9

– Я не помню.

Бледное лицо Реутова было напряжено. Семенов с опаской смотрел на мониторы, к которым подключались датчики, контролирующие состояние Реутова. Он и сам долго провалялся в этой же больнице, блуждая в потемках и не находя выхода, как Том Сойер в пещере, пока в какой-то момент не увидел свет, на который и пошел, – и выбрался из темных лабиринтов. Но пришла боль, осознание беспомощности, заплаканное лицо жены, и ему потом долго еще пришлось пролежать на больничной койке, пока его тело снова стало послушным, а боль отступила.

И теперь Реутов лежит на такой же койке – да, оборудование здесь самое современное, и лечат его на славу, да толку с этого, когда убийца на свободе, а Реутов – вот он, лежит пластом, и неизвестно еще, что с ним будет.

– Дэн, просто вспомни, что было в морге.

– Петрович закончил вскрытие трупа… Ну, женского трупа, – Реутов с трудом произносит слова. – А потом я вышел, потому что торопился в отдел.

– Да, камеры зафиксировали, что ты вышел, а потом кто-то их отключил, но мы пробили твои звонки, ты помнишь, как тебе позвонили? Ты вышел, и тебе сразу позвонили, мы проверили, звонил Петрович. Что он сказал тебе, почему ты вернулся?

– Я не помню.

Реутов пытался думать, но мысли расползались, ухватиться за что-либо не удавалось. Какие-то фрагменты, обрывки воспоминаний: женское лицо – это Соня, и пятнистая шубка огромного кота – Патрик, марги. Голые плечи Инки, погремушка в Катюшкиной руке, блестящие металлические столы… Нет, он не помнит, ничего не помнит… Только Инку помнит, и Соню, и Катюшку, и Патрика тоже помнит, всех, кого он любит, а это самое главное.

– А Соня…

– Соня едет уже, и подружка твоя едет, не дергайся, Дэн. – Семенов потрепал приятеля по руке. – Не помнишь так не помнишь, ничего страшного, потом вспомнишь, значит. А сейчас отдыхай, набирайся сил, мы все держим за тебя кулаки и ждем, когда ты поправишься.

– А что с делом?

– Все своим чередом. Расследуем. Бережной подключился, так что дело в надежных руках. – Семенов поднялся. – Вот уже твои дамы приехали, тебе срочно нужно выздоравливать.

Семенов посторонился, пропуская в палату Инну и Соню.

Две очень, по сути, похожие друг на друга женщины, которые могли бы стать заклятыми врагами, если бы не стали подругами, – Семенов так и не смог понять, как это у Реутова получилось, но факт остался фактом. Они приехали вдвоем, и приехали, видимо, на мотоцикле Инны, если судить по состоянию их обуви и джинсов, а Соня мотоцикл не водила, она и машину-то не водила. И сейчас Соня цеплялась за руку Инны.

Семенов кивнул, приветствуя дам, и вышел – не нужно волновать Реутова, пусть девчонки отвлекут его от мрачных мыслей.

– Врач где?

– Третий кабинет от лифта, минут десять назад туда вошел. – Полицейский из группы охраны кивнул в сторону коридора. – Я не видел, чтоб он выходил, а значит, там.

– Глядите в оба.

Конечно, убийца может вернуться, чтобы завершить свое дело, но капитан Семенов в этом сомневался. Если бы намеревались убить, пристрелили бы вместе с Петровичем. Но все-таки полицейская охрана лишней не будет, мало ли что.

– Пациент пока в сознании, все органы работают, анализы в норме. – Молодой деловитый врач смотрел на Семенова поверх очков. – Вещество, которое вкололи пациенту, – сильнейший синтетический наркотик большой концентрации, пациента спасло то, что его быстро обнаружили и начали экстренную процедуру очистки крови.

– То есть нападавший намеревался убить?

– Каждый организм реагирует на наркотик по-своему. – Врач вздохнул. – Эта доза является, по сути, летальной, а на самом деле тот, кто покушался на вашего коллегу, не мог наверняка знать, убьет его вещество или нет. Но то, что вырубит надежно, – знал точно.

– А на остальное было наплевать. – Семенов чувствовал, как злость поднимается в нем. – Ясно. Доктор, сколько времени понадобится для его восстановления?

– Мы делаем все возможное, но не меньше недели он должен провести в стационаре, а дальше посмотрим, сейчас трудно сказать наверняка.

