Первородная тьма.

Чэн Синь и Гуань Ифаня вновь окутал временной вакуум. Ощущение было похожим на то, когда их челнок попал в зону пониженной скорости света. Время здесь не двигалось — а может быть, лучше сказать, что его тут не существовало. Они утратили чувство времени, и у них опять создалось впечатление, что они проносятся сквозь время, оставаясь вне его.

Тьма развеялась, и время пошло вперед.

В языке человека нет слов, которыми можно описать момент, когда время начинает ход. Нельзя даже сказать, что время началось после того, как они прошли сквозь дверь, поскольку «после» требует времени. Но времени здесь не было, а потому не было ни «до», ни «после». То самое время «после» входа могло быть как короче одной миллиардной доли от одной миллиардной доли секунды, так и длиннее миллиарда миллиардов лет.

Зажглось солнце — медленно и постепенно. Сначала оно казалось просто диском, а потом в его свете начал проявляться мир вокруг — словно мелодия, начинающаяся самыми тихими нотами и вырастающая в мощный хор. Вокруг солнца возникла голубая окружность, разрослась и стала голубым небом. Под небом начала неспешно вырисовываться идиллическая картина: черное, незасеянное поле, а рядом — прелестный белый домик. Экзотическая деталь: несколько деревьев с широкими листьями странной формы — намек на необычное. Солнце неторопливо разгоралось, и мирная сцена, казалось, приветливо раскрывала свои объятья.

— Там люди! — Гуань Ифань указал вдаль.

Возле самого горизонта спиной к ним стояли две фигуры — мужчина и женщина. Мужчина только что опустил поднятую руку.

— Это мы сами! — догадалась Чэн Синь.

Перед далекими фигурами виднелись белый домик и деревья, точные копии тех, что были поблизости. На таком расстоянии разглядеть, что у людей под ногами, не получалось, но, скорее всего, это еще одно черное поле. В конце этого мира начиналась его копия, а может быть, проекция.

Копии или проекции мира обнаружились со всех сторон. Путешественники огляделись и увидели кругом то же самое. Их пара присутствовала в каждом из миров, но они видели лишь затылки своих копий: те отворачивались, стоило только Чэн Синь и Гуань Ифаню повернуться к ним. Оглядываясь, новоприбывшие видели все тот же мир, только смотрели на него теперь с другой стороны.

Дверь, через которую они вошли сюда, исчезла.

Чэн Синь и Гуань Ифань двинулись, ступая по дорожке из каменных плиток, а их копии в копиях мира шли вместе с ними. Им встретился ручеек; моста не было, но ручей был настолько узким, что они его перешагнули. Только сейчас люди осознали, что гравитация здесь стандартная, 1g. Прошли мимо рощи деревьев и оказались возле белого домика. Дверь была закрыта, синие занавески на окнах задернуты. Всё выглядело совершенно новым, ни пылинки ни соринки, — собственно, оно и было новым; время здесь началось только сейчас.

Перед домом лежала груда примитивных сельскохозяйственных инструментов: лопаты, грабли, корзины, ведра… Кое-какие предметы имели необычные очертания, но тем не менее догадаться об их назначении было несложно. Больше всего путешественников заинтересовал ряд металлических колонн, стоящих неподалеку от инвентаря: высотой с человека, полированная поверхность блестит в солнечных лучах. У каждой колонны было по четыре металлических приспособления — по-видимому, сложенные руки. Скорее всего, это неактивированные роботы.

Чэн Синь и Гуань Ифань решили ознакомиться с территорией, прежде чем заходить в дом, поэтому прошли мимо него. Через километр они добрались до края этого маленького мирка и замерли перед расстилающейся перед ними копией. Поначалу они решили, что это всего лишь отражение, хотя оно и не было зеркальным. Потом поняли, что это не отражение — настолько всё было реально. Сделали шаг и, не встречая никакого сопротивления, оказались в дубликате мира. Чэн Синь огляделась, и ее сердце екнуло от испуга.

