Варваре понравилось дизайнерское оформление номера – черный потолок с подсветкой «звездное небо», темно-синие, немного отливающие стальным блеском стены и дубовый, грубо обработанный пол. Крутой гостиничный номер люкс произвел на нее определенное впечатление.

Гости по очереди приняли душ, смыв с себя грязь, и теперь сидели в гостиной, облаченные в гостиничные махровые халаты. Габриэль за это время организовал очень хороший стол, заказав в ресторане все самое лучшее.

– Ну, давайте перекусим! – пригласил он Варю и Мишу.

Михаил, удобно устроившийся в большом кресле, обратил на него благодарный взгляд.

– Спасибо вам, ребята, за все…

– Да не за что, – отмахнулся Габриэль.

– Нет– нет, очень даже есть за что. За то, что встряхнули, в гости позвали, в ванную отправили… У меня такое состояние – я ничего не понимал. И даже плохо помню, сколько я возле больницы находился.

– Это называется шок, – кивнул Габриэль. – И вы уж меня извините, что я на вас накинулся. Все неправильно понял. Считайте, тоже в шок вошел, вернее, в состояние аффекта.

– Я бы сказала, во что ты вошел… – фыркнула Варвара. – Бешеный!

– Скажешь еще… Ладно, давайте поедим, а то вы наверняка проголодались.

– Я вообще-то не хочу, – покачал головой Михаил. – Кофе выпью, и все.

– Надо, Миша, надо! Заставьте себя съесть хоть что-нибудь. И расскажите о своем горе, обо всем, что у вас на душе… Поделитесь с нами – точно легче станет.

Гость кивнул. Они выпили по рюмке коньяка и принялись закусывать салатиком и нарезкой дорогих колбас и сыров.

– А почему вы в гостинице живете? Не местный? – поинтересовался Михаил.

– Холостяку так удобнее… – начал объяснять Габриэль.

– Девочек в нумера водить, – закончила за него мысль Варвара.

– Вот только не начинайте ссориться! Зря я спросил. – Михаил уперся взглядом в тарелку. – Вкусно, однако.

– Кушайте-кушайте, – закивал Габриэль.

И тут в номере зазвонил телефон. Гость, сидевший рядом с аппаратом, дернулся, так как все еще находился в весьма нервном состоянии, и случайно включил громкую связь.

– Господин Висконти, это администратор Анжела. Приятного вам вечера. Вы, кажется, с гостями? Вам, как всегда, девочек доставить?

Габриэль закашлялся и бросился к телефону.

– Что значит – как всегда? Идите к черту! Ничего не надо! – быстро ответил он, положил трубку и прокомментировал: – Говорит, сама не знает что… Ну, было пару раз, ребята баловались… А мне так этого совсем не надо.

– Ага! – усмехнулась Варвара. – Старая песня: «Все мужчины изменяют своим женам, я один не такой!»

– Ты мне не жена еще, – буркнул Габриэль.

– И никогда не буду, так что зря отбой Анжеле дал насчет девочек. Но ничего, думаю, потом свистнешь, и она нагонит тебе этого добра целое стадо. Извращенец! А ветчина и правда вкусная. Спасибо.

Хозяин номера выглядел очень смущенным. И снова разлил коньяк по рюмкам.

– Мы с Леной вместе жили восемь лет. Правда, не расписывались… – начал рассказ Михаил. Мужчина выглядел немного нелепо в розовом махровом халате.

– В гражданском браке? – уточнил Габриэль.

– Да вот вместе… Иногда расходились и опять сходились… Мне сейчас сорок, Лена меня на шесть лет старше. Сначала она не хотела детей заводить, а потом уж поздно было. Честно говоря, думаю, не любила Лена меня. Чувствовал я это. И если бы нашелся другой, то бросила бы, но так как других претендентов не было, оставалась рядом. А я Ленку любил, очень привязался к ней. В принципе мы мирно сосуществовали.

– А чем Лена увлекалась? – поинтересовался Габриэль.

– Была у нее одна страсть – балет.

– Балет? – переспросил Габриэль и посмотрел на Варвару.

– Да, балет. Просто помешана была на нем, чуть не каждый вечер ходила в театр, а я сидел дома один. Но не обижался на нее – лишь бы оставила в покое. А то ведь она и меня пыталась водить на спектакли. Вот уж адская мука! Вы и не представляете какая! – В лице мужчины и в его движениях, до сего момента заторможенных, даже появились признаки жизни, настолько, судя по всему, его волновала эта тема.

– Вам не нравится театр? – удивилась Варя. Она немного расслабилась под действием коньяка, чувствуя, что боль отступает.

– Театр? Нет, что вы, я не против театра вообще. Я против балета в частности. Ладно бы песни пели какие, а то прыгают, вертятся, неестественные позы принимают: рука – раз, нога – два… Тьфу! Противно смотреть! Тоска смертная. И чего в балете хорошего? Моя еще сядет в первом ряду и любуется, восхищается, а я со стыда сгораю: мужики-то в колготах, а там все в обтяжку и так всего много, точно что-то туда подкладывают. Просто срам!

Габриэль, округлив глаза, пытался незаметными тайными знаками прервать пламенную речь гостя, но тот распалялся все больше и больше. Наконец Михаил заметил его старания и тупо спросил:

– А чего вы мне все подмигиваете? Я не понял… Пригласили к себе, коньячок, разговоры тут разговариваете… И что? Я не из таких, сразу говорю! А вы что, пара извращенцев, что ли?