– А его память?

– Частичная амнезия – это следствие воздействия наркотика, и, скорее всего, память восстановится. Это же не удар по голове, хотя повреждения нервной системы, конечно, тоже способствуют, и тут я никаких прогнозов насчет временных рамок и объема восстановления дать не могу, и никто не сможет, дело индивидуальное.

Семенов вышел из больницы, думая о странном, ни на что не похожем деле, за которое они взялись.

– Вас Виталий зовут, я знаю.

От колонны, поддерживающей козырек перед приемным покоем, отделилась фигура, и Семенов узнал Инну Шатохину. Каким образом она, опередив его, оказалась на улице и как могла узнать, где именно он выйдет из здания, Семенов не понимал.

– Я вашу машину здесь, на стоянке, приметила. – Шатохина тонко улыбнулась, глядя на Семенова. – У меня есть к вам вопросы, а при Соне я спрашивать не хотела.

– Ну, это понятно. – Семенов с опаской посмотрел на Инну, отметив про себя, что лицо ее заметно осунулось. – Доктор сказал, что вкололи ему какой-то наркотик, и…

– Это я вчера еще знала. – Шатохина обошла его и остановилась прямо перед капотом машины. – Я хочу знать, в какое дерьмо встрял Дэн. Либо вы мне скажете, капитан, и мы сэкономим мое время, либо я узнаю сама, а я все равно узнаю. Дело я читала, но есть еще что-то, что я должна знать. Итак?

– Я права не имею, я же…

– Да, я знаю. И все равно прошу, капитан.

Голос ее, мурлыкающий и абсолютно холодный, а глаза смотрят на Семенова с беспощадным интересом. И Семенов понял: он сейчас расскажет ей все, потому что… Он и сам не знал почему. Своими повадками Инна сейчас напоминала большую хищную кошку, и не рассказать ей нельзя – но и рассказывать нельзя.

– Это связано с убийством Семена Тобольцева?

– Да, непосредственно. – Семенов вздохнул и вытер со лба внезапно выступивший пот. – Странное дело, а труп из морга пропал – вообще непонятно, кому и зачем он мог понадобиться, этот самый труп, чтоб убивать ради него…

– Вполне возможно, чтобы затруднить идентификацию. – Инна задумчиво смотрела на Семенова. – Отпечатков в базе не нашлось, конечно же. А его жена, как я слышала, и без того не слишком надежный свидетель, на момент проведения опознания трупа была больна, с температурой и прочим.

– Отпечатков не нашлось. А жена – да, странная дамочка. Дэн говорил, что она вернулась из аэропорта, почувствовав себя больной. Петрович ей какие-то таблетки не то дал, не то выписал… Жаль Петровича, мужик был очень хороший. У жены взяли анализ крови, потому что у мужского трупа был хламидиоз, а убитая женщина оказалась здорова.

– И если Тина Тобольцева тоже здорова, то либо труп не принадлежит ее мужу, либо они всегда предохранялись, либо вовсе не занимались сексом, такое тоже случается. Перешлите мне результаты всех имеющихся экспертиз, у меня есть возможность поискать по другим базам. – Шатохина протянула визитку. – И оставим это в тайне. А все, что я нарою, будет вам известно сразу, я тут же сообщу, обещаю. Сообщу вам или генералу, что более вероятно.

– Зачем это вам? Следствие…

– Я не сомневаюсь, что следствие ведется. – Шатохина улыбнулась, и от ее улыбки у Семенова мороз по коже пошел. – У вас часто связаны руки, а у меня – нет, я гражданское лицо, мне ваша процедура по барабану.

Семенов молча взял визитку, где были указаны телефоны Шатохиной и ее электронный адрес.

Спрятав визитку в карман, Семенов поднял глаза – Инны Шатохиной на месте уже не было.

Леонтьев расхаживал по кабинету Бережного, как лев в тесной клетке.

– Ни за что на свете не поверю, что Милка могла спутаться с Семеном. – Леонтьев фыркнул. – Она его слизняком считала – из-за того, что Тина никогда дома не бывала. Ну, знаете, мыслила она незатейливо – типа: да кто знает, чем она в этих поездках занимается! И если бы какая другая баба была, то я и сам бы подумал такое, но только не Тина. Эта высокомерная дрянь скорее надела бы Милкины штаны со стразами, чем позволила бы себе нечто настолько грязное, как секс на стороне. Как и вообще любой секс, наверное. Оно, конечно, хорошо иметь жену, в которой можно быть на сто процентов уверенным, но в супружеской кровати от такой толку нет, я думаю.