Всё выглядело точно так же, как в тот момент, когда они впервые оказались в этом мире. Тот же самый деревенский пейзаж с копиями впереди, позади и по сторонам. А в тех копиях — копии их самих. Чэн Синь и Ифань обернулись и увидели, что их двойники на дальнем конце только что оставленного ими мира тоже смотрят себе за спину.

Ифань глубоко вздохнул:

— Не думаю, что есть смысл идти дальше. До конца всё равно не дойдем. — Он указал вверх, затем вниз. — Спорю, что если бы земля и небо не перекрывали обзор, мы увидели бы то же самое и над головой, и под ногами.

— Ты знаешь, что это такое?

— Ты знакома с работами Чарльза Мизнера?

— Кто это?

— Физик из Общей Эры. Один из первых, кто придумал эту модель. По сути, мы находимся в очень простом мире. Это куб со стороной около километра. Представь себе комнату с четырьмя стенами, полом и потолком. Но комната создана так, что потолок — это и пол, а каждая стена совпадает с противоположной. На деле у нее только две стены. Как только пройдешь через одну, немедленно оказываешься у другой. То же самое с полом и потолком. Это полностью замкнутый мир, в котором конец одновременно служит началом. То, что мы видим, — это свет, проносящийся от одного края до другого и возвращающийся к начальной точке. Мы находимся в том же мире, в который вошли, потому что только он один и существует. Каждая из окружающих нас копий — это просто вид на наш мир.

— Значит, это…

— Да! — Ифань обвел рукой всё вокруг. — Юнь Тяньмин однажды подарил тебе звезду, а теперь он дал тебе вселенную. Чэн Синь, это целая вселенная! Пускай она маленькая, но зато полновесная, самая настоящая!

Чэн Синь смотрела вокруг и не находила слов. Ифань спокойно присел на холмик в поле, подхватил горсть чернозема и медленно просеивал его сквозь пальцы. Похоже, его что-то угнетало.

— Он настоящий мужчина; подарил своей любимой сначала звезду, потом вселенную. А у меня для тебя ничего нет.

Чэн Синь села рядом и прислонилась к его плечу. Рассмеялась и сказала:

— Ты единственный мужчина в целой вселенной. Не думаю, что тебе нужно что-нибудь мне дарить.

Их раздумья об одиночестве в этой вселенной вскоре прервал звук открывающейся двери. Из домика вышла фигура в белом и двинулась в их направлении. Этот мир настолько мал, что можно различить кого угодно на любом удалении. Путешественники увидели, что к ним приближается женщина в кимоно. Ее одежда, украшенная маленькими красными цветами, казалась шествующим кустом роз; по вселенной пронеслось дуновение весны.

— Томоко! — вскрикнула Чэн Синь.

— Я ее знаю, — сказал Ифань. — Это робот, которым управляют софоны.

Они двинулись ей навстречу и сошлись под одним из деревьев. Чэн Синь убедилась, что это действительно Томоко, — невероятная красавица ничуть не изменилась.

Томоко низко поклонилась Чэн Синь и Гуань Ифаню. Выпрямившись, она посмотрела на Чэн Синь и улыбнулась.

— Я тогда сказала, что Вселенная велика, но жизнь еще больше. Судьба и в самом деле опять свела нас.

— Уму непостижимо, — ответила Чэн Синь. — Я действительно рада тебя видеть. Очень рада! — Томоко напомнила ей о событиях, случившихся восемнадцать миллионов лет назад. Впрочем, это не совсем так — сейчас они находились в совершенно другом потоке времени.

Томоко снова поклонилась:

— Добро пожаловать во Вселенную № 647. Я ее управляющий.

— Управляющий вселенной? — Ифань ошеломленно смотрел на Томоко. — Вот это должность так должность! Для меня как для космолога…

— Нет, нет, — рассмеялась Томоко, отметая его предположения. — Настоящие хозяева Вселенной № 647 — это вы, делайте здесь, что хотите. Я лишь служу вам.