– Мы – нет, – давилась от смеха Варя.

– Хотя в вашем представлении люди, прыгающие на сцене в странных одеждах, наверняка все извращенцы, – закончил за нее мысль Габриэль. – Михаил, дело в том, что Варвара-то у нас прима-балерина, а вы ее грязью поливаете. Вот я и подавал тайные знаки!

– Балерина? – Мужчина растерянно посмотрел на Варю. – Точно, бабка в красной спортивной машине что-то говорила как раз о балете, о балерине. Я только сейчас вспомнил, а тогда не в себе был. Так это она о вас говорила? Теперь все понятно. Извините меня, пожалуйста, я не хотел обидеть. На самом деле балет очень красив, музыка там, танец…

– Ах, оставьте! – Варвара уже вытирала слезы, выступившие от смеха. – Ваше мнение тоже имеет право на существование, я нисколько не обижаюсь. Некоторым, я знаю, и опера не нравится. Мол, там глотку дерут и ничего не понятно. А уж как люди не любят врачей-стоматологов и милиционеров! Вообще, людям этих профессий не повезло…

– Мил… лиционеров? – зацепился за одно слово Михаил, чувствовавший себя очень неловко. – Правду говорите, я милиционеров очень не люблю. Туда идут одни идиоты, и не столько работать, сколько для того, чтобы иметь власть над людьми. Пистолет им или палку полосатую дадут, и они ходят прямо королями, всеми командуют да взятки берут. А когда на самом деле нужны, то их днем с огнем не найдешь! А теперь скоро будут называться полицейскими. Поменяли шило на мыло!

Варвара снова рассмеялась.

– Чего я опять не так сказал? – надулся Михаил.

– Вы уж лучше молчите! – хохотала балерина. – Сегодня у вас по лунному календарю явно не подходящий день для упражнений в остроумии. Дело в том, что Габриэль всю жизнь проработал в милиции.

– Ой! – охнул Михаил. – Извините…

– Ничего, ничего, – махнул рукой Габриэль. – Только лично я шило на мыло так и не поменял.

– В смысле? – не понял Миша.

– Переаттестацию, чтобы перейти в полицию, не прошел. По состоянию здоровья, – пояснил Габриэль и снова разлил коньяк. – За нас, друзья! И предлагаю: переходим на «ты».

– За нас, – вяло повторил Миша. – Честное слово, я не хотел обидеть…

– Сказал же, проехали. Кстати, ты теперь все знаешь: Варя – балерина, я – мент. А ты кто?

– Я? – Миша вдруг покраснел. – Да что обо мне говорить, лучше выпьем!

– Нет, тогда уж лучше открой нам правду! А то недосказанность какая-то…

Темная прядь красиво упала на лицо Габриэля.

– Так я это… – Миша замялся. – Мне как-то неловко…

– Да чего там, говори, все свои! – подбодрил его Габриэль.

– Я работал долгое время в морге, – признался Михаил.

– Очень интересно! – подался вперед Габриэль. – А еще наши профессии обсуждаешь…

– Ничего интересного. Короче, я всегда был очень умным.

– Хм, я и не сомневаюсь в твоем уме.

– Дело не в том. Во всем виноват я. Каждый человек сам виноват, если что-то не складывается в его судьбе. Шанс дают всем, а вот воспользоваться им не у всех получается. В школе я был отличником, учителя говорили, что у меня светлая голова, и пророчили большое будущее. Я поступил в самый престижный, по мнению моих родителей и моему собственному тоже, институт – в медицинский. Я и там учился на «отлично». Пошел на лечебный факультет, на кафедру общей хирургии.

– Хирург – это звучит гордо, – согласился Габриэль.

– И я так считал. Хирург Михаил Мефодьевич Кочкин… Звучит? В общем, закончил я институт с красным дипломом. Лучший из лучших. Само совершенство. Можно сказать – восходящее светило.

– Самомнение тогда просто перло из тебя, да? – уточнила Варвара.

– Ну да! Перло просто из всех дырок и из глаз тоже. Перестал отдавать себе отчет в реальности. Возомнил себя господом богом от хирургии. А сам был кто? Сопляк недоделанный! Щегол желторотый! Идиот! Дурак!

– Ну не надо так, – сказала Варя. – Или есть повод ругать себя любимого?

– Именно так. Вы же не знаете, что было дальше.

– Расскажешь? – поинтересовался Габриэль.

– Конечно, раз уж начал. После института я оказался по распределению в хирургическом отделении больницы. Сам-то я считал себя гением хирургии, уже готовым к многочисленным операциям и благодарностям пациентов, а меня, как салагу, не подпустили к операционному столу. Полгода, сказали, постоишь рядом – поди, принеси… Меня-то! То есть вроде как обычным медбратом поставили. А потом добавили: будешь ассистировать на операциях – крючки держать и шить там, где врач покажет.

Михаил горько усмехнулся.

– А тебя это, конечно, не устраивало? – спросила Варвара.

– Ну да, меня, самовлюбленного идиота-гения, это, естественно, не устраивало. Я собирался вершить судьбы людей, а мне предстояло несколько лет терпеть унижение и только через определенное количество времени, при хорошем раскладе, мне доверили бы… вырезать аппендицит. Так что, дай бог, если годам к тридцати пяти я бы стал тем, кем хотел стать после шести лет учебы в институте и двух лет интернатуры. А так уж хотелось сразу, сейчас! Максимализм юношеский, амбиции… Внутри так и бурлило все.

