Холодный ветер, заледеневшие капли барабанят по броне… В руках всадников не было знамен, этой непременной принадлежности поля боя. Среди дюжины людей, сопровождавших графа Риверса и его подопечного, трое носили ливреи графа, а остальные девятеро выехали вместе с принцем Эдуардом из Лондона.

Принцу исполнилось всего двенадцать лет, однако мальчик рос высоким и стройным – тростинка среди окружавших его дубов. Весть о кончине его отца пришла к ним только вчера, и это было заметно по выражениям лиц всех путников. Никто не ожидал, что рухнет это могучее древо. И, как старший сын и наследник, Эдуард уже стал королем. По прошествии времени совершатся условности, и окружающие его люди возвысятся в статусе, но пока ничто еще не переменилось, и юный король торопился в Лондон. Там он предстанет перед архиепископом Кентерберийским и своими лордами, и его коронуют.

Эдуард проплакал всю предыдущую ночь – до тех пор, пока граф Энтони Риверс не отвел его в сторону и не отчитал. Отец его еще не был погребен в земле, тень его носилась над ними, и грозный король, безусловно, не хотел видеть своего наследника пускающим нюни. Утешая мальчика, сам Риверс находился не в лучшем состоянии, но выволочка произвела эффект. Эдуард утер слезы, и лицо его словно окаменело, дабы не посрамить память отца.

Принц находился в замке Ладлоу чуть больше года, если не считать прошлое Рождество, когда он встречался со своими сестрами и видел приступ, сразивший его отца. Конечно, и до этого ему приводилось видеть короля пьяным, прослезившимся, поющим, провалившимся в сон и храпящим при этом, словно медведь в берлоге. Но даже теперь юный Эдуард не мог заподозрить, что присутствует при начале конца, что его отец, этот гигант, не сумеет подняться на ноги и осмеять все их опасения. Невозможно было представить, что он больше не окажется рядом – хотя бы для того, чтобы осмеять его слабые руки и отправить рубить лозу.

Эдуард шмыгнул носом, словно на него села муха. Он не мог позволить себе плакать – граф Риверс совершенно ясно дал ему это понять. Начиная с сегодняшнего дня окружающие его люди будут интересоваться не тем, как он растет, а хватит ли у него силы воли, чтобы стать королем. Это было совершенно другое суждение, и Эдуарду оставалось только оглядываться в прошлое и стараться, чтобы люди забыли то, как он дрогнул.

– Дозор, вперед! – проговорил вдруг один из людей его дяди. Слова эти мгновенно изменили строй маленькой группы. Двое из сопровождающих нового короля обнажили мечи и выехали вперед, остальные со всех сторон плотно обступили Эдуарда – так, чтобы даже стрела не могла попасть в мальчика. От них пахло по́том и смазкой, и он испугался, тем более что его спутники замедлили ход, перешли с рыси на шаг, а потом и вовсе остановились посреди дороги. Эдуард попытался найти просвет между спинами охранников и разглядеть, что происходит впереди, заметив, что Риверс, прищелкнув языком, послал своего боевого коня на несколько корпусов вперед.

Впереди путь их небольшому отряду преграждала цепочка всадников. Они тоже были в доспехах, темно-зеленых или черных – трудно было сказать в сгущавшихся сумерках. В руках одного из них был факел, остальные терялись на фоне леса. Эдуард нагнулся вбок и из-за корпуса своего телохранителя увидел, что к графу Риверсу подъехали двое.

– Посторонись! – приказал им Энтони, извлекая из седельной петли булаву на длинной ручке и со свистом вхмахивая ею в воздухе. Угроза была нешуточной, хотя и не произвела особого впечатления на обоих рыцарей. Один из них даже попытался перехватить ее, но немного промахнулся, а второй указал в сторону наблюдавшего за происходящим Эдуарда, и Риверс, склонившись вперед, гневно закричал на него. Начался яростный спор, и принц, вскрикнув, заметил, что один из рыцарей послал своего коня вперед и прижал ногу его дяди. Чтобы пользоваться булавой, нужна дистанция, а Энтони постарел и утратил скорость. Он с треском обрушил железное яблоко булавы на оплечье своего противника, однако молодой рыцарь отбил оружие. Первый размашистый удар заставил графа Риверса откинуться назад в седле, после второго он пошатнулся. Брызнула кровь, и глаза Энтони закатились. Преграждавшие им путь незнакомцы достали мечи – сначала первая пара, а потом и все остальные. Раздавшиеся при этом звуки красноречиво поведали о том, сколько людей скрывалось за спиной факельщика.