Томоко жестом пригласила их в дом. Они вошли в изысканную гостиную, оформленную в восточном стиле, с несколькими умиротворяющими картинами и каллиграфическими свитками на стенах. Чэн Синь оглянулась, надеясь найти артефакты, которые она привезла с Плутона на «Ореоле», но их здесь не было.

Все сели за старинный деревянный стол, и Томоко разлила чай — на этот раз обошлись без сложных ритуалов чайной церемонии. Чай, похоже, был сорта «Лунцзин»; чаинки собрались на дне чашек, словно миниатюрный зеленый лес, и источали аромат свежести.

Чэн Синь и Гуань Ифаню всё происходящее казалось сном.

Томоко заговорила:

— Эта вселенная — подарок. Господин Юнь Тяньмин подарил ее вам обоим.

— Я полагаю, он предназначал ее для Чэн Синь, — ответил Ифань.

— Нет. Вы тоже один из получателей подарка. Ваш доступ был добавлен в систему распознавания позже; иначе вас бы сюда не впустили. Господин Юнь надеялся, что вы укроетесь в этой крохотной вселенной и переживете коллапс Великой Вселенной — то, что называют «Большим сжатием». А после очередного «Большого взрыва» выйдете в новую Вселенную, в ее эпоху Эдема. Сейчас мы находимся в независимом временном потоке. В Великой Вселенной время летит быстро, и вы несомненно проживете достаточно, чтобы увидеть ее финал. Если точнее, по моим оценкам, Великая Вселенная схлопнется в сингулярность где-то через десять лет по нашим часам.

— Если произойдет новый «Большой взрыв», как мы об этом узнаем? — спросил Ифань.

— Мы узнаем. Мы чувствуем через супермембрану, что происходит в Великой Вселенной.

Слова Томоко напомнили Чэн Синь о послании, которое Юнь Тяньмин и 艾 АА вырезали на каменном склоне. Но Гуань Ифань подумал о другом. Он заметил, что Томоко упомянула «эпоху Эдема» новой вселенной. Этот термин ввело в употребление человечество Галактики. Получаются два варианта. Первый: трисоляриане совершенно случайно тоже выбрали это название. Второй, более страшный: Трисолярис обнаружил поселения человека в Галактике. С учетом того, как быстро Юнь Тяньмин смог добраться до Голубой планеты, очевидно, что Первый Трисолярианский флот должен быть где-то недалеко от человеческих миров. А теперь цивилизация Трисоляриса развилась до того, что умеет создавать небольшие вселенные… Угроза! Страшная угроза для человечества!

А затем он рассмеялся.

— Над чем ты смеешься? — спросила Чэн Синь.

— Над собой.

До чего же он смешон! С того дня, когда он взлетел с Мира II и направился к Голубой планете, прошло уж больше восемнадцати миллионов лет. И всё это случилось прежде, чем они ступили в эту вселенную, у которой свой ход времени. В Великой Вселенной прошли сотни миллионов лет! Он беспокоится о событиях невероятной древности.

— Ты встречалась с Юнь Тяньмином? — спросила Чэн Синь.

— Нет, никогда, — покачала головой Томоко.

— Видела 艾 АА?

— В последний раз это было на Земле.

— Как же тогда ты оказалась здесь?

— Вселенная № 647 была сделана на заказ. Я нахожусь в ней с момента ее создания. Не забывай, я по сути всего лишь программа, можно сделать сколько угодно моих копий.

— Ты знала, что Тяньмин привез эту вселенную на Голубую планету?

— Я не знаю, что такое Голубая планета. Если это и в самом деле планета, то господин Юнь не мог доставить на нее вселенную № 647 — ведь это независимая вселенная, не находящаяся внутри Великой Вселенной. Он мог взять с собой лишь дверь.

— А почему Тяньмин и АА не здесь? — спросил Ифань. Этот вопрос был для Чэн Синь важнее всех прочих. Сама она не спрашивала из боязни услышать ответ, который ей не понравится.

Томоко снова покачала головой:

— Я не знаю. Система распознавания была всегда запрограммирована на допуск господина Юня.