– Руки требовали скальпеля, – буркнул Габриэль.

– Требовали – не то слово! До чесотки, до перехваченного дыхания! К тому же я действительно много знал и жаждал практики. И вот в один ужасный для меня день, оставшись на ночное дежурство со старшим хирургом Ильей Степановичем, я задумал неладное. То есть специально я никаких планов не вынашивал, все само как-то сложилось, спонтанно… Совпало, сошлось… Дежурство обещало быть тихим, несложным. Илья Степанович сразу сказал, что среда – наиболее спокойный день недели. В понедельник чаще всего в клинику ложатся плановые больные и хроники, у которых заболевание обостряется, в пятницу-субботу везут людей с самострелами и ножевыми ранениями, самоубийцы любят активироваться тоже ближе к выходным, а среда – глухой день. А раз так, Илья Степанович с анестезиологом уселись в ординаторской и принялись подаренный коньяк пить, тем более что и повод у них был – вроде ребенку хирурга десять лет исполнилось, не помню точно. Да это и не столь важно. Главное, что напились они вусмерть и заснули оба. Тут мне и пришла в голову шальная мысль… Даже сейчас не знаю до конца, как я такое смог удумать?

– Да что ты удумал-то? Не томи! – не выдержала Варвара.

– Человечек у нас в отделении лежал, дедок древний. Привезли его к нам из кардиологического отделения очень крутого центра, где он ждал сложной операции на клапанах сердца, поврежденных системным заболеванием ревматоидного толка. Там он поранился бритвой, так как руки тряслись – злоупотреблял старичок-то, присоединилась гнойничковая инфекция, вот его и перевели к нам для вскрытия гнойника. А через пару дней деда должны были отвезти обратно, и светило медицины, профессор, должен был показать свое чудо-мастерство – преобразить его сердце, все его клапаны…

– Ювелирную работу продемонстрировать? – уточнила Варвара.

– Ну да! – кивнул Михаил и посмотрел на свои руки, словно они могли еще что-то дополнить. – Короче, я решил его прооперировать.

– Что сделать? – в один голос спросили Габриэль и Варя, даже подавшись вперед.

– Провести эту операцию, чтобы доказать всем, что я готов к самостоятельной работе. Что я – хирург с большой буквы.

– О господи… – только и смогла выговорить балерина.

– Вот именно! Я не ищу себе никакого оправдания, не прошу никакой снисходительности, а просто хочу сказать: жизнью больного я не рисковал. Кстати, и тогда то же самое говорил. Я знал, что все сделаю как надо, что старик ничем не рискует. Моя самоуверенность базировалась на объективных фактах моей хирургической гениальности. В общем, приняв решение оперировать, я уговорил стажера-анестезиолога мне ассистировать, а тот уговорил одну молоденькую медсестричку, свою подружку, нам помогать.

– И что? – поторопил рассказчика Габриэль, заинтригованный повествованием.

– Операцию я сделал, собрал сердце старика заново. Не буду утомлять подробностями медицинскими… Однако пациент умер. Мне дали три года, на пять лет лишили права заниматься медицинской практикой, – завершил свою исповедь Михаил Мефодьевич Кочкин.

Воцарилась полная, прямо-таки гробовая тишина. Да и что тут можно было сказать? Понятно, что человек рассказал о наболевшем. Причем он говорил так, словно все произошло вчера, а ведь минуло лет шестнадцать. Что и не удивительно, ведь с пациентом молодого хирурга случилось непоправимое.

Михаил выпил залпом коньяк, Варя нервно жевала салат, видимо, забыв про свои принципы не есть совсем, а Габриэль зажег от одной сигареты другую и продолжил курить, хотя о вреде этого занятия Минздрав предупреждает давно и без остановки (только никого его предупреждения не останавливают).

– А я бы все-таки хотел, чтобы меня утомили, – неожиданно произнес Габриэль, сверля своего визави взглядом темных глаз.

– В смысле? – не понял его заявления Михаил.

– Утоми меня подробностями, – пояснил Габриэль.

– А… Мне тяжело вспоминать.

– Раз уж начал, говори до конца. Тебе что-то мало дали…

– Хорошо. Если ты был милиционером, тебе не составит труда проверить, что я говорю чистую правду. Уж по этому делу столько проверок было! Оно одно такое на миллион…

– Надо думать, – согласился Габриэль.

– Умер мой пациент не по моей вине – я залатал его сердце и все остальное как положено. Сто экспертиз состоялось, были привлечены медицинские светилы. И они все понять не могли, как я, молодой врач, сделал столь сложную, профессорского уровня, операцию в самой обычной клинике, без специальных приборов и средств. Не каждый опытный хирург со стажем на такое способен, а тут, считай, студент… Но все эксперты признали, что операция была проведена блестяще и что…

– Что?

– Что руки у меня золотые, – смущенно добавил Миша.

– А мозги, видимо, все-таки оловянные, раз человек умер? – не удержался Габриэль.