– Вы хотите сказать, что у Тобольцева была любовница?

– Если и была, я об этом ничего не знаю. – Леонтьев сел и шумно вздохнул. – Мы же с Милкой семь лет прожили, и она, конечно, имела свои недостатки, но она точно не спуталась бы с мужиком типа Семена. Он просто не в ее вкусе был, понимаете? Вот покойный Штерн – да, и майор ваш, тот, что в морге меня сопровождал, – он тоже мог бы ее заинтересовать, ненадолго – но мог бы, а Семен с его отглаженными рубашками и строгими костюмами – нет, ни за что. И я ни за что на свете не поверю, что… Нет, конечно, ручаться нельзя, у каждого бывают моменты слабости, все мы делаем глупости… Или почти все, но вот именно что с Семеном Милка загулять никак не могла, тут я уверен. Тем более прийти за такими делами в его дом.

– Мы с этим разберемся. – Бережной участливо кивнул. – Мне очень жаль, я соболезную вашей утрате. Но мне нужно задать вам еще несколько вопросов.

– Я же вам признался, что…

– Мы позже и об этом поговорим, а сейчас позвольте мне вести допрос своим чередом. – Бережной покачал головой. – Сейчас меня интересуют дела насущные, понимаете?

– Да, конечно. – Леонтьев уже взял себя в руки. – Я отвечу на все ваши вопросы, если это поможет делу. Но я вряд ли что-то нужное знаю.

Бережной заварил кофе и разлил его по чашкам. За совместной трапезой люди расслабляются, возникает определенное доверие. А протокол и потом можно написать, сейчас важна информация.

– Вы были партнером отца Тины, Евгения Штерна?

– Да, с первого дня существования фирмы. – Леонтьев с благодарностью принял чашку кофе и пододвинул к себе сахарницу. – Я тогда только окончил автодорожный институт, изучал логистику – самый первый выпуск был, дело новое совершенно. А Штерн знал моего отца, который и посоветовал ему взять меня в дело, и денег мне выделил, чтоб я мог войти в долю со Штерном. Время было такое, знаете, очень непростое, а тут мы со своими грузовиками – Интернет был тогда диковиной, сотовая связь дорогая и не слишком распространена, но были пейджеры. Мы закупили грузовики и микроавтобусы и открыли первый офис, где сначала работали сами – я, Штерн и Анна, его жена. Она занималась заказами, вела бухгалтерию, занималась рекламой – в общем, Анна была очень умная, деятельная женщина и на ней многое держалось.

– А маленькую Тину вы знали?

– Нет. – Леонтьев побарабанил пальцами по столу. – Она жила с Еленой Игоревной в каком-то другом измерении, понимаете? Где-то там ходила в школу, на кружки… Помню, Анна очень переживала, что почти не видит дочь, но было такое время. А потом один из наших грузовиков пропал вместе с грузом, и мы попали на очень для нас в то время большие деньги, и вскоре Анна погибла, с Тиной начались серьезные проблемы… В общем, сложно все это словами объяснить.

– И в это самое время у вас с Анной была связь?

Бережной вдруг отчетливо понял, словно кто-то шепнул ему на ухо: этот здоровенный громогласный мужик до сих пор корит себя, что двадцать два года назад у него случилась связь с женой его партнера. И до сих пор тоскует по Анне.

– Да, так получилось. Я не горжусь этим, но если бы вы знали, какой была Анна! Словно солнечный луч, эльфийская принцесса – очень юная на вид, и мудрая, и невероятно светлая такая.

– Я понимаю. – Бережной вспомнил фотографии, которые принес ему Виктор. – Тина очень похожа на свою мать. Вот почему вы с такой неприязнью относитесь к ней: внешне девушка вам напоминает Анну Штерн, а внутренне она совершенно другая.

– Именно что только внешне. – Леонтьев снова вскочил и зашагал по кабинету. – В том-то и дело, что лишь внешне она похожа на Анну, а внутри… Как пустая скорлупа! Анна была… В ней были огонь, страсть, она умела зажечь своими идеями всех вокруг. Когда она входила, все начинали улыбаться – такой она была, понимаете? Когда она улыбалась, ей улыбались в ответ. А Тина… ну, возможно, это от того, что с ней случилось, но видеть эту бледную копию Анны я не могу, да еще эта ее презрительная манера. Маленькая высокомерная стерва, вот она кто!

