группами? Или хотя бы опубликовать его размеры, чтобы желающие (я желающий!) могли провести такое сравнение.

Во-вторых, гаплогруппа D1 хотя и специфична для Южной Америки, но далеко не преобладает там. Вывод о происхождении большинства южноамериканцев от палеоиндейцев, подобных Хойо-Негро, далеко не очевиден. То есть популяция из Хойо-Негро или близкородственная ей была в числе предков южноамериканских индейцев, но гораздо более многочисленные предки были иными – носителями, например, гаплогрупп B2 и C1. Таким образом, морфологические отличия Хойо-Негро и нынешних индейцев могут быть вовсе не результатом хронологических изменений, а результатом метисации различающихся линий.

В-третьих, вопрос о хронологической изменчивости морфологических признаков не такой уж темный, он разрабатывался аж с XIX века, а в работах В. В. Бунака приобрел форму исторической концепции рас. Почему бы не посмотреть на проблему в свете хорошо изученных материалов с других континентов? Жаль, что такая замечательная возможность упущена… Или, напротив, это подарок судьбы и повод сделать эту работу самому? Тема происхождения индейцев еще ждет своего Гумбольдта…

Отправить