– Я со стопроцентной уверенностью отвечал только за себя, но не учел, что не все зависит от меня. А мой неопытный ассистент-анестезиолог не смог вывести пациента из наркоза. Вот и все. В общем, я доказал-таки свою состоятельность как хирург, совершив непредумышленное убийство… А дальше три года поселения и минус пять лет практики даже санитаром, не то чтобы хирургом. Анестезиологу досталось похуже – попал на зону на шесть лет. Девочку-медсестру выгнали из медицины, заведующего хирургией Илью Степановича и его анестезиолога, которые напились и допустили нашу самодеятельность, сняли с должностей. М-да… Мой хирургический триумф многих тогда подкосил. А я только после суда задумался о том, что такое хорошо и что такое плохо… Понял, что хорошие оценки и энциклопедические знания – ничто по сравнению с человеческой жизнью.

– Весьма дельная мысль.

– Только жалко, что поздно она мне в голову пришла, – согласился Миша, – ничего уже не вернуть было. Проехались мои амбиции по судьбам нескольких людей, как трактор по незабудкам. А когда я все осознал, когда случившееся дошло до последней клеточки моего мозга, мне стало еще страшнее. Эгоизм ушел, остались раскаяние и боль. Я честно валил лес три года, затем вернулся и устроился работать сторожем. Наверное, там бы всю жизнь свою и провел, ведь, честно говоря, злоупотреблять алкоголем стал, впав в другую крайность – считал себя недостойным для нормальной жизни, и сгинул бы…

– Что помогло? – поинтересовалась Варвара, поражаясь, какой интересной и неоднозначной судьбы человека ей довелось встретить у ворот клиники Константина.

– Не что, а кто. Мне помог мой учитель, Макар Семенович Лесовецкий, профессор, доцент кафедры абдоминальной хирургии. Я глазам своим не поверил, когда увидел его щуплую фигуру на пороге сторожевой будки. Я-то уже думал, что никогда не увижу никого из той своей, прошлой, жизни. Да и не хотел видеть – боялся, что еще больнее будет. А вот Макар Семенович, умнейший человек и прекрасный преподаватель, помнил обо мне, следил за моей судьбой. Потому и пришел. Наверное, то состояние, в котором я пребывал, произвело на него очень сильное впечатление. Для начала он… побил меня.

– Что сделал? – не поняла Варвара.

– Вмазал по роже, чтобы в себя пришел. Потом поговорил со мной по душам и, поняв, что я многое осознал, сразу же принял твердое решение помочь мне.

– Хороший у тебя учитель, – оценил поступок профессора Габриэль и стал раскладывать по тарелкам остатки салата с креветками.

– Душевный человек, – согласился Миша. – Прежде всего он заставил меня пройти полный курс лечения от алкогольной зависимости.

– Помогло? – заинтересовался Габриэль. Михаил скривил лицо и сделал рукой жест, который можно было расценить как «так себе» или «думай как хочешь».

– Потом он стал убеждать меня, что я – преступник. Я ему ответил: «Сам знаю, что преступник, и свое отсидел, а за остальное буду там, наверху, после смерти отвечать». Но Макар Семенович пояснил, что говорит о другом. Мол, преступник я потому, что с моим даже не талантом, а самым настоящим даром ушел из медицины. Ой как он кричал на меня! «Ты не смеешь заживо хоронить себя! Ты – единственный мой ученик, который буквально на заре карьеры превзошел учителя!» Кричал, что он всегда знал: мне будут под силу любые самые сложные операции, и то, что я сделал с сердцем старика в тех условиях, какие у меня были, – чудо, но чудо, подкрепленное моим талантом и знаниями. Что амбиций у меня всегда было много, и я уже заплатил за них высокую цену, но теперь не должен прозябать тут сторожем, а должен вернуться в медицину… Эх, если бы не Макар Семенович, я бы никогда не вернулся! Но он был очень убедителен. Я снова сел за книги, сдал сертификационный экзамен по хирургии и получил разрешение на работу. Но тут уж проявил твердость: после того, что со мной произошло, я четко понимал, что не смогу дотронуться до живого человека не то чтобы скальпелем, а даже пальцем. Да и руки у меня уже были не те, сказались и лесоповал, и пьянство. Обычным хирургом я, конечно, смог бы стать, а гениальным уже нет. Вот и решил пойти в патологоанатомы.

– Чтобы уж точно никому не навредить? – уточнила Варвара.

– Можно и так сказать. А что, нормальная работа. Должен же кто-то ее выполнять. Опять же медицина… – Гигант пожал плечами.

– Понятно, – кивнул Габриэль.

– В новой профессии я стал неплохим специалистом, сразу правильно ставлю диагноз, то есть нахожу причину смерти, могу делать и вскрытие, и исследовать органы и ткани. Иногда подменяю врача-лаборанта. Так вот интересно и проходила моя жизнь. Я частенько задерживался на работе, и коллеги считали меня занудой-затворником. А потом познакомился с Леной, и жизнь моя приукрасилась, чему я был несказанно рад.

– Ты так и работаешь патологоанатомом? – спросила Варвара.

– Гений и злодейство несовместимы, – усмехнулся, думая о чем-то своем, Габриэль.

– Вот-вот, это и сыграло со мной злую шутку. Да, работаю патологоанатомом, – кивнул Михаил. Секунду помолчал и с глухим вздохом выдавил из себя: – Но потом во мне проснулась еще и творческая жилка.

Варвара с Габриэлем переглянулись.

– Что, опять потянуло на приключение?! Какое творчество может быть в морге? – с некоторым испугом спросила Варвара.