– Так что же случилось тогда?

– Не знаю, – Леонтьев допил кофе и снова наполнил чашку. – Примерно через четыре месяца после того, как все у нас началось, за три дня до своей смерти Анна исчезла – Штерн сказал, что она хочет больше времени уделить дочери. Как раз тогда у нас пропала машина с грузом, сумма ущерба была нешуточная, Штерн старался как-то это дело разрулить, а тут вдруг Анна внезапно решила поиграть в хорошую мать, и все упало на меня, и я…

– Какой он был – Штерн?

– Очень деятельный, очень жесткий и не понимающий слова «нет». – Леонтьев отпил кофе и уставился в окно. – И он умел думать наперед, просчитывать ходы, варианты, и думал очень быстро. Я тогда был совсем молодой, а Штерну было сорок три года, он уже понырял в бизнесе, знал многих нужных людей, и вообще знал, что к чему. Я многому у него научился. Без денег и связей моего отца ему было не обойтись, да и я в институте не штаны протирал, а учился – мои знания тоже весьма пригодились. Но Штерн на пути к цели вообще берега терял, переступить мог через кого угодно. Фирма очень быстро поднялась, а потом случилась та потеря груза, это было очень болезненно… А еще Анна перестала появляться в офисе, и трубку не брала, на пейджер не отвечала, я с ума сходил, потерял осторожность. А потом Анна погибла, но с грузом как-то все вдруг неожиданно утряслось.

– Как погибла Анна?

– Штерн сказал, что она оступилась и упала с лестницы. – Леонтьев вздохнул. – Но я подозреваю, что либо он сам столкнул ее, либо девчонка это сделала. Или же она это видела, уж очень быстро Штерн услал ее в ту закрытую школу. Так что я не знаю по сей день, что же тогда произошло в их доме на самом деле и как погибла Анна. Мы никогда об этом со Штерном не говорили, просто через десять лет вдруг вошла в офис Анна… Моложе, чем я помнил ее, но это была она, ее голос, глаза. И только через минуту я понял, что это Тина выросла и вернулась из-за границы. И она совсем не такая, как Анна.

– И вы ей этого по сей день не простили.

– Нет, не простил. – Леонтьев опустил голову на руки. – Я, может, только Анну и любил за всю свою жизнь, и видеть эту бледную копию, которая к тому же знает, как погибла Анна… Штерн предлагал мне ее в жены, знаете?

– Кого, Тину? Как это?

– Вот так. – Леонтьев пожал плечами. – Когда она уже училась в той школе искусств, Штерн купил домик на Кипре, и она проводила каникулы там. Он не хотел, чтобы Тина возвращалась домой – типа болезненные воспоминания, психолог не советует. И однажды Штерн меня туда пригласил, там была вечеринка – у Тины день рождения, студенты прыгали в бассейн, визг, смех, выпивка, танцы – тусовка была громкая и чисто молодежная, мне уже неинтересная, и мы со Штерном были на балконе, смотрели и пили коньяк. И в какой-то момент Штерн кивнул в сторону Тины и говорит: «Женись на ней, так будет правильно».

– А что, он Тину спрашивать не собирался?

– Нет. – Леонтьев покачал головой. – Она была для него просто выгодным вложением, которое можно было пристроить в нужные руки, не более того.

– А вы не захотели?

– Одна мысль об этом показалась мне чудовищной. – Леонтьев закрыл лицо руками и покачнулся. – Я любил Анну, понимаете? И я знал, что она невероятно любила свою дочь, ее очень угнетало, что из-за работы девчонку воспитывает посторонний человек. А даже если бы и самый что ни на есть родной, она очень скучала по дочке. И одна мысль о том, что я могу переспать с дочерью Анны, да еще против ее воли, по сути… Конечно, я не смог, это было бы невозможно, понимаете? Но я именно тогда понял, что Штерн знал о нашей связи с Анной.

– Как?

