Цирховия. Шестнадцать лет со дня затмения
Он любил мать столько, сколько себя помнил. Наверно, он полюбил ее еще раньше, находясь в теплой утробе, просто тогда не осознавал этого. Она всегда была самой красивой, самой нежной, самой ранимой и тонко его чувствующей. Он мог часами притворяться, что играет, лишь бы сидеть в одной комнате с ней и любоваться ее отточенным профилем, ее длинными ловкими пальцами, сжимавшими ручку, когда она набрасывала планы уроков или проверяла тетради учеников, линией ее плеч и спины. Ее волосы всегда вкусно пахли, и он любил запускать в них руки, когда она обнимала его перед сном. Она читала ему сказки, но он не вслушивался в истории, а просто наслаждался звуками ее голоса. Просил еще и еще, и она с легким ласковым вздохом начинала сначала.
Его мать была для него всем: смыслом жизни, богиней, демиургом его судьбы. И насколько сильно он любил ее, настолько же сильно ненавидел мужчину, считавшегося его отцом.
С появлением этого мужчины все в доме шло наперекосяк. Из восхитительной и воздушной красавицы мать превращалась в измученную старуху с провалами запавших глаз. Она заглядывала отцу в рот и внимала любой чуши, которую тот говорил. Она запиралась с ним в спальне и долгими часами не выходила, не отвечая ни на стук, ни на плач. И конечно, в такие моменты она совсем не любила его, своего сына.
Сегодня он вновь застал ее плачущей, когда вернулся домой, и сразу же понял, кто виновник этих слез. Мужчина давно не приходил, но, сталкиваясь с ним случайно в городе, мама потом всегда горько рыдала. Ее слезы разрывали ему сердце. Он выронил из рук сумку, подбежал и упал перед ней на колени, обхватил ее вздрагивающие плечи и прижался щекой к мягкой полной груди. Как он хотел избавить ее от страданий! Как он тосковал по запаху ее молока и возможности приложиться к ней, утраченную вместе с младенчеством!
Несколько раз он пробовал сосать груди других женщин – уже когда вырос и пытался заняться с кем-нибудь любовью, – но все было не то. Они не пахли так, как она, у них были другие голоса и другие прикосновения рук. Они не нравились ему и вызывали лишь отторжение. Наверно, поэтому до сих пор, достигнув девятнадцати лет, он оставался девственником, правда, без горьких сожалений на эту тему. Женщины называли его красивым, они любили целовать его лицо и всячески намекали, что непрочь рассмотреть и остальные части тела, но его член оставался вялым и неподвижным в штанах, несмотря на все их ухищрения. Зато каким твердым и напряженным он становился, стоило представить в ночных грезах Идеал! Жаль, в реальности ему никто похожий не попадался, никто не мог сравниться в великолепии с его матерью, и мечты оставались мечтами.
– Алан, мой милый Алан, – вздохнула мать, сидя в кресле и поглаживая его по спине, – не жалей меня, я сейчас успокоюсь.
– Буду, – упрямо возразил он, истаивая под ее лаской, – буду жалеть тебя, мама! Кто еще пожалеет, если не я?
– Меня незачем жалеть. Я сама выбрала свой путь. Я сама.
В ее голосе зазвенела холодная сталь, и он как наяву увидел мужчину, раз за разом отбирающего у него мать одним своим появлением в ее жизни.
– Можно я убью его, мама? – его зубы заскрипели, а ногти до боли впились в ладони. – У меня же столько силы. Можно я его уничтожу, испепелю, сотру в порошок?
– Нет! – она испуганно обхватила его лицо и заглянула в глаза. – Не смей никому показывать свою силу, мальчик. Все должны считать нас обычной семьей. Обычной, ты понял? И твой отец тоже считает тебя таковым. Он знает, что только я – ведьма, про тебя ему не известно ничего. У нас есть четкий план, и мы будем его придерживаться. Ты меня понял?
Он все понимал. Давно уже понимал все и даже ту правду, которую мама от него скрывала. Она рассказала ему про свои отношения с отцом, не утаила ничего, но кое-что почему-то прятала даже от родного сына. И от этого ему становилось больнее в десятки тысяч раз.
– Ты просто не хочешь, чтобы он умирал, мама, – тихо произнес он, – скажи это вслух, не бойся.
– Я хочу, чтобы за него страдала его семья, – вздернула она подбородок, – его близкие люди. Его дети. У него не будет наследников, единственным его наследником останешься ты. Может, тогда он поймет…
– Мама, я не хочу быть его наследником, я знать его не хочу! Ни его, ни его семейство! Я хочу, чтобы мы остались только вдвоем! Ты и я, мама!
Она ласково улыбнулась, покачала головой, провела по его лицу, совсем как в детстве, когда вытирала слезы и утешала.
– Как ты можешь так любить меня, сынок? После всего, что я с тобой сделала?
– Ты дала мне силу, мама, – он перехватил ее руки, с силой стиснул пальцы и поцеловал каждую ладонь, – сделала меня подобным себе. А не подобным ему. Таким, как он, я быть не хочу.
На секунду показалось, что ее взгляд, обращенный на него, так наполнился любовью, что это чувство смело все прочие, мучившие ее. Она снова всем сердцем принадлежала только ему.
– Ну хорошо. Не будем больше грустить. Давай приготовим ужин вместе. Ты мне поможешь?
– Конечно, мама. Я купил продукты. Хочу сварить твой любимый суп, – с готовностью поддержал он.
Мать вздернула подбородок и поморгала, чтобы прогнать влагу из глаз.
– Как я выгляжу?
Он бережно отвел упавшие на лицо пряди волос, кончиками пальцев вытер поплывшую тушь на веках и легонько поцеловал ее в губы.
– Ты у меня самая красивая, самая молодая и самая ведьминская мама.
Она засмеялась, на этот раз уже совсем легко, без тоски и боли, а он смотрел на нее и улыбался. Мать любила справляться у него о своей внешности, он был ее зеркалом, ведь в настоящие она не могла глядеться. Ненавидела свое отражение, уродливое и покрытое язвами, с редкими седыми волосами на шишковатом черепе и крохотными алыми глазками. Алан же смотрелся в зеркала спокойно. Собственная внешность, точь-в-точь такая же, его совершенно не волновала. Если это маленькое неудобство – дань, которую хочет темный бог, помечая подаренные ему души, то пусть будет так. Все равно он дал им двоим больше, несоизмеримо больше, чем потребовал взамен.
И если мама хочет обманываться дальше, бесконечно выжидая подходящего момента для фатального удара по ненавистному семейству, то пусть пребывает в неведении.
А ему, кажется, давно уже настала пора перейти к активным действиям.