Начальник охраны Эдуарда повернулся в седле и склонился к принцу:

– Слезай на землю, сынок. Живо. Ныряй в придорожные кусты и иди в лес. Может быть, тебя не заметят. Ступай же. А мы постараемся задержать их.

Подросток смотрел по сторонам круглыми глазами, не имея сил шевельнуться, но преградившее им путь войско уже рванулось навстречу. Если у него и был момент для бегства, то он оказался безнадежно упущен.

– Пожалуйста, не сопротивляйтесь, сэр Дерби, прошу вас, – выдавил Эдуард. – Я не хочу видеть, как вас убьют.

Рыцарь скривился, однако его уже окружили. Он с видимым сопротивлением склонил голову и протянул свой меч одному из подъехавших к нему темных латников – рукояткой вперед в знак капитуляции. По знаку Дерби спешились и все остальные, в различной степени изъявляя свое недовольство этим. Отдав оружие, они во главе со своим начальником встали на краю дороги.

Тут из второго ряда своих людей выехал Ричард Глостер. В отличие от всех остальных на нем был полированный панцирь, блиставший, как серебряная луна, и производивший внушительное впечатление. На голове его не было шлема, и, увидев с коня стоящего племянника, он облегченно вздохнул:

– Ваше Высочество, я так рад, что успел вовремя! O, слава Богу!

– Я ничего не понимаю, дядя, – проговорил Эдуард.

Ричард указал на рыцарей, выехавших с принцем из Ладлоу. Тут взгляд его обратился к графу Риверсу – его как раз оттащили к канаве, возле которой они стояли. Сознание еще не возвратилось ко второму дяде принца, хотя он уже шевелился.

– Кое-кому из этих людей, Эдуард, было приказано не позволить тебе приехать в Лондон живым, – сообщил герцог Глостер. – Спасибо всем святым за то, что я успел вовремя встретить и спасти тебя.

Слова эти был произнесены с гневом, и рыцари, о которых шла речь, разразились воплями, полными негодования и недоверия. Однако возмущению их немедленно положила конец превосходящая их числом группа рыцарей, вооруженных мечами и топорами. Непосредственная угроза заставила спутников Эдуарда притихнуть. Кое-кто из них даже не шевельнулся, понимая, что всем им уже вынесен смертный приговор.

Граф Риверс сперва поднялся на одно колено, а потом встал на ноги, чуть пошатываясь. Всю свою жизнь он сражался на турнирах и потому умел приходить в себя после полученного удара.

– Что случилось? – воскликнул он. – Глостер? Это ты, Ричард? Позволь мне проехать, милорд. Я везу принца в Лондон на коронацию… Нет, к черту, я все перепутал, мозги мои съехали набекрень после удара. Я везу короля! Короля Эдуарда. Прочь с моего пути, и ни слова больше об этом безумии!

Граф с опаской произносил эти слова, и Ричард, прищурившись, шикнул на него:

– Не стоит запираться, милорд; ваш план раскрыт, соучастники вас предали. Они рассказали о том, что вы запланировали убийство моего племянника.

– Лживый ублюдок, – произнес Энтони во всеуслышание.

Ричард Глостер печально покачал головой:

– Я вынужден защитить сына своего брата, милорд. А вас отвезут отсюда на место казни. В качестве предупреждения всем, кто захочет вступить в сговор против нашей династии.

– Да как ты смеешь, Глостер?! Где судьи? Где мое право выступить в собственную защиту перед пэрами? Где обвинения против меня? Почему кто-то должен верить одному твоему слову, Ричард Плантагенет?

– Время такое, лорд Риверс! Мрачное время. Но я раскрыл ваш жестокий заговор как раз вовремя… во всяком случае, надеюсь на это. И потому обязан действовать быстро, дабы защитить законного короля Англии, сына моего брата, и короновать его.

Протянув руку двенадцатилетнему мальчику, в полном смятении, с ужасом наблюдавшему за разговором, Ричард негромко произнес:

– Иди ко мне. Тебе ничего более не грозит.