– Мы стояли на балконе, смотрели на вечеринку, Тина задувала свечи на торте – все смеялись, а она оставалась серьезной, как обычно, дула на эти свечи, словно какую-то важную работу выполняла. А Штерн, глядя на нее, снова сказал мне: «Женись на ней, смотри, как она похожа на Анну». Он все знал, понимаете? – Леонтьев страдальчески посмотрел на Бережного. – Этот гад убил Анну из-за нашей связи, и проклятая девчонка все видела, но никому не сказала, а потом в той иностранной школе сделали так, что она все забыла. Но я по сей день уверен, что Анну убил Штерн – не потому, что ревновал, а потому, что считал ее вещью, которая принадлежит ему в любом случае, а если он что-то считал своим, то отбирать это у него было опасно.

Бережной кивнул, задумавшись. Конечно, все могло быть именно так, как сказал Леонтьев, хотя проверить его слова уже невозможно. Бережной чувствовал, что говорил он искренне, задавленная годами, но неизбытая боль прорвалась наружу, и вырвалось признание, о котором Леонтьев, возможно, еще пожалеет, да слово не воробей.

– А Семен Тобольцев?

– Семена Штерн привел шесть лет назад, и для меня он так и остался темной лошадкой. Ну, по крайней мере, я не знаю, кем Семен был раньше. Кстати, это мой отец его порекомендовал Штерну, но когда я у него спросил… В общем, у нас с отцом сложные отношения. – Леонтьев презрительно поджал губы. – Парень, по сути, был неглупый, и Штерну он нравился – тот отдал ему отдел маркетинга, и за очень короткий период Семен показал себя с наилучшей стороны. И тогда Штерн, видимо, решил, что именно Семен должен жениться на Тине, чтобы та родила ему наследника. Дело в том, что он очень внимательно следил за учебой Тины, и когда стало ясно, что тяготеет она к материям чисто филологическим, так сказать, то напрочь потерял к ней всякий интерес и стал рассматривать ее исключительно в роли принцессы, которой нужно устроить династический брак. А тут появился Семен, и Штерн нанял его, а примерно через полгода Семен уже ухаживал за Тиной. Скорее всего, это сам Штерн намекнул ему, что такой сценарий для него вполне приемлем и было бы неплохо, если бы Семен попытался завоевать принцессу, ну а тот и рад стараться, принялся ухаживать. Если это можно было назвать ухаживаниями – какие-то поездки в пинакотеки, что бы это ни значило, в музей Прадо, в Версаль, понимаете ли. И еще черт знает куда, где была собрана вся эта никому не нужная мазня, называемая искусством, и старый хлам, на который ходят глазеть разные бездельники… В общем, не прошло и полугода, как Семен появился в компании, глядь – он уже в полный рост женат на Тине, и Штерн муштрует его как преемника.

– Но сам бизнес принадлежал Штерну и вам?

– Да. – Леонтьев кивнул. – Не в равных долях, конечно, – да только это неважно, потому что Семен был в роли принца-консорта. А после смерти Штерна его часть перешла к Тине.

– Все?

– Абсолютно все. – Леонтьев фыркнул. – Он сам мне об этом сказал незадолго до смерти. Он не собирался оставлять девчонку ни с чем, даже если не любил ее, но кровные узы Штерн ставил превыше всего, так что положение Семена после смерти Штерна особо не изменилось.

– А если бы умерла Тина?

– Ее часть была бы распределена между ее детьми, если бы на момент смерти у нее были дети, а если бы она умерла бездетной, то половина ее доли перешла бы ко мне, остальное – ее мужу.

– Тобольцеву была невыгодна смерть жены.

– Крайне невыгодна. – Леонтьев покачал головой. – Потому он неохотно отпускал ее в поездки – боялся, что в одной из них она себе шею свернет и он останется ни с чем. Не то чтобы ни с чем, конечно, – а все же его часть была бы значительно меньше моей, и ему пришлось бы оказаться на условиях, когда он младший партнер, а он быстро привык быть главным. И этот момент его, я думаю, сильно задевал. И конечно, Тине он до поры не перечил, но я видел, что он напрягается всякий раз, когда она принимается упаковывать чемоданы.

– Может, просто любил ее и не хотел расставаться?

– Нет, Андрей Михайлович. – Леонтьев покачал головой. – Любви в этом браке не было, по крайней мере, не в том смысле, который вкладывают в это понятие обычные люди. Семен никогда не рассказывал, кто он и откуда, и Тина его ни о чем, я думаю, не спрашивала. Это его полностью устраивало, а ее устраивало то, что она продолжала жить на чемоданах. Так что Семену смерть жены была невыгодна ни с какой стороны. Нищим бы он не остался, денег он накопил, я уверен, – но это были совсем не те деньги, к которым он привык. Да, он неплохой был парень – Семен, в смысле. И дела вел хорошо, добросовестно, и решения его были удачными, и мы с ним ладили неплохо, с ним было проще, чем со Штерном.