Михаил снова вздохнул. И пустился в объяснения:

– Зарплата врача в госучреждении смешная, но мне хватало, пока жил один. Но потом появилась Лена. А женщине всегда надо что-то покупать – то цветы, то те же билеты в театр или в кино, то шампанское. Она это дело любила…

– Какое дело? – не поняла Варвара.

– Выпить любила, если честно, – пояснил Михаил. – Вот я и стал искать себе подработку. Ну и нашел: был нужен человек, который приводил бы покойников в порядок, то есть гримировал их. И в этом деле я преуспел. Вот теперь я все сказал, – в очередной раз вздохнул мужчина.

– Да… – только и произнесла Варвара.

– И этому человеку еще не нравились профессии балерины и милиционера! Патологоанатом! Что ж, тогда давайте выпьем за странные и нужные профессии, а уж нравятся они кому-то или нет… – предложил Габриэль.

Варвара кивнула.

– Значит, за нас, – уточнил Михаил.

И они выпили.

– Моя профессия – самая бесполезная в понимании некоторых, профессия Габриэля – самая ругаемая, твоя – самая страшная, – сделала заключение Варя.

– Ага! Только меня из органов списали, – сказал Габриэль.

– А я, кажется, свое оттанцевала, – стукнула бокалом по столу Варя.

– И что, вы и мне предлагаете сменить профессию? – засуетился Михаил. – Только на какую? Хотя я бы с радостью… но не отступлю от своего принципа – не прикоснусь к живому человеку.

– Я знаю, чем мы займемся! – заявил вдруг Габриэль.

– Чем? – в один голос спросили Варвара и Миша.

– Сначала ты заверши свою исповедь, – в упор посмотрел на гостя Габриэль. – Поведай о том, что произошло с твоей Леной.

Михаил задумался:

– Даже не знаю, что и сказать…

– Рассказ о ней ты закончил на том, что она любила балет.

– Балет и одного балетного красавца, – грустно улыбнулся Михаил. – У нее дома я совершенно не мог расслабиться – со всех стен с фотографий смотрел он, стоя в умопомрачительных позах… со своим обтянутым трико хозяйством. Точно, парень туда что-то подкладывает! Я даже имя его запомнил – Александр Лавров. Вот раз ты, Варя, балерина, то должна знать его. Красавец, ничего не скажешь!

Абрикосова закивала:

– Я не просто его знаю, а танцую с ним десять лет. Саша – мой партнер.

– Правда? Так, значит, Лена в ваш театр ходила? Она даже в какой-то кружок фанатский вступила, поклонников Александра. Что я мог сделать? Конечно, ревновал. Но как-то думал, что реально этот красавец вряд ли обратит внимание на Лену, и она все равно будет моя, то есть вернется к унылому гримеру мертвецов.

– Ну что я могу сказать, – заговорила Варя. – Александр на самом деле красив, кроме того, он прекрасный человек и хороший друг. Извините, но раз уж данная тема несколько раз поднималась почти как обвинение в адрес танцоров, скажу: в трико он себе ничего не подкладывает. Но твоей Леной Саша не заинтересовался бы по-любому.

– Потому что она старше и не имела такой вот, как у тебя, балетной фигуры, да? – сделал вывод Михаил.

– Не из-за этого. У Саши есть… друг, – пояснила Варвара.

– Вон оно что! – округлил глаза новый знакомый. – Боюсь, Лене, которая буквально помешалась на нем, было бы все равно. Думала бы, что ему просто не везло с женщинами, и именно она сможет открыть ему настоящую любовь. Лена упрямая была.

Михаил снова загрустил. Зато Габриэль расцвел:

– Так наш красавец Аполлон, извините, не той ориентации? А я-то нервничал, когда видел его рядом с тобой, Варя! Выходит, с этой стороны опасности нет? – уточнил он.

– Я не знаю, о какой опасности ты говоришь и при чем здесь вообще какие-то волнения. – Варвара лукаво посмотрела на него.

Габриэль опустил глаза. И тут же встрепенулся, будто что-то вспомнил, и спросил у своего гостя:

– Миша, а как выглядела Лена? Я ведь тоже был в театре у Вари.

– Кто бы сомневался, – хмыкнул патологоанатом. Затем поинтересовался: – Я так понимаю, что вы вместе, ребята?

– Нет, мы порознь, просто судьба все время сводит нас, – ответила Варя. – В театре у меня он был всего два раза.

– И больше не приду! – заявил Габриэль. – Потому что в первый раз я застал тебя с окровавленными ногами, а второй раз – со сломанным позвоночником.

Михаил с ужасом посмотрел на Варвару.

– Балет – такой опасный вид искусства? Если бы я раньше знал, то присмотрелся бы к артистам повнимательнее. То есть больше бы уважал…

– Да не такой уж и опасный. Неприятности происходили именно тогда, когда в театре появлялся Габриэль. Закон парных случаев! – добавила Варвара.

Михаил встал и вернулся со своим портмоне.

– Вот, у меня есть фотография Леночки, всегда с собой ношу.

Габриэль посмотрел на снимок и присвистнул:

– Я ее знаю! Она была со мной в театре. В смысле не со мной, а оказалась моей соседкой и помогла мне пройти к Варе. Сама же отправилась по знакомой дорожке к Александру. Ну а потом я обнаружил окровавленную Варю, повез ее в клинику к Косте и больше Лену не видел.

– И как она тебе? – внимательно посмотрел на хозяина номера Михаил.