— А может ли она впустить кого-нибудь еще?

— Нет. Она допустит только вас троих.

Немного помолчав, Чэн Синь сказала Ифаню:

— АА всегда любила окружающий ее мир больше, чем я. Не думаю, что ей было бы интересно очутиться в новой вселенной, через десятки миллиардов лет.

— А мне было бы интересно, — ответил Ифань. — Я очень хочу увидеть новую вселенную, прежде чем жизнь и цивилизация вмешаются и всё испортят. Мне кажется, она должна быть прекрасной и гармоничной.

— Я тоже хочу попасть в новую вселенную, — согласилась Чэн Синь. — Сингулярность и «Большой взрыв» сотрут все воспоминания о старой Вселенной. Я принесу с собой немного воспоминаний о человечестве.

Томоко многозначительно кивнула:

— Ты ставишь перед собой великую задачу. Другие тоже занимаются чем-то подобным, но среди них ты будешь первым человеком из Солнечной системы.

— По сравнению со мной ты всегда стремилась к более высоким целям, — Ифань шепнул Чэн Синь. Она не поняла, шутит тот или говорит серьезно.

Томоко поднялась из-за стола:

— Добро пожаловать в новую жизнь во Вселенной № 647. Давайте пройдемся, покажу вам что к чему.

Снаружи полным ходом шла весенняя посевная. Все роботы-столбы трудились в поле. Одни ровняли граблями почву — грунт был до того рыхлый, что не требовал вспашки. Другие сажали семена в подготовленную землю. Они использовали самые примитивные технологии растениеводства. Бороны не было, поэтому поле разравнивали небольшими граблями, один кусочек за другим. Сеялки тоже не было; робот доставал семена из мешочка по одному и закапывал их в почву. Эта сцена навевала мысль о древней простоте. Роботы здесь почему-то казались более уместными, чем настоящие крестьяне.

— У нас запасено продовольствия только на два года, — начала пояснения Томоко. — Потом вам придется полагаться на то, что вырастите. Эти семена — потомки тех, которые Чэн Синь отправила вместе с господином Юнем. Разумеется, они все генетически улучшены.

Ифаню не давал покоя чернозем:

— Мне кажется, что аэропонные технологии, не нуждающиеся в почве, здесь были бы уместнее.

Ему ответила Чэн Синь:

— Любой землянин испытывает ностальгию по почве. Помнишь, что отец Скарлетт сказал ей в «Унесенных ветром»? «Земля — единственное на свете, что имеет ценность, потому что она — единственное, что вечно, единственное, ради чего стоит трудиться, за что стоит бороться и умереть!»

Ифань не согласился:

— Люди Солнечной системы пролили свою кровь до последней капли, цепляясь за территорию — ну, не считая двух капелек, тебя и АА. И что это им дало? Не выжили ни они, ни их земли. С тех пор в Великой Вселенной прошли сотни миллионов лет. Полагаешь, кто-нибудь помнит о них? Твоя раса уничтожена именно из-за одержимости идеей дома и своей земли, из-за того, что люди навсегда застыли в отрочестве; они были уже не дети, но по-прежнему страшились покинуть родной дом. Извини, если обидел, но это правда.

Чэн Синь улыбнулась разошедшемуся Ифаню:

— Ты меня ничуть не обидел. Ты прав. Мы тоже это понимали, но не могли ничего поделать. И ты бы, наверное, не смог. Не забывай, что и тебя, и весь экипаж «Гравитации» пришлось сначала захватить в плен, не то и вы не стали бы галактическим человечеством.

— И верно. — Гуань Ифань поумерил пыл. — Я никогда не считал себя годным для космоса.

По стандартам космоса, «годных» было не так уж много, и Чэн Синь сомневалась, что они бы ей понравились. На ум ей пришел один человек, который, скорее всего, был одним из таких «годных». Его крик по-прежнему звенел в ее ушах: «Мы пойдем вперед! Только вперед! Мы ни перед чем не остановимся!»