– Я понимаю.

Конечно, проще. Бережной долил себе кофе, мысленно удивляясь, до чего же предсказуемы люди. Понятно, что Штерн терпел Леонтьева – за много лет привык к нему, привык полагаться на него, но внутренне Леонтьев был для него мальчишкой, который вошел в его дело благодаря деньгам отца и который имел наглость спать с его женой, и как раз тогда, когда Штерн не мог себе позволить выгнать его, отдав деньги, вложенные в общий бизнес. Потом уже, за давностью лет, все эмоции притупились, а отношение осталось, и прятать его Штерн, скорее всего, не считал нужным.

– Хорошо. – Бережной устало потер переносицу. – Я все понял. А вот как ваша жена оказалась в доме Тобольцевых, да еще в постели – предполагаемо с самим Тобольцевым…

– Андрей Михайлович, это явно какая-то подстава. – Леонтьев энергично помотал головой. – Милка не была леди – в том понимании, как Тина, конечно. Но она ни за что не связалась бы с Семеном, и уж тем более – не поехала бы в его дом не с ним, не с кем-нибудь другим, это исключено. И человек, затеявший все это, абсолютно точно знал, что я заявлюсь к Тине выяснять отношения, потому что зонт оставлен был для меня. Тина бы его не заметила, даже если б он там стоял вообще один. А вот старая грымза Елена Игоревна заметила бы обязательно. А значит, ее дома не было, и человек, который все это подстроил, точно знал, что она не появится.

– Или же, наоборот, рассчитывал на то, что экономка обнаружит чужой зонт, а мы выясним, кому он принадлежит. – Бережной усмехнулся. – Мы не можем точно знать, чего хотел убийца, или убийцы, потому что возвращение Тины из аэропорта спутало им карты. Что вы знаете о Елене Игоревне?

– Ничего, кроме того, что она появилась у Штернов с момента замужества Анны – она ей какая-то дальняя родственница. Помогала по хозяйству, потом с ребенком, потом просто вела дом, за прислугой присматривала. – Леонтьев нахмурился. – Я ничего о ней толком не знаю, никогда не интересовался, но знаю, что Штерн доверял ей больше, чем кому бы то ни было. А он был не из доверчивых.

Бережной молча смотрел в окно и напряженно думал. Ему требовалось задать своему визави еще несколько вопросов, но задать так, чтобы не разрушить то доверие, которое между ними сейчас установилось. Бережной знал такой тип людей: как только Леонтьев заподозрит его в нечестной игре, он замолчит, и из него уже клещами ничего не выудишь.

– Скажите, Михаил, как вы думаете, кому выгодна смерть Семена?

И тут Леонтьев вдруг покраснел и вскочил.

– Она вам и это рассказала?! – Леонтьев сжал кулаки. – Думаете, я убил Семена и Милку, чтоб получить большую часть в деле? Да пропади оно пропадом, я не…

– Михаил, я не понимаю, о чем вы сейчас говорите.

Бережной знал, что с людьми типа Леонтьева нужно всегда разговаривать спокойно и по возможности откровенно, и сейчас, предвидя вспышку Михаила, он старался подбирать слова.

– Может, вы расскажете мне, что вас так расстроило?

Леонтьев остановился напротив стола генерала и уставился на него, нахмурившись.

– Вы и сами знаете уже.

– Уверяю вас, я не знаю. – Бережной жестом предложил Леонтьеву сесть. – Но я внимательно выслушаю вас и постараюсь понять. Но если вы будете кричать и размахивать руками, так мы никуда не продвинемся, а дело не ждет. Расскажите мне, что вас так вывело из себя.

Леонтьев громко засопел и плюхнулся в кресло.

– Да глупость все, кто же мог знать, что Семен погибнет.

– По порядку, пожалуйста.