Тот отвел глаза и начал довольно невразумительно бормотать:

– Как? Ну… очень хорошая… сразу видно, что театралка…

– У тебя, Габриэль, очень плохо получается врать. Вернее, совсем не получается. Наверняка она приставала к тебе. Лена любила мужчин и мимо такого красавца не могла бы пройти. Еще могу предположить, что она была пьяна, потому что всегда приходила из театра в нетрезвом состоянии. Наверняка там знакомилась с кем-нибудь и с большим удовольствием посещала буфет при учреждении культуры.

Габриэль почесал затылок:

– Ты сам все знаешь.

Варя, внимательно выслушав мужчин, громко воскликнула:

– А я вот одного понять не могу! Миша, как после такого высокого мнения о себе, после того, как ты считал себя гением, можно было скатиться до такого унижения? Ты почти десять лет жил с женщиной, которая пила, изменяла, не хотела от тебя ребенка, не любила! Зачем? Уж извини за резкость…

– Ты права. Наверное, из-за неуверенности в себе, – после минутной паузы сказал Михаил. – Но я был к ней привязан.

– Так что с Леной случилось? – спросил Габриэль. – Теперь уже и мне интересно, потому что, оказывается, я ее знал, хоть и мимолетно.

– Лена очень изменилась в последнее время, стала нервная, дерганая. Постоянно меня обвиняла в чем-то, злилась беспричинно, раздражалась. А порой вдруг о чем-то задумывалась, совсем меня не замечая. И частенько где-то пропадала, причем мне ничего не объясняла. – Михаил опять начал вздыхать через слово. – Я ей стал совсем не нужен. Первой моей мыслью было, что это из-за ее пристрастия к алкоголю… но потом понял: что-то тут еще кроется. Вид у нее был такой, словно она вот-вот потеряет в жизни что-то очень важное и безумно боится этого момента.

– По-моему, ты слишком все усложняешь, – недоверчиво покачал головой Габриэль. – Лена злоупотребляла алкоголем, и перемены ее настроения могли быть связаны только с этим, так что первоначально ты правильно подумал. Алкоголизм прогрессирует, и всегда не в лучшую сторону.

– Я понимаю, о чем ты. Но нет, не согласен. Лена не стала сильнее пить, а вот на внешности своей зациклилась. Только и стояла перед зеркалом, поворачиваясь то в фас, то в профиль, ощупывая все свои морщинки и складочки. Иногда просто выла раненым зверем – мол, и бедра-то у нее расширились, и живот вывалился, и талия оплыла, руки стали дряблыми, а лицо сильно постарело. Она могла часами говорить об этом. Часами! Я пытался ее успокоить, уверял, что все у нее в порядке, что в возрасте за сорок нельзя выглядеть двадцатилетней девушкой, что она вполне нормально смотрится. Но от моих слов Лена заводилась еще больше, бросала в меня тапки, прочие предметы, попадавшиеся под руку, и кричала: «Заткнись, жирная свинья! Ты ничего не понимаешь ни в красоте, ни в женщинах, ни в искусстве!»

– Что? – оторопел Габриэль. – Как она к тебе обращалась?

– Именно так, как слышал. Не хочется повторять. Лена всегда ставила мне в пример фигуру Александра. Вот, мол, как человек над собой работает! Но не все же пляшут в балете!

– Танцуют, – поправила Варя. – Балет – это колоссальный труд, которому надо посвятить всю жизнь. И конечно, не каждый человек должен выглядеть, как Саша, – заступилась она за партнера, нацеливаясь на специально для нее заказанный легкий десерт – чернослив с йогуртом и грецкими орехами.

– Я тоже это понимал. А вот Лена ненавидела меня за то, что я такой обыкновенный. И отправила в клинику.

– В какую клинику? – спросил Габриэль.

– В ту, у которой мы встретились.

– А зачем?

Хозяин номера вновь наполнил рюмки гостей.

– Если бы она мне доверяла и хоть что-то говорила… Со стопроцентной уверенностью не знаю, могу только догадываться. Лена приходила домой с распухшим лицом, иногда с синяками на подбородке и скулах. Думаю, ей там делали «уколы красоты», какие-то инъекции. Но чем больше их делали, тем сквернее характер становился у Лены.

– Правильно! – закивала Варя. – Потому что женщина может сделать десять пластических операций и остаться недовольной. И будет стремиться к ним еще и еще. Потому что дело не во внешности, а в голове. Вот что надо менять, это всем известно. А головой Лена не занималась, только о красоте думала. Поэтому ей и становилось хуже и хуже.

– Может быть, я не знаю… – пожал плечами гигант Миша. – Наверное, и я вел себя как тюфяк. Не смог убедить женщину, что я ее люблю такой, какая она есть. Хотя я вроде все для этого делал.

– Ты бы ничего не изменил. Женщину интересует мнение только того мужчины, которого она любит. Ты мог бы сто раз признаться ей в любви и дни напролет петь песни о ее красоте, а Лену бы это только раздражало, и все, – буркнул Габриэль. – Вряд ли она тебя любила, извини.

– Думаю, ты прав.

– И как долго такое творилось с Леной? – спросила Варвара.

– Месяцев шесть. Причем с тенденцией к ухудшению. А в последний месяц я заметил на ее коже какие-то пятна, которые она тщательно маскировала, скрывала от меня. А потом произошло страшное – Лена шагнула из окна, с двенадцатого этажа.