В детские годы у Элизабет Вудвилл была своя тайная пещерка на землях отца, укрытая с трех сторон поросшими мхом глыбами перед глубоким водоемом. Летними днями они вместе братьями и сестрами хохочущей ордой носились по Нортгемптонширу, пока всем не становилось жарко. Тогда они прибегали к этому уголку и прямо со скал бросались в воду, в ее зеленую глубину. Остаток дня уходил на то, чтобы высушить одежду на плоских камнях и отругать самую младшую, сиганувшую в воду вместе с корзинкой для завтрака и испортившую его. Теперь в памяти Элизабет все эти подробности сливались в одно расплывчатое пятно, однако само ощущение навсегда врезалось в ее память – бега к краю обрыва, падения и страха.

Точно таким же образом желудок ее стиснуло в комок, когда она услышала о поступке Ричарда Глостера. Вестник явился к ней по собственной инициативе – этот молодой человек понял, что ей необходимо знать о случившемся, и на свой страх и риск отправился в путь по лондонской дороге. Она наделила парня двумя золотыми ангелами с отчеканенным на них профилем ее мужа. Юнец был в полном восторге и, спотыкаясь, кланялся, стараясь при этом почтительно отступать.

Элизабет так и не сошла с того места, где сидела в королевских покоях Вестминстерского дворца, глядя на Лондон. Одетый в панцирь и набеленный муж ее лежал в Виндзоре. Она сходила помолиться о нем, поцеловала его в холодную щеку, подержала за восковые, лишившиеся теплой крови пальцы. В смерти Эдуард как будто сделался меньше, искра жизни явным образом оставила его. Тем не менее с ним была связана такая огромная часть ее юности и надежд, что видеть его таким ей было нестерпимо горько. Он навсегда останется молодым в ее памяти.

Королева прикоснулась к медальону на своей груди – к золотой коробочке, в которой защелкнула прядь волос Эдуарда, отрезанную серебряными ножницами. Волосы она перехватила ленточкой, и мысль об этой памятке об усопшем утешала ее. Потом, поднявшись на ноги, она громко хлопнула в ладоши. На звук из прихожей немедленно появились две служанки в опрятных, наглаженных юбках и кофточках, почтительно присевшие перед ней.

– Только не поднимайте шума, – начала Элизабет. – Соберите девочек и найдите юного Ричарда. Он слоняется где-нибудь возле замка. Приведите их всех ко мне и передайте Дженни, что надо собрать и их вещи. И сделайте это очень быстро, девушки. Быстро и тихо, ибо нам надо бежать из этого дома. Вы меня поняли? Могу я надеяться на ваше молчание? Я не хочу, чтобы вы переполошили дворец и пол-Лондона.

– Конечно, мэм, – хором произнесли обе служанки, одновременно приседая.

Королева кивком отпустила их, а они ретиво бросились исполнять поручение. Теперь Элизабет стала на двенадцать лет старше, чем была, когда ей в прошлый раз пришлось скрываться в Убежище, хотя и не забыла те пять месяцев, проведенных в обществе монахов. К собственному стыду, она совсем не вспоминала об этих людях. Может ли случиться такое, что брат Павел до сих пор исполняет обязанности привратника?

Эта громадина, ее муж, наповал уложил монаха, явившись за нею, вспомнила она… Что ж, к этой старой радости отныне будет примешиваться печаль. Неужели Эдуарда действительно больше нет? Как может случиться, что она уже не услышит громовых раскатов его голоса, не услышит его разговоров, не увидит с легким удивлением, как он отбрасывает ногой какой-нибудь попавшийся на пути предмет, расхаживая по дому? При всем поднимаемом им шуме… при всем месте, которое он всегда занимал… при его пренебрежении мытьем она любила его. Хотя как знать, может, и не в той мере, которую он заслуживал. Дело житейское… А потом, она родила ему десятерых детей – кому и какой любви от нее еще нужно? Элизабет видела, как глубоко ранила его год назад смерть их дочери Мэри, хотя Эдуард изо всех старался выглядеть бесстрастным и равнодушным, уверяя всех и каждого в том, что смерть – равноправная часть жизни…

Королева вдруг обнаружила, что без всякой причины прослезилась, так что появившиеся дети застали ее с платком в руках, промокающей слезы. Юная Элизабет немедленно подошла к матери и обняла ее, заставив невольно улыбнуться. Все остальные последовали ее примеру, окружив ее целым кольцом рук. Пятеро выживших дочерей и молодой Ричард. Королева подумала, что Бог благословил ее превыше всякой меры. Только б уберечь их теперь, только б оставить в живых!