– Хорошо, пусть будет по порядку. – Леонтьев вздохнул, успокаиваясь, и от его вспышки словно и следа не осталось. – Как я вам говорил, часть Штерна в фирме перешла к Тине. А занимались-то всем мы с Семеном! Ну а Тина как Тина: сегодня она в Лондоне, завтра в Токио, послезавтра в джунглях Амазонки… Ну, это я утрирую, конечно, а только ее никогда не то что дома не было, но и в стране. А ведь многие документы должны подписывать именно собственники, а ее ищи-свищи, коль нужда припала. Дело страдало от этого, понимаете? Мы расширяться думали. Вот Семен и говорит: Тина перепишет на меня свою часть, и дело в шляпе. Не знаю, как он уболтал ее на такое, но, скорее всего, просто подсунул бумаги, велел подписать, она и подмахнула не глядя. А с домом история такая. Чтоб нам расшириться, нужно увеличить уставной капитал вдвое, а мы как раз грузовики закупили, офисы построили еще в двух городах. То есть денег свободных нет, Семен и решил: пусть Тина передаст ему дом, а он внесет его в счет уставного капитала. Ну и я свой дом тоже внес. Только теперь получается, что со смертью Семена, согласно нашему уставу, я получаю фирму практически полностью, а дом Тины принадлежит фирме.

– И что тут необычного?

– Да ничего, просто совпало так. – Леонтьев выдохнул. – Утром появилась полиция и сообщила, что Семен убит. Я звоню Тине, и оказывается, что она уже все знает, но мне отчего-то сообщить не потрудилась! Мало того, она меня обвинила в том, что я забрал ее имущество и заблокировал ее карточку…

– А это не так?

– Да я понятия не имею, о чем она толковала! Какая там карточка, зачем бы я стал ее блокировать?! – Леонтьев испытывал непреодолимое желание выругаться, но он понимал, что в кабинете генерала делать это как-то неправильно. – И я поехал к ней, а там этот зонт, и тогда…

– А что же все-таки с карточкой, ее заблокировали?

– Я это завтра выясню. – Леонтьев покачал головой. – Я бы ни за что не стал так поступать. И у Милки, и у Тины были корпоративные карточки, с разным лимитом, но так нам было удобнее. И даже если Семен умер, я ни за что не оставил бы Тину без денег. Но принцесса подумала, что это я… И теперь еще получается, что никому, кроме меня, смерть Семена невыгодна, а заодно типа и от Милки избавился.

– Да, пока дело выглядит так.

– Но я этого не делал! – Леонтьев посмотрел генералу прямо в глаза. – Можете мне не верить, но я этого не делал. Если бы я кого и убил, то не так. Я бы Милке шею свернул, и то сгоряча, но такое… Я и ножа-то в руках никогда не держал толком, разве что за столом, и то… Не делал я этого.

– Я знаю. – Бережной кивнул. – Но кто-то сделал и фактически подставил вас. Мы выяснили примерное время смерти, и если вы вспомните, где были вчера в четыре часа дня, будет очень хорошо.

– Не очень. – Леонтьев вздохнул. – Нет у меня алиби, потому что я был дома. Милка уехала, и я остался дома, чтоб посмотреть в записи футбол и выпить пивка. Понимаете, с Милкой невозможно спокойно посмотреть игру, она болтает без умолку… Болтала то есть. А тут в кои-то веки: в офисе все хорошо, Семен в отъезде – в столице на переговорах, вернуться должен был послезавтра, а Милка поехала в пансионат на очередной курс процедур, ну и я… Нет у меня алиби. Но я этого не делал!

Бережной задумался, глядя поверх головы Леонтьева. Похоже, он говорит сейчас правду, и теперь нужно как-то снять его с крючка, и Бережной прикидывал, как это сделать.

– Я верю вам. – Бережной поднялся, показывая, что разговор закончен. – И я благодарен вам за доверие. Мы выясним, что произошло на самом деле и кто виноват в смерти вашей жены и партнера, но вас прошу по возможности город не покидать – скорее всего, у меня еще будут к вам вопросы. Сейчас уже поздно, вы поезжайте домой, а я составлю протокол с ваших слов, позвоню вам завтра, вы в течение дня подъедете сюда, прочитаете и подпишете его.

– Ладно, – Леонтьев протянул Бережному руку на прощание. – Как только позвоните, я сразу же приеду. Давно пора уже окончательно разобраться во всей этой странной истории.

Бережной кивнул, соглашаясь.

Возможно, убийство в доме Тобольцевых не имеет отношения к старой истории с гибелью Анны Штерн, но Бережной решил разобраться сам, чтобы понять, почему Тина стала тем, кем стала. Но как далеко он может зайти, расспрашивая ее, чтобы не нарушить то весьма хрупкое равновесие, которое удерживает ее в мире людей?