— Не переживайте о прошлом, — прозвучал нежный голос Томоко. — Здесь всё начинается с чистого листа.

Во Вселенной № 647 прошел год.

Уже собрали два урожая пшеницы; дважды Чэн Синь и Гуань Ифань наблюдали, как зеленые ростки превращаются в море золотых колосьев. Соседние поля, на которых росли овощи, были зелеными постоянно.

В этом мирке им предоставили и всё прочее, что требуется для жизни. На предметах, изготовленных трисолярианами, не красовались фирменные марки, но они выглядели точно так же, как земные аналоги.

Чэн Синь и Гуань Ифань иногда выходили в поле и трудились наравне с роботами. Порой они прогуливались по вселенной — если не оставлять следов, то можно гулять бесконечно и чувствовать себя путешественниками по бесчисленному количеству миров.

Однако в основном они проводили время перед компьютером. В любой точке небольшой вселенной можно было открыть окно терминала, пусть они и не знали, где находится процессор. В компьютере хранилось значительное количество земных документов, фотографий и видеороликов, большей частью из периодов до Эры Космической Передачи. Очевидно, трисоляриане собрали эти сведения, чтобы изучать человечество; информация касалась всех отраслей естественных и гуманитарных наук.

Но намного больше сведений в компьютере хранилось на языке трисоляриан. Чэн Синь и Гуань Ифаня это море знаний интересовало больше всего. Поскольку им не удалось найти на компьютере программы-переводчика с трисолярианского на языки Земли, им пришлось изучать саму трисолярианскую письменность. Томоко стала их учителем, но вскоре выяснилось, что научиться ей крайне сложно — она оказалась чисто идеографической. В отличие от земных алфавитов, большинство из которых фонетические, текст на языке Трисоляриса не имел ничего общего с произношением, а выражал идеи напрямую. В далекой древности люди тоже пользовались идеографическим письмом — иероглифами, но позже эти системы письменности исчезли. Люди читают, расшифровывая зарисованные звуки речи. Но это препятствие не смогло надолго задержать Чэн Синь и Гуань Ифаня. Проведя два месяца в напряженной учебе, они стали быстро постигать чужой язык. Самое важное достоинство идеографического алфавита — высокая скорость чтения. Чэн Синь и Гуань Ифань читали трисолярианские тексты в десять раз быстрее, чем земные.

Они приступили к изучению хранящихся в компьютере документов — сначала спотыкаясь на каждом шагу, затем увереннее. Они поставили перед собой две задачи. Во-первых, хотели узнать, как именно трисоляриане описали период контакта двух цивилизаций. Во-вторых, их интересовало, как удалось создать эту мини-вселенную. Они понимали, что не достигнут в этом вопросе уровня знаний специалистов, но им хватит и научно-популярного объяснения. Томоко предположила, что достичь этих целей можно за два года. Один год уйдет на совершенствование навыков чтения на трисолярианском, и еще год — на внимательное изучение материалов.

Основополагающие принципы функционирования небольшой искусственной вселенной казались им непостижимыми. Они подолгу мучились даже над простейшими вопросами. Например, как может работать экологическая система, замкнутая в объеме всего одного кубического километра? Что здесь за солнце, откуда оно берет энергию? И самое поразительное: куда сбрасывается избыточное тепло?

Они спрашивали Томоко. На одни вопросы та отвечала, а с другими отсылала к документам в компьютере.

Чэн Синь и Гуань Ифаня особенно интересовал такой вопрос: может ли мини-вселенная обмениваться сообщениями с Великой Вселенной? Томоко уверяла, что не существует способа передать информацию из мини-вселенной наружу, но можно принимать широковещательные сообщения извне. Она пояснила, что все вселенные висят над супермембраной словно пузырьки. Понятие супермембраны является одним из фундаментальных в трисолярианской физике и космологии, и объяснить подробнее она не в силах. В Великой Вселенной накоплено достаточно энергии, чтобы передать информацию по супермембране. Но это сложно и требует невероятного расхода энергии — пришлось бы обратить в чистую энергию столько же массы, сколько ее есть во Млечном Пути. Между прочим, системы наблюдения Вселенной № 647 часто регистрируют всплески, приходящие от других великих вселенных на супермембране. Какие-то из этих сигналов — явления природы, другие — послания от разумных существ; расшифровать их не удается. Но из той Великой Вселенной, из которой пришли люди, не было ни одного сообщения.