Младшей дочери, Бриджит, было всего три года, и она ковыляла следом за няней. Элизабет улыбнулась этой румяной молодой женщине, тыльной стороной руки отбросившей с лица прядку волос и опытным движением направившей ребенка в сторону от камина.

– А где Люси и Маргарет, моя дорогая? – осведомилась королева. – Мне нужно, чтобы вы немедленно собрали все их игрушки и вещи и через час были готовы покинуть дворец.

– Следует ли мне вызвать повозки, миледи? – спросила няня.

– Нет, моя дорогая. Я уведу детей пешком в Убежище, это совсем рядом с аббатством. К несчастью, я прекрасно знаю дорогу туда.

Элизабет успокоила дочерей Сесили и Катерину, отправив их собирать самых важных кукол и другие игрушки, с которыми было совсем невозможно разлучиться. Девчонки немедленно побежали собирать вещички, которые тут же паковали слуги из кухни и мастерской, явившиеся с мешками.

Теперь королева смогла отойти в сторону и вновь посмотреть в окно. Ричард Глостер спас ее сына Эдуарда от заговорщиков, собиравшихся покуситься на его жизнь. Так сказал ей этот самый гонец, переполненный счастьем оттого, что сумел первым принести ей эту весть, от которой у нее перехватило дыхание. Она словно вдруг снова спрыгнула со скалы и повисла над водой… падая, падая, падая…

Ее брат Энтони Вудвилл, граф Риверс, был человеком настолько надежным и преданным, что одна только мысль о том, что он решил злоумышлять против детей родной сестры, была совершенно нелепой. Энтони во всех них души не чаял и всегда и во всем оставался верен Эдуарду, даже в те времена, когда Уориковы Невиллы оплели ее короля, словно бледная и жалящая лиана. Элизабет нисколько не сомневалась в верности своего брата, вне зависимости от того, что бы ей ни приносили слухи. А это означало, что она находится в опасности и что ее сын и брат, возможно, уже мертвы.

Королева жестоко закусила губу, так что та даже припухла, словно от удара. Опасность, как оказалось, исходила от Ричарда Плантагенета, герцога Глостера. И что было хуже всего, Элизабет не могла даже заподозрить что-то плохое в этом человеке. Ричард всегда столь невинным и искренним образом обожал своего старшего брата, что она не ожидала никакой беды с его стороны. Мысль о том, что ее сын, ее юный Эдуард, находится в руках Глостера, в его власти, заставила ее задохнуться.

Взгляд ее обратился ко второму сыну от короля Эдуарда, Ричарду, как раз рассмеявшемуся над какой-то выходкой или словами его сестры Сесили. На глазах матери он толкнул сестрицу – так, что она, взвизгнув, упала на кучу баулов, а потом погналась за мальчишкой, который со смехом бросился наутек, ныряя между входившими и выходившими слугами. Элизабет сделалось страшно за всех своих детей.

– Побыстрее, прошу вас, – обратилась она к слугам. – А мы с детьми, наверное, уже пойдем. Следуйте за нами с остальными вещами.

Она схватила за руку Ричарда, как раз проскочившего мимо нее, заставив мальчика замереть на месте. Ему уже исполнилось девять лет, и при желании он умел грубить, как мальчишка с конюшни, даже собственной матери.

Однако теперь Ричард каким-то образом ощутил серьезность происходящего и замер с недовольным видом, ожидая какого-нибудь наказания. Королева давно поняла, что бить его нет никакого смысла. Порка скатывалась с него, как с гуся вода, и он самым великолепным образом демонстрировал свое безразличие к наказанию. Похоже было, что больнее было ее руке, отпускающий подзатыльник, чем Ричарду, и мать больше не утруждала себя подобным воздействием, так как заранее знала результат. Она разве что угрожала дать ему пощечину, и в таких случаях он относился к ее словам более серьезно.

Теперь она почувствовала, что сын пытается вырвать руку, и покрепче сжала ее. С маленьким Эдуардом было много проще, чем с этим, подумалось ей. Боже, пусть только он останется жив! Прошу тебя, позволь ему пережить своего дядю!

