– Ну вот, Саша, – сказала Ирина Яблочкина. – Познакомься с Татьяной Калиновной.

Разговор возле магазина оказался полезным. К тому моменту, когда Таня побывала в опеке и встретилась с директором, о ней знал уже весь детдом, и весь же детдом относился к ее намерениям с сочувствием. Это хоть решающего значения и не имело, но помогало в мелочах.

Если можно было считать мелочью первую встречу с Вениным сыном. Таня все еще не знала, как его называть, а потому называла так даже мысленно. А может, потому, что именно это его качество – что он Венин сын – являлось для нее главным. Сам же он был абстракцией; это следовало преодолеть, конечно.

Неплохо было и то, что встреча состоялась в библиотеке. Как и для многих людей, которые провели детство так, как провела она, и сумели отряхнуть прах этого детства со своих ног, библиотека была для Тани местом привычным. В старших классах случались дни, когда она сидела в районной библио-теке до закрытия. Правда, не из-за того, что ей так уж сильно хотелось читать. Но и читала тоже, не в стенку же смотреть.

– Здрасте, – сказал он. – Как-как ваше отчество?

Таня вздохнула. Из всех выдумок ее матери эта была самая долгоиграющая. Неистребимая, вернее.

– Калиновна, – ответила она.

– Ваш отец Калин?

– Нет.

Недоумение скользнуло по его лицу. Но расспрашивать, что это значит, он не стал. Венин сын, да.

– Есть мужское имя Калина, – сказала Ирина Яблочкина. – Старинное русское.

– Во фигня, – пожал плечами мальчишка. – А вы старинная русская, что ли? – Он окинул быстрым взглядом Танину «рваную» челку и свитер, расшитый разноцветными смайликами. – Не похожи.

Голос у него был хрипловатый, совсем уличный.

– Ну, вы тут поговорите, – поспешно сказала библиотекарша. – Пусть вам Саша про свои любимые книжки расскажет. А я пойду малышам читать.

Она ушла. Мальчишка смотрел на Таню. В его глазах не было ни смущения, ни страха, ни приязни. А что в них, она не понимала. У нее самой в таком положении точно была бы растерянность. У него – нет.

Ей вдруг стало так тяжело, тягостно, что она перестала понимать, как с ним разговаривать. Но невозможно же встать и уйти. Наверное, надо просто сказать ему, что намерена делать, и спросить, как он к этому относится.

– Твой отец написал завещание, – сказала она.

– Меня завещал?

Его губы наконец тронула усмешка. Да, как речная волна на прибрежный песок набежала. Таня приободрилась.

– Дом. Оставил мне дом, в котором жил. И бабушка твоя в нем жила. В общем, все твои. И ты будешь.

– С вами?

– Одному не получится.

– Да это понятно… – нехотя проговорил он. – Я ж несовершеннолетний.

Наверное, он хотел уйти из детдома. Наверняка хотел. Но в его словах, в его голосе, в том, что мелькнуло в его глазах, Таня почувствовала гораздо более сильное, самое сильное его желание… Он хотел свободы. Может, не очень понимал, что это такое, и точно не сумел бы с ней сладить, но хотел того, что составляет самую суть свободы: прямого прикосновения к огромному, живому, непредсказуемому миру, в котором все возможно.

И он был как раз из тех, с кем лучше говорить прямо.

– Ты согласен, чтобы я над тобой опеку оформила? – спросила она.

– А вы б не согласились? – хмыкнул он.

– Не знаю.

– А я знаю. Оформляйте, раз он меня вам вместе с домом завещал.

– Тебя не вместе. – Таня тоже усмехнулась. – Тебя отдельно.

– Один фиг. Я согласен.

– Ладно. – Она встала. – Тогда я пойду?

Он удивился. Ничего не сказал, но удивление мелькнуло во взгляде. Все-таки он был еще маленький. У Вени и во взгляде ничего не мелькнуло бы, если бы он не счел это нужным.

– Про любимые книжки не будете слушать? – спросил он.

– В другой раз. – Она пошла к двери, остановилась, обернулась и спросила: – Тебя как называть?

– В смысле? А!.. Сашей.

– Ты на улицу выходишь? За территорию.

– Конечно. В школу же и вообще.

– Можешь ко мне заходить. Я вон в той «шоколадке» живу. – Она кивнула на окно, из которого виден был ее дом, действительно похожий на плитку шоколада. – Квартира сто двадцать два. На домофоне номер квартиры набирай, я открою, если дома.

Он ничего не ответил. Выходя, Таня чувствовала, что он провожает ее взглядом, но каким, не понимала.

Сева ожидал у магазина, как и обещал. Пока она была в детдоме, он купил «Сникерс» и к ее возвращению как раз доедал его, прохаживаясь по тротуару.

– Извините. – Он вытер губы, поспешно дожевывая. – Ну как?

– Нормально, – сказала Таня. – Он согласен.

– А в целом какое у вас от него впечатление?

– Адекватное, – усмехнулась Таня. – Можно поладить.

«Если сильно постараться», – подумала она при этом.

Сейчас она не могла бы с уверенностью сказать, хочет ли такого старания. Будущая жизнь с Вениным сыном представлялась ей теперь ходьбой по минному полю. Ну, может, не по минному, но по изрытому ямами точно.

– Сева, мне через час на работу, – сказала Таня. – А то я со всеми этими делами скоро без денег останусь. Клиентка в соседнем доме, ехать никуда не надо. А поесть надо. Так что, если вы не против, можем в местном кафе пообедать.

Как и магазин, с которым оно находилось дверь в дверь, кафе на Петушках несколько раз на Таниной памяти меняло название – однажды даже «Сарай» называлось, – мало меняясь по сути. Выстряпывать что-то вкусное Таня не умела, да и глупо было бы делать это лично для себя, поэтому она заходила сюда, если чувствовала, что пора поесть что-нибудь приготовленное, а выезжать в центр не было времени. Ничего выдающегося здесь не предлагали, но не отравилась ни разу, спасибо и на том.

Севино лицо просияло так, будто она пригласила его в «Националь». Удивительная бесхитростность. Или только с ней он такой? Наверное.

Днем в кафе было пусто. Все-таки большинство петушковских жителей предпочитали обедать дома. Или если уж в общепите, то в каком-нибудь более привлекательном.

– Солянку? – спросил Сева, проглядывая меню. – Или борщ?

– Разница минимальная, – улыбнулась Таня. – Мне то же, что и вам.

Он заказал солянку и что-то еще; она прослушала, что именно, потому что задумалась.

– Татьяна, – спросил он, – вы чем-то расстроены? Это в связи с мальчиком?

– Нет… – проговорила она. – То есть да, в связи с мальчиком. Но не из-за него.

– Как это? – не понял Решетов.

Она и сама не очень это понимала. Почему знакомство с Вениным сыном вызвало воспоминания, к которым она не возвращалась, которые утопила в себе? Связь сегодняшего разговора в детдомовской библиотеке и событий двадцатилетней давности была необъяснима. Но связались же они в ее сознании. А почему? Таня не знала.