Время текло день за днем, словно тихая вода в ручейке.

Чэн Синь начала работу над мемуарами, в которых собиралась описать известные ей исторические события. Она назвала свою книгу «Прошлое вне времени».

Иногда они пытались представить себе жизнь в новой вселенной. По словам Томоко, космологическая теория предсказывает, что в ее макромире наверняка будет больше четырех измерений; возможно, даже больше десяти. Как только новая вселенная родится, Вселенная № 647 автоматически создаст вход в нее и изучит образовавшиеся в ней условия. Если обнаружится больше четырех измерений, дверь между вселенными можно будет перемещать, пока в Великой Вселенной не найдется пригодное для жизни место. Одновременно мини-вселенная установит связь с беженцами, скрывавшимися в других трисолярианских мини-вселенных, а может быть, и с переселенцами галактического человечества. В новой вселенной все беженцы из старой станут практически одной расой и совместно приступят к созданию нового мира. Томоко подчеркнула, что шансы на выживание во вселенной высших размерностей намного лучше из-за одной особенности: весьма вероятно, что из множества макроскопических измерений на долю времени придется больше одного.

— Многомерное время? — Чэн Синь поначалу не понимала этой концепции.

— Даже если бы время было лишь двумерным, оно предстало бы не линией, а плоскостью, — объяснил Ифань. — На ней существует бесконечное количество направлений, и мы могли бы одновременно принимать бесчисленное количество различных решений.

— И как минимум одно из них окажется верным, — добавила Томоко.

Однажды ночью, после уборки второго урожая, Чэн Синь проснулась и не обнаружила Ифаня рядом с собой. Она поднялась, вышла из дома и увидела, что солнце уже стало луной, и крохотный мирок залило призрачным, холодным светом. Мрачный Ифань сидел возле ручейка.

В этом мире для двоих каждый особенно остро чувствовал переживания другого. Чэн Синь уже давно знала, что Ифаня что-то беспокоит. Прежде он был веселым оптимистом. До недавнего времени он то и дело делился своей мечтой: если им посчастливится устроить себе спокойную жизнь в новой Великой Вселенной, не исключено, что их детям удастся воссоздать человеческую расу. Но затем он резко переменился, стал бродить в одиночестве и о чем-то размышлять, а порой проводил какие-то расчеты на компьютере.

Чэн Синь села рядом с Ифанем, и тот обнял ее. Подлунный мир затих, лишь журчал ручей. Свет озарил поле спелой пшеницы; завтра следует приступить к уборке урожая.

— Потеря массы, — произнес Ифань.

Чэн Синь промолчала. Она следила, как отражение луны танцует в ручейке. Она знала, что Ифань пояснит свою мысль.

— Я изучал трисолярианскую космологию и нашел доказательство деликатности баланса нашей старой Вселенной. Количество массы во Вселенной было точно таким, как надо, ни больше, ни меньше. Трисоляриане доказали, что этой массы едва достаточно для «большого сжатия». Если массу уменьшить, даже незначительно, Вселенная из замкнутой станет открытой и будет расширяться бесконечно.

— Но масса уменьшилась, — сказала Чэн Синь. Она сразу же поняла, к чему клонит Ифань.

— Да. Трисоляриане уже создали несколько сотен мини-вселенных. А сколько создано другими цивилизациями, чтобы пережить «большое сжатие» или для других целей? Каждая из них вырвала из Великой Вселенной какое-то количество материи.

— Нужно спросить Томоко.

— Уже спрашивал. Она говорит, что вплоть до момента создания Вселенной № 647 трисоляриане не обнаруживали никаких эффектов потери массы Великой Вселенной. Она была закрытой и несомненно должна была сжаться.