– Дети, все мы уходим отсюда, – решительным тоном произнесла Элизабет и обратилась к няне: – Возьми Бриджит на руки, дорогуша. Сама она столько не пройдет, а ждать нам некогда.

Выходя из комнаты, королева высоко подняла голову, и все юные Плантагенеты потянулись за ней, словно выводок птенцов за гусыней, направляясь к находящемуся на противоположной стороне дороги аббатству и крохотной крепостце, использовавшейся одновременно в качестве тюрьмы и убежища, которой предстояло послужить им еще раз. Всю дорогу Элизабет молилась, изо всех сил стараясь не всхлипывать.

Ричард Глостер возвратился в Лондон во главе двух сотен рыцарей – отряда, способного опрокинуть любую угрозу. Лорд Бекингем еще с четырьмя десятками ожидал его возле открытых Мургейтских ворот, и в итоге Ричард влетел в город, не замедляя кентера, так что лондонцам пришлось разбегаться по сторонам, чтобы их не затоптали.

Глостер извлекал уроки из прошлого. Былых ошибок следовало избегать, и он с мрачным удовлетворением планировал контрмеры еще до того, как на его пути возникали препятствия. Жизнь складывается более гладко, если заранее видишь возникающие на твоем пути канавы, герцог понимал это. Пролетая на всем скаку мимо Бекингема, он успел кивнуть ему. Ничто не очищает улицы от людей так надежно, как грохот копыт двух сотен всадников, явно спешащих по делу. Некоронованный король ехал в самой середине отряда, опустив голову и не глядя по сторонам, пока спутники его мчались по городу в сторону Тауэра.

Младший брат короля Эдуарда был объявлен лордом-протектором, и в чрезвычайной ситуации именно его слово было ближе всего к закону. Он послал вперед троих людей, скакавших на полном галопе и во всю глотку приказывавших горожанам разойтись, чтобы не оказаться затоптанными. Наконец крики сбитых с ног горожан остались вдали, и на камнях мостовой звук их движения переменился, превращаясь в гром, по мере того как всадники, один за другим, выскакивали с немощеных улиц на булыжник.

Стража Тауэра уже видела их. Гонцы, посланные вперед Ричардом, сделали свое дело, и ворота также были открыты. Он уже с радостью воспринимал, как весь мир вокруг него принимает облик задуманной им головоломки. Лорд-протектор и его царственный подопечный переехали подъемный мост и караульное помещение и въехали во двор, остановившись только у Белой башни, чтобы дать остальным место остановить коней и отдышаться.

Ричард спешился и подошел к племяннику, сидевшему высоко в стременах, сдерживая коня, еще не успокоившегося после дикой скачки по городу. Лорд-протектор погладил животное по голове и похлопал его по боку, успокаивая заодно и перепуганного всадника.

– Вот и всё, вот и всё, теперь ты в безопасности. В этой крепости есть королевские покои, которыми не пользовались несколько лет. Твой отец предпочитал жить в Вестминстерском дворце, ну а я всегда предпочитал Тауэр.

– А что с моей матерью? – спросил Эдуард. – С моим братом и сестрами?

Голос его на этих словах дрогнул, хотя мальчик и старался быть храбрым. Подняв обе руки, Ричард помог ему опуститься на землю, а потом стряхнул несколько пятнышек грязи, прилипших к его плечам и щеке.

– Пока что не могу сказать тебе, что с ними всё в порядке, Эдуард. Услышав, что тебе грозит опасность, я немедленно поскакал на север со всей возможной быстротой. Я должен был первым спасти тебя. Ты – наследник престола, ты – король.

– Но с ними тоже всё будет в порядке? Ты привезешь их ко мне?

– Я сделаю для тебя все возможное, Эдуард, – сказал мальчику его дядя. – Обещаю тебе. А сейчас иди с этим людьми, и пусть они хорошенько обыщут твои покои, прежде чем ты войдешь в них. Да, и не бойся ничего, парень! Это просто на всякий случай. Я окончательно успокоюсь только после того, как тебя коронуют, но никак не раньше.

Похлопав племянника по плечу, он поцеловал его в макушку. Мальчик обернулся, стараясь сохранять отвагу, когда чужие для него люди повели его внутрь каменных стен.