– Она умерла так?! – ахнула Варвара.

– Ужас… Прими мои соболезнования, – хлопнул мужчину по плечу Габриэль.

– Спасибо. Да, это ужасно. Просто ужасно.

– Миша, а зачем ты приехал в центр? – осторожно поинтересовался бывший подполковник. – Хотел поговорить с ее лечащим врачом, спросить, почему тот не заметил ее психического состояния? Ты хотел объяснений?

– Сам не знаю, чего я хотел, просто на душе как-то неспокойно. В этой клинике мощнейшая лаборатория, насколько мне известно, вот я и привез сюда ее тело для полного исследования причин смерти, – пояснил Михаил.

– Причина смерти известна – самоубийство. Ты же сказал только что, как она умерла. Или подозреваешь, что Лену довел и до самоубийства? – спросил Габриэль.

– Я хочу все проверить, и если есть виновные, толкнувшие ее на такой шаг, то негодяи должны ответить.

– Пока из твоих слов понятно, что Лена сама себя довела алкоголем и несбыточными мечтами, – отметила Варя.

– А Александр не мог сказать ей, что Лене надеяться не на что, поскольку он – гей? Не могло такое известие ввергнуть Лену в отчаяние и толкнуть на необдуманный поступок? – покачал головой Миша.

– Ты у меня спрашиваешь? Я не знаю, но могу аккуратно спросить у Саши, – пожала балерина плечами и отодвинулась от стола, держась за живот. – Все, наелась. Аж корсет трещит.

Габриэль закурил третью сигарету и задумчиво произнес:

– В этой клинике работает мой очень хороший друг, и я могу с ним поговорить. Ну, чтобы к исследованию тела Елены отнеслись с большим вниманием.

– Друг работает? – переспросил Михаил. – И кто же, если не секрет?

– Да какой секрет! Он директор платного отделения – Константин Беляев.

И после этих слов с гостем произошла неожиданная метаморфоза – Миша мгновенно изменился в лице, вскочил на ноги и, схватив со стола бутылку коньяка, начал размахивать ею перед собой, непонятно, во что или в кого целясь, одновременно крича:

– Вот оно что! А я все сижу и не пойму, в чем подвох… Дружка покрываете?!

– Миша, что с тобой? – оторопел Габриэль.

– Не подходить! Убью! Сидите, где сидите! Стукну бутылкой! Вы что со мной надумали сделать? Отравить? Опоить? А потом скинуть с высоты? Так же, как Лену?

В глазах хозяина номера и Абрикосовой читалось полное непонимание. Варвара боялась пошевелиться и даже вздохнуть полной грудью.

– Миша, успокойся! Друг, да что с тобой? – Габриэль поднялся с места, пытаясь заслонить собой Варвару, чувствуя, естественно, ответственность за женщину, которая в данный момент находилась у него в гостях.

Но Михаил вконец озверел и набросился на него. Тот, увернувшись от бутылки, вступил с ним в схватку. Завязалась нешуточная драка, быстро, впрочем, закончившаяся полной победой Габриэля. Бывший подполковник превосходил противника в ловкости и технике борьбы, но все равно справиться со столь крупным соперником было делом нешуточным. Габриэль тяжело дышал, а Миша стонал, периодически выкрикивая:

– Сволочи! Ладно, убивайте меня, вы же профессионалы! Вы добились своего! Давайте, не тяните!

Варвара озадаченно подняла брови.

– Что это, Габриэль? Я сплю? Или люди, с которыми мне приходится сталкиваться, заразились каким-то вирусом? Уже второй человек при мне буквально сходит с ума. Один ни с того ни с сего швырнул меня со сцены в оркестровую яму, другой сейчас сидел, вроде нормально с нами общался и вдруг стал кидаться с бутылкой. Хотя Саше, теперь известно, подсунули психотропный препарат. А с Мишей-то что такое?

– А вот пусть он сам нам все и объяснит. Эй, парень, ты с чего взбеленился? – спросил у Михаила Габриэль, сидя на нем и с трудом переводя дыхание.

– Как с чего? Вы же все и подстроили!

– Что подстроили-то? Ну-ка, давай объясняй свои действия!

– Слезь с меня, – крякнул Михаил.

– Не слезу. Сначала – чистосердечное признание, – заявил Габриэль.

– Так ваш Константин… докторишка ваш…

– Ну?

– Он и вкалывал моей Лене непонятно что. Если и подозревать кого-то из медиков, то только его, а вы еще хотите попросить его содействия. Ага, этот посодействует следы замести. Ясное дело – одна шайка!

Михаил снова стал впадать в нехорошее состояние, но теперь со знаком минус – его охватила полная апатия. Тело мужчины обмякло, Габриэль прекратил прижимать его к полу и был даже вынужден помочь ему подняться на ноги, а потом усадить в кресло. Мужчина рухнул в него, как мешок с картошкой.

– Ты, главное, успокойся, – бормотал Габриэль, возясь с гостем. – Никакая мы не банда, не шайка. Лично я честно отдал государству много лет жизни, имею массу наград, а также отметин на теле. Я в кабинетах не отсиживался, надо было идти под пули – шел!

И тут совершенно неожиданно, особенно для Варвары, Габриэль стянул с себя тонкий трикотажный пуловер, оставшись голым по пояс.