— А после создания Вселенной № 647?

— Разумеется, это ей не известно. Она также упомянула, что во Вселенной есть группа разумных существ, похожих на Нулевиков, но они называют себя Возвратниками. Они призывают отказаться от строительства мини-вселенных и вернуть их массу в Великую Вселенную… Но она больше ничего о них не знает. Ну ладно, не будем об этом задумываться. Мы же не Господь Бог.

— Но нам уже давно приходится задумываться над проблемами, находящимися в ведении Бога.

Они сидели у ручья, пока луна снова не стала солнцем.

Через три дня после уборки урожая, как только зерно обмолотили и засыпали в закрома, Чэн Синь и Гуань Ифань стояли у кромки поля и наблюдали, как роботы пашут землю, подготавливая ее к посеву. Зернохранилище было заполнено доверху, следующий урожай негде будет хранить. Раньше они принялись бы спорить, что именно сеять. Но теперь их тяготили раздумья, и сельскохозяйственные дела их больше не интересовали. Всю уборочную они просидели дома и обсуждали вероятное будущее. Они осознавали, что даже решение одного-единственного человека влияет на судьбу Вселенной, а может быть, и на судьбы многих вселенных. Они чувствовали себя Богом. От груза ответственности им стало трудно дышать; тогда они вышли из дома.

Они увидели, что к ним вдоль края поля идет Томоко. Она редко беспокоила людей и появлялась только тогда, когда в ней возникала необходимость. На этот раз ее походка была необычной — она торопилась и не старалась шагать грациозно и величественно. Напряженное выражение ее лица было тоже непривычным.

— Мы получили широковещательную передачу из Великой Вселенной! — Томоко высветила инфоокно и сделала его побольше. Чтобы было удобнее читать, она пригасила солнце.

По окну побежали волны странных, не поддающихся расшифровке знаков — символы-рисунки из передачи по супермембране. Чэн Синь и Гуань Ифань заметили, что каждая из строчек отличалась от прочих. Они бежали по инфоокну, словно воды бурной реки.

— Передача длится уже пять минут и конца ей пока не видно! — Томоко указала на окно. — Само сообщение простое и короткое, но передача занимает столько времени потому, что его посылают на множестве языков. Мы уже насчитали сотню тысяч!

— Передача адресована мини-вселенным? — спросила Чэн Синь.

— Несомненно. Кто еще сможет ее принять? Они истратили так много энергии, что это наверняка важное сообщение.

— Ты видела среди языков трисолярианский или один из земных?

— Нет.

Чэн Синь и Гуань Ифань поняли, что послание — это своего рода перечень рас, выживших в Великой Вселенной.

К этому моменту в Великой Вселенной прошли десятки миллиардов лет. Независимо от содержания передачи, если в ней присутствует язык цивилизации, это значит, что она или до сих пор существует, или просуществовала настолько долго, что оставила отметину в истории.

По экрану продолжала течь река знаков: двести тысяч языков, триста тысяч, четыреста тысяч… миллион… передача не прекращалась.

Ни трисолярианский язык, ни какой-нибудь земной так и не появились.

— Неважно, — произнесла Чэн Синь. — Мы знаем, что мы существовали; мы жили. — Она и Гуань Ифань прижались друг к другу.

— Трисолярианский! — воскликнула Томоко и указала на экран. К этому моменту сообщение передали уже на 1,3 миллиона языков, и только что промелькнула одна строчка на языке Трисоляриса. Ни Чэн Синь, ни Гуань Ифань не заметили бы ее, но Томоко среагировала моментально.

— Земной! — через несколько секунд крикнула Томоко.

Дойдя до 1,57 миллиона языков, передача закончилась.

В окне теперь светились лишь две строчки: одна на трисолярианском, другая на языке Земли. Чэн Синь и Гуань Ифань не могли даже прочесть, что там написано — у них в глазах стояли слезы.

В Судный день Вселенной два человека и робот, представители цивилизаций Земли и Трисоляриса, радостно обнялись.

Они знали, что языки и алфавиты быстро развиваются. Если обе цивилизации прожили достаточно долго, а то и живут до сих пор, их письменность наверняка отличается от того, что они видят на экране. Авторы послания были вынуждены воспользоваться древними языками и алфавитами, чтобы их смогли понять те, кто скрывается в мини-вселенных. Если сравнить с общим числом цивилизаций, когда-либо существовавших в Великой Вселенной, 1,57 миллиона — капля в море.

Две цивилизации падающими звездами пронеслись в вечной ночи рукава Ориона галактики Млечный Путь, и Вселенная не забыла их свет.

Когда Чэн Синь и Гуань Ифань успокоились, они прочитали сообщение. Оно было очень простым и одинаковым на обоих языках:

Чэн Синь и Гуань Ифань встретились взглядами. В глазах друг у друга они видели мрачное будущее Великой Вселенной. Неограниченное расширение приведет к тому, что галактики отдалятся друг от друга и перестанут быть видны. Куда ни посмотри из любой точки во Вселенной, увидишь только черноту. Одна за другой погаснут звёзды, а все планеты рассыплются в облака тончайшей пыли. В мире воцарятся холод и ночь, а Вселенная станет громадной пустой могилой. В этой бесконечной гробнице будут похоронены все цивилизации и вся память. Навсегда воцарится Смерть.

Есть один-единственный способ предотвратить такое будущее: вернуть материю, замкнутую в мини-вселенных, построенных всеми цивилизациями. Но это значит, что мини-вселенные не уцелеют, а всем беженцам придется возвратиться в Великую Вселенную. Вот что означает название движения Возвратников!

Два человека взглядом сказали друг другу всё, что следует, и безмолвно приняли решение. И всё же Чэн Синь проговорила:

— Я хочу вернуться. Но если ты хочешь остаться здесь, я останусь с тобой.

Ифань медленно покачал головой:

— Я исследую Великую Вселенную, диаметр которой превышает шестнадцать миллиардов световых лет. Я не хочу провести остаток своей жизни в этой скорлупке не больше километра в любую сторону. Давай вернемся.

— Моя обязанность предостеречь вас от этого поступка, — произнесла Томоко. — Мы не можем определить, с какой скоростью течет время в Великой Вселенной, но я уверена, что с тех пор, как вы сюда попали, прошло не меньше десяти миллиардов лет. Голубая планета уже исчезла, а звезда, которую вам подарил господин Юнь, давно погасла. Нам неизвестно, какие условия царят в Великой Вселенной; не исключено, что она уже не трехмерная.

— Я думал, ты можешь перемещать дверь мини-вселенной со скоростью света, — заметил Ифань. — Разве нельзя поискать пригодное для жизни место?

— Если вы настаиваете, я так и сделаю. Но считаю, что самым лучшим решением было бы остаться. В этом случае возможны два варианта. Первый: Возвратники добьются своего, Великая Вселенная сожмется в сингулярность и произойдет новый «большой взрыв». Тогда мы выйдем в возрожденную Вселенную. Второй: Возвратники потерпят неудачу, Вселенная погибнет. Тогда вы сможете провести в этой мини-вселенной всю оставшуюся жизнь. Не так уж и плохо.

— Если все в каждой мини-вселенной будут так думать, — возразила Чэн Синь, — то они погубят Великую Вселенную.

Томоко безмолвно смотрела на Чэн Синь. Учитывая скорость ее мышления, для нее, наверное, прошли века. Трудно было поверить, что программы и алгоритмы способны создать настолько сложное выражение лица. Вероятно, искусственный интеллект Томоко перебрал все воспоминания, накопившиеся за почти двадцать миллионов лет с того дня, когда она впервые встретилась с Чэн Синь. Эти воспоминания читались в ее взоре: сожаление, восхищение, порицание, раскаяние — множество сложных чувств, слившихся воедино.

— Ты всегда отличалась повышенным чувством ответственности, — произнесла Томоко.