У Вари аж челюсть отвисла, как выразилась бы молодежь. Причем сразу бесповоротно отвисла, назад никак не поднималась. Нет, балерина видела обнаженных мужчин и даже покрасивее Габриэля, но в его фигуре было столько мощи и, не побоимся этого слова, сексуальности, что лицезрение ее выбило Варвару из колеи. Всего в нем было через край. Во-первых, бросались в глаза выпуклые мышцы, а во-вторых – весьма волосатая грудь, так и притягивавшая взгляд. На смуглой коже выделялись шрамы и… татуировки. Варя и не заметила, как оказалась на ногах и теперь буквально водила по груди Габриэля носом, как будто находилась в картинной галерее. Габриэль смутился. Он-то обнажался для убедительности своих слов и исключительно для Михаила, как-то позабыв о присутствии дамы. Да и вообще не ожидал такого интереса с ее стороны – обычно балерина вела себя с ним, что называется, с прохладцей.

– Ты на меня смотришь, словно я… словно на мне картины Айвазовского или Шишкина, – проворчал он.

– Красоты природы, присущей полотнам Шишкина и Айвазовского, я не вижу, но впечатляет, – честно ответила Варя, не в силах оторвать взгляд от шрамов, проходивших по ребрам, по рельефным рукам. – Вот это пуля? – ткнула она в один из них пальцем.

– Пуля давно вынута, это след от нее, – буркнул Габриэль и отступил, торопливо натягивая на себя пуловер.

Миша хмуро наблюдал за этой сценой.

– Награды, шрамы… А дружишь с негодяем!

– Костя не мог сделать что-либо плохое. Я тебе не верю! Нападаешь на человека бездоказательно… Что ты, собственно, вообще знаешь?

– Я Лену иногда в клинику подвозил и знаю имя ее лечащего врача. Это именно он.

– Ну и что? – не сдавался Габриэль. – Может, Костя вкалывал то, что нужно, ботокс-шмотокс какой-нибудь. При чем тут психическое состояние твоей женщины? Костя – уважаемый врач, помог многим людям.

– А я чувствую: что-то там не так!

– А где доказательства?! – вскинулся Габриэль.

– Какие уж тут доказательства… Один звонок, и твой Константин уберет все доказательства, даже если они и были.

– Ладно, не буду никому звонить, – проворчал Габриэль.

– И я должен верить? – поднял на него взгляд побитой собаки Михаил.

– А что тебе остается?

– Ничего. Хорошо, если хоть меня живым выпустите.

– Да брось ты! Нельзя же настолько не доверять людям… Давайте лучше вернемся к столу и продолжим трапезу, – миролюбиво предложил Габриэль.

– Я – пас! – сразу же воскликнула балерина, свернувшаяся калачиком на диване. И пояснила, как бы попросив прощения за подобную вольность: – Спина болит, а так легче.

– Ну тогда хоть выпей.

Габриэль поднял с пола бутылку и стал наполнять рюмки.

– Выпить – выпью, – с готовностью откликнулась Варвара, уже понимая, почему боль вернулась. Просто она сразу же протрезвела от вида дерущихся мужчин, а затем от тела Габриэля.

Они выпили. Михаил вел себя сдержанно и осторожно.

Между тем Габриэль, принявшийся закусывать по второму разу, спросил у Варвары:

– Я произвел на тебя ужасное впечатление? Не Шишкин, не Айвазовский…

– Скорее Шемякин. Такой чувственный, пронзительный и честный, – ответила она и провалилась взглядом в его темные глаза, мгновенно потеряв ориентацию во времени и пространстве. – Я прочла это в тебе, то есть на тебе, на твоем теле… Не смотри на меня так!..

– Правда? – улыбнулся Габриэль.

– Я всегда говорю правду.

– Благодарю за столь глубокую оценку, – сказал Габриэль и поцеловал ей руку.

– Я вам не мешаю? – буркнул Миша.

– Не завидуй! Лучше скажи, почему ты, такой умный и весь из себя замечательный патологоанатом, свою девушку, то есть ее тело, отдал другому врачу, которого подозреваешь черт знает в чем!

– Не думал, что он там главный. Да и вообще я в тот момент мало о чем мог думать. Говорю же, в шоке был. Знал, что лаборатория у них лучшая, вот и обратился.

– Так давай заберем тело? – внезапно предложил Габриэль.

Варвара поменяла позу, словно ее ударило электрическим током, и уставилась на него удивленно.

– Что значит – заберем? Поясни!

– Ну, заберем, и все. Михаил ведь почти родственник, во всяком случае близкий человек, имеет право усопшую в другой морг отвезти? – предположил Габриэль. – Чтобы исследование точно было беспристрастным.

– Не думаю, что все так просто. Это же не игрушку перенести из одной песочницы… Просто вот приехать и забрать? Вряд ли получится. Надо же иметь веские причины. А без каких-либо доказательств мы не можем высказать свои опасения и подозрения. К тому же и помощи у руководства не можем попросить, раз Константину не доверяем, – задумчиво произнесла Варвара. Осеклась под взглядом Габриэля и добавила: – Временно не доверяем.

– Очень правильная поправка! Именно что временно! Я уверен, Костя никому не мог сделать ничего плохого. И тем более влезть в криминал, – твердо заявил Габриэль.

– Выпьем, что ли? – икнул Михаил. Из глаз его постепенно исчезало осмысленное выражение, но теперь не от тревоги за свою жизнь, а элементарно от алкоголя.